Вечное движение часть 5

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
1
В конце мая Полякову положили в больницу. У неё, видимо, был рак желудка, потому что врачи срочно сделали ей операцию.
В начале июня Полякова умерла. Всю организацию похорон я взял на себя.
Мы хоронили Полякову на Троекуровском кладбище. Было много речей. Выступал там и я. Сказал, что она всю жизнь делала людям добро. И что мы её никогда не забудем.
Рядом со мной стояла Вера и всё время плакала.
- Она была очень добрая, - говорила мне тихо Вера. - Если бы не она, я бы никогда не написала диссертацию.
Народу на кладбище было очень много. Поминок дочь Поляковой не устраивала.
Я позвал к себе Козлова, Хитрова и Короткова.
Мы помянули Полякову по русскому обычаю. Поговорили о летних отпусках. И разошлись. Поминки - не свадьба.
Вскоре Вера переехала с Олегом на дачу. Я почти каждый день ездил к ним после работы.
Весь июль я провёл на даче. Лишь изредка приезжал в Москву, забирал газеты, отвечал на редкие телефонные звонки, покупал продукты для дачи и уезжал.
Прочитал также на немецком языке “Доктор Живаго” Пастернака. Книга хорошая, но я почувствовал, что её надо читать по-русски. Но где её достать? Ходит она тайно по Москве на русском языке, но у меня нет таких знакомых.
Прочитал на немецком языке “Август четырнадцатого года” Солженицына. Понравилось. Но тоже не мешало бы прочитать эту книгу по-русски. Немецкие экземпляры привозили наши преподаватели из ФРГ, куда ездили в командировки. Я же привозить такие книги побаивался. А вдруг на таможне проверят? Будет куча неприятностей. Трус я всё-таки. И семью жалко.
В конце июля я вышел на работу. Надо было помогать Козлову проводить вступительные экзамены.
На этот раз на французский факультет поступала моя племянница, дочь Тани. Племянница готовилась с репетиторами. Но сдавала не очень хорошо. И не добрала одного балла.
Я решил сходить к ректору.
Наша ректор обругала меня за то, что плохо подготовил племянницу. И велела написать заявление с просьбой о зачислении на вечернее отделение. Может, что-нибудь получится.
Тринадцатого августа, в субботу, приехала Вера с Олегом. И мы смотрели финальный матч по футболу между “Торпедо” и “Динамо”.
И я вдруг вспомнил тот ноябрьский день сорок девятого года, когда я, прогуливая занятия, носился около стадиона “Динамо”, а билета у меня не было. Господи! А ведь с тех пор пролетело двадцать восемь лет! Мне кажется, что они пролетели как один миг.
Теперь вот сижу со своим вторым сыном. Он тоже болеет за “Торпедо”. Но всё теперь по-другому. И сидим мы дома вместо стадиона, и я постарел на двадцать восемь лет, и моё “Торпедо” проигрывает. Оно и тогда вначале проигрывало, но сумело сравнять счёт и победить. Теперь всё не так. Нет центра нападения Александра Пономарёва, нет центра защиты Гомеса, нет правого крайнего Сочнева. Нет той страсти, с которой тогда играла моя команда. “Торпедо” проиграло. Играть надо лучше. Олег мой плачет. Он никак не может смириться с поражением нашей команды. Я веду Олега на улицу и покупаю ему мороженое. А потом мы успеваем ещё заскочить в магазин игрушек, и Олег выбирает себе опять стреляющий алым пламенем автомат.
В понедельник я иду к ректору, и она говорит мне, что моя племянница будет зачислена на вечернее отделение.
Я выхожу в сквер нашего института. А на лавочке, напротив памятника воинам дивизии ополчения нашего района, сидит моя сестра с племянницей Ниной.
На этой лавочке я познакомился в пятьдесят втором году с Верой. Выходит, что это было двадцать пять лет назад. Таня благодарит меня.
- Не подводи меня! - говорю я племяннице. - А то лично выпорю!
- Что бы мы делали без тебя? - говорит мне Таня.
В конце августа я всё-таки вырываюсь в Вешняки. По дороге навещаю мать. Она сидит на кухне. Голова у неё туго обвязана платком.
- Что с тобой, мама? - спрашиваю я.
- Голова мучает, сынок! - Говорят, что это какое-то давление.
- Ты бы к врачу сходила или бы вызвала.
- Кому я там теперь нужна? Мне теперь одна дорога - на кладбище. Отец уже давно ждёт меня, зажилась я на этом свете. На тот год мне уже восемьдесят стукнет. Мешаю я тут вам только. Пора подаваться на тот свет. Что-то забыл меня Господь Бог. Жить мне, сынок, совсем не хочется. Тоска меня гложет каждый день. Спасу нет. Вот схожу в церковь, потом съезжу на кладбище, поклонюсь отцу твоему. И мне чуть полегче. Зажилась я на этом свете.
Мать меня сильно расстроила своими речами. Я даже не знаю, чем её можно утешить.
Через полчаса я уже сижу у Нины. Подходит Игорь с Леной.
- Не виделись почти четыре месяца, - говорит Игорь. - Вся страна готовится отметить юбилей советской власти. А что отмечать? Один только трёп. И больше ничего. Давайте лучше выпьем!
Мы бродим по нашим Вешнякам. Повсюду стоят новые дома. Только кое-какие деревья напоминают нам о нашем поселке. Всё тут изменилось. А над железной дорогой около станции возвышается теперь мост, по которому летят машины в Кусково.
Мы бродим около станции. Потом подходим к станции метро.
- В школу зайдём? - спрашивает Нина.
- Не стоит сегодня, - говорю я. - Дел дома много. В начале сентября я поеду в Сочи с Хитровым. Он достал через знакомых две путёвки. Решил туда съездить ещё разок.
- Значит, день рождения будешь встречать в Сочи? - спрашивает Игорь.
- Выходит, так, - отвечаю я. - Я вам оттуда позвоню. Встретимся теперь у меня на день рождения Олега. Ему исполняется десять лет.
Пятого сентября мы вылетаем с Хитровым с Сочи. Поселились в профсоюзном санатории “Заря”.
Нам дали комнату на двоих с видом на море. Что ещё нужно? Почти целый день мы валяемся на пляже. Много плаваем. После обеда уничтожаем фрукты.
Но дни текут всё-таки медленно. Я звоню домой. Дома всё нормально.
- Мы будем отмечать твой день рождения! - говорит мне Вера. - Твои друзья приедут из Вешняков. Ты позвони в этот день нам. Мы тебя поздравим. Матвей ходит в институт, Олег бегает в школу. Не волнуйся. Всё хорошо.
Мы осматривали озеро Рица, бродили в Афонских пещерах. Но вечерами всё-таки скучали. Мы были словно подвешены в воздухе.
Со скуки пошли однажды в ресторан. Оставили там много денег, но всё равно тянуло домой.
Бродили по Сочи. Но там фактически была только одна улица, по которой можно было гулять. Говорили о политике. Прикидывали, что будет дальше с нашей страной.
- Не продержится наша система долго, - заключил Хитров. - И всё начнётся с того момента, как скончается Брежнев. Борьба за власть. Многое будет зависеть от человека, который станет у руля. А там толпится много народа. И не поймёшь, кто там главный претендент. То ли Андропов, то ли Гришин, то ли ещё кто-то. Ничего мы не знаем. Мы голоса не имеем. Отсюда все беды. Ничего! Когда-нибудь придёт правда и справедливость на нашу землю. Правду нельзя закопать в землю. Будет на земле порядок и справедливость. И нормальная жизнь. Как и в других нормальных странах, где есть свобода и демократия.
- Я тоже так думаю, - согласился я с Хитровым. - А страшно было на фронте?
- Всякое бывало. Я больше всего боялся бомбёжек. Не думал, что вернусь домой живым.
Двадцатого сентября мы сидим с Хитровым в ресторане и отмечаем мой день рождения. Сорок восемь лет. Считай, что жизнь почти пролетела. Или нет? Сколько мне ещё ходить по этой земле? Никто этого не знает.
Второго октября мы улетаем в Москву. В Сочи было совсем тепло. Не верилось, что в Москве уже два раза выпадал снег, мы там будем через четыре часа.
Но мы летим, и вот я уже вижу леса с позолоченной листвой. Тут глубокая осень. Скоро будет длинная-длинная зима.
Во Внуково мы берём такси, я высаживаю Хитрова у его дома и через пятнадцать минут я звоню в дверь своей квартиры.
Мне открывает Олег.
- А я ждал тебя! - говорит мне Олег. - Привёз мне что-нибудь?
Я даю Олегу альбом с видами Сочи, камни, которые я подобрал на пляже, ракушки и красивый перочинный нож.
- Как учёба? - спрашиваю я Олега.
- Пока одни пятёрки! - говорит Олег.
- Молодец, сынок!
- А что ты не позвонил в день рождения? - спрашивает меня Олег.
- Очередь была большая, сынок. Я решил не ждать. Телеграмму я от вас получил. Всё нормально.
- А мы с мамой собираемся в воскресенье ехать в Поленово. У мамы на работе состоится экскурсия. Ты поедешь с нами?
- Обязательно. Купим по дороге яблок.
Приходит с работы Вера. Мы садимся за стол и обедаем. Как же хорошо дома!
- Ну как ты там отдохнул? - спрашивает Вера. - Романы крутил? Признавайся!
- Вели себя с Хитровым как монахи. Денег у нас было маловато.
- Понятно. Больше я тебя на юг одного не пущу.
В воскресенье мы едем в Поленово. Долго осматриваем музей. Ходим по окрестностям, осматриваем могилу Поленова. У меня перед глазами стоит его картина: Грешницу преследует толпа, готовая забросать её камнями. А рядом стоит Христос и просит бросить камень того, кто безгрешен. И у всех опускаются руки. Вот так. Все мы грешны в этом мире.
По дороге купили антоновских яблок. Автобус летел в сторону Москвы, а я дремал в своём кресле и думал, что жизнь, кажется, идёт у меня нормально. Перед глазами стояли чудные пейзажи в Поленово. Красавица Ока, которая текла, между прочим, от Калуги. Как там мои друзья? Я их почти забыл. Нехорошо. Текучка совсем меня засосала. Надо бы съездить туда на пару дней. Но когда? Надо выбрать пару деньков. И обязательно съездить. А может, Виктор и Игорь поедут вместе со мной? Тогда устроим в бору шашлыки. Надо уговорить моих одноклассников. Ведь от Москвы ехать всего ничего.
Двадцать второго октября мы праздновали день рождения Олега. Ему исполнилось десять лет. Когда эти десять лет успели пролететь?
Приехали мои друзья из Вешняков. Забросали Олега подарками. Он сидел в маленькой комнате со своими школьными друзьями и пил лимонад. Там стоял шум и гам. Десять лет. А ведь потом будет и двадцать и тридцать. Лучше ничего не загадывать.
- Через две недели советской власти исполняется шестьдесят лет, - сказал Игорь. - А ведь мы помним, как отмечали тридцатилетие. И сколько ещё продлится эта власть? Дорого бы я отдал за то, чтобы знать, когда вся эта система развалится как карточный домик. Ведь небольшого толчка будет достаточно, чтобы всё развалилось. Но нас все теперь боятся. У нас куча ракет и нищий народ. Даже хлеба у себя в стране не можем вырастить. Но хорохоримся. Борются против этого режима лишь немного храбрецов. Боролся Солженицын, его выслали. Сахаров борется. Григоренко. Ещё несколько человек. А народ протестует только на кухнях, да вот как мы - за столом. И всё. А надо идти толпой против этого режима! Но нет таких храбрецов. Всех перебил Сталин. Будь он проклят! А что дети скажут о нас в будущем столетии, когда вся эта система превратится в прах? Поймут ли они нас тогда? Или будут осуждать? Нет у нас лидера-организатора. Жуков в своё время мог бы что-то сделать. Но он не был политиком. А Сахаров учёный. Остаётся только ждать, когда количественные изменения превратятся в качественные. Наверное, мы новой жизни уже не увидим. Слишком медленно развивается история. Правда, французская революция вспыхнула неожиданно. Сразу захватили Бастилию и разогнали правительство. Но это французы. У нас в России Февральская революция тоже взорвалась довольно неожиданно. А потом уже не остановишь. Может, и у нас будет что-то в этом роде? Будем надеяться.
- Не будем горевать, - говорит Нина. - Жизнь наша пошла на закат. Чему быть, тому не миновать. Мы плохо знаем и чувствуем внутренние законы мирового процесса. Как же эти количественные изменения переходят в качественные? И какую роль тут играет случай? Мы живём честно, много работаем, помогаем всем, кто нуждается в помощи. И нам всё это зачтётся на том свете, если он только существует. Толстой был уверен, что после смерти нас что-то там ожидает. Я, честно говоря, не знаю, как ко всему этому относиться. Воспитали нас всех стопроцентными атеистами. И нам приходится верить только в эту жизнь. Давайте оставаться оптимистами. Мы не Гераклы и не Наполеоны. Мы простые честные люди. И делаем, кажется, всё, что в наших силах. А придёт решительный момент, мы не останемся в стороне, пойдём на баррикады. Там будет видно. Никто из нас не знает, когда придёт его смертный час, поэтому надо жить и пить с наслаждением эту чашу жизни. Она у нас только одна.
2
Шестого ноября мы с Козловым проверяли готовность факультета к ноябрьской демонстрации.
Бумажные цветы были прикреплены проволокой к берёзовым веткам. Воздушные шары были надуты и привязаны к длинным палкам. Получились разноцветные гирлянды. Все участники демонстрации здоровы, все были на инструктаже. Все знают, что детей и посторонних приводить нельзя. Могут быть всякие провокации.
Нас с Козловым срочно вызвали в ректорат.
- Потеряли бдительность! - грозно сказала наша женщина-ректор. - В мужском туалете появилась антисоветская надпись! А мы ничего не видим! Срочно проверить все туалеты и всё замазать, если что увидите плохое!
В коридоре я спросил у Нуждина, что там такое обнаружили в туалете.
- Надпись очень плохая! - сказал таинственно Нуждин. – “Брежнев - мудак!” Ты понимаешь, что это значит? Накануне юбилея! Это я её увидел. И хотя она написана карандашом и мелкими буквами, я всё-таки эту надпись разглядел и сразу доложил нашему уполномоченному КГБ. Тот уже сообщил куда надо. Вот так!
Мы с Козловым кинулись в наш туалет. Но у нас всё было нормально. Надписи были из области порнографии. Но это никого не пугало. Это было в порядке вещей.
- Ну, слава Богу! - сказал с облегчением Козлов. - У нас всё чисто. Это у них в главном здании бродят всякие подонки.
- А может, он правильно написал? - спросил я вдруг Козлова.
- Я ничего не слышал! - сказал недовольно Козлов, - И не провоцируй меня! Мне, в конце концов, наплевать, кто там нами правит наверху. Лишь бы зарплату платили и с работы не увольняли. Все они там наверху одинаковые. Все занимаются демагогией. Что Хрущёв, что Брежнев. Все руки протягивают вперёд как Ленин, а потом спросить не с кого за ошибки. Завтра не опаздывай. И ректор, и наш Нуждин будут икру метать и придираться к каждой мелочи. Надоели мне эта демонстрации до чёртиков! И когда они только прекратятся? Простые люди с утра уже водку пьют, а мы бредём и бредём к мавзолею. И зачем всё это нужно? У всех людей праздник, а у нас мероприятие.
На другой день ровно в восемь утра я подошёл к зданию института. Нуждин уже носился вдоль здания, раздавал команды. Вид у него был, как будто он выполнял важное правительственное задание.
Мы разобрали наше оформление и раздали его студентам. Девчата не хотели брать ветки с бумажными цветами. Их надо было нести в руке всю демонстрацию.
Прошли сто метров по нашему переулку, и замерли около Кропоткинской улицы. Все знали, что теперь надо будет постоять часа полтора. И никто не думает о том, что люди стоят лишние полтора часа. Постоят, никуда не денутся!
- Я прихватил! - подмигнул нам Коротков. - Пошли сделаем по глотку.
Вчетвером мы уединились в парадном соседнего дома и сделали по хорошему глотку. Закусили яблоками.
- Теперь стало полегче, - сказал Коротков. - А то вчера вечером много принял. Голова побаливает.
- Хватит! - сказал Козлов. - А то Нуждин раскрутит нашу акцию и будет нас позорить на парткоме.
Ми вернулись в свою колонну. Наш парторг Лида Катаева озабоченно ходила вдоль колонны и высматривала посторонних.
- Кажется, чужих нет, - сказала Китаева. - А то Нуждин потом меня сожрёт.
Мы трогаемся. Проходим бодро мимо райкома и кричим “ура” нашему районному начальству. Там же стоит наш ректор и довольно улыбается.
Потом мы побежали вниз по Кропоткинской. Где-то образовалась дыра в движении, и наша колонна должна была заткнуть эту дыру. Мы постояли недалеко от бассейна, а потом медленно пошли к Красной площади.
Я шёл и думал, что точно так же мы будем проходить и на следующий год, и ещё несколько лет подряд. А что будет потом? Что-нибудь будет.
После Красной площади, сдав своё оформление у нашего грузовика, мы тронулись к станции метро “Кропоткинская”. А там доехали на метро до нашего кафе “Крымское”.
Взяли по сто пятьдесят коньяка и по два салата.
- Выпьем за то, чтобы ещё прожили лет десять, - сказал Коротков. - Мне больше не надо. Сердце начинает покалывать. Хорошо жить, когда ты здоров, а бегать по поликлиникам - это самое последнее дело.
- Шестьдесят лет советской власти, - проговорил Хитров. - А что будет дальше?
- Ничего особенного не будет в этом столетии, - ответил Козлов. - Зря вы надеетесь на какие-то изменения. Ещё долго всё будет протекать, как и сейчас. Не будьте романтиками и прожектёрами! Что изменилось после смерти Сталина? Фактически ничего. Вкусили оттепель при Хрущёве, а потом всё опять прекратилось. Был культ Сталина, потом был культ Хрущёва, а теперь культ Брежнева. Так уж повелось на Руси. Делать из правителя большой культ. Будьте реалистами, ребята! Если и будут какие-то коренные изменения, то это всё произойдёт не раньше двадцать первого века.
- Нет! - возразил Хитров, - Всё произойдет пораньше. Только неясно: сверху или снизу. Или одновременно с двух сторон. Народ у нас недоволен. Вся провинция едет в Москву за мясом и колбасой. Хлеб закупаем в Америке, Все работяги сидят на скудном окладе. Подработать нельзя. Если только подпольно. Это не жизнь. Пока народ глушит своё недовольство в водке. Но однажды всё может взорваться. Больше двадцати лет наша система не просуществует!
- Тогда мне надо пить поменьше, - сказал вдруг Коротков. - Хочется увидеть, как наши партийные бонзы подожмут свои хвосты. А с ними и кагэбэшники. А может, дело дойдёт и до оружия. Я пойду воевать за справедливую жизнь. И даже курить брошу, чтобы дотянуть до конца нашего столетия!
- Время нас рассудит, - не сдавался Козлов. - Только, ребята, болтайте поменьше в других местах. А то загремим мы все вместе в места отдалённые. И живыми уже не вернёмся. А у меня двое сыновей растут. Будьте поосторожнее. У нас полно и трепачей и стукачей. Да… Жизнь наша как детская распашонка - короткая и вся обосранная. Лучше и не скажешь.
- Где ты так долго пропадал? - накинулась на меня Вера. - Демонстрация уже давно закончилась! Не можете вы там без выпивки.
- Надо было обсудить эту историческую дату, - оправдывался я. - Это можно сделать только со своими мужиками. Не обижайся на меня.
Позвонил Игорь. Он спрашивал, где нам лучше встретиться. И я предложил им всем приехать к нам на такси. Чтобы Виктор тоже повеселился вместе с нами. А встретиться надо обязательно. Этот важный момент надо детально обсудить.
- Что взять с собой? - спросил Игорь.
- Прихватите спиртное. Вдруг не хватит. Вечером уже нигде не купишь. Если только у таксистов за тройную цену.
- Накрывайте стол, - сказал Игорь.- Через час приедем.
Ровно через час раздаётся звонок. Это мои друзья. Игорь протягивает Олегу подарок. Виктор делает то же самое.
- Хороша закуска, - говорит Игорь, окидывая взглядом стол, - Теперь можно и погулять. И селёдочка, и студень, и грибочки, и огурчики, и картошечка. И водочка из холодильника. Скорее за стол! Не могу больше терпеть!
- За нашу дружбу! - произносит первый тост Нина.
- За нашу дружбу! - повторяет Игорь. - Господи! Уже семьдесят седьмой год! Даже не верится! Времени с начала войны прошло много, а как всё быстро пролетело! Так и вся жизнь пролетает. Через два года нам будет по полтиннику. А потом начнётся старость. Потом пойдём на пенсию и будем во дворе целыми днями играть в домино. Мне уже заранее становится страшно, как это я буду стучать костяшками в нашем дворе. И никому я больше не буду нужен. Но я надеюсь, что до этого не дойдёт. Деревья умирают стоя. Я не пойду на пенсию. Лучше буду работать в своём главке гардеробщиком. А на пенсию не пойду. Пенсия для меня - смерть.
- Хватит болтать! - не выдержала Лена, - Что это на тебя нашло сегодня?
- Шестьдесят лет советской власти, - говорит Игорь. - Подводим общий итог. Сколько лет жить нашему государству. И сколько жить осталось нам. Нам надо дотянуть до двухтысячного года. А там посмотрим, что делать дальше. Я предлагаю второй тост за наших детей! За наше будущее!
Мы замолкаем.
- На душе как-то неспокойно, - сказал вдруг Игорь. - Чует сердце, что впереди что-то будет. Или война. Или ещё что-нибудь. А что нам делать в этой ситуации? Остаётся только ждать. Остаётся надеяться, что всё будет хорошо. Но вообще-то нам надо подготовиться и к хорошему и к плохому. Время впереди загадочное. Мы не можем заранее сказать, что дадут в итоге ежеминутные изменения в нашей жизни. Надо ждать и жить. И не унывать. Судьбу нашей страны будут творить наши дети. А потом внуки. Мы передаём им эстафету жизни. Но боюсь я, честно говоря, что впереди будет много плохого. Как после февральской революции. Стрельба, борьба, ломка старого. Вы только не пугайтесь. Это история. А история идёт скачками. Давайте ещё раз за что-нибудь выпьем! Я предлагаю за наших верных жён! Что бы мы делали без них?
Выпили за наших жён. Задумались. Будущее пугало нас. Неужели будет война? Неужели будет беда?
- Значит, наш строй оказался неправильным? - спросил Виктор. - Что же это получается? Делали революцию. Столько людей погибло! И всё напрасно?
- Октябрьская революция была, Витя, страшной ошибкой, - говорит Игорь. - Многие этого не понимают. Все только и говорят о величии Ленина. А он совершал эксперимент. И чего мы добились? В сущности ничего хорошего. Создали огромное напряжение в мире. Нет у нас никакой свободы. Задурили всем голову. Польза от революции семнадцатого года только одна. Всем будет ясно, что такую революцию не надо никогда совершать. Коммунизм - это уравниловка. На Западе совсем другая жизнь. Там каждый прикладывает свои силы, где он хочет. А мы плетёмся в хвосте. Только оружие научились делать, чтобы не погибнуть. А всё остальное плохо. Во всём мы отстаём от Запада. Только бы не было войны. Потому что ядерная война - это гибель всего человечества. Нам остаётся только ждать, когда наша система развалится. Я думаю, что и наверху это понимают. Но они плюют на народ. Им живётся хорошо. И это для них самое главное. Ладно! Будем ждать и надеяться. Может, всё произойдёт и раньше, чем мне кажется.
- Дожить бы до того времени, - сказала Лена.
- Главное, чтобы это счастливое время наступило, - подхватил Игорь, - оно обязательно наступит. И нам надо приближать этот час. Но этот вопрос мы обсудим в следующий раз.
Уехали друзья. А я стоял на улице. Смотрел на звёзды. И думал о жизни. Разбередил мне душу Игорь своими речами. Надо ждать. А сколько ждать? Можно и не дождаться. Раньше мне казалось, что наш народ не умеет хорошо работать. А теперь и мне стало ясно, что мы идём в тупик. И загнал нас в этот тупик великий Ленин. Теоретик. Писал книги. Сидел за границей. Всех подчинил себе. Сумел провести революцию и удержать власть. А может, он перед смертью понял, что совершил роковую ошибку? Об этом нигде не написано. А может, и написано, только от нас все эти крамольные мысли скрывают? Попробуй разберись во всём этом. А мне ведь много раз говорили немцы в ФРГ, что у нас не та система и что мы никогда не будем жить хорошо. А я всё это по глупости и по молодости пропускал мимо ушей. Надо было тогда задуматься. Но не задумался. В голове только немецкий язык да шмотки в магазине. Человек слаб по своей натуре. И я не исключение. Что же будет с нашей страной? Неужели начнётся буза? Неужели дойдёт до гражданской войны?  Неужели будем убивать друг друга? Надо быть готовым ко всему. Только бы не было ядерной войны.
3
Наступило тридцать первое декабря. Приехала как всегда Дарья. Проводили старый год и встретили Новый. Посмотрели “Голубой огонёк”. Впереди был семьдесят восьмой год. Что он нам принесёт хорошего?
На другой день часов в двенадцать позвонил Игорь. - Берите такси и летите к нам! - приказал он, - Надо отметить вместе Новый год.
Мы сидим у Нины. Я пожалел, что не успел заскочить к матери. Но там мог ко мне пристать с выпивкой Степан. А со мной Вера. Лучше заеду в следующий раз. Эх, мать, мать! Тяжело тебе живётся у Степана. Но сделать ничего нельзя. У нас тесно. Да и не пойдёшь ты к нам.
Мы долго сидим у Нины. Много говорим. А потом выходим на улицу и сразу идём к станции. Вокруг всё незнакомое. Нет нашего посёлка МПС. Несутся машины по улице Паперника, а вокруг стоят новые дома. Там, где была наша танцплощадка, ещё осталось несколько старых деревьев. И вообще от наших Вешняков осталось только четыре ориентира: церковь, наша школа, станция и Рязанское шоссе.
А таинственное будущее наплывает на нас. Оно приходит и сразу превращается в прошлое. И времени фактически нет. Оно течёт между пальцев. А песчинки-секунды падают и падают в вечность. А разве этот процесс можно заметить? Ми подгоняем это время, торопился, чего-то ждём, а потом жалеем, что годы так быстро пролетели. А надо вместе со временем лететь стремительно вперёд и стараться сделать всё намеченное. Но так получается только у отдельных личностей. Которые высоко организованы. А мы, бедолаги, живем, как попало. Что-то успеваем сделать, а многое остается только на бумаге. Но жизнь эту надо сильно ценить и любить. Особенно, когда рядом такие замечательные друзья.
Перед отъездом мы заходим в нашу школу. Заходим в наш класс и садимся за новые столы. Где наши удобные парты с гнёздами для чернильниц и с вырезанными ножом инициалами?
- Звоните почаще! - просит нас Нина.
- Вы тоже  звоните, - говорит Вера. - И приезжайте к нам. В любое время.
Меня укачивает в вагоне метро. Вера будит меня на Площади Ногина. Надо делать пересадку.
- Осенью поеду в Вену, - говорит мне Вера. - Засиделась в Москве.
- Поезжай, посмотри, - говорю я. - А я пригляжу за ребятами.
- Всё у нас дома хорошо, - говорит Вера. - Мне только Дарью жалко. Мыкается она одна. Прилепилась к нам. Ты будь с ней поласковей, когда она к нам приезжает. Она тебя побаивается.
- Ладно, - говорю я. - Я не злопамятный. Твоя просьба для меня священна.
Пролетел январь, а за ним февраль. Отметили восьмое марта. А потом день рождения Веры.
Дни бежали и бежали. И вот уже заканчивался апрель.
Тридцатого апреля мы с Козловым проверяли готовность факультета к первомайской демонстрации.
Берёзовые ветки слегка распустились и украсились бумажными цветами. Студенты надули много воздушных шаров и привязали их к деревянным палкам. А потом мы с Козловым опечатали все кабинеты, где были пишущие машинки. А вдруг какой-то гад напечатает что-нибудь антисоветское? Меня всегда удивлял страх наших властей перед своим народом.
На другое утро мы уже бегали около своей колонны и наводили порядок. Носился парторг института Нуждин. Дёргал то и дело нашу Лиду Китаеву.
Мы повторяли все процедуры нашей демонстрации: стояли в переулке, кричали “ура”, проходя мимо райкома партии, бежали вниз по Кропоткинской, стояли около бассейна. Всё было как и раньше. А я думал, что не может быть такого, чтобы эти демонстрации проводились в двадцать первом веке. Надоело всё это до смерти. Одно утешало: в полдень мы пройдём мимо мавзолея, сдадим наше оформление и сядем в нашем кафе за столик. А там потекут наши беседы. Под коньячок и салаты. Вот когда можно спокойно обо всём поболтать.
Официантка быстро ставила закуски.
- На фронте мы наивно полагали, что после войны будет райская жизнь, - сказал Хитров. - А всё получилось по-другому.
- Кончайте ныть! - одернул нас Козлов. - Давайте выпьем, чтобы всё у нас было хорошо, - и по домам. Ничего мы с вами не сможем сделать. Помрёт наш Брежнев, и начнётся в стране какая-нибудь заваруха. А пока все молятся на Брежнева. Так у нас на Руси повелось издавна. Главное, мы не голодаем как в войну.
- Когда же у нас будет справедливость? - спросил Козлова Хитров.
- Наверное, никогда, - ответил Козлов. - В мире никогда и нигде не бывает справедливости. Об этом писал ещё Омар Хайям. Это закон жизни. Бросьте вы всю эту философию, ребята! Надо жить, пока можно выпить и переспать с бабой. Без нас там во всём разберутся.
- Я так не могу жить, - сказал Хитров, - Мне нужна правда и справедливость. Чтобы всё везде было по-честному. А иначе я бы писал докторскую, писал бы статьи и славил бы нашу советскую власть. Я хочу, чтобы наша страна была такой же свободной, как и другие страны на западе. Чтобы я мог свободно говорить всё, что думаю.
- Всё это будет, - утешил я Хитрова, - Надо только подождать.
- Не доживу я до того времени, Коля, - сказал Хитров. - А жаль. Ну, давайте по одной и по домам. Жёны нас там уже заждались. И поздравь своего Матвея с днём рождения от моего имени.
В этот день Матвею исполнилось двадцать два года. Пора уже жениться. Чтобы я мог понянчить своих внуков.
Матвей посидел с друзьями и уехал на дачу. Там им будет свободнее.
Вскоре приехали мои друзья из Вешняков.
- Редко видимся, - сказал Игорь. - Надо капитально обсудить все проблемы.
Мы пьём водку, выходим на балкон, смотрим на нашу округу, любуемся шпилем здания университета, а потом идём в Воронцовский парк.
Там мы осматриваем полуразрушенную церковь, гуляем по парку и жадно вдыхаем весенний воздух.
- Надо бы нам устроить небольшой поход на байдарках, - говорит Нина.
- Можно сначала поплыть по Пахре, - добавляет Игорь. – Потом по Москве-реке до Коломны. Жизнь наша пошла под уклон. Надо торопиться с нашими планами. Да и сердце у меня стало сильно покалывать. Не успеешь оглянуться, как пробьёт наш смертный час.
- Игорь! - крикнула Лена, - Прекрати! Пить надо меньше!
- Вез водки мне совсем нельзя, - усмехнулся Игорь, - Выпьешь стопочку - и забываешь мерзости нашей жизни.
- В этом году с байдарками может не получиться, - заметил Виктор. - Их надо ещё достать. И маршрут надо продумать как следует.
- Тогда давай в следующем году, - согласился Игорь. - Что-то у меня грустное настроение. Скоро меня назначат начальником главка. А радости особой у меня нет. Чуть побольше будет денег. Побольше власти. Но больше и нервотрёпки. Если бы не Витёк, я бы не справился с этой работой. Спасибо тебе за это, Витя. Я тебя очень люблю.
- Ну и напился ты сегодня! - не выдержала Лена. - Как сапожник. Стал Виктору в любви объясняться.
- Приедешь на день Победы? - спросил меня Игорь.
- Конечно, приеду.
- Я так и знал. Надо нам почаще встречаться. Идут наши денёчки под уклон. Всё. Пролетела наша молодость. И здоровье стало барахлить. Но ничего. Мы ещё дадим жизни.
- Листовки пишешь? - спросил я тихо Игоря.
- Пищу, Коля. Хожу по острию ножа. Наверное, от этого и сердце у меня пошаливает. Дрожу как суслик, когда их оставляю в метро и в электричке. Наш кагэбашник ходит кругами вокруг меня. Что-то чувствует. А фактов у него нет. Я его не боюсь нисколечко. Пусть нюхает. Ко мне не подкопаешься. Стукачи у нас ещё крутятся на работе. Но что они могут сделать? Мы этих стукачей чувствуем за версту. А придёт другая власть, я им лично голову буду откручивать!
Мы возвращаемся ко мне домой. Выпиваем на посошок. Потом я сажаю друзей на такси.
- Девятого ждём у нас! - напоминает мне Игорь. И машет мне рукой.
Девятого мая я заезжаю сначала к матери. Степан с утра ушёл в кооперативный гараж, где у него стоит старенькая “победа”, которую он купил по дешёвке. В этих гаражах Степан человек номер один. Многие обращаются к Степану с просьбами. И Степан всем помогает. А плата одна - бутылка.
Мы едем с матерью на кладбище, долго стоим у могилы моего отца, потом подходим к могиле Николая Николаевича и Нины Фёдоровны. Кладём везде цветы.
- Ты, сынок, поезжай, куда тебе нужно, - говорит мне мать. – А я тут обойду могилы всех наших родных и знакомых. Друзья тебя, наверное, уже ждут.
У самого выхода с кладбища вдруг заколотилось моё сердце:  тук-тук-тук! Какую беду мне теперь настукивает моё сердце? Или это мне только кажется? Тук-тук-тук! - стучит в груди моё сердце. Кого мне придётся сюда нести ногами вперёд? Об этом сердце молчит. Но кто-то будет здесь похоронен.
- Запаздываешь! - встречает меня Игорь в своей квартире. - Мы уже по одной пропустили. Садись!
- За всех погибших и пропавших без вести! - говорю я.
- Тридцать три года стукнуло! - говорит Игорь. - Народ не забывает эту дату! Тридцать три года. Лет сто наша страна будет наверняка отмечать. А там будет видно. Надо только всех погибших занести в особые книги. Чтобы они остались навеки в этих книгах. И делать это надо быстрее. Пока ещё есть много живых. А теперь пошли на улицу!
И опять мы идём мимо кусочка кладбища в виде маленького сквера, мимо нашей станции, где стояла цифра “13”, мимо старой церкви, мимо старых дач.
Мы долго стоим на берегу Кусковского пруда, смотрим на старый дворец, на снующие по пруду лодки, на толпы людей. И опять вспоминаем тот сорок второй год, когда тут молодые красноармейцы готовились к отправке на фронт. И было всё это тридцать шесть лет назад, И пройдёт сорок лет, и пятьдесят, и сто. Только нас уже тогда не будет на свете. Но это не самое главное, самое главное - чтобы все помнили эту страшную войну и ту цену, которую заплатили за эту Победу.
Потом мы опять возвращаемся к станции, долго там стоим и вспоминаем военные годы. Подходим к школе и заходим в свой класс. Смотрим на двор, который мы с трудом вскапывали в сорок втором году, и слушали нашего географа о будущем Москвы.
Потом стоим у станции метро “Рязанский проспект”. А кругом полно людей, слышны песни военных лет. День Победы. А где же прекрасная жизнь, которую мы ждали в годы войны? Нет этой прекрасной жизни. Есть обычная жизнь с её каждодневными заботами. Никто не голодает. Но и счастья полного тоже нет. Куда-то мы всё торопимся, плывём в далекое будущее, которое приготовило нам свои сюрпризы. И никто из нас не может предположить, что там нас ждёт впереди. Лишь бы были все живы и здоровы. И слава Богу! Надо просто подчиниться этому ходу времени.
- Помните, как на той стороне упала тогда фугасная бомба? - спрашиваю я друзей, - А мы сидели с Виктором Николаевичем в школьном подвале.
- Всё помним! - заверила меня Нина.
- Надо бы перед отпуском ещё раз встретиться, - напоминает Игорь. - Можно на даче у тебя, Коля, Шашлыки бы там пожарили. Под красное вино. Ты как?
- Я всегда с вами! Звоните. И мы погуляем у меня на даче. Только это одни разговоры. Закрутит нас жизнь в своём вихре.
- А ты нас собери, - не сдавался Игорь. - Прояви инициативу.
В вагоне метро я думаю об этой встрече. Стареем мы понемногу. Мне надо ещё чуть-чуть помочь Матвею. И Олега надо ставить на ноги. Он только в четвёртом классе.
Эх, жизнь, жизнь! И почему ты так быстро пролетаешь? Только немного поумнел, а уже стали появляться болячки. То давление, то гастрит. То боли в плечах. Надо больше двигаться. Больше спортом заниматься. А то совсем состаришься. А я ещё хочу поработать. Хочу выпустить ещё какой-нибудь сборник. Без Поляковой мне будет трудно. Она меня всё время подстёгивала и помогала. А теперь придётся пахать одному. Придется вставать пораньше и работать дома, пока голова свежая. А вечерами я могу только читать, либо смотреть телевизор. Ладно. Пока у меня всё хорошо. Тьфу-тьфу-тьфу! Надеюсь, что всё так и останется.

4

В июне началось первенство мира по футболу. Проходило оно в Аргентине. Мы с Олегом смотрели все матчи. Только наших там не было. Вылетели мы в отборочных играх.
На июль я достал путёвки в пансионат под Звенигородом. От Москвы недалеко. Все говорят, что там отличная природа. Посмотрим.
Первого июля сотрудница нашего факультета пригласила меня в Переделкино. У неё там была дача, потому что её муж был писателем. Он трудился на ниве научной фантастики.
Писатель повёл нас на кладбище, чтобы посмотреть могилу Пастернака. Мы постояли у могилы. Положили цветы. Потом стали осматривать и другие могилы.
На одном памятнике поэту я увидел надпись, которая мне врезалась в память: “Затопили нас волны времени, и была наша участь мгновенной”.
Вот это слова! Волны времени. Они без конца и края. А наша жизнь так коротка на фоне этого бескрайнего времени, что кажется нам мгновенной. Страшные слова.
Пройдут столетия и тысячелетия. И не будет, наверное, этого кладбища. Возможно, будут на этом месте стоэтажные дома, как воздушные белые корабли. А люди будут летать на мини-вертолётах, а города протянутся вдоль широких автострад на многие десятки километров. И не будет ни злых людей, ни преступников, и будет на земле райская жизнь. Когда же это всё будет? Чехов считал, что лет через триста. Наверное, он прав. Раньше вряд ли наступят существенные изменения.
В первый понедельник июля Виктор везёт нас в наш пансионат. Мне было очень трудно выклянчить эти три путевки. Но я пустил в ход всё своё красноречие, и наш председатель месткома, милая женщина, достала мне эти путевки. Я пообещал ей достать пару интересных книг, потому что она глотала книги одну за другой.
Мы проехали мимо Звенигорода, вдоль берега Москвы-реки.
В пансионате нам дали большую комнату, где стояли три кровати, холодильник и обеденный стол.
- Самое главное - мне не надо будет готовить еду, - говорит довольная Вера.
Положив вещи, мы бросаемся осматривать окрестности. Рядом протекает Москва-река. Но она тут совсем мелкая - всю воду забрало Московское море за Можайском.
В столовой мы плотно обедаем, потом я бегу в библиотеку и набираю себе кучу книг.
Олег увидел столы для настольного тенниса и сразу заиграл с каким-то мальчиком.
Я выхожу на балкон. Балкон один на две комнаты. Я вижу пожилого мужчину, который сидит в плетёном кресле и читает газету.
Мы разговорились. И что я услышал? Мой сосед по балкону - генерал-лейтенант и Герой Советского Союза! Я чуть не задохнулся от счастья. Вот это удача! Теперь надо его осторожно расспрашивать о войне. Он должен рассказать мне много интересного. Только делать это надо деликатно.
- Иван Иванович, - обращаюсь я к генералу. - А где вы были в начале войны?
- Около румынской границы, - говорит Иван Иванович. - Я тогда был командиром полка. Немцы нас всё время бомбили. Я вёл полк ночами. А днём мы прятались в балках и перелесках. Нам удалось оторваться от немцев и не попасть в окружение. После этого меня назначили командиром дивизии, а моего командира дивизии поставили командовать моим полком, чтобы он немного подучился.
Вера и Олег гуляли вдоль реки, собирали цветы, а я не мог отойти от Ивана Ивановича.
- В сорок втором году, - рассказывал мне Иван Иванович, - я чудом вырвался из окружения под Харьковом. А потом отступал со своей дивизией до Сталинграда. И там оборонял город. Тяжёлое было время. Несколько раз меня ранило. Но всё заживало. В апреле сорок третьего мне присвоили звание генерал-майора. И дали корпус. С этим корпусом я форсировал Днепр и получил звание Героя Советского Союза. А сильно меня ранило под Будапештом. Пролежал в госпитале целый месяц, а потом уговорил врача выписать меня досрочно. Война заканчивалась, а мой корпус приближался к Вене. Успел освободить Вену. Моя фамилия значится на памятнике русскому солдату в Вене. А потом меня бросили на Дальний Восток. Воевал с Японией. Но там уже было полегче. После войны был первым замом командующего военным округом. Но здоровье пошатнулось. Перешёл на преподавательскую работу. Работал в Академии Генерального штаба. Там использовал свой военный опыт. Несколько лет на пенсии. Тут отдыхаю и читаю лекции о войне. Пусть молодёжь послушает, как мы воевали. А то кое-кто стал забывать. Людей мы положили много на этой войне. До сих пор наши историки никак не могут подсчитать.
Все эти дни я восхищался генералом. Он вставал рано утром и делал зарядку на балконе. Потом бегал по берегу реки и купался в любую погоду. А когда я увидел  его в одних трусах, то поразился шрамам, которые покрывали его тело. Как он только остался жив?
Об Иване Ивановиче прослышали в местных здравницах. К нему часто приходили ходатаи и просили выступить с лекцией. Он никогда не отказывался. Надевал свою форму с наградами и говорил мне:
- Иду на войну. Пусть послушают старого солдата.
Наш отдых удался на славу. Вера тут расцвела. Она по утрам гуляла вдоль Москвы-реки и собирала цветы. Олег сидел рядом с удочкой. А днём играл в теннис. Я много читал.
Вокруг было много лесов. Вера нас фотографировала, потом давала мне аппарат, я тоже щёлкал.
Однажды приехал по моей просьбе Матвей и привёз мне приёмник, который хорошо принимал заграницу.
Мы часто совершали прогулки вверх по реке. Вокруг тянулись луга и поля. И тишина вокруг. Мы делали привал в уютном месте. Пили лимонад, поглощали бутерброды. Иногда с Олегом разводили костер.
Съездили мы и в Звенигород. Он оказался совсем маленьким. В центре была новая гостиница, древний собор, и много санаториев и домов отдыха. Маленький рынок. Я не думал, что Звенигород окажется таким крошечным. Места вокруг поражали своей красотой. Только Москва-река была мелкой. И всему виной это водохранилище за Можайском.
Но всему хорошему приходит конец. Пора возвращаться домой.
За нами приезжает Виктор. Мы машем знакомым. Иван Иванович тоже вышел проводить меня. Беседы с ним оказались для меня приятной неожиданностью. Он рассказал мне много интересного. Дал мне свой домашний телефон и адрес. Оказалось, что жил он недалеко от меня.
Только не знал я, что вижу Ивана. Ивановича в последний раз. В январе я узнал, что Иван Иванович внезапно скончался.
Первого августа я выхожу на работу и помогаю Козлову. Впереди вступительные экзамены. Горячая пора. Ректор волнуется. Её донимают звонками высокопоставленные лица. Все дочки стараются поступать к нам. А родители крутятся около нашего ректора. И мне становится её жалко. Как ей удается остаться в живых на таком горячем месте?
Быстро пролетает август. Второго сентября мы провожаем Веру в Вену с Киевского вокзала.
- Смотри за сыновьями! - наказывает мне Вера. - И поменьше тут гуляй без меня. Я тебя уже изучила. Стоит мне уехать из дома, как налетают твои друзья. Не напивайся как сапожник. Побереги здоровье.
Дома становится пусто. Нет хозяйки. Подъезжает Дарья и готовит нам еду на несколько дней.
Свой день рождения я отмечаю без Веры. Мне исполняется сорок девять лет. Грустно. Старость подступает вплотную.
Приезжает Таня. Она уже успела развестись со своим Андреем. Он совсем не просыхал от каждодневных пьянок. И жить с ним стало невозможно.
Тани помогает мне приготовить стол.
Набегает много народу. Друзья из Вешняков. С работы приезжают Козлов, Хитров и Коротков.
Игорь поднял первый тост за моё здоровье. И тут раздался междугородний звонок. Это была Вера.
- Я звоню из посольства, - сказала мне Вера. - Поздравляю тебя с днём рождения. Тут тебя кое-кто знает. И все тебя поздравляют. Как там мои мальчики?
- Мама! - кричит Олег в трубку, - У нас всё в порядке! Приезжай скорее! Привези мне цветные фломастеры и жевательную резинку.
Мы выпили несколько рюмок. Закусили. И пошёл разговор о политике.
- Хватит заниматься критикой режима! - начал Игорь, - Пришла пора действовать серьёзно и решительно. Надо создавать партию. Нас тут семь мужиков. И наши жёны с нами. Но их мы пока втягивать не будем. Надо наращивать число сторонников. Могут быть в стране разные неожиданности. А у нас будет уже сколоченный и организованный коллектив. Только вербовать надо очень осторожно. Можно налететь на стукачей. Каждый вербует по три-четыре сторонника. Создаём боевые пятёрки. Кто у нас будет руководителем? Надо выработать программу. И план действий.
- Руководителем будешь ты! - говорит Хитров Игорю. - Ты у нас занимаешь самую крупную должность.
- А ты будешь моим заместителем, - говорит Игорь Хитрову.
- Как бы нам не загреметь, ребята, - говорит настороженно Козлов. - Ничего мы реального не сможем сделать. Пошумим и загремим.
- Если ты против, то скажи прямо, - говорю я Козлову. - Тут все свои. Надо быть честным друг перед другом.
- Я просто выразил свои сомнения, - оправдывался Козлов. - У меня отец погиб в сорок третьем году. Я обязан бороться за лучшую жизнь ради его памяти и ради детей. Я тоже не хочу оставаться в стороне. Вместе, так вместе. На миру и смерть красна.
- У нас всё должно получиться, - говорит уверенно Игорь, - Надо установить связь с диссидентами. Но как это сделать? Вот в чём вопрос. Пока у меня нет никаких подходов. Но надо выходить на них. Они нам дадут чёткие лозунги. А листовки я буду продолжать писать. Толк от них небольшой. Но это всё-таки что-то реальное.
Расходились тихо. Каждый думал о том, что нас ждёт впереди. Надо быть готовым ко всему.
На другой день  заболел Олег. Я вызвал врача. Простуда. Я волновался. Без Веры мне было страшновато.
Олег не ходил в шкоду целую неделю, А когда он явился в свой класс, то оказалось, что он отстал по английскому языку.
Я позвонил знакомым и попросил найти мне репетитора для Олега. И чтобы этот репетитор приходил к нам домой.
Уже на другой день к нам пришла молодая женщина и стала обучать Олега английскому языку. Я попросил репетитора заинтересовать Олега этим языком.
Мой Олег повеселел. Вскоре он уже стал лучшим учеником по английскому языку. Слава Богу!
В начале октября мы встречали Веру.
Дома Вера раздала нам подарки. Я получил красивый свитер и новый роман на немецком языке.
Мы сидели за столом и слушали Веру. Мои знакомые в Вене помогли Вере поездить по Австрии.
- До чего же хорошо дома! - сказала Вера, - Я нарадоваться не могу. В Австрии тоже красиво. Но там другая красота. Не наша.
Двадцать второго октября мы отмечали день рождения Олега. Одиннадцать лет. Как быстро растёт наш Олег. И уже в пятом классе. Что из него получится в будущем?
Опять приехали мои друзья из Вешняков, Привезли Олегу подарки. Олег был счастлив. И даже прочитал нам стихотворения на английском языке.
- Как с вербовкой? - спросил меня Игорь, когда мы вышли с ним на балкон.
- Приглядываюсь, - ответил я. - Опасное дело.
- Но делать надо, - сказал Игорь. - И не тяни. Я уже нахожу подходы к диссидентам. Государство наше пока стоит. Хотя всё внутри и прогнило. И ещё постоит лет двадцать. А там что-нибудь произойдёт. Увидеть бы всё это своими глазами. Бог даст - увижу. Брошу выпивать. Работа у меня только нервная. Если бы не Витёк, я бы давно загнулся. Да ладно. Что толку жаловаться. Надо жить и делать честно своё дело. Всё равно в одиночку мы ничего не добьёмся. Надо было нам сколачивать партию пораньше. Лет десять назад. Человек задним умом крепок. Но мы будем бороться. В плохую эпоху мы родились. Лет через пятьдесят будет у нас совсем другая жизнь. Но мы до неё не доживем. Ну что ж? Доживут наши дети и внуки. Но как они оценят нас? Не вынесут ли нам суровый приговор? Всё может быть. У нас есть, правда, наша дружба. Есть круг единомышленников. Мы не одни в этом прекрасном и яростном мире. Всё будет хорошо. Всё наладится в нашей России. А вот СССР наверняка развалится. Я это печёнками чувствую. Ну и пусть. Россия и так большая.
После отъезда друзей я гулял около дома и думал о жизни. А что будет с моей семьёй, если меня загребут? Сумеет ли Вера поставить на ноги наших мальчиков? Дарья поможет, знакомые, сестра Танюша помогут. А братья мои от меня далеко. С Иваном встречаюсь редко. Иногда бываю у него по праздникам. Но мы почти чужие люди. У каждого из нас своя дорога. Насильно две половинки разбитой чашки не склеишь. А бороться надо. Иначе жизнь моя почти полностью теряет смысл.
5
Седьмого ноября мы как обычно собрались у здания нашего института. Было пасмурно. Метался вдоль колонны Нуждин, покрикивая на нас с Козловым и на Лиду Китаеву. Выдёргивал из колонны чужаков.
Потом мы стояли полтора часа в переулке, немного “погрелись” по инициативе Короткова.
- Пропадёте вы без меня, - говорил Коротков. - Кто вас тогда угостит коньячком?
После демонстрации мы сели за столик в кафе “Крымское”. Официантки нас уже приметили и сразу поставили на стол бутылку коньяка и закуску.
- Одной бутылки маловато, - сказал Коротков. - Придётся ещё по сто грамм добавить. А то разговора у нас никакого не получится. Не возражаете?
- А до дома доберёмся? - спросил Козлов.
- Доберёмся, - успокоил Коротков. - Возьмём мотор, и таксист всех развезёт.
- Чует моё сердце, - начал Хитров, - что навалятся в скором времени на нашу державу всякие беды. И мы с вами должны быть к этому готовы. Мы ещё сможет увидеть что-то интересное. Наш Брежнев уже дышит на ладан. Вот после его кончины всё и начнётся.
Через час я был дома.
- Скоро приедут наши вешняковцы, - сказала мне Вера. – Звонил Игорь. Помогай мне собрать на стол.
Олег бурно радовался. Он любил моих друзей. И втайне надеялся на дополнительные подарки.
- Держи, Олег! - сказал Игорь, и протянул ему несколько интересных книг, жевательную резинку. Виктор подарил Олегу маленький приёмник.
Олег умчался на улицу показывать друзьям свои подарки.
- Шестьдесят первая годовщина Октябрьской революции! - сказал Игорь. - Надо выпить. Обещали большевики всему народу райскую и справедливую жизнь, а получилось на деле современное рабство или крепостной строй. И когда только всё это закончится? Всё ждём-ждём, а всё идёт пока по-старому. Недаром говорят, что прогресс совершается голубиными шагами. Ладно! Не пропадём. Будем ждать, когда грянет гром на Руси. А он обязательно грянет.
Конец старого года запомнился сильнейшими морозами. Все дни было около тридцати градусов.
На севере Москвы, в новых районах вышло из строя отопление. Был большой шум. Но дело кое-как уладили.
Тридцать первого декабря моя семья сидит за праздничным столом. Все тут. Кроме нашего Матвея. Тот ушёл в свою компанию. Всё ясно. Молодёжи надо погулять и пофлиртовать. А наше дело стариковское.
Провожаем старый год, а потом встречаем Новый. Уже семьдесят девятый. Не принесёт он нам ничего нового. Только мне исполнится пятьдесят лет. Круглая и грустная дата. Всё. Отпрыгался. Теперь надо снижать все нагрузки. Но я ещё поработаю. А через десять лет можно пойти и на пенсию. Торчать всё лето на даче, поливать овощи, ходить в лес за грибами. Но это не по мне.
Я стал вспоминать предыдущие годы. Были они, к моему ужасу, почти все одинаковыми. И это всё называется жизнью. Каждый день одно и то же: дом - работа, потом опять дом и сон. И так каждый день и каждый год. А жить надо на этом свете ярко. Как факел. Но где взять эту яркость? Войны нет. Бомбёжек нет. Что же тогда делать? Как скрасить свою жизнь? Надо будет отправиться с друзьями в поход. Или опять рвануть в Германию. А то я так совсем закисну. Половина жизни прожита. А вернее - две трети жизни. Хорошо бы ещё прихватить лет двадцать. А больше и не надо. Там уже пойдут болезни, склероз, остеохондроз, давление, и прочие прелести. Ладно. Лучше не развивать эту тему. Сколько мне положено, столько и проживу. А пока у меня дома все в порядке. А там будет видно. Главное - больше двигаться.
На другой день мы с Верой едем в Вешняки. Давно там не бывали.
Выходим из метро и видим нашу школу. А мороз хватает за щёки. Мы бежим к друзьям.
- Время так и свистит! - говорит со вздохом Нина. - Давно ли я пришла в школу? А уже почти двадцать семь лет прошло. Но я ни о чём не жалею.
- Я тоже довольна своей профессией, - говорит Лена. - В больнице работать намного интереснеё, чем в поликлинике. В поликлинике приходилось принимать по тридцать и даже сорок больных. Попробуй разобраться с каждым. Надо бы Игоря положить на обследование. Часто за сердце хватается.
- Не лягу, - говорит Игорь. - В больницу только попади. Оттуда потом вынесут ногами вперёд. Надо нам, братцы,  на лыжах покататься. Виктор погрузит на машину наши лыжи, и забросит нас куда-нибудь километров за семьдесят от Москвы в красивый лес, где мёртвая тишина. Покатаемся. Пожарим шашлыки, а потом и до дома. Давай, Виктор! Выполняй поручение,
- Я всегда готов! - отвечает Виктор, - Только надо место подходящее наметить.
Мы идём к метро. Смотрим на нашу школу. Сколько она ещё простоит? Лет сто простоит. А потом на её месте построят небоскрёб этажей на семьдесят. Или выше. И никто не будет знать, что тут была школа, бегали мальчики и девочки, надеялись прожить прекрасную и счастливую жизнь. А что в школе осталось от военных и послевоенных лет? Где наши сочинения? Где наши классные журналы? Может, ещё целы? Пылятся где-нибудь в подвале или старом шкафу. Навряд ли. Всё исчезло. И мы тоже исчезнем.
Мы едем с Верой в метро.
- Как будем жить, если Матвей приведёт к нам свою жену? - спрашивает меня Вера. - Тесно ведь будет.
- Что-нибудь придумаем, - успокаиваю я Веру. - Главное, чтобы жена была хорошая. Купим Матвею однокомнатную квартиру. Бывшие мои студенты работают в Моссовете. Они мне обязательно помогут.
- Ничего у нас в России не делается без блата, - говорит Вера. - И молодёжи трудно вставать на ноги. Ты помнишь, как нам было трудно?
- Как не помнить. Мы - совсем другое поколение. А это поколение уже сильно изнеженное. И мы сами виноваты в этом. Балуем их без меры.
- Все балуют, - говорит Вера. - Если мы не побалуем, другие съедят с потрохами.
- Вера, - говорю вдруг я. - А я тебя очень люблю. Давно тебе этого не говорил.
- Выпил ты сегодня много, - говорит мне Вера, - Нашёл место, где говорить о любви.
- Мне хочется тебя поцеловать. Я тебя очень люблю!
- Дома поцелуешь. Пить надо поменьше.
- Я так с тобой счастлив. Вера. И ты подарила мне таких мальчиков. Мне хочется петь сегодня.
- Дома споёшь.
Наконец мы дома. Там нас встречает Дарья. Она весь день просидела с Олегом. Теперь она оживляется. Трудно нашей Дарьей жить одной. Пока была жива Нина Федоровна, она ещё хорохорилась. А теперь сникла. И старается почаще бывать у нас. Я не вспоминаю старое. Что было, то было.
Вера накрывает на стол. Мы выпиваем ещё раз за Новый год. Какой он только будет, этот новый семьдесят девятый год? Никто этого сказать не может. А хотелось бы хотя бы на годик заглянуть вперёд.
6
И побежали деньки вперёд, в бездонную вечность. И всё повторялось опять. В институте началась экзаменационная сессия. Мне стало чуть полегче. Я ездил иногда с Олегом на лыжах под Внуково. Вера с нами не ездила, иногда на неё накатывала слабость. Это всё от облучения. Только я в этом ничего не понимал. Вера мне говорила, чтобы я не обращал на это внимания.
Двадцать третьего февраля женщины на работе поздравляли всех мужчин - военных и невоенных.
А перед восьмым марта мы поздравляли всех женщин. Был повод погулять и выпить. Пятнадцатого марта отметили тихо и скромно день рождения Веры. Ей стукнуло уже сорок семь. Были всё время молодыми, незаметно стали старыми.
Иногда я вспоминал Галю. Надо ей позвонить. Но что я ей скажу? И что она мне скажет? Общие слова о здоровье, о детях, о работе. А нужно ли это делать? Галя не звонит, и я ей тоже не звоню. А если бы мне в сорок пятом голу кто-нибудь сказал, что Галя будет жить рядом со мной, но с другим мужчиной, и у меня не будет желания ей звонить - разве бы я тогда поверил в такое? В душе всё перегорело и переболело. И судьба Гали меня, честно говоря, не интересует. У неё своя жизнь, у меня своя, профессии у нас разные, на работе мы не встречаемся. Грустно всё это. Но это наша жизнь. Жизнь как река. Она течёт прямо, а наталкиваясь на препятствия, делает повороты, изгибы, и течёт опять прямо. И впадает эта река в мировой океан под названием “небытие”. Жизнь прекрасна. Но когда представишь, что в один прекрасный день тебя не станет, то начинаешь думать, что жизнь наша является, в сущности, трагедией. Только мы стараемся не думать об этом.
А ещё в жизни нас мучают разные страхи. Мы многого боимся. Боимся заболеть раком и умереть. Боимся попасть под сокращение. Боимся потерять (не дай Бог!) детей. Боимся быстро состариться. Боимся куда-то не успеть. Да мало чего мы ещё боимся! Надо снять все эти унизительные страхи! Только как это сделать? Знать бы такое средство. Тогда бы жил как вольная птица и смотрел бы без боязни на эту загадочную жизнь.
Тридцатого апреля мы проверяли с Козловым наше оформление. На всех берёзовых ветках были бумажные цветы. Гирлянды с надутыми воздушными шарами готовы. Все участники демонстрации проинструктированы. Главное, чтобы не приводили с собой ни знакомых, ни детей. Райком строго запрещает. Каждый правофланговый отвечает за свою шеренгу. Не дай Бог, если вклинится кто-то посторонний! Это может вылиться в теракт. Тогда все полетят из партии и с работы.
Я гляжу на Лиду Китаеву, нашего парторга факультета. Хороший она человек, но всего боится, и готова выполнить любое указание вышестоящих товарищей. Откуда в ней такой страх перед начальством? Наверное, всё это идёт с тридцать седьмого года. Родители вколотили в её головку это чинопочитание. Она не сомневается ни в одном указании парткома. И всегда всё готова выполнить. Секретарь парткома Нуждин её ценит. Делает лишь иногда мелкие замечания. Ценит её пунктуальность и исполнительский дух.
Первого мая я вскакиваю в шесть утра и собираюсь на очередную демонстрацию. А мне хочется поехать на дачу, покопать там землю, посидеть за самоваром, выпить водочки под солёный огурчик и полежать спокойно в нашем уютном домике, построенном ещё Николаем Николаевичем.
Я вижу дачников в трамвае и в метро. И слегка завидую им. А я должен выполнять свой долг члена партии. Сам вступал. Никто меня в эту партию не загонял. Был очень горд, когда меня приняли. И сделал небольшую карьеру. Стал кандидатом наук, доцентом, заместителем декана факультета. Да так и остался на этой должности. Охотников на эту должность мало. Платят мне за эту должность прибавкой к окладу, что составляет около ста рублей. Но это тоже деньги. И они не лишние в нашем семейном бюджете. Вот я и отрабатываю эту прибавку. Даром в стране у нас почти нигде не платят. Кое-где, может, и платят. Но мне эти сто рублей даются потом и кровью.
Я здороваюсь с друзьями, успокаиваю Китаеву, которая бегает вдоль нашей колонны, выглядывая чужаков.
Бегает недовольный Нуждин. Делает всем замечания. И все это воспринимают как должное. На то он и парторг института.
Мы стоим в нашем переулке. Коротков тащит нас в парадное. Мы на всякий случай забираемся на второй этаж, и как школьники, украдкой пьём коньяк.
Коротков дает нам по яблоку.
- Если дам дуба, без меня пропадёте! - говорит Коротков.
- Нам надо ещё увидеть другую жизнь, - говорит Хитров.
- Не увидим мы этой жизни, - говорит Коротков. - Это всё будет, наверное, в двадцать первом веке. Хорошо, что мы поддерживаем друг друга и не собачимся.
- Пошли вниз! - командует Козлов. - А то Нуждин догадается.
Мы шагаем по Кропоткинской, кричим “ура” около нашего райкома, бежим вниз к бассейну и надолго останавливаемся.
Облегчённо вздыхаем, когда мавзолей остаётся позади. Слава Богу! Ещё одну демонстрацию свалили! Четыре часа на ногах. Зато на свежем воздухе.
На этот раз мы разбегаемся по домам. Меня Вера просила не задерживаться. К Матвею придут гости. Ей надо помочь.
- Лучше бы я не ходил сегодня! - говорит огорченно Коротков. - Мечтал посидеть в нашем кафе. А вы как тараканы по углам разбегаетесь.
Дома я помогаю Вере накрывать на стол. Мы вручаем Матвею наш подарок - маленький приёмник.
