Сплошная бытовуха

СПЛОШНАЯ  БЫТОВУХА
 

В тот роковой день похмелиться надо было, и Антон Гридин отдавался. Как последняя паскуда. Буквально и натурально. Жене!
Оксана скакала на нём всадницей без головы, в смысле, ничего не соображала – от кейфа торчала. – Ой! Ой! Паразитик мой сладенький! Только за это и кормлю. Не выгоняю-у-у-у…
Болезненно, с трудом, Антон слезал с сочного распаренного мяса, когда она затихала, пережидал некоторое время, пока она отсмакует свои женские ощущения и легонько толкал  в бок, говорил на последнем пределе по давно отработанному сценарию. – Ну, что? Дело сделал – наливай!
Но и у них, баб, всё было, как у нас, мужиков – когда половой орган мягчел – сердце твердело.
– За вчерашнее ещё не расплатился.
Антоша выл заученную роль. – Ну, хватит кровь пить! Обещала же похмелить…
- Нормальных мужиков похмеляют. А этот! Этот. Никогда при всех не приголубит, не обнимет, ни поцелует, слова ласкового не скажет, только выпить ему давай!
- Я же не тропиканец.
- Русский засранец!
- Сама ты…
- Ага! Твои трусы стираю.
Ну что на это было сказать? А интеллигентики всё ещё грязные носки мусолят. И уйду – не действовало – уходил. Но вскоре вновь приходил блудным отцом, не то, что в дырявых, совсем без носок, к своим двадцати пяти процентам алиментов. Оксана грозилась  и тридцать три ему подогнать, тёща не разрешала второго гридёныша рожать.
Но Антон всё равно не сдавался. – Курить я буду! А пить не брошу никогда. И, вообще, больше на такую страхобыдлищу не полезу.
Тугощёкая и толстомясая, Оксана цену себе знала, вылезала из постели неуклюжей бегемотихой, жалобно причитая. – Страдаю! Страдаю! Как мозахистка, от этого уже кайф получаю. А он. Он! Хотя бы чуточку пожалел. Совсем оборзел! Каждый вечер на рогах приходит и одну только песню заводит – выпить ему давай.
Антон через силу смеялся. – Рога от тебя получить моя несбыточная мечта, вот я лоб и шлифую, чтобы они прорезались побыстрее…
- Ты хоть помнишь, когда мне последний раз деньги давал?
- Я один, что ли, такой? Не платят если…
Оксана заворачивала свои необъятные телеса в цветастый халат, уходила из спальни, жалобно скуля. – Ладно, лежи, мучитель, сдохнешь ещё с бодуна, как Васька Мацуй.
- Ага! Береги. Где ещё найдёшь такого?
- Эт, какого? – взбрыкнулась было она.
- А такого, чтоб на такую стоял.
Простите уж меня, но таков русский быт. Только того, кто его не понимает, за умного и принимают. Оксана свой быт хорошо знала и правдиво отвечала.
- Дура – я! Дура, - и выходила из спальни оттоптанной курицей собирать зёрна для своего петуха.
Антон кривился в похмельной расслабухе. – Бытовуха! Ну, сплошная бытовуха! И ни чем не проймёшь этих совковых.
Здесь в квартире он был обладателем только двадцати пяти процентов алиментов. Вторая мать не дурой была, зарегистрировать брак с Оксаной не разрешила и в квартире его не прописывала.
- Ага! Ежели, вдруг, чо и дели хату. Оксанку оформим, как мать-одноночку. За дитё чо ни чо, а платить будут. Мелочь конечно, а приятно.
Мысли Антона мрачнели. И надо ж было ему так по дешевке купиться?
 
К тому времени в красивых он уж навлюблялся, загастритничал от общежитейской жизни и готов был хоть с бабой Ягой жить, лишь бы в отдельной избушке, а куриных ножек тогда ещё не было. Подруга друга и подогнала ему чуву с хатой. Рандеву состоялось в парке культурного отдыха…
Подружка дружка своего сразу же заглумила, у того и на танцы денег не было.
