Зачистка

                ЗАЧИСТКА
                (из "87 год")
 
…А в это время, в неширокой, крутой лощине у дороги, куда стремительно мчалась бронеколонна советских войск, по заминированному косогору перед постом афганских сорбозов ползали, маскируясь, два лохматых оборванца. Чернявый юноша едва удерживал в руках мину, борясь с накатывающим на него приступом лихорадки, явно, с большим трудом удерживал механизм взрывателя. Седой заметил это и негромко зашамкал беззубым ртом.
- Саша! Забейся в щель и бросай мину. Я уйду, а ты оставайся здесь, дескать, погиб. Потом выйдешь к сорбозам.
Тот уже клацал зубами, с трудом выговаривая слова. - Прощай, командир! Не могу больше находиться в бесконечном рабстве. Ухожу...
- Серонян! Тебя мама ждёт.
- Всё равно особисты пристрелят. Сам говоришь, свидетелей подлости не оставляют в живых.
- Говори, как я учил. Не дошёл ты до той тепы ненужного героизма. Ранило по пути. Очнулся у духов.
- А если моджахеды проверят?
- Не решатся духи зайти на минное поле. Да и сорбозы обязательно проверят причину взрыва. Бросай мину! Бросай, Саша...
- А ты?
- Командир уходит последним...
И тот послушался, швырнув мину, Седой тоже кувыркнулся в камни. Раздался взрыв, тут же сдетонировали ещё и ещё. Едва прекратился камнепад, Седой вскочил и заполошно заметался, но упал во время, сверху забил ручной пулемет. Теперь он пополз, извиваясь меж камней большой безобразной ящерицей. Добрался до узкой дороги и, махнув через неё к противоположному склону, стал ловко забираться наверх. Пулемёт продолжал бить наугад, создавая лишь небольшие камнепады…
На небольшой окружённой нависшими скалами площадке трое моджахедов встретили Седого неприветливо. - Да что тебя не разорвало, как Хайка?
- Ему сам шайтан помогает.
- А он и есть брат шайтана, Акшайтан.
Седой с идиотским выражением смотрел на них некоторое время непонимающе.
- Уважаемые воины справедливости, зачем вы так говорите?
Но те его слова игнорировали, продолжая говорить о своём. - Что скажем, где Хайк?
- Шайтан забрал.
- Хайк погиб за правое дело ислама, - вымолвил идиот с детской обидой, спросил, шагнув ближе к старшему. - Уважаемый Курбан-заде, я принёс тебе шесть мин, за которые ты обещал дать мне дозу гаша и лепёшек.
- Идиот, а кайф понимает.
Старший намахнулся на него прикладом автомата, Акшайтан отскочил к каменной стене.
Часовой всё ещё находился наверху, он крикнул. - Слышу какой-то странный отдалённый гул, будто сюда мчит большая бронеколонна.
- Проводник Бахрам, тебе это показалось. Кому нужна эта богом забытая крохотная долина с нищими дехканами?
Один из воинов проворчал, укоряя всех. - Жадные ишаки! Хотели на минах заработать, а можем потерять головы. За пленников хорошо заплатили исламскому комитету, с нас строго спросят за них.
- Надо уходить, сорбозы обязательно проверят причину взрыва, - снова подал голос проводник Бахрам.
- Вот и хорошо, - ответил старший. - Скажем, что пленники побежали к ним, и нам их пришлось застрелить.
- Курбан-заде, ты хочешь убить и Акшайтана? А как же те двое, что остались в кишлаке?
- Они больные и не способны к трудному пути по горам.
Курбан вскинул автомат, беря на мушку Седого, и тот поднял голову к небу, поняв, что настал смертный час. Лицо его просветлело, он глубоко вздохнул и произнёс напевно.
- И ни кто не узнает, где могилка моя...
Автомат в руках Курбана дрогнул, он не смог сдержать возгласа удивления.- Да он совсем не сумасшедший. Значит, это он подавал световые сигналы шайтан-арбам, когда они громили нашу базу.
Раздалась длинная автоматная очередь, но не от того, от кого её ожидали, моджахедов разметало по всей площадке, они забились в предсмертных конвульсиях, поворачивая удивлённые и в смерти лица к вершине скалы с которой спрыгнул часовой и стал добивать бывших товарищей одиночными выстрелами.