В два часа приходит к Матвею молодёжь. Несколько девушек. Мы с Верой не можем понять, за какой ухаживает наш Матвей.
Через два часа молодёжь едет за город. А к нам приезжают друзья из Вешняков.
- Сегодня мы на такси, - говорит Игорь. - Выпьем много водки.
Я смотрю на своих друзей. Игорь с Виктором начинают сильно седеть. Что значит секретная работа.
Через час мы делаем перерыв и идём гулять в Воронцовский парк. Смотрим на церковь, которая быстро разрушается. Гуляем по аллеям.
- Хорошо здесь, - говорит Игорь. - Надо съездить на природу. Куда-нибудь на окраину Московской области. Где есть дремучие леса. Куда можно съездить, Виктор? Предлагай места!
- Хорошие места есть за Чеховым, за Белыми столбами, по Ярославской дороге.
- Жизнь наша пролетает, - вздыхает Игорь. - А мы только всё намечаем. Надо нам больше ездить. Больше дышать свежим воздухом. И вообще больше двигаться. А то не успеешь оглянуться, как помрёшь.
- Не говори ерунды, Игорь! - взорвалась Лена. - Что у тебя за упаднические мысли? Ты же всегда был оптимистом!
- Люблю иногда поострить. Вот и выразился неудачно. Извините, друзья! С кем не бывает.
Мы возвращаемся домой, и садимся за стол. Женщины пьют в маленькой комнате чай и говорят о своих делах. А мы о своих.
- Что-то у меня настроение в последнее время пошатнулось, - жалуется Игорь. - Словно что-то нехорошее случится. В твой день рождения, Коля, мы отметим наш общий юбилей. Мы же одногодки. Так будет даже веселее.
- Тебе надо приободриться, - говорю я Игорю. - У меня тоже не очень хорошее настроение. Но это всё пройдёт.
- Какая-то безнадёга в нашей стране, - жалуется Игорь. - Катимся по накатанной колее. Никто, видимо, не думает, куда мы катимся. А ведь впереди у нас пропасть. Кое-кто из дальновидных людей это видит и хорошо понимает. А что там нас ожидает? Какие люди придут на смену Брежневу? И что они введут нового? Надо будет выходить из тупика. А как из него выходить? Ох, прольётся много крови. Это я без женщин наших говорю. Ждут нас большие испытания. И так хочется дожить до этого времени. Вокруг Брежнева толкутся претенденты на его место: Андропов, Гришин, Кириленко, Громыко, Романов и другие. Будет большая драка. Лишь бы страна не рассыпалась на мелкие кусочки. А то останется от страны одно Московское княжество. Как при Дмитрии Донском. Обидно будет, если не спасём наше государство. А Запад будет радоваться. Одним противником меньше.
- Неужели так всё и будет? - изумляется Виктор, - Почему ты так видишь наше будущее, Игорь? Ты как оракул.
- Логика событий мне всё это подсказывает, - говорит Игорь. – Все великие государства рано или поздно разваливались. И наше вряд ли сохранится. Ладно! Договорим в Вешняках на день Победы. А сейчас пора домой.
Девятого я еду в Вешняки. По пути захожу к матери. Степан рано утром пошёл в гараж. Там есть шансы выпить стаканчик за чужой счёт.
Мы едем с матерью на Кузьминское кладбище. Там долго стоим у могилы отца. Потом заходим на могилу моего тестя и тёщи.
- Тук-тук-тук! - громко стучит моё сердце, когда мы выходим с территории кладбища. Кто-то и о чём-то меня предупреждает. Какая-то беда поджидает нас, но какая? Лучше об этом не думать.
- Как живёшь? - спрашиваю я мать.
- Лучше не спрашивай, сынок. Каждый вечер Степан приходит пьяный и буянит, то бритву ищет, чтобы нас всех зарезать, то хочет    спрыгнуть с балкона. Зоя не хочет вызывать милицию. Терпит, бедняга. Но меня он не трогает. А я сижу в своей комнате и молюсь Богу, чтобы он поскорее взял меня к себе. Зажилась я на этом свете. Тоска меня гложет каждый день. Как умер отец, так и не могу я в себя придти. А ты как, сынок?
- Пока всё нормально. Приезжай ко мне почаще.
- Далеко к тебе ехать. Лучше ты заезжай. Я теперь долго не проживу.
- Не надо меня расстраивать, мама. Живи. Может, тебе деньги нужны?
- Ничего не надо мне, сынок. Ты поезжай к друзьям. А я пойду потихоньку. Мне торопиться некуда.
Я захожу к Нине. Сегодня мы собираемся у неё. Мать меня расстроила. Жалко её. Но помочь нечем.
- Тридцать четыре года пролетело! - говорит Игорь. - Время ничем не остановить. Выпьем за всех погибших и пропавших без вести! Вечная им память! А нам повезло. Как мы тогда рвались на фронт? Помните?
- Конечно, помним, - сказал я. - До сих пор жалею, что мы не попали. А могли бы, если бы были посмелее. Но не решились. Могли бы и погибнуть. Вон Валя Котик погиб в тринадцать лет. Воевал в партизанском отряде. Но там были немцы. А у нас немцы не дошли до Москвы. Ладно. Теперь жалеть не о чем.
- Давайте съездим в Кузьминский парк! - предлагает Нина. - А то ходим всё время в Кусково, а Кузьминки забыли.
Мы выходим на улицу. Жара градусов тридцать.
- Не к добру такая страшная жара в мае, - говорит Лена. - Что-то плохое ждёт нас впереди.
Сорок шестой автобус подвозит нас прямо в пруду. Народу как в центре Москвы.
Мы идём вдоль другого берега. Мимо железных коней. И углубляемся в самый конец пруда. Здесь тихо.
Женщины раскладывают еду, Игорь ставит две бутылки: коньяк и красное.
- Хорошо на воздухе, - восторгается Игорь. - А помните, как мы тут бродили во время войны? Хорошее было время.
Я вспоминаю Ларису. Как я тогда был ею увлечён! И всё испарилось. И не знаю теперь, где моя Лариса. Слышал, что она замужем, и что у неё дочь. Это всё было тридцать один год тому назад. И Машу из Хвойной я почти забыл. И Клаву с Абельмановской, и Валю из своей группы, и Соню. Сколько их было? И всем им я благодарен. А как они вспоминают меня? Наверное, не очень хорошо. Всех их я оставил. До чего всё сложно в этой жизни. И идёт эта жизнь какими-то зигзагами. То вправо, то влево.
Мы возвращаемся назад и заходим в нашу школу.
- А где наш директор? - спрашиваю я Нину.
- Он теперь на пенсии, и в школе не живёт. Получил квартиру. Теперь у нас другой директор. Предлагали мне, но я отказалась.
- И правильно сделала, - сказала Лена. - Пусть мужики такими делами занимаются.
Мы заходим в наш класс. Долго сидим за новыми столами. Всё тут другое. И воздух другой. Смотрим в окно на остатки нашего сада. Кто-то уже обкорнал наш двор. Всем нужна территория. Зато сзади выросла новая трёхэтажная школа. Белая. А наша постарела. Как бы её не снесли. Что такое старое двухэтажное здание в наше время? Ничего особенного. За один день могут всё снести.
- На тот год в Москве будет Олимпиада, - говорит Игорь. А денег сколько угрохают! Зато поразим весь мир этой Олимпиадой.
- А когда наша школа была построена? - опять спрашиваю я Нину.
- В тридцать четвёртом году, - говорит Нина. - Через пять лет можно отмечать пятидесятилетие. Постараемся отметить эту дату.
- Обязательно надо отметить, - оживляется Игорь. - Вспомним старые годы. Надо только доску всех погибших повесить в школе. Списки есть?
  - У директора этот список есть, - говорит Нина. - Он всех помнит. Потому что работал здесь со дня основания школы.
  Мы прощаемся у станции метро,
- Встретимся у тебя на юбилее, - говорит мне Игорь. - Особенно не суетись. Будут все свои. Но погулять надо как следует. Пятьдесят лет. Это уже добрая половина жизни. А может, увидимся в конце мая?
- Звоните, - говорю я. - Можно ко мне на дачу. Можно тут у вас встретиться. Я всегда поддержу компанию.
Я сажусь в вагон метро и еду на свой Юго-запад. Хорошо иметь таких друзей. Пообщался с ними, и будто напился родниковой воды. Вспомнили нашу юность, посидели в нашем классе. Душа окутана грустью, но грусть эта мягкая и убаюкивающая. А впереди лето. Надо немного отдохнуть и потихоньку готовиться к юбилею. Пора подводить некоторые итоги своей жизни.
7
Быстро пролетел май. Наши студенты готовились на специальных курсах к Олимпиаде. Зубрили спортивную терминологию. Все ждали Олимпиаду с нетерпением. Но до неё ещё больше года.
Козлов уехал в Германию, а мне приходилось часто выступать и говорить правильные слова. Меня критиковали старые коммунисты. Говорили, что я работаю формально и без души. А у меня много времени уходило на беседы с трудными студентами. Часто прорывались и родители. И когда шла речь об отчислении студента, в деканате раздавался плач. И мне приходилось утешать и что-то обещать. Хотелось в такой момент бросить эту неблагодарную работу и бежать подальше. Давно надо было уйти с этой работы и только давать уроки. На уроках я часто испытывал наслаждение. Там я занимался полезным делом. Там я видел благодарные глаза студентов. Там я шутил, забывал о всех неприятностях и собраниях. А когда раздавался звонок, то не хотелось уходить из аудитории.
Меня удивляло одно обстоятельство на многих собраниях. О чём бы мы ни говорили, всегда находился человек, который говорил о грязи в аудиториях и в туалетах. И от таких разговоров хотелось выть. Зачем говорить об этом? Не можем мы без грязи. Привыкли к этому давно, или только в годы советской власти? Отец мне рассказывал, что до революции в любом трактире была идеальная чистота. Откуда же у нас появилась эта халатность и равнодушие? Влияние системы? Когда всё общее, и никому нет дела до порядка и чистоты? Может быть.
В июле у меня был законный отпуск. Вера занималась на курсах по подготовке к Олимпиаде. Мы с Олегом сидели дома. Я хотел было послать Олега в пионерлагерь, но Олег упросил нас с Верой не посылать его.
- Там рано поднимают и заставляют делать зарядку, - говорил нам Олег. - А я хочу за лето отоспаться.
В библиотеке я набрал много книг и журналов. И все прочитывал. Меня часто удивляло, как ловко писатели в своих произведениях обходили острые конфликты. Все конфликты крутились вокруг нового изобретения, которое осторожное начальство не пропускало. Либо речь шла о любовном треугольнике. И автор давал волю своей фантазии.
А некоторые писатели уходили в далекую историю или писали научную фантастику, что было безопасно. Жить-то надо. А у писателя семья, дети. Их надо кормить и одевать. Но можно ли было всё это назвать настоящей литературой?
С удовольствием я читал книги о войне. И тут выделялись три имени - Быков, Бондарев и Бакланов. Читал я и военные мемуары, интересные факты выплывали. В одной из книг я прочитал про деревню Михеево, где был ранен мой Фёдор. Там была какая-то перевалочная база, и бои шли тяжёлые. Отвлекали, оттягивали на себя войска генерала Моделя. Чтобы они не были брошены под Сталинград.
Сильнейшее впечатление на меня произвел роман Трифонова “Дом на набережной”. Он заставлял о многом задуматься. Но таких книг было мало. Где же у нас большие писатели? Ведь русская литература всегда славилась гигантами. Но их не было. Оставался один Шолохов. Но он ничего не писал. Кроме того, ходили упорные слухи, что не он написал “Тихий Дон”. Попробуй, разберись во всём этом. Лермонтов успел до смерти написать массу вещей, прославил своё имя на века. А погиб в возрасте двадцати семи лет. Возраст тут ни при чём. Надо быть просто гениальным.
Я понимал, что при нашей системе литература обречена на прозябание, на полунамёки, на то, что всё сказать нельзя. Не то сейчас время.
До меня доходили слухи, что Гроссман написал вторую часть книги “За правое дело”. Я пытался её достать. Но все мои знакомые пожимали плечами. Никто ничего толком не знал. Но ведь он наверняка что-то написал. Ходила по рукам его рукопись. Значит, не было мне полного доверия. И рукопись мне эту не получить. А жаль. Я уже несколько раз перечитывал “За правое дело” и восхищался мощью этого писателя. Что же случилось с его рукописью? Надо её обязательно достать.
До обеда Вера пропадала на своих занятиях. Олег играл во дворе или читал детские книги. Время летело. Потихоньку я писал свой дневник. Но писал кратко. Где был и что делал. Без глубоких выводов. Просто писал для памяти.
В августе Вера уехала на дачу. А я вышел на работу, ибо первого августа начинались вступительные экзамены.
Позвонила сестра Таня. Она развелась со своим Андреем. Он пил как сапожник, и каждый вечер буянил дома. Почему он пил? Работал инженером. Мог бы чем-нибудь заняться. А он пил. Может, это всё результат нашей безысходной системы?
Осталась моя сестра с двумя девочками. Бедная моя сестра. Надо ей помочь, пока она не придёт в себя.
Почему так много пьёт русский человек? Традиция? Режим нашей страны? Человеку некуда податься и негде приложить свои силы? Пьют русские люди и много рассуждают. Пытаются найти правильный выход из этой жизни.
Во время экзаменов я часто смотрел во двор нашего института. Там стояли абитуриенты. А в переулке их поджидали родители. Бедные дети. И бедные родители. И зачем только придумали эти экзамены? Сколько уходит сил на подготовку? Сколько денег тратят на репетиторов? Иногда всё это не даёт результатов. И раздаются вопли родителей в ректорате. Особенно трудно с мальчиками. Их ведь забирают в армию. А что будет после армии? Жестокая вещь - наша жизнь. Но всё-таки это легче, чем погибать во время войны.
Первого сентября Олег пошёл в шестой класс. А Матвей уже учился на пятом курсе института, и работал лаборантом в своём институте.
Мне предстояло отмечать свой юбилей. Я разделил его на две части.
Всех друзей и коллег по институту я пригласил в ресторан “Прага”.
Проректор института зачитал приказ ректора о вынесении мне благодарности и премии в размере оклада.
Всё шло чинно и спокойно. Посидели два часа и разошлись.
А на другой день надо было отмечать юбилей дома. Тут народу будет побольше. И шума тоже.
Мне пятьдесят лет. Но я ещё чувствую себя молодым. И это самое главное.
Мы с Матвеем бегали несколько раз на рынок, кухня и балкон были завалены продуктами. В спальне стояло спиртное.
У соседей набрали стульев. С антресолей сняли старый стол. Получилось около тридцати мест. Как раз столько, сколько надо. Будут мои братья с жёнами. Будут друзья из Вешняков. Будет моя мать. Надо погулять как следует.
Первый тост произнёс Игорь.
- Я предлагаю первый тост за нашего Колю, - начал Игорь. - Я пью за его ум, за его порядочность, за смелость и энергию, и за то, что он настоящий друг! Желаю тебе, Коля, прожить ещё пятьдесят лет!
А потом тосты покатились один за другим, Выпили за родителей. Выпили за детей. Выпили за женщин. Потом за дружбу.
А потом сделали перерыв, и вышли на балкон. Кое-кто пошёл на лестницу. Степан начал хмелеть на глазах. Он уже стал поскрипывать зубами. Значит, скоро к кому-нибудь привяжется. Надо было быстро отправлять его домой.
Иван взял Степана под руки и повёл вместе с Зоей на улицу. Там они поймали такси. Слава Богу! Обошлось без скандала.
Потом уже пили без тостов. Чокались молча, и пили. Зашёл разговор о политике.
- Сейчас в стране затишье перед бурей, - сказал Хитров. - У меня на душе кошки скребут. Как бы не было войны с Америкой. Тогда наступит конец и нашей стране, и всему человечеству. Нам надо быть готовым ко всему. Правильно я говорю?
- Всё верно, - согласился Игорь. - Всё верно. И нам надо дождаться момента, когда мы понадобимся нашей стране. А для этого надо долго жить…
Потом набрался Иван. Давно я его не видел. Марина решила везти его тоже домой.
В самый последний момент пришли Галя с Костей. Вере это не очень понравилось. А мне было всё равно. Теперь это не имеет никакого значения. Костя тоже выпил сильно. Галя пошла с ним домой.
- Проводить? - спросил я Галю.
- Дойдём одни, - сказала Галя. - На улице тепло. Ты юбиляр. Тебе надо сидеть за столом. Почему не стал звонить?
- Дела, Галя. Текучка засасывает.
- Понятно. А я звонить тебе стесняюсь.
- Не стесняйся. Звони, когда будет желание. Жизнь наша покатилась под уклон.
- Это верно. Ну, я пошла. Не забывай меня.
Ушли многие гости. Остались мои друзья из Вешняков. Женщины пили чай. А я сижу с Игорем и Виктором и пью водку.
- Всё прошло хорошо, - говорит мне Игорь. - Я рад за тебя. Не хватает только твоего Козлова. Где он?
- Отдыхает на юге. Прислал мне телеграмму. Мы с ним ещё выпьем.
- Что бы делали мы на этом свете без водки? - спросил Игорь. - Только водка нас и спасает в этой беспросветной жизни. Вот и спивается от такой тоски русский человек. И погибает потихоньку. Давайте выпьем на дорожку, и домой. Уже рассвело. Ещё раз за тебя, Коля! Будь здоров, расти большой!
Мы выходим на улицу. Шесть часов утра. Воскресенье. Но Москва ещё спит.
Я сажаю друзей на такси. Перед отъездом мы крепко целуемся. Я останавливаюсь как всегда около парадного. Как хорошо жить на этом свете! И как прекрасен этот мир! Только порядка в этом мире маловато. Но когда-нибудь, лет через сто или двести, будет царить в этом мире счастье и гармония. Люди будут искать себе новые приключения. Будут также страдать от неразделённой любви. Но мир будет совсем другой. Но какой? Главное - что всё будет прекрасно. В этом я уверен. Только нас в том мире не будет. Будут наши потомки. А нас забудут. В памяти людей останутся только крупные полководцы, крупные писатели и гнусные злодеи. Такие как Гитлер и Сталин. Их мир будет помнить и проклинать. А нас забудут. Потому что мы простые люди, простые труженики этой земли, на которой человечество никак не может создать счастливую жизнь. Но эта жизнь обязательно наступит. И тогда уже люди полетят на край нашей галактики, чтобы посмотреть, где же есть конец нашего мирового пространства. Где-то он всё-таки должен быть. Или наша вселенная действительно бесконечна? Как мало мы ещё знаем об этом. Ладно. Лучше не думать на эту тему, а то мозги сдвинутся набекрень.
Дома меня поджидает Вера.
- Давай выпьем за нашу любовь! - говорю я Вере. - Чтобы жили мы с тобой до глубокой старости. И чтобы всё у нас было с тобой хорошо. Я так счастлив с тобой! Спасибо тебе за всё, Вера!
- Я тоже, - говорит Вера. - Нам обоим повезло. И дети у нас хорошие. Не печалься, что тебе стукнуло пятьдесят. Это просто зрелый возраст и самый расцвет для мужчины. Ты ещё многое сделаешь в своей жизни. Только выпивай поменьше.
Дни полетели дальше. Через месяц мы отмечали день рождения Олега. Ему исполнилось двенадцать лет. Как же стремительно летит время!
Потом наступили ноябрьские праздники. И мы опять шагали в колонне нашего факультета. И всё было как и в прежние годы. Коротков угощал нас коньяком, мы долго стояли в нашем переулке, бежали по Кропоткинской, прокричав “ура” у нашего райкома, стояли около бассейна “Москва”, болтали обо всём на свете, рассказывали анекдоты, проходили Красную площадь, а после заходили в наше кафе.
- Когда же что-нибудь у нас изменится? - спрашивал Коротков. Всё мне обрыдло в нашей жизни. А жизнь-то проходит! И ничего хорошего мы не видим. Кроме глотка спиртного. Зачем же мы родились на этот свет?
- Потерпи, Вася, - отвечал Хитров. - Скоро что-то произойдёт. Но что и где, сказать точно не могу. Надо немного подождать.
- Ладно, потерплю, - говорил Коротков. - Только я долго не проживу на этом свете. Желудок барахлит, сердце покалывает.
- Тебе надо бросить пить, - посоветовал Хитров.
- А зачем тогда жить на свете? - возмутился Коротков, - Выпить да с хорошей девочкой переспать. Ради этого и живу. Иногда урок хороший проведу.
Перед самым Новым годом в парткоме собрали партактив института и сообщили, что наши войска вошли в Афганистан. Надо было пресечь активность американцев, иначе они бы поставили своего ставленника, а потом бы установили ракеты в горах Афганистана, и вся Западная Сибирь оказалась бы под угрозой обстрела ракетами.
Нас просили сохранять спокойствие и разъяснять широким массам необходимость такого шага. Весь мир шумит уже по поводу ввода наших войск.
- Вот и начались серьёзные события, - сказал нам в коридоре Хитров, - Выйдет нам боком это вторжение. Зря мы это сделали.
Дома я послушал зарубежное радио. Нас называли “империей зла”, Америка пообещала нас наказать за эту войну. Американский посол был отозван в Вашингтон. Что предпримут американцы ещё?
Новый год мы встречали дома. На душе было неспокойно. Что нам принесёт восьмидесятый год? Как пойдёт война в Афганистане? Как пройдут Олимпийские игры? Сплошные вопросы.
Позвонил Игорь. Поздравил нас с Новым годом и пригласил в Вешняки. Надо съездить. Мы уже давно не виделись. Да и обсудить надо эту войну в Афганистане.
- Что-то у меня тревожно на душе, - сказала Вера. - Как бы чего серьёзного не случилось.
- Чему быть, тому не миновать, - сказал я. - Не волнуйся. Страшнее смерти ничего не бывает.
Дарья как всегда сидела с нами. А Матвей гулял в своей компании. Когда же он женится? А то ещё засидится в холостяках.
Мы посмотрели концерт и легли спать. Настроение было совсем не праздничное.
Утром мы поехали в Вешняки. Дарья осталась с Олегом.
По дороге решили заехать к Степану.
Зоя открыла нам дверь. Степан спал. Вышла мать. Зоя быстро собрала на стол. Мы выпили по рюмке. Пока тут тихо. Ехать нужно было две остановки. Мать пошла нас провожать. По дороге жаловалась на свою жизнь. И речи её были все те же:
- Тоска меня  заела, деточки мои. Жить совсем не хочется. Скоро я умру. Боюсь только, что долго буду больная лежать. Вас всех замучаю. Свяжу по рукам и ногам. В церковь меня обязательно занесите. Чтобы батюшка меня отпел.
- Вы ещё поживете, - сказала Вера.
- Какая это жизнь? - снова заплакала мать. - Сплошное мучение. Но я скоро вас освобожу. Недолго теперь осталось.
Подошёл автобус.
- Держись, мама! - сказал я матери. - Приезжай к нам.
- Ноги у меня плохо ходят, сынок. Не приеду. Ты уж не взыщи.
Мы сели в автобус. Мать долго махала нам рукой. У меня совсем испортилось настроение. Жалко мать. И ничем ей не поможешь.
- Не переживай, - стала меня успокаивать Вера. - Мать твоя прожила свою жизнь. Что ты хочешь? Скоро ей будет восемьдесят два года. Нам бы дожить до такого возраста. А разве мы доживём? Нет. Не доживём.
- Доживём, Вера! Надо только по утрам зарядкой заниматься. А по воскресеньям совершать вылазки за город. Чтобы дышать чистым воздухом и радоваться красотам природы. А мы всё время ездим только на дачу. А там уже нам всё приелось.
- Я согласна. Надо поездить по Подмосковью. Сейчас можно походить на лыжах. А потом можно побродить вдоль Пахры и Десны. Там такие красивые места!
- Мы вас заждались! - говорит Игорь, открывая нам дверь. - Уже выпили по одной.
- К матери заезжали, - говорю я.
- За стол! - командует Лена. - Выпьем за Новый год. Чтобы у нас всё было хорошо! Год нам предстоит сложный, из головы не выходит этот Афганистан.
- Что-то там непонятное происходит, - сказала Нина. - И зачем мы туда вошли?
- Не нравится мне всё это, - сказал Игорь. - И хорошим всё это не кончится. Американцы наше вторжение просто так не оставят. Как бы всё это не превратилось во второй Вьетнам. А сколько наших людей там погибнет, если народ в Афганистане не покорится нам? Там же горы. А если западные страны будут помогать Афганистану? Так можно начать и третью мировую войну. И откуда взялся этот Бабрак Кармаль? Был послом в Чехословакии, но кто-то его притащил в Кабул. Наверняка сработала наша разведка. А кто такой Амин? Тоже загадка. И кто его убил? А там ещё погиб Тараки. Заварили мы там большую кашу. А тут ещё эта Олимпиада. Зачем она нам? Самим жрать нечего. А приглашаем народ со всего света. Сколько денег угрохаем. Зато будет звон на весь мир. Остается только надеяться, что всё как-нибудь уляжется. А если нет? Что тогда? А если мы увязнем в этой войне? И будут погибать наши ребята? Во имя чего? И кто всё это решил? Видимо, наше политбюро во главе с Брежневым. Дети членов политбюро там воевать не будут. А вот дети рабочих и крестьян будут там погибать. И когда только народ на Руси поумнеет? Наверное, никогда. Ладно! Давайте выпьем за то, чтобы все мы были живы и здоровы!
- Я присмотрел две байдарки разборные, - сказал Виктор. - Где-нибудь в мае доедем на такси до моста на Пахре, как ехать в Домодедово. И поплывём по Пахре, пока не устанем. В Бронницах можно закончить. Или чуть раньше. А можно и до Коломны. Тогда нужно нам плыть два дня с ночёвкой. Поплывём?
- Обязательно поплывём, - сказал Игорь. - Молодец, Витя! Всё уже продумал.
- А что нас ещё ждёт кроме Олимпиады? - спросила Лена.
- Если всё знать заранее, то жить будет неинтересно, - ответила Нина, - Иногда думаешь, что тебя ждёт только плохое, а на деле всё получается хорошо. Надо оставаться всегда оптимистами. Каждый из нас должен выпить свою чашу жизни до дна. Жизнь наша идёт под уклон. Дети продолжат наши дела. Нам надо только почаще собираться. А вообще я боюсь заболеть раком и медленно умирать. Это для меня самое страшное.
- Хватит о плохом! - приказал Игорь. - Пошли на свежий воздух!
Мы идём к станции. Пересекаем улицу Паперника. Слева нависает над железной дорогой огромный мост. И шоссе проходит мимо нашей церкви. Нет уже старых Вешняков. Где-то тут стоял магазин, где мы стояли в очереди и получали хлеб по карточкам. Тут же рядом была аптека. И парикмахерская. И нет этого ничего. Только электрички пролетают со свистом. Да купола церкви нашей сияют. А ведь наша церковь стоит со времён Ивана Грозного. И ещё будет стоять долго-долго. Только нас тогда уже не будет на этом свете.
8
Прошло всего лишь несколько дней. И сразу случилось несчастье. С матерью приключился инсульт. У неё нарушилась речь. Она лежала на кровати и плакала. Выло видно, что дни её сочтены.
Через две недели мать скончалась. Восемьдесят два года прожила она на этом свете. Пережила отца на четырнадцать лет.
Священник в церкви отпевал мать почти целый час. А потом предал тело земле.
Исполнилась просьба матери. Её хоронили так, как она хотела.
Нет брата Фёдора. Нет отца. Не стало матери. Смерть аккуратно собирает свою жатву. Кто же будет следующий? Это никому знать не дано. И только время расставит всё по своим местам.
Похоронили мать рядом с отцом. Исполнилось её желание. Теперь они навеки вместе. Перед смертью она часто просила, чтобы её гроб придвинули поближе к гробу отца.
Потом были поминки. Я сказал несколько слов о матери. И всё. Нет больше матери. Мои родители сделали своё дело: родили нас, поставили на ноги и ушли в мир иной.
Потом отметили девять дней, потом сорок дней.
И побежало неумолимое время дальше.
Отметили тихо день рождения Веры. Она не любила шума. Мы сидели впятером. Дарья была с нами. К этому времени я уже стал жалеть Дарью. Каково ей одной в своей комнате? Она уже была на пенсии. Часто ездила на дачу. А больше ей ездить было некуда.
К этому времени стало известно, что большинство стран не приедут в нашу страну на Олимпийские игры. Это уже будут не настоящие игры, а только их подобие. Хорошо, что председатель Олимпийского комитета лорд Килланин настоял на том, чтобы игры проводились согласно решению Олимпийского комитета.
Наступило Первое мая. Как всегда я ехал на демонстрацию. День обещал быть хорошим.
Мои коллеги были на месте. Носился как всегда Нуждин. Вид у него был неприступный. Мелкими шажками прохаживался наш кагэбэшник. И зорко всматривался в наши ряды.
- Надо принять по глотку, - предложил Коротков.
Мы, как мелкие воришки, зашли в парадное дома в нашем переулке, поднялись на второй этаж и торопливо приняли по хорошему глотку коньяка.
- Всё повторяется из года в год, - сказал грустно Коротков. - Но мне уже не придётся долго с вами ходить. Мотор мой стал часто барахлить. Но пить я всё равно не брошу. Одна только отрада осталась у меня.
И опять мы кричали “ура”, проходя мимо нашего райкома, и опять бежали вниз по Кропоткинской, и опять стояли долго у бассейна “Москва”.
- Когда-то тут стоял Храм Христа Спасителя, - сказал задумчиво Хитров. - И зачем  его только взорвали? Ведь этот храм строили на народные деньги! Кому он мешал? Оттолкнули от себя старшее поколение. Но нам везде море по колено. И чем всё это безобразие только закончится?
- Закончится всё это безобразие бардаком и анархией, - сказал Коротков. - Думаю, что не ошибусь.
После демонстрации зашли в наше кафе и выпили по сто пятьдесят коньяку.
- Летом надо бы посмотреть Олимпийские игры, - сказал Хитров. - Всё-таки интересно, как наши выступят.
- Многие страны не приедут, - ответил Коротков, - И смотреть будет нечего.
- Хочу поехать к фронтовому другу на Байкал, - проговорил Хитров. - Давно меня туда зовет. Только просит прихватить два ящика пива. Там у них с пивом плоховато.
- Возьми меня с собой! - попросил Коротков. - Хотя куда мне? У меня летом  самая халтура. Даю уроки поступающим. В день вкалываю по десять часов. А вечером для отдыха выпиваю бутылку коньяка.
- Смотри, Вася, - говорит Хитров, - Это может плохо закончиться.
- Я знаю. А мне всё равно. Что это за жизнь, когда нигде правды нет?
- Мне надо домой, - говорю я. - У Матвея день рождения.
А дома Матвей уже гулял с друзьями. Народу не так много. Но шум стоит немалый. Моему Матвею исполнилось двадцать четыре года. Пора бы ему жениться.
Матвей собирается со своей компанией к кому-то из друзей. Мы с Верой поджидаем наших друзей из Вешняков.
Вот и они. Они успевают вручить подарок Матвею. И Олег тоже получает подарок.
- Не рано мы? - спрашивает Нина.
- Как раз, - говорю я.
- Ну что? - спрашивает нас Игорь. - За что выпьем?
- Чтобы мы прожили до конца этого века! - предлагает Виктор.
- Сплюнь три раза через левое плечо! - приказывает моя Вера. Виктор послушно плюёт три раза.
- Только бы не было войны, - говорит Нина, - Это сейчас самое страшное. В Афганистане что-то непонятное происходит. Наши люди там погибают. Правительство многое скрывает. Ничего понять нельзя. Как бы эта война не превратилась в мировую.
- Поговорим о приятных вещах! - прелагает Виктор. - Я уже достал две разборные байдарки. Восьмого утром тронемся. Берём с собой провизию и палатки. И никаких возражений! В пять утра мы подъезжаем к рынку на такси. Там возьмём ещё одно такси и до моста через Пахру. Я уже всё продумал.
Мы идём в Воронцовский парк. Гуляем по парку, смотрим на полуразрушенную церковь, на исчезающий огромный сад. Скоро тут вырастут огромные дома.
- Что-то боязно плыть на этих байдарках, - говорит Вера. - А если опрокинемся?
- Я тебя спасу, - говорю я Вере. - Нельзя всё время сидеть на одном месте.
Восьмого мая, ровно в пять утра, мы стоим с Верой у нашего рынка.
Подскакивает такси. Выходят Игорь и Лена.
- Сейчас Виктор на втором подскочит, - говорит нам Игорь.
Мы летим по Каширскому шоссе. Едем по направлению к аэропорту Домодедово.
А вот и тихая Пахра. У моста  выгружаемся и спускаемся к реке.
Быстро собираем наши байдарки и спускаем их на воду.
- Поплыли! - командует Виктор.
Медленно плывём под мостом и проплываем мимо деревни Колычево. Смотрим на обшарпанную церковь. А ведь при Екатерине Второй тут был город Никитск. Но город захирел. И исчез.
Тишина. Начинаются красивые места. Мы тихо скользим мимо рощ, полей и лугов.
- Красота-то какая! - ахает Игорь.
Начинает припекать солнце.
- Привал! - командует Виктор. Мы вылезаем на лужок и стелим одеяло. Появляются закуски и бутылки.
- За наш поход! - говорит Игорь.
Мы набрасываемся на еду.
- Много не есть! - командует Виктор. - А то нас разморит, и мы заснём в своих байдарках. Большой привал сделаем в середине дня.
Мы плывём по пустынной Пахре. С двух сторон густые леса. Не видно деревень. А ведь почти рядом огромная Москва. А здесь такое впечатление, что мы в страшной глуши.
Распустившаяся черемуха стоит во всей своей красе. И никого вокруг.
- Как тут здорово! - говорит Лена. - Просто замечательно!
Не доезжая посёлка Володарского, где есть плотина, и нам придётся перетаскивать байдарки, мы делаем большой привал.
Виктор разводит костёр и варит картошку. Женщины готовят закуску.
- Ну и поход! - восторгается Игорь. - Молодец, Виктор! Вытащил всё-таки нас в эту красоту! И с погодой нам повезло. И почему мы раньше не устраивали такие походы? Теперь будем бродить почаще. Заберёмся на твоей машине куда-нибудь подальше, и будем жить как дикари.
В посёлке у плотины мы разгружаем байдарки и переносим их через плотину. Игорь в это время сбегал в поселковый магазин и купил спиртного.
- Завтра день Победы, - объяснил Игорь. - Надо будет отметить этот святой праздник.
Пахра после плотины стала уже, но берега так же красивы. Тут уже народу побольше.
- Надо выбрать место для ночёвки, - говорит Виктор, - А завтра выйдем в Москву-реку и поплывём, пока не устанем. И день Победы заодно отметим.
Находим укромное место и ставим палатки.
- Как бы нам ночью не замёрзнуть, - говорит Нина.
- Костер разведём побольше, - говорит Игорь. - Вдоволь водочки выпьем. Как-нибудь проведём эту ночь.
Опять расстилаем скатерть и раскладываем закуску.
- Аппетит на воздухе зверский! - говорит весело Игорь. – Давайте выпьем за нашу святую дружбу! И чтобы мы всегда были вместе. Как все эти тридцать девять лет! За нас!
Ярко полыхает костёр. Нам хорошо. А вокруг тишина.
Мы сидим около костра, пьём водку, едим и говорим обо всём, что нас волнует.
- Неспокойно у меня на душе, - говорит Нина. - Этот Афганистан может привести к большим осложнениям в мире. Эти игры, на которые почти никто не приедет, кроме соцстран. А сколько денег вбухали в подготовку к этим играм?
- Ничего, - успокаивает её Игорь. - Всё сгладится постепенно. Всё начнётся, как только отбросит коньки Брежнев. Начнётся новый курс или большая драка за власть. И тогда может случиться всё что угодно. К сожалению, большие события происходят довольно редко. А Брежнев может ещё несколько лет протянуть.
Женщины забираются в палатку, а мы ещё долго сидим у костра и обсуждаем наши планы на лето.
А потом забираемся в другую палатку и прижимаемся друг к другу.
- Встанем пораньше, - говорит Виктор. - Не знаю только, где нам сделать финиш. То ли у моста Рязанского шоссе, то ли поплыть дальше. На байдарке не очень спокойно плыть по Москве-реке. Там идут катера и пароходы, бывает сильная волна.
Рано утром Виктор нас поднимает. Мы бросаемся в холодную воду. И сразу выскакиваем на берег.
Завтракаем. Запасы наши подошли к концу.
- Маловато взяли, - говорит Виктор, - Но на этих байдарках много не возьмёшь.
Пахра перед впадением в Москву-реку сильно мелеет, и мы перетаскиваем наши лодки мимо камней. Делаем небольшой отдых, а потом вплываем в Москву-реку. И тут сразу чувствуем, что здесь есть волна. Наши байдарки слишком маловаты и хрупки, чтобы на них плыть уверенно дальше.
- Доплывём до моста и закончим наше плавание, - говорит Виктор. - Тут нужна нормальная лодка. А мы тут можем и опрокинуться. Зачем нам эти приключения?
К двенадцати часам подплываем к мосту Рязанского шоссе и выгружаемся. Разбираем наши байдарки и складываем их в брезентовые мешки.
Тут же на берегу мы выпиваем за день Победы и доедаем нашу последнюю еду.
- Дома ещё раз выпьем, - говорит Игорь. - Зато побыли на свежем воздухе.
Мы поднимаемся на шоссе и ждём автобуса, который должен нас довезти до метро “Ждановская”. Подходит автобус. Он, к счастью, полупустой. Мы влезаем в автобус и через полчаса мы уже у станции метро “Ждановская”.
- Мы поедем на метро, - говорю я друзьям.
- А мы на такси подскочим до дома, - говорит Виктор. - Ну как? Вам понравилось?
- Здорово было! - отвечает Вера. - Просто замечательно!
- Надо бы в конце июня увидеться, - говорит Игорь. - Перед началом игр.
- Увидимся, раз надо, - обещаю я Игорю.
- Устала? - спрашиваю я Веру в метро.
- Мало спала. А так всё хорошо. Я очень довольна. Как там наши мальчики?
- Дарья присмотрит. Не волнуйся.
Наконец мы в своей квартире. Дома всё в порядке. Вера сразу собирает  месте с Дарьей на стол. Мы отмечаем ещё раз день Победы.
- Спасибо тебе, Даша, - говорит Вера сестре. - Мы хорошо поплавали.
- Почему меня не взяли? - говорит обиженно Олег. - Я бы был костровым.
- В следующий раз, - говорю я Олегу.
Май быстро закончился. Страна готовилась к Олимпийским играм. Я достал Вере с Олегом две путёвки в Палангу. Вера давно просила меня об этом.
Было трудно, но я включил все свои связи и достал эти путёвки. Они уедут в июле. А мы с Матвеем останемся вдвоём.
Июнь тоже пролетел быстро. А в конце месяца позвонил Игорь и сказал, что они подъедут в субботу.
Мы сидим за обеденным столом. Открыт балкон. От рынка доносится отдалённый гул машин.
- Виктор отдохнёт в июле, - говорит Игорь. - А я пойду в отпуск в августе. Поедем с Леной в подмосковный санаторий в Пушкино. Буду грибы собирать, кататься на лодке, удить рыбу.
- Вера уезжает с Олегом в Палангу, - говорю я. - А мы с Матвеем будем жить и на даче, и дома. А потом посмотрим по телевизору эти игры. Всё-таки интересно.
- Мы с Виктором поживём на нашем садовом участке, - говорит Нина. - А потом поедем ко мне на родину, в Рязанскую область. Там Ока недалеко. Поживём в тишине.
- Летит наша жизнь, - говорит задумчиво Игорь. - Летит куда-то в неизвестность. Что будет с нашей страной? Что будет с нами? Одному Богу это известно. Может, лучше ничего не знать?
- Знать всё заранее невозможно, - говорит Нина, - Что наступит, то и увидим. Мне кажется, что в ближайшие десять лет ничего у нас не изменится. И в стране, и у нас в личной жизни. Чехов прав - в жизни исключительные события происходят очень редко. Обычно жизнь течёт и течёт без изменений. Некоторые считают, что наша жизнь большая скука. Я с этим не согласна. Многое зависит от самого человека. А вообще - мы песчинки в мировом океане жизни. Мелкие пылинки. Что мы можем изменить за тот короткий срок жизни, который отпущен нам судьбой? Ничего особенного. Остаётся лишь честно делать своё дело, не предавать ближних и вообще не делать подлостей. Я очень верю, что лет через сто жизнь в нашей стране будет хорошая. А сам человек вряд ли изменится. Как ни крути, а мы в сущности только животные высшего порядка с нашими инстинктами, страхами, завистью и желанием наслаждаться. Многое к тому времени изменится. Главное - в стране появится полная свобода. Можно будет колесить по всему миру. И наш брак как семейная ячейка, наверное, тоже отомрёт. Люди будут жить просто, без всяких комплексов. Я очень верю в свою мечту. И хочу, чтобы наши дети хотя бы кусочек этой жизни увидели. А как вы все думаете?
- Наверное, ты права, - согласился Игорь. - Ты у нас самая образованная. Много читаешь и много думаешь о жизни. Только не идеализируй этот мир и людей. Ещё много крови прольётся на земном шаре. Будет много войн. А потом человечество все эти войны просто запретит. Люди будут погибать от несчастных случаев: тонуть, падать с балконов, разбиваться в автокатастрофах или погибать от ножа бандита. Но главное - люди будут жить больше ста лет. Я в этом абсолютно уверен! Уже сейчас наша медицина творит чудеса. А что будет потом? Дух захватывает от этой мысли! Нам всем надо долго жить. До конца этого века обязательно. А там посмотрим, что делать дальше. Только обстановка в нашей стране меня беспокоит. Увязаем в Афганистане. Развели шумиху с этими играми. А люди из провинции едут толпами в Москву за мясом и колбасой. Это уже полный бардак! Когда только всё это закончится? Надеюсь, что что-то будет после смерти Брежнева. Дальше уже так жить нельзя. Нужны какие-то изменения.
- Встретимся у тебя на дне рождения, - сказала мне Нина, - Обменяемся впечатлениями.
Мы проводили друзей до машины. Виктор сел за руль. Друзья помахали нам рукой.
- Что-то у меня грустно на душе, - сказала Вера. - Словно случится какая-то беда. И совсем мне теперь не хочется ехать в Палангу. Но Олегу надо набраться сил. И мне надо подышать морским воздухом. Как вы тут будете жить с Матвеем? Что будете есть?
- Не пропадём, Вера. Много ли нам надо.
- Ты только тут поменьше выпивай. А то я только из дому, как сразу твои друзья налетают к тебе.
- Не буду. Даю слово. А ты поезжай и ни о чём не думай. Всё будет хорошо. Я буду ходить в диетическую столовую. Буду много читать. Всё будет хорошо. А ты мне будешь звонить из Паланги.
Первого июля я поехал провожать Веру с Олегом.
Поезд отходил с Белорусского вокзала. Мне вдруг стало грустно. Но я старался балагурить, чтобы не расстраивать Веру.
Поезд тронулся. Я сразу поехал на работу, чтобы доделать кое-какие дела и загнать вглубь сердца свою грусть.
Вечером тоска опять навалилась на меня. Матвей где-то гулял с друзьями. А я не мог сидеть один дома и выскочил на улицу. Придя домой, я позвонил Игорю.
- Заскучал без Веры? - спросил меня Игорь. - Это бывает. Хочешь, приезжай ко мне.
- Да нет. Посижу дома. Заскучал просто с непривычки. Пройдёт.
Я позвонил Виктору. Нина сказала, что Виктор возится   с машиной в гараже. В субботу рано утром они поедут в деревню. Надо подготовиться к этой поездке.
На другой день Вера среди дня позвонила в деканат.
- Привет! - сказала Вера. - Доехали хорошо. У нас отличная комната. Море рядом.
- Папа! - закричал Олег, - Здесь так здорово! Я уже немного искупался. Только вода тут прохладная. Приезжай к нам! Снимешь тут комнату. Без тебя скучно.
- Пока не могу, Олег. Время пролетит быстро. Мне надо быть в Москве. Ректор приказал. Все должны быть на месте. Из-за этих игр.
- Ладно, - говорит Олег. - Мы будем тебе часто звонить.
Я положил трубку. И понял, как трудно быть без семьи. И как я их очень люблю. Скорее бы пролетал июль. Трудно мне будет без них. Только не раскисать. Надо срочно себя чем-то занять. Хорошо бы почитать стоящую книгу. Да где её сразу найдёшь? Придётся перечитать старые. Можно побродить по Ленинскому проспекту. А на душе почему-то неспокойно. В чём дело? Как бы там не случилось чего с Верой и Олегом. Надо было мне тоже поехать с ними. Ладно.  Нечего себя распускать. Неужели я не продержусь этот месяц? Пусть они там как следует отдохнут.
9
В субботу, пятого июля, я сидел дома. Наводил порядок на письменном столе. Потом решил приготовить обед и покормить Матвея, который все ещё спал. Для этого надо сходить на рынок.
Раздался длинный звонок.
- Здравствуй! - сказала Вера. - Ну как вы там? Не голодаете?
- Папа! - закричал Олег. - Я уже привык. Купаюсь два раза в день. Играю в настольный теннис. Мама тоже довольна. Не скучай там без нас!
На душе стало тепло и спокойно. Родные мои! Отдыхайте там и не печальтесь. Набирайтесь сил.
Я пошел на рынок. На нашем Черёмушкинском рынке можно купить всё. Были бы только деньги. Плачу? и пла?чу. Сам придумал эту остроту.
Я люблю болтать с продавцами. И очень радуюсь, если встречаю земляков из Тульской области.
Придя домой, стал варить щи из свежей капусты. Потом сварю молодую картошку. Сделаю салат со сметаной. И пообедаем вместе с Матвеем.
Матвей встал, выпил чаю, съел два бутерброда и умчался к друзьям. А я сижу и чищу молодую картошку. Грустно сидеть дома одному. И на душе почему-то неспокойно. В чём дело?
Пообедал. Потом лёг на кушетку и стал читать. Скучно. Надо было поехать на дачу. Там бы немного забылся. Но вот не получилось. Ждал звонка от Веры. Да и Матвея хотел подкормить. А он взял и умчался. И оставил меня одного.
Раздался телефонный звонок.
- Коля! - раздался взволнованный голос Игоря. - Огромное несчастье! Держись, Коля! Нина с Виктором погибли сегодня утром в автокатастрофе за Люберцами. Бери такси и лети ко мне! Приезжай скорее! Лена рыдает. Нам надо быть вместе!
Я стоял у телефонного аппарата и плакал. Нина и Виктор! Как же так? Только недавно разговаривал с ними! Как же так?
Я взял с собой все деньги. Написал Матвею краткую записку, чтобы он не беспокоился за меня.
Выскочил на улицу и стал около магазина. Машин не было. Наконец мне подвернулся частник.
- Десять рублей! - сказал частник. - Ехать далеко.
- Поехали! - крикнул я.
- Вы что плачете? - спросил меня водитель.
- Друг с женой погибли в автокатастрофе. Их смял в лепёшку самосвал.
- Понятно, - сказал водитель. - Наверняка водитель самосвала был пьян в стельку. А хорошие люди погибли ни за что ни про что. Крепитесь. Погибли сразу. Лёгкая смерть. И крикнуть, наверное, не успели.
Я не слушал водителя. Я думал о погибших. Как же я теперь буду без них? Как? Остались мы теперь вчетвером: Игорь с Леной, да я с Верой. Что ж? Надо теперь проводить их в последний путь. Поставить красивый памятник. И никогда не забывать их. А пока надо отдать последние почести. Ведь мы мечтали вместе встретить двухтысячный год! Мечтали… Лопнули все наши мечты. Теперь их дочь Надя на нашем попечении. Хотя она уже и взрослая, но помогать ей надо постоянно. А слёзы текли и текли помимо моей воли.
Дверь открыл Игорь.
Он обнял меня и заплакал.
- Надо похоронить их как полагается, - сказал Игорь. - Не плачь при Лене. Она ревёт непрерывно.
- Как быть с Верой? - спросил я. - Говорить или подождать до приезда? Не знаю, что делать.
- Надо сказать, а то она может смертельно обидеться. Надо сказать. А сейчас пошли к директору. Надо всё обсудить.
Увидев меня, Лена зарыдала. Рядом была Надя. На неё тяжело было смотреть.
- Мы пойдём к директору, - сказал Игорь. - Быстро вернёмся. Надя! Ты ночуй сегодня у нас. Тебе нельзя дома оставаться одной. Или мы с Колей посидим у тебя.
Мы звоним директору. Николай Дмитриевич открывает нам дверь. Он тоже плачет. Садимся за стол и обсуждаем основное. Решаем хоронить на Кузьминском кладбище. Директор будет выбивать место. Игорь занимается катафалком и автобусами. Где устраивать поминки? Дома у погибших? Маленькая квартира. Директор предлагает организовать в школе. Народу будет много. Договариваемся о деньгах. Когда хоронить? Во вторник, если, конечно, успеем. Кажется, обговорили всё. Теперь надо всех оповестить. Вешняки директор берёт на себя. Я с Надей буду обзванивать родных и знакомых. Игорь будет организовывать некролог и автобус в министерстве.
- Я хочу немного выпить, ребята, - говорит директор. - Очень тяжело.
Директор наливает водку. Мы пьём. И молчим.
Потом идём к Игорю. Лена и Надя обзванивают знакомых. Потом мы идём с Игорем на почту и посылаем несколько телеграмм родным Нины и Виктора.
Я остаюсь ночевать у Игоря. Утром еду домой. Что говорить Вере, если она позвонит? Даже не знаю. А может она не позвонит в эти дни?
Дома я не нахожу себе места. Всё валится у меня из рук. Лучше бы я остался в Вешняках.
Матвей пока спит. И я не бужу его. Пусть выспится.
Раздаётся длинный звонок.
- Привет! - говорит весело Вера. - Как вы там?
- Вера, - говорю я чужим голосом. - У нас несчастье. Мужайся! Погибли Виктор и Нина! Их смял в лепёшку самосвал. Не говори об этом Олегу. Узнает потом. На похороны вы не успеете. Отдыхайте, купайтесь. А когда приедешь, мы помянем и сходим на кладбище. Не говори пока Олегу. Возьми себя в руки.
- Хорошо, - говорит тихо Вера. - С Олегом поговори.
- Папа! У нас всё хорошо. Мне здесь очень нравится. Только тебя не хватает. Может, приедешь? Приезжай!
- Не могу, Олег, В августе будем отдыхать на даче. Не скучайте без меня.
В понедельник я с утра в Вешняках. Мы поехали в Люберецкий морг, где покоились Виктор и Нина.
Их сбил самосвал около моста, где мы в мае закончили наше путешествие на байдарках. Странно. Неужели это судьба? Жили себе люди, надеялись на лучшее. И вот пришёл их конец.
Их трудно узнать после аварии. Конечно, они погибли мгновенно. Слава Богу, что не мучились.
До обеда Игорь был в министерстве, а потом приехал домой.
- Всё сделал в министерстве, - сказал Игорь. - Некролог повесили. Деньги выписали. Автобусы приедут с народом сюда от министерства.
Мы пошли к директору. Там тоже было много сделано. Место выделено. Могила будет завтра к обеду готова. Продукты закуплены. Вся посуда собрана.
Во вторник, восьмого июля, в день рождения Нины, мы выносим оба гроба и грузим их в два катафалка. Наш кортеж двигается к Кузьминскому кладбищу.
Мы плачем. Мы прощаемся навсегда с нашими друзьями. Часть нас уходит вместе с ними в землю. А смерть неутомимо собирает свою жатву.
У могилы начинается траурный митинг. Слово берёт директор:
- Я знал Нину и Виктора с детских лет. Ещё до войны. Я гордился ими. И они не подвели нашу школу. После окончания университета Нина Ивановна работала учителем и затем завучем школы. Это был прекрасный человек. Её любили ученики. Она целиком отдавала себя работе. Нина Ивановна и Виктор Степанович были прекрасными людьми. На таких людях держится наша страна. Это были настоящие люди! И почему судьба отбирает у нас в первую очередь прекрасных людей? Нелепая и случайная смерть вырвала их из наших рядов. Нам остаётся только одно - помнить о них всегда! И брать с них пример. Они не уйдут из нашей жизни. Они навсегда останутся в наших сердцах!
- Нас было пятеро близких друзей, которые учились в нашей школе у Николая Дмитриевича, - начал Игорь. - Всю войну были вместе. Голодали, кололи в школе дрова, пололи грядки в Косило, гуляли по нашим Вешнякам и мечтали о прекрасной жизни. Не всё сбылось из того, о чём мы мечтали. Гибель наших друзей лишний раз говорит о том, как хрупка и непрочна наша жизнь. Но это не значит, что мы должны всё время плакать! Мы будем жить дальше, но мы никогда не забудем наших друзей. Никогда! Мы будем продолжать эстафету жизни дальше. Осталась их дочь Надя. Теперь это будет наша дочь! И мы не изменим нашей дружбе. Мы будем вместе. Спите спокойно, Нина и Витя. Пусть земля будет для вас мягким пухом. Мы никогда не забудем вас!
А потом слово предоставили мне.
- Мне не верится, что Нины и Виктора нет в живых, - начал я. - Мне очень трудно. Мы были одно целое. И нам будет трудно и непривычно без Виктора и Нины. Но осталась их дочь Надя. И она будет с нами. Мы всегда будем помогать ей, чем только сможем. Я вспоминаю военные года. Мы всегда были вместе. Нина часто ободряла нас. А Виктор никогда не унывал. Он был очень скромным человеком. Нина была романтиком. Она считала, что жизнь наша со временем станет прекрасной. И мечтала, как и мы, увидеть эту жизнь. Она была оптимистом. И заряжала нас этим оптимизмом. И мы останемся романтиками. Нам трудно, но мы найдём в себе силы, чтобы жить и работать. Прощайте, Нина и Витя! Спите спокойно, мы никогда не забудем вас, мои дорогие!
- Дорогие мои Нина и Витя! - сказала Лена. - Как же так получилось? Ну почему судьба так жестоко поступила с вами? Как же жестока наша жизнь! Где взять силы, чтобы пережить такое несчастье? Нелепый случай оборвал вашу жизнь. Но вы всегда будете в наших сердцах. Вы всегда будете с нами. А Надя продолжит вашу эстафету жизни. Мы позаботимся о ней. Спите спокойно, друзья. Вы достойно испили чашу жизни. Вы были счастливы в этой жизни, хотя жизнь ваша оказалась не такой длинной. Вы оставили след на земле. Нину Ивановну знают все Вешняки, а Виктора Степановича знают и Вешняки и на работе. Где нам взять силы, чтобы пережить такую утрату?
Лена разрыдалась.
- Дорогие мои родители, - начала Надя. - Вы, наверное, знали, как я вас любила и как я вами гордилась. Не бойтесь за меня. Я не пропаду. Ведь рядом со мной много ваших друзей. А много друзей потому, что вы оба были замечательными людьми. Вы не зря жили на этом свете! Вы сделали много добра многим людям. И поэтому все вас будут помнить и приходить на вашу могилу. Не бойтесь за меня, я уже взрослая. Скоро закончу институт. Я продолжу ваши идеи. Мама! Я тоже буду работать в школе. Как и ты. Папа! Мама была счастлива с тобой. Прощайте!
А потом выступали учителя, коллеги Виктора. Выступали ученики школы. И было море цветов.
В школе, в одном из классов, где мы впервые встретились в сорок первом году, состоялись поминки. И опять были речи. Пили не чокаясь. А потом плакал Игорь. Плакала Лена. Плакал я. А Надя утешала нас как могла.
Мы договорились тут же, что девять дней и сорок дней будем отмечать у Нади.
А потом Игорь и Лена усадили нас с Матвеем в такси, и мы поехали домой.
А дома сразу раздался звонок.
- Рассказывай! - сказала мне Вера. Я всё кратко рассказал.
- Не раскисай, - посоветовала мне Вера. - Займись делом, меньше думай. А то ещё свалишься. Передаю трубку Олегу.
- Папа! - крикнул Олег. - Что там у вас случилось? Мама ходит печальная. В чём дело? Скажи мне, пожалуйста!
- Мама тебе всё расскажет, сынок. Передай маме трубку!
- Слушаю, - сказала Вера. - Так я тогда всё расскажу Олегу?
- Расскажи, Вера. Нет смысла больше скрывать. Он уже почти взрослый. Расскажи ему осторожно. Пусть знает. Звони почаще. Мне очень тяжело.
- Может, мне пораньше приехать? - спросила Вера. - Ты только скажи.
- Не надо. Вера. Отдыхайте. Их теперь не вернёшь. Через двадцать дней увидимся.
Матвей сразу куда-то убежал. А я остался дома один. На душу навалилась тоска. Я стал рыться в книгах. Хорошо бы почитать что-нибудь интересное. Я взял “Жизнь Арсеньева” Бунина. И стал потихоньку читать. Но мне не читалось. Пошёл перед сном на улицу. Ходил около дома. Тихо и пустынно. Все разъехались на лето. Как мне не хватает Веры! И Олега тоже. С ними бы я забылся. А в голову лезли мысли о Вешняках, о наших походах по любимым улицам, о наших мечтах о будущем. Как же жестока бывает наша жизнь! Бьёт насмерть. Значит, с жизнью шутить нельзя. Она не прощает ошибок. Потускнела наша жизнь. Но я ведь не один. Надо жить и работать дальше. Нельзя опускать руки. Я должен ещё помогать моим мальчикам. Ещё не всё сделано в жизни. Надо поехать на девять дней. Потом начнётся Олимпиада. А жизнь будет бежать и бежать вперёд. И несёт она нас куда-то в неизвестные дали.

10
Тринадцатого июля мы сидели у Нади и отмечали девять дней. Народу набралось человек двадцать. Пришли самые близкие.
Тихо говорили между собой, вспоминали Нину и Виктора. Был директор и учителя из школы. С работы Виктора приехало несколько человек. Со мной приехали Хитров и Коротков.
Лена и Надя подавали на стол. Мужчины вышли покурить на лестничную площадку. Говорили мало. Настроение было подавленное.
- Уходит постепенно наше поколение, - сказал Коротков. - Жизнь есть жизнь. Скоро и моя очередь наступит. Сердечко сильно стало барахлить.
- Не болтай, Василий! - оборвал его Хитров. - Я старше тебя, но молчу. Никто не знает, когда его последний час придёт. У каждого своя судьба. Не каркай, Вася! И терпи. Да пей поменьше!
- Зачем же тогда жить? - спросил Коротков. - Тогда и жить не стоит. Не пить, не курить, с бабами не спать. Мне такая жизнь не нужна.
- А работа, а семья? - спросил Хитров, - Ограниченный ты человек, Василий.
- Какой есть, - оправдывался Коротков. - Надо пожить, пока молодой. А там будет видно.
- Давайте выпьем ещё раз за Виктора и Нину, - сказал Игорь. - И давайте никогда не забывать этот дом! И вообще нам надо всем жить дружнее. Побольше общаться. Не сидеть по своим углам. Живём на свете один раз. За Виктора и Нину!
Потом все выпили за директора, за нашего отца родного.
- Спасибо вам всем, друзья! - ответил взволнованный директор, - Большое спасибо! Спасибо, что не забываете меня и свою школу. Приходите почаще в нашу школу. Я всю жизнь отдал школе. И не жалею об этом. Я всё отдал моим ученикам. И такой же талантливой и бескорыстной была Нина Ивановна. И её никуда не забудут её коллеги и ученики. Слава Богу, смерть наступила мгновенно. Они даже не успели испугаться. Вечная им память!
- Четырнадцатого августа будем отмечать сорок дней, - сказала Надя. - Прощу всех в этот день зайти к нам и помянуть папу и маму.
Все расходились. А я остался. Хотелось посидеть ещё с Игорем и Леной и подбодрить Надю.
- Вот такие наши дела, - проговорил тихо Игорь. - Осиротели мы. Но надо жить и делать своё дело. Мы только не знаем, когда нам придётся умирать. Каждому - своё. Нас теперь трое вешняковских друзей. Не пропадём. Главное - пережить это трудное время. А там будет полегче. И всё эти машины! Сколько их развелось в стране! Я бы пьяных за рулём сажал бы на десять лет в тюрьму!
- А что стало с водителем самосвала? - спросил я,
- Он под следствием. Приходила жена водителя к Наде, просила его простить. А как гада простить за две человеческие жизни? Хорошо, что не удрал. Сообразил, что будет ещё хуже. Но и жаль его немного. Надя не знает, как правильно поступить. Просит нашего совета. А я тоже не знаю, что делать. И Лена не знает.
А ты?
- Я бы не простил, - сказал я, - Он загубил двух человек. Нельзя прощать такое. Чтобы другим было неповадно.
Раздался длинный звонок. Это была Вера.
- Ну, как дела? - спросила Вера. - Я звоню сюда, потому что дома никто не отвечает.
- Матвей со мной, Вера, - успокоил я жену. - Не волнуйся. Сегодня девять дней. Нам очень грустно.
- Папа, - сказал Олег. - Я очень расстроился, когда мне мама всё рассказала. Даже плакал. Мне уже домой захотелось. Надоело здесь. Я прошу маму уехать пораньше.
- Отдыхайте до конца, - сказал я. - Я подожду. Маме надо подышать морским воздухом. Возьмите себя в руки. Дай маме трубку.
- Вера, - сказал я. - Если вам там стало надоедать, возвращайтесь. Решайте сами, что-то Олег жалуется на скуку.
- Нам тут немного надоело, - призналась Вера. - Каждый день одно и то же. Но билеты уже заказаны на двадцать пятое. Десять дней как-нибудь проживём. Ты там тоже потерпи. Скоро увидимся. Привет Лене, Игорю и Наде.
Я вернулся с Матвеем домой. Настроение было неважное. Всё у меня валилась из рук. Тоска сжимала душу. Тоска тяжёлая и безжалостная. Надо что-то делать. Но что? Я стал делать уборку в квартире. Гудел пылесос. А я работал и работал. И квартира моя засверкала. И мне стало чуть-чуть полегче. Слава Богу!
На другой день я уехал на дачу. Поспела клубника. Надо её собрать и съесть.
Я приехал на дачу. Собрал клубнику. Попил чаю. Посидел под яблоней. Подышал. Выпил рюмочку. Хорошо было на даче! Хорошо! Только скучновато одному. Но скоро приедет Вера с Олегом. И жизнь завертится. Надо только немного продержаться до возвращения Веры и Олега.
Девятнадцатого июля вся страна приготовилась смотреть открытие Олимпийских игр. Игорь и Лена обещали приехать ко мне.
Мы сидим за столом, пьём водочку и наблюдаем  открытие Олимпийских игр. Зажжён олимпийский огонь. Вот старый и дрожащий Брежнев объявляет Олимпийские игры открытыми.
