Трудотерапия ч. 2

В корпусе, куда меня положили, было несколько комнат и большая, наполовину закрытая крышей, веранда. В большой комнате стояло около десяти кроватей (все кровати на колесах), пианино, а на нем два телевизора "Луч". В комнате поменьше стояло 4 кровати. На одну из них положили меня. В этом же корпусе был кабинет главврача, рентген кабинет и еще что-то.
Осматривал меня, назначенный моим лечащим врачом, мужчина в морском кителе. Внимательно выслушал меня и дал команду наложить на правое колено гипс.
А история моей болезни такова:
Весной 1959 года меня перевели на работу ст. механиком вновь строящегося прессового корпуса. Это было большое здание длиной около 500м и разновысокое.

В средней части корпуса бала высотная вставка - высота подкрановых путей - 38м. В то время ответственность за содержание зданий лежала на механиках корпусов. Крыша на нашем корпусе бала плоская с фонарями и покрыта мягкой кровлей (рубероидом). Летом, чтобы не плавился от жары битум, мы приглашали пожарников из заводской пожарной команды, чтобы они поливали крышу водой, а зимой, чтобы убирали с крыши снег. Я периодически проверял, чтобы при уборке снега не была нарушена кровля. И вот однажды с высокой зоны я решил спуститься по наружной пожарной лестнице. Когда я спустился вниз, то обнаружил, что лестница заканчивается где-то на уровне второго этажа. Подниматься снова вверх на 40 метровую высоту я не захотел и решил спрыгнуть вниз. Для меня это не представляло ничего страшного, т.к. я в то время занимался спортом, и прыгнуть с такой высоты для меня не было проблемой. Но оказалось, что под снегом лежала куча битого кирпича, и при приземлении я подвернул в голеностопе левую ногу. Не больше недели я похромал и забыл об этом случае, а весной у меня вдруг опухла нога в голеностопе, да так, что мне стало трудно ходить. Бригадир слесарей, работавших со мной, сделал мне из алюминиевой трубы с текстолитовой ручкой красивую палку, а врачи наложили на голеностоп гипс. Сидеть на больничном, когда в корпусе идет монтаж оборудования, я не мог. Так и ходил я по корпусу с палочкой. Через месяц гипс сняли, опухоль спала. Но к весне следующего года я стал чувствовать по утрам боль в правом паху. Стоило мне на работе или дома немного посидеть, и я с трудом вставал сначала из-за боли в паху, а затем и в правом колене. В начале августа мы собрались поехать в лес по грибы с сыном Вяткина Николая Лукича, одного из опытнейших слесарей цеха №4.

 Но утром я почувствовал, что не могу согнуть ногу, т.к. колено опухло, как будто в него накачали жидкость. Из лесу за руль должен был сесть Володя, т.к. я вынужден был лечь на заднее сиденье и поддерживать свою ногу: мне казалось, что вот-вот лопнет кожа на колене. Утром я пошел в поликлинику. В этот день врач-невропатолог, которая консультировала меня, договаривалась положить меня в больницу на обследование, т.к. никто не мог установить диагноз. Когда она увидела мое распухшее колено, она повела меня в кабинет, в котором принимали хирурги и говорит: "Ну вот, теперь Вы можете убедиться, что это Ваш больной". Меня отправили в хирургическое отделение нашей больницы.
Зав. отделением, Кесарь Афанасьевич (мой сосед по гаражу) выкачал из колена два огромных (как мне показалось) шприца соломенного цвета жидкости. И я почувствовал неимоверное облегчение: как будто я долго стоял на одной ноге и, наконец, могу сесть. Прошел день - второй и у меня опять все повторилось: колено - как пузырь. Опять откачали.
Больные в палате не держаться больше недели, а я продолжаю лежать и неизвестно, когда это кончится. Колено оборачивал эл. грелкой, но к концу месяца пришлось откачивать каждый день, а ноющая боль не давала уснуть по ночам.
В конце месяца я попросил, чтобы мне дали направление в Свердловск в Институт восстановительной хирургии на обследование. Там мне назначили рентгенотерапию. Я прошел безрезультатный курс лечения и снова попал в хирургическое отделение в ту же палату.