Закончив жестокое дело проводник Бахрам осмотрелся, Седого на площадке не было. Тогда он крикнул по-русски:
- Саид Паланг! Нет бояться. Я тивой дурук. Принёс тебя свобода. Вихады.
Он даже отставил автомат и развёл руки. - Бери оружье. Ходим к своим.
Акшайтан появился сзади и в прыжке сбил с ног доверчивого разведчика, ловко связал ему руки и усадил в тени под скалой. Пришёл в себя Бахрам не сразу. С недоумением наблюдал, как тот стаскивает в кучу убитых моджахедов, устанавливая на их тела мины. Спросил, когда встретился с ним взглядом.
- Ты не хочешь возвращаться на родину?
- У меня её украли, - зло ответил седой.
- Саид Паланг ступил на тропу предательства?
- Предали меня и моих солдат.
Бахрам вскрикнул возмущённо. - Разгром агитколонны своими же самолётами, гнусная ложь врагов Саурской революции!
- Это произошло на моих глазах, поэтому я и убедил оставшихся в живых солдат сдаться в плен.
- Вам ничего не грозит, дезертиры получили помилование. А ты и в плену вёл себя достойно, я доложил советскому командованию, что это ты выведал явки подпольного исламского комитета и подавал световые сигналы вертолётам при налёте на базу духов. Кроме того, в вашей стране сейчас происходят большие перемены.
- В стране дураков постоянно происходят перемены, от которых народ становится ещё дурнее.
- В Советском Союзе перестройка. Партия признала свои ошибки и теперь строит социализм с человеческим лицом.
- Только этот социализм с человеческим лицом будут создавать всё те же люди без человеческих лиц.
Бахрам опять вскрикнул. - Ты говоришь, как враг своей страны!
Седой закончил минирование и присел рядом с ним, набивая трубку табаком. Раскурил и, сделав несколько затяжек, развязал ему руки, буркнув с угрозой.
- Без глупостей, Бахрам, я мастер рукопашного боя. Своего спасителя убивать я не намерен и отпущу тебя, когда ты приведёшь меня в городок и покажешь дом где находится явка исламского комитета. Можешь продолжать разведку, скажем, что попали под обстрел вертолётов. Все, кроме нас с тобой, погибли.
- А те двое, что остались в кишлаке?
- Мы их тоже заберем с собой.
Седой замолчал, настораживаясь, уже явно слышался, пока ещё отдалённый, но явственный грохот железа и шум моторов. Он метнулся к обрезу обрыва, из-за крутого поворота вылетали бронемашины, несущиеся по дороге на предельной скорости.
Бахрам тоже подполз к нему и вымолвил удовлетворённо. - Я их уже освободил!
- Ты их убил! - вскричал яростно Акшайтан.
Бахрам снова повторил. - Я их освободил.
- Свидетелей подлости не оставляют в живых.
- Ты отравлен лживой вражеской пропагандой.
- А ты зомбирован красной идеологией! Не понимаешь, что стал не защитником, а палачом своего народа.
Видно у молодого афганского чекиста-хадовца были уже сомнения. Он неожиданно закрыл лицо руками и заплакал, скорчившись на земле ребёнком в утробе матери. Акшайтан лишь горестно хмыкнул, стал смотреть тяжёлым взглядом на несущуюся по дороге бронеколонну советских войск...
 

Здесь ущелье заканчивалось узким каньоном, в котором терялась дорога, машины стали тормозить и остановились вскоре, рассыпавшись перед пещеристыми скалами наверху. Вышли саперы, пустив проводника с собакой вперед. Пошли косым клином по узкой дороге теряющейся в каменном нагромождении скал, как комбайны на гигантских полях Целины. И только один дозорный БМП двинулся за ними, соблюдая дистанцию. Люка броневика были распахнуты, солдаты примолкли, настороженно разглядывая каменное нагромождение, в которое они заходили. Рыжеватый дубинистый сержант на переднем сиденье рядом со скуластым водителем-казахом дрогнул от резкого гортанного голоса в наушниках шлемофона:
- Ерёмкин! Тьфу, черт! Двадцать второй! Тормознись, что-то не то, проверю по следам траков.
