Полет к звездам

Кто-то называл ее женщиной-фантастом, кто-то – просто ненормальной, отчаявшейся старой девой. Факт был один – эта женщина была очень неглупа, приятная собеседница и просто потрясающая рассказчица. Брала ли она свои повествования из личного опыта (о, Боже! Какова же тогда была ее жизнь?!), или просто она была несостоявшейся писательницей – точно никто не знает.
Что же… Я, внучка ее подруги, сейчас иду в кафе, на встречу к этой самой женщине. Недавно предложила ей побеседовать. Чисто из научного интереса. Или женского любопытства? Ивиона Николаевна – уже звучит заманчиво…
Я – частица моего прекрасного больного поколения, пытающаяся приписывать себя к декадентам, одета из ряда вон неподобающе современной улице. Открываю стеклянную дверь, и, поиграв с особо изумленными и наглыми взглядами в «гляделки», прохожу к столику в углу и присаживаюсь на диван.
Вскоре подошла моя собеседница. Это, как следовало ожидать, была статная дама лет шестидесяти. Худая, в шляпе, в красивом костюме, выдержанном в холодных тонах, о ее творческой натуре говорили в основном довольно-таки интересные аксессуары. Она подошла ко мне, улыбнувшись, обратилась:
- Здравствуйте. Так понимаю, Наталья?
- Да, здравствуйте,- улыбнулась я в ответ.
Дама присела.
- Давно Вы меня ждете?
- Нет, только что подошла.
Ивиона Николаевна еще раз улыбнулась. Взяв по меню, мы не без интереса наблюдали друг за другом, причем женщина делала это с какой-то материнской нежностью, слегка наклонив голову на бок, а я – с юношеской нелепостью – исподлобья – изначально пытаясь скрыть свой взгляд. Судя по всему, мы обе сделали вывод, что очень хорошо смотримся вдвоем за этим столиком.
- Вы меня пригласили на встречу. Вас что-то конкретно интересует?- Начала беседу Ивиона Николаевна.
- Эмм… В общем-то, нет,- начала я показывать все свое красноречие.
- Значит, тебе порекомендовали просто со мной познакомиться?- Спросила она с такой ненавязчивостью, будто в ее ежедневную работу входило знакомиться с малолетками и рассказывать им всякие фантастические истории.
- Да… бабушка…
- Да, она мне о тебе говорила. Собственно, тебя я, кажется, видела уже однажды. Только тогда тебе было годика три…
К тому времени официантка принесла заказанный кофе. Дама ее о чем-то еще попросила, а когда посмотрела на меня, увидела, как я что-то читаю на телефоне.
- Друг?- Поинтересовалась она.
- Да,- улыбнулась я.
Дама тоже улыбнулась.
- Ну, в смысле, именно друг, а не парень,- поспешила я уточнить.
- Все понятно,- сказала женщина, помешивая кофе и глядя в окно.
- А почему Вы одна?- Спросила я, секунду спустя, проклиная себя за то, какое же невежество мне удосужилось ляпнуть.
Дама, бесспорно, удивилась такому вопросу. Приподняв брови и отхлебнув кофе, она сказала:
- Ну, собственно, история эта длинная. Я еще никому ее не рассказывала. Даже твоей бабушке,- в ее голосе не слышалось никакой обиды, презрения или желания сменить тему. Создалось впечатление, что она уже долго ждала этой беседы.
Мы обе посмотрели в окно, на затянутое серыми облаками небо.
***
Она любила в этой деревне все: ее реку, леса, тишь; склон Красной горы и огромные, уже с разломами в стволах, ивы; небо, бесконечное звездное небо и красивейшие равнины, на которые можно было любоваться сутками – все это было ее родное.