- У-у! Горбоносцы страны не всходящего счастья! Для кого-то перестройка, а для нас баб всё стройка и стройка. Что на производстве, что в сексуальной жизни почти за так мантулишь. Ну, не дуры ж?
Дружок тоже был «со с высшим» образованием и что-то пытался вякать.
- Ты то, конечно, не дура за офицера или инженера замуж выходить…
- А как на интеллигентную зарплатку семьёй жить? Твою мататулину доить, и тебя, козла, в рот ротиком с эротикой собственным молочком кормить? Ты что, хочешь одним этим самым своим прожить? В шалаше только блудничать рай. И браком меня не доставай. Замужем в тёрпеж только когда с чиновником или вором живёшь.
Подруга уводила друга, перед Антоном сама нарисовалась толстушка уходящего возраста.
Фыркнула раскованно, сдув чёлку со лба. – Антон, штоль?
- Ну, да. А ты – Оксана.
- Ну, вот, и сами познакомились, - вымолвила она довольно. – Не за что и бутылку ставить.
Антон уже вымолвил машинально интеллигентный прикол. – Очень приятно, - и ему стало неприятно, подумает ещё что алкаш.
Но Оксана, об этом не подумала, согласившись с ним. – Ну, да, сами и выпьем.
Он не нашелся что ответить.
А Оксана была любопытна, заинтересованно спросила. – Ты как со мной это самое хочешь?
- В смысле?
- Привязчивая больно. Потаскаюсь недельку с парнем, а потом, прямо, шекспировская трагедь на несколько месяцев.
- Я не Отелло.
- Да не гони! Я сама задушу, кого хошь.
Антон на что уж раскованный был, но тут стал как-то сковываться.
- Короче, давай типа так, - предложила она безапелляционно. – Пару ночей. Ну, пускай три – четыре. На это у меня для тебя выпивона хватит. И – разбег. Ничего не было, как бы. Я потом не буду к тебе привязываться.
- Но я, наоборот, привязаться хочу.
- Ладно, не смеши пи-пи. Она и так смешная.
- Ну, почему?
- А некрасивая потому.
- Блистать не обязательно.
- Знаю, чего вам желательно.
Она подступила к нему ближе и взяла под руку. Антон немного растерялся и как-то дрогнул.
Оксана его успокоила. – Сказала  ж, ломаться не буду. Сама, в край, не люблю ломак.
Такого сверхзвукового сближения Гридин не ожидал. Со студенчества, да и теперь тоже, какой у начинающего инженера заработок? Любил по средствам, за что и прозван был любимцем статных дам. И, естественно, несколько поотстал от современной жизни и теперь от этого попросту заторчал, смог только вымолвить давно заученную и до сих пор не ставшую избитой фразу.
- Некрасивых женщин не бывает.
- Ага! – согласилась она. -  Я прихватила бутылку.
Он будто споткнулся, хотя и стоял.
Оксана доверительно положила свой ощутимый бюст  ему на грудь. – И пиво тоже.
Антон перестал что-либо соображать. А она его уже обнимала, как своего. – Нарисуешься со мной на дискотеке, потом в баре поторчим…
- Я квартиру снимаю, но не отдельно, с хозяевами.
 - Да не торчи! Лиха беда – начало. А там уж как оно покатит…
Оксана расставляла все точки над «ё», застеснялась, вдруг, кокетливо. – Ты не подумай! С пацанами я просто так. Мне трахаться без понятия. Девки засмеют, если ни с кем не таскаешься. А если хочешь тормознуться на мне, я согласная, только с тобой это время буду. И не думай, если не красивая, значит – бревно. Все сорок два удовольствия тебе сделаю.
Тут вообще у Антона с памятью что-то стало. Замелькали кусты, петляющая тропка между ними…
Остановились они на захламленном пятачке у высокого пенька, как стойка в баре, и отесанного под блудное ложе бревна. Приходить он стал в себя после стакана водки. Оксана налила себе поменьше и объяснила почему.
- Это я так, что б целоваться с тобой было не противно.