Мы смотрим на праздничное представление на Футбольном поле, на шествие команд. Как их мало приехало! Но игры всё-таки состоятся.
В это время раздаётся звонок.
- Привет, - говорит Вера. - Ты один?
- Игорь с Леной у меня. Смотрим игры.
- Всем привет, передаю трубку Олегу.
- Папа! - кричит Олег. - Здорово показывают игры. Красота! Вы смотрите?
- Смотрим, Олег! Тут дядя Игорь и тётя Лена.
- Папа! Мы скоро приедем. Ты там не скучай. Я читаю английскую книжку. Мы с мамой играем в дурака. Гуляем по городу, купили много альбомов и открыток. Собираем на пляже янтарь. Но мне здесь всё уже надоело. Хочу домой и на дачу. Ты будешь нас встречать?
- Конечно, Олег. Обязательно встречу.
Стало теплее на душе. Пообщался с женой и сыном. Скоро они приедут. Какой тяжёлый месяц выдался! Какой удар! И Веры с Олегом нет рядом. Матвей где-то у своих друзей. Эх, Матвей, Матвей! Не сложился как-то у нас контакт. В чём дело?
- Не горюй, - утешает меня Игорь. - Мы пока вместе. Нас не так легко сломать. Сердцем и печёнками чувствую, что что-то скоро произойдёт в нашей стране. Видел, как плохо выглядит Брежнев? Как только его не будет, так и начнётся что-то в нашей стране. Но что? И как? Остаётся только гадать. Мы подождём. Ждали больше. А теперь всё может измениться через год или два. Только бы не было ядерной войны. Это самое страшное. Там победителей не будет. Тогда наступит конец света, полный мрак и пустота.
Открыт балкон. Справа открыта дверь в другую комнату. И если немного включить своё воображение, то кажется, что мы сидим на палубе корабля, а по обе стороны деревья, дома, солнце.
Нас только трое. Мы смотрим на экран телевизора, на живописное представление, и не забываем пропустить ещё по одной рюмке. Мы всё время чувствуем, что нет здесь ещё двоих, тех двоих, которые теперь спят вечным сном в сырой земле. И временами нам кажется, что они даже сидят с нами вместе за столом, только их не видно. Они превратились в невидимок. Но мы как бы слышим их голоса:
“Как прекрасна наша жизнь, - говорит Нина. - Надо жить и дышать с наслаждением воздухом нашей планеты. Надо радоваться жизни! Надо любить жизнь. Надо всё время творить во имя этой жизни!”
А потом раздаётся голос Виктора: “Машина у меня на ходу! Скоро поедем в далёкое путешествие. Поедем на север. Доедем до самого Архангельска. Половим рыбу. Насушим грибов. Наберём ягод. Поехали все вместе!”
Но это только нам кажется. Они могли бы так говорить, когда были живы. Эх, Виктор и Нина! Ну почему вам так не повезло? Почему? Почему именно в это утро и в этой точке произошло смертельное столкновение? Лучше бы Виктор не покупал машину! Лучше бы выехали чуть попозже или пораньше и разминулись с этим проклятым самосвалом! Но координаты места и времени пересеклись именно в этой временно-пространственной точке. Именно в этой точке. Неужели есть на свете судьба? Неужели всё было заранее какими-то высшими силами предопределено? Кто его знает. Мы ещё слишком мало знаем о внутренних и таинственных законах нашей жизни. Когда-нибудь, лет через пятьсот, всё прояснится. И люди научатся предвидеть критические точки своей жизни. И сумеют предотвращать катастрофы. Когда-нибудь, но не сейчас.
Мы сидим, смотрим телевизор, пьём водку, думаем о погибших друзьях, думаем о будущей жизни. Надо жить дальше, раз мы появились на этом свете. Надо жить и улучшать по мере сил этот сложный современный мир. Надо честно делать своё дело. А эмоции оставить глубоко в душе.
- Когда пойдёшь в отпуск? - спрашивает меня Игорь.
- После окончания этих игр. Надо отдохнуть. Буду сидеть на даче.
Я провожаю Игоря с Леной до остановки  трамвая. Я рад, что они навестили меня.
- Заезжай к нам в любое время, - говорит Игорь мне. - Держись.
Двадцать пятого июля неожиданно умирает Владимир Высоцкий. Его песни слышны в каждой квартире.
Москва потрясена. Похороны Высоцкого  превращаются в огромную демонстрацию.
В своих песнях, которые он пел под гитару, Высоцкий критиковал нашу систему. Он ничего и никого не боялся. И вот нет его. Не выдержало его сердце  напряжения этой давящей эпохи. И артист он тоже был классный.
Уходят самые лучшие. Жаль. Но народ никогда не забудет Володю Высоцкого, потому что Высоцкий любил и жалел свой народ. И боролся за его счастье, как только мог. Он просто не мог молчать. Такой у него был характер. Эмоции и нервы разорвали его сердце.
Спасибо тебе за всё, Володя! Побольше бы было таких людей на нашей земле!
Я держусь. Считаю дни и часы, И через два дня вместе с Матвеем я встречаю Веру и Олега на Белорусском вокзале.
Мы едем на такси, Олег весь светится радостью. Он - дома.
- Давайте поедем завтра на дачу! - просит Олег.
Дома образцовая чистота. Накрыт стол. На столе букет цветов.
- А ты молодец! - хвалит меня Вера.
Мы садимся за стол. Я открываю бутылку шампанского, и мы пьём за возвращение.
А потом смотрим телевизор. Показывают Олимпийские игры. Вера рассказывает об отдыхе в Паланге. Олег показывает горсть янтаря, который они набрали на пляже. Потом убегает на улицу. У меня спокойно на душе. Наконец-то все дома, На другой день мы едем на дачу. Поспела смородина и крыжовник. Мы собираем смородину на варенье. День пролетает незаметно.
- Хорошо дома! - говорит мечтательно Вера.
Потом я рассказываю Вере подробно о гибели Виктора и Нины. Она слушает. Описываю похороны. Кто что говорил. Кто был. Как вела себя Надя.
- Грустно всё это и тяжело, - говорит Вера. - Я там плакала целый день. Живёшь и не знаешь, что будет с тобой через минуту, через час, через день. Это - судьба.
Я не спорю с Верой. Пусть будет судьба.
В субботу, второго августа, я должен дежурить в ректорате всю ночь. А вдруг что случится? Мне звонит ректор и просит меня осмотреть на всякий случай всё здание.
Я ложусь на диван и пытаюсь понять, зачем я должен провести ночь в ректорате. Кого мы боимся? И чего мы боимся?
Я ворочаюсь на диване. В голову лезут всяки мысли. Неужели я тоже когда-нибудь умру? Мне вдруг становится страшно. И буду я тогда лежать в могиле. И меня не будет на этом свете. Как же так? Зачем же я тогда родился? И пусть я проживу даже сто лет, но всё равно придётся умирать. И зачем только люди знают, что им придётся умирать? Хорошо бы умереть на ходу. Упал - и нет тебя. Сразу. Чтобы не ждать со страхом прихода смерти. Сколько же я ещё проживу на этом свете? Сколько? Мне надо ещё очень много сделать. А смерти бояться не надо. Я же не трус. Все умрём. Чем я лучше других? Надо просто торопиться в этой жизни и всё время быть в движении. Надо успеть сделать все намеченные дела. Только цели себе надо ставить реальные. Побольше вкалывать, и меньше грустить. Но как тут не грустить?
Заснуть мне так и не удалось. Под утро ко мне зашёл комендант здания, бывший офицер.
- Не спится? - спросил он.
- Не привык спать на диване. Скорее бы домой.
- У меня есть кое-что с собой. Не желаете со мной разделить компанию? А потом я Вас отпущу домой. Мне всё равно сидеть тут до двенадцати дня.
- Можно, - согласился я. - А как с закуской?
- Найдём и закуску. Я сейчас.
Комендант вернулся с пухлым портфелем, из которого вытащил бутылку водки, огурцы и помидоры, зелёный лук, хлеб и бутылку минеральной воды.
- У Вас всё капитально продумано, - похвалил я коменданта.
- Мы - люди военные, - сказал довольный комендант. - Приходилось мотаться по всей стране. А выпивка и закуска - везде первое дело. Все контакты начинаются с этого. Ну, давайте! За конец этих чёртовых игр. Надоели они мне хуже горькой редьки. Всё время звонки из всех инстанций. Чего мы боимся? Я этого никак не пойму.
Ми выпили по сто грамм. Запили нарзаном. Закусили. Передохнули. И пошёл у нас мужской разговор. Обо всём.
- В Польше какая-то заварушка началась, - сказал комендант. - Слушал по “Голосу Америки”. Бастуют рабочие в Гданьске. Выставили требования. Создали свой профсоюз “Солидарность”. Всё время называют какого-то рабочего Валенсу. Дела там, видимо, начинаются серьёзные. А мы тут в игры играем. Нехорошо может всё в Польше закончиться. Я уже не говорю про Афганистан. Там мы увязли крепко. Всю правду нам не говорят. Так, какие-то крохи. Почему там идёт война? Почему наша армия не может там навести порядок? Пока я ничего не могу понять. Вот встречусь со старыми друзьями, тогда всё узнаю.
- И мне тогда скажите, - попросил я. - Я тоже хочу знать, что там происходит на самом деле. Я слышал только, что привозят оттуда погибших ребят и тихо хоронят. За что они там погибают? Какой мы там выполняем интернациональный долг? Мне кажется, что Афганистан и Польша - это всё звенья новых событий. Они могут вызвать в нашей стране сильные изменения. Да не дай Бог, умрёт наш дорогой Леонид Ильич. Тогда всё и покатится неизвестно куда.
- Правильно рассуждаете, - похвалил меня комендант. - Молодец. Имеете голову на плечах. Всё рассказу. На меня можете всегда положиться.
Комендант внимательно посмотрел на меня. Что он хотел этим сказать?
- Буду иметь в виду, - ответил я. - Не имей сто рублей, а имей сто друзей.
- Ещё по сто грамм? - предложил комендант, - Раз начали дело, его надо заканчивать. Не бойтесь. Закуска, хорошая. Ешьте колбаску. И сразу поезжайте домой. А дома сразу в постель, к обеду будете свеженький как огурчик.
Мы выпили ещё по сто грамм. Расположились мы за столом ректора. Вот будет потеха, если сейчас войдёт ректор! Надо поскорее сматывать удочки.
- Вы верите в наш строй? - спросил меня вдруг комендант. - Только честно. Не бойтесь. Я не стукач.
- Не очень, - ответил я осторожно. - Тридцать пять лет прошло после окончания войны, а жизнь никак не можем наладить. И хлеб закупаем за рубежом. Своего не хватает. Уровень жизни низкий. Везде одни запреты. И никакой свободы. Свобода только на словах. А на деле и шагу нельзя ступить.
- Всё верно, - согласился комендант. - Всё правильно. А что делать? Скажите мне честно. Что нам делать?
- Надо что-то делать, - ответил я. - Нельзя сидеть молча и покорно. Надо что-то делать. А так мы ещё сто лет просидим. Надо протестовать, не молчать. А там и другие за тобой потянутся.
- Страшно, - признался комендант. - А если у тебя жена и дети? А тебя выгонят с работы и посадят в тюрьму? Что тогда будет с детьми? Если бы человек мог жить без еды и питья, другой разговор. Бороться надо тем, у кого нет семьи. А с семьёй много не наборешься. Вон генерал Григоренко пытался выступать. А его в психиатрическую больницу засадили. Солженицына выслали из страны. Буковский тоже сидел. Сахарова выслали.
- Это верно, - согласился я. - Но их имена известны во всём мире. И мы о них знаем. И народ наш слышал о них. Мы знаем, что не все согнулись, есть и герои. Нам надо брать с них пример. И хотя бы не делать подлостей, не поддерживать этот режим, не поднимать руку на собрании. Эти имена для нашего народа как факелы. Они навечно войдут в историю нашей страны. Они расшатывают потихоньку эту систему. Рано или поздно она рухнет. А если бы народ бросился все как один на штурм Кремля как французы на Бастилию. Всё бы сразу развалилось. Конечно, были бы и погибшие. Без этого не обходится.
- Перевелись у нас герои, - сказал комендант. - Сложили свои головы на войне. А других посадили. Некоторые спились. Другие перепугались. Но вы правы. Надо что-то делать. Большое спасибо за компанию и за хорошую и честную беседу. Мы ещё встретимся и поговорим обо всём.
- Как Вас зовут? – спросил я.
- Иванов Сергей Кузьмич.
11
Дома я проспал до обеда. А потом к нам приехали Игорь с Леной. Решили вместе посмотреть окончание Олимпийских игр.
Всё было красиво и немного грустно. Особенно грустно, когда Миша, талисман игр, поднялся высоко и скрылся за горизонтом. И было в этом полёте что-то символическое. Миша улетал, а вслед ему лилась грустная песня.
- Вот так и мы куда-то летим в неизвестность, - сказал Игорь. – А вот где приземлимся? На меня в последнее время часто наплывает тоска. Не могу без Виктора работать в полную силу. Я понимаю, что мне надо держаться, но очень тяжело. Если бы не Лена, я бы, наверное, запил горькую.
- Больше одной рюмки ему не даю, - сказала Лена. - Я всё понимаю, Нам надо держаться. Потом станет легче.
- В Польше идёт что-то непонятное, - сказал Игорь. - Какая-то забастовка.
- Мы пока всего не знаем, - ответил я. - Надо регулярно слушать “Голос Америки”. Там дела идут серьёзные. Интеллигенция замахнулась на всю систему. Подняла рабочих, создала свободный профсоюз. Надо внимательно следить за событиями. Может быть, это вообще начало кардинальных событий?
Закончились игры. Я посадил Игоря и Лену на такси.
- Держитесь! - сказал я им. - Нам надо почаще встречаться.
На другой день мы уехали на дачу. Я отдыхал как мог. Лежал под яблоней на раскладушке. Ходил с Олегом в лес и разводил костёр. Олег любил собирать дрова и бросать ветки в костер. Потом мы кидали сырую картошку, потом ели её, запивая чаем из термоса.
На березах появились жёлтые листья. Это уже первое напоминание об осени.
Четырнадцатого августа мы опять поминали Виктора и Нину. Сорок дней.
Собрались все друзья. Вера была со мной. Игорь позаботился о столе. Одной бы Наде не управиться с закусками и напитками.
Я опять много говорили о погибших. Опять говорил директор, говорили учителя, говорил Игорь, говорил я.
- До сих пор не забуду, - говорил Игорь, - как мы в первую военную зиму расчищали дорогу от школы до Рязанского шоссе. Помню, как пилили и кололи дрова. Хорошее было время! Верили в нашу победу. И всё было так просто. Все думали об одном: разобьём немца, а там пойдёт счастливая мирная жизнь. Но получилось всё как-то буднично. И ещё два года жили по карточкам. Но вот теперь у многих свои квартиры, а люди недовольны. Так, наверное, будет всегда. Жизнь кажется прекрасной только в мечтах. А в реальности она рассыпается на длинный ряд дней, где и хорошее и плохое. Эх, жизнь! Давайте ещё раз помянем наших погибших друзей!
Наш директор расчувствовался. Он обнимал нас на прощание.
- Не горюйте, ребята! - сказал он нам. - Все там будем. Вам ещё надо жить и жить. Витя и Нина прожили пятьдесят лет. Это тоже хороший срок. После них осталась Надя. Не забывайте её. И ко мне заходите. Не стесняйтесь! В любое время.
Я, Игорь, Лена, Вера и Матвей ещё долго сидели у Нади. Уходить не хотелось.
- Жди на день рождения, - сказал мне Игорь. - А может, и раньше увидимся.
Остаток августа я провёл на даче. Время тянулось. Мне уже захотелось на работу. И я обрадовался, когда подошло первое сентября.
Олег пошёл в седьмой класс, Матвей учился последний год. Ему оставалось сдать государственные экзамены и защитить диплом.
И всё опять завертелось. Жизнь шла, вроде, своим обычным ходом.
Наш институт готовился отметить свое пятидесятилетие. Ждали, что институт наградят орденом. Для празднования сняли зал в кинотеатре.
А двадцатого сентября я ждал гостей. Мне стукнуло пятьдесят один год.
Приехали Игорь, Лена и Надя. Пришли Хитров и Коротков с жёнами. Народу было немного. Пришла сестра Таня.
Сначала выпили за меня. Потом помянули моих родителей. Потом пили за детей. За нашу дружбу. За всё хорошее. За мир во всём мире. За Вешняки. Помянули Виктора и Нину. Чтобы земля была им мягким пухом.
А потом женщины ушли на кухню, а мы стали говорить о политике. В Польше разворачивались интересные события. Рабочие и интеллигенция укрепляли свой профсоюз “Солидарность” и теснили правящую рабочую партию. Наши правители пока в основное наблюдали.
- А если наши двинут туда войска как в Афганистан? - спросил Коротков.
- Не двинут! - сказал убеждённо Хитров. - В Афганистан двинули, так весь мир ополчился против нас. Побоятся наши старцы пойти на такой шаг. После Чехословакии сколько было шума? Придумают что-нибудь другое. Но вообще поляки молодцы. Там творились большие безобразия. Все начальники имели виллы, любовниц. Их чада ходили на голове. А народ всё это видел, и терпение народа лопнуло. Правительство Польши пошло на все условия рабочих, лишь бы прекратить забастовку. Но народ не утихает. Что-то будет. Может, и к нам перекинется? А? Вот будет заварушка. А что? Всё может быть.
- Всё может быть, - согласился Игорь. - Всё может быть. И всё начнётся неожиданно. Нам надо быть всё время готовыми к решающим событиям. Каждый день надо быть готовым. Я чую сердцем, что вот-вот начнётся в нашей стране кутерьма. Как жаль, что Нина и Виктор не дожили! Сейчас бы радовались вместе. Но ничего. Будем вкалывать и за них.
- Как с народом у нас? - спросил Хитров. - Есть ли пополнение?
- Есть, - сказал Игорь. - Я подобрал на работе пару надёжных ребят.
- Есть, - ответил я. - Один выпускник факультета. Отличный парень.
- У меня тоже есть два кореша, - сказал Коротков.
- У меня тоже есть двое надёжных людей, - добавил Хитров. - Но в целом это маловато. Расширять сильно тоже опасно. Сгорим как бабочки в огне. Я тоже чувствую, что наступает ответственное время. Надо быть начеку.
- Я потихоньку расклеиваю свои листовки, - сказал Игорь. - Пока не попался. А там будет видно.
Мы долго сидели в тот вечер. Пели песни военных лет. Пили водочку дальше. Расстались после двенадцати. Я посадил сестру на такси вместе с Игорем и Леной. Тут же была и Надя. Потом пошёл к дому. Сел у своего парадного. Смотрел на звёздное небо. Думал о жизни.
Что она теперь принесёт мне эта жизнь? Заранее ясно: будет много хорошего, но и плохое тоже не обойдёт меня стороной. Знать бы заранее, где подстелить соломки. Да разве узнаешь? Жизнь идёт по каким-то своим внутренним законам. Накапливаются какие-то изменения. А потом следует взрыв. Ясно, что в стране тоже будет взрыв. Но когда? Дождусь ли я этого? Остаётся только терпеливо ждать, работать, воспитывать детей и делать своё дело, помогая всем людям, какие встретятся на моём пути.
В понедельник, двадцать второго сентября, наш институт отмечал своё пятидесятилетие. Нас наградили орденом Дружбы народов. Орден вручили на торжественном заседании в зале кинотеатра, ибо наш актовый зал не смог вместить всех гостей.
Я сидел в президиуме рядом с Козловым. А с утра институт поздравляли институты города Москвы. В ректорате накрыли столы с винами и закусками. Мы уже с Козловым прилично выпили с утра. Козлов разошёлся. Всё время разговаривал, махал руками.
После торжественного заседания, перед концертом, мы зашли в гостевую комнату, где сели опять за стол. Рядом со мной сидел известный космонавт с двумя золотыми звёздами на груди. Он оказался простым и скромным парнем.
- Страшно в космосе? - спросил я его.
- Терпимо, - ответил космонавт.
На другой день мы устроили приём для делегаций институтов иностранных языков из других регионов страны.
Мы сидели в уютном зале ресторана “Метрополь” и слушали речи наших гостей. Я совсем притомился от этих праздников. А начались они у меня в мой день рождения.
На другой день мы опять принимали наших гостей в институте, потом доставали им билеты, потом провожали.
У меня осталась ещё часть от положенного двухмесячного отпуска, и я уговорил Козлова отпустить меня отгулять эти три недели.
- Куда-нибудь поедешь? - поинтересовался Козлов, - Сходи в местком, может достанешь путёвку в дом отдыха.
Я заранее предвкушал, как я буду отдыхать эти три недели. Я зайду в свою институтскую библиотеку и наберу гору толстых журналов. И всё буду не спеша прочитывать. Надо понять, куда нас зовут современные авторы, и как они отвечают на вопросы нашей современности. Козлов привёз из-за границы роман Солженицына на немецком языке “Август четырнадцатого”. Солженицына я боготворил за его повесть “Один день Ивана Денисовича”.
А вечерами буду смотреть Футбольные матчи по телевизору или ездить с Олегом на стадион. Красота! Будем ужинать с водочкой, картошечкой и селёдочкой. А перед сном буду гулять по своей улице, встречаться с жильцами дома, которые в это время выгуливают своих собак. Я буду вести с ними разговоры о жизни, о собаках, о политике, об угрозе войны. А перед сном ещё почитаю. По утрам буду спокойно лежать в кровати, пока не высплюсь. Только вот днём бывает скучновато, когда все уходят из дома. Но это не надолго. В час дня приходит Олег из школы. Потом приходит Вера с работы, и мы обедаем. А там и конец отпуска. Может быть, сумею сходить с Верой в Большой театр. Она страшно любит оперу. Надо доставить ей такое удовольствие.
Отпуск мой быстро пролетел, я вышел на работу опять. Подошёл день рождения Олега. Тринадцать лет. Уже тринадцать лет. Неужели ему будет двадцать, тридцать и сорок лет? Но тогда меня уже наверняка не будет на свете.
Приехали Дарья, Игорь с Леной и Надей. Пришли Хитров с Коротковым. А до их прихода были одноклассники Олега. Вера угостила их чаем с конфетами и тортом.
Олег бурно радовался подаркам. Он считал, сколько ему было подарено вещей. Здесь были и книги, и ручные часы, и джинсы.
Мы сели за стол. Выпили за Олега, за родителей.
- Куда будешь поступать после школы? - спросил Игорь Олега. - Поступай к папе.
- Пока не знаю, - ответил Олег. - Мне ещё учиться четыре года. Может, и к папе пойду. Там будет видно.
- Ну, что нового, братцы? - спросил нас Хитров. - Опять наша жизнь покатилась неизвестно куда? Разве я не прав? Опять всё пошло по-старому. Всё будет по-прежнему! – сказал Косыгин Брежневу. Словно не было событий ни в Польше, ни в Афганистане. А ведь в Афганистане погибают наши ребята. И все молчат. Приучены уже десятилетиями молчать. Что мы делаем в Афганистане? Что мы там потеряли?
- Не трави нам душу, Иван! - попросил Игорь. - Нам тоже тяжело. С голыми руками на автоматы и танки бросаться? Найдётся таких горстка, и погибнет зря.
- Если сидеть на месте и ждать, то ничего не случится, - ответил Хитров. - Но ты тоже прав, Игорь. Поэтому так горько на душе. Ну до каких пор мы будем ещё оставаться рабами? До каких? Я уже могу не дожить. Мне за шестьдесят. Надо что-то делать, ребята. Я буду ещё резче выступать на партсобраниях. Пусть выгоняют с работы. Зато совесть будет чиста.
- Будь поосторожней, Иван! - попросил Игорь. - Будь похитрее. А то ещё упекут тебя в тюрягу. А оттуда путь только на тот свет.
У меня стало тревожно на сердце. Если Хитров выступит, я тоже не буду молчать. А у меня двое детей. Матвей ещё не встал полностью на ноги. А что будет с Олегом? Лучше об этом не думать. Лучше не думать.
А вскоре на факультете состоялось очередное партсобрание. Такие собрания мы проводили раз в месяц. Партком предложил нам обсудить тему “Об ответственности коммуниста”. Доклад делала наш парторг, Лида Китаева. Она бодро отбарабанила свой доклад, приведя в качестве примера наших лучших преподавателей. Назвала и отрицательные примеры. Поругала Короткова за опоздания на занятия. Но в целом отрицательных примеров было мало, потому что Китаева не хотела портить отношения с коллективом. Сегодня ты парторг, а завтра рядовой преподаватель, а тебе надо жить и работать с коллективом. И неизвестно, как тебе аукнется твоя принципиальная критика.
Начались прения. Китаева заранее попросила выступить нескольких членов партбюро. Присутствовал сам секретарь парткома Нуждин. Тема обсуждения была слишком серьёзной, и Нуждин отложил все свои важные дела. Кроме того, ему нужны были факты для предстоящего заседания парткома.
Выступали заранее подготовленные члены партбюро. Слово попросил Хитров. Нуждин не любил выступлений Хитрова. Они всегда несли с собой смуту и разные обострения. А отдуваться за всё придётся ему, Нуждину.
- Я согласен, - начал Хитров, - что коммунист должен отвечать за порученное ему дело. Это всем ясно. Для того мы и вступали в партию, чтобы внести свой личный вклад в развитие нашей страны. Но вместе с тем коммунист имеет право знать, что происходит в его собственной стране, и чем занимается его страна за пределами нашей Родины. И я не понимаю, что происходит в данный момент в Афганистане, почему оттуда привозят гробы с погибшими солдатами и офицерами, а это не скроешь. И почему мы не можем справиться с горсткой каких-то душманов. Насколько я осведомлён, там находится целая наша армия. И вообще, зачем мы вошли в этот Афганистан? Поэтому я прошу внести следующий пункт в наше решение: Просить партком организовать квалифицированную лекцию о положении в Афганистане. Пусть это будет закрытое партсобрание. Но мне лично очень хочется знать, сколько мы ещё времени будет находиться в этом Афганистане. Мне не совсем понятно, за что отдают свою жизнь наши люди в Афганистане.
- Разрешите мне? - попросил слова Нуждин.
- Я не хотел выступать, - начал Нуждин, - но выступление коммуниста Хитрова мне очень не понравилось. Можно подумать, что здесь выступал не доцент Хитров, а ученик средней школы или студент первого курса. Я не понимаю, зачем коммунист Хитров так нагнетает обстановку. Есть газеты, есть телевидение. Мы люди взрослые и должны понимать, что наша армия выполняет там свой интернациональный долг. И нечего сгущать здесь краски. У нас в мирное время в армии погибают люди по разным причинам. А там идут бои с душманами. Я квалифицирую выступление коммуниста Хитрова как неправильное и непродуманное. Что скажут другие коммунисты?
- Я не согласен с мнением нашего секретаря парткома, - сказал я, волнуясь. - Хитров имеет право ставить вопросы, если ему что-то неясно. Мне тоже не всё ясно с Афганистаном. Но я бы здесь добавил ещё и события в Польше. У нас в газетах мало освещают события в Польше. Я также считаю, что нам пора пригласить знающего лектора, который бы нам всё подробно и чётко рассказал. Мне кажется, что вообще в мире наступают события, которые могут иметь серьёзные последствия в будущем. Мало ли что может случиться. Мы, коммунисты, должны быть в курсе всех дел. И коммунисту Нуждину не следует нашу инициативу гасить. За этот пункт резолюции мы должны проголосовать.
- Я тоже поддерживаю выступление Хитрова, - сказал Коротков. - Мы же не школьники, в конце концов! Мы имеем право на полную информацию. Я лично до сих пор толком не могу понять, за что воюют наши ребята в Афганистане! В мирное время погибают наши люди. Пусть сами афганцы разбираются, что им делать в своей стране. А наши матери теряют своих сыновей. А если из-за  этого разразится мировая война? Что тогда? С нас много спрашивают, но и мы должны быть в курсе дел. На мой взгляд, в этом Афганистане сам чёрт не разберётся. Кто там с кем воюет. Амин, Тараки, Бабрак Кармаль? Я ничего толком о них не знаю, и о партиях тоже не знаю. Была апрельская революция, потом ещё одна революция. А нам-то зачем туда лезть? А главное - теряем людей. Мы должны знать всё!
- Не нравится мне ход вашего собрания, - сказал Нуждин. - Начали хорошо, а кончили за упокой. Хорошо, что я сам сюда пришёл. Придётся обсудить работу вашей парторганизации на заседании парткома. Все три последних выступления я нахожу крайне незрелыми. Так и партбилет можно потерять!
- Прощу без угроз! - крикнул Хитров. - Я под пули на фронте шёл! А ты пугаешь меня парткомом! Значит, коммунист должен всю жизнь молчать и выполнять слепо всё, что ему скажут?
- Только без демагогии, - огрызнулся Нуждин. - И фронт  здесь не стоит вспоминать. Сейчас мирное время. И совсем другие задачи стоят перед страной.
- А я как бывший фронтовик имею право сразу спросить, если мне что-то неясно, - не сдавался Хитров. - Но сначала надо проголосовать за этот пункт резолюции.
Большинство коммунистов, напуганное угрозой Нуждина, провалило этот пункт. Многие воздержались. Хитров, Коротков и я остались в меньшинстве.
- Ты с ума сошёл? - ругал меня в деканате Козлов. - Ты что прёшь на рожон? А о детях ты подумал? Схватишь выговор на парткоме. Могут снять с должности зам декана. А как я потом буду работать? Искать нового заместителя? Я не могу с женщиной работать. Я привык к тебе. Теперь придётся тебя защищать на парткоме. И с меня тоже спросят, куда смотрел я? Помалкивайте в тряпочку и живите себе спокойно. Теперь вся история дойдёт до райкома партии. И будут нас склонять в течение года. И всё этот Иван. Не может никак забыть свой фронт! Сходили бы в шашлычную, выпили по стакану коньяку - и болтай себе сколько угодно. Подвёл ты меня. А теперь получается, что на факультете есть группа коммунистов, которая критикует наше руководство. Вы понимаете, на что вы втроём замахнулись? Теперь только надежда на то, что Нуждин всё спустит на тормозах. А если он сейчас побежит в райком, да всё ещё переврёт, тогда жди грома. Не было печали, черти накачали.
После собрания мы пошли вчетвером в кафе “Крымское”.
- Не робей, братцы! - шутил Хитров. - Поругают и оставят в покое. Мы же просим прочитать нам лекцию о международном положении. Что в этом плохого?
- Теперь всё зависит от Нуждина, - ответил Козлов. - Ты зря, Иван, кричал на него. Он - человек злопамятный. Но ему тоже неинтересно раздувать ваши выступления. Рикошетом может ударить и по нему. Думаю, что поставят вам на парткоме на вид за незрелые выступления. Вам только не надо горячиться на заседании парткома. Сидите молча. И поменьше рассуждайте. Авось, всё и обойдётся. А теперь выпьем за нашу жизнь, и чтобы не было никакой войны!
Дома я позвонил Игорю и рассказал о партсобрании.
- Обойдётся, - успокоил меня Игорь. - Времена меняются. Зря не нервничай. А может, и заседания парткома не будет. Пройдёт время и всё уляжется. Сейчас ваш Нуждин советуется с ректором, потом пойдёт в райком и всё обсудит. Но всякое может быть. В крайнем случае, получишь выговор. А если снимут с должности зам декана, подработаешь на переводах или частных уроках. Французы говорят, что расстраиваться надо тогда, когда есть причина для расстройства. А у тебя пока только предположения.
- Когда увидимся? - спросил я Игоря.
- На ноябрьские праздники. Приезжайте с Верой после демонстрации. В крайнем случае, мы можем заехать. А можно восьмого, на другой день. Ещё созвонимся.
Меня удивило поведение Веры. Она внимательно слушала мой разговор с Игорем.
- Не переживай, - успокоила меня Вера. - Вы правильно поступили. Хватит молчать! Пожурят вас и оставят в покое. Не расстраивайся. Всё будет нормально. А на хлеб мы всегда заработаем. Матвей скоро закончит институт. Не пропадём. Выше голову, Николай Матвеевич!
Мы выпили с Верой по рюмке водки. Закусили. И мне стало легче.
12
Через три дня состоялось заседание парткома. На повестке дня были давно намеченные вопросы. Наше партсобрание было в “разном”.
Информацию сообщил Нуждин.
- Хорошо, что я оказался на этом партсобрании, - начал Нуждин. - Сначала всё шло нормально. Всё обсудили. Собирались уже подводить черту. А потом вдруг выступил Хитров, и в резкой форме стал доказывать, что от коммунистов утаивают события в Афганистане и в Польше. Тон выступления носил агрессивный характер. Я сразу же выступил, и попытался поправить коммуниста Хитрова. Но в поддержку Хитрова выступили заместитель декана Лугин и преподаватель Коротков. К сожалению, декан Факультета Козлов промолчал. И мне непонятно, почему коммунист Козлов не пожелал выступить. У меня сложилось впечатление, что названные коммунисты осуждают политику партии и правительства, хотя прямо об этом и не говорили. Мне кажется, что мы должны заслушать названных коммунистов  и вынести своё решение.
- Я хочу высказать свое мнение, - начал Козлов. - Ничего особенного я  не увидел в выступлении Хитрова. Кроме желания коммуниста разобраться, что происходит в названных странах. Мне кажется, что бывший Фронтовик Хитров болеет за свою страну, и ему не всё равно, что происходит и в Польше, и в Афганистане. И он попросил прислать в институт хорошего лектора и всё подробно рассказать. Но тут выступает Нуждин, и в резкой форме обрывает коммуниста Хитрова как мальчишку. Здесь обстановка немного накалилась. В поддержку Хитрова выступили Лугин и Коротков. Я не хотел выступать, потому что не хотел на партсобрании критиковать секретаря парткома. Вот и всё. Ничего страшного не произошло. А если мы и дальше будем раздувать этот мелкий инцидент, то придёт комиссия райкома, а там и горком может вмешаться. В общем, получится так, что высечем сами себя. Мы хорошо знаем этих коммунистов. Это толковые ребята. Надо пойти навстречу инициативе Хитрова и пригласить лектора ЦК КПСС. Пусть он нам всё расскажет, чтобы в дальнейшем не возникали подобные вопросы. Положение, на мой взгляд, в Польше сложное и запутанное. Я до сих пор не понимаю, откуда у них появилась организация “Солидарность”. Партия это или свободные профсоюзы? И чем всё это может закончиться? И с Афганистаном то же самое. Там же, как я понимаю, идёт война. Гибнут наши люди. Почему? Нужно ли было туда вводить наши войска? Видимо, нужно. Но опять надо всё разъяснить. Почему мы не должны знать, что там происходит? Я предлагаю организовать квалифицированную лекцию о международном положении на закрытом собрании. И ограничиться данным обсуждением. Ничего страшного не произошло. А парторгу Нуждину надо больше доверять своим коммунистам. Только не обижайтесь на меня. Вас тоже занесло. Вот мы сейчас поговорили и успокоились. И каждый сделает для себя выводы. Ясно одно: международная обстановка сложная. И мы все должны быть начеку. И должны знать, что происходит в мире в любой точке земного шара. У меня всё.
Члены парткома дружно проголосовали за предложение Козлова и разошлись.
А вечером Лена и Игорь были у меня дома.
- Дёшево отделались, - сказал Игорь. - Теперь КГБ возьмёт вас троих под свой прицел. Будьте всё время начеку. С этой организацией шутки плохи. Ни одного лишнего слова. Я на себя удивляюсь. Пока цел. Но будут изучать все наши связи, и ко мне начнут приглядываться. Волков бояться - в лес не ходить. В мире пошёл процесс. И неизвестно, чем всё закончится! Жаль, нет с нами Нины и Виктора. Пусто стало без них.
Седьмого ноября мы явились к восьми часам на демонстрацию. Как всегда рыскал вдоль колонны Нуждин. Как всегда, мы “грелись” в своём подъезде: торопливо и по-воровски. Как всегда, кричали громко “ура!”, проходя мимо родного райкома партии. Как всегда, бежали вниз по Кропоткинской улице. А потом долго стояли у бассейна “Москва”.
- Когда же закончатся эти демонстрации? - спросил я Хитрова. - Не можем же мы ходить и ходить лет сто или двести?
- Никто этого знать не может, - ответил Хитров. - Думаю, что осталось недолго. Всё может внезапно закончиться. Пока Лёня жив, будем ходить. А я протяну недолго. Сердечко побаливает. Не увижу ничего нового. А новое обязательно будет!
После демонстрации зашли в кафе “Крымское”. С нами пошёл и Козлов.
- Заходил ко мне наш уполномоченный КГБ, - сказал Козлов. - Расспрашивал про вас всех. Намекал мне, что не мешало бы сменить заместителя декана. А я дал всем вам хорошую характеристику. Он остался мною недоволен. Так и ушёл ни с чем. Будьте осторожнее, ребята.
- Ничего они нам не сделают, - возразил Хитров. - Там тоже люди работают, и понимают, что наша лодка дала течь. Конечно, будут за нами слегка посматривать. Постараются в нашу компанию внедрить какого-нибудь шустрого паренька. Так что нам нельзя терять бдительности. И при посторонних не болтать лишнего. И Игорю надо сказать, чтобы он был поосторожнее. Они теперь изучают все наши связи. Но нам надо сражаться дальше. Я буду выступать на каждом партсобрании. Не могу больше молчать. Иногда вот думаю - за что я проливал свою кровь на фронте?  Все скажут мне: за Родину. Верно - за Родину. Но не за такую, какую мы сейчас имеем! Загажена наша Родина полностью. И как теперь отмывать? А тут ещё угроза мировой войны, да не простой, а термоядерной. Вот и соображай, что теперь делать. Родину надо спасать. Люди сидят в тюрьмах и домах умалишенных за нашу Родину. А мы тут пока только чирикаем. Но и то хорошо. Не замкнулись на своей карьере и зарплате, на своём садовом участке, на своей автомашине. Есть ещё люди, которые думают о Родине. И Родина наша не пропадёт.
- Ребята, - сказал Козлов. - Я впервые от вас слышу такие речи. Я никогда вас не заложу. Но я не борец. У меня двое детей. Я не могу вот так как вы всё критиковать. Да и боюсь я всего этого. Но если что-нибудь будет нужно, я всегда помогу. Слишком сильна эта система. Она добровольно не уйдёт со сцены. Будет борьба. Может пролиться много крови. Мы не знаем внутренних законов хода истории. И не можем предполагать, чем всё закончится. Всё может быть. И война может разразиться. И сверху могут произойти разные послабления. Кто предполагал, что мы будем так жить после Октябрьской революции? Кто-то и предполагал. А большинство сражалось за счастливую жизнь. Кто предполагал, что будут расстреляны самые лучшие кадры? Кто предполагал, что какой-то грузин закабалит всю страну? Никто. А он был похлеще Ивана Грозного. Наверное, можно было избежать и этой страшной войны. Так и сейчас. Мы не можем знать наверняка, куда пойдёт история. Что с нами будет? Поживём - увидим.
- Всё это так, - сказал Хитров. - Но мы не должны сидеть на месте. Мы должны раскачивать маховик истории. А иначе превратимся в стадо баранов.
- Это верно, - согласился Коротков. - Государству нужны такие бараны. Это очень удобно.
Дома у меня уже был накрыт стол. Через час должен приехать Игорь с Леной и Надей.
Я прилёг отдохнуть. Устал после этой демонстрации. Да и выпил с друзьями.
-. Вставай! - растолкал меня Игорь. - Так все праздники проспишь!
Мы сидим за столом. Поминаем Виктора и Нину. Как их сейчас не хватает! Одно утешение, что прожили они по пятьдесят лет, и Надя продолжает их род. А мы их будем помнить всегда. И будем бороться за лучшую жизнь для наших детей.
Матвей и Надя уходят в другую комнату. У них свои разговоры. А мы с Игорем потягиваем водочку и обсуждаем положение в мире.
- Наделали вы шума у себя в институте, - сказал Игорь, - Теперь будут органы изучать нашу компанию. И на меня обязательно выйдут. Мне тоже надо быть начеку. Но бросить свои опусы я не могу. Сейчас начинаются в мире значительные события. Особенно интересно разворачиваются дела в Польше. Они там копают глубоко. Хотят изменить общественный строй. Как всё дальше развиваться будет? А в Афганистане, по-моему, мы увязли надолго. Жаль, что погибают молодые ребята. И не сообщают, сколько мы там уже потеряли. Нечего нам там делать! Заведёт нас этот Лёня Брежнев неизвестно куда. Откинет копыта - и спрашивать не с кого. И ни одного слова критики в его адрес. А нас на работе ругают за любую мелочь. Ладно. Будем оптимистами! Когда приедешь в Вешняки? Надо нам побродить и в школу заглянуть. Одному бродить тяжело. Приезжай завтра!
- Приеду, - пообещал я.
- Стареем мы с тобой, Коля, - продолжал Игорь. - Шестой десяток нам пошёл. А это уже кое-что. Жаль, что не доживём до больших событий. А может, и доживём? Я на работе растерял всё своё здоровье. Лена меня ещё поддерживает. А то бы давно сыграл в ящик. Выпивку тоже пора бросать. Но без выпивки нам с тобой нельзя. Жить совсем станет скучно. А так посидим, поговорим, душу отведём. Что-то грусть на меня напала. Ты меня извини! Приезжай завтра обязательно. Я буду ждать. Сходим на кладбище. Приедешь?
- Приеду обязательно.
- Спасибо, Коля! А вообще надо нам поменьше трусить! Нельзя всю жизнь дрожать. Противно! Я верю, что к концу века всё в нашей стране наладится. Нам надо только дожить до этого времени. И мы обязательно доживём. Верно я говорю?
- Верно, Игорь. Всё верно. Мы обязательно доживём.
На другой день я поехал в Вешняки.
- Поезжай без меня, сказала Вера. - Я что-то устала. Только не пей там много!
Я доезжаю на метро до станции “Рязанский проспект”. Выхожу на улицу и вижу свою старенькую школу. Её теперь оштукатурили. Стала она жёлтого цвета. Я смотрю на окна нашего класса. Куда же летит наше время? И куда оно нас несёт? К счастью или к бедам? Как всё здесь изменилось! Дома, дома: пятиэтажные, девятиэтажные, и выше. Где эти милые дачи, утопающие в зелени? Где Детская улица, по которой мы часто возвращались домой? Разрезала наш бывший посёлок широкая улица Паперника. Она кончается мостом, который перекинулся через железную дорогу и убегает в Кусково. Всё здесь перемешалось. Обычный район Москвы, удалённый от центра. И только церковь своими куполами и крестами напоминает о Вешняках. Да станция. Но почти всё здесь стало другим. Нет старой почты, нет аптеки, нет продуктового магазина, где я во время войны отоваривал свои карточки. И только поезда проносятся мимо, а народ волнами идёт от станции. А что здесь будет лет через сто? А через пятьсот? Что? Может, и дороги этой не будет, а будут летать персональные вертолёты? Или весь транспорт уйдёт под землю? А церковь останется. И только она будет напоминать о старых Вешняках. Стоит со времён Ивана Грозного! И ещё тысячу лет простоит.
- Я уже заждался! - приветствует меня Игорь. - Звонил тебе домой. Садись! Всё готово. Пропустим по стопочке, а потом съездим на кладбище. Втроём: я, ты и Лена. Надю не будем расстраивать. Пусть она немного придёт в себя. У неё, вроде, с твоим Матвеем дружба?
- Кто их знает? - ответил я.
Через полчаса мы едем на автобусе на Кузьминское кладбище. Долго стоим у могилы. Надо делать памятник. Нам грустно. Мы плачем. Как тяжело без Нины и Виктора. Почему так жестоко нас бьёт судьба?
Я подошёл к могиле своих родителей. Долго стою молча. Думаю о прошедшем, настоящем и будущем. Когда-нибудь придётся и мне лечь рядом с ними. Но это, конечно, будет не скоро. Я ещё поживу на этом свете. Начинается интересное время. Надо дерзать, надо ставить перед собой цели. И не превращаться в ограниченного обывателя.
Мы идём назад. И я вспоминаю, как ходил этим путём в Кузьминки к Ларисе. И всё это кануло в прошлое. И наша жизнь по каким-то своим законам идёт вперёд. Вперёд? А что там впереди? Тук-тук-тук! - вдруг застучало моё сердце.
13
Полетели ноябрьские дни. А за ними и декабрьские. И шли какие-то бои в Афганистане, и бурлила Польша.
В институт приехал лектор ЦК КПСС. Он выступил на закрытом партийном собрании. Начал нам говорить о событиях во всем мире, о происках американского империализма, об угрозе термоядерной войны. А потом перешёл к Афганистану. Мы вынуждены были ввести туда наши войска, потому что американцы хотели установить свои ракетные установки на Гиндукуше, и тогда бы они смогли поразить всю Западную Сибирь. А этого допустить было нельзя. В стране нашлись прогрессивные силы, которые выступили против режима Амина и призвали наши войска на помощь. И сейчас там идут бои с бандитскими группировками, которые укрылись в горах. Обстановка там, по словам лектора, непростая. Но наши войска контролируют положение. В Польше положение посложнее. Реакционные круги решили при помощи несознательных рабочих свергнуть социалистическое правительство. И там тоже постарались американцы. Придумали профсоюз “Солидарность”. На самом деле это реакционная партия, которой заправляют враги социализма. Для виду во главе стоит там рабочий Лех Валенса. Но дело там намного сложнее. И вообще международная обстановка сильно осложнилась. Возросла угроза термоядерной войны. И нам приходится туже затягивать свои пояса, чтобы быть готовыми к любой вражеской вылазке. Коммунистам надо быть теперь всё время начеку. Разъяснять населению всю эту сложную обстановку. Вот и в вашей парторганизации вспыхнули споры по поводу событий в Афганистане и в Польше. И всё это нормально. Только не надо горячиться. Партия контролирует все эти события. И мы надеемся, что всё останется под нашим контролем.
Мы шли в кафе “Крымское”. Я, Хитров, Коротков и Козлов.
- Всё ясно? - спросил нас Хитров. - Или есть вопросы?
- Ничего нового этот лектор не сказал, - ответил хмуро Коротков. - Самой сути он не коснулся ни по Польше, ни по Афганистану.
- Дела разворачиваются серьёзные, - сказал Хитров. - Главное - это Польша. Наши обязательно вмешаются. Но войска туда вводить побоятся. Эх, пожить бы ещё лет двадцать! Чувствую, что в мире многое в скором времени изменится.
- Столько мы не проживём, - сказал Коротков. - Пьём много и переживаем за всё. Много живёт только спокойный и хитрый обыватель. А мы сгорим быстро.
- Это как сказать, - возразил я.
- Поосторожнее будьте, ребята, - посоветовал нам Козлов. - К вам и так КГБ приглядывается. Придерутся к пустякам и уволят с работы.
- Рабы мы бессловесные! - крикнул Коротков. - И зачем мы только воевали за такую страну? Сколько жизней положили!
- В своей стране мы без немцев разберёмся, - ответил Хитров. - И сами же наведём у себя порядок. Но вести себя надо поосторожнее.
Незаметно подошёл Новый год. Что он нам принесёт? Прошедший год был ужасен. Мать схоронил, Виктора с Ниной потеряли. Хватит этих смертей!
Все силы надо положить на семью. Надо ещё Матвея поставить на ноги. Здорово бы было, если бы у них что-нибудь получилось с Надей. Я бы тогда расплакался от радости.
Матвей уехал отмечать Новый год к Наде. Там у них собиралась своя компания. А я сидел за столом с Верой, Дарьей и Олегом. Мы проводили старый год и встретили Новый. Потом легли спать. Зачем нарушать режим из-за этого “Голубого огонька”?
Первого января ко мне приехали все мои друзья: Хитров, Коротков, Игорь, Лена и Надя с Матвеем.
Получилось весёлое застолье. Надо немного и разрядиться. После нескольких рюмок заговорили о жизни.
- Ничего нового в этом году не будет, - сказал Игорь. - Всё катится по накатанной колее. И ещё несколько лет, наверное, будем так катиться. Пока Лёня не отбросит штиблеты. А если это случится, вот тогда и начнётся неразбериха, которая неизвестно чем закончится. Пойдёт борьба за власть. А наш брат будет страдать. Мы как всегда будем покорно молчать. Всё может быть. Тут точно ничего не угадаешь.
- Не доживу я до того времени, - печально сказал Коротков. - Я грешен тремя мужскими грехами: курю, пью и женщин очень люблю. А мужское сердце такой нагрузки не выдерживает. Либо курить и пить, либо пить и женщин любить.
- К сожалению, прогресс двигается голубиными шагами, - сказал со вздохом Хитров. - Ждёшь-ждёшь чего-то нового, а жизнь течёт и течёт себе по-старому. А потом вдруг что-то новое. Надо нам всем, братцы, сесть на диету и пожить ещё лет десять. Столько времени наш Лёня не протянет. А нам надо жить и готовиться к решающим изменениям.
В январе я с братьями отметил год со дня смерти матери. А потом мне пришлось лечь в больницу: меня уже четыре года мучила грыжа. Десять дней в больнице мне показались вечностью. Потом долечивался месяц дома.
А дни летели стремительно куда-то в неизвестность. В марте группу преподавателей и сотрудников наградили в связи с пятидесятилетием орденами и медалями. Было много радости, обид и разочарований. Мне достался значок “Отличник высшей школы”. И на том спасибо.
А в конце марта наш местком организовал поездку в Ясную Поляну. Несколько раз я проезжал мимо этой Ясной Поляны, когда ездил в родную деревню. А теперь решил поехать: так можно до самой смерти откладывать. И не пожалел. Хотя кругом лежал снег, я сразу проникся духом великого писателя. Вера была со мной. Мы внимательно осматривали каждый экспонат в музее. Большое впечатление на меня произвёл подлинный дневник Толстого, который он начал в восемнадцать лет. Поразил меня и план Бородинского сражения, который Толстой набросал карандашом, когда ездил на Бородинское поле. А когда немцы в начале октября ворвались в Орёл, то музей Толстого был уже эвакуирован. Я вспомнил книгу Гудериана “Воспоминания солдата”, которую я прочитал в подлиннике. Он писал, что его солдаты и офицеры ничего не тронули в этих зданиях. Они заняли только одно здание для ночлега. Он знал, что здесь жил знаменитый русский писатель.
И когда мы ходили по территории Ясной Поляны, когда стояли у могилы великого писателя, нам казалось, что он смотрит на нас откуда-то из небес и отечески нас критикует. Экскурсовод рассказывал, что Толстого несколько раз видели идущим пешком в Москву, и при этом он всё время говорил, что он плохо знает Россию. Часто он выходил на главную дорогу, ведущую из Москвы в Крым. Раньше эту дорогу называли Муравский шлях. И тут проходило много странников. Толстой присоединялся к ним, и слушал, слушал свой народ. Здесь он набирался силы и народной мудрости. Здесь он обдумывал свои произведения. А по утрам любил тихо объезжать Ясную Поляну верхом. И всё думал, думал о нашей сложной жизни, пытался угадать дальнейшую судьбу России. Три раза писал письма царю, но ни на одно не получил ответа. И я вспомнил, как рассказывала мне мать, что мой дед ездил хоронить Толстого. Это сообщение меня сильно поразило. Он бросил свое хозяйство (дело, правда, было в ноябре, когда не было много работы) и поехал за сто вёрст хоронить Толстого.
Назад я ехал приподнятый и окрылённый. Я ещё раз задумался о своей жизни. Что меня ожидает впереди? Что будет с Верой и сыновьями? Сколько лет я проживу на этом свете? И что будет со страной, когда умрёт Брежнев? И когда он умрёт? Уже еле ходит. Ему бы сидеть дома да писать мемуары или удить рыбу. А он стоит во главе такого государства. Понимает ли он, что мы идём куда-то не туда? Наверное, ему всё равно. И это обидно. А вокруг него члены Политбюро поют дифирамбы. Зачем? Кто же думает о народе? Никто, видимо, не думает. С голоду, вроде, никто не умирает - и слава Богу!
Стремительно проносится апрель. Каждый день занятия, звонки, беседы со студентами. Наступает тридцатое апреля. В деканате стоят свежие берёзовые ветки. Студенты делают бумажные цветочки и навязывают их на ветки. Наша колонна должна выглядеть как майский сад.
До этого я ходил на инструктаж правофланговых в райком партии, затем в партком нашего института, затем Козлов инструктировал нас на факультете.
Первого мая мы уже стояли около нашего института и строились в колонну. Хотя погода была тёплая, мы пошли вчетвером в парадное и “погрелись”, закусив, чем Бог послал.
У Нуждина был серьёзный и озабоченный вид, словно решалось что-то большое и важное.
Шли машинально, прикидывая, когда мы пройдём Красную площадь.
А после Красной площади зашли в своё кафе поговорить и обсудить ход демонстрации.
И всё было у нас, как и в былые года: и коньяк, и закуска, и споры.
Я заторопился домой. Матвею исполнялось двадцать пять лет. Надо как следует отметить. И мы быстро разошлись.
- Наконец-то! - сказала Вера, когда я вошёл домой. - Дел полно. А мы ещё хлеб не купили. Сходи, Коля, и купи всё. Я тебе напишу на бумажке.
А потом приехал Игорь с Леной, сыном Андреем и с Надей. Пришли приятели Матвея из учебной группы. Через три недели Матвей должен был защищать диплом.
- Давно не виделись, - сказал мне Игорь. - Мог бы и заехать.
- Заеду, когда куплю машину, - отшутился я.
- Лучше не заводи, - сказал грустно Игорь. И мы оба подумали о Викторе и Нине.
- За стол! - скомандовала Вера.
Сначала выпили за Матвея. Потом за родителей, то есть за меня и Веру.
И пошли за столом разговоры. Молодёжь вышла на балкон покурить и поболтать. За столом остались взрослые.
- Летит время, - вздохнула моя Вера. - Летит. Давно ли мы с Колей сидели перед нашим институтом на скамейке и зубрили теорию языка. А было это всё двадцать девять лет тону назад. Господи! Как же быстро летит время! Мы уже почти старики. И ничего не поделаешь…
В конце мая Матвей защитил диплом. Наконец-то! Теперь будет зарабатывать свои деньги. Мы ему подарили магнитофон.
А потом побежал июнь. И мы решили втроём поехать в Палангу. Матвей будет караулить квартиру и ездить на дачу.
Быстро пролетал июнь. Но прежде чем ехать в Палангу, надо было помянуть Виктора и Нину. Пятого июля исполнялся год.
Мы собрались на квартире, где теперь жила одна Надя. Пришли самые близкие. Был директор, были учителя из школы. Приехали и с работы Виктора. Набилось в маленькой квартире больше двадцати человек.
Выло грустно. Говорили краткие речи и пили за погибших не чокаясь.
С утра мы все были на кладбище. Положили цветы на могилу.
К вечеру стали расходиться.
- Не увидимся до августа, - сказала Вера. - Не скучайте здесь. Держись, Надя!
На другой день мы сели на поезд и поехали на запад.
Проехали Смоленск. Проехали Витебск. Наступил вечер, мы въехали в Прибалтику. Хотелось всё посмотреть, но было темно. Уже бросились в глаза чистота и порядок, а также аккуратные домики. Все какое-то другое.
Рано утром мы были в Паланге. На такси доехали до санатория. Нам выделили комнату на троих. Сразу побежали на пляж. Но вода для меня была прохладная.
После обеда ходили по городу. Полюбовались собором. Поражала чистота на улицах. Это была другая страна.
Зашли на рынок и купили фруктов. Вечером позвонили Матвею. У него было всё в порядке. Жаловался только на сильную жару.
Днями я ходил вдоль пляжа в одних трусах и загорал. Было приятно смотреть на море. Оно притягивало и успокаивало.
Олегу здесь очень нравилось. Он с удовольствием нырял в холодную воду, лакомился вишней, а вечерами съедал по два мороженого.
В Москве в это время стояла жара. А здесь было хорошо: прохладно, спокойно и немного скучно.
Литва сильно походила на Германию. Это и не удивительно. В пяти километрах проходила старая германская граница, и там ещё стоял типичный немецкий дом с черепичной крышей, смотрителя границы.
Новые знакомые предложили нам съездить в Калининград, бывший Кенигсберг. Мы ехали по Куршской косе. Осмотрели домик Томаса Манна, где он любил отдыхать летом. Мы ехали среди огромных сосен. И наконец въехали в бывшую Восточную Пруссию. Было вокруг довольно пустынно. Значит, эту область наши русские жители освоили слабо.
А вот и бывший Кенигсберг. Типичные немецкие дома. Но есть и новые здания. Казалось, что город спит глубоким сном. Посмотрели могилу Иммануэля Канта. А рядом разрушенный наполовину собор. Деньги на восстановление собора давно отпущены, но никто пока не берётся за восстановление. На Королевской горе, где стоял замок, город строил высотное здание, но было неясно, сколько ещё лет продлится эта стройка. Вроде бы и наш город, но вроде и немецкий. Что делает с городами и территориями история? И что будет с этим городом в третьем тысячелетии?
Наступил день отъезда. Тридцатого августа мы сели на поезд и помчались в Москву. Утром мы были в Смоленске, и тут уже всё дышало скопившимся зноем. И чем ближе к Москве, тем жарче становилось.
Белорусский вокзал встретил нас адовым пеклом. Матвей встречал нас. Он быстро нашёл такси. Через сорок минут мы были дома.
- Господи, как хорошо дома, - говорила Вера. - Вокруг свои вещи. И можно любому позвонить. Завтра поеду на дачу. Там, наверное, всё заросло.
- Я тоже поеду, - сказал Олег. - Поем крыжовника и смородины. Рыбу буду удить в нашем пруду.
А я на другой день вышел на работу, и стал помогать Козлову проводить вступительные экзамены.
- Ты там в море купался в своей Паланге, - сказал Козлов, - а я тут подыхал от жары! Включайся в работу!
Я смотрел из окна на толпу родителей, которые с волнением поджидали своих детей. Сколько страданий было на их лицах! И зачем только проводят эти экзамены? Ведь на Западе их нет. Неужели нельзя брать с запасом? А потом пройдёт естественный отсев. Пусть каждый в течение года или двух лет доказывает своё право учиться в нашем вузе. А какая нервная нагрузка на этих семнадцатилетних детях? Сколько разрушенных надежд? Сколько горя и слёз? Зачем всё это? Зачем? Чтобы найти своё место в жизни? Чтобы зарабатывать свои сто тридцать рублей в месяц? А чтобы получать больше, надо закончить аспирантуру, написать диссертацию, и только годам к тридцати ты будешь получать приличную зарплату. Когда уже почти пролетела молодость и деньги не так нужны. Что у нас за система? Никакой перспективы для способного человека! Каждый должен тянуть свою лямку за сто пятьдесят или двести рублей. Можно податься в военные, но это уже потеря свободы, а иногда и жизни.
Август пролетел быстро. Игорь и Лена отдыхали на юге. Вера и Олег сидели на даче. Я коротал свои вечера в одиночестве, прочитывая последние номера толстых журналов. И очень удивлялся, как конструируют ловкие авторы производственные и семейные конфликты, не задевая ни политики, ни пороков нашей системы. И создавалось впечатление, что жить в нашей стране можно, что мы двигаемся к коммунизму, и что система наша хорошая и справедливая. Только вот попадаются на работе отдельные подлецы и карьеристы, которые создают склоки в коллективе, попадаются сварливые жёны, да мужья-пьяницы, из-за которых рушится семейная жизнь. А те авторы, кто повидал войну и даже не повидал, спокойно продолжали разрабатывать военную тему, доказывая, что в страшной войне с немцами победил наш строй, победила дружба народов во главе с нашей родной коммунистической партией.
- Иди в местком, - сказал мне в конце августа Козлов. - Там тебе предлагают тридцатипроцентную путёвку в санаторий в Монино. Беги скорее, пока её не перехватили! Теперь ты понимаешь, как я о тебе пекусь и забочусь?
Я пошёл в местком и получил путёвку в санаторий с заболеваниями желудка. Как раз для меня. Врачи находили у меня гастрит, и советовали соблюдать диету. Я взял эту путёвку. Подлечусь, посижу на диете, почитаю книги, поброжу по лесам, спокойно отдохну, никуда не торопясь.
Матвей часто ездил к Наде в Вешняки. Я чувствовал, что у них намечается что-то серьёзное. Это было бы здорово! Сыграем свадьбу на всю Европу!
Наступило первое сентября. Олег пошёл в восьмой класс. А Матвей на работу в своё НИИ, где ему положили оклад в сто тридцать рублей. Как же он будет содержать свою семью? Без родителей пропадёт.
В начале сентября мой бывший студент подбросил меня на своей машине в санаторий.
Меня поселили на первом этаже. Моим соседом оказался инвалид войны. У него не было правой руки. Он работал в колхозе. И был он старше меня всего на четыре года.
Мы пошли с ним после обеда гулять. Рядом протекала Клязьма. А через двести метров в Клязьму впадала Воря. В Сукманихе протекала тоже Воря. Вокруг санатория лес. Мой сосед говорил мало, и мне приходилось вытягивать из него всё, что он мог рассказать о войне. Был он на фронте всего полгода. Рядом разорвался снаряд. Ему оторвало руку. И всё. Полежал в госпитале. А в июне сорок пятого приехал в свою деревню. Девки не давали ему прохода - единственный жених на всю деревню. Он сразу женился. Пошли дети. Сначала было трудно с одной рукой. А потом приспособился. Теперь выдали бесплатно автомобиль “Запорожец”. В общем, жить можно. Только жена надоела. А в деревне не разгуляешься. Через час всё будет известно.
В санатории было много инвалидов Отечественной войны. Они резались почти все время в “петуха” или ходили по аллеям и говорили о своих болезнях. Больше всего их возмущала обстановка в Польше.
- Куда только смотрит наше правительство? - кричали они. - Совсем обнаглели эти поляки! Мы за них кровь проливали, а они хотят разогнать свою рабочую партию! Двинуть туда надо одну армию, как в Чехословакии! Сразу примолкнут!
- Не можем мы этого сделать после Афганистана, - пытался объяснить я. - Была Чехословакия, был Афганистан. Весь мир настроен против нас. Нам не безразлично общественное мнение.
- А Вы в партии? - спросил меня пожилой инвалид.
- Да, я член партии, - ответил я.
- Странно, - проговорил инвалид. - Рассуждаете как беспартийный. Странно. В Польше рушится наша система. А Вы так спокойно рассуждаете. Мы не можем пустить там события на самотёк. После Польши пойдут события и в других социалистических странах? Что тогда? А там может перекинуться и к нам. Нельзя нам стоять в стороне.
Инвалид смотрел на меня как на врага нации. От такого можно всего ожидать. И я вдруг понял, что говорить с этими людьми о нашей политике бесполезно. Они были твёрдо уверены в победе коммунизма во всём мире. Это был лишь вопрос времени. Своим участием в войне они вложили лепту в будущую победу коммунизма. И никто не должен сомневаться в победе нашей идеологии.