Деревня Кадницы располагалась в пятидесяти километрах от мегаполиса, свое название взяла около пяти веков назад – от слова «казнь». Деревенские говаривали, что на вершине этой горы производилось множество казней, и их было столько, что кровь стекала до подножия горы. Глина впитывала в себя эту кровь, и впоследствии приобрела красный оттенок – отсюда эту гору и называли Красной. Официальные источники, правда, не подтверждали эту информацию, но история была красивой и страшной, захватывающей дух туристов, а затем и считалась правдивой.
Сейчас, поднимаясь по горе казней, она не могла не залюбоваться кроваво-красным закатом, который отсюда, сверху, конечно же, смотрелся еще великолепнее. Темнело. Проходя по тропе, проложенной между двумя высокими пригорками, ей стало чуть страшно; но жутко красивое место могло вызвать лишь благородный страх, трепет, который был ей даже приятен. Ветер, наполненный душами падших, шептал: «Осторожнее! Ты идешь в красивое, но опасное место, где прервались и там же остались тысячи человеческих надежд!». Когда она поднялась на вершину, к руинам церкви, которая была возведена еще в XV веке, все небо уже находилось под покровительством звездного бархата.
Если идти дальше, прямо, пройти пролесок, то можно увидеть деревенское кладбище (его и погребенных там людей уже забыли); если повернуть налево, спуститься вниз – будет продолжение деревни. Но если повернуть направо, подойти к крутому откосу… Цепляют взгляд безграничные, бесконечные дали, запутавшиеся в ночном тумане, километры лесов и полей – такие далекие! Три реки, сливающиеся ближе к горизонту, казалось, в целое море… Все это было обнесено высокими холмами, словно рамка, заключающая в себя шедевральную картину, чтобы оберечь ее от повреждений.
Она присела на жесткую посеревшую скамейку и смотрела вдаль. Туда, вниз, где далеко-далеко продолжалась жизнь. Где люди, глядя на их далекую гору, наверняка думали, какой же замечательный, наверное, оттуда вид! Теплый ветер сдувал с лица волосы, все еще о чем-то напоминая – бесполезно. Сейчас она все больше и больше погружалась в свой мир – невесомый и абсурдный, мир ее надежд.
***
Она подняла глаза к небу. Геометрическая пляска звезд пересекалась с художественными кляксами туманностей. Все это подчинялось луне – тяжелой и с красноватым свечением, будто наполненной кровью. Туда она и отправилась. Гулять между звезд, по звездам – какое еще занятие может быть более увлекательным?
Там, внизу, на Земле, остались все ее переживания, обиды, проблемы – как хорошо обитать в невесомости! Место, где спокойно, где тебя никто не обидит - что еще нужно для счастья? Стоило ей об этом подумать, как она оказалась в каком-то пространстве – на первый взгляд, похожем на нирвану. Белое небо, вплоть до горизонта, поверхности земли видно не было: только плотное газообразное вещество. Впрочем, нельзя сказать, что этот пейзаж был скучен: все-таки, слишком необычно и ярко для повседневности, к тому же кое-где все же проглядывали крыши каких-то строений – возможно, небоскребов. Тысячи труб, переплетенных между собой, образовывали какую-то сетчатую поверхность… Непривычно-безжизненно, но все же завораживающе. Оглядевшись, она поняла, что стоит на крыше какого-то здания. Подойдя к краю, она присела на выступ, опустив ноги туда, вниз – совершенно не страшно! Только безумно…
Достаточно долго наблюдая за этим пространством, она вдруг почувствовала какое-то необъяснимое волнение. Немного – тепло. За ней наблюдали, причем уже долго. Обернувшись через плечо, она увидела какую-то фигуру, определенно мужскую, стоящую примерно в метрах пяти от нее. Туман немного размывал ее, не позволял хорошенько рассмотреть, но, черт побери, незнакомец по-любому должен понимать, какой интерес мог к себе вызвать, поэтому логично было бы предположить, что сейчас он направится к ней. Что он и сделал.