И зажевать было чем, хотя Перестройка уже кончалась и магазинные полки для «честного советского человека» были пусты, Оксана становилась бабой его мечты, на закуску была хорошая колбаса и сыр не колбасный. Он выпил ещё. И решил объясниться, интеллигент всё же, подумает ещё чего…
- Оксан, ты не думай, что я с тобой из-за водки или ещё там что. У меня серьёзные намерения.
- Да хватит тебе, как кобелю с сучкой в случке, хвостом вилять. Незачем уже рассуждать, всё перед тобой – наливай и пей. А чо надо я сниму сама.
Тут уж Антон поперхнулся водкой и едва не подавился колбасой. Поспешил всё это запить пивом, потом вымолвил оправдывающимся перед тётей нехорошим мальчиком.
- Надоела холостяцкая жизнь – жениться хочу.
Оксана вцепилась в него, обалдев…
Они, наконец, поцеловались. И так получилось всё естественно!
- Ой! А и мне тоже давно – уж замуж невтерпёж. Решила вот с тобой, красивым, поблудить и для себя родить.
От такой непосредственной готовности Антон стал быстро приходить в себя, изрёк значительно.
- Зачем же так? Ребёнку нужен отец.
- Ай! Толку с вас. Да ещё инженер к тому же.
Антона покоробило такое пренебрежение к своему «статус-кто», Оксана это почувствовала и прижалась к нему ещё объемнее. – Да ладно, это я так. Мамка сказала – прокормим и инженера бюджетного. Как говорится, дырявый плетень, но усадьбу обозначает, плохой муж всё равно муж.
Антон едва не закомплексовал. Бутылка у него опорожнилась после третьего захода. И пива осталось на донышке. А Оксана продолжала себя представлять не кошкой в мешке.
- Я считаю так! Жена должна быть в постели ****ь. Дома – хозяйкой. На людях честной советской гражданкой.
Задрала подол юбки и стала стягивать трусы…
Однако замерла вдруг, и тупо уставилась в промежности. Жирное мясо молодой самки с трудом возбуждало, но Антон положил ладони на мощные ягодицы и легонько, изображая нежность, сжал, надо было отрабатывать угощение.
Но Оксана вдруг дернулась и раздраженно визгнула. – Блин! Прямо – закон подлости!
Антоша запаниковал было. – Что, что? Что я такого сделал?
- Да не ты. Это я – праздную!
Он не понимал. – Для того и уединились.
- Да не тот это праздник. День Красной армии у меня. Менструация!
Антон осмелел, тиснув её крепче. – А по другому разве нельзя?
- Ага! Снял шалаву на халяву, - ревнула она. – С первого раза и сразу по всякому. Запрезираешь потом.
- А с какого разу не запрезираю?
- Женись вначале.
- А женюсь – не запрезираю?
Он развернул её лицом к себе и стал давить на плечи, опуская…
Спросил со смыслом. – Как ты относишься к минету?
Она фыркнула в своей манере, сдув чёлку со лба, и только вздохнула протяжно, постеснявшись ответить.
- Для меня это высший кейф!
Она хныкнула. – Потом тебя всего оближу.
Антон продолжал давить. – Хорошо яичко к праздничку. А вдруг, в туалет отойду и перехватит меня там такая же, не блистающая?
Коленки её стали подкашиваться. Оксана опускалась с жалобным ропотом.
- Стыдно же. Ладно там сама легла иль на крайняк на себя затащила. А тут с первого разу и сразу!
- Оксаночка, - взвыл Антон в нетерпении.
Она полыхнула смятенно взглядом и сунулась лицом в пах, словно на амбразуру дота. Антон застонал балдёжно от захлестнувшего всё существо наслаждения…
Хорошо было и с некрасивой.
 

Но только пару лет Оксана всего облизывала его, а, родив и дитя грудью откормив, быстро становилась ****ью только для себя. – Нормальная баба я! И по нормальному торчу…
Антон вновь простонал свою фразу-фикс. – Бытовуха. Ну, сплошная бытовуха! И ничем не проймёшь этих совковых…
Вообще-то с Оксанкой ещё можно было жить, если б не тёща. Во, блин! Советская власть вроде бы все пережитки искоренила. Только вот тёщу пригегемонить не смогла. И в новой России они, как евреи, не дают житья русскому человеку. И сейчас тёща впрягалась, послышался её грубый рёв.
