Глава четвертая

   Супругу свою, Софью Андреевну, Лев Борисович похоронил давно, почти сразу после рождения дочери. В те годы он еще не имел таких денег, что теперь, да и понятия не имел, что болезнь эта, скрутившая в несколько недель его жену в комок боли, тогда уже вполне успешно вылечивалась в клиниках Америки и просвещенной Европы.

   На похороны приехала лишь Сонина мама, Елизавета Петровна, которая, пряча глаза, нервно комкая платок в дрожащих руках, сбивчиво и путано объясняла молодому вдовцу невозможность приезда в Бельск Сониного отца, Андрея Сергеевича Салтыкова, ссылаясь то на нездоровье супруга, то на массу неотложных дел по работе, то еще на какие-то сложности, смысл которых Лева понять так и не смог. Ситуация эта слегка озадачила и покоробила его - никакие причины и обстоятельства, кроме собственной смерти, не могли, по его мнению, препятствовать приезду на похороны единственной и любимой дочери. Втайне надеясь на предложение со стороны тещи помощи по уходу, присмотру и воспитанию девочки, Лева с немым недоумением понял, наконец, в день отъезда Сониной матери, что ждет он это предложение совершенно напрасно.

   На поминках Елизавета Петровна тихо сидела в дальнем углу стола, явно не прислушиваясь к разговорам, ни с кем ни в какие беседы не вступала, отрешенно поднимала рюмку при поминальных тостах, делала маленький глоток  и снова уходила в себя, куда-то далеко, скорбно уставившись мокрыми глазами в одну точку. На следующий день она поспешно собралась и, не говоря лишних слов, уехала,  лишь грустно взглянув уже у дверей на детскую кроватку, где сучила крохотными ножками и пускала пузыри её новорожденная внучка. Не зная истинной причины такого недружелюбного к себе и к своей маленькой дочке отношения, Лев Салтыков в сердцах порвал открытки с ленинградским адресом Сониных  родителей, отправил в мусорное ведро немногочисленные питерские сувениры, так бережно хранимые Соней и, выпив положенную рюмку на девятый и сороковой день, стал готовиться к дальнейшей жизни в новой для него роли отца-одиночки.

     Если бы Лев Борисович Салтыков узнал в свое время, какую тайну унесла в могилу его молодая жена, тайну, которую скрывали вместе с ней её родители, тайну, из-за которой столичная девушка оказалась в сером провинциальном городе, он, вероятней всего, задушил бы её собственными руками.  В короткий период развития отношений между молодыми людьми никто из окружающих не интересовался подробностями их, совсем не бурного, романа, не отличающегося ни разнообразием деталей, ни запоминающимися событиями. Особенной любви там не было и, похоже, оба понимали это, как бы молчаливо договорившись не совать нос в чужие дела и не проявлять излишнего любопытства к подробностям личной жизни другого, тактично не интересуясь ни полученными письмами - неизвестно откуда, ни телефонными звонками – неизвестно от кого. Каждый преследовал свою цель, известную лишь ему. Расчетливый молодой человек с неблагозвучной фамилией хотел получить в жены дочь именитых родителей с аристократическим прошлым, а грустной девушке  был нужен лишь законный муж, который бы официально стал отцом её будущего ребенка, зачатого на железной койке тесной комнаты ленинградского студенческого общежития, всего лишь за два месяца до приезда Сони в провинциальный Реченск.

   Выходя замуж за Льва Бздева, сотрудника технического отдела, никому не ведомого мелкого промышленного предприятия в городке районного масштаба дальних окраин страны, дочь преподавателя Ленинградского университета, декана факультета философии, доктора социологических наук, профессора Андрея Сергеевича Салтыкова и его супруги Елизаветы Петровны, заведующей районным отделом народного образования, ленинградская девушка  Соня, единственная дочь таких высокостоящих родителей,  была уже беременна.

                *       *       *


    Тем солнечным майским утром 19.. года, отправляясь, как обычно, в Университет на занятия, Соня даже представить себе не могла, что день этот станет поворотным в её судьбе,  перевернет устоявшуюся спокойную и размеренную жизнь ленинградской студентки, без пяти минут дипломированного специалиста в области биологических наук. Распределение, которого так ждали и так боялись Сонины университетские подружки, ничуть не заботило профессорскую дочку – уже к концу четвертого курса место будущей работы выпускницы биологического факультета Сони Салтыковой было  определено заранее стараниями заботливого отца - там же, на кафедре университета, было приготовлено теплое местечко. И, поэтому, в тот весенний день Соню мало интересовала скучная лекция унылого преподавателя, а также предстоящие экзамены – еще утром ребята из их группы, по давней традиции собирающиеся в праздники на веселые застолья,  вдруг позвали и её. И она – согласилась! За неполных  пять лет учебы Соня всего лишь несколько раз бывала на этих шумных сборищах, обычно одиноко сидела в уголке, пригубливая дешевый терпкий портвейн, наблюдала за танцующими и, как Золушка из известной сказки, срывалась с места и мчалась к метро, лишь только часы начинали показывать отведенное ей время. Родители не одобряли этих вечеринок и отпускали туда Соню лишь после долгих и нудных разговоров, что само по себе уже не настраивало  на веселое настроение.

    На это раз Соня решительно сказала себе: «Стоп! Хватит! Я пойду туда и буду веселиться там вместе со всеми, и никакие часы не заставят меня возвращаться домой, если я этого не захочу!» Родителям было сказано примерно то же самое, лишь в более мягких выражениях. К Сониному удивлению они согласились. Девушка никак не могла знать, что как раз накануне Елизавета Петровна затеяла с мужем довольно откровенный разговор на деликатную тему.