Водитель сбросил газ, они остановились. Тут же раздался голос комбата:
- Глыба! Лазурит твою мать! Не бди чрезмерно. Давай, давай, шевели своих чистильщиков, время поджимает.
- Нэ нада, камандырр, высэм даватт, бистра истрэпешься, - заакцентировал нарочито кавказец.
Водитель и сержант Ерёмкин фыркнули смешливо, их тут же спросили из десантного отделения.
- Чего там смешного услышали?
- Да Керопян комбата как бы ****ью обозвал.
- А так оно и есть. Честных замуж не берут, умным должность не дают.
- И сейчас у нас всё та же интернациональная акина матата. Всё те же мартышки, ослы, козлы нам косолапым мишкам перестройку в глаза втирают.
Напряжение было снято, солдаты шумно задвигались, закурили разом свои термоядерные сигареты без фильтра, которые даже нищие афганцы не могли курить. Тем временем минный разградитель исчез за поворотом, вскоре показался идущий им навстречу глыбистый офицер в каске и бронежилете, шел как-то небрежно, насвистывая весёлый мотивчик.
Кто-то из солдат вымолвил. - Вечно, эти черножопики выпендриваются. Идёт, как по бульвару Распай в Париже.
Но Еремкин сердито одёрнул солдата. - Глохни, салабон! Глыба - правильный командир.
- А что он, будто, на ****ки собрался?
- Глядит, где духи кефир пролили, чтобы мы яйца свои не подпалили.
- Зачем им солярку проливать?
- А чтоб собачка фугас не унюхала.
Офицер остановился, не дойдя до них шагов семьдесят. Не курящий, вынул ярко-красную пачку Примы и, выудив из нее видимо последнюю сигарету, бросил под ноги, прихлопнув сапожищем сорок последнего размера. Прикурив, уже резвее пошел к ним. Сержант высунулся из люка, Керопян сунул ему дымящуюся сигарету в рот.
- Секёшь, Ерёмкин?
- Ага! Взрывоустойчивая мина. Пройдёт несколько броников. И бац! Ловушка захлопнулась.
- Будет такой же фугас и на выходе из ущелья. Разминировать не дадут, чувствую перекрестье прицела между лопатками. Давай, Игорь, дуйте к Ермолаеву, подстрахуете моих чистильщиков. Борис зафлажкует мину, а вы её бац-бац! Но чтобы не мимо. Как у тебя Яшка-артиллерист?
Ерёмкин повернулся в десантное отделение и ткнул в ногу высоко сидевшего оператора.
- Петро, как? Справишься?
Перед ним тут же выставилось веснушчатое лицо Иванушки-дурачка, вымолвило с мужичьей солидностью. - Попрогвам!
- Я тебе, блин, попрогваю, - взъярился сержант. - До конца моего дембеля будешь жить половой жизнью, если не долбанешь этот фугас.
- Ну, казал же! Чо, психовать?
- У, лаптёжник пензенский.
- Сам тоже оттэда!
- Глохни, Пачелма из Медкерея!
Керопян тронул Еремкина за плечо, поторопил. - Давай! Давай, Игорь. Только флажок мой не сдуйте.
Медленно, накатом прошли над бумажным флажком и вздохнули разом облегченно. Дальше покатили веселее и вскоре нагнали медленно идущий расчёт сапёров. Здесь его офицеры не могли видеть, и Ерёмкин выскочил из БМП, подошёл к идущему последним могутному не по возрасту темно-русому сержанту.
- Ну, как Боря, оно ничего?
Тот коротко глянул на него замутненным от усталости взглядом, глухо вымолвил. - А ничего. На-на нах! Ущелье кончается. Никак мину не надыбыем, хоть тресни!
Солнечные лучи сюда не проникали, однако с сапёров пот катил градом, просолённые гимнастёрки коробило белесой жестью. Кроме оружия они были обвешаны всевозможными приспособлениями. Чего стоило нести на себе одни только трёх пудовые бронежилеты-тюфяки. И горшки железные на голове больше мешали, сползая то на лоб, то на затылок. Сапёры шли опасным путём с внимательной неторопливостью, очищая другим дорогу жизни. И под обстрел попадали первыми, сапёры были вожделённой мишенью для моджахедов, за них платили больше, чем за обыкновенного солдата.
Ермолаев снова поднял на друга усталый взгляд и выматерился. - Дубина! На-на нах! Свали, не отвлекай.