В этом отделении работал хирург Аркадий Израилевич Килимник. Когда он дежурил по ночам, он заходил к нам в палату и брал у меня почитать журналы. Однажды он поинтересовался, что со мной и, почему я так долго лежу и не сплю по ночам. Я рассказал, что не только я, но, по-моему, и лечащие врачи не знают, что со мной. Он посмотрел мое колено и предложил снять грелку, а сестру попросил принести резиновую грелку со льдом и предложил положить его поверх одеяла. "Если будет хуже, снимите, а утром я к Вам зайду". Уснул я, как убитый. И проснулся очень поздно: все в палате вели себя очень тихо и не хотели меня будить. Чуть позднее зашел Килимник. Он говорит, что я так крепко спал, что он решил дождаться, пока я проснусь, и повести меня к рентгенологу на обследование. Рентгенолог Минц Лев Григорьевич известный в городе врач, сделал снимки моего колена и тут же мокрыми посмотрел их. "Ба, так у Вас же туберкулез!". У меня все оборвалось внутри. Видимо на моем лице отразилось смятение и он начал меня успокаивать: "Когда мы не можем установить диагноз, ждем чего-то худшего. Но теперь Вы можете быть спокойны: с туберкулезом мы знаем, как бороться". Я объяснил ему, что боюсь не за себя, а все это время пока я был дома, я возился со своим годовалым сынишкой. (Когда у Андрюши спрашивали, что у папы болит, он отвечал: “ко-ле-но”.) Он меня начал успокаивать, что туберкулез кости это совершенно закрытая форма и никакой опасности для окружающих не представляет. Правда лечение будет длительным - год или больше. Я не поверил этому, но уже в госпитале и санатории узнал, что лежат по нескольку лет, а то и всю жизнь. Итак, я попал сначала в госпиталь инвалидов ВОВ в г.Камышлов Свердловской области, а затем и в Детский туберкулезный санаторий в городе Сысерть Свердловской области.
Через неделю ко мне приехал папа. У нас в это время был тихий час (дневной сон после обеда) и он в ожидании зашел (по профессиональной привычке и из любознательности) в строящееся рядом с нашим корпусом здание котельной. Стройка была заморожена, и он спокойно осматривал, что уже сделано. Когда к нему подошел мужчина, он решил, что это один из строителей. Он начал задавать ему вопросы, почему столько нарушений правил Котлонадзора. Когда же они выяснили, кто есть кто, а оказалось, что это был Гинзбург И.М. глав. врач санатория и его тоже интересовало, когда же будет окончено строительство. Тут же на стройке они договорились, что глав. врач внимательно осмотрит меня, а папа внесет исправления в проект, которые позволят закончить стройку и пустить котельную.
Через пару дней, во время обхода глав. врача, а такие обходы проводятся раз в 10 дней, меня закатили на кровати в его кабинет и он расспросил меня, с чего началась моя болезнь, где и как меня лечили. После этого он, в моем присутствии отчитал лечащего врача: как он посмел накладывать гипс на колено, не сделав сравнительных рентгеновских снимков. Он сказал, что по тому, что я рассказал, он делает заключение, что главный очаг не в колене, а в бедре. Он велел немедленно снять гипс с колена и сделать сравнительные снимки всех суставов на руках и ногах. На следующий день после просмотра снимков он сказал, что у меня один очаг в тазобедренном суставе, а второй в правом колене и дал указание сделать для меня гипсовую кроватку. Ее делают так: положили меня на живот, смазали с головы до ног вазелином и начали накладывать куски марли, смоченные в сметанообразном растворе гипса. И так слой за слоем покрыли меня с головы до ступни. Какое-то время я должен был полежать, пока гипс не затвердеет, затем все это оторвали от меня и после окончательной сушки (2-3 дня) внутреннюю часть отполировали. И вот уложили меня в эту кроватку и хотели к ней прибинтовать, но я отказался и сказал, что вылезать не буду. В этой кроватке мне предстояло лежать несколько месяцев. Глав. врач разрешил мне раз в сутки сгибать правую ногу в колене, и это сохранило подвижность суставов. Я раньше не знал, как быстро теряет подвижность (срастается) больной сустав. После недели в гипсе, я с большим трудом сгибал ногу.