Подойдя к девушке, молодой человек предложил ей руку, чтобы помочь спуститься. Так и получилось, что первое, что осталось в ее памяти об этом персонаже – рука, сильная, холодная, облаченная в длинную кожаную перчатку и с острыми узорами, вышитыми, такое ощущение, не нитками, а тонкой проволокой. Она спустилась и не без интереса рассмотрела незнакомца. Статный, подтянутый, в черной одежде очень интересного покроя и с еще более интересной атрибутикой: провода, шурупы, микросхемы и какие-то предметы, которых девушка не знала вообще… Все это смотрелось забавно, но, безоговорочно, красиво. Длинные темные полосы немного шевелились от слабого ветра, лицо было красивое, с правильными тонкими чертами и невозмутимо-спокойное. Этот человек, такой необычный, моментально впал в ее душу… Может, потому что их знакомство началось с малейшей вежливости, показывая, насколько такой снаружи холодный человек может оказаться теплым внутри?
- Зачастили к нам туристы,- подметил он.
Она даже не стала спрашивать, как он догадался… Вопрос был в следующем: понимал ли он, что она спит?
- Тебе здесь нравится?
- Интересно довольно-таки… пустынно, пространственно. Свободно.
Ни фактического знакомства, ни разговора, молодой человек только взял ее руку в свою (на сей раз она уже была необъяснимо теплой), и сказал: я покажу, что наш мир не такой уж скучный, как кажется поначалу. Ты умеешь летать?
- Умею,- ответила она незадумываясь.
Они начали медленно подниматься в воздух. Пролетая над городом, юноша постоянно указывал вниз, объяснял, что там за сооружения и для чего они предназначены, потом он предложил спуститься в одно из интересных мест: заброшенное лет сто назад строение, бывший завод.
Когда их ноги коснулись железной широкой трубы, он отпустил ее руку.
- Что ж, думаю, пора познакомиться… Мемент. Свое существование связываю больше с работой, управляющий в компании по экологическим вопросам, и с человеческими чувствами, которые рано или поздно мне нужно понять.
- А что… ты не умеешь любить?
- Нет, не совсем то,- ответил Мемент, подняв глаза к небу.- Просто в нашем мире значительно притуплены эмоции, редко кто из нас их ощущает ярко и захватывающе, еще реже – как-либо проявляют. Мне бывает и весело, и грустно… Человек вообще единственное существо, которое умеет смеяться. И единственное существо, над которым, пожалуй, стоит смеяться… Я же уже очень давно задаюсь вопросом, человек ли я вообще: хотя бы с физиологической точки зрения.
- И… ты их стараешься постичь, не смотря ни на что?
- Да. Чаще, чем другие чувствовать. Ярче, чем другие, представлять. Это здорово. Люди не понимают, и не поймут – впрочем, не страшно. У нас никому ни до кого нет дела. Все на благо своего.
- И что, выходит, люди совершенно не нуждаются друг в друге?
- Ну почему же? Нуждаются. Только общение часто ограничивается коротким телепатийным сообщением по какому-либо делу. А в общении для души уже, впрочем, практически никто не нуждается, считая это бездарной тратой времени.
- Но, думаю, ты не такой… Раз подошел. Тебе, наверное, бывает скучно с таким окружением?
- Ни капельки. Если надо – я займу себя сам.
Он осмотрелся, приценился к следующей трубе, проложенной по отношению к этой параллельно, и, сильно оттолкнувшись, перепрыгнул на нее. Сначала девушка с ужасом посмотрела вниз, на огромную высоту, на арматуру, разбросанную по земле, но, забыв обо всем, поставив целью ту же трубу, тоже прыгнула на нее.  Она допрыгнула, но не успела вовремя поймать равновесие, поэтому, покачнувшись, начала заваливаться назад.
- Осторожнее, не будем делать из развлечения трагедию,- сказал Мемент, осторожно подхватив ее за талию.- Ты так и не представилась… как тебя зовут?
