Прости меня, старый козел!

Эх ты, старый дурень! Ты обокрал и меня, а за одно и самого себя….

Что нормальный взрослый мужчина вспоминает о своем детстве!? Скорее всего, добрую улыбку мамы, большую теплую руку отца, чувство беззаботного счастья. В фильмах, в книгах, по телеку, часто говорят о радостном и светлом чувстве общности с отцом, когда маленький мальчик годно шагает по улице, держась за руку своего папы. Не знаю,… может это все действительно так и случается. Наверное, это правильно и естественно, и так должно происходить в нормальных семьях. Уверен, что многих взрослых мужчин, захлестывают именно такие вспоминания и возникают в их душах именно такие чувства, когда они гуляют по улицам, но теперь уже со своим сыновьями.

Не знаю…, может и со мной в детстве что-то подобное и происходило. Но как не напрягаю я память, что-то ничего похожего не припоминается. И не потому что ты со мной не играл, не ходил со мной в кино или цирк, или не рассказывал ни каких историй. Скорее всего, и это было в моей жизни. Но все это основательно вытеснено другим: черным, грязным, мерзким! Увы, мне, увы! Да и тебе тоже!

Я помню молоток, лежащий на столе в нашей комнатке в коммуналке и жгучую, трудносдерживаемую удушливую волну ненависти и желание схватить этот молоток и бить, бить и бить в ответ на твои побои и оскорбления. Нет, ты не был пьян! Ты никогда не почитал «зеленого змия», но власть и кураж над беззащитным подростком пьянила тебя куда лучше любого самого крепкого хмельного зелья. А ведь это был я, твой сын!

Я помню, как на следующее утро после очередного наказания ты ногами выктолкал меня из постели и пинком отправил в ванную умываться. Пора было идти в школу. А еще, я помню то выражение брезгливого презрения, которым ты награждал мне в тот день как впрочем, и во многие иные дни моей жизни. А ведь это был я, твой сын, всего лишь принесший двойку по математике, которую я не понимал и которую потому и не любил. Неужели издевательское наказание длиною в несколько дней, соответствовало той провинности?! Может, все же, стоило сесть со мной рядом и посмотреть, почему я не мог решить ту задачку? Но нет! Ты предпочел то, что обычно делать предпочитал.

Ты ведь в принципе не мог ничего мне объяснить без того, что бы не вылить на меня всю свою желчь и призрение. Я отлично помню, в какую муку превратились для меня твои уроки вождения нашей старенькой «Победы». Я очень хотел научиться водить машину, но под твои окрики и оскорбления машина у меня дергалась, глохла и ехала не туда. Но я, все-таки, научился весьма не плохо водить машину и даже получил профессиональные права и теперь могу одинаково хорошо управлять, что мотоциклом, что автопоездом. Но среди моих учителей тебя, моего отца, увы, не было. А ведь ты прекрасный водитель и многому мог бы меня научить.

Я до сих пор помню тот ужас, когда ты с иглой от шприца подходил ко мне, что бы проколоть выскочивший у меня на глазу «ячмень». Ты помнишь папа, как я тогда, даже не плакал, а истерично орал? Может быть, ты считал, что таким способом закаляешь мой дух, воспитываешь мужество и силу воли в шестилетнем пацане? Может быть. Но на самом деле ты сломал меня! Ты раздавил мое достоинство Ты превратил меня в безвольную тряпку и не на что не способного неудачника!

Нельзя сказать, что я видел от тебя только оскорбления и побои. Наверное, ты по свому любил и заботился обо мне. Я всегда был неплохо одет и всегда сыт. Вот только почему из всего моего детва, счастливым мне кажется только тот год, когда мама увезла меня в Сибирь, где мы жили с совершено посторонним для меня человеком. Этот человек, которого я до сих пор вспоминаю с самым нежным чувством, терпеливо учил меня плавать, без насмешек и подзатыльников научил меня ходить на лыжах, ездил со мной на рыбалку и привил мне вкус к чтению. Может мама, все же сделала большую ошибку, опять вернувшись к тебе!? И откуда появился у меня этот стойкий стереотип плохого настроения только от одного твоего вида. Наверное, он оттуда, из моего детства, когда твой приход с работы означал.… Да что там говорить!

Нет, я не был хорошим тебе сыном. Я плохо учился и убегал из дома.  Впрочем, вопрос почему твой сын шарахается от тебя как черт от ладана, я думаю, даже не возникал у тебя в голове. Но, как только в моей жизни появились умные добрые и, кстати, строгие учителя, я вдруг из тупицы и двоечника превратился в ученика, для которого нормой стало получать «4» и «5» (тогда в наших школах была пятибалльная система), а «3-ка» превращалась в личную трагедию. Так что может ты все же возьмешь на себя часть вины за многие мои неудачи в жизни!?

Я во многом виноват перед тобой, потому я действительно не был хорошим тебе сыном. Но я хотел им быть. Я пытался наладить с тобой отношения даже тогда, когда уже моя рыжая борода стала седой, а мой внук пошел в школу. Впрочем, наша с тобой семейная идиллия была весьма недолгой! Увы, но тебе нужен был не сын, а бобик, который, виляя хвостикам, приносил бы тебе по утрам к постели тапочки.

Наверное, много можно чего вспомнить, но почему-то ты поднимаешь из самых глубин моей души и из самых потаенных уголков моей памяти все самое черное, мутное и гнусное, что есть во мне. Ты обокрал меня, а заодно обокрал и себя самого, уже тем, что я не знаю, что такое отцовская и что такое сыновья любовь. Ты считаешь, что я завидую тебе, потому что я не стал таким как ты и не добился в жизни того, чего добился ты? Как же плохо, отец, ты меня знаешь! Чувство зависти также неизвестно мне! Но в этом нет твоей заслуги. Да и вообще, слава Богу, что я не такой как ты, отец!

Я потратил не один десяток лет на то, что бы выдавить из себя того подростка, который сжимался и замыкался в себе под твоим грозным взором. Но ты так и не заметил этого. Что ж, вот ты и нарвался! Я знаю, что совершил тяжкий грех, подняв руку на старика и на отца. Не знаю, простит ли мне когда-либо этот грех Господь. Но я очень надеюсь, что простит.

Твои мелочные придирки, агрессивная злоба, постоянное недовольство всем и вся, сквернословие, «заточенность» на конфликт, накопились во мне такой критической массой, что я просто взорвался. Сколько же лет эта масса во мне копилась! Сколько же лет мне хотелось это сделать! Как тогда в детстве, когда я, было, потянулся за молотком, но так и не решился взять его в руки! Вполне возможно, что мы оба научился бы тогда друг друга уважать и моя жизнь сложилась бы куда как удачнее. Может быть…. Может быть….!

И знаешь, теперь мне полегчало! Мне давно так хорошо не было, как после той звонкой оплеухи, что я отвесил тебе. А потом еже и еще, и еще разок! Может кто-то скажет, что я бездушная и злобная скотина. Может быть, это действительно так и есть, но почему-то меня это мнение совсем не волнует. Мне просто полегчало! Даже давно травмированное в горах колено вдруг перестало болеть!

Умом я понимаю, что то что я сделал глупо, мерзко и недостойно, но в душе у меня мир и может быть даже и покой. Простите меня за это отец мой земной и Отец мой небесный! Жаль только, что тебя папа, этот случай ни как уже не изменит. С твоим характером и в твоем возрасте, люди уже не меняются! Это, к величайшему сожалению, уже диагноз и приговор одновременно! Так что становлюсь перед тобой на колени, отец, и совершенно искренне говорю:

- Прости меня, если сможешь, старый козел!