Вечер трудного дня

Домой я еле доползла. День был истеричным, долгим, муторным, премерзким. В нашем отделе перелаялись все кто мог, в соседнем собирались в отпуск, начальница встала не с той ноги, на улице царила пыльная жара и мне хотелось только одного - умереть спокойно.
Аркадий приполз домой таким же выжатым лимоном, мы практически не смотрели друг на друга, не было сил. Только пятилетняя дочка трещала без умолку за ужином. Мы же сидели сгорбившись, явно быт и усталость так нас высосали, что в голове и сердце остался лишь вакуум. Я было хотела спросить как прошел день, как вдруг поняла - меня это совершенно не интересует. И так все ясно, он выпотрошен, я выпотрошена, гори оно все синим пламенем. Он попытался завязать разговор, я огрызнулась (Спрашивается, а зачем? Он-то в чем виноват?) Аркадий вспылил, хлопнул дверью, рявкнув:
- Ведьма!
Я лишь поморщилась. Господи, когда этот дурацкий день закончится?
- Мам,- дочка стояла передо мной печальная и серьезная,- А почему папа так сказал?
- Он устал, маленькая моя,- я поцеловала ее в лоб и ясные глаза,- Он просто очень устал.
А что я должна была сказать? Не врать же мне собственному ребенку, на то я и мать.
Прибралась, вымыла посуду, уложила ребенка действуя на автопилоте. Укрылась пледом на диване под бессмысленую трескотню телевизора. Спрашивается, чего я на Аркадия окрысилась? Не его вина, что я люблю свою работу и ненавижу наш вздорный бабский коллектив. Не его вина, что меня бесит офисный планктон страдающий ничегонеделаньем с 09.00 до 18.00. Могла бы и уйти к чертям собачьим, да хорошая зарплата держит.
Мысли были ленивыми, как мухи в меду. Под трескотню телевизора я, кажется, задремала...

Детский визг выцепил меня из дремы, толком не проснувшись я неслась в детскую, не вписалась в поворот в коридоре, ушибла локоть, прокусила губу до крови. Моя девочка сидела в кроватке и плакала так, как умеют плакать только дети. Я оглядела детскую, включила свет, прижала ее к себе, теплую и маленькую, вдыхая родной запах кудрявой макушки.
- Ну что ты, маленькая моя? Чего ты испугалась? - я нежно ее баюкала, как в младенчестве,- Ну чего ты? Мама здесь, мама рядом, страшный сон приснился, да?
- Дааа,- всхлипывала дочь,- Пришла страшная ведьма и я испугалась, но ты ее прогнала потом. Ты вся сияла, была золотая по-наКстоящему, и она растаяла.
- По-настоящему, - машинально поправила ее я,- ну вот видишь, никакой ведьмы нет, мама ее прогнала.
- Ты была вся золотая и светилась, - моя малышка начала успокаиваться. Неужели случай за ужином на нее так повлиял? Только этого не хватало. Хоть бы утром она позабыла и о кошмаре и о ведьме. Я успокаивала ее как могла. Кто бы меня успокоил... Ччччерт.
- В платье, - утерла я зареваное личико своего сокровища,- В золотом платье, ты хочешь сказать? Как в сказке?
- Нет, не в платье,- она уже перестала всхлипывать и зевнула,- Светилась сильно-сильно, золотистым светом... По-наКстоящему.
- Настоящему,- поправила я,- Ну вот видишь, это всего лишь сон. Спи теперь, любовь моя. Спи и улыбайся во сне.
Я осталась с ней пока она не уснула, поражаясь тому, как быстро успокаиваются дети. Сопит себе мирно, а на щеке еще блестит слезинка. И я так хочу.
Услышав возню в коридоре, я на цыпочках вышла из детской. Аркадий стоял в дверях мрачный и смущенный. Я прижалась к нему, слушая как бьется усталое сердце моего любимого мужа.
- Ну прости, - сказала я,- Мы наверное слишком устали оба.
Он не ответил, странно застыл, отстранился и глянул на меня так, словно видел впервые.
- Ты сгорела пляже в выходные, что ли, или я с ума схожу?- осевшим голосом спросил он, глядя на меня с ужасом и восторгом. Я кинулась к зеркалу, повернулась спиной к своему отражению, изогнувшись и стараясь понять о чем речь. Аркадий сковырнул лоскуток кожи на моем плече и потянул его вниз. Я зажмурилась, чуть не ослепнув: под сгоревшей от Солнца кожей пульсировала, сияла, переливалась живая плоть цвета чистого золота.