   «Дочери двадцать четвертый год, скоро окончание института и диплом, вполне взрослая молодая женщина. А личная жизнь? А будущая семья? А дети? К конце концов – наши внуки, между прочим! Так дальше продолжаться не может»! – решительно заявила Елизавета Петровна оторопевшему супругу.
   «Ни в какие колхозы, ни в какие стройотряды она не ездила! Всё это, благодаря твоим связям! Всё это, якобы, для её же блага! И что теперь?! Многие её сверстницы уже замужем, воспитывают детей! И, между прочим, после этих самых колхозов!  А она?! Ни на студенческие вечера, ни на танцы ты её не пускаешь! Книжки, учеба, зубрежка, зубрежка и еще раз зубрежка! И на кафедре, где ей предстоит работать -  всё те же лица, не меняющиеся год от года, всё те же люди и никого и ничего нового! Ты подумай только – где она мужа себе найдет?! Весь век в девках сидеть?!» - звонко летало по всем трем комнатам большой квартиры Салтыковых.
   Такого напора Андрей Сергеевич не ожидал. Мало того, что у жены появился какой-то новый, незнакомый и неприятный для профессора лексикон, так она еще и кричала на него, о чем  раньше даже подумать было невозможно. От растерянности Андрей Сергеевич молчал, пытался осмыслить услышанное, в голове всё смешалось и перепуталось и, наконец, суровый отец и свирепый муж упал в свое любимое кресло и, закрывшись газетой, лишь злобно прорычал: «Пусть делает, что хочет..!» Таким образом Соня получила карт-бланш, и уже на следующий день, сидя на лекции, с тайным восторгом мечтала о предстоящем мероприятии, перебирала в уме имена приглашенных, а также сосредоточенно думала о своем наряде – вечер предполагал множество новых молодых людей и быть на нем замухрышкой никак не входило в Сонины планы.

    С тех пор, как в нашей стране победила Октябрьская революция, Первомайские праздники отмечаются регулярно, каждый год и со знанием дела. Народ любит этот праздник. Уже давно никого особенно не интересует, кто придумал этот самый День солидарности всех трудящихся. Роза Люксембург? Клара Цеткин? А может, эти итальянцы, Сакко и Ванцетти? Да, какая разница – кто! Есть повод собраться с друзьями, посидеть в тесном кругу, поболтать о том, о сём,  да выпить, в конце концов, с товарищами и коллегами! Сам по себе не слишком идеологический, в отличие от 7 Ноября,  Первомай символизирует начало весны, предстоящего лета, легких женских платьев и, бьющей в нос, газированной воды с сиропом за три копейки, завершения школьной и студенческой учебы, будущих походов с кострами и песнями под гитару и многого другого, о чем мечтаем мы в холодную зимнюю стужу.

   Вечер, на котором Соня встретила отца своего будущего ребенка, должен был состояться в одном из студенческих общежитий, разбросанных по многочисленным линиям Васильевского острова. Администрация общежития выделила студентам целый актовый зал, украсив его кумачевыми полотнищами, первомайскими плакатами и искусственными яблоневыми цветами. В одном из углов зала работал легкий буфет: парни открывали бутылки с «Жигулевским», шуршали, диковинными тогда, пакетиками с солеными орешками, девушки пили «Дюшес» из тонких стаканов, заедая шипучий напиток эклерами или дежурными бутербродами с сыром. Молодежи собралось много. Самое интересное заключалось в том, что здесь были студенты не только из Университета и других институтов города, но также курсанты мореходного училища, с которыми, как стало известно впоследствии, пришли и несколько выпускников  морских учебных заведений, щеголявших в ярких заграничных одеждах, привезенных, видимо, из своих дальних путешествий. Новость эта мгновенно облетела собравшихся, вызвав определенный интерес у женской её части, но также и молчаливую глухую ненависть «сухопутного» мужского студенчества.

    Соня не особенно заинтересовалась этим событием - уже сама причастность мореходки к низкому, по её понятиям,  а уж, если быть совсем точным – к низшему сословию, с её статусом среднего учебного заведения,  не давала никаких шансов лихим морячкам  приблизиться к рафинированной интеллектуалке, взращенной на поэзии Баратынского и Пушкина, читающей в оригинале Мопассана и Рембо и без труда разбирающейся в многослойных трактатах Монтеня. Так уж повелось в этой семье, настолько изысканно и утонченно интеллигентной, «ну, оччень культурной!», как говорила про них домработница Груня, что представить Соню в обществе представителей пролетарских слоев общества, колхозного крестьянства или выпускников ПТУ, просто не представлялось возможным. Запреты Сониных родителей на посещение студенческих вечеринок отчасти объяснялись и этой причиной -  в конце концов,  не все же учащиеся Университета воспитывались в семьях, подобных семье Салтыковых. Бдительное око недремлющего отца зорко следило за передвижениями и немногочисленными знакомствами дочери, и, если на Сонином горизонте появлялась фигура, не отягощенная дипломом высшего образования, Соня вдруг через пару дней с удивлением обнаруживала, что фигура эта непонятным образом исчезала с поля её зрения. Таким образом любящий отец и, одновременно  -  недальновидный самодур, надеялся оградить дочь от дурного влияния серых масс, коверкая и ломая будущую жизнь собственной дочери.