Балчик

В ту августовскую ночь, нам стало слишком жарко от реггей и мы спустились к морю. Волнолом уходил к самому горизонту, там дальше качались спящие корабли, опустившие якорные цепи в воду, как засовывают руку под подушку. Город поднимался над нами, вставал на цыпочки, наивно тянулся к отточенной гарде луны и в мельчайших деталях отражался в черном зеркале моря. Каждая улочка, гостиница, ресторация светилась своими огнями откуда-то со дна. Мы разделись и нагишом полезли в эту иллюминацию. Наши юные тела еще не знали любви, но от случайных прикосновений проскакивали искры, пугавшие любопытных морских коньков. Мы плыли рядом вдоль Приморской, и она рассказывала мне, что этот город основан ионийскими колонистами на руинах более раннего поселения, известного под именем Круни. Двумя веками позже, после знамения богов, когда волны выбросили на песок статую Диониса, город получает новое название - Дионосополис, а бог вина - объявлен его покровителем. Мы отклонились на аллею Магнолии, она притронулась к моему плечу: Нам туда. Аллея Эха вывела нас к площади Независимости, здесь соседствовали все лучшие заведения города, и всегда толпились туристы. Но в нашем зазеркалье, мы оставались одни. Усиленно помогая себе ногами, оставались в вертикальном положении и всматривались друг другу в глаза, в поисках ответа на самый главный вопрос.

Белые дома с черепичными крышами, горы, в которых слишком много известняка, кривые улочки, мощенные булыжником, древние источники и величественные храмы Османской империи. Сюда приезжают итальянцы снимать фильмы о своей мафии, говорят, очень похоже на Сицилию. На пляжах с золотым песком, если повезёт, можно отрыть странные тяжелые монеты, вышедшие из обращения много веков назад. Впрочем, на мороженое их вполне хватает. В этот город с первого взгляда влюбилась румынская королева Мария Александрина Виктория де Эдинбург и построила здесь свою летнюю резиденцию. Возле моря стоит каменное кресло, на котором королева восседала, выглядывая в море силуэт корабля, спешащего к берегу с письмом от любовника, оставшегося в столице. Потом резиденцию назвали Дворцом, и переоборудовали в пансионат, где отдыхал театральный люд. У тёти Милы там оказался блат, и мы ходили столоваться. Главная повариха не чаяла во мне души, сама приносила свою стряпню, садилась напротив, подпирала подбородок кулачком и внимательно наблюдала, как питается ребёнок. Стоило мне тщательно вытереть тарелку хлебом, как она спрашивала: Что тебе приготовить на завтра? Миш-маш, - неизменно отвечал я, и на следующий день во дворце вновь кормили золотистой мешаниной. А на пол пути между дворцом и портом, прижался к склону летний кинотеатр. В пристройке имелось 4 комнаты, одну из них занимали мы с мамой, утром я делал зарядку на сцене перед пустым зрительским залом, а вечером смотрел кино, высунувшись в окно.

Когда мне плохо, я удираю в этот город, весь в переплетении пахнущих историей улочек, по-старчески кряхтя, взбирающихся в гору и с мальчишескими воплями сбегающими к морю. В котором не знаю ни души и который считаю родным.