- Ивиона,- ответила она, улыбнувшись, совершенно уже к тому моменту позабыв, что спит. Но, если бы она и вспомнила, то сейчас у нее уже было бы желание никогда не просыпаться.
В момент, когда она улыбнулась, Мемент слабо пошевелил уголками губ: он не собирался и не хотел улыбаться тоже, просто видеть такое лучезарное и светлое лицо ему доводилось нечасто. Никогда. Не было принято.
Они стояли в пространстве – по бокам – длинные трубы, окруженные остатками здания. Где-то еще присутствовала крыша, окончательно перегораживающая и без того блеклый свет пасмурного белого неба. Разруха и пустынь – какую-то тоску и отголоски памяти нагоняла вся эта картина.
- Ты не боишься упасть?- достаточно с большим опозданием спросил Мемент, когда они уже минут пять стояли над пропастью.
- Да нет, я же летать умею!
- Хм, а видно, что у нас ты впервые… в случае падения тебе это не поможет. Ладно, давай руку, пройдемся.
Короткая прогулка по трубе привела к высокой железной конструкции, с которой открывался хороший вид на город.
Когда они, цепляясь с балки на балку, карабкались вверх (да, можно взлететь… но это интересно?), Ивиона сказала, изобразив слабую мечтательную улыбку:
- А вот знаешь, вспоминается сейчас мое недалекое детство. То, как я любила лазить по деревьям и, забравшись наверх, перепрыгивать с ветки на ветку. Мама постоянно бегала под кроной и кричала, чтобы я немедленно слезала, иначе вызовет пожарную машину, чтобы меня сняли… Да, тогда обо мне еще было кому печься. А здесь ни родителей, ни здравомыслящих, способных покрутить у виска… прямо здорово!
- Хм, с таким теплом вспоминаешь о детстве,- подметил Мемент, подхватив девушку, он помог ей забраться наверх,- и вправду, здорово. Мое детство протекало вполне обыденно. Растила тетя, совершенно зомбированная на эмоции… то же делала и со мной, когда я мешал ей своим поведением – малейший укол – и ребенок не мешает. Сидит, играет в развивающие игры, усваивает информацию – и замечательно. Травмы всегда мгновенно залечивались, поэтому, фактически, ничему не учили. Беречь тело я научился лишь с возрастом.
- Хм, а ведь, может это и не совсем плохо – у нас с медициной проблемы… Слушай, а интересные все-таки здесь пейзажи!
- Да, наводит на мысли о том, к чему все это в конечном итоге может привести.
- Зарисовать бы… вот друзья удивятся!
Мемент посмотрел на нее и приподнял брови:
- У вас люди интересуются этим? В смысле, творчеством?
- Конечно! Я вот рисовать люблю… Как можно этим не интересоваться? Такой способ самовыражения, от такой самоотдачи тебе делается только лучше. Развивает, опять же. А выше чувства вдохновения может быть, пожалуй, только любовь.
- Здорово,- сказал он, вздохнув.- У нас людей это интересует либо с точки зрения общего развития, либо, иногда, коммерции. Но сейчас это использовать в целях рекламы тоже невыгодно – люди же не ведутся на эмоции и так далее. Никого это, фактически, не интересует уже. Никому не надо. Правильно, зачем? Если смотришь на картину, но она тебе никаких чувств, переживаний, восхищения не несет.
- Разве можно так жить?
- Не знаю,- на мгновение Мемент снова повернулся к Ивионе и посмотрел в ее глаза,- существовать – да. Жить – не знаю.
- А как? Зачем? Как люди могли от этого отказаться? Ведь эмоции – это и есть, фактически, жизнь!
- Поначалу они мешали… А когда проблем стало слишком много с человеческими чувствами – их убрали. А больно просто – всегда все поступают, мысля рационально. И сейчас все делается для развития системы.
- Жаль… как же здорово, что все еще остались такие, как ты,- девушка поднялась. Балансируя в порывах ветра, смотря вниз, на землю, которую под белым смогом невидно, она сейчас не могла не сыграть.- Улыбнись.