- Ты глянь, глянь на этого сукатёра! Прямо, не нищеброд какой, а кавказского хана из себя воображает.
Оксана отбрыкивалась от неё с шумом, дверь спальни с треском распахнулась. Она пятилась задом, балансируя подносом.
- Сутенёр, это который бабами торгует. А я сама его, проститута, пользую.
Оксана не обрела ещё всей мощи фамильных статей, краснорожая и толстая, похожая на неё бабища, вдавливала дочь в спальню.
- Эт в каком кине видели, чтоб баба мужику кофею в постелю подавала?
Оксана ещё пронзительнее завизжала. – Не вмешивайся в нашу жизнь! Не вмешивайся!
- Да он тебя, дуру такую, скоро по всякому будет…
- Ты, зато, и без мужа порядочной осталась. Ну и что тебе за твою скромность досталось?
- Я, как все люди, морально живу.
- Морали ваши давно уже  всем по фигу!
Оксана с ехидным злорадством стала передразнивать мать. – Перед мужиком я еще не раздевалась! Найдёт чо надо в темноте и под одеялом. Поэтому папка от тебя и ушёл. И нашел, которая раздевалась. На свету! И ласкала его по всякому. Без одеяла.
Мать помрачнела, хрипнув. – Вот он и ушел, когда я на свету разделась.
Оксана засмеялась. – И откуда у тебя взялась такая смелость?
- А и тебя проститут твой, тоже, только за бутылку…
Оксана поднос не удержала, кофейные чашки и яичница разлетелись по комнате. Женщины застыли на мгновенье от неожиданности. Тут мать и увидела торчавшее из кармана халата дочери горлышко чекушки и, с неожиданной проворностью, выхватила её.
- Сучка! Совсем кобеля свово избаловала! Самогонку ему в постелю подавай.
Оксана с визгом кинулась на неё, вырывая бутылочку. Дочь оказалась ловчее, выдрала, было, чекушку из корявых по-мужски, узловатых рук. Мать особенно яростно ревнула и оттолкнула Оксану от себя. Но и бутылёк не удержала. Трюмо рассыпалось пахнувшими самогоном осколками!
Такого святотатства над алкоголем Антон вынести не мог. Врезал тёще от всей души! Однако застрял в тугих телесах. И второй удар она тоже не почувствовала. Зять зарылся в тёщином мясе…
Конечно же, руки бывшей советской работницы оказались сильнее инженерных, она так накостыляла ему! И не только по шее. Дочь с трудом отбила паразитика своего сладенького у рассвирепевшей матери…
Антон долго потирал намятые бока, понимая, что потерял последнее преимущество мужика  и окончательно собрался уходить. – Умоюсь только.
Пообещал невенчанной жене, выходя из спальни. – Долго теперь не увидишь меня…
В ванную заглянула тёща и рыкнула непререкаемым тятей в доме. – Я тебе понаглею, примак.
Антон и влепил ей с испугу граненый стакан с зубными щетками прямо в зубы!
С виду здоровая бабища упала на пол и даже не пискнула. Не подняли её и с помощью врача и повезли поднимать в больницу, а Антона сажать в тюрьму…
 

И хотя Оксана отчаянно вопила на суде, а тёща в унисон мычала. – Не разрушайте семью! Не разрушайте семью! Попугать только хотели, - Антону определили срок на всю катушку. Последствия были квалифицированы как более тяжкие – тёща откусила свой собственный язык.
Ну, блин! И почему она им не подавилась?
Впервые угроза Антона сбылась, Оксана давно уже не видит паразитика своего сладенького. И всё потому, что официально она не жена ему. Это только на Западе  к заключённым даже проституток допускают. А русский зек только от себя или «петуха» блудный кайф получает…