Ерёмкин остановился, поджидая свой БТР, стал настороженно осматривать расширившееся ущелье, часто поглядывая на бредущих сапёров…
- Камандыр! Сматры! - крикнул ему водитель казах.
Но он уже сам видел, цепенея от напряжения. Присевший сапёр, разгрёб руками мелкое каменное крошево и застыл, затравленно уставившись на сержанта.
- Будулай! Глянь, чернеет вродь бы...
- Она! - выдохнул Ермолаев.
Не показывая виду, не спеша, направился к солдату. Но у того не выдержали нервы, он шарахнулся в сторону.
Будто нутром, почуяв опасность, сержант зычно крикнул. - В укрытие! - и нырнул огромной рыбиной к опасному месту, опередив гулкую пулеметную очередь.
Воткнул металлический штырь флажка, и взлетел...
Но до камней обочины не дотянул, упал сбитой птицей, оросив дорогу гранатовым цветом. Ерёмкин запоздало кинулся к БМП, увидав, что саперы потащили обмякшее тело сержанта в укрытие. Весь батальон уже лупил из всех видов оружия по пещеристым скалам наверху. Вокруг гремело и грохотало от густого камнепада. У него посыпались искры из глаз, резкая боль резанула в руке. Он уже терял сознание, когда солдаты затащили его в машину. Тут же сделали укол, он стал понемногу приходить в себя. БМП пятился назад по команде целившегося во флажок оператора. Голова Игоря гудела, кисть руки безобразно раздуло, но он тут же забыл о боли. Солдаты тоже замерли, не сводя глаз с флажка.
Кто-то шептал. - Петя, не подкачай! Давай! Давай, Разов.
Ерёмкин взвыл. - Петька! Земляк ты или не земляк? Не опозорь Пензу! Если долбанешь этот фугас, до дембеля от нарядов освобожу. Полы мыть даже по графику не будешь. Борька не только земеля, друган-однокашник мой.
- Не замай Пензу! - прорычал Петька-артиллерист. - Дай ещё чуток отойти.
Вдруг звонко вскрикнул. - Пенза! На-на нах! За Будулая! Получай, суки бородатые!
Перед ними вспыхнул дымно огненный смерч и стал медленно, как в замедленном кадре оседать. Наушники взревели озверело, Ерёмкин дернулся, как от удара, сбросив шлемофон с головы.
Орали и солдаты его отделения. - А... Ва... Ма...
Игорь застыл от запульсировавшей боли в тряской гонке. Мелькнули сопки, особенно сильно подбросило на высохшем русле ручья. Но вскоре машина пошла плавно, выйдя в степной простор, понеслась к небольшому утопающему в зелени кишлаку. Затем отвернули влево, обходя кишлак околицей, машина стала гасить скорость. В наушниках звучал только голос комбата.
- Марш! Марш! Не церемонится! Раздавим осиное гнездо духов!
Но всё было спокойно, селеньице без движения. Из ущелья выскакивали последние машины, охватывая кишлак плотным кольцом. Комбат продолжал кричать, не был он для них батей, слишком уж фанфаронился.
Солдаты морщились. - В малосемейке с бабами, наверное, научился лаяться.
Но тут последовала команда. - Пошёл на зачистку!
Солдаты полезли наружу, Ерёмкин оставался, глянул строго на коренастого ефрейтора.
- Ты это, Кротов, смотри, не геройствуй. И сопли не жуй, командуй по-уму.
- Всё ништяк будет, Дубина! Выздоравливай.
- Не базарьте, что я выходил из машины. Камень влетел в распахнутый люк.
- Да мы чо, лажанутые? Выздоравливай командир.
- Может, какую-нибудь там сестричку в госпитале зачистишь?
- Много нас таких Иванов, особенно в госпиталях.
Солдаты ушли, водитель с оператором продолжали говорить.
- Повезло тебе крупно. Подлечишься и как раз дембель.
- Отъешься, мордатым, как с курорта, домой придёшь.
- Типун тебе на язык!
- Точняк! Сложный перелом. А это надолго. Какой смысл держать тебя здесь, итак госпитали переполнены
- Ну, ладно. Если не вернусь, не поминайте лихом
- Дубина! Хороший ты мужик, обиды на тебя не держим. Так что давай, не переживай, может, выпьем ещё на гражданке, - проговорил Петя Разов. - Мы земляки с тобой. Я, хоть, с деревни, но, дай бог, встретимся.