Мемент посмотрел на нее снизу вверх, немного исподлобья, затем тоже поднялся.
- Улыбнуться? Зачем?
- Посмотри туда, вдаль. Что ты видишь?
- Долина смога и жестяных труб.
- Нет, это вата.
- Вата?
- Да. Вата. Полетели?
Они взялись за руки и полетели. Когда они отлетели от завода на достаточное расстояние, Ивиона поднялась над Мементом примерно на полметра и приняла горизонтальное положение и раскинула руки, как птица.
- Что ты делаешь?- спросил он.
Но она лишь молча, улыбнувшись, все еще летя горизонтально, тоже взяла его за руки, попросив его тоже наклониться.
- А вот теперь… сбавь скорость, осторожно… и держи меня крепко. Очень крепко.
Он так и сделал. Собравшись с духом, Ивиона вцепилась в его руки, кистями обвив его запястья и, сделав кувырок, начала падать.
- Что ты?!- в ужасе крикнул юноша.
Затем, повиснув у него на руках, девушка решила восстановить полет и поняла, что он имел ввиду: не имея под ногами твердой поверхности, сделать это почти нереально. Но, все-таки взлетев, Ивиона спросила:
- Ну как?
- Ты что, я боялся за тебя… ты же могла разбиться!
- Почему?- засмеялась она.- Там же внизу была вата! Она мягкая! Я бы упала на нее, словно в облако… Боялся, говоришь? Ну, и как сильно боялся?
И тут Мемент понял: сейчас он ощущал неприятное чувство, но такое сильное, что его бросило в пот! Настолько яркое, что с этого момента и жизнь, кажется, его перевернулась, и это самый яркий за всю его прошлую и, пожалуй, будущую жизнь человек. А если он чувствует… то он способен ощутить все!
- Ну, а теперь ты!
- Ты же меня не удержишь!
- Да брось!
Но тут тело девушки начало превращаться в дым, и она как будто растворилась… Исчезла она быстро, а вот какое-то облако, не раздуваемое ветром, еще какое-то время держалось и юноша, вдыхая его пары, долго висел в этом месте… вспоминая, размышляя… под впечатлением.
***
- И как же?- спросила я.- Выходит, Вы влюбились во сне?
- Не то слово!- Ответила Ивиона Николаевна. Я не просто влюбилась, я имела глупость влюбиться! Понимаешь, если ты влюбишься в киногероя – то есть шанс познакомиться с этим актером, либо найти хотя бы на него похожего. А здесь… это не просто платоническая любовь. Это не плод моей больной фантазии. Это даже не человек,- ее голос начал дрожать.
Я попыталась дать понять, что если рассказывать сложно, то можно прекратить разговор, но женщина этот знак то ли не заметила, то ли даже не захотела заметить. Отвернувшись к окошку, она начала вытирать навернувшиеся слезы платком.
***
Эта ночь была менее поэтичной: не на природе под открытым небом, а дома, на жесткой постели… Тем не менее, древняя мудрость гласила, что можно купить кровать, а не сон, тем более такой – не просто яркий и необычный, а на который можно променять реальность.
Она снова сюда прилетела, нашла это самое место. Он сидел на краю крыши, грустно глядя вдаль… Она подошла, взяла его за руку, он спустился.
- Я научился летать так, как ты,- сказал он. И улыбнулся.
Здесь Ивиона поняла, что это – та самая первая улыбка, которую не помнит ни один человек, и, пожалуй, не менее запоминающееся явление, чем первая любовь. Но если он ничего не чувствовал ранее – выходит, и любовь была первой?.. Такой открытой, искренне счастливой улыбки девушка не видела уже давно, досадно было только одно – что все же первое впечатление, которое произвел Мемент, это была его рука, а не эта улыбка…
- Теперь мне наплевать, что у нас в мире не принято выражать эмоций. Я буду жить так, чтобы те дни, что прошли, можно было зачесть за жизнь не по тому, что я отработал, а по тем моментам, которые придали соль этому пресному времени.