Первые месяц-полтора я никак не мог привыкнуть к режиму: обход врача - раз в 10 дней, да и то не регулярно, рентгеновские снимки - раз в квартал. Все это меня страшно раздражало, а когда попросил врача дать мне таблетку от головной боли и сестры носили мне пирамидон в течение 20 дней три раза в день, и никто не хотел отменять, т.к. врач была в командировке, я устроил скандал: требовал главврача, но весь персонал отнесся к моим действиям очень спокойно. Таблетки пирамидона продолжали носить, но не очень настаивали, чтобы я их пил.
Эля (тогда я еще не называл ее ни мамуликом, ни бабулей. Это позднее Андрей стал так называть: мамулик, папулик, Лёпик) привезла по моей просьбе книги по радиотехнике (оказывается я покупал эту литературу еще, будучи студентом, но читать, не было времени). Теперь же такое время появилось, и я начал читать. Радиотехнику Жеребцова я прочел от корки до корки не менее 6-7 раз. Первый раз я почти ничего не понял, но разобрался, в какой главе, о чем речь. Последующие чтения были более осмысленными и даже с карандашом в руках.
Однажды ко мне подошли ходячие больные из большой палаты и попросили, чтобы я отремонтировал телевизор. Я сказал, что не разбираюсь в телевизорах, но они говорят: "раз книги читаешь, значит должен отремонтировать", и покатили мою кровать к себе в палату. На пианино стояло два телевизора "Луч". Оказывается, по одному смотрели изображение, а по другому слушали звук.
Как ремонтник, я решил, что нужно начать с проверки антенны, т.к. ни звука, ни изображения не было. Мою кровать подкатили так, чтобы я мог проверить место разветвления антенны. Я оказался прав. В месте разветвления коаксиального кабеля было короткое замыкание оплетки на центральный провод.
На следующий день одна няня предложила принести из дому старый приемник "АРЗ", чтобы я его отремонтировал, и пока буду лежать в санатории он будет около меня. Этот приемник стал первым стендом, на котором я изучал реальные схемы. Всё это я делал лежа в своей гипсовой кроватке. Поскольку родной схемы на приемник не было, мне приходилось рисовать её с натуры и приводить в вид, соответствующий описаниям в книгах. Таким образом, я стал разбираться, что такое высокочастотный усилитель, гетеродин, усилитель промежуточной частоты – УПЧ, и усилитель низкой частоты – УНЧ. Когда разобрался со схемой, стал прозванивать и измерять напряжение на отдельных элементах схемы (тестер Ц-20 за 19 рублей и кое-какие радиодетали я выписал через посылторг).
Я обнаружил, что на экранной сетке лампы УПЧ нет напряжения, заменил сопротивление (резистор) в цепи этой сетки и приемник заорал. Пожалуй, с этого приемника и началась моя радиолюбительская деятельность. Целый месяц я был постоянно занят приемником, и это отвлекало меня и от болезни и от всех дел в санатории. Я постепенно успокоился, смирился со своим лежачим состоянием, около меня образовался круг ходячих больных (молодых ребят), которым я объяснял все, что делал. А затем мне стали приносить разные приемники на ремонт. Однажды ребята принесли мне из санаторной библиотеки зачитанную растрепанную книгу. Я попросил их достать клей и чистые листы бумаги. Мы подремонтировали эту книгу, а когда они отнесли ее в библиотеку, то библиотекарь пришла ко мне поблагодарить и сказала, что у нее в библиотеке есть новый переплетный станок, но никто не умеет им пользоваться. Я предложил ей принести его мне. Мой папа умел переплетать книги и журналы, и я имел об этом понятие (мой папа, по-моему, умел делать все своими руками. Правда, когда я занимался с радиоаппаратурой, он говорил: "Откуда ты это знаешь? Я ведь в этом совсем не разбираюсь".). Так вот это был примитивный ручной переплетный набор, в который входили струбцина и нож. Ребята вокруг меня были, и мы начали ремонтировать сначала потрепанные книги, а затем переплетать годовые подписки различных журналов.