У моего соседа закончился срок путёвки. Мы тепло попрощались, обменялись адресами, хотя в душе понимали, что больше никогда не увидимся. А на другой день ко мне подселили нового человека.
- Кузьма Иванович, - представился он. - Будем знакомы. Фронтовик. Работаю на фабрике швейным мастером. Мне сказали, что Вы не курите. Это хорошо. Я тоже не курю.
Я стал потихоньку расспрашивать Кузьму Ивановича о войне. И из него полились рассказы один за другим. Сразу видно, что ему нравится рассказывать о войне. Я слушал и удивлялся.
Кузьма Иванович был старше меня на пять лет. Значит, когда началась война, ему было всего семнадцать лет. Он тогда учился в ремесленном училище в Смоленской области. Когда подошли немцы, училище эвакуировали под Горький. Было голодно. Каждый день Кузьма Иванович бегал в военкомат и просился на фронт. Но только летом сорок второго его призвали в армию. А осенью он попал под Ленинград. Там тоже голодали. Пайка не хватало. Он попал в госпиталь.
- В госпитале я стал доходить, - рассказывал Кузьма Иванович. - Хлеба давали в день по двести пятьдесят грамм. Приварок слабый. А около госпиталя было много крыс. Они ели трупы и расплодились ужасно. И вот мы стали на этих крыс охотиться. Набьём несколько штук. Разведём костёр, сварим и едим. Мясо неплохое, есть можно.
- Не может быть! - восклицал я. - Я бы ни за что не стал есть!
- Голод заставит, - ответил Кузьма Иванович. - Если бы не эти крысы, я бы тогда не выжил. А потом стало полегче. Потом меня взяли в разведку. Ленинград тогда обстреливали дальнобойные орудия немцев. И нам приказали уничтожить одну такую пушку. Одели нас в немецкую форму. Наш лейтенант говорил по-немецки. Подкрались мы к такой пушке. Уничтожили боевой расчет, пушку взорвали. Нас стали преследовать. Дело было в конце августа. Немцы шли за нами с собаками. Забрались мы тогда в болото и сидели в нём три дня до подбородка в воде. И никто не просудился. Целых три дня сидели молча. Немцы решили, что мы утонули. И ушли. А мы добрались до своих, выпили водки и завалились спать. Наградили нас орденами Красной Звезды. Потом нашу часть перебросили на Украину. Там меня бросили в ближнюю разведку. Научили притворяться немым. Я тогда был худой, ростом маленький. Вертелся с котелком около немецких кухонь. А сам глядел, где танки, где штаб, где другие части. И в ближний лес. Там меня поджидает радист. Он сразу передаёт нашим, и тут как тут наши самолеты прилетают бомбить. И тогда немцы стали меня подозревать. Раза два стреляли над ухом из пистолета. Несколько раз били ремнём. Но я всё вытерпел. Пока наши не подошли. И за это мне дали ещё один орден Красной Звезды. Потом втянулся. Часто ходили за языками. На Эльбе встречался с американцами. За это время меня наградили двумя орденами Отечественной войны. В самом конце войны ранило в живот. Лежал в госпитале. А тут приходит в госпиталь командир и предлагает ехать на парад Победы в Москву, потому что у меня четыре ордена было. Я сразу выписался из госпиталя, и в Москву. Там нас гоняли целый месяц. Сколько раз смотрел парад Победы, а себя ни разу не узнал. А потом зачем-то вызвался служить на Сахалине. Посмотреть мне там всё хотелось. Демобилизовали меня только в сорок седьмом году. Приехал в Москву. Брат у меня служил в милиции. Он и меня устроил в милицию. Но мне там не понравилось. А жить негде было. Я тут расписался с женщиной. У неё был ребёнок. Жили в бараке. Стал работать каменщиком. Ребята меня научили. Квартиру мне не давали. Писал письма во все инстанции. Дали только лет десять назад, когда наши бараки стали ломать. Живём мы с женой в однокомнатной квартире. Сын женился, у него своя квартира.
- А свои дети есть? - спросил я.
- Своих нет, - ответил Кузьма Иванович. - Вырастил приёмного. Жену я свою любил. Погуливал, конечно, но аккуратно. А потом у меня язва желудка открылась. Я бросил курить и пить. Семь лет терпел. Потом сделал операцию. Теперь могу пить, ничего у меня не болит. На Фабрике мне дали путёвку, каждый год мне дают путёвки. Не обижают. Наградили меня орденом Ленина. На работе меня уважают. Всё у меня пока хорошо. И слава Богу!
14
Двадцатого сентября с утра я поехал домой отмечать свой день рождения. Я уже соскучился по дому. Санаторная жизнь стала мне надоедать. Был воскресный день. И мне не терпелось увидеть своих.
Я видел красные гроздья рябины, золотые листья берёз. Душа моя пела от радости, хотя мне и исполнилось уже пятьдесят два года. Старик. Но старик молодой.
На меня вдруг нахлынуло восторженное настроение. Весь мир казался мне прекрасным. Я смотрел на красивую девушку, которая стояла около тамбура и не садилась. Видимо, боялась помять свой костюм. Если бы все женщины были такими красивыми! Вот бы жизнь была!
К обеду должны подъехать мои друзья. Я сильно по ним соскучился. Мне пятьдесят два года. Ещё поживу на этом свете. Надо бы женить Матвея. Пойдут внуки. И если Матвей женится на Наде, то во внуках соединится кровь Веры и моя с кровью Нины и Виктора.
А вот и дом.
Я целую Веру, здороваюсь с сыновьями. Вера уже накрывает на стол.
Первыми приезжают Игорь, Лена и Надя. Матвей сразу уводит Надю в свою комнату.
- Давно не виделись, - говорит Игорь. - А жизнь идёт дальше. Меня назначили начальником главного управления. Теперь я член коллегии и получаю кремлёвский паёк. Стыдно, конечно. Но от пайка не отказываюсь. Есть надо. А зарплата не такая уж большая. И машина теперь у меня персональная. Жить можно.
Подошли Хитров и Коротков. Козлов тоже заскочил на часок.
- Приглашайте к столу, - сказал Коротков. - С утра выпить хочется.
- Прошу к столу, - пригласила Вера. - Всё готово! Садитесь, кто где хочет.
И пошло у нас веселье. Пили за меня, за моих родителей, за моих детей. За Веру. За дружбу. За Русь. За женщин. За мир. За жизнь. За любовь.
Потом женщины ушли на кухню пить чай, а мы заговорили о политике.
- В Польше дела разворачиваются круто, - сказал Хитров. - Чем только всё это закончится? Неужели наши введут войска?
- Не введут, - сказал Игорь. - Побоятся. Придумают что-нибудь другое. Но поляки действуют смело. Создают боевые отряды. Видимо, надеются на поддержку американцев. Нас они перестали бояться. Молодцы! Так и надо.
- Осторожнее, братцы, - вмешался Козлов. - Не поздоровится вам, если все эти разговоры дойдут  до КГБ.
- Не дойдут, - сказал Игорь. - Тут все свои. Я предателей нутром чувствую.
- Жаль, не доживу я до этого, - вздохнул Коротков. - Пью много, курю много, и женщин не обхожу. А тут ещё халтура меня заела. Частные уроки - это каторга! Жить на что-то надо. Голодать я уже отвык. В войну и после войны наголодался. Отец с войны не пришёл. А мать работала уборщицей. Я студентом рисовал афиши и плакаты. Жили впроголодь. И только в Германии досыта наелся. Там и пить научился. Пожил всласть. Никогда не забуду той жизни. Двух немецких детей спас на озере. Они чуть под лёд не ушли. Медаль получил от Чуйкова. Именные часы. Всё в прошлом. Не надо ни о чём жалеть. Жаль, правда, что долго не протяну.
- Тебе надо подлечиться, - сказал Хитров. - Полежи в больнице. И всё пройдёт.
- Поздно, Иван. Какое теперь лечение, когда мотор каждую ночь барахлит? Поздно. Поживите вы за меня. За ошибки молодости надо платить. Помогите тогда только жене. А то ей трудно будет с двумя детьми. Парень-то не пропадёт. А девчонке надо помочь.
Мы тянули потихоньку водочку. Закусывали грибочками, солёными огурчиками, селёдочкой, запивая лимонадом и пивом.
Решили посидеть до утра: в полночь возвращаться поздно. А утром на такси все быстро доберутся домой.
Я решил побыть дома ещё денёк. Надоело мне в моём санатории гулять по аллеям и слушать инвалидов. Надо немного придти в себя.
Матвей повёз Надю на такси домой. Было видно, что дружба у них крепчает с каждым днём.
Олег долго сидел около нас. Ему налили шампанского, и он слушал и слушал наши разговоры. Парню уже четырнадцать лет. Что из него получится? У каждого своя судьба.
- А что происходит в Афганистане? - спросил Хитров Игоря. - Ты там трёшься около большого начальства. Должен всё знать.
- Не цепляй меня, - огрызнулся Игорь. - Все мы сидим в дерьме, кто глубоко, кто мелко. А в Афганистане дело дрянь. Они в своё время не покорились Александру Македонскому. Их не могли завоевать англичане. Народ очень свободолюбивый и воинственный. Им помогают западные державы. Всё у них есть. И деньги, и оружие, и солдаты. Американцы дают им самое современное оружие. Они никогда не сложат оружия. Скорее все погибнут, но не сдадутся. Подучили мы приключение на свою задницу. Это - наш Вьетнам. Там гибнут молодые ребята. Надо всё поскорее кончать. Но Лёня уже ничего не соображает. И всё катится дальше. Наши люди продолжают погибать или возвращаются инвалидами. Остаётся ждать смерти Лёни. Вокруг него полно лизоблюдов. Все пока толпятся около кормушки. Плакать хочется. Господи! Что же ждёт нашу страну? Боюсь, что может наступить катастрофа. И за всё будет расплачиваться простой народ.
- Такая уж судьба у России, - сказал Хитров.
- Выпьем на посошок, и домой! - скомандовал Игорь. - Уже четыре утра. А мне надо на работу.
Я посадил друзей на такси и вернулся домой.
- Стареем мы с тобой, - сказал я грустно Вере. - И ничего не поделаешь. Потихоньку плывём к финишу. Что будет с нашими детьми?
- Лет десять мы ещё поживем, - ответила мне Вера. - Медицина открывает новые лекарства. Авось, не пропадём.
К вечеру я поехал в Монино. А то ещё выпишут за нарушение режима. Или мой сосед разведёт в палате гарем.
Вера вызвалась проводить меня. Мы ехали с ней до Ярославского вокзала. Она посадила меня в электричку и стояла около окна, пока поезд не тронулся.
Было сладко на душе от такого внимания. Хорошая у меня семья. И мне ничего не страшно. А пока я ещё поживу и кое-что сделаю на этом свете. Главное - буду творить добрые дела, пока это в моих силах.
А вот и мой санаторий. Кузьма Иванович встретил меня как родного.
- А я уже по тебе соскучился, - сказал мне Кузьма Иванович. – Всё время один и один. Ни одной бабёнки не подцепил. Одни старухи в санатории. Я по рынку пошастал. Предлагал одной на дому починить швейную машинку, а она говорит, что муж часто приходит с работы, проверяет её. Я звал её сюда, а она побоялась. Ничего не вышло. А я без бабы больше трёх дней вытерпеть не могу. Схожу ещё раз на рынок. Может, что и обломится. Ты мне тоже мешаешь. Отвлекаешь меня всё время, а мне тут надо обязательно переспать с какой-нибудь кралей. Медсёстры на меня не смотрят - староват я для них. И денег на подарки у меня нет. Не пропаду. Волка ноги кормят. Схожу в соседний дом отдыха. Там народ помоложе. А книги мне читать не хочется. Дома успею почитать. Сейчас надо ловить момент. Так ты дашь мне свой адрес? Я тебе дома за бутылку всё починю. И машинку швейную тоже. Дашь адрес? Или не захочешь больше со мной знаться?
- Приглашаю тебя в гости, Кузьма Иванович! Я рассказывал детям о твоих подвигах. Они уже ждут тебя. Угощу тебя водочкой и закуской. И с собой бутылку дам. А ты мне сделай дверцы на полатях, да небольшой столик для телефона.
- Всё сделаю! Не волнуйся. У меня руки золотые! Всё будет в лучшем виде. И материал привезу свой. Будем с тобой дружить, если ты, конечно, моей дружбой не побрезгуешь. На меня можешь всегда положиться. Не подведу. Недаром в разведке служил. Мне бы только сейчас где-нибудь бабёнку подцепить. Жена у меня совсем постарела. Менять её уже поздно. Всю жизнь прожили. А вообще-то я на свою жизнь не жалуюсь. На работе меня все уважают. Дай Бог каждому. Ну, я пошёл на улицу. Может, что-нибудь обломится.
Ещё неделю я прожил в своём санатории. Кузьма Иванович искал себе женщину, и кажется нашёл.
Я много ходил пешком, вдоль Клязьмы и вдоль Вори. И просто по шоссе. Иногда заходил в лес. Но кругом сновали гуляющие пенсионеры. Я думал о жизни. Старею. Жизнь катится к концу. Сколько ещё проживу? Увидеть бы внуков. Увидеть бы взрослым Олега. Пойдёт ли он в наш институт? Или не пойдёт? Давить на парня нельзя. А в Польше идут волнения. Неужели наши старцы из Политбюро введут туда войска? Тогда мы попадём в полную изоляцию от остального мира. А мне надо написать хорошее пособие по грамматике. Может, со временем получу звание профессора. Летит и летит время. И не знаешь, что ждёт тебя впереди. А может, лучше и не знать? Ведь кроме радостей обязательно будут беды и неприятности. Зачем же знать заранее о плохом? Вообще надо быть в этой жизни оптимистом. Ведь только один раз живёшь на свете. Один раз. Второго раза не будет. Выше голову, Коля! Надо впитывать в себя каждую минуту и каждую секунду. Пока у меня всё идёт хорошо. Домик на даче стал клониться на бок. Надо поправить фундамент. А может, построить новый? Денег пока нет. Негде подработать. А частными уроками заниматься неудобно, да и тяжко. Всех денег не заработаешь. Всё-таки отдыхать в санатории очень скучно. Кузьма Иванович мне всё о фронте рассказал. Надо уезжать домой. Там скопилось много непрочитанных книг. И русских, и немецких. Мало я с собой взял. В здешней библиотеке нет ничего интересного.
Наступил день отъезда. Бывший мой студент заехал за мной на машине. Я тепло простился с Кузьмой Ивановичем. Договорились встретиться, как только он приедет из санатория.
Через час я уже входил в свою квартиру. Что значит колёса! Как же хорошо дома! У меня ещё оставалось несколько дней отпуска. Можно почитать, заняться домашними делами, съездить на дачу. Встретиться с Игорем и Леной.
Двадцать второго октября Олегу исполнилось четырнадцать лет. После школы к Олегу пришли друзья из класса. Они пили чай, шумели, спорили. Вера угощала их чаем, кофе и пирожными. Было много конфет. Олег радостно смотрел на груду подарков. И это ещё не всё.
Вечером приехали Игорь с Леной и Надей, Хитров, Коротков и Козлов. Был хороший предлог встретиться. Посидеть. Выпить. И просто обменяться мыслями.
Каждый принес подарок Олегу. Олег смущённо улыбался, благодарил и бежал в другую комнату смотреть.
Я вспомнил сорок третий год, когда мне тоже было четырнадцать лет. Что я тогда видел? Да почти ничего. Да и купить было тогда ничего нельзя. Кое-что продавалось на барахолках, но цены были астрономические. Но жили, ждали Победы, и радовались жизни. А развлечение было одно - книги, да репродуктор. Но мы надеялись на прекрасное будущее, которое придёт после Победы. И будущее пришло. Только совсем другое: сложное, тоталитарное, бюрократическое и конформистское.
- Что нового в мире? - спросил Игоря Хитров. - Ты там всё-таки ближе к верхам.
- Слушаю иногда закрытые лекции о международном положении, - сказал Игорь. - Читают лекторы ЦК КПСС. Говорят всё открыто. Страшно порою слушать. В Польше была ужасная коррупция. Верхушка полностью разложилась. Один из министров завёл себе четырёх любовниц, и каждой построил виллу. А себе кроме всего прочего завёл охотничий домик в Кении. Вот народ и не вытерпел. Не желают признавать официальную власть. Наши не знают, что делать с этой Польшей. Процесс брожения может перекинуться в нашу страну. А может, уже и перекинулся. Во что всё это выльется? То ли гражданская война, то ли баррикады будут. То ли многих посадят. Всё пока в тумане. Тушим восстания в Берлине, в Венгрии, в Чехословакии. А Польша надеется на международную поддержку.
В это время встал Матвей и постучал по рюмке ножом.
- Минуточку внимания! - оказал Матвей. - Небольшое сообщение. Мы с Надей подали заявку в загс. Нас записали на одиннадцатое декабря, на пятницу. Приглашаем всех к нам на свадьбу. Пока ещё, правда, не решили, где будем отмечать свадьбу. Хотелось бы в ресторане. Не забудьте! Одиннадцатого декабря!
- Ура! - закричал Игорь, - Какие молодцы! Ура! Отмечать будем в ресторане! Я берусь заказать зал. И деньгами поможем. Приглашайте побольше гостей! Наверное, это будет ресторан в гостинице “Россия”. Там у меня есть знакомые. Ура!
Вера улыбалась, а потом заплакала. Мать есть мать.
- Ох и погуляем! - сказал мечтательно Коротков. - Люблю гулять на свадьбах. Только я приду с женой. А то один потом до дома не доберусь.
- За это мудрое решение надо выпить - предложил Хитров, - И не один раз.
Я смотрел на Матвея и Надю. Дай им Бог огромного счастья! И пусть они продолжат род человеческий дальше. В их детях будут четыре крови: моя, Веры, Виктора и Нины. Наконец-то мы породнились. А Виктора и Нины нет. Как хрупка человеческая жизнь! Гибнут люди и от пули, и от воды, и от машин, и от бандитов, и падают они из окон и с деревьев, попадают под поезда. Иногда умирают просто от горя. Одних судьба жалеет, а других наказывает. Неужели у каждого судьба определена заранее? Вряд ли. Видимо, всё решают объективные данные: характер, воспитание, условия жизни, эпоха, страна, семья, друзья и наставники. И если человек оказывается один на один с бедой, он погибает. Наверное, случай играет здесь большую роль. Кому как повезёт.
- Жить будем у нас, - сказала Надя тихо мне и Вере. - Вы не возражаете?
- Конечно, нет! - ответила Вера. - Вам надо жить отдельно. Будете создавать свою семью. Никто не должен вмешиваться в ваши дела. Только поменьше ссорьтесь! Ссоры убивают любовь. Прощайте сразу все обиды друг другу. Не отравляйте свою любовь всякими мелочами и недоразумениями. А на свадьбу денег наберём. Не беспокойтесь. Всё будет хорошо. Верно, отец?
- Всё верно, - согласился я. - Всё будет хорошо.
15
Наступило седьмое ноября. В восемь утра я стоял у входа в институт. Нуждин был строг и серьёзен. Сегодняшняя демонстрация была для него как всегда серьёзным экзаменом. Он посмотрел шеренги, безжалостно удалив посторонних. Проверял оформление колонны, стяги, ветки, транспаранты. И чтобы состав шеренг соответствовал списку демонстрантов, который был утверждён на заседании парткома.
- Пора греться, - подмигнул нам Коротков, и мы забрались на третий этаж. Мы знали, что в переулке наша колонна простоит верных полтора часа. Можно немного и расслабиться.
На этот раз Хитров достал свой пузырёк с коньяком. Да Коротков добавил. Козлов всё время пугливо глядел на колонну: а вдруг Нуждин или ректор потребуют его к себе?
- Ещё за одну демонстрацию! - сказал Коротков. - Закусите колбаской. А вот и яблоки. Одно на двоих.
- Будем здесь, пока не двинется колонна, - сказал Хитров. - Тогда и мы тронемся.
- Я пойду, братцы! - сказал жалобно Козлов. - С меня спросят строго, если что-нибудь будет не так. Уж извините меня. Спасибо за угощение.
- Иди, делай свою карьеру, - пошутил Коротков. - А мы и так проживём свой век. Да и жить-то нам осталось не так уж много. Кролики мы все с вами! Трусим! Боимся лишнее слово сказать. Запугали нас всех как сусликов. Сами выбрали себе такую участь. Выполняем любую команду. Нельзя так жить дальше!
- А если с работы уволят? - спросил Хитров. - Чем детей кормить? Бороться можно, когда ты один. А так загубишь детей. И никто тебе не поможет. Потому что все боятся. Тридцать седьмой год сделал своё дело. Миллионы людей погибли. И каких людей! А мы ничего толком не знаем. Когда-нибудь узнаем всю правду.
В это время зашевелилась наша колонна. Мы быстро спустились вниз.
С криками “ура!” мы прошли мимо родного райкома партии. А потом побежали вниз по Кропоткинской. Потом долго стояли около бассейна “Москва”. Потом бежали опять. Наконец подошли к Красной площади. Здесь шли медленно, но без остановок. И опять шли сквозь ряды хмурых мужчин. И нас всё время подгоняли: не задерживайтесь!
За знамёнами промелькнули лица наших руководителей. Но генсека не было. Видимо, отошёл. Ну и ладно. Увидим в следующий раз.
Потом мы шли вдоль кремлёвской стены и думали, как и где нам отметить эту демонстрацию. Идти ли нам в кафе, или сразу разойтись по домам?
- Сейчас поедем по домам, а потом приезжайте ко мне, - сказал я. - Часа так в три. Берите жён. Потолкуем обо всём не торопясь.
- Горючее брать с собой? - спросил Коротков.
- Не помешает, - ответил а.
Дома я говорю Вере, что пригласил ребят к себе, не предупредив её.
- Всё правильно, - успокаивает она меня. - Всё у нас есть. А не хватит, купим. Из Вешняков звонили. Часам к трём приедут.
- Здорово! - обрадовался я. - Посидим как следует.
Олег помогал мне протирать рюмки и бокалы. Он всегда радовался гостям. Жадно впитывал наши шутки и разговоры. Парень взрослел на главах. Учился хорошо по всем предметам. Я гордился им. А втайне мечтал, чтобы он поступил в наш вуз.
Господи! Бывают же такие моменты, когда хочется петь и смеяться, хочется всех любить! Но как редко выпадают такие моменты. И я знал, что после праздников опять наступят серые и унылые будни. Но на то и существуют праздники, чтобы озарять наше однообразное прозябание. Хотя мне жаловаться грех на свою жизнь. Все у меня идёт пока путем. Тьфу, тьфу, тьфу! А там будет видно. Никто не знает, что его ждёт через полчаса. Не надо заглядывать далеко вперёд.
- Принимайте гостей! - загремел голос Игоря, Он протянул Вере букет цветов, а мне передал сумку с припасами.
- Вдруг понадобится? - подмигнул мне Игорь. - Бери, бери! Пригодится.
Матвей помогал раздеться Лене и Наде. Он ушёл сразу с Надей в свою комнату.
А через полчаса пришли институтские друзья с жёнами. На столе было всё, что нужно человеку, выпившему рюмку водки. Селёдка, солёные огурцы, грибочки, картошка, квашеная капуста, холодец, и сыр, который никто не ел.
- Прекрасно, - сказал Игорь, окинув взглядом стол. - С такой закусью может не хватить горючего.
- Тогда я быстро смотаюсь домой, - успокоил Коротков. - У меня всегда есть на чёрный день. Научен горьким опытом. Сколько раз носился по Москве поздним вечером. Только таксист и выручит. За двойную цену.
- За что выпьем? - спросил Хитров. - Предлагайте тосты!
Встал Игорь.
- Выпьем за нашу дружбу, за наши идеалы, за то, чтобы в нашей стране наступила бы в ближайшее время справедливость и настоящая демократия! Я верю, что так будет! Это обязательно будет! И кое-кто из нас увидит это своими глазами!
- Хорошо сказал, - похвалил Игоря Хитров.
- А теперь давайте помянем Виктора и Нину! - предложил я.
Все выпили молча и не чокаясь.
Веселье наше набирало ход. Заговорили шумно и все одновременно.
- За женщин! - сказал Коротков, уже захмелев. - За женщин, без которых мы не можем жить. И из-за которых мы делаем так много глупостей!
- Жизнь идёт однообразно, - пожаловался Хитров. - Почти ничего нового. А года проходят. Фактически ничего существенного за последние десять лет. Что такое десять лет истории, когда наша планета существует четыре миллиарда лет?
- Будут скоро большие изменения, - ответил Игорь. - В Польше может произойти что-то неожиданное. Брежнев дышит на ладан. А смена лидера - это смена курса. Скорее всего это будет Андропов. Он наверняка будет наводить порядок повсюду. А что дальше будет, одному Богу известно. Правительство сделает кое-какие послабления. Но Андропов - больной человек. Он долго не протянет. Кто после него - это предсказать трудно. Романов или молодой Горбачёв.
- Значит надо ждать, - сказал Хитров. - Ну что ж? Больше ждали. Нам не привыкать. Подождём.
- Двадцать лет надо ждать до начала третьего тысячелетия, - сказала вдруг Вера. - Что нас там ждёт? Что будет со всеми нами? И доживём ли мы до того времени? Двадцать лет - это большой срок. Всё может случиться. А так хочется ещё пожить…
- И поживёшь, - сказала Лена. - Медицина сейчас делает чудеса. Органы стали пересаживать. Новые мощные лекарства появились. И если человек не нарушает серьёзно режим, он спокойно может прожить сто лет, а то и больше. Но мы любим выпить, покурить, мы живём в век стрессов, когда люди умирают от инфарктов и инсультов. Слишком бурно стали жить. Особенно часто погибают мужчины. Они везде хотят успеть, и расплачиваются за это своими жизнями.
- От жизни надо брать всё! - заявил Коротков, - А иначе зачем жить? Надо и погулять, и повеселиться. И на работе тоже надо гореть как яркий факел. Большое счастье, когда работа захватывает тебя целиком. Мы преподаватели. И этим всё сказано. Не каждый является талантом в своей сфере. И себя мучает, и студентов. А каждый урок должен быть произведением искусства! К уроку надо долго и творчески готовиться. На уроке надо быть настоящим артистом! Тогда это не работа, а наслаждение! Только ради этого стоит жить на белом свете. Тогда и студенты работают как звери, и любят своего преподавателя как Бога. Но не каждому человеку это дано. Один ленится, у другого ни таланта, ни эмоций, ни любви к предмету. И получается не урок, а сплошная скукота. Такого брака даже в нашем вузе хватает. Талантливых преподавателей не так много. А иностранный язык - вещь особенная. Тут надо проникнуть в психологию другой нации. Через язык понять его внутренний мир, его традиции и обычаи. Нужно огромное старание. И со стороны преподавателя, и со стороны студента. И уроки наши надо постоянно контролировать. За нашим братом надо следить и следить, чтобы мы не халтурили. У нас это тоже встречается. То после дня рождения, то после праздника. И всё идёт тяп-ляп. А вот частные уроки - это совсем другое дело. Хорошо, если школьник способный. А если дурак, да ещё и лентяй? А тебе нужны деньги. Вот ты и лезешь из кожи, чтобы научить его чему-нибудь. Горек этот хлеб для репетитора! Если бы мне платили нормальную зарплату, я бы никогда не взялся за такую работу. Но нужда, дети, толкают на этот тяжелый хлеб.
Поздно вечером мы стали расходиться.
- Хорошо посидели, поговорили, душу отвели в своей компании, - сказал довольный Игорь.
- Почаще нам надо собираться, - сказал Хитров. - А то просто зачахнуть можно. Тут хотя бы отдушина для души есть. Можно сказать всё, что думаешь.
Матвей поехал провожать Надю до дома, и сказал, что останется у неё.
- Теперь до одиннадцатого декабря, - напомнил Игорь. - Я займусь рестораном. Готовьте подарки.
Мы остались втроём: Вера, я и Олег.
- Не будет теперь с нами Матвея, - сказала Вера грустно. - Теперь будет только позванивать маме. Да по праздникам навещать. Грустно. Я понимаю, что так должно быть. Но всё равно грустно. Упорхнул птенец из родного гнезда. Будем ухаживать за внуками.
16
Свадьбу отмечали в одном из залов ресторана “Прага”. Игорь постарался. В зале собралось человек шестьдесят. Надины друзья и родные, друзья Матвея и наши родные.
Около двери стоял стол для подарков. Кто клал свертки, а кто - конверты с деньгами.
Свадьбой взялся руководить ресторанный конферансье. Он часто кричал “горько!”. Матвей целовал Надю, которая сидела в белом платье. А Матвей в строгом чёрном костюме.
Включили музыку и начались танцы. А потом пили дальше и кричали “горько!”.
В полночь стали разъезжаться. Молодёжь поехала к Наде и Матвею догуливать, а я пригласил домой всех на другой день.
К обеду у нас многие собрались опять, было нас человек тридцать. Сидели весь день.
На кухне уединились Вера, я, Игорь и Лена.
- Не дожили Виктор и Нина до такого счастливого дня, - вздохнула Вера. - Вот бы порадовались, если бы были живы!
- Это верно, - согласился Игорь. - Такая им выпала судьба. И всё этот прогресс! Всё больше машин на улицах, и всё больше жертв. Много народа гибнет во всём мире. И ничего не поделаешь - за прогресс надо платить.
- Будем о молодых заботиться, - сказала Лена. - Надо им постараться помочь на первых порах. Они ведь постесняются спросить. Нам с тобой, Игорь, надо почаще заглядывать к ним. Помогать. И делом и советом. А там оперятся, о нас будут заботиться.
- Мы на вас надеемся, - сказала Вера, обращаясь к Игорю и Лене. - Нам в Вешняки ехать далеко. Часто мы там бывать не можем.
- Всё будет сделано, - пообещал Игорь. - Да они и сами не маленькие. А дети пойдут, будем по очереди ухаживать. Не знаем с Леной, когда наш Андрей женится. Как бы он в холостяках не остался. Не хочет жениться. Жалуется, что ни одну ещё не полюбил. Нас это беспокоит. Он не любит, когда мы начинаем на него давить. Это понятно. Парень может избаловаться. В общем, готовьтесь нянчить внуков. Я вам заранее завидую.
И стали мы теперь жить втроем: Вера, я и Олег. Олег рос на глазах. Он уже учился в восьмом классе. Скоро закончит среднюю школу. Летит и летит это загадочное время. Куда же оно летит?
Матвей и Надя нам позванивали, раза два приезжали. Но они были заняты своими проблемами. А мы не приставали к ним.
Незаметно наступил конец года. И встали вопросы: где отмечать и с кем отмечать? Вера не могла оставить сестру Дарью. Нельзя её оставлять одну на Новый год.
Решили остаться дома. В крайнем случае, встретим Новый год вчетвером. В нашем возрасте это уже не имеет большого значения.
Позвонил Игорь. Он просил разрешения приехать с Леной к нам.
- Приезжай, - ответил я. - Мы будем рады. Вместе будет веселее.
Вера и Дарья готовили закуски, Олег ставил тарелки и бокалы. А я просматривал свои записные книжки, и пытался угадать, что будет в Новом году. Я понимал, что ничего не угадаешь. Мне хотелось бы знать, чем всё закончится в Польше, и что будет с нашей страной. И когда закончится война в Афганистане?
В десять вечера приехал Игорь с Леной. Сразу стало шумно в нашей квартире.
- Пора провожать старый год! - предложил Игорь. Никто не возражал.
- Чтобы Новый год не был хуже старого, - сказал Игорь. - Прожили скучно, но спокойно.
Телефон трещал беспрерывно. Звонили бывшие студенты, коллеги с работы, старые знакомые. Все поздравляли с наступающим Новым годом и желали счастья, здоровья и успехов в работе.
Позвонил Хитров. Попросил разрешения подскочить часа в два ночи. Я не возражал.
- Что же нас ждёт в Новом году? - спросил Игорь. - Брежнев может дать дуба. В Польше дела могут закончиться войной или большой потасовкой. Поляки уверены, что мы не введём туда войска. И если “Солидарность” возьмёт власть, это будет конец всем соцстранам в Восточной Европе. Будем ждать. Как бы это к нам не перекинулось? Тогда всякое может случиться.
- Вряд ли до этого дойдёт, - возразил я. - Ты, я вижу, фантазёр, Игорь!
- История - вещь непредсказуемая, - ответил Игорь. - Жизнь любит преподносить сюрпризы.
- Поживём – увидим, - согласился я с Игорем . - Но во многом ты, конечно, прав.
Раздался звонок в дверь.
- Принимайте гостей! - сказал Хитров. Рядом стоял Коротков.
- Скучно с этими жёнами, - пожаловался Коротков. - С ними хорошо разговаривать в постели.
- Ну что, мужики? - качал Хитров. - С Новым годом!
Женщины ушли на кухню пить чай. А мы сидели за столом и блаженствовали.
- Выпьем тут, - крикнул захмелевший Коротков. - На том свете не дадут! Может быть, я в последний раз встречаю Новый год.
- Ты это, Василий, брось, - сказал недовольно Хитров. - Не порть нам компанию. Эти бабские мысли оставь при себе! Дай нам спокойно обо всём поговорить.
И мы говорили, говорили.
- Что-то будет в этом году, - сказал Хитров. - И в Польше, и у нас в Союзе. Печёнками чую. Что-то будет.
- Давайте, ребята, не падать духом! - сказал вдруг Игорь. - Мы живём только один раз на свете. А планета наша будет ещё жить века и века. Если, конечно, не будет ядерной войны. Мы должны крепить нашу дружбу. Все за одного и один за всех! И не бросать друг друга в беде.
- Это и ежу понятно, - сказал Хитров. - Мы с вами все сейчас как в разведке. Должны быть готовы к любой неожиданности.
В шесть утра я проводил своих друзей до такси.
- Ну как себя чувствуешь? - спросила меня Вера. - Не перепил?
- Всё нормально. Поспим до обеда. А там подъедет Матвей с Надей. Спасибо тебе за всё, Вера. Хорошо мы сегодня посидели. Отдохнул душой и телом. Что нас ожидает в этом году? Одному Богу известно.
Во второе воскресенье января в Польше ввели чрезвычайное положение. По всей стране была отключена телефонная связь. И изолированы около четырёх тысяч членов “Солидарности”. Польская армия чётко выполнила указания Ярузельского. За месяц до этих событий офицерам был удвоен оклад, а подозрительные элемента были уволены из армии. Движение было парализовано. Лишь шахтёры бастовали на одной из шахт.
- Всегда надо чётко оценивать свои силы и силы противника, - сказал мне Игорь, заехав ко мне. - Перехитрило правительство народ. Но и без наших товарищей здесь дело не обошлось. Пока ещё неизвестно, чем там всё закончится. Рано делать выводы. События разворачиваются большие.
Жизнь катилась дальше. У меня стал побаливать желудок. Я поехал к Наталье Ивановне.
- Вам надо лечь в стационар дней на десять, - сказала Наталья Ивановна. - Мы Вас обследуем и поможем. Не тяните. Здоровье надо беречь.
Прямо из кабинета Натальи Ивановны я позвонил Козлову и объяснил ему ситуацию.
- Ложись, пока идут экзамены, а потом будут каникулы, - разрешил великодушно Козлов. - Потом отработаешь. Больной ты мне не нужен.
Вера забеспокоилась. Но я стал её ободрять:
- Не волнуйся, Верочка. Это только обследование. Сейчас самое удобное время для этого. Полежу деньков десять, проделаю анализы, и домой.
На другой день я уже оформлялся в приёмном покое. Прежде чем отправить меня в палату, Наталья Ивановна дала мне ключ от своего кабинета.
- Вечерами можете отсюда звонить спокойно домой. А если нужно, звоните и мне. Не волнуйтесь. Я и так вижу, что у Вас гастрит и, возможно, давление. Вам надо полечиться.
И вот я в палате на восемь человек. Моя койка была вторая от окна. Это хорошо: не так будет дуть.
Больные с любопытством посмотрели на меня. Стали меня расспрашивать, кто я такой и чем болен. Я с готовностью отвечал на все вопросы. А потом стал помогать соседу отгадывать кроссворд.
Мне сразу же принесли направление на кал, мочу и кровь. Потом меня вызвала мой лечащий врач и заполнила мою историю болезни. Звали её Ольга Петровна. Она мне сразу понравилась.
- Не переживайте, - успокоила она меня. - Привыкнете. Первый день проходит трудно. А поток втянетесь в наш распорядок, заведёте себе друзей. Мы постараемся обследовать Вас побыстрее.
Я послушно делал все анализы. Ходил на рентген. Измерял своё давление, а оно было повышенным. Врачам это не понравилось. Давление надо снижать. Я читал книги, отвечал на вопросы больных на всякие темы, разгадывал вместе с ними кроссворды, гулял по коридору, а вечерами звонил домой и друзьям. Они иногда заглядывали ко мне, чтобы я не скучал.
- Зря ты сюда залёг, - оказал мне Коротков. - С этими врачами только свяжись, они сразу найдут у тебя кучу болезней. Выписывайся скорее!
Заехали Игорь с Леной. Лена расспрашивала меня об анализах. Потом потолковала с дежурным врачом.
- Гастрит у тебя, - сказала она мне, - давление повышенное. Но страшного ничего нет. Это пришла наша старость. Так что не переживай. Посиди немного на диете.
Приходила Вера с Олегом. Принесли мне мой любимый приемник “ВЭФ”, чтобы я мог слушать Германию на немецком языке.
Иногда в свой кабинет меня приглашала Наталья Ивановна. Она угощала меня чаем, и расспрашивала о моём житье-бытье, жаловалась на своего мужа, на свою загубленную жизнь.
Газеты сообщили, что умер Суслов, член Политбюро, наш главный идеолог. Вот так. Он умер, и ни за что теперь не отвечает. И все они отойдут в другой мир, а кто же ответит за все безобразия в нашей стране?
Наконец меня выписали. Ольга Петровна написала мне целый лист: что можно есть, а чего нельзя. Выписала несколько рецептов. И просила показаться через полгода. А Наталья Ивановна опять завела меня в свой кабинет, поздравила с выпиской, и просила её не забывать. Обещала достать хорошее заграничное лекарство.
И вот я на улице. Я хватаю такси и лечу домой.
Суббота. Вера и Олег ждут меня. Я целую их обоих и с наслаждением сажусь в своё любимое кресло у балкона. И сразу нарушаю диету. Выпиваю с Верой по маленькой рюмке водки за благополучное возвращение. Теперь можно жить и работать дальше.
И покатилась моя жизнь дальше. Матвей бывал у нас редко. Ему было не до вас. Но от денег не отказывался. Игорь и Лена часто заходили к ним.
В марте скромно отметили день рождения Веры. Так она захотела сама. А ведь ей стукнуло пятьдесят лет. Были самые близкие люди: Игорь с Леной, Матвей с Надей, Коротков и Хитров.
Сидели тихо, спорили мало. Пили за Веру, за меня, за детей, за женщин, за мужчин, за любовь.
А потом все разошлись.
- Вот и я стала старухой, - сказала мне Вера.
- Не надо горевать Вера, - утешал её я. - У нас хорошая семья. Все мы рано или поздно умрём.
- А ты меня ещё любишь? - опросила меня вдруг Вера. - Только не ври.
- Люблю, - ответил я. - Ты - вся моя жизнь. Куда же я без тебя? Мы с тобой как Филемон и Бавкида. Умрём, наверное, в один год.
В весенние каникулы Олег поехал с классом в турпоход по горам Крыма. Вера боялась отпускать Олега в такую даль, но я её успокоил. Едет с ними сам директор и ещё двое мужчин. Всё будет нормально.
Все десять дней Вера волновалась, пока они не приехали назад. Мы встречали Олега на Курском вокзале. Он рассказывал всю дорогу, как здорово было в Крыму.
Мы смотрели на нашего Олега, и нам хотелось плакать: хороший у нас растёт сын. Будет нам помощником в старости.
Олег рассказывал, как они провели всю ночь в горах, как жгли всю ночь костёр, как им было холодно, но они с честью прошли это суровое испытание.
И опять наступил первомайский праздник. И всё было как и до этого: беготня Нуждина вдоль колонны, крики “Ура!” около райкома партии, бег вниз по Кропоткинской, долгое стояние у бассейна “Москва”. И как всегда я торопился домой.
Но перед расставанием мы всё-таки выпили по сто грамм в нашем кафе.
- Ещё одну демонстрацию отмотали, - подытожил Хитров. - Вроде как в церковь сходили. Ничего! Будет и на нашей улице праздник. Кончится всё это безобразие. Но когда и как? Знать бы заранее, соломки можно было бы подстелить. Но кое-что мы ещё успеем увидеть. Эх, братцы! Давайте встречаться почаще! Мало ли что может в жизни случиться. А то не успеешь оглянуться, как попадёшь на тот свет.
- Хватит, Иван, о грустном, - вмешался Коротков. - Живём один раз, и жизнь эту нам надо прожить честно и весело. И поменьше думать о плохом.
А потом я дома обнимал Матвея и Надю. Мы отмечали день рождения Матвея. Ему исполнилось двадцать шесть. Я вспомнил в туманной дымке тот далёкий уже пятьдесят шестой год, когда я, бедный ассистент-преподаватель, сидел дома и не знал, кто у меня родился. А друзья подговаривали меня смотаться на такси в роддом и узнать, кто же у меня родился. Я так и сделал. И узнал, что у меня родился сын. Я сразу написал Вере записку и отправил ей цветы. А потом мы сидели с Тарасовым, Сидоровым и Романовым у меня дома, и пили за моего первенца. Двадцать шесть лет пролетело. Как один миг! А говорят, что жизнь тянется медленно и долго. На самом деле всё пролетает так стремительно, что не успеваешь как следует всё обдумать и взвесить.
Я смотрел на Надю, и мне казалось, что улавливаю в ней черты Виктора и Нины. А ведь когда-нибудь наука придумает способ оживлять людей, лечить их от всех болезней, люди будут уходить из жизни только добровольно, когда они изведают все прелести жизни, когда устанут от жизни и им захочется только покоя.
Рядом сидели Игорь и Лена. И мне стало немного грустно на душе. Стареем мы, хотя и остались в душе молодыми. Но ничего. Мы будем жить в наших детях, когда нас не будет на этой земле. Будем жить в наших детях и внуках. Так уж устроена наша жизнь. И я вспомнил все моменты, когда мне угрожала опасность. В сорок третьем году я чуть не погиб в тоннеле, когда убегал от контролёров. В сорок шестом я чуть не погиб от туберкулёза. И только здоровое сердце спасло меня, да чудный сон, который тогда мне приснился. Тринадцатого июня шестидесятого я чуть не погиб в Калуге под колёсами автомобиля. Потом, в январе шестьдесят четвёртого я чуть не захлебнулся в ванне, отпустив воду и заснув в ней.
Но вот жив до сих пор. Значит, судьба меня пока хранит. Или Его Величество Случай. Попробуй разберись во всём этом.
- Что будешь делать летом? - спросил меня Игорь. - Опять в Палангу?
- Опять в Палангу. Там Вере и Олегу очень нравится.
- Это хорошо, - сказал Игорь. - Летом надо отдыхать. А меня работа сильно изматывает. Продохнуть некогда. Отпуск у замминистра чуть ли не на коленях выпрашиваю. Лена меня ругает за эту работу. Но я привык. Конформисты мы с тобой, Коля! Плакать и рыдать хочется. И ничего толкового сделать не можем. Что скажут потом о нас дети? Как они оценят наше поведение в эти годы? Наверное, скажут, что мы дрожали за наши жизни и не бросались на баррикады! Может быть. Но нам ведь нужен вожак. А мы как овцы. Есть отдельные борцы, но мы в стороне от них. Есть Солженицын, но он в Америке, есть Сахаров, есть Буковский, есть генерал Григоренко. И наверное, надо было начинать как-то по-другому. Сначала создать нелегальную организацию, а потом уже действовать продуманно. Поднять восстание где-нибудь в Сибири или в другом городе. А так мы слышим только голоса протеста. И то узнаём это по “Голосу Америки”. Людей изолируют. А какой результат? Понять и оценить пока невозможно. А молодёжь верит почти всему. И вся литература направлена на оглупление народа. Всё продумано до мелочей. Трудно придётся нашему народу всё это стряхивать. Мы к тому времени или помрём, или будем дряхлыми стариками. Вот такие дела. И всё равно не будем унывать! Раз мы появились на этом свете, значит надо жить, работать, творить добро и приближать другую, справедливую жизнь! И самим тоже надо жить и вдыхать этот аромат жизни, пить эту чашу жизни до дна - и сладкое, и горькое.
Девятого мая я еду с Верой в Вешняки. По пути мы заходим к нашим детям.
Надя накрывает на стол. Матвей помогает ей. А мы любуемся ими.
Я звоню Игорю. Они сразу приходят.
- Тридцать семь лет пролетело, - говорит с грустью Игорь. - Как долго будут отмечать этот день? Лет пятьдесят? Или сто? Выпьем за всех погибших, умерших от ран и пропавших без вести. Вечная им память!
Мы выходим на улицу. Долго стоим у станции. Я пытаюсь восстановить в памяти тот ноябрьский день, когда мы провожали Фёдора в военкомат. Всё тонет в зыбком тумане. Вроде было, а вроде и не было.
По подземному переходу мы идём на другую сторону, проходим мимо церкви и двигается в сторону Кусково. Места моей юности. Сколько я тут исходил километров? Сколько дум передумал?
А вот и пруд. На другом берегу - дворец.
- Помнишь тех красноармейцев? - спрашивает меня Игорь.
- Разве их можно забыть, - отвечаю я.
Матвей и Надя идут немного сзади и говорят о своих делах. Хорошая пара. Дай Бог, чтобы у них было всё хорошо. А мы всегда поможем и отдадим им последнее, если возникнет нужда.
Мы возвращаемся назад и идём сразу к метро. Останавливаемся около нашей школы.
- В школу бы зайти, - говорит Лена. - Да без Нины и Виктора что-то не хочется.
- Да. Нам надо жить и никогда их не забывать, - говорит Игорь. - Приезжай пятого июля. Сходим на кладбище, помянем наших друзей.
- Приедем, - говорю я. - Даже не верится, что уже пролетело два года.
- Звоните нам почаще, - просит Вера Матвея и Надю.
- Постараемся, - обещает Надя.
Мы едем домой. Я вспоминаю свою жизнь. Дин-дон, дин-дон. Всё у нас будет хорошо. Только надо поменьше грустить.
17
Пролетел стремительно май. Олег закончил восьмой класс и уехал в школьный лагерь труда и отдыха за Каширу. Я договорился с директором школы, что заберу его чуть пораньше.
Началось первенство мира по футболу в Испании. Я болел за наших.
На факультетском партсобрании мы обсуждали программу ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Доклад делала парторг  Лида Китаева. Звонким и восторженным голосом она говорила о гигантских планах по сельскому хозяйству. Будут построены везде отличные дороги. Школы. Больницы. Миллиарды рублей будут брошены на сельское хозяйство. И всё там наконец наладится.
- Кто всё это придумал, и откуда возьмут деньги? - спросил я тихо Хитрова.
- Придумал всё это член Политбюро Горбачёв. Он там теперь вместо умершего Кулакова отвечает за сельское хозяйство. Только вряд ли всё это будет выполнено. Уж слишком грандиозно. У нас всегда принимаются грандиозные планы, а о выполнении потом ни слова. Обычная трескотня. Тошно всё это слушать! А за резолюцию голосовать придётся. Как все. В этом наша беда. Смелости у нас не хватает. А выступишь, сразу вылетишь из института, и иди тогда в грузчики или в деревню. Там место всем найдётся.
Потом мы принимали в партию нашего секретаря комсомольской организации. Она уже понимала, что без членства в партии она карьеру не сделает. Одна рекомендация была моя. Я помню, как она обратилась ко мне с просьбой о рекомендации. Как я мог ей отказать? Она все дни пропадала на факультете. Делала много нужных и ненужных дел. И я написал ей рекомендацию. У меня не было другого выхода. Я крутился в этой системе, был одним из её маленьких винтиков.
Двадцать девятого июня я поехал на машине за Олегом. Надо уже было готовиться к отъезду.
Вёз меня мой бывший студент, с которым мы сохранили дружбу и после окончания. Это был Юра Орлов. Я много помогал ему, когда он учился. И он не забыл моей поддержки. Он работал в школе, сумел купить себе машину, духом не падал, надеялся стать директоров школы.
Мы летели мимо Домодедово, пересекли Оку, проскочили Каширу и свернули налево. Вокруг простирались русские просторы.
Долго искали свою деревню. Наконец нашли.
Олег обрадованно бросился во мне. Сразу было видно, что ему здесь сильно надоело.
Классный руководитель просила захватить ещё одного мальчишку, у которого поднялась температура.
Мы мчимся назад. Я любуюсь полями и перелесками, близкой Окой. Я был бы согласен ехать так несколько дней. Дорога меня успокаивала и убаюкивала. И думалось о хорошем, о вечном, о тайне нашего мироздания.
Дома ждёт не дождётся Вера своего сыночка. Можно было бы уехать в Палангу и пораньше, но пятого июля - день гибели Виктора и Нины.
Пятого июля мы все на кладбище. Постояли у могилы Виктора и Нины. Надя тихо плакала. Лена и Вера тоже вытирали слёзы.
Уже два года пролетело. А всё вроде произошло только вчера.
Я постоял у могилы своих родителей. Надо бы поставить им хороший памятник. Но всё некогда. Да и денег свободных нет. Стоит пока скромная белая плита. Это всё делал Иван. Меня не спросил. Ох братья, братья! Нет у меня с ними контакта. Что-то пролегло между нами. Они простые автомеханики. Ко мне относятся настороженно. Я для них слишком грамотный. Им кажется, видимо, что от меня можно всего ожидать. И получается, что Игорь мне намного ближе, чем мои родные братья. Неужели так бы было и с Фёдором? Нет!
Поминали друзей у Нади. Пришли коллеги из школы. Директора не было. Приболел. С работы Виктора Игорь привёз несколько человек.
Пили не чокаясь. Вели тихие беседы. И каждый, видимо, думал о том, что жизнь наша не бесконечна.
А потом стали расходиться.
Мы шли медленно к метро. Где же наше шлаковое шоссе? Где гараж? Где поле, где мы играли в футбол? Всё кануло в вечность. Через наш посёлок пролегла улица Паперника. И летят по ней машины, взлетая над железной дорогой и пролетая мимо церкви в Кусково.
Мы остановились около школы. Посмотрели на остатки школьного сада. Рядом - станция метро. Шумел народ. Жизнь шла себе вперёд, подчиняясь своим собственным законам.
- Загляните в июле к нам, - попросила Вера Матвея и Надю. - Цветы мои полейте. А то засохнут. Мы вам позвоним из Паланги.
Вера обняла Матвея и Надю.
- Живите дружно, - приказала она им. - А ты, Матвей, не обижай Надю! Помогай ей во всём. Деньги-то у вас есть?
- Есть, мама, - ответил Матвей. - А не будет, сами попросим.
Мы ехали в метро. Олег читал книжку, мы думали о прошлом. И я вдруг вспомнил скамейку перед колоннами нашего института, где я впервые увидел Веру. Это было в пятьдесят втором году. Значит, тридцать лет пролетело, как я впервые увидел Веру. А шестнадцатого октября сорок первого года я проезжал на машине почти мимо её дома. Только мы тогда не знали друг друга. Что же такое наша жизнь? Неужели у каждого человека есть своя судьба? Нет! Судьбу мы делаем сами своими действиями, своим характером в условиях места и времени. Но и случай тоже играет свою роль. Случай нередко спутывает все наши планы. А мы должны вести корабль своей жизни вперёд и вперёд. И не сворачивать с намеченной цели. Но никогда не делать подлостей, не предавать ближнего своего, и постоянно творить добро, добро, добро.
На другой день мы уехали в Палангу. Олег радовался встрече с прохладным Балтийским морем, с тишиной и прогулкам по чистой и красивой Паланге.
Я сидел у окна и смотрел на пролетающие станции, города, деревни, поля, леса и луга. Как же велика наша страна! Ехать всего тысячу километров, а едешь, едешь, и не видать конца и края нашей земли. Жить бы да жить на этой прекрасной земле спокойно. Но впереди растёт угроза термоядерной войны. И если она разразится, то не будет ни полей, ни лесов, ни рек, ни самого человека. Останется голая и выжженная земля, да кучка людей где-нибудь в атомных убежищах. Неужели люди никогда не договорятся о мире, о согласии, о том, чтобы разум правил миром? Должны договориться. Должны. Иначе и жить не стоит на этой свете.
Мы в Паланге. Потекла наша спокойная и размеренная жизнь. Я часто лежал на кровати и читал всё подряд. И последние толстые журналы, и газеты, и книги, которые давно хотел прочитать.
Но и на пляже я тоже любил побродить, слегка окунуться в холодную воду, и долго смотреть на море, на синее небо, и на Веру с Олегом. Хорошо. Но и грустно почему-то. Почему? Что это? Предчувствие? Лучше не думать о плохом.
Вечерами гуляли по центральной улице Паланги. Заходили на переговорный пункт и звонили Игорю, Наде и Матвею, Короткову и Хитрову, Козлову. А потом гуляли, наслаждаясь морским воздухом.
Дни катились один за другим. Домой мы решили лететь на самолёте, чтобы не так мучиться в поезде. Правда, у меня были опасения. Не стоит почти всей семьей лететь на самолёте. Если погибнем, то останется один Матвей. Но билеты уже на руках, и мы полетели.
Под нами в разрывах облаков виднелась та же прекрасная земля, и мне не верилось, что через полтора часа я буду в Москве.
Но вот и Москва. Останкинская телебашня. Самолёт приземлился. Мы живы и невредимы. Наконец-то мы дома.
Матвей и Надя встречали нас у выхода. Мы быстро нашли такси и помчались на наш Юго-3апад.
Дома Надя уже приготовила обед. Вера расцеловала Надю и Матвея за такую заботу.
Я достал из бара бутылку коньяка, которую всегда берёг на непредвиденный случай, и мы выпили за наш приезд.
- Новостей почти никаких, - рассказывал Матвей. - Мы с Надей отдыхаем на даче. Тётя Даша нас кормит и относится к нам хорошо. Собирали смородину. Сварили варенье.
Я позвонил Игорю. Но телефон молчал. Значит, уехал отдыхать.
Позвонил Короткову. Он был на месте.
- Как дела, что нового? - спросил я.
- Сижу как проклятый, - сказал Коротков. - Даю каждый день поступающим по пять уроков. А вечером с устатку иду в кафе и выпиваю свою порцию коньяка. Скоро конец. Устал зверски. Полечу на море погреть свои косточки. За это время хорошо заработал. Но устал сильно.
- А где Хитров? - спросил я.
- Уехал к фронтовому другу в Братск. Взял с собой два ящика пива. Там с пивом плохо. Будут ловить рыбу и водку с пивом пить. Надо бы встретиться?
- Мне завтра уже на работу, - ответил я. - Встретимся после первого августа.
Я вышел на работу и стал помогать Козлову проводить вступительные экзамены. Два экзаменатора куда-то пропали. Пришлось вызывать других. Потом составлял годовой отчёт Факультета. Вечером Козлов пригласил меня в кафе.
- Нуждин на тебя точит зуб, - сказал мне Козлов. - Он считает тебя диссидентом. Пронюхал, что мы во время демонстрации распиваем спиртное. Откуда-то раскопал, что ты болтаешь лишнее на уроках. Хочет тебя наказать. Только не знает как. Будь поосторожнее. Нуждин очень мстителен. Он - фанатик. За коммунизм зарежет родную мать. Всё время крутится в райкоме. Подозревает везде крамолу. С ним лучше не связываться.
- Не боюсь я его. Ничего он мне не сделает. Сейчас не тридцать седьмой год. Нет у него железных фактов. Пусть шумит.
- Но нервы попортить может, - предупредил Козлов. - Он, конечно, гад, но такие как раз и нужны райкому. Верные псы-опричники. Я его побаиваюсь, и стараюсь не связываться с ним. Умный уступает, если это выгодно ему. У него власть. Он прикрывается словом “партия”. Вот из-за таких гадов и мы живём как последние люди.
- А почему мы его выбираем? - спросил я. - Ведь голосование тайное. Можно и прокатить?
- Не так-то это просто. Во-первых, его поддерживает райком партии и сам первый секретарь. Они его хорошо знают. А новый человек ещё неизвестно что выкинет. Чтобы его свалить на выборах, надо чтобы одна треть проголосовала против. Это надо вовлекать много людей в такое дело. И всё дойдёт до него. Тогда нам несдобровать. Против него голосует человек тридцать. А надо чтобы проголосовало против человек сто пятьдесят. Это нереально. Народ наш трусит, Коля. Крутимся мы в этой системе. А от Нуждина многое зависит. Он подписывает все характеристики. Если он не подписал, то и ректор не подпишет. И у человека поломана судьба, и никогда он не выедет за рубеж и не получит направления ни в КГБ, ни в министерство обороны. Он уже многим поломал судьбы. Конечно, он и проходимцев тормозит. И это хорошо. Но одновременно страдают хорошие люди. Забит и бесправен человек в нашей стране. И обречён он почти всю жизнь работать за мизерную плату. Или надо подаваться в военные, или воровать, или защищать диссертацию. Но диссертацию написать может не каждый. Нужно здоровье, вера в свои силы и хороший научный руководитель. Но ведь кто-то должен делать и простую работу? Вот от всего этого и пьёт наш народ по любому поводу. Выпьет, закусит, песню запоёт. И немного отлегло от сердца. А в душе теплится смутная надежда, что не вечно будет продолжаться наш кошмар, что наступит где-то в конце нашего века или в начале будущего светлая жизнь. Не коммунизм, конечно, а нормальная жизнь, как в других странах. Я тоже верю, что будет у нас хорошая жизнь. Обязательно будет.
- А ты себя ни в чем не упрекаешь? - спросил вдруг я.
- Все мы конформисты, все трусим, все адаптируемся к этой системе. Я тоже мучаюсь, когда даю рекомендации в партию нашим студентам. А сказать что-то против боюсь. У меня двое детей. Их надо поднять на ноги. Я не борец. Чего нет, того нет. И не знаю, как повёл бы себя на войне. Это наше счастье, что мы не попали на войну. А то могли бы погибнуть в семнадцать лет, как наши ребята в сорок пятом на Зееловских высотах. Говорят, что они кричали “мама!”, когда шли в атаку. Пили перед атакой по стакану водки и шли на смерть. Потому что надо было. Ребята погибали, фактически не пожив на этом свете, и не познав всех радостей жизни.
- Как мой брат Фёдор под Ржевом, - сказал я. - Было ему тогда девятнадцать лет. Ничего кроме нужды он не звал. В училище жил впроголодь. А я так и не съездил в Зубцовский район и не посетил то место, где была раньше деревня Михеево.
- Как-нибудь съездим, - утешил меня Козлов. - Поедем вместе на субботу и воскресенье. Возьмём спиртное, закуску, возьмём кинокамеру. Всё там заснимем. Поговорим с местными жителями, ночь проведём у костра, а потом вернёмся домой. Двести километров - не такое большое расстояние. А съездить надо. Не горюй! Ещё раз предупреждаю: опасайся Нуждина. Он может устроить тебе и Короткову с Хитровым пакость. Он не забыл, как вы выступали два года назад на партсобрании.
18
Тихо и незаметно катился август. У меня поднялось давление. И я поехал к Наталье Ивановне.
- Совсем меня забыли! - встретила меня Наталья Ивановна. Она измерила давление. И сразу послала меня сделать укол. А потом мы сидели у неё, она быстро приготовила чай.
- Хотите коньяку в чай? - спросила она. - Для расширения сосудов.
Я не возражал. И потекла у нас беседа обо всём. О наших семьях. О работе. О смысле жизни. О нашей системе. О деньгах. О даче. О собаках. О машинах.
- Мне очень трудно, - призналась Наталья Ивановна. - Я мужа своего ненавижу! Но не могу оставить ребёнка без отца. Даже домой идти не хочется. Сижу на работе допоздна. Здесь мне легче. Здесь я забываюсь.
- Вам надо разойтись, - посоветовал я. - Нельзя так мучиться. Ребенок это уже, наверное, замечает.
- Не могу! - ответила Наталья Ивановна. - Не могу! После развода надо делить нашу двухкомнатную квартиру. Что я получу? В лучшем случае однокомнатную или комнату в коммунальной квартире? Не могу. Вышла замуж по глупости, теперь за это расплачиваюсь. А он всё чувствует и злится. Вот так и живём - как кошка с собакой.
- Нельзя так жить, Наталья Ивановна, - повторял я.
- Одной тоже трудно, - ответила она. - Замуж я больше не выйду. Буду так доживать. Значит, такая у меня судьба. У каждого написано своё на роду. Надо терпеть.
- Вы верите в судьбу?
- Верю! И в Бога верю! В церковь иногда хожу. Это меня поддерживает. Лишь бы сын мой был счастлив. Это самое главное.
- Завидую Вам, Наталья Ивановна. Хотел бы я верить в Бога, но не могу. Уж так я воспитан. Мой покойный отец учился до революции, учил закон Божий, и невзлюбил священника, и не поверил ему, что есть Бог на свете. Я по натуре материалист. Верю в материальность мира. Верю в то, что наша земля стала создаваться четыре миллиарда лет тому назад, и что человек развился из низших одноклеточных существ путём эволюции. Я верю, что наша планета просуществует ещё миллионы лет. Только не могу себе представить, что будет с людьми на нашей планете. Наверное, возникнет мировое братство людей, не будет войн, и всё будет регулироваться на основе разума. Люди будут наслаждаться жизнью и терзаться от неразделённой любви, будут в чём-то завидовать друг другу. Будет прекрасная жизнь! Тут я согласен с Чеховым. Лет через триста или чуть пораньше будет рай на земле. А до тех пор люди будут погибать, умирать своей смертью, воевать, делить нашу землю, ненавидеть другие народы. Но постепенно всё уляжется. Особенно, когда во главе каждого государства будут стоять самые умные и благородные люди - честные, порядочные, с красивой душой. Тогда прогресс пойдет уже семимильными шагами. А пока мы должны жить, работать, радоваться неожиданным радостям, нести честно свой крест. Я верю, что человеческий разум не допустит ядерной войны. Не допустят этого умные и порядочные люди! Это как раз самое страшное. А остальное всё наладится. Нашу страну ждут большие испытания. Всё течет, всё изменяется. В стране появляется много умных и образованных людей. Они наладят жизнь в нашей стране. Всё будет хорошо. Но не скоро. Лет через сорок или пятьдесят…
- Вы большой оптимист, - проговорила Наталья Ивановна. - И мне с Вами так интересно!!! Из нас бы получилась хорошая пара. Вы согласны?