Ивиона улыбнулась и крепко обняла Мемента.
- Что бы ни случилось… обещай, что будешь помнить меня? Тебя я уже никогда не забуду. Ты научила меня жить. Чувствовать. Ощущать. Теперь я не просто существо – а человек. Один из немногих, кто остался…- Сказал Мемент, тоже обняв девушку.
- Ты же и сам знаешь, кто ты для меня,- прошептала Ивиона, уткнувшись ему в плечо, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.
Сломя голову, они бегали по трубам – перепрыгивали с одних на другие, переносимые дикими порывами ветра. Бегали от органов порядка – люди смотрели на них, как на какие-то инородные тела, которые могут сквасить вкуснейшую тарелку ресторанного супа. Следовательно, должны быть истреблены. Зачем машине государства вышедшие из строя детали?
Однако, молодые хоть и понимали, что ставят крест на жизни, никак не хотели отпускать счастья. Их жизнь была другая. У Ивионы жизнь протекала во сне – все, что происходило за рамками этого дурманящего бытия, а именно – в реальности, стало абсолютно безразличным. Она могла бы завести семью, работать, уделять время хобби, а эмоции черпать из ночей – тех бредней, сказок, иллюзий, которыми жила. Мемент порвал связи с внешним миром – лишь для «галочки» появлялся на работе, хотя, как он сам говорил, ситуация в их мире настолько безнадежная, что вполне можно было бы бросить это глупое дело. Впрочем, вскоре он это и сделал.
Летать, смеяться и говорить. Любоваться пейзажами индустрии и сравнивать расы своих людей – время пролетало незаметно. Ночь за ночью Ивиона, просыпаясь, превращалась на глазах у Мемента в облако, и самое страшное, что он мог себе вообразить – это то, что однажды она не вернется. Нет, пусть лучше он… Девушку же досаждало то, что Мемент никак не мог проникнуть в их мир – почему – непонятно. Возможно, потому что сна, как такового, у них нет? Не увидит он откосов с видом на водоемы, которыми вдохновлялись тысячи творцев во все времена. А вдруг, он создал бы что-нибудь и сам?.. Не посмотрит на их примитивную машинизацию, слегка облегчающую ручной труд. Не прогуляется по живописным старинным улицам с ней за руку, встречая изумленные – по-настоящему изумленные! – взгляды. Ведь таких в их мире не увидишь.
Безумцы любили. Зачем? Ведь у этой любви нет будущего. Почему? Ведь они совсем разные. Как? Что за абсурд – однажды приснившаяся сказка становится смыслом жизни?..
И все-таки, логический конец должен быть у любого, самого безумного приключения. Простой, скоропостижный – о котором не хочется писать. Но должна же была Ивиона понимать, что всегда, вечно, они не смогут быть вместе… Таким образом, однажды ее ожидала картина, которую она так боялась увидеть: странное пространство, уже без газа, лишь земляная равнина серого цвета и вперемешку с обломками… место, где было то здание… пустынь.
Она опустилась на землю. Пустота, тишина, скорбь.
Она медленно ходила, пиная обломки. Она подарила человеку жизнь, а он у нее отнял душу. Скитания, агония – где он? Где он?!
- МЕМЕНТ!- Ивиона, закричав изо всех сил, повалилась на землю и, лежа в этой грязи и разрухе, с то нежным трепетом гладила, то изо всех сил била, разбивая костяшки в кровь, обломки.
И так она провела всю ночь – и проведет еще не одну. Но теперь для нее во сне существовал совсем иной мир – она, прогуливающаяся по безлюдному миру, в высокий перчатках с микросхемами и без единой эмоции на лице.

В одном из ее следов, оставленном в пустыне, через много лет взошел маленький, хрупкий росток.

31 июля 2009