Читая Бруцкуса. 22. Д. Штурман. Послесловие -4-

4. Трудовая стоимость и рыночная цена


«Капиталист в бухгалтерские книги своего конкурента заглянуть не может, они для него – коммерческая тайна. Да ему это и не необходимо, ибо он от народного хозяйства получает непосредственную директиву, может ли он при данной организации вести свое предприятие или не может. Дело в том, что расчету себестоимости продукта у него противостоит цена продукта, которая родится на рынке как-то независимо от того, что делается в мастерской», – пишет Б.Бруцкус.

Мы уже говорили, что капиталисту-собственнику на свободном рынке себестоимость и жажда прибыли диктуют цену, но последняя корректируется конкуренцией, потребностью покупателя и его платежеспособностью. Бруцкус, следуя ряду современных ему экономистов, констатирует «приоритет спроса в фиксации цены» на свободном рынке. В условиях свободного конкурентного рынка «приоритет спроса» означает приоритет потребителя (покупателя, избирателя). В условиях социализма категория спроса изымается из компетенции общества и произвольно конструируется той же планирующей инстанцией, которая конструирует предложение. «Приоритет спроса в фиксации цены» подменяется приоритетом единственного поставщика, грубо предусматривающего спрос и конструирующего цены на высшем уровне платежеспособности потребителя. Этот единственный поставщик, декретирующий цены на свои товары, является и единственным работодателем, декретирующим цену труда, который он использует. Он не может (Бруцкус это показал) реалистически рассчитать, в каком размере (?) каждый труд создает ценности (полезности) для общества, даже если бы захотел это рассчитать. Другого легального работодателя в системе нет – у наемного работника нет выбора. Монопольный поставщик, он же – монопольный работодатель, он же и вооруженный политико-идеологический монополист. Заработную плату он декретирует, не будучи никем и ничем к чему-то обязанным, – в зависимости от своего критерия полезности любого труда, в массе случаев – на выживательном и обеспечивающем покорность уровне оплаты труда, используя в своих, как ему представляется, но не в общественных интересах локальные поощрения и привилегии.

Б.Бруцкус понимает «приоритет спроса» в ценообразовании как приоритет субъективно осознаваемой потребителем полезности благ. Интересно, что, отчаявшись за годы, истекшие после размышлений Бруцкуса, в реальности адекватного планирования ценностных показателей на основании трудовых затрат, советские экономисты (в лице хотя бы того же акад. Федоренко в его СОФЭ – системе оптимального функционирования экономики – 1967 г.) предлагают определять цены на товары, исходя из полезности товаров для всего общества в целом и для каждого потребителя и отдельности.

Но как «сознательно», со стороны, централизованно соизмерить вещи по их полезности для тех, кто их купит?

Как объективизировать такую субъективную категорию, как полезность? Да еще полезность предметов материального и духовного потребления? Каковы единицы измерения полезности?
 
И как филантропическая ценообразующая инстанция СОФЭ будет «отражать» «полезность» в цене: заботясь о благе потребителя, продавать ему полезные товары дешевле, а вредные – дороже? Или, наоборот, стремясь к повышению прибыли, повышать цену на то, что люди считают для себя насущно необходимым? Академик предупреждает часть наших вопросов. «Наукой уже предложены некоторые подходы к соизмерению между собой потребительских благ по их общественной полезности». Потребительских благ по «общественной полезности»? Почему же не по субъективно осознаваемой их личной полезности? «Может быть, наиболее последовательным путем решения этой проблемы является нормативный (!) подход, который предлагает активное общественное (!) воздействие на формирование потребностей, нахождение меры и последовательности их удовлетворения».

Это – точно. Здесь и зарыта собака: всесильный и всеобъемлющий монокапиталист, определяющий цену труда, ассортимент и цену товаров, вкусы и образы мыслей своих рабов, неизбежно определяет еще и последовательность и меру удовлетворения потребностей общества, решая за каждого, что для него полезно, что вредно.

Во времена, когда писалась работа Б.Бруцкуса, о дополнении трудового учета циркулирующих в народной экономике товаров и услуг учетом их по категории полезности заговорил С.Струмилин. Особенность рассуждения Бруцкуса состоит в том, что НЭП представляется ему не маневром, а необратимой прагматической эволюцией большевистской власти. Она же и через шестьдесят пять лет оказывается не в состоянии постичь необходимость – с точки зрения интересов народа, а не монопартийной номенклатуры – такой эволюции. Но Бруцкус принимает 1922-й (а в предисловии к зарубежному изданию своей работы – 1923-й) год за эпоху отказа большевиков от марксистского социализма и всего, что из него следует. Он пишет:

«С.Струмилин упустил показать, как он сведет к одной единице полезность различных хозяйственных благ; здесь придется ввести коэффициенты, которые, подобно коэффициентам при сравнении квалифицированных и неквалифицированных форм труда, останется назвать известными, именно потому, что они неизвестны.

Нас поэтому нисколько не удивляет, что наша государственная власть, которая только что, по проекту С.Струмилина, признала трудовой учет обязательным, не стала дожидаться его результатов и не воспользовалась даже формулой Бернулли для априорного вычисления полезности хозяйственных благ, а, желая упорядочить государственные предприятия, предложила им ориентироваться на рынок. Правда, наш рынок организован сейчас крайне несовершенно, гораздо менее совершенно, чем при капиталистическом строе. Но все же ориентироваться на него – лучше, чем блуждать во тьме. Правда, этим наше государственное хозяйство выходит из рамок социализма, как он понимается в марксизме».

В конце этой главы Бруцкус говорит о том, что, не сумев наладить никаких форм учета (ни по трудовым затратам, ни по полезности производимой продукции) снизу, его решили наладить «сверху созданием статистически обоснованного единого хозяйственного плана». Он говорит о вере в выполнимость этой задачи как власть имущих, так и части интеллигенции. Между тем, казалось бы, ясно: там, где невозможен надежный учет и, следовательно, анализ ситуации, там невозможен и обоснованный (согласно каким-то исходным критериям) план. Тем не менее, как справедливо отмечено в комментариях, вера в осуществимость оптимального плана функционирования социалистического хозяйства жива по сей день.


Продолжение следует.