- У меня есть Вера, - ответил я. - Вы прекрасная женщина. И заслуживаете большого счастья. Но Вам надо разводиться. Подумайте об этом. Иначе Вы можете просто зачахнуть от тоски. Нельзя хоронить себя заживо.
- Я подумаю, - сказала Наталья Ивановна.
Я покинул поликлинику, думая о том, что я наговорил Наталье Ивановне. После укола мне стало полегче. Козлов дал мне три свободных дня. Я поехал на дачу.
Олег с удовольствием гонял на велосипеде, который я достал ему с трудом. Это был отличный велосипед.
- Не гоняй так быстро! - попросила Вера Олега. - А то сшибёшь ещё малыша. Тогда хлопот не оберёшься. И в лес далеко не уезжай. Мало ли что может случиться.
Вот она, родительская доля. В муках родили ребенка, а теперь дрожи за каждый его шаг. Слишком опекать тоже нельзя. Ребёнок может лишиться всякой инициативы. Значит, люби ребёнка, и переживай каждую минуту за него. А вдруг что случится? Но и без детей жизнь теряет почти весь свой смысл. Остаётся лишь радоваться детям и тревожиться за их судьбу.
Все три дня мы гуляли с Верой по лесным дорогам. Иногда делали привал. Олег притаскивал дров, мы разводили небольшой костёр. Вынимали из корзины еду, чай в термосе. И всё быстро съедали.
- Как же хорошо в Подмосковье! - восторгалась Вера. - Нет ничего лучше Подмосковья! Какая трава-мурава. И цветы вокруг. Просто плакать хочется от счастья. И тебе за всё спасибо, Коля. Я благодарна судьбе, что встретила тогда тебя в сквере нашего института. Я сразу поняла, что мы будем вместе. По твоим глазам. Ты так пристально посмотрел на меня, у тебя что-то в сердце дрогнуло. Я это заметила. Ты мне понравился, хотя и болтал без умолку. Летом в Ярославской области я думала о тебе. И мечтала, чтобы встретиться с тобой в начале учебного года. Так оно и получилось. Были у нас ссоры. Но они бывают почти во всех семьях. А так у нас всё хорошо. И ничего мне больше не надо.
- Я тоже благодарен тебе, Вера. Ты родила мне двух сыновей. Я так мечтал, чтобы у нас было два сына. Так и получилось. Нужна бы дочка, конечно.
- Жизнь была трудная. Какая там дочка. Во многих семьях всего по одному ребёнку. Или ни одного. Как бы наша русская нация не вымерла? Как ты думаешь?
- Это временное явление. Народ будет жить лучше. И будет в наших семьях много детей.
- В начале января Надя будет рожать. Я так рада! А ты?
- Я тоже рад. И  за тебя, и за наших детей. Дай им Бог большого счастья!
- Надо будет Наде помочь, - сказала Вера. - На первых порах ей будет трудно. И на Лену я тоже надеюсь. Она врач и живёт рядом. Всё будет хорошо.
- Хочу, чтобы родился мальчик, - сказал я Вере.
- Все мужчины мечтают только о мальчиках. Но без девочек остановится наша жизнь. Так что лучше помолчи.
Мы медленно возвращаемся на дачу. Любуемся нашим лесом. Нам хорошо. Редко выпадают такие минуты. И их надо ценить.
Вера быстро накрывает на стол. Я принимаю свои сто грамм водки и ем с большим аппетитом.
- Кончай пить! - говорит мне Вера. - Жалуешься на давление, а сам регулярно выпиваешь. Нельзя так!
- Для аппетита и хорошего настроения, - оправдываюсь я.
Первого сентября наш Олег идёт в девятки класс. Мы с Верой идём на работу. Начинается новый учебный год. Но у меня ещё месяц отпуска. И я надеюсь недели через две, когда учебные процесс наладится, опять уйти в отпуск.
Козлов отпустил меня догуливать отпуск. Я лежал на кушетке, читал газеты, журналы и интересные книги. Приводил в порядок свои упражнения, придумывал новые. Пора делать новый учебник.
Двадцатого сентября мне исполнилось пятьдесят три года. Даже страшно произносить эту цифру. Этот год пролетел как один миг!
Я сидел за праздничным столом. А в квартиру подваливали мои друзья: Игорь с Леной, Хитров, Коротков, Козлов с жёнами, брат Иван с женой, сестра Таня. Здесь же были Матвей с Надей.
Мне подарили несколько рубашек, книг, вазу, галстук и много спиртного.
Веселье быстро набирало темп. Выпили за меня. За моих родителей. За Веру. За детей. За женщин. За дружбу. За любовь.
Женщины ушли пить чай, а мы вышли на балкон. Кто курил, кто просто дышал свежим воздухом.
Я заметил, что Коротков молчит. Это на него не похоже. Что с ним?
- Ты что затих? -. спросил я его. - Неприятности?
- Мотор барахлит, - сказал мне тихо Коротков. - Видимо, перегрелся на юге. И пил там много. Девицу молодую подцепил. Всё! Начинаю сдавать. Не знаю, сколько ещё протяну. Только жене не говори.
Я расстроился. Привык я к Короткову, к его грубому юмору, к его смелости. А может, всё обойдётся?
Пятого октября утром мне позвонил Козлов.
- Плохие новости. Мужайся. Только что звонила жена Короткова. Умер наш Василий! Скончался за один час. Пока приехала “скорая помощь”, он уже был готов. Жена ушла на работу в семь утра. Он лежал. Потом крикнул дочери: “Умираю!” и сразу скончался. Вот такие дела. Надо нам проводить Василия в последний путь.
Мы хороним Василия на Хованском кладбище. Меня попросили выступить.
- Сегодня мы провожаем нашего дорогого Васю в последний путь, - начал я. - Провожаем хорошего человека. Он мечтал о счастливой жизни для всех. Он хотел, чтобы люди жили в мире и согласии. Чтобы все наслаждались этой жизнью на земле. Чтобы люди творили добро. И вот его нет с нами. Он не дождался этой жизни. Но он твёрдо верил, что жизнь на земле будет прекрасной. И она действительно будет такой. Мы будем брать пример с нашего Василия. Он был во многом для нас примером. Ему было трудно, но он делал всё, чтобы его семья ни в чём не нуждалась. Он был для нас настоящим другом. И всегда был готов пойти за нас в огонь и в воду. Нам всем сейчас очень тяжело. Уходят из жизни наши верные товарищи. Но мы будем жить по заветам нашего Василия. Прощай, наш дорогой друг! Мы всегда будем помнить тебя! Пусть земля будет тебе мягким пухом!
Мать-старушка припала к гробу. Положила ему на грудь ладанку и горько заплакала. А потом упала на гроб его верная жена Люся. Оставалась дочь. Ей надо было заканчивать школу и поступать в институт.
Потом были грустные поминки. Людей было много. За стол садилось человек по двадцать в три смены. И все говорили о Короткове, что это был настоящий человек. Настоящий друг. И душа у него была прекрасная. Нараспашку.
После поминок мы собрались у меня: самые близкие друзья. И опять поминали Короткова. Говорили мало.
- Уходим понемногу в мир иной, - сказал Хитров. - А ведь он моложе меня.
- Никто не знает точно, когда он умрёт, - сказал Игорь. – Он, конечно, прилично поддавал. Но и мы тоже выпиваем. Курил. Я думаю, он внутренне много переживал, но нёс всё в себе. Только иногда с нами и откровенничал. Тяжёлая у него была жизнь. Но он никогда не делал подлостей. Жаль Василия.
- Надо нам держаться вместе, ребята, - сказал Хитров. - Думаю, что и я протяну недолго. А кто же расскажет молодёжи, как мы жили раньше, кто научит их уму-разуму? Почаще надо встречаться. Чувствую, что скоро в стране пойдут большие перемены. Интуиция меня никогда не обманывает. Всякое может быть. Нам надо быть смелыми и решительными. И быть готовыми ко всему. Ну что? Выпьем ещё раз за светлую память Василия. Пусть земля ему будет мягким пухом!
19
Дни опять летели вперёд. Куда они летели, никто знать не мог. И что-то они несли нам из будущего. Какие-то перемены. Знать бы заранее.
Отметили день рождения Олега. Ему исполнилось пятнадцать лет. Совсем большой парень. Скоро будет поступать в институт. Но куда? Хорошо бы, если бы он пошёл в мой. И я был бы тогда счастлив. Пошёл бы по стопам родителей. Все книги и учебники у нас есть. Всегда поможем.
В этот день Олег привёл почти весь класс домой. Вера уже накрыла на стол. Квартира наполнилась криками, смехом, хохотом.
Вечером пришли наши друзья. И все принесли Олегу подарки. Олег застенчиво улыбался. Но подаркам был безумно рад.
- Ну что? Выпьем за юбиляра? - предложил тост Игорь.
- Слышали про несчастье в Лужниках? - спросил Козлов. - После матча люди стали падать с заснеженных трибун. Образовалась давка. Погибло много мальчишек. Такого ещё на стадионе не бывало.
- Вот она, судьба, - отозвался Игорь. - Живёшь себе на свете, радуешься, работаешь, а через минуту можешь внезапно умереть.
- Скоро идти на демонстрацию! - напомнил Козлов. - Не пейте больше, а то Нуждин всех нас подловит и обсудит на заседании парткома. Будьте осторожны ребята!
- Приезжайте в Вешняки, - сказал мне Игорь, когда я провожал их до такси.
- Приезжай, папа! - пригласил меня Матвей. - Походим по окрестностям. Сходим в Кусково или в Кузьминки.
- Приеду, - пообещал я.
В ближайшее воскресенье я приехал в Вешняки. Около станции метро посмотрел на свою школу. На остатки школьного сада. На новую школу позади нашей старой. Погулял между деревьями, где раньше была наша танцплощадка. Пытался определить, где же мы здесь танцевали. Узнать всё трудно. Сердце охватила грусть. Сорок один год пролетел, как я шёл этими местами, держась за руку матери, в эту школу. Мог ли я тогда предполагать, что произойдёт за это время и кем стану? А я ведь мечтал стать капитаном дальнего плавания. И вместе с Игорем плавать по морям и океанам. Какое прекрасное было время! И бомбёжки, и лай зениток, и разрывы бомб, и долгие ночи в бомбоубежище. И наши прогулки, наши мечты, наши ожидания победы. А ещё была Галя. И была Вера Ивановна с немецким языком. И туннель, где я чуть не погиб. И длинные грядки в Косино. Господи! Как давно всё это было! Неужели это всё было? Было… А теперь я смотрю на широкую улицу Паперника, которая прошла через наш бывший посёлок. И нет наших домов, нет гаража, нет футбольного поля. Стоят тут новые пятиэтажные дома, похожие друг на друга. Где же наше прошлое?
А ведь я мог жениться на Гале. И жизнь моя могла пойти по другой колее? Я мог уехать в Германию. Я мог не встретить мою Веру на той скамейке двадцать первого июня пятьдесят второго года. И мог бы опять жениться на другой девушке? Значит, судьбе было угодно, чтобы мы встретились с Верой именно тогда. И взглянув друг на друга, мы поняли, что нам надо быть вместе. А ведь я мог с Верой по глупости и по молодости развестись. И тогда не было бы на свете моего Олега. Как сложна и как прекрасна наша жизнь! И как трудна бывает иногда. Я вдруг вспомнил мальчика-почтальона, который, с трудом переставляя свои костыли, нёс свою сумку с письмами и газетами. Ему было трудно, но он работал, он жил, он боролся за своё место в жизни! И всем нам надо всегда брать пример с этого мальчика-почтальона.
Сначала я зашёл к Матвею и Наде. Оттуда позвонил Игорю.
- Заходите все ко мне, - пригласил Игорь. - Посидим, потом побродим по Вешнякам.
Мы сидим у Игоря. Немного выпили, закусили. Надя остаётся с Леной, а я, Игорь и Матвей идём на улицу. Подходим к станции. Навстречу нам идёт Андрей, сын Игоря. И мы стоим вчетвером около станции. Игорь рассказывает молодёжи, что здесь было раньше. Ребята слушают, но их это не очень волнует. Их сейчас волнует настоящее. Матвей волнуется за Надю: благополучно ли пройдут роды. А Андрей думает о чём-то своём. После окончания геологоразведочного института он часто уезжает в командировки. Дома он бывает очень редко. Нельзя сказать, что у него с отцом большая дружба. Он весь в геологии. Он романтик дальних экспедиций. И пока не торопится жениться. Это сильно огорчает Лену и  Игоря.
Потом мы идём в Кусково. Стоим на берегу пруда. Смотрим на дворец. У меня опять в голове воспоминания о солдатах сорок второго года. Эх, жизнь! И почему ты такая красивая и жестокая? Почему ты такая загадочная и безжалостная? Почему? Неужели по этому берегу будут ходить люди и через сто, и через двести, и через тысячу лет? Что же тогда будет на этой земле? Не сгорит ли она в ядерном огне? А если уцелеет, то останется всё здесь как сейчас? Будут здесь ходить другие люди. В других одеждах. И говорить они будут на еле понятном языке: так к тому времени изменится наш язык. Какие же проблемы будут их тогда волновать? Война с другими планетами? Или полёты на край Галактики? Попробуй, догадайся! А ведь в них будет струиться наша кровь, которая дойдёт до них через несколько десятков поколений. И говорить они будут о чём-то своём. А что они скажут о нашей эпохе, о нашем поколении? Что-нибудь скажут. Что ещё придётся пережить нашей стране? Великой и несчастной. Неужели ещё будет много войн? Неужели будем воевать с Америкой или с Китаем? Хватит этих войн! Ведь должны же люди когда-нибудь зажить счастливо? Обязательно должны. А что останется от нас? Наши могильные холмики, конечно, со временем сравняют, и разобьют парк или ещё что-нибудь. И ничего не останется от нас. Как грустно всё это сознавать. Не все же могут стать историческими деятелями, великими полководцами или писателями. Значит, тихо уйдём в родную землю. И наши дети будут раз в год класть цветы на наши могилы. А потом никто не придёт. И уйдем мы в полное небытие. А может быть, есть загробная жизнь? Может, летают наши души в мировом космическом океане? И там мы опять встретимся с Виктором и Ниной, с нашими родителями? Это было бы слишком здорово. Ещё Лев Толстой утверждал, что после смерти что-то есть. Ну что ж? Помрём, и всё узнаем: есть или нет ничего на том свете. Растворится наша субстанция в земле и разложится на составные элементы. И будем мы жить в травах и деревьях, которые будут брать нас из земли своими корнями. Это понятно. Но наши дети будут жить дальше, они заведут своих детей, а те своих, и так мы будем жить вечно в людях будущего. Только это реально. Эстафета жизни будет бежать и бежать, пока не потухнет или не взорвётся наша земля. А может быть, эта эстафета будет продолжаться вечно как весь наш мир, как вся наша вселенная. Какое счастье побывать на этой земле! Увидеть цветы, услышать птиц, полюбить женщину и завести своих детей. Какое счастье видеть красоту этого мира и постоянно творить добро, помогать другим людям, и создавать рай на грешной земле! А ведь мы могли и не родиться. Но мы увидели этот мир. И не надо грустить. Мы все - простые люди, и надо жить, не хныкать, и честно делать своё дело.
- Тут мы исходили много километров, - рассказывал Игорь. - А летом купались, катались на лодке. Бродили, мечтали о будущем. Но представляли его совсем другим.
- Ты доволен своей жизнью? - спросил вдруг Андрей своего отца.
- В общем доволен, - ответил Игорь. - Хотел быть моряком, но медкомиссия не пропустила. Пришлось стать инженером, жаловаться не могу. Недоволен я только нашей системой. Но это между нами, ребята. Думаю, что скоро она рухнет. Это - вопрос времени. Слишком много у нас недостатков. А всё потому, что наша система зашла в тупик.
- Ты в этом убеждён, отец? - спросил Андрей.
- Абсолютно! Только не болтайте на эту тему, ребята. А то можете погореть по неопытности.
- Значит, мы зря делали Октябрьскую революцию? - спросил Матвей.
- Конечно, зря, - ответил Игорь. - Отсюда и пошли все наши беды: гражданская война, Отечественная война, коллективизация, аресты тридцать седьмого года, голодные годы. Народу погибло много. Когда-нибудь историки подсчитают все эти жертвы.
- Папа, ты тоже так думаешь? - опросил меня Матвей.
- Конечно! - ответил я. - Мы уже давно обсуждаем эту тему. Наша страна попала в тупик. И чтобы выйти из этого тупика, надо менять всю систему.
- Вот это да… - протянул Матвей. - А нам и в школе, и в институте говорили совсем другое. Это какое же враньё идёт?
- Некоторые люди наивно верят в коммунизм, - сказал Игорь. - И они не виноваты. Их так учили с детства. А перестроиться они теперь не могут.
- Значит, страну ждут большие перемены? - спросил Андрей.
- Конечно, - сказал Игорь. - Только трудно сказать, когда они начнутся. Но всё обязательно придёт в движение. Наверное, это начнётся после смерти Брежнева. Наверху пойдёт борьба за власть. Тут не угадаешь. Но и от нашей активности тоже будет много зависеть: как мы будем сидеть на собраниях, как голосовать. Насколько мы смелыми окажемся. Может быть, придётся участвовать в митингах и демонстрациях? Изменений будет много. И к этому надо нам быть готовыми уже сейчас.
Седьмого ноября мы пришли ровно в восемь к нашему институту. К демонстрации всё было готово: стяги, ветки с бумажными цветами, надутые шары, прикреплённые к длинной деревянной палке. Я проверял по просьбе Козлова список демонстрантов. Кое-кого не было. Тут на меня налетел Нуждин.
- Почему не был в райкоме на инструктаже? -  закричал он. - А мне за тебя нагоняй!
- Я каждый год слышу там одно и то же, - возразил я. - Знаю всё наизусть: не пускать посторонних, не бросать оформление, особая бдительность на Красной площади, опасаться разных шизофреников.
- Вот всё это и повторишь на заседании парткома! - пригрозил Нуждин. - Получишь строгача, тогда будешь рассуждать по-другому!
- Не связывайся с ним! - успокаивал меня Хитров. - Зачем связываться с говном! Пошли Василия помянем!
- Нуждин выследит, - засомневался Козлов.
- Семь бед - один ответ! - сказал Хитров. - Пошли, пока он там крутится около ректора. Василия надо помянуть обязательно! Он любил “греться” и отводить душу. Всё мечтал, когда закончатся эти чёртовы демонстрации. Вот и закончились они для него. Только не так, как он думал. Плакать хочется. Какой человек нас покинул! Ничего и никого не боялся. И говорил всё, что думал. Если бы все такие были как он, давно бы полетела в тартарары эта идиотская система. Но ничего! Будет и на нашей улице праздник! Будет! Ждать нам осталось совсем немного.
Нуждин больше к нам не подходил. Мы бодро прошагали мимо нашего родного райкома, громко кричали “ура!”, а наш ректор счастливо улыбалась, стоя рядом с секретарём райкома.
Потом мы побежали вниз по Кропоткинской, потом надолго остановились около бассейна “Москва”.
Потом шли быстро. И вот мы на Красной площади. В глаза бросился Брежнев с красным бантом на груди. Он стоял весёлый, красный. Всё время улыбался и махал рукой.
Потом мы шли спокойно мимо собора Василия Блаженного и сдали оформление своему завхозу у Москвы-реки.
- Надо нам собраться сегодня, - предложил Хитров. - Хочется побыть вместе. Поговорить обо всём.
- Приходите ко мне, - пригласил я. - Игорь с Леной подъедут. И поговорим обо всём.
- Вера не будет против? - спросил Хитров. - Неудобно без предупреждения.
- Вера привыкла уже к таким нашествиям. Только спиртного немного прихватите. На всякий случай.
- Договорились, - сказал Хитров. - Часа в три мы с Козловым и подъедем. С жёнами.
В четвёртом часу наша компания была в сборе. Не было Матвея с Надей. Она себя неважно чувствовала, а Матвей не хотел оставлять Надю одну.
Олег помогал маме. Я тоже носился по квартире. Наконец все уселись.
- Выпьем за нашу дружбу! - предложил Игорь. - За самое святое. Как бы ни было нам тяжело, мы всегда оттаиваем, когда собираемся вместе за одним столом. Здесь можно отвести душу. И сказать, не оглядываясь по сторонам, всё, что думаешь.
- Брежнев сегодня стоял какой-то красный весь, - сказал Козлов.
- Наглотался лекарств, - сказал Игорь. - Года два ещё протянет. А может, и побольше. Ему можно и до ста лет жить. Кругом врачи из четвёртого управления и самые лучшие лекарства со всего мира. Он не думает о том, как дотянуть до зарплаты или на что купить себе новый костюм.
- За тех, кого нет с нами! - сказал Хитров. - За Виктора, за Нину, за Василия.
- Что в мире творится, братцы? - спросил Козлов. - Игорь, ты там около министров крутишься. Давай рассказывай!
- Да пока какое-то затишье, - ответил Игорь. - В Польше всё ушло в подполье. Все притаились. Верхушка “Солидарности” изолирована. А в Афганистане идёт война. Гибнут наши ребята. Не ожидали мы встретить такое сопротивление. Американцы через Пакистан дают им самое современное вооружение. Увязли мы там крепко. Как в своё время американцы во Вьетнаме. Как будем выходить оттуда, неизвестно. Тратим там большие деньги. Но главное - теряем людей. Каждый день самолёты доставляют свинцовые гробы. Их тихо хоронят. Плачут матери и жёны. Влезли мы в большую авантюру. Большие деньги бросаем Кубе, Анголе, Эфиопии. А сами живём кое-как. Никто наверху не думает о народе. Уверены, что народ забит и сила на их стороне. Но всё это до поры до времени. Главная проблема - это отношения с американцами. Как бы не вспыхнула война. Тогда конец всей жизни на земле.
- Не дай Бог! - проговорила Лена. - Сами себя погубим. Неужели дойдёт до этой страшной войны? Не могу в это поверить.
- Вроде, не должно, - ответил Игорь. - Но мало ли что может быть? Какой-нибудь дурак нажмёт на кнопку - и всё завертится. Они на нас, а мы на них. Но лучше об этой не думать. Я всё-таки верю в человеческий разум. Не для того наша земля существует миллиарды лет, чтобы сгореть в огне.
20
Десятого ноября вечером я сидел на кушетке и ждал концерта, посвящённого дню милиции. Но его почему-то отменили. И зазвучала траурная музыка. Я не обратил на эти изменения никакого внимания.
Зазвонил телефон.
- Ты ничего не заметил? - спросил меня Игорь.
- Ничего. Вот ждал концерта, а его почему-то отменили.
- Скончался наш лидер, Коля! Завтра объявят!
- Это точно? - переспросил я.
- Точно. Все высокие инстанции уже в курсе дела. Вот и закончилась эта эпоха. Слушай внимательно сообщения. Кто будет председателем комиссии по похоронам, тот и будет нашим вождём. В субботу или в воскресенье встретимся. Только пока не говори никому кроме своих. А то будут допытываться, откуда узнал.
На другой день я вышел на работу. Обратил внимание на военные патрули у станции метро.
На работе многие не знали. Я сказал тихонько Козлову и Хитрову.
Наконец объявили по радио и телевидению о кончине Брежнева. В ректорате быстро собрался актив института. Ректор назначил круглосуточное дежурство в ректорате и на факультетах. Зачем? Этого никто не знал.
Стали назначать людей в делегацию для прощания с покойным. Я сослался на простуду.
На другой день, в пятницу, в актовом зале состоялся траурный митинг. Все выступающие подчёркивали, что Брежнев был выдающимся лидером не только нашей страны, но и международного рабочего движения. Он отдал всю свою жизнь народу. Митинг закончили пением “Интернационала”.
По телевизору показывали Колонный зал и вереницу людей, которые проходили мимо гроба. Некоторые вытирали слёзы.
В воскресенье, четырнадцатого ноября, все опять собрались у меня. Нас волновал один вопрос: как наша жизнь пойдёт дальше? Будут ли изменения, или всё останется по-прежнему?
И кто такой Андропов? Бывший председатель КГБ. Подавлял мятеж в Венгрии. Что-то новое будет. Но что? Наверное, будет крепить дисциплину. Не дай Бог, если повторится сороковой год, когда давали два года лагерей за пятнадцать минут опоздания! И песня ещё сохранилась: Идут на север срока большие, кого ни спросишь, везде указ!
Сидели и думали. Соображали вместе, как жить дальше.
- Андропов - человек хитрый, - сказал Игорь. - Он будет затягивать гайки постепенно и незаметно. Будет выгодно отличаться на фоне умершего Брежнева. И говорит нормально, и знает реальное положение дел в стране. Связи с КГБ у него прочные. А там говорят только чистую правду, и враньём не занимаются. Они давно видят, что творится в стране и куда она катится. Но народ в КГБ коварный.
- Да… - протянул Хитров. - Надо пока помалкивать и поглядывать, куда подует ветер. Но что-то новое Андропов, конечно, придумает. Пока он генеральный секретарь партии, потом сделают его председателем президиума Верховного Совета. Но я слышал, что он болен. Что-то у него с почками.
- Это верно, - подтвердил Игорь. - Я слышал, что он часто ездит на воды в Ессентуки. Все лидеры у нас старые и больные. Что за страна? Не можем найти одного здорового человека!
А по телевизору звучала траурная музыка. И опять показывали Колонный зал с гробом Брежнева. И опять восхваляли заслуги Брежнева. Получалось, что благодаря ему мы избежали ядерной войны.
- Что же будет дальше? - спросил Козлов. – Боюсь, что всё останется по-старому. Мне так кажется. Система есть система. Тут ничего не придумаешь. Могут быть только мелкие изменения. Всё определяет у нас одна партия. А партия у нас критике не подлежит. Всё хорошее мы имеем благодаря партии. А всё плохое у нас идёт от нерадивых и бездарных исполнителей. Партия ведёт нас правильным курсом прямо к коммунизму! Пока у нас только развитой социализм. Деревню мы бурно двинем вперёд. Народ из деревни, правда, весь разбежался. Но зато будет много тракторов и комбайнов, и других машин. Это главное. А машины нас выручат. На руководящие должности бросим ценных членов партии, как это делал в своё время Хрущёв. Правда, они потом почти все незаметно разбежались. Но можно ещё раз попробовать. А делается это просто. Или партбилет клади на стол и умирай голодной смертью, или принимай отстающий колхоз. И поедут как миленькие! Другого выбора нет.
- Не будем унывать! - сказал Игорь. - Не пропадём! Хуже чем было, не будет. Надо нам держать ушки на макушке.
Пятнадцатого ноября, в понедельник, состоялись похороны Брежнева у мавзолея. Занятия прервали, и все преподаватели и студенты смотрели по телевизору в фойе похороны Брежнева.
Мы смотрели, как ехал траурный кортеж. У мавзолея стояли лидеры зарубежных государств. Сразу бросился в глаза бородатый Фидель Кастро. Здесь же стоял Каддафи.
Митинг открыл Андропов. В качестве друга и соратника выступил министр обороны Устинов. От рабочих выступил и рабочий с одного из заводов, но выглядел он и говорил, как человек с хорошим образованием.
А потом показали могилу. Близкие простились с Брежневым. И гроб опустили в могилу. А потом торжественный марш и салют.
Андропов приступил к руководству государством.
Дни бежали и бежали. Скоро должна была родить Надя. И это нас с Верой занимало больше всего.
Двадцать первого декабря Надя родила дочку. Назвали её Настей. Матвей бегал два раза в день в роддом.
Через девять дней, под самый Новый год, Надю выписали. Вера уехала помогать Наде. А мы с Олегом хозяйничали дома.
Теперь я стал дедом. На шестом десятке лет. Всё нормально. Ещё внука было бы неплохо иметь.
Наступило тридцать первое декабря. За столом сижу я, Вера, Дарья и Олег. Мы смотрим телевизор и ждём, что нам скажет Андропов.
Выступает Андропов. Говорит обычные слова. Всё идёт пока по-старому.
Потом мы смотрим “Голубой огонёк”.
Беспрерывно звонит телефон. Звонит Игорь, и обещает завтра подъехать часам к двум. Звонит Хитров. Тоже собирается подъехать. Звонит Юра Орлов, и просит разрешения подъехать. Звонит Козлов и велит, чтобы к двум часам дня у меня был накрыт стол.
Олег жадно смотрит телевизор. Ему всё интересно. Он громко хохочет и пьёт шампанское. Растёт парень.
В три часа мы ложимся спать. Завтра надо пораньше встать и успеть подготовиться к приезду гостей.
- Год прожили, вроде, ничего, - говорит мне Вера. - Потеряли только Короткова. Да Брежнев умер. Каждый год всё-таки происходят изменения.
- Изменений будет много, - говорю я. - Ты ещё забыла отметить, что у нас теперь внучка. Теперь мы перешли в другую категорию. Надо нашим молодым помогать. Олег уже пойдёт в последний класс. А там надо сдавать экзамены в институт. Уговаривай его, чтобы он поступал в мой институт. Иначе не пойдёт.
- Всё будет хорошо, - утешает меня Вера. - Он мальчик умный и прилежный. Будет учиться в твоём институте. Я уверена, всё будет хорошо. И вообще жизнь пока идёт у нас хорошо. Слава Богу! Кончились наши мытарства с квартирой. Хорошо, что я обоих ребят тайком от тебя окрестила. Всё у них будет хорошо. Бог их не оставит.
- Разве ты веришь в Бога?
- Верю. И даже иногда в церковь хожу! - ответила Вера.
Я молчал, понимая, что здесь лучше промолчать. Пусть ходит, если ей так хочется. А я воспитан атеистом. Отец мой постарался. Что мы вообще знаем о нашем мире? Одни предположения. Один профессор-геолог из нашего дома как-то во время прогулки признался мне, что до сих пор не раскрыта тайна магнитного притяжения Земли. И некоторые врачи тоже верят в Бога. И когда я спросил, почему врачи так религиозны, мне объяснили, что связано это с тем, что они слишком часто видят, как умирает человек.
Я долго не мог заснуть. И всё думал и думал о своей жизни. Удивлялся, сколько мне пришлось уже пережить. И хотелось мне прожить свой остаток жизни так, чтобы не было у меня горьких потрясений. Чтобы я умер спокойно в своей постели в окружении жены и детей. Мне казалось, что я это заслужил. Ведь я жил честно. Конечно, я не идеальный человек. А кто в наше время идеальный? Все мы грешны перед своим народом. Поддерживаем существующую систему. Приспосабливаемся как можем. Поругиваем эту систему. Но почти ничего не делаем, чтобы улучшить нашу жизнь. Одна надежда на поступательный ход истории, на движение прогресса. Народ недоволен. И рано или поздно всё рухнет. Но как это произойдёт? И доживу ли я до этого момента? Может, и доживу. Пить мне надо поменьше. И нервничать тоже. Больше гулять. По утрам делать гимнастику. Обливаться холодной водой. Всё это верно. Но не это самое главное. Самое главное - иметь чистую совесть перед собой и друзьями. Неужели и наступивший год не даст ничего нового в жизни страны? Обидно. Тогда всё будет катиться до конца двадцатого века.
А утром мы вскочили в десять утра и стали готовиться к приезду гостей. Позвонил Матвей. Сказал, что у них всё в порядке, и поздравил нас вместе с Надей с Новым годом. Жалел, что не может приехать.
Первым приехал Хитров с женой, Люсей. Потом подкатил Игорь с Леной. А за ними и Козлов с женой.
Сразу стало шумно. Выпили за Новый год. Набросились на еду. Хвалили Веру и Дарью. Спрашивали Олега, как он учится. Тот смущался и говорил, что у него всё нормально.
После второй рюмки говорили сразу все и обо всём.
- У нас начинают понемногу закручивать гайки, - сказал Игорь. - Проверяют, все ли на рабочем месте. Разгоняют народ из курилок. Часто появляются комиссии и проверяют исполнение дел. Народ немного подтянулся. Всё-таки побаиваются новой метлы. Мало ли что может быть?
- У нас тоже зашевелились, - поддержал его Козлов. - Стали придираться к ведению документации. Ректор назначает контролёров из учебной части, которые проверяют, когда преподаватель заходит в аудиторию. Кое-кто попался. Нашего брата надо контролировать постоянно. Палка всегда нужна. А то моментально распустятся.
- Посмотрим, что будет дальше, - откликнулся Хитров. - Всё это мелочи жизни. А коренных изменений никаких нет. И пока неясно, что собирается делать дальше Андропов. Пока он потихоньку укрепляет дисциплину. Но деревни опустели. Хлеб закупаем в Америке и в Канаде. В провинции нет мяса, всё отправляют в Москву. А провинция едет толпой в Москву за мясом и колбасой. Что это такое?
- Не всё сразу, - ответил Игорь. - Да и ничего он такого кардинального сделать не сможет. Пока слегка наводит порядок, подтягивает дисциплину. Андропов - ярый сторонник системы. И ломать эту систему он не будет. Разгонит немного взяточников. Снял министра внутренних дел. Ещё одного замминистра. И пока всё. Он скован системой по рукам и ногам. И Америка нависла над нами. Они нас перегоняют по вооружению. Нам трудно за ними угнаться. Они богаче и сильнее нас. Он принял тяжёлое наследство. Протекционизм пронизал все наши ячейки. Везде сидят сынки наших руководителей. Всё не так просто. Тут только само время может что-то подсказать. К тому же он больной человек. И долго он, вероятно, не протянет. Значит, придёт кто-то другой. А другой начнёт делать всё по-своему. Мы медленно идём в тупик. Но не все это понимают. Это понимает Сахаров, Солженицын, Буковский, Григоренко, Щаранский и немногие другие. А народ ничего не понимает. Ему нужна квартира, хорошая зарплата, небольшой дачный участок и скромная машина. Но машина - это уже большая роскошь. Вот и всё. А кто там стоит во главе, куда они ведут, об этом он думает мало. А в воскресенье бутылка водки, несколько друзей и русская песня. Как у нас сейчас. Жизнь есть жизнь. И даётся она один раз. У нашей страны, на мой взгляд, впереди трудная судьба. Много придётся нам пережить, прежде чем наладится жизнь в такой огромной стране. Может, десять лет ещё пройдёт, а может и пятьдесят. Этого точно никто не знает. Вспомните Февральскую революцию семнадцатого года. Шла война. Царь был в Могилёве. Дума критиковала правительство. А тут прекратился вдруг подвоз муки. Очереди около булочных. Разъярённые женщины. Голодный человек пойдёт на всё. И пошло, и поехало. Сначала бросали в солдат куски льда, потом стали бить городовых, потом отнимать у офицеров оружие. Не обошлось и без пропаганды. Но никто не ждал такого стихийного взрыва. Гучков всё готовил свой заговор против царя, и опоздал. А народная волна разгромила всё в Петербурге. Потом и Ленин приехал из Швейцарии, потом Троцкий из Америки. И ничего мы точно не знаем, что там было на самом деле. Через восемь месяцев грянула Октябрьская революция. Куда делось Временное правительство? Зимний дворец защищал женский батальон. Когда-нибудь мы узнаем точную правду, как на самом деле шла эта революция, и откуда у Ленина появились такие силы. Ведь большевиков тогда в Петрограде было около семи тысяч. Тут много загадочного. И роль Сталина неизвестна. Всё в тумане. Огромную страну перевернули и выиграли гражданскую войну. Так что историю заранее не угадаешь.
Подъехал и Юра Орлов. Мой бывший студент и любимец. Ему было под тридцать, а он всё ходил холостым, боялся ошибиться. Приехал он в Москву после службы в армии. С трудом закончил учёбу. Пошёл в школу преподавать немецкий язык. А теперь уже работал завучем. Было у него много невест. Но он пока отбивался от них.
Сделали небольшой перерыв. Женщины ушли в другую комнату пить чай. А мы отдыхали после обильной выпивки и закуски.
Орлову налили штрафной стакан. Он его молча опрокинул.
- Это по-нашему, - одобрительно сказал Хитров. - Сразу видно, что человек был в армии. Женить надо парня. Надо ему найти жену с квартирой. Ты где сейчас живёшь?
- Да пока при школе, - ответил Орлов. - Еле прописался. РОНО за меня ходатайствовало. Прописали пока временно и посоветовали в милиции срочно жениться. Директор у меня мужик отличный. Готовится поставить меня на своё место. Я стараюсь изо всех сил. В семь утра на работе, а кончаю после шести. Денег на житьё хватает. Но на остальное с трудом. Работа мне нравится. Особенно в младших классах. Ребятишки стараются. Организовал кружок по изучению немецкого и английского языков.
- А почему не пошёл в КГБ или министерство обороны? - спросил Игорь.
- Из-за прописки. Нужна везде московская прописка. Но я и не рвался туда. Меня в школу тянуло. Предлагали ещё в технический институт. Но там работать неинтересно. Студенты язык знают плохо и не стараются. Лишь бы зачёт получить. Хочется съездить в Германию. Директор обещает выбить мне туристическую путевку. Язык знаю, страну теоретически знаю. Хочется посмотреть на эту страну.
- Попадёшь, - сказал Козлов. - Ещё везде успеешь побывать. Только вот с женитьбой не промахнись. А то нарвёшься на какую-нибудь стерву, и будешь плакать кровавыми слезами. Если жизнь в первый год не будет получаться, беги сразу от неё. Трещину не замажешь. И детей сразу не заводи. Дети свяжут тебя по рукам и ногам.
- Не надо его запугивать! - вступился я за Орлова. - Он парень с головой. Ему не восемнадцать лет. А волков бояться - в лес не ходить. Не бойся ничего, Юра! Но дерево руби по себе. В первый раз не получится, не горюй. Не всем везёт в семейной жизни. А женщины бывают разные. Не суди с первого взгляда.
Разъехались мои гости поздно. Впереди был загадочный год. Что там нас ждёт?
21
Побежали зимние дни один за другим. И почти не было никаких новостей. Иногда выступал Андропов. Говорил убедительно и умно. Он многим нравился. Поместил в журнале “Коммунист” статью о Карле Марксе. Показал себя вдумчивым теоретиком.
В марте отметили день рождения Веры. Она часто навещала внучку и старалась помочь Наде. Ездил иногда с ней и я.
А жизнь всё катилась и катилась куда-то в неизвестное будущее.
Незаметно подошёл первомайский праздник. И готовились мы к нему как и раньше. Заранее хозчасть принесла два больших ведра с берёзовыми ветками. Мы пригоняли с занятий студентов, которые делали бумажные цветы и прикрепляли их к веткам. Потом надували шары и крепили их к деревянным палкам. Красные стяги и транспаранты мы получали в день демонстрации в вестибюле здания.
Нуждин стоял у входа в здание и всё регистрировал своим зорким партийным взглядом. Этот день был оценкой всей его деятельности. По проведению демонстрации оценивалась боевитость и зрелость партийной организации.
С Козловым мы быстро построили нашу колонну. Нам помогала Лида Китаева. Все, вроде, были на месте. Девчонки привели с собой несколько женихов. Что делать? Надо их удалять. Не положено! Иначе Нуждин съест с потрохами. Лучше не связываться с этим говном.
Мы сразу юркнули в наш родной подъезд и поднялись повыше. Там стоял мужчина и курил.
- Может, вам стаканы принести? - предложил он.
- Давай, - сказал Хитров. - И себе захвати.
Хитров вытащил плоскую пол-литровую флягу. А незнакомый друг кроме стаканов дал нам по солёному огурчику.
- Разливай сразу на четыре части! - сказал я.
Хитров так и сделал. Мы выпили свою долю и захрустели огурцами. - Хорошо! - оказал Козлов. - Только бы Нуждин не унюхал.
- Я могу ещё принести, - предложил наш собутыльник. - У меня есть. Вы же меня угостили. Теперь моя очередь.
- Седьмого ноября угостишь! - сказал Хитров. - А нам ещё топать до Красной площади. И домой возвращаться. Как зовут?
- Максим Семёнов, токарь на ЗИЛе.
- Приятно потолковать с рабочим человеком, - сказал Хитров. - Да времени нет. Не обижайся. А в ноябре всё обсудим. Мы обязательно подойдём.
- Вы только скажите, - настаивал Семёнов, - Войны не будет с Америкой? А то ведь все пропадём!
- Пока не будет, - успокоил его Хитров. - Всё-таки и мы люди, и они люди.
- Ну, спасибо! - обрадовался Семёнов. - А может, ещё примем по стопочке?
- В следующий раз! - сказал Козлов. - Мы тут проходим два раза в год.
Мы еле успели догнать свою колонну. Нуждина поблизости не было. А тут и райком родной показался. Мы гаркнули во весь голос “ура!” и побежали к станции метро. А потом шли быстро-быстро. В половине двенадцатого шли по Красной площади. И все обратили внимание, что Андропова на мавзолее не было.
- Болен! - констатировал Хитров. - Это единственная причина.
После демонстрации мы забежали в наше кафе.
- Надо помянуть Василия, - сказал Хитров. - Повторим его обычай. Он любил посидеть здесь после демонстрации.
А потом поехали по домам. С Верой и Олегом я ехал к Матвею. Ему сегодня исполняется двадцать семь лет. Двадцать семь! И я опять вспомнил то утро в Калуге, когда я названивал в роддом, а потом схватил такси и летел туда, чтобы узнать точно, кто у меня родился. Двадцать семь лет. И я уже не молодой.
С трудом поймали такси.
- В будни хозяева вы, а в праздники хозяева мы! - сказал мне таксист.
- Всё верно, - поддакнул я. - В праздники все ездят в гости. А Москва огромная.
- Я уже сегодня замучился, - жаловался таксист. -  Из одного конца Москвы летаю в другой. И чаевым не рад. А тут ещё частники подрабатывают.
Вот и мои родные Вешняки. Родные, но совсем другие. Всё, всё здесь другое.
Я держу на руках мою внучку Настю, а она смеётся. Что тебя ожидает в жизни, мой маленький человечек? Наверное, светлая и счастливая жизнь.
Приходит Игорь с Леной и Андреем. Мы садимся за стол и обсуждаем последние новости. Говорим об Андропове. Игорь подтверждает, что тот серьёзно болен.
- Кто же придёт ему на смену? - спрашиваю я.
- Трудно сказать, - отвечает Игорь. - Там идёт закулисная борьба. Кажется, теперь рвётся к власти Романов. А там ещё и Гришин, и Черненко, и молодой Горбачёв. Время покажет. Пока ещё дышит Андропов.
- Это наша трагедия, - говорю я. - Наша система не умеет на ведущие роли выдвигать самых лучших людей страны.
- Наверное, ты прав, - соглашается Игорь. - Слишком много блата у нас везде. И до революции так было, и после. Это наша традиция. Всё делается по знакомству. Нет строгой системы отбора лучших и талантливых руководителей. Иногда видишь такие ничтожества, что становится обидно за страну. Пошли-ка пройдёмся по нашим Вешнякам!
Женщины остаются дома, а мы идём впятером. Я, Игорь, Андрей, Матвей и Олег.
- Приезжай на девятое мая, - напоминает мне Игорь. - Мы никогда не должны забывать этот день! Помнишь сорок пятый год и салют на Красной площади?
- Конечно, помню. Разве можно забыть тот день?
Я рассказываю нашим сыновьям о девятом мая сорок пятого года. Ребята слушают. Кажется, им это интересно.
- Нас не будет, а вы не забывайте про этот день, - говорит вдруг Игорь. - Это самая прекрасная дата в жизни нашей страны. Выстояли против такого сильного и коварного врага. Как мы тогда хотели попасть на фронт! Не получилось…
Мы долго стоим у нашей станции.
- Пошли к школе! - предлагает Игорь. - Там остался кусочек старых Вешняков.
Мы стучим в школьную дверь. Открывает незнакомый сторож.
- Чего случите? - спрашивает нас неприветливо сторож. – Только прилёг.
- Пропусти походить по родной школе, - просит Игорь, и суёт пятёрку сторожу.
Мы идём пустынными коридорами и заходим в наш класс. Садимся за столы. Оглядываемся. Вроде, наш класс, но какой-то другой.
- Выходит, что сорок два года назад мы здесь первый раз встретились, - говорит Игорь. - Я помню, как ты робко вошёл в наш класс.
- Выходит, так, - соглашаюсь я. - Как тут не хватает Виктора и Нины!
- Это верно, - вздыхает Игорь. - Скоро исполнится три года, как их здесь нет. А боль не проходит. Получается, что наша жизнь во многом состоит из потерь. Сначала теряем родителей, потом друзей, потом ещё кого-нибудь. Грустно всё это, хотя жизнь во многом и прекрасна.
Молодёжь ходила по коридорам, посмеивалась. А нам было грустно.
- Плохо они понимают нас, - сказал я Игорю, кивнув на коридор. - Обидно.
- Это тоже естественно, - отозвался Игорь. - Они родились в другое время, не видели военных лет, не голодали, и ни в чём не нуждались. Что им наша школа? Андрей здесь тоже учился. Но он слишком молод, чтобы предаваться грусти. Они полны надежд. И видят жизнь, как красивое и яркое кино. Они ещё не видели больших трудностей. Это придёт со временем.
Девятого мая я опять приехал в Вешняки. Зашёл к своим. У них всё было в порядке. А потом все пошли к Игорю. И стали отмечать день Победы.
- Тридцать восемь лет пролетело, как один день, - сказал со вздохом Игорь.
- А я так и не съездил под город Зубцов, - сказал я Игорю. - Сам виноват. Не хочется никого просить. Хотели поехать с Виктором, да не успели. А ехать надо обязательно. Поедешь со мной?
- Обязательно поеду, - пообещал Игорь. - И машину достану на субботу и воскресенье. Всё сделаем. И откладывать дальше уже не стоит. Этой осенью и съездим. А может, в конце августа. Там посмотрим. Но съездим обязательно.
А когда мы остались в комнате на несколько минут одни, Игорь сказал мне:
- Мотор у меня стал в последнее время сильно пошаливать. Лена всё замечает. Не даёт лишний раз выпить. Если со мной вдруг что случится, ты уж тогда помоги моей семье. Я на тебя крепко надеюсь.
- Игорь, перестань! - крикнул я. - Сердце у нас у всех пошаливает. Брось ты! Лекарства принимай, выпивай поменьше, и не думай ни о чём. Мы ещё с тобой проскрипим лет десять! А может, и побольше. Сейчас такие мощные лекарства появились. Съездишь в хороший санаторий. И будет всё в порядке!
- Это я сказал на всякий случай, - оправдывался Игорь. - Года идут. Из-за своих листовок я сильно нервничал. Бросил я теперь их писать. Надо не писать, а выступать, кричать во весь голос, протестовать! Это - самое лучшее средство. Но в нашей стране это не пройдёт.
- Это верно, - согласился я. - Конформисты мы все, Игорь! И такими нас сделала наша эпоха. Но и мы тоже виноваты. Боимся своей тени. И за детей становится страшно. Получают по сто тридцать рублей. Пропадут без нашей помощи. А на ноги встанут годам к сорока. Ладно! Хватит об этом!  Пошли на улицу!
Я, Игорь и Лена идём по улице Паперника к станции. Стоим около церкви. Идём по пихтовой аллее в Кусково. Смотрим на пруд, на дворец. Вспоминаем военные и послевоенные года.
- Пошли назад! - говорит Лена. - Виктор и Нина стоят перед глазами! Тяжело мне. Пошли!
Нет больше за церковью нашего стадиона и прудика, где мы смывали свою грязь и пот. Стоят дома, дома. Что же будет с Москвой через сто лет? Неужели  этот огромный мегаполис дотянется до Люберец, до Подольска и других ближних городов? Всё может быть. Но нас к тому времени не будет на этой грешной земле. Будут здесь бегать наши внуки и правнуки. Заснуть бы сейчас лет на двести. А потом проснуться и посмотреть, что же стало с Москвой и с нашими Вешняками. А ведь когда-нибудь люди придумают такое средство усыпления. И найдутся желающие. Когда-нибудь. А пока надо жить, работать и не думать о плохом и грустном. Надо честно прошагать свой земной путь до самого конца, до последней берёзки.
И я опять вспомнил мальчика-почтальона, который шёл, опираясь на две палки, с почтовой сумкой за спиной. Он шёл упрямо вперёд. Он разносил почту. Он жил. Он работал. Он боролся за своё место на земле. Почаще нам надо думать об этом мальчике-почтальоне с двумя палками в руках. Как он шёл! Как преодолевал метр за метром. И какие молодцы люди на почте, которые поняли душу этого мальчика и доверили ему эту работу. Они спасали мальчика и спасали сами себя: от тоски и грустных мыслей, от неверия в доброту и справедливость жизни на земле.
Сразу же после дня Победа меня вызвал проректор по учебной работе и приказал мне ехать в командировку в город Тамбов. Там надо было найти объект для эвакуации в случае ядерной войны.
- У нас же был объект в Тульской области, - возражал я. - И почему я?
- Тульский объект у нас отобрал Генштаб, - терпеливо объяснял мне проректор. - Поедешь вместе с начальником гражданской обороны. Для солидности. Не женщин же мне посылать в такую даль! На месте придётся, видимо, выехать в область. За два дня обернётесь. Полковник Дубинин ждёт тебя. Выезжать в понедельник вечером. У меня всё. Я на тебя. Коля, надеюсь. Помогай полковнику. У него со здоровьем не очень. С пустыми руками не возвращайтесь!
- Это ты меня бросил в эту авантюру! - упрекал я Козлова. - У меня же полно дел! Скоро начнутся зачёты, а там экзамены на носу!
- Я возражал, - оправдывался Козлов. - Проректор вцепился в тебя. Ты же его знаешь. Он мужиков не жалеет.
В понедельник вечером я уже чинно сидел с Дубининым в купе поезда, отходящего с Павелецкого вокзала.
Мне было грустно. И зачем меня несёт в такую глушь? Что я там увижу?
Дубинин развлекал меня. Рассказывал о фронте. На груди у него было много орденских колодок. Мужик он хороший. Но не делом он занимается. Не верил я в эту гражданскую оборону. И как можно спастись от водородной бомбы в тамбовской глуши? Этого я не понимал.
В семь утра мы были в Тамбове.
Дубинин предложил позавтракать в вокзальном ресторане. Он объяснил мне, что неизвестно, где мы будем ужинать. И вообще неизвестно, куда нам придётся ехать.
В ресторане было грязновато. Скатерти на столах не меняли уже давно. Но позавтракали плотно. И чаю попили как следует.
Я забежал в туалет при вокзале. Там я оторопел. Грязь была непролазная. Туалет, да и весь вокзал, были построены, видимо, в прошлом веке. И в туалете этом не убирались никогда. Стыдно за страну и за свой народ. Ну почему мы так любим грязь? Откуда это идёт на Руси? Неужели так было всегда? Теперь понятно, откуда появляются все наши инфекционные болезни.
А потом мы сели на автобус и добрались до городского штаба гражданской обороны.
Втайне мы надеялись, что нам предложат какой-нибудь техникум рядом с областным центром. Но товарищи из городского и областного штаба разводили руками, звонили в райцентры. И наконец нашли глухую станцию на юге области, куда надо сейчас же ехать на автобусе. Там нас уже ждут.
Сотрудник штаба повёл нас пешком на автобусную станцию и сразу же оставил одних.
Мы купили билеты и стали ожидать автобуса. Кругом мелькали простые загорелые лица в чёрных картузах. Они все были с вещами. Нас обрадовало, что на билетах были пронумерованы наши места. Значит, давки не будет.
Простые крестьянские лица меня тронули и обрадовали. Эти люди погибнуть не дадут.
А рядом взлетали почти каждую минуту огромные самолёты. В чём дело? Пассажиры объяснили мне, что рядом находится лётное училище гражданской авиации.
Подошёл огромный автобус. Мы сели на свои места.
Наш автобус немного попетлял по окраине Тамбова, а потом вырвался на прямую шоссейную магистраль и полетел, минуя леса и поля, поля, поля. А земля везде была чёрная-пречёрная. А мы летели и летели. И мне стало чуть легче на душе. А когда я смотрел на крестьянские лица в чёрных довоенных кепках, мне совсем становилось спокойно. И я поверил, что всё будет хорошо, и что скоро мы уедем домой.
Только мы с Дубининым сидели с портфелями. Лица у нас были белые, городские.
- Откуда же Вы будете? - опросил меня один мужичок в своей чёрной кепке.
- Из Москвы, - ответил я. - Едем в командировку.
- Значит, проверять, - сказал мужчина. - Правильно. Проверять нас надо.
- Хорошая у вас тут земля, - сказал я.
- Хорошая, - согласился мужчина. - Только после дождя ни одна машина в поле не въедет. Всё застревает. А свекла у нас тут всегда бывает хорошая.
- А как же вы тогда свеклу убираете? - спросил я.
- А школьники руками и дёргают. Больше некому.
Автобус наш летел по прямой дороге как птица. А кругом поля, поля.
Как же велика наша страна! И сколько можно собрать продуктов! А мы всё покупаем хлеб в Америке. Сколько же это безобразие будет продолжаться? И как не стыдно нашим правителям наверху? Есть ли у них ум и совесть?
Потом мы свернули с магистрали и запрыгали по местной дороге.
Наш автобус остановился около станции. Приехали.
Узнав у местных жителей, где находится райисполком, мы прошли около километра по пыльной дороге.
Было жарко. Дубинин немного волочил левую ногу. Но шёл и не жаловался.
Перед райисполкомом к нам выскочил парень-блондин лет тридцати.
- Здравствуйте! - сказал он. - А я вас уже поджидаю. Извините, что не встретил около станции. Машина у нас сломалась. И мой мотоцикл тоже сломался. Меня зовут Евгений Журавлёв, - представился наш парень.
Мы тоже назвали себя.
Журавлёв провёл нас к председателю райисполкома.
- Петров Иван Иванович, - представился тот. - Я в курсе дел. Выбирайте любые объекты. Вечером оформим документы. Поездов до утра не будет. Придётся ночевать в нашей гостинице. Я сейчас закажу наш номер-люкс. А теперь не теряйте времени и выбирайте себе нужные объекты. Поужинать можете в нашем ресторане.
В коридоре я заметил два ведра и две кружки.
- Что это? - спросил я Евгения Журавлёва.
- Руки мыть, - объяснил Евгений. - И пить, кто хочет.
- А где же у вас водопровод? - спросил я.
- В том году строили, но не получилось, - объяснил мне Евгений.
- А как же больница у вас работает? - спросил я.
- А у них свой артезианский колодец, - ответил Евгений. - Пошли!
И пошли мы назад к станции, заглядывая во все районные учреждения.
Дубинин тщательно осматривал, определял на глаз полезную площадь. Мы осмотрели здание районо, дом культуры, две школы. Дело шло медленно. Но всё-таки двигалось.
Местные жители смотрели на нас с любопытством. Особенно уважительно разглядывали орденские планки Дубинина.
- Не ниже полковника! - крикнул пьяненький инвалид. И попытался заговорить о войне с Дубининым.
- Дядя Ваня! - строго сказал Евгений. - Товарищи приехали из Москвы. У них срочное дело. Не мешай! Потом поговоришь.
- А немцев не было здесь? - спросил я Журавлёва.
- Сто километров не дошли, - ответил Евгений. - Но две бомбы около станции сбросили.
Мы опять шли долго пешком до райисполкома, где Евгений напечатал нужные документы.
А я всё думал. Зачем нам эти помещения, если начнётся ядерная война? Сумеем ли мы добраться до этого посёлка, и спасет ли он нас потом? Но как невоенный человек я не мог судить о плане нашей возможной эвакуации.
После подписания документов Евгений повёл нас в местный ресторан. Мы заказали борщ, котлеты и бутылку коньяка.
- Борщ мы вам не дадим! - сказала официантка. - Вы же из Москвы. А мы боимся, что вы не станете его есть.
Нам принесли жареной картошки и по куску варёного мяса. И бутылку коньяка.
Евгений сидел с нами и рассказывал о жизни местного посёлка, который являлся райцентром.
- Народ уезжает, - сокрушался Евгений. - Все разбегаются. Уезжают в крупные города. Жить здесь скучно. Выручает телевизор. Но мы привыкли к этой жизни.
А потом Евгений повёл нас в местную двухэтажную гостиницу.
Мы поднялись в наш номер-люкс. Чисто. Но телевизор еле работал. Канализация не работала, потому что не работал водопровод. У дежурной гостиницы кипел большой самовар. Там мы и попили чаю.
Евгений обещал забежать за нами рано утром и посадить нас на проходящий поезд.
Я сидел перед телевизором и не мог предполагать, что через десять лет именно в этот день меня постигнет страшное несчастье. Я радовался, что завтра рано утром уеду из этого тоскливого захолустья в Москву, к семье, к друзьям, к своей работе.
На другое утро мы встали рано, чтобы не проспать наш поезд. Пришёл Евгений. Он подвёз нас к станции, помог купить билеты.
- Сколько ехать до Москвы? - спросил Дубинин.
- Вечером будете дома, - успокоил нас Евгений. - А это вам гостинец от жены.
Он протянул нам свёрток с пирожками.
На прощание я обменялся с Евгением адресами. Мы пожали друг другу руки и вошли в свой вагон.
Поезд тронулся. Евгений помахал нам рукой и скрылся навсегда с наших глаз.
В вагоне меня охватило чувство блаженства. Я чувствовал себя фактически дома. Только сейчас я почувствовал, как тяжело на меня повлиял этот райцентр. Я пожалел людей, и особенно молодёжь, которая живёт здесь всё время. А мы, проживающие постоянно в Москве, не понимаем, как мы счастливы тем, что мы москвичи.
За окном стоял дивный майский день. Вдоль пути тянулась цветущая сирень. И это было так прекрасно, что я ощутил прилив огромного счастья. Какая чудная сирень! Какой-то гениальный и добрый человек догадался насадить эту потрясающую красоту.
Наш поезд ехал медленно, и мне подумалось, что машинист сам залюбовался этой чудной сиренью.
На следующей станции к нам сел майор. А на другой в наше купе вошёл огромный и весёлый парень. Он сразу всё рассказал о себе. Долго служил в армии. Был десантником. Во время событий в Чехословакии их десант захватил аэродром в Праге. А сейчас едет из отпуска от матери. Тут он когда-то родился, а теперь живёт в Подмосковье. Звали его Фёдором.
Через полчаса он помчался в вагон-ресторан и принёс две бутылки портвейна и конфеты. Мы достали наши пирожки и разлили портвейн по стаканам.
Мимо нас проплывала цветущая сирень, а мы потягивали портвейн и вели беседу на самые разные темы.
Скоро портвейн был выпит, но Фёдор мгновенно исчез из купе. Через десять минут он принёс ещё две бутылки портвейна и кулёк с конфетами.
Федя сыпал анекдотами, доводя нас до слёз. Майор смотрел влюблённо на Федю, звал к себе в гости. Но Федя отказывался. Дома его ждали жена и дети.
Майору надо было делать пересадку на узловой станции. Он крепко пожал нам руки и обменялся адресами с Фёдором.
Фёдор бросился ещё раз в вагон-ресторан и принёс две бутылки портвейна.
- Последние, - сказал Федор. - Больше в ресторане нет.
Я тоже обменялся адресом и телефоном с Фёдором. Поздно вечером мы расстались на вокзале.
А потом я попрощался и с Дубининым. Ехал домой и думал о поездке. И пришел к выводу: надо ездить и ездить по стране и по всему миру, а то сидишь годами на одном месте, и ничего не видишь.

22
На другой день я уже работал в деканате. Кратко доложил проректору о своей поездке. Тот принял моё сообщение как должное. Мне даже хотелось поблагодарить его за эту поездку, но я решил промолчать: может и не понять моих мыслей.
Моей сестре Тане дико повезло. После долгих хождений в райисполком ей наконец дали комнату в коммунальной квартире. Старшая её дочь вышла замуж, родился ребёнок. Вторая дочь тоже выросла. И они стали ссориться.
Я помог Тане переехать. Дал денег на мебель и холодильник.
- Я всё верну тебе до копейки, - сказала мне сестра. - А сейчас мне деньги очень нужны. Спасибо тебе огромное!
Вдруг позвонил мой брат Иван и пригласил всех на свой день рождения.
Мы собрались у Ивана. Три брата и сестра Таня. И наши жёны. Пьём за здоровье Ивана, поминаем наших родителей.
- Редко мы стали собираться, - стал сокрушаться Иван. - А ведь живём в одном городе. Ну почему мы, русские, такие недружные? Посмотришь на евреев, на армян, на татар и другие нации. Все держатся друг за друга. Встречаются по праздникам. А мы как бирюки. Нет у нас родственных чувств.
- Такие уж мы русские! - сказал Степан. - Не держимся друг за друга. А жаль. Николай почти никогда не звонит. Совсем заработался. Раньше заезжал. А как мать умерла, то совсем про нас забыл. И на кладбище почти не ходит. Надо нам сходить в ближайшее воскресенье на могилу родителей. Забыли про них. И памятник надо им поставить. Три брата не могут ничего сделать. Чтобы ты, Николай, был в воскресенье в двенадцать на кладбище! Я жду!
Мы ехали с Верой домой. Выпил я с братьями и сестрой прилично. Обидно было слышать упрёки Ивана и Степана. Но в чём-то они и правы. Надо нам почаще встречаться. Ведь с друзьями я встречаюсь в месяц по два-три раза. А тут родные братья. Ближе всего мне сестра Таня. Я никогда не забываю завет брата Фёдора: сестрёнке надо помогать. Так я и делаю. А с братьями нет у меня общего языка. Сближает нас только стол с водкой и закуской. Да воспоминания о деревне, о родителях, о Фёдоре. И всё. У каждого из нас свой круг людей, свои интересы. И тут ничего не поделаешь.
В воскресенье я был ровно в двенадцать у входа на кладбище. Степана не было. Как же так? Ругал меня, назначил поход на кладбище и не пришёл? Видимо, наговорил спьяну. Ладно уж. Простим родного брата.
Народу было немного. Я постоял у могилы родителей. Тук-тук-тук! - застучало моё сердце. В чём дело? Неужели будет беда? Почему мне стало вдруг так тоскливо и одиноко? И никого рядом нет. Надо взять себя в руки. Надо успокоиться. Может, я скоро помру? Но это не так страшно. Основную жизнь я уже прожил. После меня останутся два сына. Они приглядят за Верой. Плохо, что я здесь один. Никто меня не отвлечёт от тяжелых мыслей.
Я пошёл к могиле моих друзей. Вот они глядят на меня из памятника своими фотографиями. Все проблемы закончились для них. Скоро уже будет три года!
Я шёл к выходу. Вдруг увидел знакомую фамилию. Так мы же учились в одном классе! А он умер уже два года назад, прожив всего пятьдесят два года. Тук-тук-тук! - застучало моё сердце. Опять приступ тоски и одиночества.
И вдруг я понял, что впереди меня ждут какие-то беды. Знать бы всё заранее. А может, и не надо? Зачем жить в страхе? Что будет, то и будет.