А комбат продолжал бесноваться, слышно было из лежавшего на сиденье шлемофона.
- Дружнее! Дружнее! Не терять локоть товарища! Артиллерия! Глаз не спускать с прицела. Сорокин! Что там у тебя? Лазурит твою мать! Смелее, давай!
Ерёмкин был растроган грубоватым, но уважительным прощанием с товарищами по оружию. Петька протянул водителю индивидуальный пакет
- Султан, сделай ему ещё укольчик. Нам, кажется, кайф не понадобится, мирные здесь духи.
Казах повернулся к Ерёмкину и сделал укол, Петька продолжал говорить с добродушной завистью. - Нормально подковали. Твоя последняя война. Мама дождется сына.
Люка оставались открытыми, Ерёмкин смотрел, как последние солдаты исчезали в зарослях без единого выстрела.
- Обошлось вроде, - заметил и Султан, закуривая, сунул Игорю сигарету в рот, стал прикуривать другую для себя.
Еремкину становилось лучше, он забеспокоился. - Как там Борька?
- Да, - протянул Петя. - Кровь фонтаном хлынула. От самого плеча.
- Задело, вроде, серьёзно. И я видел.
Игорь стал выбираться из машины, устраивая ремень автомата на плече для стрельбы здоровой рукой.
- Дубина! Куда ты?
- Да, не, пойду. Посмотреть надо, как там Будулай. Развезут по разным госпиталям, и не узнаю, что с другом.
- Погоди, пусть хорошенько зачистят. Мало ли что?
- Да нет, мирные здесь духи. Пойду, чисто вроде.
Еремкин вылез из люка, взяв автомат на изготовку, повернулся к ним. - Ну, давайте! Не держите обиды. Служба.
- Да не, Дубина. Ты у нас ништяковый командир. Как Крот себя поведет?
- Пиши, Игорёк!
Очарованный тёплым прощанием, Ерёмкин направился к ближайшей улочке, пошёл вдоль дувала. Уже слышались крики, женский и детский плач. Мужчин и даже подростков сгоняли к выезду из кишлака на большую поляну, где они цепочкой проходили мимо бронетранспортера афганских чекистов, в котором сидел невидимый лазутчик и указывал, кого надо арестовать. Мужчину тут же выдергивали и, связав руки, отводили в сторону, где уже сидело на корточках несколько его товарищей по несчастью. Всех их ждала смерть без суда и следствия, тут же на околице.
Игорю пришлось задержаться, пропуская большую группу сгоняемых на проверку. Солдаты довольно гудели. Обошлось, вроде. О раненом сапере они не знали, уже что-то выменивали, маклевали, перемигиваясь с афганцами. Некоторым вообще нравилось чувствовать себя эдаким Рембо, мановением ствола направляя испуганные толпы людей в заданном направлении. Вдруг рядом, за дувалом послышались громкие крики и бряцанье оружия. Игорь обернулся. В маленький глинобитный домик стучались три солдата, выкривая заученные фразы на афганском.
- Выходи! Проверка документ.
За хлипкой дощатой дверью зазвенел на высокой ноте старческий голос. Никто никого не понимал. Лобастый малышок подшагнул ближе.
- Он ещё возникает, шайтан старый! - и шарахнул по двери прикладом автомата.
Она разлетелась вдребезги. Солдат задержался на пороге черного проема, глянул на товарищей.
Снова крикнул. - Выходи! Проверка документ
Это был кадр из ужастика. Темная, костлявая рука самой смерти высунулась из темноты дверного проема. Сверкнул полированный полумесяц серпа. Жуткий хруст раздираемой плоти потряс всех!
- Мама! - взметнулся к небу отчаянно звонкий мальчишеский вопль.
Солдатик отступил назад и, изогнувшись, упал на спину, разметав кровавые ошметья внутренностей. Перевернулся и стал поджиматься, завыл на глухой ноте. Его товарищи стояли в оцепенении, подбегали ещё.
Кто-то закричал пронзительно. - Стасу живот распороли!
Сразу несколько голосов заревели истошно. - Нету здесь мирных! Мочи всех подряд!
- Дави сук бородатых!