Я ехал домой, понемногу успокаивался, думал о друзьях, о работе. Вере я решил ничего не говорить. Зачем её зря волновать? Она будет всё время думать об этом. Надо работать, не предаваться грустным мыслям, думать о детях. Всё равно мы все когда-нибудь умрём. Что означает для планеты каких-то семьдесят или сто лет? Пустяк. Краткий миг. Только хочется ещё пожить. Поработать. Посмотреть футбол, полюбоваться красивыми женщинами. Почитать хорошие книги. И посмотреть краешком глаза на наступление новой жизни в нашей стране. Эта жизнь обязательно придёт. Ведь в конечном счёте весь ход истории определяется разумом человека, его добротой, его стремлением к справедливости и к счастливой жизни. Всё будет прекрасно и в нашей стране. Только не сразу. Не так скоро, как нам бы хотелось. А может, ход истории определяется агрессивностью людей? Отсюда и корни фашизма?
Дни бежали дальше, не останавливаясь ни на секунду.
Закончился учебный год. Олег перешёл в десятый класс. Где нам отдыхать летом?
- Никуда я не хочу ехать в этом году! - заявила Вера. – Что-то я устала. Хочу спокойно отдыхать на даче. Гулять по лесу. Поливать вечером овощи. Собирать смородину, малину, крыжовник и варить варенье. Олег будет в пруду удить рыбу. А ты будешь из Москвы иногда привозить продукты, да читать свои книги. Не хочется мотаться по санаториям.
Пятого июля мы собрались у Нади и Матвея на поминки. Прошло ровно три года, как не стало Виктора и Нины.
Собрались самые близкие леди. Директор школы, ныне уже пенсионер, учителя школы, коллеги с работы Виктора. За три года народу поубавилось.
Все любовались Настей, которая бурно веселилась, видя столько гостей.
Говорили речи. Пили, не чокаясь. Потом гости стали расходиться.
- Заходите ко мне в гости! - пригласил нас Николай Дмитриевич. - На следующий год нашей школе исполнится пятьдесят лет. Юбилей.
Мы ещё сидели за столом: я, Вера, Игорь, Лена, Андрей и Матвей с Надей.
- Давно не виделись, - сказал мне Игорь. - Андропов сильно болен. Может отдать концы. На смену придёт кто-то другой. А кто? Наверное, Романов. А может Черненко, или Гришин. К сожалению, пока всё остаётся по-старому. И это плохо. Надо отпускать гайки, ослаблять пресс. Но кто на это пойдёт? Пока сказать трудно. У нас всё держится пока на голом страхе. Я вот иногда думаю, а что было бы со мной, если бы я стал капитаном дальнего плавания? Был бы я счастлив? Трудно сказать. Мог и разочароваться. Развеялась бы вся романтика. Уставать я стал что-то. Работы полно. Надо бы отдохнуть в тишине. Где-нибудь в глухом Подмосковье. Попрошу путёвку на двоих и уеду в августе. Куда-нибудь на Оку или под Боровск, или на Пахру. Мест в Подмосковье много.
- Когда теперь увидимся? - спросил я Игоря.
- Наверное, в сентябре. Как обычно. Но мы ещё созвонимся. Может быть, я к тебе заскочу.
- Так мы и не съездили на машинах в далёкое путешествие, как мечтал Виктор, - сказал я. - Рвануть он хотел куда-нибудь на Север.
- Не съездили, - сказал Игорь со вздохом. - Не успели. Нечего теперь об этом говорить.
Июль я отдыхал на даче. Иногда ездил домой. Забирал газеты, журналы, покупал продукты и ехал назад.
Раза три звонил Игорю. Тот собирался в отпуск. Достал путёвку в санаторий на Оке.
- Отдохну, рыбу половлю, - радовался Игорь. - Покупаюсь, по лесу поброжу. Только бы погода не подвела. Может, ты ко мне заедешь на денёк? Тогда вместе порыбачим.
Но июль быстро закончился, и мне надо было выходить на работу: вступительные экзамены.
Я был дома один. Было скучно. Я рассказал Козлову о приглашении Игоря.
- Я достану машину, - предложил Козлов. - И мы рванём к Игорю в субботу. Ночь проведём у костра, а утречком половим рыбу на всякие снасти. У меня есть знакомый рыбак с машиной. Он нам поможет наловить рыбы и сделать вкусную уху.
Игорь позвонил мне вечером из своего санатория. Я рассказал ему, что мы подъедем с Козловым в субботу.
- Приезжайте, - обрадовался Игорь. - А то мне здесь скучновато. Лена даже обижается на меня.
В субботу мы едем на Оку. Наш шофёр - бывалый рыбак. Зовут его Костей.
В Ступино мы сворачиваем налево и едем вдоль Оки к Озёрам. А вот и санаторий.
- Привет! - кричит Игорь у входа в санаторий. - Я уже поджидаю вас. Молодцы, что приехали! Я здесь кое-что подкупил.
- У нас всё есть! - говорит Козлов. - Шашлык вчера вечером сам готовил. Пальчики оближете.
Мы заходим на минутку к Игорю в комнату. Здороваемся с Леной. Договариваемся, как нам всё организовать.
Костя хорошо знает эти места. И обещает заехать за Игорем и Леной, как только мы найдём подходящее место.
Мы находим укромный уголок на самом берегу. Народу никого. Недалеко стог с сеном. Есть на чём лежать у костра.
Костя закидывает донки. Налаживает небольшой перемёт. Ладит небольшую сеть.
Я развожу костёр и заготавливаю дрова.
Козлов готовит лёгкую закуску: надо перекусить с дороги.
- Примем по маленькой, - предлагает Козлов. - Шашлык будем есть вечером. Может, и на уху наловим.
- Обязательно наловим! - обещает Костя.
- С приездом, - говорит первый тост Козлов.
Мы сидим в одних трусах. Закусываем огурчиками и колбасой.
- Хорошо-то как! - восторгается Козлов. - Сейчас немного окунёмся. Только далеко не заплывать! Здесь течение быстрое. И потом мы выпили. Только у берега!
- Рыба нужна? - кричит рыбак, проезжая мимо нас на лодке.
- Нужна, - кричит Козлов.
Мы покупаем у рыбака несколько щук на уху.
- Зря! - обижается Костя. - К вечеру у нас была бы своя рыба.
- Тогда ещё сварим, - утешает Костю Козлов. - Езжай-ка за Игорем и Леной. Пора.
Медленно садится солнце. На одном костре варится уха, на другом жарится шашлык.
Костя принёс раскладные стульчики, и мы садимся около костра.
Перед ужином решили искупаться ещё раз.
Потом начинаем хлебать уху, приняв по рюмке водки.
- Здорово! - хвалит нас Лена. - Только ради этого стоит жить на этом свете.
Козлов подаёт нам на шампурах шашлык.
- Великолепно! - восторгается Игорь. - Сегодня мы как в раю. А красота вокруг какая? Лучше нет русского Подмосковья!
Мы долго сидим у костра. А потом ложимся на пару часов на сено.
Костя проверяет рано утром перемёт. Несколько рыбёшек попалось. Потом проверяет донки. Там тоже попалась небольшая щука.
Мы сидим с удочками. Но нам попадаются только ерши. Я смотрю на речку и вспоминаю Калугу и наши рыбалки. Где мои друзья? Забыл я их совсем. Иногда позвоним друг другу. И всё. Как давно это было. Уже больше двадцати лет, как я покинул Калугу. Надо бы туда съездить.
К завтраку у нас набралось рыбы для второй ухи. Сначала мы купаемся, потом садимся завтракать. Принимаем по сто грамм. И наслаждаемся ухой.
- Ну как? - спрашивает Козлов. - Получилась уха?
- Получилась, - отвечает Игорь. - Здорово!
К середине дня мы всё выпили и съели. Пора думать о возвращении.
Набиваемся все в машину. Высаживаем Игоря и Лену около санатория.
- Огромное спасибо! - говорит нам Игорь.
- Спасибо! - благодарит нас Лена.
- Звони, - говорю я Игорю, и мы трогаемся.
Козлов засыпает. А я смотрю на ленту бегущего асфальта и думаю о жизни. Хорошо отдохнули. Пообщался с Игорем и Леной. А на душе почему-то скребут кошки. Почему? В чём дело? Пока, вроде, всё идёт хорошо. Откуда грозит мне опасность? Гнать надо эти дурные предчувствия.
Закончился август. Олег пошёл в десятый класс. Последний. Вот так и пролетает наша жизнь.
Двадцатого сентября мой день рождения. Мы с Верой с утра готовились встретить достойно наших гостей.
Пришёл Козлов с Хитровым. Приехал Игорь с Леной. Пришёл Юра Орлов. Степан болел. Что-то с желудком. Иван сказал, что приехать не сможет.
В последний момент приехали Матвей и Надя, Настю оставили у соседей.
Стало шумно и весело.
Я подучил порцию подарков: галстук, две рубашки, три книжки, электробритву.
Много пили и шутили. А мне было грустно. Уже пятьдесят четыре года. Надо бы заканчивать эти дни рождения. Но ничего не поделаешь. Все знают и всё равно придут. Придётся мне отмечать эти радостные и грустные дни до самого конца моей жизни.
- Что нового в жизни нашей страны? - спросил Хитров Игоря. - Ты там близко к большому начальству. Давай рассказывай!
- Андропов сильно болен. Наверное, не выкарабкается, - сказал Игорь. - Весь мир следит за его здоровьем. Так что предстоит смена лидера. И видимо, смена курса. Мне так кажется. Но кто придёт после Андропова, я не знаю.
- Понятно, - сказал Хитров. - Ничего определённого. Всё висит в воздухе.
- Скорее всего будет Черненко, - говорит Козлов. - Последнее время он всё время был с Брежневым. Его ближайший соратник. Только он тоже болен. У него, я слышал, тяжёлая астма. И лет ему уже много. Невыразительный у нас будет лидер после Брежнева и Андропова. Не умеют у нас выдвигать талантливых людей. Какие у него выдающиеся заслуги перед страной? Да ничего особенного. Был заведующим секретариатом у Брежнева в Президиуме Верховного Совета. Одна надежда, что долго не просидит.
- Ослабеть мы можем после такой частой смены руководителей, - заметил Игорь. - Америка может этим воспользоваться. Одна надежда на нашу армию. Там, вроде, сохраняется порядок. Но и туда блат проник. Генералы и маршалы продвигают своих сынков. А простые ребята тянут лямку. У нас полно ядерного оружия, и у американцев. Не дай Бог, разразится ядерная война? Тогда всем будет капут. Конец всей земной цивилизации. Вся надежда на разум человека. Думаю, что американцы на это не пойдут. Они ведь тоже люди. И наши тоже не осмелятся. А вот народ весь держат в напряжении. Чтобы все работали, не роптали, не жаловались на плохую жизнь. Всё, мол, идёт на военные расходы. Надо подтянуть пояса. Вот такие дела, братцы. И чем всё это закончится? Одному Богу известно.
Потом мы стали петь песни военных лет, почти уже забытые: пели и про тёмную ночь, и про дороги, не забыли “синий платочек” и многие другие.
- Выпьем за то, - сказал Хитров, - чтобы наша страна больше ни с кем не воевала!
- А как же Афганистан? - спросил Игорь.
- Это война локальная против небольшого народа, - ответил Хитров. - Но и её не надо было начинать. Увязли мы там. Как теперь будем оттуда выбираться?
Я пошёл провожать своих друзей до такси.
- Приезжайте на день рождения Олега! - приглашал я всех.
Дома Олег помогал маме убирать и мыть посуду.
- Ты доволен? - спросила меня Вера. - Кажется, всё прошло хорошо.
- Спасибо тебе Вера. Всё было отлично. Выпью только одну рюмочку за твоё здоровье. Садись. Раздели со мной компанию.
- Тебе уже хватит, - сказала Вера. - Только ради твоего дня рождения. Олег-то уже в десятом классе. Летом надо будет сдавать вступительные экзамены.
- Всё будет нормально! - успокоил я Веру. - Ему надо идти в наш институт. Английский он знает хорошо. А конкурс на переводческий факультет не очень высокий. Обязательно поступит.
23
И опять полетели дни. Наступил день рождения Олега. Ему исполнилось шестнадцать лет.
Сначала Олег праздновал с ребятами и девчатами из своего класса. А вечером подъехали друзья и Матвей с Надей.
Олегу вручили много подарков, и он бурно радовался.
Мы опять говорили о политике, о том, что ожидает нашу страну. И чего-то ждали. Переживали, что в стране идёт всё по-старому. И нет пока никаких изменений.
Позвонила жена Степана. Степану сделали операцию. Рак желудка. Выписали домой в слабом состоянии.
Я несколько раз был у Степана. Выглядел он ужасно. Он умирал на глазах.
Шестого ноября мы с Козловым крутились на факультете: готовились к демонстрации. Берёзовые ветки с бумажными цветами были готовы. Шары надуты и прикреплены к деревянным палкам. Всё оформление лежит в фойе.
Седьмого ноября мы были ровно в восемь утра около здания нашего института.
Нуждин придирчиво осматривал ряды демонстрантов.
Прошли в переулке сто метров и остановились у нашего дома.
- Пора греться! - подмигнул мне Хитров. - Пошли к нашему знакомому. Кажется, его звали Максимом.
Втроём мы поднимаемся на верхний этаж. А там уже стоит наш Максим.
- С праздником! - поздравил нас Максим. - Прощу ко мне.
На кухне у Максима была приготовлена приличная закуска.
- Вот это да! - не удержался Хитров.
Мы разлили наш коньяк.
- С праздником! - сказал Максим.
Мы чокнулись и выпили.
Максим поставил ещё бутылку коньяка. Не выпить было нельзя.
- Только чуть-чуть, - сказал Козлов. - А то окосеем. Тогда нас с работы попрут.
- Попробуйте грибочков! - угощал Максим. - Сам собирал этим летом. А войны не будет?
- Пока не будет, - сказал Хитров.
- А что с Андроповым?
- Серьёзно болен, - ответил Хитров. - Дело плохо.
- А кто же будет? - интересовался Максим.
- Наверное, Черненко, а может и Романов, - ответил Хитров.
- Спасибо вам, ребята! - сказал Максим. - Спасибо, что разделили со мной компанию и ответили на мои вопросы. В мае заходите опять. А можете и так просто вечером забежать, если будет желание. Вот мой телефон.
Я записал на всякий случай телефон Максима, и мы побежали к своей колонне.
- Где вы пропадаете? - набросился на нас Нуждин. - Я ректору на вас пожалуюсь! Студенты поставили всё оформление у дома, а когда пойдём, они могут всё оставить. Смотреть надо за студентами!
Мы виновато молчали. Нуждин побежал в голову колонны. С криками “Ура!” мы прошли мимо родного райкома. Потом побежали и около бассейна “Москва” остановились.
А вот и здание Манежа. Теперь мы идём без остановок. Входим на Красную площадь. Гремят лозунги и крики “ура!”. Андропова на трибуне мавзолея нет. Всё понятно. Сколько он ещё протянет?
После Красной площади сдаём оформление на нашу машину и идём к метро.
- Что будем делать? - спрашивает Хитров. - Надо нам где-нибудь собраться.
- Приезжайте ко мне, - приглашаю я. - Спокойно посидим, поговорим.
Мы расходимся, чтобы после обеда встретиться у меня.
Дома я звоню жене Степана. Она говорит, что Степану совсем худо. Плачет. Я успокаиваю Зою как могу. Обещаю приехать на днях.
Олег радуется, что у нас будут гости. Как всегда, он помогает маме готовить стол.
Звонит Юра Орлов. Просит разрешения приехать.
- Конечно, приезжай, - говорю я. - Буду очень рад.
Подъезжает Игорь с Леной, Матвей с Надей и маленькой Настей. Хитров и Козлов подъезжают с жёнами. А вот и Юра Орлов.
- Когда женишься? - спрашивает его Козлов. - Избалуешься и не женишься.
- Боюсь ошибиться, - говорит смущённо Юра.
- Всё равно ошибёшься, - успокаивает его Козлов.
- Не пугай парня! - вмешивается Вера. - Не бойся. Юра. Женись на той, кто тебе понравится.
И опять мы говорим обо всём, что приходит в голову. О войне, об Андропове, о болезнях, о детях, о будущем, о дружбе, о работе.
- Хочется уже на пенсию! - говорит со вздохом Игорь. - Работаю на износ. И не рад своему окладу. Устаю дико. И всё давай, давай, давай! И всё время аврал!
Я озабоченно смотрю на Игоря. Не болен ли он? Вроде, нет. Лена смотрит за ним.
Олег помогает маме. Но внимательно слушает наши разговоры.
- Вырос Олег за последний год! - говорит Лена. - Будет такой же высокий, как Матвей.
- Пора тебе заглянуть в Вешняки, - говорит мне Игорь. - И ко мне зайдёшь, и сына навестишь.
— Заеду, - обещаю я.
- Что будет с нашей страной? - спрашивает громко Хитров. - Сейчас какое-то безвластие. Андропов болен, и неясно, кто у нас управляет государством.
- Я слышал, что министры ходят к нему в больницу докладывать, - сказал Игорь. - Но это, конечно, не работа. Состояние в стране подвешенное. Но долго это не протянется. Время всё поставит на свои места.
На другой день я еду к Степану. Он совсем плох. Зоя каждый день вызывает врача. Он уже ничего не ест.
Степан лежит молча с закрытыми глазами. Иногда стонет. Сразу видно, что долго он не протянет. Выпитая водка заставляет платить здоровьем и жизнью. Время пить водку, и время страдать и умирать.
Подъезжает Таня. Она не выдерживает и плачет.
Через три дня Степан умирает. Всё. Прожил на этом свете шестьдесят три года и умер. Оставил жену и двоих взрослых детей.
Сначала пропал без вести наш Фёдор в сорок втором году. Потом умер отец. Через четырнадцать лет умерла мать. И вот умер старший брат. Чья следующая очередь? Всё в руках судьбы или случая. Чья? Ивана? Моя? Не дай Бог! Никто не знает, когда придёт его смертный час. И лучше об этом не знать.
Эх, Степан, Степан. Жил бы ты до девяноста лет, если бы не пил каждый день!
Потом были похороны, поминки. Потом были девять дней.
А дни бежали и бежали. Есть ли начало у времени? И будет ли у него когда-нибудь конец? А если нет ни того, ни другого, тогда вообще непонятно, что такое наш мир, которому тоже нет ни конца, ни края. Как это понять? У нашей вселенной нет конца? И всё это называется материей. Коротко и ясно. И материя бесконечна во времени и пространстве. Поневоле станешь верить в Бога. Многие люди говорят, что что-то есть на том свете. Но что?
Каждого человека в первую очередь интересует его конкретная жизнь. Семья, зарплата, дача, машина, работа, дети, здоровье, цены на продукты, друзья. А потом всё остальное.
Двадцать первого декабря отметили год Настеньке. А потом поминали на сороковой день Степана.
Наступило тридцать первое декабря. Я чувствовал, что впереди будет непростой год. Олег заканчивает школу и поступает в институт. В стране будет, видимо, новый лидер. А там ещё что-нибудь может случиться.
Мы сидим за праздничным столом вчетвером: я, Вера, Олег и Дарья. Она немного стесняется меня. Почему-то считает, что мешает мне своим присутствием. Поэтому большей частью молчит или помогает Вере на кухне. Мне становится жалко Дарью. Её женихи погибли на войне. Она так и не вышла замуж. Живёт одна. Наша семья для неё - весь свет в окне.
Звонки трещат беспрерывно. Никогда не думал, что меня так любят мои знакомые. И коллеги, и друзья, и Матвей с Надей, и бывшие студенты. И я всех благодарю за поздравления. Все желают мне счастья, здоровья, успехов в работе.
Мы провожаем старый восемьдесят третий год. Наступает Новый год!
Мы встаём и пьём шампанское за наше счастье в будущем. А потом смотрим “Голубой огонёк”.
Звонки продолжаются. Звонит Игорь и спрашивает, где нам встретиться завтра. Приглашает к себе. Я соглашаюсь. Но прошу пригласить Хитрова, Козлова и Юру Орлова.
- Согласен, - говорит Игорь, - Только ты им сам позвони.
На другой день мы с Верой едем на такси к Игорю и Матвею.
Олег остаётся дома с Дарьей. Он собирается в Воронцовском парке погонять на лыжах. А потом встретиться с друзьями.
Сначала заходим к Матвею.
- Давно вас не видели! - говорит Надя. - Выпить хотите?
- Выпьем у Игоря, - говорю я.
Надя одевает Настю, и мы идём к Игорю. Вскоре все в сборе.
- За Новый восемьдесят четвёртый год! - говорит Игорь. - Чтобы он был для нас счастливым. И чтобы все были живы и здоровы!
Пьём дружно, ещё дружнее закусываем. Мы хвалим грибы и квашеную капусту. Игорь довольно улыбается.
Рядом сидит его сын Андрей. Он помалкивает. Говорит мало. О чём он думает? Разве угадаешь?
К огорчению Лены Андрей упорно не женится.
- Как я вам завидую, - говорит Лена. - У вас уже есть внучка. Мне так хочется понянчить своего внука! Но противный Андрей всё выбирает. Выли ведь хорошие девчонки. Все они кажутся ему глупыми. Зазнаётся наш парень сильно. И откуда это у него? И с отцом часто спорит. Мне приходится их мирить. Хотя бы скорее он женился. Я бы тогда была спокойна. Боюсь, попадёт он в дурную компанию. Вечерами не могу заснуть, пока он не придёт домой.
Я пытаюсь предугадать, что нас ожидает в Новом году. Олег поступит в институт. В стране будет новый лидер. А ещё что?
- Товарищи! - кричит вдруг Козлов. - Маленькое сообщение. Двадцатого января мне исполняется пятьдесят лет! Я вообще-то не справляю никогда свой день рождения. Это у нас Николай любитель справлять разные юбилеи. Но эта дата круглая. Так что прошу всех ко мне, но с подарками. Я очень люблю, когда мне дарят подарки.
- Придём, - откликается Игорь. - И подарки будут. И вообще надо пить, есть и веселиться, пока здоровье и финансы позволяют. Не будем унывать. Мало ли что может быть? Лучше о плохом пока не думать.
Мы поём песни военных лет. Это наше детство и юность. Хорошие были песни. А теперь другие времена и другие песни.
Всей гурьбой идём к метро. Останавливаемся около школы.
- Может, зайдём? - предлагает Игорь.
- В следующий раз, - говорю я. - Надо пожалеть сторожа. Он, наверное, крепко спит после второй бутылки.
Метро быстро мчит нас на другой конец Москвы.
- Что-то у меня грустные мысли! - признаётся мне Вера. - Вроде, и нечего опасаться, а вот грустно. Сама не знаю, почему.
- Всё будет нормально! - успокаиваю я Веру. - Ничего со мной не бойся. Не пропадём. Пробьёмся! Мы уже столько видели бед! Нам теперь ничего не страшно! Всё преодолеем!
- Не говори так, - просит меня Вера, - Ты выпил, и теперь тебе море по колено. А жизнь - коварная вещь. Она бьёт человека неожиданно и в самое больное место. Ты меня извини, Коля. Не хотела тебе портить настроения. Но с кем мне ещё поделиться, как не с тобой? Вот поговорила с тобой, и мне легче стало.
Дома нас встречают Дарья и Олег. Они соскучились. Мы опять садимся за стол и ещё раз встречаем Новый год. А потом ложимся спать. Впереди много будних дней. Будет много работы, много обычных дней, из которых большей частью и состоит наша жизнь. Хорошо, что есть праздники и дни рождения, когда можно забыть об однообразии жизни и немного расслабиться. Если бы каждый день были в нашей жизни праздники!
24
Двадцатого января мы бурно отметили юбилей Козлова. Накануне он собирал всю администрацию института в ресторане. Я был тоже приглашён. Но там было всё официально и натянуто. Не было той свободы и раскованности, которая царила у Козлова дома.
Дни бежали дальше. Пошёл слух, что Андропову совсем плохо, и ждали его кончины со дня на день.
Наконец радио и телевидение объявило, что Андропов скончался.
Четырнадцатого февраля я стою со своими коллегами и студентами на Красной площади и слушаю речи наших лидеров, посвящённые кончине Андропова.
Громыко объявляет, что Политбюро решило выдвинуть на пост Генерального секретаря Константина Устиновича Черненко. А затем описывает его достоинства.
А мы мёрзнем. Мороз под двадцать градусов. Мы всё время притоптываем ногами.
Самих похорон мы не видим. Разве увидишь из толпы с середины площади?
И я вдруг вспомнил девятое мая сорок пятого. Господи! Сколько лет пролетело? Почти сорок! Разве мог я тогда подумать, что станет со мной в жизни? Разве мог я предположить, что буду стоять здесь в мороз и ждать конца церемонии? Никогда не знаешь, что тебя ожидает в длинной веренице лет твоей жизни.
Раздался артиллерийский залп. Один, второй, третий и ещё много раз.
А потом торжественный марш войск гарнизона.
Всё. Да здравствует Черненко! Сколько он проживёт? Наверное, немного. Говорит, а сам всё время задыхается. Совершенно больной человек. Обеднела страна талантами. И почему наверху такие серые личности? Говорят штампованными фразами. Не видно никаких улучшений для народа. Ладно. Посмотрим, что будет дальше. А жизнь-то наша уходит, и уже остаётся мало лет до последнего часа. Хочется пожить по-человечески: завести машину, поездить по миру, купить себе и жене много красивой одежды и помочь детям на первых порах. Но пока остаётся об этом только мечтать. Когда же придёт настоящая свободная жизнь?
Началась эпоха Черненко. Всё катилось по-старому. Как при Брежневе. Всех охватывала апатия и уныние. Неужели всё так и будет катиться по-старому? Народ молчит. Народ забит. Ворчат одни рабочие да женщины в очередях. А на это давно не обращают внимания. Пусть себе болтают.
Олег готовился к поступлению в наш институт. Два раза в неделю он ездил к преподавательнице английского языка. Вера вздыхала, каждый раз подавая Олегу конверт с деньгами.
После беседы с нами Олег решил поступать к нам, на переводческий факультет. Я облегчённо вздохнул. Всё-таки экзаменаторы, увидев знакомую фамилию, не занизят оценку, если не считать тайных врагов. Но таких у меня, вроде, не было. Никому я старался не делать зла и не мстить. Старался не обращать внимания на сплетни и разную болтовню. Я понимал, что людям надо прощать их слабости. А слабостей у людей много. Идеальных людей на свете, видимо, нет. Я знал, что даже хороший человек может однажды совершить плохой поступок.
В марте отметили день рождения Веры. Она не любила шум на своих днях рождения. Видимо, переживала, что ей уже за пятьдесят.
- Мне предложили съездить на месяц в Берлин на стажировку, - сказала Вера, придя с работы. - Что мне делать? Ехать? Возраст, вроде, уже не тот.
- Поезжай! - посоветовал я. - Отдохнёшь там немного. Послушаешь немецкую речь. Посмотришь западное телевидение. Попьёшь пивка.
- У тебя только пиво на уме. А как вы тут будете жить вдвоём?
- Проживём! - сказал я. - Всё будет нормально! Будешь нам звонить из Берлина. Месяц пролетит незаметно. Обязательно поезжай.
На факультете состоялось партсобрание о состоянии агитационной работы в парторганизации. Доклад делал Козлов. Он бойко барабанил обкатанные фразы и воздал должное новому лидеру Черненко. Постановили повысить агитационно-массовую работу. Пронизать всю преподавательскую работу новыми постановлениями партии и правительства. Теперь уже не упоминались произведения Брежнева “Малая земля” и другие.
Я сидел, молчал, и думал, что все мы здесь бессловесные бараны, и никто не осмелится сказать что-нибудь против. Одни боятся, а другие наивно верят, что всё идёт правильно и когда-нибудь в нашей стране воцарится коммунизм, наше светлое будущее. Никакого коммунизма не будет. Будет то, что мы сотворим сами. А что же мы творим? Творим ракеты, творим водородные бомбы, тво¬рим трусость, лицемерие и подлость. Чем же всё это закончится? Видимо, хорошего ничего не будет. А будет что-то катастрофическое. Только знать заранее мы этого не можем. Развалится вся наша империя как карточный домик. Что будет с нашими детьми? Лучше не думать на эту тему.
Была принята складная резолюция (для этого у нас был знаток резолюций), и мы со спокойной совестью разошлись.
- Мало было выступлений! - заметил Нуждин, который сидел на нашем собрании.
- Нормально! - ответил Козлов. - Зачем затягивать собрание?
Апрель летел стремительно, и майская демонстрация была на носу. Уже за две недели велась подготовка. Но до этого мы ещё успели провести Ленинский субботник. В воскресенье в институт пришли многие студенты и преподаватели. Кто убирал здание, кто перекладывал бумаги на кафедре, а кто толпился в буфете. Все вдруг захотели есть. Время до часу дня надо было убить. А сидеть демонстративно без дела было неприлично, да и опасно.
Мы с Козловым ходили по коридорам и смотрели, как студенты моют полы, протирают стены и выносят кучи макулатуры.
К двенадцати революционный и трудовой энтузиазм иссяк. Все просились домой. Кое-кто стал незаметно испаряться.
Мы с Козловым сделали небольшую уборку в деканате. Прибрались во дворе института, и в сквере перед институтом.
- Надо зайти и немного расслабиться! - намекнул Хитров. - Устали после воскресника.
- А деньги есть? - спросил Козлов.
- Найдём, - ответил Хитров. - На это дело всегда найдём.
Мы сидим втроем в нашем любимом кафе.
- Не хватает Короткова, - вздохнул Хитров. - Помянем нашего Василия.
После инструктажей в райкоме и парткоме мы были готовы к майской демонстрации. И Первого Мая мы были около родного института. Погода была солнечная, и настроение тоже нормальное.
Быстро построились, разобрали оформление, проверили по спискам наличный состав и прошли свои обычные сто метров.
- Пошли к Максиму в гости! - скомандовал Хитров.
Максим уже ждал нас на лестничной площадке.
- Всё готово! - сказал Максим. - Прошу на кухню или в комнату. В комнате просторнее.
Мы вошли в комнату. Никого кроме Максима не было.
- Жена с сыном ещё вчера уехали на дачу. А я поджидал вас. Сам тоже поеду на дачу. Посмотрю по телевизору парад, и поеду.
- А почему сам не ходишь на демонстрацию? - спросил Хитров.
- Надоело ходить. Вам-то нельзя отказываться, люди партийные. Я вас понимаю. А я сказал, что больше ходить не буду, и от меня отвязались. Что они со мной сделают? Работу я себе всегда найду. В партию мне предлагали, я сразу отказался. Тоже отстали.
- Хорошо жить рабочему человеку! - сказал Козлов. - Говорит, что хочет. И никто его не наказывает. Позавидуешь.
- Это верно, - согласился Максим. - Выпьем за рабочий класс! Козлов поглядывал в окно: как бы не ушла колонна.
- Не бойтесь, - успокоил его Максим. - Вы тут всегда стоите часа полтора. А вы только вошли. Закусывайте, не стесняйтесь.
- Неудобно как-то, - сказал Хитров. - Мы люди посторонние, а ты для нас стараешься. Почему?
- А вы мне понравились, - ответил Максим. - Люди образованные, а ведёте себя просто. Мне с вами интересно говорить. Вижу, что вы говорите, что думаете и лапшу на уши не вешаете. Вот и скажите мне, чего можно ожидать от этого Черненко. Ведь всё время задыхается, и совсем больной!
- Ждать от него нечего! - ответил Козлов. - И протянет он тоже недолго.
- А кто же будет после него? - спросил Максим.
- Трудно сказать, - ответил Козлов. - Могут быть и Гришин, и Романов, и Горбачёв. А может, и Громыко. Он там остался самый авторитетный. Пока ещё рано говорить, сколько протянет Черненко. Но год протянет. А страна будет топтаться на месте. Все будут выжидать и гадать, кто придёт на его место.
- Ну спасибо! - сказал Максим. - Я тоже так подумывал. Но не был уверен. И когда у нас наступит хорошая жизнь? Рабочие недовольны. Заработать лишнюю копейку не дают. Все злые ходят. И всё время пугают нас новой войной. Неужели разразится третья мировая? Ведь все тогда погибнем!
- Не будет войны! - сказал Хитров. - Хватит нам Афганистана! Людей уже сколько положили! А сколько денег туда вбухали? Войны не будет!
Мы прощаемся с Максимом и бежим вниз. Теперь надо незаметно пристроиться к своей колонне. Как будто мы ненадолго отлучались.
Вскоре наша колонна заколыхалась и вышла на Кропоткинскую. А потом всё было как и раньше: родной райком, крики “ура!”, бег вниз по Кропоткинской, стояние у бассейна и медленное приближение к Красной площади.
На мавзолее стоял в окружении своих соратников Черненко. Все кричали “ура”. Молчаливые мужчины, стоящие между колоннами, всё время подгоняли нас вперёд.
- Что будем делать? - спросил Хитров, когда мы сдали оформление на наш грузовик. - По домам? Или зайдём?
- По домам! - скомандовал я. - Можете приезжать ко мне. Матвею сегодня исполняется двадцать восемь. Он приедет с семьёй ко мне. Приезжайте! Вместе будет веселее! Обсудим ситуацию в стране и мире, песни военные споём, погуляем в парке. Потом ещё посидим. Приезжайте.
- Что привозить с собой? - спросил Козлов.
- Привозите всё, что есть. Сидеть будем долго. Только не опаздывайте!
Вера, Дарья и Олег накрывают на стол. Меня сразу посылают за хлебом.
К трём часам собираются гости. Игорь с Леной прихватили Надю, Матвея и Настю. Приехал Юра Орлов. А там Хитров, Козлов с жёнами.
Все вручали Матвею подарки. Матвей смущался и благодарил. И Вера держала на руках маленькую Настю. А та прыгала, визжала, смеялась. Потом её уложили спать.
Пьём за Матвея, потом за Надю, потом за родителей Матвея. Потом поминаем Виктора и Нину. Надя тихо начинает плакать. За столом тишина.
Просыпается Настя, и Надя уходит с ней на улицу. Матвей тоже уходит. Женщины на кухне пьют чай.
- Как будем жить дальше, Игорь? - спрашивает Игоря Хитров. – Интересно знать твоё мнение.
- Всё не так просто, - говорит Игорь. - Черненко тоже долго не протянет. Около него всё время крутится Гришин. Это говорит о многом. Я, правда, Гришина не люблю. Когда началась война, ему было двадцать семь лет. Он был директором фабрики, и от фронта сумел отбояриться. Это говорит о многом. Потом пошёл вдруг в гору. Неизвестно, за какие заслуги. Руководит Москвой. Рядом с Гришиным стоит Романов. Он пришёл из Ленинграда. Тёмная лошадка. А там ещё молодой Горбачёв. Правда, ему уже за пятьдесят. Думаю, что там идёт жестокая борьба. Но как она ведётся, нам здесь понять трудно. Мне кое-что рассказывает знакомый замминистра. Но он тоже ловит разные слухи. В общем надо ждать.
- Хорошего мало, - говорит Хитров. - Они там денутся за власть, а народ будет вкалывать по-старому за мизерную зарплату да крохотную квартирку, если тебе выпало счастье её получить. А вырастут дети, и не знаешь, что делать. То ли разменивать квартиру на две однокомнатные, то ли строить новую кооперативную? А где брать деньги? Да и в кооператив этот попасть непросто. Приходится ссориться со своими детьми. Жить-то вместе невозможно. Ладно. Не будем растравлять друг другу душу. Давайте выпьем, братцы, за наших детей! Чтобы они прожили свою жизнь лучше нас!
А потом мы пошли в Воронцовский парк. Гуляли по аллеям, смотрели на разрушенную церковь, на обветшавшие особняки, на полуразрушенные каменные ворота. А старинные липы молча смотрели на нас с высоты своих лет. Они многое здесь повидали. И увидят ещё много.
По аллеям слонялись подвыпившие люди, пели песни. Законный праздник! Можно выпить и погулять.
Рядом раскинулся огромный яблоневый сад. Скоро он зацветёт, и будет весь этот массив выглядеть как рай на земле.
- Девятого жду! - напомнил мне Игорь. - Я ещё позвоню.
Вечером я усадил Игоря с Леной и Матвея с Надей и Настей в такси.
Козлов и Хитров вместе с жёнами все ещё сидели. Жили они недалеко. Завтра опять праздничный день. Куда торопиться?
И мы сидели за столом. Пили чай. Пили кофе с мороженым. Пили водку, но по чуть-чуть. Отяжелели. Устали за день. А расставаться не хотелось.
- Хорошо посидели! - сказал Козлов. - Но пора и честь знать. Спасибо вам за всё! - поблагодарил Козлов Веру. - Завтра буду спать до обеда.
Вот и закончился наш праздник. Завтра надо ехать на дачу и копать землю. Сажать картошку, морковь, салат, укроп и петрушку. Дел много.
25
Девятого мая я сижу у Игоря. Тут же Лена, Матвей и Надя с Настей. Выходит заспанный Андрей.
- Тридцать девятая годовщина! - говорит Игорь. - Подумать только! Тридцать девятая! Летит наше время, и жизнь наша укорачивается. Не будем сильно грустить! Помянем Виктора и Нину. Сидели вместе мы здесь часто. Не переживай, Надя! Их не вернёшь. А мы пока живём и надеемся на лучшее. Всё будет хорошо в нашей стране! Я уверен в этом. И пусть это будет через двадцать лет! Всё равно придёт хорошая, а может быть и прекрасная жизнь. Я верю в будущее России! Верю. На тот год отметим круглую дату - сорок лет! Сорок лет! А теперь пошли на улицу!
По подземному переходу выходим на другую сторону железной дороги. Идём мимо церкви в Кусково.
Вот и пруд. На той стороне дворец, церковь, разные домики, и огромный парк.
Я стою на берегу пруда, и все прошлые года пролетают передо мной. И сорок второй год с бойцами, которые готовились к фронту, и наши лыжные походы, и катание на лодках, и просто прогулки. И кажется, что это всё было совсем недавно. Совсем недавно. А ведь сорок два года с тех пор пролетело. Сорок пятый год. Какая была радость! Какие надежды! А какое ликование тогда на Красной площади! Неужели жизнь почти пролетела? Нет! Мы ещё поживем! Надо поставить на ноги Олега. Надо съездить под Ржев. Надо много ещё сделать. Но надо торопиться.
Мы возвращаемся к станции и идём к нашей школе, к станции метро.
- Может, зайдём? - спрашивает Игорь. - У меня есть второй ключ. Директор дал мне на всякий случай.
- В следующий раз. Поеду домой. Хватит на сегодня.
Я прощаюсь с Игорем, Леной, Андреем, Матвеем, Надей и маленькой Настей.
Всё. Встреча с детством состоялась. Теперь можно жить и работать дальше. Но почему так грустно на душе? Из-за дня Победы? Или потому, что мне уже за пятьдесят? Видимо, всё вместе. Надо убивать эту грусть работой. А впереди, действительно, много дел.
Двенадцатого мая, в субботу, в ресторане “Юность” состоялась встреча выпускников нашего факультета.
Всю эту встречу готовил Козлов. Собралось свыше двухсот человек. Предварительно собрали с участников по десять рублей. Каждый выпуск посадили за отдельный стол.
Мы с Верой и Козловым сидели за одним столом. Хитров тоже был рядом с нами.
- Хорошо! - говорил Хитров. - Здорово всё факультет организовал!
- Всё благодаря мне, - сказал Козлов. - Следите, чтобы кто-нибудь не напился. А так всё идёт нормально.
К нашему столу то и дело подходили выпускники разных лет и благодарили нас за эту встречу.
Подошёл и Юра Орлов. Он был уже навеселе.
- Посиди с нами, Юра! - пригласил Козлов. - Ну, как тебе наша встреча?
- Всё замечательно! - похвалил Юра. - Прекрасно организовано. Все довольны. Я уже много телефонов записал. Такие симпатичные девчонки!
Козлов довольно улыбался. Музыка гремела. Я танцевал с Верой.
- Как всё здорово! - говорила мне Вера. - Мы с тобой уже давно не танцевали! Давно я так не веселилась. Я встретила свой выпуск. Пришли не все, но всё равно здорово. Когда бы ещё встретились? А у нашего Олега двадцать пятого мая последний звонок! Подумать только! Уже заканчивает школу. Потом экзамены, и всё. Школа закончена. А потом вступительные экзамены. Только бы поступил в институт. Я уже заранее волнуюсь.
- Поступит, Вера. Зря волнуешься. Всё будет нормально. Пойдёт Олег по нашим стопам. Правильно ли он выбор делает?
- Теперь думать поздно. Он уже настроился поступать к тебе. Ты ему об этом ничего не говори.
Расходились поздно. Вера меня слегка поддерживала. Удалась встреча. Увидел многих бывших студентов. Набрался впечатлений. На душе посвежело. Почаще надо встречаться со своими выпускниками. А то сидишь на одном месте и закисаешь, погружаешься в какую-то вязкую тину.
Двадцать пятого мая у Олега в школе был последний звонок. Последний…
Вера немного всплакнула. Конечно, от счастья. А Олег вдруг собрался на ночь на рыбалку с ребятами. Куда-то под Внуково. Клёв начинается на рассвете.
- Что делать? - спросила меня Вера.
- Надо отпустить, - посоветовал я. - Он уже не маленький. Всю жизнь около себя его не удержишь. Придётся нам с тобой поволноваться эту ночь. Ничего не поделаешь.
Всю ночь мы спали плохо. Олег приехал часам к одиннадцати. И привёз двух карпов.
Счастливая Вера стала сразу их жарить.
Была суббота. Я не пошёл на работу, хотя пятый курс сдавал государственные экзамены.
Мы достали бутылку шампанского и распили её втроём.
- Хотели выпить вчера, да отложили из-за твоей рыбалки, - сказала Вера. - За твой последний звонок!
- Вы зря так за меня беспокоитесь, - сказал Олег. - Я уже не маленький! Сами нервничаете, и мне настроение портите. Нельзя так, мама!
- Больше не буду! - ответила Вера. - Постараюсь больше не волноваться.
Олег завалился спать. Мы с Верой ещё посидели за столом. Что-то мы с ней перенервничали. Нельзя так больше. Надо держать себя в руках. От постоянного напряжения можно и с ума сойти.
Я разохотился и достал ещё одну бутылку. Пить так пить! Не каждый день у сына последний звонок.
- Что-то мне и в Берлин ехать расхотелось, - проговорила Вера. Как ты тут с Олегом будешь жить?
- Обязательно поезжай, Вера. Тебе надо немного отдохнуть, сменить обстановку. Мы с Олегом не пропадём. Обедать будем в институте. Готовить я немного умею. Не волнуйся. Всё будет нормально. А тебе пора немецкий язык освежить.
- Я ещё подумаю, Коля. Понимаешь, душа не лежит. Но, наверное, поеду. Билеты уже заказаны. Отказываться неудобно. Там тоже ждут. Надо, конечно, ехать.
А потом Олег сдавал экзамены на аттестат зрелости. И мы волновались перед каждым экзаменом. Но разве родная школа допустит, чтобы её выпускник провалился на экзамене?
Наступил день выпускного вечера.
Мы с Верой собирались в школу. Вдруг раздался звонок.
- Выручайте меня, Николай Матвеевич! - сказала классная руководительница. - Только что директор отругал меня, что я не подготовила для выступления на вечере ни одного родителя. Очень прощу Вас! Выступите от имени родителей! Очень прошу! Скажите несколько слов!
- Хорошо, - согласился я. - Выручу Вас.
Я стал набрасывать речь. Надо сказать хорошие слова благодарности школе и учителям. Они этого заслужили.
Мы сидим с Верой в актовом зале. Где-то в стороне сидит со своим классом Олег. Как он воспримет моё выступление? Я немного волнуюсь.
- Успокойся, - шепчет мне Вера. - Ты же привык выступать. Ты здорово выступил перед своими выпускниками. Всё будет нормально.
Наконец подходит моя очередь. И я вдруг становлюсь спокоен. Я говорю о том, как десять лет назад, когда мой Олег пошёл в первый класс, десятиклассник взял его за руку и повёл в класс. А по дороге сказал ему, что Олегу здорово повезло, потому что он будет учиться в очень хорошей школе.
И ещё говорил слова благодарности, а под конец процитировал несколько строчек из Заболоцкого. Мне хлопали.
- Молодец! - сказала мне Вера. - Хорошо выступил. От души.
Подошёл Олег. Передал нам свой аттестат. Мы с Верой пошли домой, а выпускники остались праздновать на всю ночь.
- Грустно мне почему-то, - сказала мне Вера, когда мы вышли из школы. - Вот и вылетел наш птенец. Совсем большой стал. Я сейчас жалею, что мы не родили ещё одного ребенка. Была бы девочка. Пусть даже мальчик. И дома было бы веселее. И ребята не были бы такими избалованными. Но теперь поздно об этом говорить. Впереди ещё вступительные экзамены. Я уже устала волноваться.
- И не волнуйся, - успокаивал я Веру. - Олег парень способный. Всё он сдаст, обязательно поступит.
- Дай Бог! Что-то я стала много нервничать. Вот опять волнуюсь. Всю ночь они будут гулять. Потом поедут на Красную площадь, а потом на смотровую площадку к университету. А я не буду спать, буду его ждать.
Начался июль. Позвонил Игорь:
- Приезжай пятого один или с Верой. Надо Виктора и Нину помянуть.
Пятого июля я сижу у Игоря. Вера осталась присматривать за Олегом. Чтобы тот готовился к экзаменам.
- Светлая память Виктора и Нине! - сказал Игорь. Тут же были Лена, Андрей и мой Матвей с Надей. Надя опять прослезилась. Потом успокоилась. Раздался звонок. Пришёл бывший директор и несколько учителей. Не забыли. Ещё помнят Нину. Но в этой же школе уже работает Надя. И преподаёт тот же предмет - литературу.
- Пока с юбилеем школы не получается, - сказал директор. - Надо бы отмечать первого сентября. Но не успели всех оповестить. Решили передвинуть на весну следующего года.
Я спрашиваю директора про старых учителей. Многие, к сожалению, умерли. Одни появляются на свет, а другие уходят в мир иной.
Идём на улицу. Провожаем наших гостей.
- До встречи на юбилее школы! - говорит нам директор. Он сильно постарел, но ещё держится хорошо.
- Зайдёмте в школу! - предлагает директор. И мы с Игорем идём в нашу школу.
Директор открывает своим ключом дверь.
Тихо и пустынно. Сидим в учительской. Как мы раньше боялись сюда заходить!
- А я вас всех помню ещё маленькими, - говорит уже в который раз нам директор. - Особенно помню октябрь сорок первого, когда рядом падали бомбы.
Мы заходим в наш класс. Смотрим на окна. Те же самые. А доска другая. И столы другие. Всё изменилось с тех пор. И время, и люди, и весь мир.
- Скучно сидеть дома без дела, - жалуется директор. - Пишу историю нашей школы. Подготовил списки всех наших выпускников за все прошлые года.
- Здорово! - не выдержал Игорь. - Надо их вывесить на стене! Чтобы все видели их! Настоящая летопись! Спасибо Вам, Николай Дмитриевич! Огромное спасибо!
Игорь провожает меня до вестибюля метро.
- Сейчас я скажу тебе строго по секрету, - говорит Игорь. - Только никому об этом. Понял?
- Никому не скажу, Игорь. Можешь спокойно говорить.
- Плохо у меня с сердцем, Коля! Очень плохо. Я от Лены скрываю. Глотаю таблетки. Терплю. А в больницу не хочу. Без работы я помру. На работе мне легче. В больнице я сразу покачусь вниз, к смерти. На работе я кручусь и забываю о болезни. Работа для меня - самое лучшее лекарство. К чему я тебе это говорю? Если вдруг меня не станет, помоги Лене и Андрею. За парнем надо ещё приглядывать.
- Игорь! Ложись срочно в больницу! Там тебя подлечат! Надо сражаться за жизнь! Мне будет трудно без тебя!
- Нет, Коля! Проживу столько, сколько мне отпущено судьбой. Жить на покое и в тишине - я не могу. Тогда я скорее отброшу копыта. Не переживай, Коля. Ты же мужик! И мой настоящий друг. Я хочу, чтобы ты всё знал и был готов ко всему. Не переживай. Года три я ещё протяну. Я ведь хожу к своему врачу, и он мне помогает. Стараюсь поменьше волноваться. Вот рассказал тебе, и мне стало полегче.
- Так тебе, наверное, и спиртное принимать нельзя?
- Чуть-чуть можно, Коля. Для расширения сосудов. Мы ещё поживём, Коля! А теперь давай спать!
26
Каждый день Олег ездил к репетиторам по английскому и русскому языкам. А Вера только отстёгивала червонцы и вздыхала.
- Не горюй, Вера! - успокаивал я её. - Деньги - навоз! Сегодня нет, а завтра воз! Главное, чтобы Олег поступил. А мы как-нибудь перебьёмся. Возьму в крайнем случае в кассе взаимопомощи. Достану перевод. В Москве всегда можно подработать. Только не надо лениться.
Наступило первое августа. Я поехал на работу. Олег подъедет попозже. Я тоже волновался. Как бы мой Олег не заробел на экзамене? Где бы мне его перехватить? Но Олег запретил мне приближаться к нему. Что же делать? Надо кого-то попросить? Придётся.
Я нашёл знакомого преподавателя с переводческого факультета, и попросил его сразу сообщить мне, как сдал мой Олег.
Я мог бы сам подняться на следующий этаж. Но было неудобно. И только теперь я стал понимать, что чувствуют родители, когда поступают их дети.
Наконец подошёл преподаватель и сказал:
- Поздравляю! Пятёрка!
Я побежал в деканат звонить Вере.
- Ну слава Богу! - сказала Вера. - Услышал Бог мою молитву! Теперь ему надо готовиться к сочинению. Как бы он в нём не наделал ошибок. Приезжай скорее домой. Я что-то нервничаю.
Козлов отпустил меня пораньше. Олег уже был дома.
Мы сели обедать.
- Надо бы обмыть оценку? - спросил я.
Вера достала бутылку сухого вина, и мы выпили по бокалу.
- Жутко волновался, - рассказывал Олег. - В комнате ожидания некоторые так здорово говорили по-английски, я даже немного оробел. А когда вошёл в аудиторию, немного успокоился. Быстро всё ответил и получил пятёрку. Шестого буду писать сочинение. Завтра поеду к репетитору. Мы с ней отрабатываем пять вариантов свободных тем. Не волнуйся, мама. На четвёрку я обязательно напишу. Я всегда писал грамотно. Главный экзамен я сдал. Историю я знаю хорошо. Всё будет нормально.
Всё получилось так, как и обещал Олег. Сочинение написал на четвёрку. А два устных экзамена сдал на пятёрки.
Четырнадцатого августа Олег сдал последний экзамен. Я встретил его у выхода, и мы поехали домой. Сердце моё пело. Олег улыбался.
- Отдохнуть бы мне пару недель! - сказал Олег. - На даче скучно. Куда-нибудь съездить, поудить рыбку. Ты не можешь мне что-нибудь устроить? Постарайся, папа!
- Поезжай на нашу базу отдыха. Там большое водохранилище. Питание есть. Много молодёжи. Завтра могу всё устроить в нашем месткоме. Если мама не будет против.
- Маму уговорим! - ответил Олег. - С удовольствием поеду.
Дома Вера уже накрыла стол.
- Поздравляю! - сказала Вера, и поцеловала Олега. - Пойдёшь по нашим стопам. Я очень рада за тебя. Ты поступил в очень хороший институт. Не подводи отца.
Наступило первое сентября. Все первокурсники стоят в форме буквы "П" перед памятником воинам дивизии, которая формировалась в сорок первом году в нашем здании.
Где-то сбоку стоит и мой Олег. Но я его не вижу.
Но я вижу две скамейки на том месте, где я впервые увидел Веру тридцать два года назад. И было это в субботу, двадцать первого июня. И скамейки, наверное, ещё прежние. Боже мой! На том самом месте. А напротив за студентами я вижу и Веру, которая не вытерпела и пришла посмотреть на торжественное открытие учебного года. Потом я вижу Олега. Вот он стоит чуть в стороне и всё время вертится, что-то говорит соседу, и всё время улыбается.
Звучат поздравления ректора, профессоров, студента-пятикурсника. Играет оркестр.
Звенит первый звонок, и деканы ведут первокурсников на первую лекцию.
Ко мне подходит Вера. У неё текут слёзы по лицу.
- Ты что? - спрашиваю я Веру. - Что с тобой?
- Сама не знаю, - говорит тихо Вера. - Стояла, стояла и расплакалась. Вдруг накатило на меня. Вспомнила, как мы тут впервые встретились, как учились. А теперь тут стоит наш Олег. И мне стало очень грустно, и я поняла, что молодость пролетела. А Олег наш всё время вертелся, смеялся. Никакой серьёзности в такой торжественный момент. Я стою переживаю, а ему хоть бы что! Ты меня извини, Коля, за эти слезы. Вот расплакалась и всё. И сама толком не знаю, почему. Нервы у меня стали пошаливать.
- Давай немного посидим на нашей скамейке, - предлагаю я Вере. - Вспомним нашу встречу тридцать два года назад. Ты помнишь её?
- Конечно, помню. Все твои слова помню. Разве такое забудешь? У меня сразу ёкнуло сердце. Я поняла, что мы будем с тобой вместе. Поняла, что я тебе понравилась. И ты мне понравился. Меня тогда как током ударило. И я всё лето думала о тебе. Даже в деревню не хотелось ехать. Боялась, что ты встретишь за это время другую. И торопила родителей в Москву. И в институт несколько раз ездила перед началом года. Даже не верится, что это было так давно.
- Это судьба, Вера. Я ждал тебя. Я искал тебя. И я нашёл тебя. И я счастлив с тобой. Спасибо тебе за всё. Больше не плачь. Всё у нас с тобой хорошо. Плакать не надо. Мы ещё погуляем на свадьбе Олега. И понянчим его детей. Ну-ка улыбнись. Надо быть всегда оптимистом! Бери пример с меня. Что сейчас будешь делать?
- Поеду на работу. У меня третья пара. А там и Олег придёт. Его надо будет кормить. Ты тоже приезжай поскорее.
Вечером Олег подробно рассказывал нам, что делалось на каждом уроке. Он был доволен и возбуждён. Вера ласково смотрела на него, а я боялся, что она опять расплачется.
Я решил навестить директора школы, где учился Олег. Взял на всякий случай бутылку коньяка и пошёл в школу. Выло около семи вечера. Школа была пуста, но директор был на месте.
Я поздравил директора с началом учебного года и поставил на стол бутылку коньяка. Директор быстро закрыл дверь своего кабинета на ключ. Достал два стакана, бутылку лимонада и плитку шоколада.
- Выпьем по маленькой, - сказал директор. - Устал сегодня за день.
Потом выпили по второй. И пошёл наш разговор обо всём помаленьку. Директор жаловался, что школе мало уделяют внимания. Что все любят критиковать школу. А школа принимает всех и учит всех. А вот почему в институтах при высоком конкурсе появляются и двоечники, и прогульщики? В чём дело?
Потом стал критиковать нашу действительность.
- У нас правители полностью отгородились от народа! - говорил директор. - Свои школы, свои институты, свои санатории, свои больницы, свои кладбища. И живут они в особых домах, и в их квартирах по два туалета. И при этом смеют ещё рассуждать о коммунизме.
Мы выпили весь коньяк. Директор был доволен, что поговорил со мной по душам. И приглашал меня заходить к нему почаще.
Наступило двадцатое сентября. Мне стукнуло пятьдесят пять. Ничего себе! Гости были почти те же самые, что и последние три года. Мы сидели за столом, балагурили, вспоминали прошлое, пили и закусывали.
- Рассказывай, что в мире творится, - пристал Хитров к Игорю. - Просвети нас немного.
- Пришёл Черненко, и всё пока тихо, - начал Игорь. - Но он тоже сильно болен. И все ждут, когда он уйдёт в мир иной. Неизвестно, кто сменит Черненко. Есть три кандидатуры: Романов, Гришин и Горбачёв. Самый молодой из них - это Горбачёв. Могут выбрать его. А что он будет делать, сказать трудно. Но молодой, образованный, энергичный. Нас не спрашивают, кого назначать. Наше дело выполнять приказы.
- Понятно, - сказал Хитров. - Пока всё идёт по-старому. А когда станет меняться наша жизнь, неизвестно. Ну что ж? Подождём. Ждали больше. Только бы не было ядерной войны.
- Думаю, что до этого не дойдёт, - утешил Хитрова Игорь.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я Игоря, когда мы вышли подышать на балкон.
- Да всё так же, - ответил Игорь. - Лена стала догадываться. Пристаёт ко мне, посылает в санаторий. Но и я стал себя немного беречь. В общем, пока держусь. А там будет видно. Сижу на лекарствах. Возраст есть возраст. Работа у меня адская. Большое напряжение начинает сказываться теперь. Хорошо, что я не курю, а то бы давно сыграл в ящик. Когда будет совсем худо, я дам тебе знать, Коля. Но духом я не падаю. Мне за пятьдесят. Андрей уже не маленький. Смерти я не боюсь. Когда меня сильно припирает, я не паникую, отношусь ко всему спокойно, смотрю на себя как бы со стороны. А у тебя как со здоровьем?
- Давление иногда подскакивает. Но у кого его сейчас нет? Тоже глотаю пилюли. Вера меня стала что-то беспокоить. Плачет, нервничает. Отчего всё это?
- Не знаю, Коля, Наверное, это возрастное. Поговори со знакомыми врачами или с её лечащим врачом.
Гости стали расходиться. Я всех пригласил на день рождения Олега.
А жизнь катилась дальше. Наступил день рождения Олега. Ему исполнилось семнадцать лет. Взрослый человек.
И опять у нас были гости. Опять Олега забросали подарками. Он радовался как ребёнок. Мы опять сидели за праздничным столом. Вере помогала Дарья. Народ шумел, радовался жизни. Сыпались шутки, Олег заразительно смеялся.
Мы говорили о политике, о жизни, о нашем институте.
- Уходят года, - говорил с горечью Хитров, - а жизнь не меняется. Всё катится по-старому. И что только будет с нашей страной? Как бы беды какой не было? Жаль, что люди не живут двести лет. В стране тогда было бы полно мудрецов. И мы бы не шарахались из одной крайности в другую.
- Ерунду ты говоришь, Иван! - откликнулся Козлов. - Ну что может быть для нас интересного, когда тебе за шестьдесят? Сидеть на пенсии да пить кефир? Вот и всё. И жизнь уже тогда не в радость. Можно ещё немного поработать. А так ты уже никому не нужен. Прямой путь остаётся - на кладбище!
- Жестоко у тебя всё получается, - возразил Игорь. - Человек должен жить полноценной жизнью лет до восьмидесяти. А потом наблюдать спокойно течение жизни, давать умные советы молодым, помогать им. Но и на пути не надо мешаться. Каждый должен знать своё место. Конечно, старость - дело тяжёлое, и к этой старости надо готовиться. Не делать из этого трагедии.
Я смотрел на Олега. Ему только семнадцать лет. У него всё впереди. Как у него сложится жизнь? Разве угадаешь? Ведь так много случайностей подстерегает человека на его пути. И тут кому как повезёт. Многое зависит от самого человека, от его ума, воли и настойчивости, трудолюбия и хитрости. Но и время тоже играет свою роль. Какое будет время, такая и сложится жизнь.
Плыви, мой Олег, в будущее! Не пасуй перед трудностями! И счастье найдёт тебя!
27
Тридцать первого октября мы проводили Веру с Белорусского вокзала в Берлин.
- Убирайтесь в квартире! - говорила нам Вера на прощание. - Мойте за собой посуду. Не устраивайте без меня застолья. Я приеду, тогда и посидим все вместе. Ехать мне почему-то не хочется.
- Месяц пролетит быстро! - успокаиваю я Веру.
Поезд трогается, а мы идём вместе с вагоном и машем Вере рукой. Счастливого пути, Вера!
Через день мы едем с Олегом на стадион “Торпедо” смотреть футбольный матч. Мы сидим на трибуне, едим мороженое и смотрим как “Зенит” обыгрывает моё “Торпедо”. Олег переживает, чертыхается. А я доволен. Со мной рядом мой сын, он тоже болеет за моё “Торпедо”.
- Не переживай так сильно! - успокаиваю я Олега. - Выиграет в следующий раз. Я уже столько раз страдал из-за этой команды! На то мы и болельщики. Раз на раз не приходится.
Дома я готовлю ужин. Олег садится заниматься. Раздаётся звонок из Берлина.
- Как вы там? - спрашивает Вера. - Не голодаете?
- Всё нормально, - говорю я. - Были бы деньги, а еда всегда найдётся.
- А как там Олег? - спрашивает Вера.
- У меня всё хорошо, - говорит Олег. - Не хуже других в группе. Заниматься очень интересно. Я хожу на занятия с удовольствием. А как ты там, мама?
- У меня тоже всё хорошо, - говорит Вера. - Живу на частной квартире. Смотрю телевизор. Много занимаюсь. Но я ещё позвоню вам. Убирайтесь в квартире. И вовремя ложитесь спать.
Седьмого ноября мы с Олегом едем в институт, Я горд. Теперь я еду на демонстрацию вместе с сыном!
Я вижу впереди моего Олега с красным стягом в руках. Нежность и гордость сжимает моё сердце. Сын мой! Уже такой большой! И мне тоже хочется плакать, как плакала первого сентября Вера, Мог ли я думать тридцать пять лет назад, что рядом будет идти мой сын!
В нашем переулке мы идём в наш подъезд. Максим поджидает нас.
- Заходите, гости дорогие! - приглашает нас Максим. - У меня всё готово.
Мы сидим у Максима на кухне. Выпиваем по стопке. Закусываем солёными огурчиками. Говорим о политике.
- А что за человек этот Черненко? - спрашивает нас Максим. - Что-то он совсем не выступает. Что с ним?
- Болен он, - говорит Козлов. - Астма. Видели, как он говорит? Всё время задыхается. Часто лежит в больнице. Держится на лекарствах.
- Понятно, - говорит Максим. - Не везёт нам на вождей. Все какие-то не те. Один - палач, я имею в виду Сталина, другой бросается в разные стороны - это Хрущёв, а остальные больные. Неужели в такой огромной стране нет умного и толкового человека? Как же так?
- Будет такой человек, - успокаивает Максима Хитров. - Теперь, наверное, выберут помоложе.
- Надо делать как в Америке, - продолжает Максим. - Выбирать всей страной и тайным голосованием.
- Когда-нибудь так и будет, - говорит Козлов. - Но не сразу. Надо подождать.
Мы благодарим Максима за компанию и идём к своей колонне. Я опять вижу впереди высокую фигуру Олега. И мне опять хочется плакать. Почему? А вот не знаю сам. Хочется и всё! И я горд, что несмотря на все трудности в моей жизни победил туберкулёз, овладел хорошей специальностью, нашёл себе отличную жену, которая подарила мне двух сыновей. И вот один из них идёт вместе со мной, в одной колонне. И опять тёплая волна счастья заливает мою душу: там впереди идёт мой Олег. Я недаром прожил так много лет. У меня два сына и одна внучка. И любимая профессия. И отличные друзья. И почти всё у меня хорошо. Чего ещё желать? Хотелось бы, чтобы в стране было больше справедливости и порядка. И чтобы люди жили получше. И чтобы вообще было вокруг больше счастливых людей!
Мы бодро маршируем мимо родного райкома и кричим громко “ура”, бежим вниз к бассейну, а потом стоим на холодном ветру и ждём команды двигаться дальше.
- Что будем делать после демонстрации? - спрашивает деловито Хитров. - Зайдём в кафе или встретимся у кого-нибудь?
- Мне неудобно бросать Олега, - говорю я. - Приходите ко мне без жён. Посидим одни в мужской компании. Поговорим о текущем моменте. Вера будет звонить из Берлина.
- Договорились, - решает Козлов. - Часа в четыре соберёмся у тебя на пару часиков. У тебя там найдётся выпить и закусить?
- Найдётся. Отварю картошки. Огурцы, капуста и селёдка есть. А мясо вы поджарите. Только с жёнами не скандальте. Если не будут пускать, то или берите их, или позвоните, что не приедете.
Мы едем с Олегом домой.
- Устал? - спрашиваю я Олега.
- Нормально, - отвечает Олег. - Прошли быстро. Я хочу вечером сходить к ребятам. Посидим, поиграем в картишки. Можно?
- Можно, - разрешаю я. - Только ночевать приходи домой. Или позвони в крайнем случае.
Дома мы быстро перекусываем и чистим картошку. Потом я готовлю закуски, Олег ставит приборы на стол.
- Как дела? - звонит мне Игорь.
- У нас тут небольшой мальчишник. Без Веры я не могу принимать много гостей.
- Я подъеду, - говорит Игорь. - Лена, я думаю, отпустит меня.
- Папа, поздравляю тебя с праздником, - звонит мне Матвей. - Надя тебя тоже поздравляет. Как там у вас дела? Может, что нужно?
- Пока ничего не нужно. Ждём звонка от мамы. Потом я тебе перезвоню.
Раздаётся резкий и длительный звонок.
- Как вы там? - спрашивает Вера. - Всё у вас нормально?
- Всё нормально, - говорю я Вере. - Ходили с Олегом на демонстрацию. Сейчас обедаем. Ждём гостей-мужчин. Решили устроить небольшой мальчишник. А как ты там? Не скучаешь?
- Скучаю. Очень тянет домой. Никак не могу привыкнуть. Всё время думаю о вас. Душа болит. Не голодаете там?
- У нас всё нормально, - кричит Олег в трубку. - Папа готовит каждый день что-нибудь новое. Занятия у меня идут нормально. Не волнуйся, мама! Скоро увидимся. Мы тебя обязательно встретим.
Подходят мои друзья: Козлов, Хитров. Игорь, Юра Орлов.
- Ого! - удивляется Козлов. - Стол приготовили не хуже мамы! Молодцы!
Олег уходит к своим школьным друзьям. А мы пропускаем по одной стопочке. Потом ещё по одной. Говорим о политике. Куда катится наша страна?
- Всё в подвешенном состоянии, - говорит Игорь. - Черненко еле жив. Рядок с ним всё время Гришин. Неужели опять новый старик будет руководить нашей страной? Так мы рухнем в пропасть. Как бы не докатились мы до большой беды?
- Кто-то должен придти и спасти нашу страну от катастрофы, - сказал Хитров. - Так всегда было раньше в России. Был Пётр Первый. Был Минин и Пожарский. И сейчас время назрело. Должен придти такой человек!
- Хорошо бы! - говорит Игорь. - Самое время появиться решительному и умному человеку. Запутались мы со многими проблемами. Помогаем всем компартиям в мире. А свой народ чуть ли не голодает! Надо остановиться и оглядеться. И решить - куда нам двигаться дальше.
- Интересно, как в стране всё пойдёт после смерти Черненко! - говорит Козлов. - Если будет Гришин, то всё останется по-старому, а если будет молодой Горбачёв, то будут какие-то изменения. Он будет вынужден внести нужные изменения. Нельзя же всё время топтаться на одном месте.
- Как здоровье? - спрашиваю я тихо Игоря. - Только не ври!
- Пока держусь, - отвечает Игорь. - Больше трёх стопок уже не пью. А скоро брошу совсем. Жизнь тогда станет совсем пресной.
- Мы свои цистерны выпили, - утешаю я Игоря. - Надо бы нам уже и сокращать эти выпивки.
- Согласен, - отвечает Игорь. - Но ты держишься пока молодцом.
- Как там Лена? - спрашиваю я Игоря.
- Крутится. Беспокоится за меня. Её же не обманешь. Она прислушивается к каждому моему вздоху.
-. Когда женишься? - спрашиваю я Юру Орлова. - Ты уже перегуливаешь.
- Надо бы, - вздыхает Юра. - Хочется найти идеальную невесту, а она не попадается. А жениться, чтобы через год разводиться, не хочется.
- Не трусь, - говорю я Юре. - Всё равно не угадаешь. Тут или повезёт или крупно не повезёт. Как в картах. Надо рисковать. А трус в карты не играет. Тебе нужен покой, устойчивая жизнь, дети, жильё. Не тяни. А то превратишься в холостяка и станешь брюзгой. Приводи ко мне своих невест. Я тебе помогу сделать выбор.
Расходятся мои гости. Я остаюсь один в своей пустой квартире. И мне становится тоскливо. Скорее бы приходил Олег.
- Папа! - звонит Олег. - Мы тут осваиваем немецкую игру “скат”. Решили посидеть до шести утра. Ты не возражаешь? Завтра отосплюсь. У нас тут хорошая компания. Разреши!
- Хорошо, - разрешаю я. - Только не пей там много!
- Мы пьём кофе с ликёром. Понемногу. Не волнуйся, папа. Всё будет в порядке.
Я смотрю телевизор. Хорошо, что Вера ничего не знает. Она бы не разрешила. А я разрешил. Парень уже студент. Сам должен соображать, что делает.
Мне так хотелось посидеть с Олегом. Ничего не поделаешь: надо сидеть и одному. Приедет Вера, станет сразу веселее.
На другой день мне звонит Галя.
- Коля! Это я, Галя. Мне нужен хороший учебник немецкого языка для себя. Я, наверное, поеду весной в Германию. Мне надо немного освежить свои старые знания. Может, ты мне поможешь?
- Конечно, помогу, Галя. Заходи ко мне. Мы сейчас вдвоём с Олегом. Вера моя в Берлине. Я тебе приготовлю на выбор несколько учебников.
- Буду через полчаса, - говорит Галя.
В моей душе пустота. Когда-то, в сорок пятом, была другая Галя. Мы учились в одном классе, мечтали о счастье, не могли жить друг без друга. Нет той Гали. Она исчезла в далёкой дымке. А есть другая, почти чужая Галя. И мне всё равно, придёт  она сейчас в мою квартиру или передумает. У меня есть Вера, есть сыновья, невестка и внучка. Есть верные друзья.
Звонок. Я открываю дверь.
- Заходи, раздевайся, - приглашаю я. - Выпить хочешь?
- Немного коньяка. Маленькую рюмочку.
Я ставлю на стол бутылку коньяка. Ставлю яблоки, конфеты. Режу колбасу и сыр.
- За встречу! - говорю я, и мы чокаемся. - Хорошо, что зашла. Олег спит. А мне тоскливо без Веры. Она мне велела смотреть за Олегом. Вот я и сижу около него.  Как ты живёшь? Есть ли какие новости?
- Всё почти по-старому, - отвечает Галя. - Сын мой учится в Бауманском училище. Мать Кости, которая жила с нами, умерла. Мы теперь втроём в квартире. Живём как все советские люди на скромную зарплату. Я преподаю по-прежнему биологию в школе. Зарабатываю прилично. Костя часто болеет. Сказывается ранение. А в целом - жизнь идёт однообразная. Много кручусь на работе. Быт заедает: очереди в магазине, стирка, обед и ужин. Как у всех. А ты как живёшь? Что у тебя нового?
- Матвей женился на дочери Виктора и Нины. Ты же знаешь, что они погибли?
- Ты мне сам тогда звонил. Но я не могла приехать на похороны.
- У них родилась дочка Настя. Живут они хорошо. Я работаю на старом месте. Вера сильно болела, но теперь пока все нормально. Сейчас она в Берлине. Живу нормально. Жаловаться грех.
- Почему так редко стал звонить? Мне иногда хочется с тобой поговорить. Бывают такие трудные минуты, что на стену лезть хочется. Собираюсь набрать твой номер телефона, а потом откладываю. Не могу набраться смелости.
- Ну вот и ты тоже редко звонишь. Так уж складывается жизнь. У тебя семья, у меня семья. Разные работы, другие интересы, другие друзья. Тут ничего не поделаешь. И старое не хочется ворошить.
- Это верно, - говорит Галя. - Ну, я пойду. Спасибо тебе за учебник. Звони всё-таки иногда. Хотя бы по праздникам.
- Обязательно позвоню, - обещаю я Гале. - И ты тоже звони.
Хлопает дверца лифта, и Галя опускается вниз. Господи! Если бы я знал о такой встрече в сорок пятом году? Я бы, наверное, сошёл с ума. А теперь говорю с ней спокойно. И почти ничего не шевелится в моей душе. Я полностью спокоен. И даже благодарен Гале, что так всё у нас с ней получилось. Иначе я бы не встретил Веру. А если бы стали с Галей ссориться из-за разных мелочей, то дело могло закончиться разводом. Так что всё, что ни делает Бог, всё к лучшему. Тогда я сильно страдал. И думал, что уже никогда и никого не полюблю. А вот нашёл свою судьбу. Не сломался тогда. Выстоял. А каково мне было тогда при моей болезни? Неужели у всех в жизни бывают трудности и потери? Страшная и прекрасная вещь - жизнь. И надо быть готовым ко всему. И к радости, и к горю. Разволновала меня немного Галя. Лучше бы она мне не звонила. Зачем? Не могла найти этот учебник в другом месте? А может, просто хотела встретиться, поговорить, немного отвести душу? Разве поймёшь этих женщин?
После праздника Козлов попросил меня походить в МГУ на конференцию деканов города Москвы и прилегающий областей. А Козлов решил обследоваться в больнице: у него стал побаливать желудок.
Я исправно хожу в здание гуманитарных факультетов МГУ. Слушаю лекции до обеда и после обеда. Выступает наш министр, потом замминистры. Выступают лекторы по самым разным вопросам. А мы слушаем и записываем. Все хвалят Черненко. Подчёркивают мощь Советского Союза. Изредка говорят об отставании в технике. Но это как-то вскользь.
Выступает дважды Герой Советского Союза разведчик Леонов и рассказывает о героизме морской пехоты на севере. Приятно слушать этого человека. Потом выступает космонавт Рукавишников. Тоже рассказывает много интересного.
Я сижу и думаю о Вере. Как она там? Почему-то тревожно на душе.
На другой день еду на поминки: уже прошёл год, как скончался Степан. Его дочь Катя совсем взрослая. Она замужем, у неё двое детей.
А у меня тревожно на душе. Неужели меня впереди ждут беды?
Поздно вечером звонит Вера. Голос у неё грустный.
- Ну как вы там? - спрашивает Вера. - Мне тут всё надоело. Хочу домой.
- У нас всё нормально. Ждём тебя с нетерпением. Осталось уже немного ждать. Ты там не грусти. Скоро встретимся. Выше голову. Вера! Мы с Олегом уже начинаем убираться в квартире. Что-то у тебя грустный голос?
- Тяжело у меня на душе, Коля. Не надо было мне ехать. Нечего тут делать на старости лет. Дома у меня полная чаша, любимая работа. А тут находишься в подвешенном состоянии. Считаю каждую минуту. Но теперь уже одна треть осталась.
- Мама! - кричит Олег в трубку. - У меня всё хорошо. За нас не волнуйся. Очень тебя ждём. Приезжай скорее.
- Коля, - говорит мне Вера. - Ты не обращай на меня внимания. Это всё от того, что я не с вами. Скоро встретимся, и всё будет нормально. Целую вас обоих. Позвоните Матвею. У меня уже мало денег остаётся, чтобы всем звонить. Готовь там первое, Коля. Присматривай за Олегом. Он ведь ещё совсем ребенок.
28
Наступает первое декабря. Суббота. Мы стоим на перроне Белорусского вокзала и ждём поезда. Сейчас мы увидим нашу маму. Олег и Матвей стоят рядом со мной. Сынки мои! Как мне хорошо с вами! Я понимаю теперь, как там Вере было тяжело без детей, без меня, без любимой работы. Трудная у нас профессия. Надо всё время освежать свой немецкий язык. Для этого надо почаще ездить в Германию. А в Германии жить русскому человеку нелегко. А зарплата остаётся прежней. Но разве настоящий человек работает ради зарплаты? Нет! Он работает ради этих девчонок и мальчишек, которые жадно слушают тебя. Ты для них авторитет не только в немецком языке. Ты много читал. Ты прожил жизнь. И они, эти мальчики и девочки, тянутся доверчиво к тебе. А ты рассказываешь им о новинках литературы, о годах войны, о Германии, о порядочности, о совести, о любви, верности и дружбе. Студенты впитывают каждое моё слово и верят мне как Богу. Это так приятно. И я не должен обманывать и разочаровывать их.
А вот и поезд. В последний момент приезжает Дарья. Я вхожу в вагон, целую Веру и беру один чемодан. Другой берёт Матвей. А Вера обнимает Олега и плачет.
- Не надо, Вера, - прошу я. - Всё в порядке! Ты дома!
И только сейчас, на перроне, замечаю, что Вера выглядит немного бледно. Наверное, это от дороги. Две ночи в пути - это не шутка.
Я усаживаю всех в такси, а сам еду на часок на работу. У Олега вторая смена, он всё мне расскажет, когда приедет в институт.
Я сижу в пустом деканате. Лаборанты удивлены: обычно я не бываю на работе по субботам.
Заходит Олег.
- Они там с тётей Дашей примеряют всякие кофточки, - рассказывает мне Олег. - Мама выглядит плохо и плачет.
- Это в связи с приездом, - успокаиваю я Олега. - Всё пройдёт. Не волнуйся.
Я еду домой. На полу лежат раскрытые чемоданы.
Вера протягивает мне красивый свитер.
- Большое спасибо! - благодарю я Веру. - Давай закусим и немного выпьем!
Матвей уже уехал. Мы сидим за столом втроём: я, Вера и Дарья.
- За твой приезд! - говорю я Вере. - Теперь всё будет хорошо.
Вера с удовольствием ест картошку, селёдку, квашеную капусту.
- До чего же хорошо дома! - восклицает Вера. - Надо всегда сидеть дома.
- Только вдали от дома начинаешь ценить, что такое дом, - говорю я Вере. - Особенно за границей.
- Это верно, - соглашается Вера. - Больше никогда не поеду за границу.
А я незаметно смотрю на Веру. Что-то не нравится мне, как она выглядит. Но как ей сказать об этом? Как? Потом. А может, это сделает Дарья? А может быть, всё пройдёт? Дорога есть дорога. Дома на родимых харчах и в кругу семьи всё быстро пройдёт? Может быть. И я вздыхаю. Только бы не было беды. Как бы не вернулась старая болезнь! Тьфу-тьфу-тьфу! Всё будет хорошо. Не надо думать о плохом. Когда будет плохо, тогда и будем плакать.
Наступает тридцать первое декабря. К нам приезжает Матвей с Надей и Настей. Игорь обещает приехать с Леной первого января днём.
У нас шумно и весело.
Как всегда беспрерывно звонит телефон. Все спешат нас поздравить с Новым годом.
- Что нас ожидает в Новом году? - спрашивает громко Вера. - Хорошо бы, чтобы всё осталось по-старому.
Я опять смотрю незаметно на Веру. Не нравится мне, как она выглядит. Надо что-то делать.
Я незаметно говорю об этом с Дарьей на кухне. И прошу её уговорить Веру показаться в женской консультации.
Олег уходит через час к друзьям. Мы ложимся спать.
А днём приезжает Игорь с Леной и Хитров с женой. Козлова нет. Ему сделали в больнице операцию: язва желудка. Редеют наши полки.
- Как там дела в политике? - спрашивает Хитров Игоря.
- Черненко очень плох, - говорит Игорь. - Скоро будут ещё одни похороны. Третьи за последнее время. Придёт новый лидер. Там сильная борьба. Решающее слово за Громыко. Сам он уже стар для лидера. Кого он поддержит, тот и будет.
- А кто же будет? - спросил Хитров.
- Или Романов, он постарше, или Горбачёв, - ответил Игорь.
- А они выдающиеся люди? - спросил Хитров.
- Раз они члены Политбюро, значит они и первые кандидаты, - сказал Игорь. - У нас так принято. Самые опытные руководители и самые талантливые находятся в Политбюро. Так все думают.
- Небогатый у нас выбор, - констатировал Хитров. - Ни Романов, ни Горбачёв ничем себя особенно не проявили. Играть первую роль в государстве, да ещё в таком как наше, дело не простое.
- Наш народ привык к дисциплине, - ответил Игорь. - Кого назовёт Политбюро и Центральный комитет, тот и будет. Нельзя такое государство оставлять без руководителя. Иначе наступит анархия, и всё наше огромное государство развалится на десятки отдельных территорий. Тогда будет страшная и непоправимая катастрофа. Этого нельзя допустить.
- Надо делать в стране какие-то перемены, - сказал задумчиво Хитров. - Всё у нас уже давно катится по инерции, и очень скоро может закончиться катастрофой. Надо торопиться. И новый лидер должен это обязательно учесть. Надеюсь, наверху найдутся умные люди.
- Людей там умных много, - ответил Игорь. - Только ходу им не дают. Они лишь исполнители. А принимают решения совсем другие люди. Которые в Политбюро. Там тоже свои малые группировки. Вот меня, например, давно можно было назначить замминистра. А нет руки. И на язык я острый. Считают, что я не очень послушный, и могу наломать дров. Поэтому и придерживают меня всё на должности начальника главка. Правда, я член коллегии, но не замминистра. Пока ещё не созрел. А молодые меня обходят. Но я не жалею. Пусть обходят. Потом падать будет больнее. Мне хватает своей зарплаты. Дворцы и лимузины мне не нужны.
Разъезжаются все наши гости, и мы остаемся дома втроём - Вера, я и Олег.
Жизнь наша катится потихоньку дальше. Олег сдаёт свои первые зачёты и экзамены в вузе. Всё у него идёт удачно. Мы радуемся успехам сына. Вера приходит понемногу в себя. Но её внешний вид мне все равно не нравится.
Мы выбираемся втроём на лыжах в недалёкое Картмазово. Над головой гудят взлетающие и заходящие на посадку самолёты. Мы останавливаемся у стога сена и фотографируемся. Стоит отличная погода. Лыжи сами скользят по снегу.
- Я очень устала, - тихо говорит Вера, и мы сразу возвращаемся домой.
Дома Вера сразу ложится на кушетку, а я разогреваю обед. И думаю о Вере. Когда же она пойдёт к врачу? Надо что-то делать. Надо звонить Дарье.
Я так и делаю. Та приезжает вечером, долго говорит с Верой, и просит её сходить в женскую консультацию.
Подходят выборы. По телевизору показывают вдруг Черненко. Он слабо улыбается и молчит. За него всё время сладко и певуче говорит Гришин. Так Черненко и не сказал ни слова.
Вечером, десятого марта, Черненко умирает. Председателем комиссии по похоронам назначают Горбачёва.
На этот раз я смотрю похороны Черненко по телевизору. Горбачёв говорит бодрую речь. Намекает на продолжение старого курса и на некоторые изменения.
- Что же будет теперь? - спрашивает меня Вера.
- Теперь что-то будет, - говорю я. - Этот что-нибудь придумает. Он понимает, что все в стране ждут от него чего-то нового. Давно пора. Надо что-то менять в нашей системе. Человек образованный: юрист и экономист по сельскому хозяйству. Энергичный. Сразу видно, что он полон энергии.
В ближайшую субботу скромно отмечаем день рождения Веры. Но все свои здесь. Матвей с Надей и Настей. Игорь и Лена. Хитров и Козлов с жёнами.
- Мне можно немного выпить, - говорит Козлов. - Язву мне вырезали. Врач разрешил.
Дарья носится из комнаты на кухню. Все делают вид, что не замечают недомогания Веры.
Пьём за здоровье Веры. Поминаем её родителей. Обсуждаем личность Горбачёва. Многим он нравится. Молодой, энергичный, образованный, умный.
- Ещё неизвестно, что он выкинет, - говорит вдруг Игорь. - Не каждый член Политбюро готов принимать самостоятельные решения. Он ведь считается специалистом по сельскому хозяйству. Может, придумает что-нибудь с колхозами. Там ведь почти полный завал. И с совхозами тоже. Главное - нет людей. А кто есть, тот безбожно пьёт. На комбайнах и тракторах гоняют в магазины за водкой. Техника ломается. Запчастей не хватает. Всем на всё наплевать. В промышленности надо тоже многое менять. У нас большое техническое отставание, кроме космоса и оборонной промышленности. Дел много. А как их решать, с чего начать? Надо как следует подумать. Так что ожидать надо всего - и хорошего, и плохого. Время придёт, и всё станет ясным. А пока надо набраться терпения. Будем надеяться на лучшее. Пора кончать войну в Афганистане. С американцами надо договориться о разоружении. Не по силам нам эта гонка вооружения.
- Вера выглядит неважно, - шепнула мне Лена за столом, когда Вера пошла на кухню. - Обрати на это внимание!
- Я знаю, Лена. Дарья гонит её в женскую консультацию на очередную проверку. Я очень за неё переживаю.
Разошлись наши гости. И опять мы остались дома втроём: я, Вера и Олег.
Я думал о будущем, о Вере, об Олеге, о  юбилее нашей школы, о моей судьбе, о счастье на этой земле, о Горбачёве, куда он нас приведёт.
29
Вера сходила к врачу. Ей назначили какие-то процедуры. Потом послали на обследование в городской онкологический центр. Анализы показали, что Вера здорова.
Я обрадовался. Слава тебе Господи!
А дни летели и летели. Горбачёв почти не выступал. Даже Игорь не знал, что происходило на самом верху. Но, конечно, там что-то готовилось. Но что?
А тут подошла юбилейная встреча в нашей школе. Она выпала на субботу, двадцать седьмое апреля.
Актовый зал в новой трёхэтажной школе, которая была построена позади старой, был переполнен. Я сидел вместе с Игорем и Леной. Мы с трудом узнавали наших одноклассников. Все они пришли в свою школу: Шуваев, Карпов, Панов, Котова, Майская, Рубина, Метельский. У меня все они перемешались, потому что я учился в двух классах, и теперь не знал, какой же класс мне считать своим кровным. И если говорить честно, то мне был ближе последний десятый “Б”, который приветливо принял меня, обогрел и помог встать на ноги.
Мы здоровались друг с другом, обнимались, а бывшие девчата, теперь уже бабушки, плакали и целовались.
Бурными выступлениями встретили директора Громова. Он рассказал о строительстве школы, об открытии её в тридцать четвёртом году, о годах войны, о послевоенных годах. Запомнился его совет:
- Вы давно не виделись, и с трудом узнаете друг друга. Смотрите друг другу в глаза. И вы сразу узнаете друг друга.
Потом были выступления учителей, бывших учеников. Помянули добрым словом всех учеников, погибших во время войны.
Начался концерт учеников старших классов.
А потом бывшие ученики стали группами разъехаться по квартирам, чтобы отметить как следует эту встречу.
Ко мне подошли бывшие ученики десятого “Б”: Метельский, Котова Лариса, Губина Ася, Бодров Володя и другие. Мы договорились встретиться первого июня. У кого?
- Можно у меня, - предложила Лариса Котова.
Я смотрел на неё. Вспомнил Кузьминки. Как я виноват перед Ларисой? Простила ли она меня? Но Галя тоже меня сильно наказала, и я тоже ужасно страдал.
Такова жизнь. Идут цепочки невзаимной любви. А взаимная - одна на сто привязанностей.
Мы стоим и говорим, говорим, и нам не хочется расходиться. Хотя и знаем, что обязательно встретимся первого июня.
Игорь и Лена разговаривают с Шуваевым, Карповым и Пановым. А меня что-то не тянет к ним. Я знаю, что Шуваев - главный инженер большого завода, что Карпов - профессор филологии в МГУ, а Панов работает в министерстве. Мне милее мой десятый “Б”. Я с любовью смотрю на Метельского, слушаю его прокуренный голос. Он всегда доволен жизнью и никогда не падает духом. Он остался таким же, и за это я его люблю. Очень жалею, что до сих пор не встречались.
Эх, Москва, Москва! Огромное и бездонное море! Можно жить на одной улице и ни разу не встретиться. А через двадцать лет уже и не узнать друг друга. Я смотрю на Дину Майскую. На её мечтательные глаза. Развелась с мужем. Живёт с сыном. Что у неё сейчас на душе? А раньше мы, кажется, симпатизировали друг другу…
Я смотрю на Асю Губину. Такая маленькая, а профессия у неё мужская: хирург. Муж, двое детей, внуки. Видимо, очень счастлива. Счастье надо тоже уметь ловить как птицу. Надо быть проворным и смелым.
Я смотрю на Бодрова Володю. Этот сменил несколько профессий. Очень наглый и смелый. Объездил весь мир. Знает несколько языков. Отличный политик. Сделал большую карьеру. А в классе сидел тихо как мышь, и никто не думал, что в его душе клокочут такие страсти.
- Пошли ко мне, - говорит мне Игорь. - С Шуваевым и Карповым каши не сваришь! Как были единоличники, так и остались! Ну их к Богу. А ты договорился со своими? Может, позовёшь ко мне?
- Не стоит, Игорь. С ними я посижу отдельно. Не надо путать разные компании.
Школа пустеет на глазах. Мы жмём руки учителям и уходим. На душе грусть и благодарность.
Тридцатого апреля мы с Козловым делали последние приготовления к майской демонстрации.
- Пошли перед праздником примем по маленькой! - предложил Хитров. - Гнетёт душу какая-то неопределённость. Чувствую, что скоро развернутся жаркие дела в нашей многострадальной стране. Надо снять напряжение. Да и сорокалетие Победы на носу. Уважьте, ребята, фронтовика!
Мы сидим в кафе “Крымское”. Там полно офицеров. Это и неудивительно - рядом министерство обороны. И всех в этот день отпустили пораньше - короткий день.
- За что выпьем? - спрашивает Козлов.
- За нашу Родину, - предлагает Хитров. - Отпился я, ребята. Не хотел вам говорить, но скажу. Здоровье у меня пошатнулось. Сердце стадо плохо работать. Фронт сказывается. И хотя я работал в штабе фронта, бомбёжки тоже донимали сильно. Да и разные переплёты были. А потом бросили на Дальний Восток - воевать с Японией. И там были трудные положения, когда перевалили через Большой Хинган. Мучились сильно без воды. Долго я не протяну, ребята. Похороните меня по-людски. Выпейте как следует на поминках. И не плачьте! Я прожил хорошую жизнь. Год или два ещё протяну. Но не больше. Я не горюю. И вы меня не жалейте! Всё нормально! Я выпил свою чашу жизни почти до конца. Всякое бывало. Хочется увидеть хотя бы кусочек свободы в нашей стране. Надеюсь, что вы увидите.
- Бросай пить! - сказал я Хитрову. - Нам без тебя будет тяжело.
- Зачем, Коля? Годом больше, годом меньше. Жизнь прожита. Хватит! Пожил, погулял. Хватит… А вы поживёте за меня. Вы - помоложе.
- Расстроил ты нас, Иван, - сказал Козлов. - Но хорошо, что предупредил. Будем тебя беречь. И пить будем давать только две стопки. Для настроения. Не обижайся. Ты нам нужен живой. И не думай о смерти. Люди иногда умирают внезапно. Не нам тебя учить. Мы ещё походим по этой земле!
На другой день мы с Олегом едем на демонстрацию. Олег недоволен. Он хотел не пойти, но я упросил его. Я могу за Олега получить от Нуждина замечание.
Быстро строимся. Погода отличная. Трогаемся, проходим сто метров и останавливаемся в нашем переулке.
- Пришли! - говорит весело Козлов, - Пошли к Максиму. Может, взять Олега?
- Не стоит, - говорю я.
Максим стоит на лестничной площадке и улыбается.
– А я боялся, что вы меня забудете. У меня всё готово. Прошу в комнату. Жена укатила на дачу. Я поеду попозже. Проходите, не стесняйтесь!
Максим как всегда постарался. На столе было много закуски под коньяк и под водку. Он поставил на стол водку. Мы поставили коньяк.
- Только мы по чуть-чуть, - предупредил Козлов. - Мы ведь на демонстрации. Политическое мероприятие. Могут и из партии вышибить.
- Тогда вам без партии хана, - улыбнулся Максим. - Лишитесь хлебной карточки.
- Ты так не шути, Максим, - сказал Хитров. - Всё в нашей стране не так просто. Ты человек рабочий. Тебя везде возьмут. А мы можем помереть голодной смертью. А у нас дети.
- Я понимаю, - сказал Максим. - Вы меня извините. Просто на душе накипело. Вы лучше скажите, чего можно ждать от  этого Горбачёва. Какой-то он непонятный. Темнит что-то.
- Мы сами пока не понимаем, - ответил Козлов. - Но что-то он там замышляет. Сейчас он готовится к сорокалетию Победы. Будет говорить речь. Там он что-то и скажет программное. Думаю, что хуже не будет.
- Не забывайте меня! - крикнул Максим, когда мы помчались вниз в переулок.
Впереди я сразу увидел Олега. Он нёс красный флаг. И опять волна нежности залила моё сердце. Мой кровный и родной сын. Ради тебя я готов на всё. Лишь бы ты был счастлив! Пока я не могу на него пожаловаться. Старается. Меня не подводит. Радует моё сердце, как же я его люблю! И Веру люблю! И Матвея, и Надю, и Настю! Всё у меня пока хорошо.
Мы пробежали мимо райкома, мимо бассейна “Москва” и остановились. Рядом Ленинская библиотека. Потом медленно шли мимо старого здания университета, вошли на Красную площадь. На мавзолее стоял молодой и энергичный Горбачёв с красным бантом на груди. С таким лидером мы не пропадём! Этот не будет валяться месяцами в больнице. Он что-то сделает для страны.
- Что будем делать? - спросил Козлов. - Можно к тебе приехать на день рождения Матвея?
- Приезжайте! - пригласил я. - Чем богаты, тем и рады. Игорь и Лена тоже приедут.
Мы идём к метро “Новокузнецкая” и едем по домам.
У Черёмушкинского рынка, который по случаю праздника закрыт, кипит торговля. Мы с Олегом покупаем зелень, лимоны, апельсины.
Дарья и Вера готовятся к приему гостей.
Олега Вера сразу посылает за хлебом. Я делаю в квартире небольшую уборку.
Первым приезжает Матвей с Надей и Настей. Потом появляется Игорь с Леной. А вскоре на пороге вырастают Козлов и Хитров с жёнами. За ними подъезжает Юра Орлов.
Кажется, все в сборе. Можно начинать.
- За нашего Матвея! - говорит Вера. - Чтобы он всю жизнь был счастлив!
Второй тост пьют за Веру и за меня.
А потом пьём за всё подряд: за любовь, за мир, за женщин, за детей, за дружбу, и просто так.
- Надо встретить сорокалетие Победа достойно! - говорит Игорь. - Как получше всё сделать? Самое лучшее, если все приедете ко мне в Вешняки. У меня посидим, потом походим по Вешнякам, потом опять посидим, потом ещё что-нибудь придумаем. Приезжайте. Не пожалеете. Я слышал, что восьмого будет торжественное заседание в Кремлёвском Дворце Съездов. Там будет выступать Горбачёв и другие лица. Вот мы всё и обсудим за праздничным столом. И наметим план нашей дальнейшей жизни.
- Договорились! - крикнул Козлов. - Только праздников больно много. От этого не очухаешься, а тут ещё один. Так и здоровья не хватит.
- Хватит! - ответил Игорь. - Я слышал краем уха, что наш Горбачёв хочет ограничить продажу водки населению. Чтобы больше работали и поменьше пили.
- Ну, это он зря! - сказал возмущённо Хитров. — На фронте перед каждой атакой давали, а теперь нельзя! Это зажим свободы. Это крепостное право! Плохо он начинает свою деятельность. И может плохо закончить. Начинать с такой глупости? Просто смешно!
Восьмого мая я смотрю по телевизору торжественное заседание из Кремлёвского дворца съездов, посвящённое сорокалетию нашей Победы. Уверенно выступает Горбачёв. Ведёт себя как лидер.
Выступают и другие товарищи. Всё идёт торжественно, празднично. На должной высоте. Потом концерт.
На другой день я еду в Вешняки. Вера и Олег остаются дома. Вера всё-таки чувствует себя не очень хорошо. И тревога за её здоровье опять начинает мучить меня.
Сначала захожу к сыну. Надя усаживает меня за стол. Я выпиваю с сыном и невесткой по стопке и иду к Игорю.
- Как там мама? - спрашивает вдруг Матвей.
- Опять что-то прибаливает. Не пойму в чём дело.
- Давно поджидаю! - говорит Игорь. - Скоро подъедут Хитров и Козлов с жёнами.
- Что-то на душе у меня неспокойно, Игорь, - говорю я.
- У меня тоже, Коля. Не понравился мне вчера Горбачёв. Бойко говорит. Любуется собой. А дел пока никаких. Если он ещё начнёт противоалкогольную кампанию, то народ сильно обозлится. И тогда ему несдобровать. Он просто не понимает, на что идёт. Одна надежда, что в последний момент одумается.
Мы пьём за Победу. Поминаем павших и пропавших без вести. Обсуждаем речь Горбачёва. Потом идём к станции, а затем в Кусково.
- Как всё сильно тут изменилось! - говорю я Игорю. - А что же здесь будет через сто лет? Вообще ничего не узнаешь. И никто не узнает, что здесь была снайперская школа, где готовили женщин-снайперов. И всё тут со временем застроят большими домами. Жаль. Столько зелени вокруг!
- Ничего не поделаешь! - отвечает Игорь. - Москва растёт. Нужны новые территории. Она уже перешагнула через кольцевую автостраду. Скоро будет вторая Рурская область.  Надо только успевать строить станции метро.
Мы идём назад. Около церкви останавливаемся. Думаем о времени, о вечности, о жизни, о судьбе.
- Вот на этой платформе мы стояли вечером девятого мая сорок пятого года, - говорит Лена. - Как мы тогда ликовали! Как надеялись на прекрасную жизнь! Но надежды наши не сбылись. Жаль. Стали опять вооружаться против Америки. Нам обязательно нужен новый враг.
- Не горюйте, друзья! - ободряет нас Хитров. - Всё будет хорошо. Я верю в Горбачёва. Надеюсь, что он извлечёт выводы из прошлых ошибок. Надо только договориться с американцами. Иначе эта гонка нас задушит и разорит.
Мы стоим у платформы, с которой я провожал Фёдора в ноябре сорок первого года. И все сорок четыре года проносятся передо мной как кадры замедленного кино. Как же я прожил эти года? Чего было больше? Хорошего или плохого? Всё было - и плохое, и хорошее. И болел, и играл в футбол, и страдал, и любил. Молодые годы пролетели. Но надо жить дальше, надо делать своё дело, надо быть опорой жене, детям, друзьям. И не поддаваться унынию. Это самое последнее дело.
Мы вернулись к Игорю. Опять сели за стол.
- Выпьем за то, - сказал Козлов, - чтобы в стране началась, наконец, хорошая и нормальная жизнь! Сорок лет прошло после окончания войны. Пора уже жить по-людски. Мы уже состарились. Пусть поживут хотя бы наши дети.
А потом мы шли к станции метро. Остановились опять у нашей старенькой школы. И показалось вам, что она вросла в землю. Или такой уже слой земли вырос. Эх, школа, школа… Как бы тебя не снесли, старушка. Рядом метро. Место бойкое. А на той стороне высокие современные здания. Жаль, что в нашей школе пока не учился ни один выдающийся человек. А то висела бы памятная доска. И никто бы тогда её не тронул.
- Может, на такси поедете? - спросил Игорь.
- Дорого! - ответил Козлов. - Зачем транжирить деньгами? Лучше выпьем лишнюю бутылку. Доедем за два пятачка. Дешёво и сердито.
- Ты звони почаще! - сказала мне Лена. - Смотри там за Верой. Будь к ней повнимательней. Мало ли что может быть.
- Пошли! - скомандовал Хитров. - Домой пора. Надо ещё выспаться. Завтра с утра на работу.
Я сидел в метро. Вагон покачивался и навевал разные думы. Что-то неспокойно было у меня на душе. Почему? Где меня караулит беда? Дома? На работе? Или в стране? Попробуй угадай!
30
Побежали майские дни. Пока в стране всё было тихо и спокойно. Пока…
Первого июня, в субботу, я ехал к Дине Майской. Решил наш 10-ый “Б” на первый раз собраться у неё. А я почему-то волновался. Почему? Кого и чего я боялся? О чём мы будем говорить? Мы так давно не виделись. Работаем в разных местах. Прошло столько лет! Конечно, будем вспоминать нашу школу, учителей, директора, наш выпускной вечер. А потом рассказывать всё о себе. Или почти всё.
Собрались ещё не все. Борис Метельский помогает женщинам на кухне. Я балагурю, целую женщин в щёчку, изображаю из себя преуспевающего человека.
Входит Лариса Котова с цветами, с закуской. Я тоже целую её. Она слегка краснеет. Эх, Лариса, Лариса! Что было, то прошло. И не надо ни о чём вспоминать.
Врывается шумный Володя Бодров. Ставит на стол шампанское, коньяк и водку.
- Гулять так гулять! - оправдывается Бодров. - Не каждый день встречаемся.
Ася Рубина внимательно оглядывает меня, спрашивает про здоровье, про семью.
- Всё нормально, - отвечаю я бодро, хотя при мысли о Вере сердце сжимается в тоске.
Подходят ещё две женщины, которых я с трудом узнал: Женя Рыбакова и Нина Иванова.
- Пока только восемь человек, - говорит со вздохом Дина Майская. - В следующий раз придёт побольше. Принуждать никого не будем.
- Когда же у нас был выпускной вечер? - спрашивает Метельский. - Скажи, Коля. Ты все помнишь.
- Вечер был двадцать девятого июня. Это был вторник.
- Ну и память! - восхищается Ася. - Неужели помнишь?
- Всё помню, Ася. А помнишь, как мы в последний день экзаменов пошли на Кузьминский пруд, взяли две лодки, а ты пела песню: - Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви!
- Не ври, Коля! Не было этого!
- Было, Ася! Было! А под утро выпускного вечера наш географ опьянел, и мы повели его осторожно домой. Хорошее было время.
- С Николаем не спорь! - сказал Метельский. - Если он говорит, значит, так и было. Ладно! Нечего лясы точить. Давайте все за стол! Дина! Рассаживай нас по интересам. Учитывай, кто в кого был раньше влюблён.
- А вы знаете, что с сегодняшнего дня ограничивается продажа спиртного? - напомнил Бодров. - Водка теперь будет стоить в два раза дороже. К чему это приведёт? Думаю, что зря всё это Горбачёв затевает. Он очень опасно шутит с рабочим классом. Пойдёт спекуляция водкой, очереди за водкой. Будут делать самогон, пить одеколон. Я удивлён, что государственный деятель так смело рубит с плеча. Я не алкоголик. Но стоять за бутылкой водки в очереди мне тоже не улыбается. Посмотрим, чем всё это закончится. Заранее уверен, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Вспомнили физика Бучая. Жалели, что умер географ. Мог бы ещё пожить. Радовались, что директор жив и здоров. Молодец!
Потом стали рассказывать о своих семьях. И тут начались подробности о детях, о внуках, о разводах детей. О разделе жилплощади.
А время катилось и катилось. Пора было расходиться. Стали думать, как часто надо собираться: один раз в год или два раза. Решили встречаться два раза. Один раз в конце мая, другой раз в конце ноября. А там будет видно.
А потом пошли по домам, обещая друг другу регулярно звонить.
Была встреча, и словно её не было. Что будет через полгода? Кто же может это знать? Лишь бы была здорова Вера и дети. А всё остальное чепуха.
Одиннадцатого июня Горбачёв выступил перед министрами и призвал к ускорению в промышленности. Говорил он уверенно, весело, с юмором. И всем стало ясно, что с Горбачёвым мы двинулись вперёд, к новым вершинам. Он сказал, что мы отстаём от капиталистических стран. Машиностроение надо переводить на новые рельсы.
Двадцать первого июня я поехал на месткомовском автобусе в Александров, где когда-то была резиденция Ивана Грозного.
По дороге вспомнил, что в этот день я впервые увидел Веру. Было это тридцать три года тому назад. А на душе было неспокойно.
Город Александров мне не приглянулся. Душа рвалась домой. Перед отъездом нам показали простой домик, где давным-давно жила Марина Цветаева.
И вот я дома. Вера сидит у окна, молчаливая и печальная.
- Что с тобой, Вера?
- Меня кладут в больницу, Коля. Повторные анализы в городском диспансере оказались плохими.
Вера плакала. Я утешал её. Именно в такой день и такое горе! Господи! За что же ты так наказываешь меня? И как помочь Вере?
- Пока в больнице нет мест, - говорила тихо Вера. - Надо ждать. Ты только пока Олегу ничего не говори. Не надо его волновать раньше времени.
- Держись, Вера! Место в больнице я срочно пробью. А что они там будут с тобой делать? Мне хочется быть в курсе.
- Одиннадцать лет назад мне сделали только облучение. А теперь врачи говорят, что надо было сначала сделать операцию, а потом облучение. Мне так тогда врач посоветовал. Теперь его здесь нет и спрашивать не с кого. Будут, видимо, делать химиотерапию. А там будет видно.
- Завтра я подключу все свои связи, к ректору схожу. В такой просьбе она мне не откажет. Держись, Вера. Надо бороться.
Перед сном я вышел на улицу. На душе было плохо. Чего побаивался, то и наступило.
На другой день я был у ректора. Она села за телефон и стала обзванивать своих знакомых.
- Всё в порядке! - сказала мне ректор. - Можешь после обеда везти Веру в больницу.
Я помчался домой, взял Веру, схватил такси, и мы помчались в больницу. Там Веру сразу положили в палату.
- Ты иди! - сказала Вера. - Вечером я позвоню. Олега подготовь. Позвони Матвею и Игорю с Леной. Попроси Лену заехать ко мне.
Сначала я позвонил Игорю, сказал о Вере и попросил к телефону Лену.
- Лена, - сказал я. - Вера просит тебя подъехать к ней в больницу. Хочет с тобой как с врачом посоветоваться.
- Как у неё настроение? - спросила Лена.
- Плачет. Я её успокаивал. С утра выбил ей место в больнице. Теперь она там одна. Наверное, она сама позвонит.
- Послезавтра я буду у неё, - пообещала мне Лена. - А ты пока не волнуйся. Присматривай за Олегом. Он ещё сдает экзамены?
- Один остался. Пока сдаёт на пятёрки.
- Он у тебя молодец, - похвалила Олега Лена. - Хороший парень. Я тебе сразу позвоню, как приеду от Веры. Не волнуйся пока.
- Ты там держись! - взял трубку Игорь. - Бороться надо до последнего вздоха. Может, мне заехать к тебе?
- Заезжай. У нас будет как раз партсобрание, посвящённое борьбе с алкоголизмом. Вот и обсудим за бутылкой эту важную кампанию.
- У нас это собрание было вчера, - сказал Игорь. - Никто не стал возникать. Приняли резолюцию и отдали в партком. А вообще вся эта кампания - возмутительное дело. Не доведёт она страну до добра!
Я сижу на партсобрании. Парторг сделала краткий и скучный доклад. Было два скупых выступления. Слова попросил Хитров.
- На фронте нам каждый день давали по сто граммов. А перед боем по стакану водки. Иначе не пошли бы под огонь пулемётов. Я привык выпивать по праздникам. А где я теперь достану бутылку? Теперь мне надо стоять полдня в очереди вместе с алкашами. Я не одобряю нынешнюю повестку дня. Я фронтовик и ничего не боюсь. Считаю, что Политбюро и лично Горбачёв делают большую ошибку. Народ возмутится. Пить он всё равно не бросит. Вот сидит на собрании нашем Нуждин. Я точно знаю, что он тоже выпить любит. Что же Вы, товарищ Нуждин, не возразили в райкоме? Так и будем всю жизнь трусливыми овцами? Я лично быть таким не собираюсь. И буду голосовать против этого решения. Поздно мне переделываться. Заявляю официально, что напишу письмо в Политбюро с протестом. И подписи фронтовиков соберу. Горбачёв не воевал, и не ему указывать нам, преподавателям вуза, когда и сколько пить. Неужели нашему Политбюро больше делать нечего? Здорово же запугали наш народ. А завтра прикажут всем в Сибирь или на Дальний Восток? И большинство поедет. Вот только почему-то при такой высокой дисциплине дела в нашем сельском хозяйстве идут всё хуже и хуже. Если бы не Америка, давно бы все подохли! У меня всё. Давай, Нуждин, нападай на меня! Клейми меня, предлагай исключить из партии. Как это я мог критиковать нашего Генерального секретаря? Ведь он равен Богу. А я вдруг осмелился его критиковать.
- Я не могу не выступить, - начал Нуждин. - Раздалась критика в адрес высшего партийного органа. И я должен ответить. Пьянство в стране приняло огромный размах. В Политбюро понимали всю сложность этого вопроса. Выступление Хитрова наглядно показывает, что надо что-то делать. Если шофера засыпают за рулём и убивают невинных людей, если кочегары, слесари и токари валяются пьяные на рабочем месте, то надо что-то делать. Никто не говорит о человеке, который выпил в праздник дома рюмку или две водки. Дело обстоит очень серьёзно. И я бы на месте Хитрова помолчал.
- Не буду я молчать! - загремел Хитров. - Хватит! Сорок лет после войны молчу! А почему Политбюро не объяснило нам причины этого повального пьянства? Почему этого нет за границей? Просто так люди спиваться не будут. А пьют они потому, что не заинтересованы в своём труде. Всем выводится сто рублей. Плохо ты работаешь или хорошо, всё равно получай сто рублей. Зато безработицы у нас нет. И квартиры у большинства рабочих есть. Пьют с горя и от безысходности. Надо делать более глубокие выводы из этого страшного пьянства.
- Я ознакомлю райком партии с Вашим выступлением, - продолжал Нуждин. - Хочу Вам только заметить, что Вы не один такой умный. Наша страна вступает в сложный период своего развития. И надо с чего-то начинать нашу перестройку. Политбюро решило начать с модернизации машиностроения, а также с кампании против алкоголизма. Время, товарищ Хитров, покажет, кто был прав. Но за смелость я Вас хвалю. Коммунист Хитров сказал всё, что он думал. И это лучше, чем сидеть за столом, не слушать и читать детективы. Я всё вижу. Кто решает кроссворды, кто просто болтает, кто зевает. А ведь мы, коммунисты, в ответе за нашу страну. На вас надеется наш Центральный Комитет, наше Политбюро во главе с Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. У меня всё.
На этом собрание закончилось. Против голосовал Хитров, я воздержался.
Вечером у меня дома с Игорем, Хитровым и Козловым я обсуждал всю эту антиалкогольную кампанию.
- Здорово ты сегодня врезал, - похвалил я Хитрова.
- Если бы таких как я было побольше, наше правительство бы задумалось. Я удивляюсь на Горбачёва. Он что-нибудь в жизни понимает? Стоит во главе такого государства и делает такие глупости!
- У нас в министерстве, - сказал Игорь, - все промолчали. Всем стало ясно, что всё это останется на бумаге. Жаль только, что водка подорожала вдвое. А это потянет за собой другие цены. Но ничего. Не пропадём. У вас в министерстве есть один умелец. Обещает снабжать нас чистым спиртом или водкой. Не пропадём, братва. В крайнем случае истребим весь одеколон. Как там с Верой твоей?
- Лена завтра туда поедет, поговорит с врачом, а там будет видно. Наверное, ей предстоит химиотерапия. А что это такое, я не знаю. Вообще, ребята, я подавлен. Всё, вроде, было нормально, и вдруг всё опять плохо. У меня просто руки опускаются. Олег переживает. Бьёт меня жизнь!
- Жизнь бьёт всех, - сказал Хитров. - Пришла беда - отворяй ворота! Держись, Коля! Не надо раньше времени поднимать лапки кверху. Подожди немного. Я вот не знаю, что мне за моё выступление будет. Наверное, выговор влепят! Чихал я на этот выговор! Народ наш жалко. Интеллигенция в России всегда была впереди! И царей убивали, и министров, и губернаторов. И в народ шли. А сейчас мы самый трусливый класс. Если не считать несколько десятков диссидентов. Тридцать седьмой год и послевоенные года уничтожили в нас остатки смелости. История нам этого не простит. Многие залезли в свой быт, в свою скорлупу и существуют потихоньку. Разве это жизнь? На фронте было веселее. Там всё было на виду! Дрожали от страха, когда падали бомбы иди шли танки, и гуляли, когда было затишье. И командиры вели себя как товарищи. Они знали, что без нас атака не получится. Прекрасное было время!
- Счастливый ты, Иван! - сказал я, - Прошёл всю войну, и с Японией успел повоевать. А после войны закончил институт, защитил диссертацию. Погулял вволю. И жена у тебя толковая. И дочь тебя уважает. Завидую тебе.
- Не завидуй, - ответил Иван. - У каждого свои проблемы. Я же не всё вам, ребята, рассказываю, что у меня дома. И на работе мне трудно. Студенты задают каверзные вопросы. Я кожей чувствую, что в аудитории сидит стукач. Вот и кручусь. Но иногда рублю сплеча. Была не была! Семь бед - один ответ.
- Ты мне звони почаще, - говорит на прощание Игорь. - Может, лекарства какие потребуются. Я постараюсь через своего замминистра организовать. А пятого июля я подъеду к тебе. Помянем Виктора и Нину. Главное, не сломайся. У тебя двое сыновей. Внучка.
Олег где-то гулял. Я остался дома один. Стало тоскливо. Что делать? Что делать? Надо чем-то занять себя.
Зазвенел телефон.
- Как вы там? - спросила Вера. - Не голодаете?
- Всё нормально, Вера. А как ты?
- Да ничего. Завтра начнётся лечение. Надо глотать химию. А потом два дня выворачивает наизнанку. Якобы, выходят из организма вредные вещества. Организм мобилизуется на борьбу с раковыми клетками. Буду бороться, Коля. А где Олег?
- Гуляет. Скоро придёт.
- Ну, я пошла. Скоро отбой. Когда приедешь?
- Послезавтра. Не скучай. И держись!
31
На другой день позвонила Лена.
- Дела пока не очень хорошие. Запустили болезнь. Вера больше двух лет не ходила в женскую консультацию. И первые анализы почему-то были хорошими. Я беседовала с врачом. Пока будут применять химиотерапию. Советовал поместить её в онкологический центр на Каширском шоссе. Тут надо подумать. Нужно ли это делать? Набирайся мужества, Коля. Тебе предстоит многое пережить. Речь сейчас идёт о том, чтобы приостановить развитие болезни. Врач мне понравился. Профессионал. Тебе надо к Вере съездить и немного ободрить. Пока всё, Коля.
Я сижу дома один. Мне очень тяжело. Открываю бар и наливаю стопку коньяка. Закусываю. Наливаю вторую. Потом убираю бутылку, чтобы Олег не видел.
На другой день едем с Олегом в больницу. Вера совершенно белая. И грустная. Смотрит печально на меня и на Олега.
Говорим о разных мелочах. Немного шутим.
- Что будешь делать летом? - спрашивает Вера Олега.
- Все первокурсники должны проработать два месяца в стройотрядах. Я попал на фабрику около метро “Красносельская”, где моют на конвейере бутылки. Работа начинается в восемь утра. Опять некогда поспать! Зато в субботу и воскресенье свободны.
- Ну, идите домой, - говорит нам Вера. - Через месяц меня отпустят домой отдохнуть недельки на две. А потом опять в больницу. Потерпите пока без меня. Завтра ко мне приедет Даша. Скучать мне здесь некогда.
- Мама выздоровеет? - спрашивает меня Олег.
- Я не врач. Сказать пока трудно. Может, эта химиотерапия остановит болезнь.
И началась у вас с Олегом суматошная жизнь. В семь утра я с трудом поднимал его, и он бежал на метро, чтобы успеть на свою фабрику. Я занимался хозяйством. Готовил обед, чтобы Олег поел после работы. Отвечал на звонки.
Пятого июля подъехал Игорь. Он привёз с собой много закуски и две бутылки водки.
- Одну разопьём, а вторую береги как “нз”. Вдруг понадобится. Ну, давай помянем Виктора и Нину! Часом бы позже выехали или часом раньше, жили бы они до сих пор. И почему все нити жизни сошлись на том самом километре шоссе, где летел этот сумасшедший самосвал? Вот в чём загадка жизни. Нелепый случай, на первый взгляд. Но всё это плата за прогресс. Ездим быстро и чаще погибаем. Лучше не ездить на машине, не летать на самолете, а ходить ногами и жить где-нибудь в глухом лесу подальше от цивилизации. Тяжёлые времена наступают, Коля. Нутром чувствую, что пойдет всё в нашей стране с этим Горбачёвым вкривь и вкось. Я-то долго не протяну. Ты останешься с моей Леной из нашей пятерки. Уходим понемногу в иной мир. Но я не горюю, Коля!  И ты тоже держись!
- Держусь, Игорь. Стараюсь держаться. Но временами бывает очень трудно. Хорошо, что ты рядом со мной, и Лена твоя. А тут ещё старость подкрадывается. И становится иногда страшновато. Но жить надо. Я всё это прекрасно понимаю. У меня - сыновья. И я им ещё пока нужен.
- А я уже сегодня видел длинные очереди за водкой. Мужики стоят злые и берут на все наличные. В некоторых учреждениях людей исключили из партии за выпитый бокал шампанского. Причём пили на банкете с иностранцами. Такой беспредел может быть только у нас. Люди стали пить тайком. До чего мы дожили? Как бы это не кончилось катастрофой? Сейчас идёт процесс ускорения. Поговаривают о перестройке. Что и как мы должны перестраивать? Я считаю, что надо менять всю нашу систему. Но за такие слова меня исключат из партии и снимут с работы. В газетах начинают многое критиковать. Всё было раньше плохо, теперь всё будет хорошо. Сплошное лицемерие. И нет живого дела. Запуталась наша страна во всех своих планах.
- А как ты думаешь? Ленин был именно тот человек, который привёл бы нашу страну к расцвету? Все называют его гением, сочетал в себе талант теоретика и практика. Притягивал к себе людей. Вывел бы он нас к настоящему социализму? Или было бы так же, как и при Сталине, при Хрущёве, Брежневе?
- Ленин - для меня загадка, Коля. Надо читать иностранные источники. У нас только одни эпитеты, не человек, а Бог. Так ли это на самом деле? Когда-нибудь мы всё узнаем. А пока все думают, что он бы нас до такой жизни не довёл, и колхозов бы не создал. Кто знает? История всё время искажается. А нам надо знать истинную правду. С расстрелом царской семьи всё загадочно. Ясно, что без ведома Ленина не могли расстрелять царя и всю его семью. Но зачем было убивать детей? Да и царя можно было отпустить на все четыре стороны. Зачем убили доктора Боткина, который был при них? Выходит, что Ленин был такой же палач, что и Сталин? Одного поля ягода. Конечно, он был умный политик. И перед смертью он забеспокоился, что всё пошло не так, как он хотел. Кронштадтский мятеж моряков его потряс. Мятеж крестьян в Тамбовской губернии. Он сразу ввёл НЭП. Хитрый был мужик. Ввёл элементы капитализма. А потом умер. Теперь у нас Горбачёв. Говорит бойко и гладко. Только где он приземлится, пока неизвестно. Что-то не лежит у меня душа к нему. Очень любуется собой, когда говорит. Иногда мне кажется, что он не до конца понимает, перед какой пропастью остановилась наша страна. А если понимает, то я не уверен, что он найдёт правильный путь. Понимает ли он, что надо всё менять? И что тогда делать с партией? Как надо вводить демократию? И где он найдёт себе верных и толковых единомышленников?
- Как у тебя со здоровьем? - спросил я.
- Пока держусь. Лена меня подлечивает. Пить не разрешает. Так что ты на меня не смотри. Тебе надо немного расслабиться. А где Олег?
- Гуляет на улице. Устаёт сильно на своей фабрике. И какой дурак придумал эти стройотряды? Ведь когда мы учились, не было этого ничего. И мы спокойно отдыхали. А теперь наши первокурсники и в совхозах, и на стройках и вот на таких фабриках. Чёрт знает что! Попробуй опоздай или пропусти день! Сразу выговор по комсомольской линии. И тогда плохая характеристика и никакого выезда за границу. И это при его специальности! Царизм свергли, а ввели новое рабство. Разрушили деревню. Рабочие еле сводят концы с концами. А теперь их лишили и воскресной бутылки. От такой жизни любой озвереет. И это всё называется строительством коммунизма! Наверное, весь мир хохочет над нами. А что ещё будет впереди? Разве мы об этом мечтали в военные годы? Помнишь, как ходили по Вешнякам и пытались себе представить, что будет лет через тридцать или сорок? И вот дожили и увидели.
- Помню, Коля. Давай-ка выпьем ещё по одной и не будем горевать. Ты же понимаешь, что жизнь не стоит на месте. Она движется и движется куда-то вперёд. А под этим движением заложена какая-то закономерность. Так что мы плывём, Коля, вперёд, в будущее. И мы опять не можем себе представить это будущее. Но тогда нас уже не будет на этом свете. Его увидят лишь наши дети. Всё закономерно. Но я уверен, что наши дети увидят хорошую жизнь. Как в Германии, а может, как в Америке. Так что в принципе мы мечтали правильно. Только сильно ошиблись в сроках и в общественном строе.
- Оптимист ты, Игорь. Какой был, такой и остался. Люблю я тебя за это!
- Ну раз ты меня любишь, то придётся открывать вторую бутылку. Шучу, щучу.
Пришёл Олег. Сел с нами за стол. От выпивки отказался. Слушал наши разговоры. Думал о чём-то своём.
Я проводил Игоря до метро.
- Я ещё заеду к тебе, - пообещал мне Игорь. - Ты только не сломайся. Будь как скала! Может, всё и обойдётся с Верой.
Побежали июльские дай. Наступил август. Веру выписали на пару недель домой. Надо отдохнуть после этой проклятой химиотерапии.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я Веру.
- Сама не пойму, Коля. Вроде, немного полегче.
На другой день мы поехали с Верой на дачу. Там была Дарья. Вера легла в гамак и задремала.
- Ты поезжай домой, а я тут поживу дня два, - сказала Вера. - За Олегом надо смотреть. Трудно ему каждый день в такую рань мотаться на эту чёртову фабрику. За меня не беспокойся.
Я шел на станцию, а на душе скребли кошки. Какая-то безнадёга. Человек гаснет на глазах. Как ему помочь? Нет пока лекарства от рака. Оно появится когда-нибудь. В третьем тысячелетии. Не раньше. Люди будут умирать и умирать. А жизнь будет продолжаться дальше. Будут жить наши дети и внуки, а мы уйдём в небытие. Неужели бесследно? А может, что-то и есть после смерти? Ведь Лев Толстой был в этом убеждён.
За неделю до начала учебного года Олег закончил свою работу на фабрике. Вера собиралась в больницу.
Вера обнимает Олега, плачет, и я иду с ней на улицу. Ловлю такси и везу в больницу. Вера молчит, я тоже молчу. Но надо что-то говорить.
- Дома всё будет в порядке, - успокаиваю я Веру. - Ты не волнуйся! Звони почаще.
- Теперь приеду ко дню твоего рождения, - говорит Вера.
- Из-за меня приезжать не обязательно. Да и нет у меня настроения отмечать день рождения. Так что зря не рвись.
Мы прощаемся, и я еду на работу. Что же ждёт меня впереди? Впервые я не хочу думать об этом. Что будет, то и будет.
Первого сентября Олег пошёл на второй курс. Завертелась наша жизнь. Все почувствовали что-то новое. Это дала всем понять парторг Катаева. Предстояло отчётное партсобрание факультета.
- Товарищи! - сказала Китаева. - Из райкома получена установка: больше критики, вскрывать недостатки и искать пути их устранения. Только так!
В таком духе Китаева построила свой доклад. Очень много было недостатков, много формализма и мало реальных дел. Надо перестраиваться, надо работать по-другому. С удвоенной энергией. Меньше фраз и словесной трескотни. Приняли соответствующую резолюцию.
Хитров сидел рядом и только вздыхал.
- Болтовня всё это! - сказал мне Хитров. - Опять болтовня. Только болтают по-другому. Вот и всё. А дела никакого не будет. Составят на бумаге толковый, вроде, план. И на этом всё закончится, потому что так привыкли работать. Чтобы все бумаги были в полном порядке. Развалится весь наш советский строй. Мне это теперь ясно. Зашли мы в тупик. И как Горбачёв ни хорохорится, придётся вводить частную собственность. Но делать это надо умно, и не торопясь. А у нас пока накинулись на прошлое. Всё было плохо. Но мы работали, потому что верили в светлое будущее. А что будет теперь? Что говорить молодёжи? Чем её теперь вдохновить? Какими идеалами? И что собирается перестраивать Горбачёв? Улучшать советскую систему или потихоньку убирать её? Не поймёшь его сразу. Как мы верили на фронте в нашу светлую жизнь! Люди на смерть шли. Сколько народу полегло! Говорят, погибло свыше двадцати миллионов. А я думаю, намного больше. Обидно становится за нашу державу. Куда завели народ? Чем всё это закончится?
- Нам надо держаться вместе, Иван, - говорю я. - Наступают новые времена, хотя внешне это еле заметно. Мне кажется всё загадочным. И не пойму я, куда мы теперь идём.
- Пока идёт трескотня, а потом появится что-нибудь и новое. Жаль, что я долго не протяну. Хотелось бы всё увидеть своими глазами.
- Ты нам нужен, Иван. Живи подольше. Слишком сложное время пришло.
- Это верно. Но фронт даёт о себе знать. Сколько бомбёжек пережил? А сердечко из груди выпрыгивает. И каждый раз думаешь, что это твой конец. Вот теперь вылезают все болячки. Хочется ещё лет пять пожить. Может, и получится?
Через день я ездил к Вере. Состояние было прежним. Химиотерапия помогала мало.
- Может, тебя поместить в онкологический центр на Каширском шоссе? - предложил я Вере. - С Игорем и Леной мы это пробьём.
- Туда ни за какие деньги! - ответила Вера. - Там люди только умирают. Это уже конец. А я хочу умереть дома. На своей постели. И не уговаривай меня больше.