Кто-то грозно крикнул. - Ложись!
Все попадали. Сразу несколько взрывов гранат развалили глинобитный домик на куски. Солдаты снова вскочили на ноги, рассыпались по кишлаку, круша всё подряд. Раздалось ещё несколько взрывов, затрещали автоматные очереди. В нескольких местах поднялись густые клубы дыма. Среди солдат заметались офицеры и прапорщики, вырывали у них оружие, сбивали с ног, пытаясь образумить.
- Прекратите! Пересажают мудаков!
Но всё было бесполезно, справиться с ними командиры не могли.
И лишь старший лейтенант Керопян нашёлся, крикнул зычно. - К бою! Противник по фронту! По машинам!
Такую команду на войне нельзя не выполнять и солдаты тяжело затопали к бронемашинам.
Наконец стало тихо и спокойно. Офицеры собирались у бронетранспортёра хадовцев, направился туда и Ерёмкин в поисках командира сапёров. И вскоре увидел его, но пришлось остановиться не доходя. Старший лейтенант нависал глыбой, оттесняя аккуратненького капитана в не выцветшей полевой форме от двух измождённых оборванцев в драных халатах.
- Ти что, чижик, нэ поняль? - нахально теснил капитана Керопян. - Гаварыт хочу со своим бившим курсантам из учебки.
- Никаких разговоров! Это дезертиры!
- Ти сам дэзертир, сбежаль от войны в штаб!
- Керопян! Прекрати скоморошничать!
- Ти сам обезьян в форме! Атайды, сказаль, гаварытт буду.
Капитан затравлено озирался, но собиравшиеся поодаль офицеры старательно показывали им спины, оживленно что-то обсуждая.
Он вскрикнул. - Это форменное безобразие!
Эдик наступил сапожищем ему на ногу, охнув, штабной офицер отскочил.
Керопян подступил к пленным. - Жив Стриженов?
- Тай нэ дойшлы мы до той теппы ненужного героизма, - ноющим голосом заговорил светловолосый исхудалый богатырь. - Ранило по пути. Очнулись у духов. Так вот и бедуемо з Костиком в этом кишлаке.
- Ковтун! Мне только не гони. Или забыл меня? Я вас минному делу в учебке обучал. Я друг Стриженова. Глыба - Слон! Жив он?
- Тай не знаемо мы ни чого. З нами какой-то Акшайтан був, себя не помнит. Не по нашему говорит. Увели ещё ночью с Сероняном кудай-то. И нас тоже собирались уводить. Но чтой-то не взяли. Больные мы...
Раздраженно шаркнув ногой, Керопян подступил еще ближе к ним и спросил уже тише.
- Что случилось у вас? Говори. Я специально в Афган напросился, друга искать.
Ковтун глянул на офицера с надеждой и вымолвил. - Нам бы Батю ввидэти...
Эдик снова шаркнул сапогом по каменному крошеву и нахмурился. Последнюю фразу капитан услышал и крикнул злорадно.
- В психушке ваш Батя!
Пленные переглянулись и поникли, клоня головы.
Керопян спросил тихо. - Акшайтан - это капитан Андрей Стриженов?
- Та не знаемого мы ни чого, - снова заныл, будто заученный текст Тарас Ковтун.
Проговорил и Костик. - Жили, отрезанные от мира всего.
Еремкин шикнул опасливо. - Товарищ старший лейтенант! Комбат с особистом идут.
Раздраженно притопнув ногой, Керопян отступил от пленных, поняв, что ничего от них не добьется, неожиданно попросил у Игоря закурить. Они отошли ещё дальше, косясь на пленных. К ним подходили два майора и тот капитан. Тут же раздался злой окрик.
- А ну, встать, как положено. Вас ещё никто не демобилизовывал.
- Козёл! - громко поперхнулся дымом Керопян.
Майор сердито глянул на него, но комбат что-то шепнул ему и тот отвёл взгляд, приказав:
- Ведите к бронетранспортёру. Вертолёты уже вылетели.
Эдик отвернулся. Лицо было мрачно. Игорь спросил несмело.
- Как Боря? Ермолаев.
Старший лейтенант прикрыл глаза и молчал некоторое время. Потом выговорил с трудом:
- Инвалид теперь. Руку у самого плеча раздробило всмятку.