Наступило двадцатое сентября. Мне исполнилось пятьдесят шесть лет! Хотелось плакать! Какой же я старый! А как мне хотелось стать взрослым во время войны. Теперь мне хотелось стать двадцатилетним. Вот была бы жизнь!
С утра позвонила Вера и поздравила меня. Голос у неё был грустный.
- Завтра я приеду к тебе! - успокоил я Веру. - Как ты там?
- Всё так же, Коля. Вроде, химиотерапия немного помогла. Ко дню рождения Олега буду дома.
Вечером ко мне приехали Матвей с Надей и Настей и все мои друзья: Хитров, Козлов, Игорь с Леной и Юра Орлов.
Лена и Надя помогали мне приготовить закуски. Олег накрывал на стол.
- Разрешите первый тост выпить за именинника, - начал Игорь. - Чтобы он оставался молодым, бодрым и порядочным.
Потом выпили за здоровье Веры. Потом помянули моих родителей. Потом пошли разговоры обо всём помаленьку. О Горбачёве, о перестройке, о водке, без которой трудно, о жизни, об Америке.
Раздался звонок. На пороге стояла моя сестра Таня.
- Можно? - спросила она.
- Конечно, можно, - сказал я. - Опаздываешь.
- А где же брат? - спросила Таня.
- Он ко мне редко ездит. В душу к нему я не могу влезть. Даже по телефону не поздравил. Я не в обиде. Насильно мил не будешь. И братские узы тут не помогают.
- Ладно, не расстраивайся, - утешила меня сестра. - Никто не должен делать что-то против своей воли.
Мы сидели за столом. Пили за женщин. За любовь и верность. Но настоящего веселья не было. Я думал о Вере. Знал, что она сейчас думает о том, что у нас происходит в квартире. Думает обо мне, о детях, о жизни. И, наверное, не надо было мне отмечать этот день рождения. Но тогда бы Вера опять переживала.
Гости стали расходиться. Игорь и Лена, Матвей с Надей и Настей сели на такси и умчались в Вешняки.
- Мне что-то неохота ехать домой, - сказал Хитров.
- Мне тоже, - согласился с ним Козлов. Юра Орлов тоже остался. Мы вернулись домой и стали говорить о жизни.
- Что-то я не могу понять эту перестройку! - сказал Юра Орлов. - Куда мы теперь идём?
- Если честно, Юра, - начал Хитров, - то вся наша перестройка - это медленный отказ от всех наших идеалов. Люди убедились, что этот путь, который, якобы, ведёт в светлое будущее и так красиво звучит, ведёт, а вернее завёл нас в тупик. Не все это понимают. Почему развалились многие колхозы? Потому что собственность общая. Почему идёт везде воровство? Потому что всё это государственное. Не твоё, значит. Вот куда мы идём. Слова употребляем красивые и гуманные, а на самом деле идём на перестройку всего нашего строя. Собираются ломать всю систему. Но не сразу, а постепенно. Чтобы людей не пугать, а подвести постепенно. Ну как? Теперь доходит?
- Это ужасно! - крикнул Юра. - Зачем же мы тогда делали Октябрьскую революцию? А потом воевали с белыми и иностранными интер¬вентами? Как же так?
- А тут надо сказать большое спасибо товарищу Ленину и Троцкому. Ленин, как гениальный практик, бросил в народ краткие и понятные лозунги: “долой войну!”, “земля - крестьянам, заводы и фабрики - рабочим!”. “Все нации имеют право на самоопределение”. А вот где взял Ленин деньги на газеты, листовки и оружие? Вот ещё загадка. И почему так легко Вильгельм Второй пропустил через Германию вагон с русскими революционерами?
- Так уж рассказывайте всё! - крикнул Юра. - Выкладывайте всю правду!
- Был одесский еврей Гельфанд, друг Троцкого. Они вместе пытались расширить, раздуть революцию пятого года. Ленин в это время держался в тени. Потом этот Гельфанд слегка обокрал Горького при постановке его пьес, разбогател, стал вдруг германским подданным, и становится связующим звеном между Лениным и германским генеральным штабом. Происходит сделка: Ленин получает пятьдесят миллионов рейхсмарок для проведения революции, но при одном условии. После захвата власти Ленин заключает с Германией мир, и Германия может сражаться с Антантой, не имея противника за спиной.
- Но так можно наговорить, что угодно! - горячился Юра. - А где же факты?
- Есть и факты, - продолжал Хитров. - На Западе они всем известны. Из восьмидесяти документов о переводе немецких денег из банка в Стокгольме на петроградское отделение Сибирского банка осталось четырнадцать. И они хранятся в Гуверовском институте в Америке. Один документ цитирует Деникин в своих сочинениях. Вот такие дела, Юра дорогой!
- Как же жить теперь дальше? - спросил Юра. - Я же воспитан на наших идеях. А теперь всё это надо забыть? И всё мы делали зря?
- Это вопрос сложный, - сказал Хитров. - Это была очередная утопия. И автором этой утопии был Ленин. И хотя его предупреждал Плеханов, чтобы он не совершал этого переворота, Ленин всё же решил рискнуть. Он знал, что начнётся обязательно гражданская война, что погибнет много людей. Это его не остановило.
- Откуда Вы всё это знаете? - спросил Хитрова Юра. - Такие ужасные вещи.
- Когда захочешь, узнаешь, - ответил Хитров. - У нас много людей выезжает за рубеж. Там читают разную литературу, в том числе и эмигрантскую. А там всё написано. У нас в стране правду о революции и гражданской войне утаивали. И только со временем всё становится известным.
Я слушал Хитрова и ужасался. Даже мне он не говорил раньше такого! Жалел меня? Или сам только недавно узнал? Значит вся наша система - это сплошная утопия? Куда же смотрело правительство? Не понимали или не хотели понимать? Или им было на всё наплевать? Продавали иностранцам нефть, лес и редкие металлы. Жить было можно. А как же простой народ? Что будет с ним? И что будет с партией и со мной лично? Получается, что я тоже был соучастником преступления?
- Ничего, ничего! - сказал Хитров, глядя на меня. - Ошарашен? Лучше знать сейчас, чем через несколько лет. Горбачёв ещё успеет отметить семидесятилетие Октябрьской революции. Будет ещё кидать громкие фразы, но дело наше уже обречено историей. Польза только одна - мы показали всему миру ошибочность нашего пути. Если бы во главе государства были мудрые и порядочные люди, мы бы давно отошли от нашей системы. Это можно было сделать постепенно. А теперь всё усложняется. Стране нужен настоящий и авторитетный лидер. А где он? Горбачёв - типичный продукт нашей системы. Он не сможет прыгнуть выше себя. Он должен сосредоточить вокруг себя умные головы, лучших экономистов и промышленников. Тогда ещё может что-нибудь получится. Бывают иногда чудеса, но очень редко. В основном в романах и в кино. Там можно что угодно придумать. Трудный предстоит путь нашей стране. Тут могут быть любые неожиданности.
- Ну что? - спросил громко Козлов. - Иван нас тут всех запугал. Лучше бы ты молчал сегодня, Иван. Испортил Николаю день рождения. Мог бы это сделать и в другой раз.
- Наоборот! - возразил Хитров. - Я рассказал то, что другие узнают только через пару или тройку лет. Это надо ценить. Держись, Коля! Уж в такое сложное время мы попали. Войны, аресты, подлости, доносы, а в конце нашего жизненного пути - тупик. Всё! Приехали! Хотя наши правители наверху живут неплохо, и ни в чём себе не отказывают. Ладно! Пошли по домам! Надо вам почаще встречаться, братцы. Время наступило сложное.
32
Я регулярно навещал Веру. По утрам с трудом поднимал Олега: он теперь учился в первую смену.
Временами на меня накатывала тоска, но я старался держать себя в руках. Вера надеялась на химиотерапию. Я поддерживал её как мог.
В середине октября Веру отпустили домой отдохнуть от мучительного лечения.
Вера сделала с моей помощью уборку квартиры. Сходила на работу. Получила деньги по бюллетеням. А тут подошёл день рождения Олега.
Со спиртным было совсем плохо. И мы с Олегом в день его рождения, а ему исполнилось восемнадцать лет, стоим около винного магазина, где должны продавать шампанское. Очередь не очень большая. Наконец мы попадаем внутрь магазина и берём по две бутылки шампанского: больше не дают.
Подходят гости. У меня ещё есть “НЗ”- подаренная Игорем бутылка водки.
Дарья помогает Вере, мы с Олегом тоже носимся из комнаты на кухню и обратно.
А гости всё подходят и подходят. Собрались все свои: Матвей с Надей и Настей, Игорь с Леной, Хитров, Козлов. Юра Орлов. Подходит сестра Таня. За столом становится шумно и весело.
- Нам только повод для выпивки найти! - шутит Хитров. - Главное, что все мы в сборе. Посидим, отдохнём, пропустим по маленькой и тихо разойдёмся.
Выпили за здоровье Олега, потом Веры. Пили за дружбу. Шумели, шутили, пели песни. Говорили о политике, но без особого интереса. Главная тема - как и где купить к ноябрьским праздникам бутылку водки.
- Я решил завязать, - сказал Козлов. - Водка подорожала. Стоять мне за бутылкой некогда. А так сохраню здоровье до ста лет. И деньги будут целы. Спасибо мудрому Горбачёву.
- А кто же будет приносить стране доход? - спросил Игорь. - Если мы перестанем пить, страна потеряет на этом много денег.
- Здоровье дороже доходов государства, - ответил Козлов. И не совсем было понятно: то ли он шутит, то ли говорит серьёзно.
- Теперь до седьмого ноября, - говорил на прощание Игорь.
Все желали Вере здоровья и бодрости. Она только грустно улыбалась.
В конце октября я опять отвёз Веру в больницу. Потом поговорил с врачом.
- Дело сложное, - сказал мне врач. - Мы не скрываем, что у Вашей жены рак. Она - очень мужественный человек. И борется с болезнью. Пока мы болезнь немного приостановили. Основная ошибка - был упущен момент для операции.
- Сколько же ей осталось жить? - спросил я с дрожью в голосе.
- Года два проживёт с нашей помощью. А может, и больше. У всех болезнь протекает по-разному.
- Чей ей ещё можно помочь? - спросил я.
- Пока ничем.
- Может, есть другие лекарства?
- В нашей стране нет, а что имеется за рубежом, я не в курсе. Есть какое-то лекарство у американцев, но у нас оно не применяется.
- А можно достать это лекарство?
- Очень трудно. Только через четвёртое санитарное управление. Там командует Чазов. Но как я слышал, его лекарство только оттягивает конец на год или полгода. Вы затратите колоссальные усилия, и только продлите страдания Вашей жене. У неё в будущем могут появиться сильные боли, ей придётся делать уколы морфия. Я Вам выдам рецепт. Чтобы у Вас был запас, потому что “скорая помощь” не располагает морфием. И сестру медицинскую надо Вам подыскать, чтобы она по первому звонку приходила к вам домой и делала укол. А в общем Вам надо набраться сил и перенести это тяжёлое испытание. Есть кто-то дома, кто мог бы за женой ухаживать? Вы же будете на работе?
- У неё есть сестра, у меня есть сестра. Помощников найдём.
- Скажу Вам главное - готовьтесь к самому худшему. И смягчите как можете последние месяцы жизни Вашей жены!
Я шёл домой как оглушенный.
Мне надо было побыть одному и всё спокойно обдумать: к Новому году врачи выпишут её домой. Курс лечения закончен. Что же ей делать дальше? Нельзя её оставлять дома одну. Нельзя! Придётся Дарье уходить на пенсию. Сестра моя поможет. Да Лена как врач тоже будет полезна. Надо договориться с медсестрой из нашей поликлиники, чтобы она делала Вере уколы морфия, если будет нужно.
По дороге я заехал на работу.
- Как там дела у Веры? - спросил Козлов.
- Ничего хорошего. Врачи дали ей от силы два года жизни.
- Ты держись! - сказал мне Козлов. - И если надо куда поехать, езжай спокойно! Я тебя здесь прикрою. Если даже твои уроки. Организуем замену или перенесём. И вообще обращайся, если будут деньги нужны или какие лекарства.
- Спасибо тебе! - сказал я Козлову. - Буду иметь в виду.
Козлов ушёл на совещание, а я сидел в деканате, печальный и убитый.
Вдруг вошла в деканат моя бывшая студентка, а теперь аспирантка Дерюгина Лена. В своё время я помог ей остаться работать на нашем факультете. Она хорошо себя проявила и поступила в аспирантуру.
- Я слышала, что у Вас, Николай Матвеевич, очень серьёзно больна жена? - спросила Лена.
- Рак матки, Лена. Одиннадцать лет назад было облучение, а теперь началось снова. И жить моей жене остаётся полтора-два года. Вот такие дела…
- У меня есть знакомый врач, а у неё есть ещё один знакомый врач. Тот лечит травами и мазями. Его рвут во все стороны. Если мы его уговорим, то он ей обязательно поможет. Я сегодня же позвоню своему знакомому врачу. А вечером позвоню Вам домой.
- Лена, я готов встать перед тобой на колени! Тебя ко мне послал сам господь Бог!
- Николай Матвеевич! Вы сделали для меня так много, что я ещё Ваша должница! Вы очень добрый и порядочный человек! И я рада, что чем-то смогу Вам помочь! Только не падайте духом! И жене этого не показывайте! Держитесь, Николай Матвеевич!
Я летел домой как на крыльях. А вдруг что-то получится? Ай да Лена Дерюгина! Только бы она со своим врачом уговорила того кудесника и волшебника! Только бы уговорила.
Я еле дождался звонка Лены. Она позвонила уже после десяти часов.
- Всё в порядке. Как только Вашу жену выпишут из больницы, этот врач займётся её лечением. Сначала он должен её осмотреть, а потом решит, что делать дальше. Но он очень помогает многим больным. Не падайте духом, Николай Матвеевич!
- Огромное спасибо, Лена! – поблагодарил я.
Ура! Мы ещё поживем на этом свете! Всё не так уж плохо. Надо уговорить Веру, чтобы она согласилась на это лечение. Как-нибудь уговорю.
Шестого ноября мы с Козловым проверяли готовность к демонстрации. Вроде, всё было готово: ветки с бумажными цветами, палки с разноцветными шарами. Инструктажи проведены. Можно и домой идти.
- Завтра опять шагать и шагать, - сказал со вздохом Козлов. - Надоело всё это до чёртиков! Поспать бы как следует!
- Партия требует! - пошутил я. - Мы должны всем показывать пример.
- Неужели всё это скоро развалится? - спросил меня Козлов. - Если рассуждать как Иван Хитров, то всё это скоро рухнет. А что же тогда будет?
- Что-нибудь будет, - размышлял я вслух. - Или новая партия, или несколько партий. Всё идёт к тому. И в Афганистане мы сильно увязли. И с Америкой постоянная конфронтация. А она нас хлебом снабжает. Как бы нам не свалиться в пропасть?
- Всё может быть, - ответил мрачно Козлов. - Пока всё идёт почти как раньше. Только больше трескотни стало. Надоело всё это. А что можно сделать? Наше дело выполнять то, что прикажут сверху. Партийная дисциплина. За нас думают другие. В этом вся беда. Верхи давно оторвались от народа. У них там всё просто. А мы крутись, надувай шары, делай цветочки, сгоняй студентов. Сколько верёвочка ни вейся - быть концу. Я согласен с Иваном - скоро всё у нас развалится, а что будет, то увидим. Живём в конце концов один раз на свете! Чего горевать без толку. В дурное время мы живём, Коля.
Седьмого ноября мы стояли у входа в институт. Олег пошёл в свою колонну.
В восемь пятнадцать мы прошли законные сто пятьдесят метров в нашем переулке и остановились у заветного дома.
Хитров подмигнул мне, я - Козлову.
- Идите вдвоём, - сказал тихо Козлов, - я потом подойду. Нуждин за нами присматривает. Ищет компромат, гад!
Мы поднимаемся на пятый этаж. На площадке стоит и улыбается Максим.
- А я вас уже поджидаю! - говорит радостно Максим. - Всё уже готово! Жена с дочерью опять махнули на дачу. Я подъеду попозже. Прощу к столу. А где же третий товарищ?
- Подойдёт, - ответил Хитров. - Парторг нас там караулит.
- С выпивкой стало очень тяжело, - вздохнул Максим. - Два дня стоял в очереди, но отоварился на все праздники.
- У нас только четвертинка коньяка, - оправдывался Хитров. - Нам стоять в очередях и некогда, и неудобно.
- Понятно, - усмехнулся Максим. - Ладно! Соловья баснями не кормят. За ваше здоровье!
Мы выпили по рюмке. Закусили селёдочкой и солёными огурчиками. Максим принёс жареную картошку.
- Балуешь ты нас, Максим, - сказал Хитров.
В это время постучал Козлов.
- Еле отцепился, - рассказывал Козлов. - То один подойдёт, то другой, то Нуждин прошмыгнёт.
- Расскажите, ребята, чуть-чуть о нашей жизни, - попросил Максим, - куда мы теперь двинулись? Ко мне на работе ребята пристают. Мол, спроси там у своих знакомых из института, что такое началось у нас в стране.
Хитров кивнул Козлову.
- Пока трудно сказать, Максим, - начал Козлов. - Горбачёв хочет подлатать кое-какие прорехи. А что получится, пока неизвестно. Он всех пугает, что мы отстаём от Запада.
- А зачем он водку дороже сделал и начал борьбу с пьянством? Чего он хочет добиться? Чтобы мы совсем не пили и только работали?
- Хочет научить нас культурно пить, - ответил Козлов. - Только по праздникам и не больше двух рюмок. В крайнем случае три. А деньги надо экономить и на книжку откладывать, чтобы к старости была приличная сумма.
- Рабочие сильно недовольны, - сказал Максим. - Ругают Горбачёва. Клички ему придумывают. “Генсек” и другие. Нас, русских, не переделаешь. Мы же не алкаши. А тех надо лечить или изолировать. Зачем же нам по струнке ходить? Пока, между прочим, не видно, чтобы жизнь стала лучше. Только одно и слышишь: Надо больше работать! Надо повышать качество! Надо повышать дисциплину! А когда рабочему повысят оклад? Об этом пока ни слова. Всё давай, давай! Зачем же тогда делали революцию? Зачем погубили столько людей?
- Потом поговорим, - вмешался Хитров. - Нам пора бежать. Спасибо тебе, Максим. Если что, звони нам, рабочие телефоны вот я написал. И ты нам свой на всякий случай дай.
Мы вовремя выскочили на улицу. Наша колонна тронулась. Я увидел спину моего Олега и успокоился.
Около райкома на временной трибуне стоял первый секретарь и члены бюро райкома. Какой-то инструктор выкрикивал в микрофон лозунги, а мы только кричали “ура”. Потом мы рванули вниз по Кропоткинской мимо памятника Энгельсу, который появился пару лет назад. Неизвестно, почему именно здесь.
Дул резкий ветер. Мы шли почти без остановок. И радовались заранее, что к половине двенадцатого будем на Манежной площади.
Впереди колыхалась спина Олега с красным флагом. Иногда он поворачивался, и я видел улыбку на его лице. Меня охватывала тёплая нежность и благодарность судьбе, что у меня есть Вера, есть два сына, есть внучка и, видимо, будут ещё внуки. В глубине души я стал робко надеяться, что всё у меня в жизни наладится. Вера будет побаливать, но ещё поживёт несколько лет. В марте ей будет уже пятьдесят четыре. Авось, дотянет и до шестидесяти. У Матвея всё идёт хорошо. А вот Олегу летом придётся идти в армию на целых два года. Как тут быть? Может, попросить отсрочку в военкомате, учитывая болезнь матери? Или не стоит этого делать? Надо посоветоваться с ребятами с военной кафедры. Они наверняка подскажут, как тут правильно поступить.
Мы шагаем по Красной площади. На трибуне мавзолея я вижу весёлого Горбачёва. Чего он веселится? Неужели не понимает, что скоро в стране может разразиться катастрофа? Народ недоволен и войной в Афганистане, и демагогией, и этими демонстрациями, которые никому не нужны, и ограничениями на водку.
- Что будем девать? - спрашивает Хитров, после того как мы прошли мимо собора Василия Блаженного. - По домам, а потом где-нибудь встретимся?
- Приезжайте ко мне, если захотите, - пригласил я. - Выпить найдётся. Закуска тоже есть. Сестра обещала привезти холодец и солёные грибки. И вы с собой можете что-нибудь прихватить.
- Решено! - говорит Козлов. - А Игорь подъедет?
- Обязательно. Вез него и компания - не компания. Все должны быть. Юра Орлов обещал подъехать с невестой. Хочет нам её показать. Если мы одобрим его выбор, тогда он на ней женится.
- Отлично! - улыбается Хитров. - Тогда по домам. Часа в четыре и соберёмся.
- Папа, - говорит мне по дороге Олег. - Я хочу сегодня провести вечер со своей группой. Можно?
- Когда домой вернёшься? Я буду волноваться. И мама может позвонить.
- Не позже часа. Постараюсь приехать на такси. Или на метро. Ты только дай мне что-нибудь с собой. Бутылку водки или вина. А то неудобно ехать с пустыми руками.
- Возьми лучше вино. Рано тебе ещё пить крепкие напитки. Но если хочешь, бери и водку.
Дома мы с Олегом накрываем на стол. Подъезжает Таня. Она всё берёт в свои руки, и наш стол выглядит совсем неплохо.
- Как вы там? - спрашивает по телефону Вера. - Гости будут? Передай всем большой привет от меня! Матвей с Надей навестили меня сегодня. Настю тоже привезли с собой. Потом была Лена с Игорем. Была моя Дарья. Я даже немного устала от этих визитов.
- Мы с Олегом завтра приедем, - говорю я. - После обеда. Только что пришли с Олегом с демонстрации.
- Тогда до завтра, - прощается Вера. - Пойду полежу. Не пей там много. И смотри за Олегом!
- Всё будет нормально! - успокаиваю я Веру.
Я лёг немного отдохнуть. Плохо спал эту ночь: боялся опоздать на демонстрацию. На душе стало чуть легче. Я заранее радовался, что в такой день друзья не оставляют меня одного. Что бы я вообще делал без своих друзей?
Но гости не дали мне отдохнуть. Первым пришел Юра Орлов со своей красавицей-невестой. Она работала стюардессой на международных линиях, и словно сошла с обложки журнала.
Юра гордо и счастливо улыбался, радуясь своему счастью, которое внезапно ему привалило. А мне стало страшно за него. Что же он наделал, глупый? Он не будет её видеть неделями дома. А она будет ночевать в разных столицах мира, окружённая молодыми лётчиками. Эх, Юра, Юра! Я думал, что ты гораздо умнее. Пропал ты теперь. Ох, и помучает она тебя!
Его невеста Эмма скромно помалкивала и хлопала длинными чёрными ресницами. А Юра любовался невестой, спрашивая меня взглядом: “Ну как?”
Подошли все мои друзья. Быстро расселись.
- Нужен первый тост! - сказал Козлов. - За что выпьем сначала?
- За Юру и его невесту Эмму! - крикнул вдруг Хитров. – Чтобы они были счастливы!
- Иван уже влюбился! - пошутил Игорь. - Юра, берегись!
Юра счастливо смеялся, глядя на Эмму, а та делала вид, что речь идёт совсем не о ней.
Сидели мы хорошо. Спокойно, никуда не торопясь. Эмма нас не сковывала, только немного будоражила.
Потом женщины пошли в другую комнату пить чай, а мы стали говорить о политике.
- Идём куда-то не туда, - сказал со вздохом Игорь. - Мы выполняем свою секретную программу. У нас свои дела. Но требуют план перестройки нашей работы. А что нам перестраивать? Мы и так стараемся эти годы всё сделать как можно лучше! Работаем не за страх, а за совесть. Но нужен план перестройки! И вот пишем всякую ерунду. И ничего не поделаешь - привыкли так всегда работать. Требуют сверху, мы пишем в первую очередь бумажку. Вот такие дела.
- Всё идёт к одному, - сказал Хитров. - Всё идёт под уклон. Скоро газеты смогут писать многое, чего нельзя было раньше. Но главный крен - ругать Сталина и его окружение. Так примерно действовал вначале Хрущёв. А там события могут принять неожиданный характер. Хочется всё увидеть собственными глазами, да могу не дотянуть.
- Ещё по одной? - предложил Игорь. - Чтобы мы держались всё время вместе. Времена подступают сложные. А вместе мы - сила! Вместе всё можно обмозговать как следует. Да и веселее и уверение чувствуешь себя. Только мы сильно постарели для будущей жизни. Теперь нас поведёт вперёд молодёжь - сорокалетние и тридцатилетние. Обидно всё это! В войну были маленькие, а сейчас уже старенькие. Вот такая наша судьба.
- Теперь до Нового года не встретимся! - сказал печально Хитров.
А Юра Орлов сидел и улыбался. И его можно было понять. Он наконец дождался своей любви. И в моих глазах это уже был другой Юра: тихий, счастливый и добрый. Это уже не борец. Этот будет только тенью своей будущей жены. Дай Бог ему счастья. Иногда это счастье всё-таки приходит к людям. Но очень редко. Быт, ревность, мелочи жизни и бедность убивают любовь. Тогда трудно совершать красивые поступки. Но жить на этом свете всё равно надо, пусть даже эта жизнь окажется очень горькой.
33
На другой день мы поехали с Олегом к Вере. Перед нами вдруг вынесли покойника, покрытого простынёй. Олег вздрогнул.
- Это же больница, - успокоил я Олега. - Тут иногда умирают тяжелобольные.
Вера выглядела неважно: бледная, тихая, грустная. Я рассказал Вере о враче, который сможет попробовать лечить её особыми травами. Если она не возражает.
- От этой химиотерапии меня выворачивает наизнанку! – сказала Вера. - Я уже не верю в лекарство. Толку почти никакого. Скорее бы меня выписали отсюда. Не могу я тут больше находиться! Может быть, этот новый врач мне поможет?
Назад мы с Олегом ехали молча. Каждый думал о своём.
Мысли у меня были невесёлые. Будущее рисовалось мне смутным и неопределённым. Надо готовиться к худшему. Надо набираться сил для будущих испытаний. А есть ли они у меня? Должны быть! Вся надежда на нового врача.
И полетели быстро ноябрьские дни, а за ними и декабрьские. Веру я навещал два раза в неделю. А ближе к Новому году её выписали.
- Состояние у неё стало немного получше, - сказал мне врач. - Но это не надолго. Потом могут появиться боли. Нужен будет морфий. Рецепт у Вас сеть. Вот мой телефон. Звоните, если я понадоблюсь. Мы больше ей помочь ничем не сможем.
Я привез Веру домой. Она сразу принялась за уборку. За подготовку к Новому году.
Олег принёс пушистую ёлку. Вместе с Верой они любовно нарядили её. Вера улыбалась.
Тридцать первого декабря мы сидели перед телевизором. Приехала Дарья. Затем Матвей с Надей. Настю они тоже привезли.
Проводили старый год. И встретили с бокалами шампанского Новый год. За десять метут до начала Нового года выступил Громыко и пообещал нам счастья.
Посмотрели часа два “Голубой огонёк” и легли спать.
На другое утро подъехали наши друзья: Игорь с Леной, Хитров с Козловым и Юра Орлов без невесты.
- А где же невеста? - спросил я.
- Поссорились, - ответил грустно Юра. - Она хочет жить с мамой, а её мама меня почему-то невзлюбила. Не знаю, что теперь делать.
- Помиритесь! - утешил я Юру. - Это часто бывает. Будь дипломатом!
За столом стало шумно и весело, как в былые времена. Много шутил Игорь. Ему поддакивал Хитров.
Вера стала улыбаться.
А потом общество разделилось. Женщины ушли пить чай в другую комнату, а мужчины остались за столом, где ещё была выпивка и закуска.
- Как жить будем дальше? - спросил всех нас Хитров. - Что-то мне всё не нравится. Писать стали о многом откровенно, а что будет с нашей партией? Куда она поведёт нас дальше? Как бы она не развалилась?
- Почти девятнадцать миллионов, - ответил Игорь. - Это же огромная сила! Её надо только правильно использовать.
- Ты веришь в это? - спросил Игоря Хитров.
- Не очень, - признался Игорь, - у меня появились сильные сомнения в том, что Горбачёв сделает что-нибудь путное. Мне кажется, что он просто хочет чуть-чуть подправить нашу систему. Но боюсь, что это у него может не получиться. Иногда кажется, что он просто плывёт по течению. И это очень опасно. Потому что никто не может точно сказать, куда причалим.
- Вот именно! - крикнул Хитров. - А я боюсь, что начнётся в нашей огромной стране хаос. Это может привести к самым непредсказуемым результатам. Тут нужна крепкая и уверенная рука. А Горбачёв не тот человек. Да и рядом с ним нет таких людей. И временами мне становится страшно, хотя я вас, ребята, совсем не хочу пугать. А тут ещё Америка грозная вот-вот набросится на нас. Разве поймёшь, о чём теперь думают американцы?
- Пока, вроде, всё в стране идёт нормально, - сказал Козлов. - Здоровая критика. Только вот с водкой плоховато. А так жить можно.
- Пока можно, - согласился Игорь. - Но только пока. Ладно, братцы! Поживём - увидим. Живём всё-таки один раз на свете. Не будем горевать заранее. Выпьем за то, чтобы все мы были живы и здоровы! Это - самое главное. Жизнь наша летит под уклон. Пора подумать о том, что нам ещё надо успеть сделать в жизни. Если, конечно, успеем.
- Ничего мы теперь не сможем сделать, - откликнулся Хитров. - Пару лет ещё поработать, а потом можно и на пенсию. Я не строю никаких иллюзий. Ты моложе, ты ещё можешь на своей должности кое-что сделать. Так что дерзай!
Уехали гости, уехал Матвей с Надей и Настей. А я думал о том, что прошедший год был очень дурной. В институте умерло сразу несколько профессоров и доцентов, умерли два проректора, им на смену назначили молодых. Но всё это прошло как-то мимо меня. Я был охвачен своим горем, и почти ничего не замечал вокруг себя. Может, этот год будет более удачным? Трудно сказать. Как-то всё слилось вместе: и горе в семье, и перемены в стране. Жизнь не стояла на месте, а летела теперь быстро вперёд. Но куда? И чем закончится этот полёт в неизвестность? Знать бы заранее. А может, и не надо знать? Только больше будешь расстраиваться.
В начале января заглянул долгожданный доктор. Он был корейцем по национальности, но звали его Виктор Андреевич. Он внимательно осмотрел Веру и сказал ей:
- Я Вас вылечу! Вам надо идти на работу! Нечего сидеть дома.
И дал ей какую-то мазь и своё лекарство.
Вера сразу ожила. Стала собираться на работу. Позвонила на кафедру, и пошла на работу. Пришла довольная домой. Она стала весёлой, оживлённой. Я обрадовался.
Пролетел январь, начался февраль. Я стал немного приходить в себя. А может, Вера и действительно выздоровеет? Всё может быть на этом свете.
Скромно отметили день рождения Веры. Ей исполнилось пятьдесят четыре года. Были только свои. Игорь с Леной, да Матвей с Надей и сестра Дарья.
Вера смеялась и давала всем понять, что она ещё поживёт на этом свете. Мы тоже развеселились. И стали надеяться на чудо.
А потом наступил апрель, и весна бурно ворвалась в Москву.
Вера рвалась на дачу. Я нашёл преподавателя с машиной, который повёз нас в конце апреля туда.
Мы ехали и не знали, что этой ночью в Чернобыле произошла страшная авария. Никто ничего не сообщал. Мы спокойно отдыхали на даче, дышали свежим воздухом, сгребали листья, и сжигали их. Но Вера устала, и мы поехали домой.
Вечером мне позвонил Игорь.
- Я сейчас к тебе приеду, - сказал он. - Надо поговорить. Но по телефону не могу. Ты только не волнуйся. Со мной всё в порядке. Я скоро буду.
Через час Игорь был у меня. Он выглядел как-то странно. Было видно, что он охвачен беспокойством.
- У тебя найдётся водка или коньяк? - попросил он.
- Для тебя всегда найдется. Что случилось? Не томи, ради Бога!
- Я только что узнал страшную вещь, Коля! Произошёл сильный взрыв на атомной станции в Чернобыле под Киевом. Пока ещё мало кто знает об этом. Но в нашем министерстве уже полный аврал. Формируется делегация для оказания помощи на месте.
- А что означает этот взрыв? - спросил я Игоря. - Я не очень в этом деле разбираюсь. Ты мне объясни.
- Идёт радиация всей местности. Надо срочно эвакуировать оттуда всё население! Всё зависит от ветра. Куда пойдёт зараженное облако? Заграница пока молчит, но скоро пойдёт крик и вой по всему миру. Боюсь, что и меня туда направят. А там запросто можно облучиться. Мне это совсем не нужно. Я ведь уже не молодой. Вот такие дела…
- Погибнет много народу? - спросил я Игоря.
- Многие заболеют, но умрут не сразу. Будут болеть и мучиться. Жалко людей. Многие территории будут заражены. Пока не всё ясно. Наше правительство молчит. Надеется, что за рубежом ничего не поймут. И зря. Там наверняка уже всё поняли. Облако, кажется, пошло на север. Значит, заденет часть Белоруссии и может задеть даже Швецию. Вот к чему приводит русский “авось”. Я специально тебе всё разъяснил, чтобы ты тоже был в курсе. Не повезло нашей стране. Дело очень серьёзное. Всё это станет нам в большую копеечку. Как будет выкручиваться Горбачёв, трудно сказать. Надо бросать туда все силы. Я слышал, что в Чернобыль вылетает сам Рыжков. Надо срочно эвакуировать людей. Нужны большие средства. Куда всех перевозить?
- Спасибо, Игорь, за информацию. Мне даже плакать хочется. Ну почему мы такие безответственные? Весь мир теперь будет смеяться над нами!
- Приедешь первого мая? - спросил я Игоря.
- Постараюсь. Сейчас нельзя сидеть по домам. Надо общаться, обмениваться мнениями. Жизнь пошла быстро и куда-то не туда!
Вера лежала в другой комнате и дремала. Я проводил Игоря.
- Зачем приезжал Игорь? - спросила Вера,
- Произошёл взрыв на атомной станции недалеко от Киева в городе Чернобыле. Это большое несчастье. Придётся оттуда эвакуировать всё население.
- Господи! - сказала Вера. - Что-то посыпались несчастья на нашу страну. Война в Афганистане, наши лидеры умирают один за другим, а тут ещё этот взрыв.
- Не переживай! - успокаивал я жену. - Обойдётся. Жалко людей, которые там облучились. Многие из них умрут. Ты не переживай! Страна у нас огромная. Везде что-то происходит. Просто раньше нам мало сообщали. Вот и сейчас о Чернобыле пока ни слова. Послушаю зарубежное радио.
Я включил свой рижский приемник на коротких волнах. Ага! Уже говорят о Чернобыле. Их приборы сразу уловили повышение радиации. Началось.
Через день газеты сообщили о взрыве, но очень кратко. Сказали, что туда выехала правительственная комиссия во главе с премьером Рыжковым. Значит, всё быстро устранят.
Тридцатого апреля мы с Козловым проверяли готовность факультета к майской демонстрации. Вроде, всё было готово, ветки берёзовые с бумажными цветами, разноцветные шары на палках. Все участники оповещены.
- Ты можешь не ходить, - предложил мне Козлов. - Справлюсь и без тебя.
- Посмотрю, как будет чувствовать себя Вера. Вообще я уже привык топать по праздникам. Вроде как сходил в церковь.
- Вечером позвонишь мне, если не пойдёшь.
- Иди, - сказала мне Вера. - Пообщаешься с друзьями. А я побуду одна. Ничего со мной не случится. Иди и не переживай за меня.
На другой день мы суетились у здания, строили свою колонну, раздавали оформление, выгоняли посторонних, слушали указания Нуждина.
В переулке мы опять остановились перед выходом на Кропоткинскую улицу. Втроём поднялись к Максиму. Он нас уже поджидал.
- Прощу за стол, - пригласил Максим. - Только сразу мне скажите, что там случилось в Чернобыле. Это очень опасно?
- Плохие там дела, - сказал Козлов. - Заграница шумит. И туда радиация пошла. В Чернобыле сейчас Рыжков с комиссией. Пока рано делать выводы. Но беда случилась большая.
- А кто же во всём виноват? - приставал Максим. - Как же так? Такое серьёзное дело - и вдруг авария? Наверное, и люди там погибли?
- Наверняка, - ответил Козлов.
Я сидел и молчал. Молчал и Хитров. Стыдно было за нашу державу.
- Привыкли всё делать тяп-ляп, - вмешался Хитров. - Любим хвалиться. Теперь убытки на многие миллиарды рублей.
- И куда катится наша страна? - спросил горестно Максим. - Как бы большой беды не случилось?
- Всё может быть, - сказал Хитров. - Мы теперь на распутье. В Киеве, наверное, идёт демонстрация. Там надо куда-то людей вывозить, в первую очередь детей.
- Неужели и Киев в опасности? - не унимался Максим.
- Кажется, облако пошло на север - успокоил его Козлов. - Но тогда пострадали Беларусь и, видимо, Брянская область. Не везёт России и всей нашей стране.
- А вдруг и в Москве повысится радиация? - приставал Максим. - Что тогда?
- В Москве пока всё нормально, - успокоил его Козлов. - Вчера в райкоме было совещание. Сказали, что до Москвы радиация не дошла.
- Нам пора, - сказал Хитров. - Спасибо тебе, Максим, за всё. Хороший ты мужик. Ты нам позванивай. У тебя наши рабочие и домашние телефоны. Мало ли что может случиться.
- Мы ещё увидимся в ноябре, - сказал на прощание Максим.
- Эх, Максим! - сказал со вздохом Хитров. - Недолго будут продолжаться все эти демонстрации! Я это печёнками чувствую. Ну лет пять или десять ещё походим. А потом всё прекратится.
- А что тогда будет? - спросил испуганно Максим.
- Будет что-нибудь новое. Придёт время, и увидишь всё своими глазами. А я могу не дожить.
- Всё будет нормально! - загорячился Максим. - Не пугай меня, Иван Сергеевич! Мы ещё поживём на этом свете! Заходите в любое время!
Мы побежали на улицу, потому что уже заколыхались знамёна, колонна стала выходить на Кропоткинскую улицу.
С криками “ура” прошли мимо райкома партии, побежали вниз к метро. Потом встали около бассейна. Потом пошли, и двигались до самой Красной площади.
- Ты нас приглашаешь сегодня? - спросил меня Хитров. - На душе что-то муторно.
- Приходите, ребята! - пригласил я. - Отметим день рождения Матвея. Вера будет рада вам всем. И за жизнь поговорим.
- А как сейчас Вера себя чувствует? - спросил Хитров.
- Новый врач сильно ей помогает. Она немного приободрилась. Ходит на работу.
Мы шли по Красной площади между рядами работников КГБ и райкомов партии. Море знамён не давало рассмотреть на мавзолее членов Политбюро. Но в центре стоял с красным бантом Горбачёв. Улыбался, махал нам руками.
- Проходите быстрее! - говорили суровые люди между колонн. И было обидно слушать эти понукания. Шли столько километров, а теперь беги побыстрее.
- Слава Богу, прошли! - сказал обрадованно Козлов. - Значит, сейчас по домам, а часа в три будем у тебя. Что привозить?
- Чего-нибудь из запуски и выпивки, - сказал я. - Вроде, всё есть, но вдруг не хватит?
Олег и Вера накрывали на стол.
- Скоро приедет Матвей с Надей и Настей, - сказала Вера. - И Игорь с Леной тоже приедут. Твои друзья с работы будут?
- Будут, - успокоил я Веру. - Посидим и повеселимся. Как раньше. Ты не устала?
- А мне Олег помогает. Всё хорошо, Коля. Не волнуйся за меня.
Мы собрались как в былые времена. Всё, вроде, было так, только старше мы стали на несколько лет, да Вера больна, а жизнь катится куда-то вперёд. А мы можем только смутно предполагать, что нас ожидает впереди. Как бы этот Горбачёв не наломал дров? Что-то он не внушает уверенности. Господи! Помоги нашей несчастной стране! И как отразится катастрофа в Чернобыле? Рыжков должен на месте во всём разобраться. Он же занимает такой высокий пост! Ему и карты в руки.
Не было Юры Орлова. Куда он подевался со своей красавицей-невестой? Как бы она не сгубила его? От этих красавиц можно всего ожидать.
- Ну что приуныли? - спросил всех нас Игорь. - Нечего раньше времени вешать нос. Задумались о Чернобыле? Катастрофы в нашем огромном государстве происходят каждый день. Только раньше о них старались ничего не сообщать. Как-нибудь разберёмся. Мой начальник намекнул мне, что возможно я скоро поеду туда вместе с ним. Это ведь наш профиль.
- Смотри там не облучись! - проговорила испуганно Лена.
- Не волнуйся, Лена, - успокоил её Игорь. - Мы же специалисты в этом деле! У нас есть специальные костюмы. Всё будет нормально. Замминистра намекнул, что за хорошую работу можем получить ордена.
- Не надо менять здоровье на ордена, - сказал Хитров. - Всё это побрякушки. Мы на фронте никогда не гонялись за наградами. Только хотели остаться в живых. Какие там были замечательные люди! Они и шли первыми в атаку. Я же в основном сидел в штабе армии, был начальником радиоузла. Однажды на нас рассердился командующий, что долго развёртывали радиостанцию. И сказал мне, что если через два часа радиостанция не будет готова, он лично меня расстреляет. Вот от таких переживаний и умирают фронтовики раньше времени. Ничего бесследно не проходит. Всё ложится на сердце. А время военное было по-своему хорошее. Люди на фронте были открытые, чистые душой, и ради друга не жалели жизни. Обстановка там была такая. Человек сразу становился ясен. Либо он человек, либо он гад. У нас один в госпитале лежал долго, всё у него желудок болел. А потом случайно его накрыли! Он, гад, в туалете тайком мыло жрал. Был трибунал, и его расстреляли. Всякое бывало. Кануло то время в вечность. И не вернёшь его больше. А как всё это вспомнишь, то душа начинает ныть. И спрашиваешь себя: за что мы тогда клали свои головы? Конечно, за нашу Родину. Но воевали плохо, неумело, и положили людей втрое больше, чем это было необходимо. Вот такие дела, братцы. Давайте не будем вешать головы! Не для того мы родились на свет, чтобы плакать и горевать! Нам надо улучшать нашу жизнь! Надо смело обличать недостатки и не бояться начальства. Вон рабочие! Они рубят правду-матку всем подряд. И всё им сходит с рук. А нашего брата за каждое смелое слово готовы отправить на тот свет.
- Ты как всегда, Иван, прав, - согласился Козлов. - Люди трусят с тридцать седьмого года. И детей так же воспитывают. Чтобы нигде не сказать лишнего слова. Вот и дошли до такой жизни.
Мы ещё долго сидели и пили водочку. И говорили, говорили о жизни в стране. А может, что-нибудь со временем и получится? Чем чёрт не шутит?
Я смотрел на Матвея. Парню исполнилось ровно тридцать лет. Настоящий, зрелый мужчина. Тридцать лет пролетело с тех пор, как я отвёз Веру в роддом в Калуге! Господи! Как же летит наше время! Неужели оно канет бесследно? А может, оно накладывается витками и никуда не исчезает? Надо бы поговорить на эту тему со знающими философами и математиками. И физиками. Не может это время бесследно исчезать. Просто мы ещё очень мало знаем о времени, пространстве и мировой энергии.
А потом мы стали прощаться. Игорь напомнил мне, что ждёт меня девятого мая в Вешняках. Я пообещал обязательно приехать.
34
Девятого мая Вера уехала с Олегом и Дарьей на дачу. А я поехал в Вешняки. Забежал к Матвею, поздравил их с праздником, вручил внучке подарок, и все пошли к Игорю.
- Садитесь сразу за стол! - пригласил меня Игорь. - Вспомним военные года. Вспомним сорок пятый год. Жизнь наша идёт под уклон. Давай-ка сходим на кладбище и проведаем всех наших близких. Давно мы там не были.
Мы обходим могилы наших родных, а потом останавливаемся у могилы Виктора и Нины. Тук-тук-тук! - стучит моё сердце. В чём дело? Какие-то смутные предчувствия на душе. Быть какой-то беде. Быть беде.
И я понимаю, что меня ждёт впереди. В том или следующем году придётся мне везти сюда Веру. Надо заранее свыкаться с этой мыслью. Надо быть готовым ко всему. Чудес на свете почти не бывает. На то они и чудеса, чтобы случаться раз в сто лет. И за что жизнь меня так бьёт? Как я переживу эту потерю? Но надо пережить, надо поставить на ноги Олега. Надо выстоять. Другого выхода у меня просто нет.
- Сорок первая годовщина, - вздыхает Игорь. - Когда-нибудь перестанут отмечать эту годовщину. Но ещё не скоро это произойдёт. Много людей воевали на той войне. И они живы. А жизнь наша, Коля, идёт под уклон. Погуляли, попили, а теперь надо вести себя потише. Стариками становимся незаметно.
- Мы ещё поживём, - говорит Лена. - Ещё посмотрим, как в стране будет улучшаться жизнь. Всё идёт к этому. Вот только увидим ли всё это своими глазами? А тут ещё это несчастье с Чернобылем? Опозорились на весь мир! Сколько людей теперь погибнет от облучения?
- Пойдём к станции сходим! - предложил я. - Что-то меня тянет туда.
- Идите одни, - сказала Лена, - а я тут посижу с Матвеем и Надей.
- Как у тебя здоровье? - спрашиваю я Игоря.
- Не очень, - признаётся Игорь. - И давление, и сердце покалывает. Но я стараюсь не думать об этом, забываюсь на работе. Если рухну, то сразу. А как дела с Верой? Вроде, ей стало полегче?
- Трудно сказать. Врач новый поддерживает её. Но сколько это будет продолжаться? Тяжело мне, но я держусь. А тут ещё Олега призывают в армию. Не ко времени всё это.
- Поговори со своими военными, может быть, у них есть связи с военкоматом. Дадут отсрочку. Сходи и попроси. Они должны помочь.
- Схожу, - сказал я Игорю. - Нельзя сейчас Олегу уходить в армию.
Мы постояли с Игорем около станции. И ничего здесь не осталось от старых Вешняков. Только рельсы железной дороги да церковь. Платформа другая, а под ней тоннель на другую сторону. И старых дач не осталось. Только старые деревья. Да направления улиц. И то не все. Улица Паперника разрезала наш бывший посёлок пополам. Мост над железной дорогой изменил весь облик станции. Когда-нибудь разберут эту железную дорогу за ненадобностью, как это уже делают в Америке. И будут люди летать на каких-нибудь тарелках как инопланетяне. Да разве угадаешь, что тут будет через сто лет? А может, вся наша земля покроется пеплом после термоядерной войны? Всё может быть. Не дай Бог, случиться такому! Не должно так быть! У людей есть разум. Не допустят они уничтожения нашей земли! И станет когда-нибудь наша земля прекрасной, как это предсказывал великий Чехов.
Всё победит человеческий разум! Только будут ли тогда счастливы люди? Большинство будут счастливы. А страдания людям будет доставлять неразделённая любовь да вечное чувство неудовлетворённости. Всё-таки где же конец нашей Вселенной? И где начало и конец нашему времени? Как это понять? Материя безгранична во времени и пространстве? Непостижимо.
Но мне сейчас надо спасти Веру. Надо добиться оторочки для Олега. А там будет видно.
- Когда теперь увидимся? - спросил меня Игорь, когда мы стояли у станции метро. - Звони, если что надо будет. Пятого июля помянем Виктора и Нину или здесь, или у тебя. Я тоже буду тебе позванивать. Нам надо теперь почаще видеться, потому что в любую минуту нас может сразить либо инсульт, либо инфаркт, либо несчастный случай. Мы теперь уязвимые люди.
- Я так не думаю, Игорь. Мы ещё поживём. Но ты прав - общаться надо почаще. События в стране всё время нарастают и идут куда-то в непонятную сторону. И нам надо принять участие в этих событиях.
- Ты прав. Мне скоро придётся лететь в Чернобыль. Ехать мне туда не хочется, но ехать надо. Пошли дурные и не совсем понятные времена. Будем надеяться, что всё это переживём.
В середине мая я по рекомендации начальника спецкафедры нашего института пошёл в наш военкомат. Решил попросить военкома дать Олегу отсрочку от призыва.
Военком принял меня приветливо, выслушал мою домашнюю ситуацию, и развёл руками.
- Ничего не могу сделать, - сказал он. - Нет у меня таких прав.
- Но ведь его мать может умереть в любой момент! - крикнул я.
- На похороны мы всегда отпустим, - утешил меня военком.
Всё это я рассказал нашему начальнику военной кафедры.
- От призыва освободить трудно, - согласился наш полковник. - Но устроить недалеко от дома мы постараемся. Я позвоню друзьям, и мы что-нибудь придумаем. Не волнуйся, будет твой Олег где-нибудь около дома. В Московской области много разных частей. А если в части будет знакомый командир, то он всегда отпустит домой. Не горюй, Николай Матвеевич.
Немного успокоенный, я шёл домой. Вере решил пока ничего не говорить. Зачем её волновать раньше времени?
Бывают в жизни такие дни, когда происходит много разных событий. И таким днём оказался субботний день - тридцать первого мая.
Вера попросила отвезти её на кладбище. Она захотела положить цветы на могилу родителей.
Мы мчимся на такси на Кузьминское кладбище. Но мне надо в этот день быть на работе - последний день защиты дипломов.
Мы медленно идём по кладбищу. И кажется мне, что люди, лежащие в земле, говорят нам: “Не шумите. Не мешайте нам спать. Не горюйте, если Вы опечалены. Ведь Вы ходите по земле. Видите синее небо. Слышите пение птиц. А это - такое огромное счастье! Цените жизнь! Побольше улыбайтесь! И поменьше плачьте! Наслаждайтесь каждым глотком воздуха! Ведь жизнь коротка! Пройдёт какое-то время, и мы встретимся здесь. Под землёй. Будем вместе молчать. У времени ведь нет ни начала, ни конца!”
- Ты поезжай на работу! - сказала мне Вера. - Скоро Дарья подъедет. А я пока тут посижу на лавочке. Иди, иди! Не беспокойся за меня!
Я лечу на работу. Дел в деканате полно. А ведь сегодня начинается первенство мира по футболу. Надо обязательно посмотреть. Сегодня Игорь улетает в Чернобыль. И некогда с ним увидеться.
- Тебя тут все ищут! - сказал мне Козлов с укоризной. - Дел по горло. Зачёты, экзамены, защита дипломов.
Меня зовут к телефону.
- Я с аэродрома. - кричит мне Игорь. - Срочно улетаю. Ты знаешь куда. Постараюсь позвонить с места, если смогу. А ты держись. Как Вера?
- Пока ходит.
- Ну всё! - говорит Игорь. - Мне пора. Лене позванивай.
К вечеру я дома. Вера лежит. Дарья собирает на стол.
- Как с Олегом? - спрашивает меня Вера. - Не пошлют его в Афганистан?
- Обещали устроить поближе к дому, - говорю я. - Ты не волнуйся. Начальник кафедры обещал помочь.
Вере становится хуже. Нельзя ей было ездить на кладбище. Может, расстроилась из-за этого? Или из-за Олега?
Мы смотрели с Олегом футбол. И молчали. Олег всё понимает. Что же будет? Надо звонить Виктору Андреевичу, он должен помочь Вере. Он всё может.
Приезжает Виктор Андреевич. Долго осматривает Веру и успокаивает её.
- Наступило ухудшение, - говорит мне на кухне Виктор Андреевич. - Но я её поддержу. В моём лекарстве есть немного опиума, который снимает боль, и женьшень, который её поддерживает. Так что она не мучается. Но слабеет постепенно. Нельзя её оставлять одну. Пусть Даша почаще будет около неё. И сразу мне звоните, если ей будет хуже. Не стесняйтесь. У меня такая профессия.
Потом Вере стало получше. Я немного успокоился. Но что будет с Олегом?
В коридоре института меня встретил Нуждин.
- Ты там не крути со своим сыном относительно армии! - сказал он мне. - Ты на виду. И если твой сын не пойдёт в армию, в институте пойдут разговоры, что ты занимаешься блатными делами. Он должен быть в армии, как и остальные студенты! Ясно?
- Всё ясно! - ответил я. - Будут ещё какие указания?
- Ты не иронизируй! - разозлился Нуждин. - Думай, с кем ты сейчас разговариваешь!
Я молча пошёл в деканат. В эту минуту я готов был его задушить
- Зайди! - позвонил мне начальник военной кафедры. - Относительно Олега.
Я побежал на военную кафедру.
- Пойдёшь сейчас к моему однокашнику по академии. Он сейчас генерал, занимает большую должность. Он ждёт тебя. Тут недалеко. Бегом. Мужик он отличный. Но если что попросит, ты уж не отказывай.
Я вхожу в приёмную генерала. Адъютант докладывает.
- Я в курсе Ваших дел, - говорит мне приветливо довольно молодой генерал. - Постараюсь Вам помочь. Но у меня есть к Вам просьба. У меня тут есть книга на немецком языке про немецкого лётчика-аса. Напишите мне краткое содержание этой книги по-русски. Мне привезли её из ФРГ. Может быть, мы её тогда переведём. А сын Ваш будет служить в моих частях не дальше двухсот километров от Москвы. Согласны?
- Когда нужно дать аннотацию, товарищ генерал? - спрашиваю я.
- Чем скорее, тем лучше. Мне сказали, что этот ас сбил за два с половиной года войны триста пятьдесят два наших самолёта, а ещё несколько асов сбили по триста самолётов. Что-то не верится. Неужели мы так плохо воевали?
- Через неделю принесу Вам подробную аннотацию, товарищ генерал.
- Вот и хорошо. А Вы успокойте жену. Сын будет служить у меня. Я сам буду следить за ним. Служба в армии ему не помешает.
- Спасибо, товарищ генерал.
- Ваш начальник кафедры - мой большой друг. Благодарите в первую очередь его.
Дома я успокоил Веру и Олега.
Мы сидели в напряжении и ждали трансляции матча СССР-Бельгия. А потом орали, плевались, хватались за сердце. Наши проиграли. Мы ругали судью. Он во всём виноват! Когда же мы дождёмся сильной игры на первенстве мира? Последний взлёт был в Лондоне в шестьдесят шестом году. И там судья удалил с поля Численко, и мы проиграли сборной ФРГ. А в семьдесят четвёртом мы проиграли из-за событий в Чили. В семьдесят восьмом не попали, выбыв из предварительных игр. А на предыдущем чемпионате в Испании вылетели из-за ничьей с поляками. Такая великая страна, а в футбол никак не научимся играть. Ну почему мы многие вещи делаем как попало? Чего нам не хватает? Если не умеем дело делать как следует, то надо поучиться у других!
Потом я устыдился своих мыслей. Вера больна, Олег идёт в армию, а я из-за футбола так переживаю! Стыдно.
- Приедешь ко мне на присягу? - спросил меня Олег. - Приезжай. Я знаю, что многие родители всегда ездят на присягу.
- Конечно приеду, - успокоил я Олега. - Прикатим на машине. Всё будет нормально. А если маме станет хуже, я приеду со справкой, и увезу домой.
- Жаль терять два года, - вздохнул Олег. - Забуду я там свой английский и немецкий язык.
- Не жалей! - успокоил я Олега. - Узнаешь лучше жизнь. Повзрослеешь. Всё это пригодится тебе на работе. Вдруг пошлют тебя за границу? А там придётся принимать ответственные решения. Два года пролетят незаметно. Я буду тебя часто навещать. Генерал обещал мне. Но этим не надо только злоупотреблять. Жизнь у тебя, Олег, будет длинная. Будет много разных событий. И хороших, и неприятных. Тебе надо себя закалять, и надо быть всегда готовым к ударам судьбы.
- Ладно, послужу Родине, - сказал Олег. - Все служат, и я буду служить. А если меня кинут в Афганистан?
- Не пошлют. Туда людей готовят серьёзно.
Пятого июля, в субботу, я помянул Виктора и Вину. Шесть лет пролетело. Вере я не стал говорить, чтобы зря не расстраивать.
Олег уехал на дачу помочь Дарье. Игорь не звонил. Позвонила Лена.
- Как вы там живёте? - спросила она.
- Олега скоро проводим в армию. В среду рано утром он должен быть в военкомате. Вера переживает. А где Игорь? Что-то он мне не звонит.
- Прислал письмо, - сказала Лена. - Пишет, что много работы. А когда приедет, пока неизвестно. Я переживаю за него. С его сердцем да ещё возможное облучение - это очень опасно. Но он пишет, что чувствует себя нормально. Разве он правду напишет? Настали, Коля, трудные времена.  Теперь только успевай реагировать. Как там Вера? Есть ли улучшения?
- Пока все по-старому, - ответил я. - По-старому.
Я не мог говорить откровенно с Леной, потому что Вера лежала в соседней комнате и всё слышала.
- Я тоже помянула Виктора и Нину, - сказала Лена. - Надо было мне приехать к вам. Приеду во вторник, попрощаюсь с Олегом. Можно?
- Приезжай. Лена. Будем рады.
Восьмого июля у Олега собрались друзья по школе и по институту. Они бурно веселились. Олег заразительно смеялся. Гремела музыка.
Я дал денег Олегу на проводы. Он всё купил и приготовил. Ребята сидели в его комнате. А Вера плакала.
Не плачь, Вера, - утешал я её. - Всё будет нормально. Он будет где-то рядом. Его обещали отпускать домой. Он уже взрослый парень.
Лена приехала и быстро уехала. Я посадил её на такси.
- Держись. Коля! - сказала мне Лена на прощанье. - Собери всё своё мужество.
- Ты имеешь в виду Веру?
- Конечно. Пока ещё нет лекарства от рака. Будь всё время около неё. И Дарье скажи об этом.
Рано утром Олег подошёл к матери. Вера обняла Олега и заплакала.
Олег был смущён и расстроен. Я пошёл провожать его вместе с друзьями до военкомата.
На машине его повезли на сборный пункт. Олег помахал мне рукой. И всё. Теперь надо ждать писем. Тогда узнаем, где он находится.
35
Через неделю мы получили письмо от Олега. Он оказался где-то около Калинина. Присяга будет двадцать седьмого июля в десять утра. Я сразу написал Олегу ответ и пообещал приехать.
- Дам тебе машину с офицером, - пообещал мне начальник военной кафедры. - За три часа доедете. Только не гоните как сумасшедшие. Посмотри, как там дела. А потом будем думать, что делать дальше.
В шесть утра мы отъезжаем от моего дома. За рулём сидит молодой лейтенант. Он просит называть его Сашей.
- Успеем к десяти? - спрашиваю я Сашу.
- Должны успеть, - успокаивает меня Саша. - Полковник объяснил мне, где находится эта часть. Так что дорогу я знаю. За четыре часа доедем спокойно, если, конечно, пробок не будет.
На заднем сиденье лежат две сумки с продуктами. Надо и Олега угостить, и самим закусить. Олега надо немного встряхнуть, если он там приуныл.
Саша быстро ведёт свою военную машину с брезентовым верхом. Мы проскакиваем Солнечногорск, Клин, и летим к Калинину. Издалека видны трубы промышленного города.
Пересекаем Волгу и сворачиваем с Ленинградского шоссе. А вот и воинская часть.
- Половина десятого! - говорит торжественно Дима. - Всё нормально.
В проходной нам выписывают пропуска. Мы оставляем машину около проходной и идём по территории части. Аккуратные аллеи. Наглядная агитация. А где же Олег?
Мы подходим к казарме. Около неё стоит стол, накрытый красным сукном.
Начинается построение. И я не узнаю Олега в военной форме. Высокий, стройный, с автоматом на груди.
Каждый солдат произносит присягу. Я слушаю, как мой Олег чеканит слова присяги. И мне хочется плакать. Настоящий солдат и защитник Родины!
Потом выступают родители. Мне хочется выступить, но я не выступаю. Не надо. Олег будет стесняться. Пусть говорят женщины: они - матери, им и карты в руки.
А потом Олег подходит ко мне, и мы идём в близкий лесок на уютную поляну.
- Только никакого спиртного! - говорит нам командир роты. Мы киваем головой. Какое тут спиртное?
Олег блаженно садится на расстеленное одеяло. Мы раскладываем наши припасы и закусываем.
- Ну как ты тут? - спрашиваю я Олега. - Говори всё. Не стесняйся.
- Очень устаю, - признаётся Олег. - Очень устаю, - повторяет Олег, задумавшись. - Готов заснуть в любой момент и на любом месте. Трудно мне здесь. Но ребята в отделении хорошие. Все студенты и почти все москвичи. Но мне хотелось бы к дому поближе. Всё-таки далековато от дома. Поговори с генералом, папа? Может, он переведёт меня поближе к Москве?
- Поговорю, - обещаю я Олегу.  А сам думаю о Вере. Ей тоже хочется почаще видеть Олега.
Олег ложится на одеяло и закрывает глаза. Саша заводит музыку.
- Даже не верится, что я жил в Москве, - говорит Олег. - Здесь совсем другая жизнь.
- Привыкнешь, - утешает Олега Саша. - Мне тоже было трудно, когда я попал в училище. Мы ещё приедем к тебе. Держись, Олег!
- В казарму! - раздаётся команда.
- Я постараюсь, Олег, - говорю я Олегу на прощание. - Не горюй. Всё наладится.
Олег уходит в казарму с моими гостинцами. А мы трогаемся в обратный путь.
Мне грустно. Жалко Олега. Жалко Веру. И немного жалко себя.
Но надо жить дальше, надо на что-то надеяться, надо набраться сил, чтобы выстоять. Я должен помочь и Вере, и своим сыновьям. Иначе им будет трудно.
Мы летим назад. Машин стало больше.
- Не гони, - прошу я Сашу. - Успеем ещё попасть на тот свет. А тебе ещё жить да жить.
- Не волнуйтесь, - говорит спокойно Саша. - Я веду машину аккуратно. Только вот дачников много появилось. Мешают ехать быстро.
В восемь вечера я вхожу в квартиру. Вера уже давно поджидает меня.
- Ну как там Олег? - спрашивает она.
- Всё нормально, только скучает по дому. Просил перевести его поближе. Завтра пойду опять к генералу. Постараюсь его уговорить.
- Сходи обязательно, - просит меня Вера. - Не похудел он там?
- Всё нормально, - успокаиваю я Веру. - Кормят там прилично. В воскресенье им дают по яйцу. На питание Олег не жаловался.
- Ну слава Богу! - говорит Вера. - Плохо, Коля, мне. Ты уж потерпи со мной. Связала я вас по рукам и ногам. Я смерти не боюсь, Коля. Только ты обещай мне сразу не приводить другую женщину в дом. Подожди немного, пожалей ребят. Новый год я возможно встречу, а уж весну не переживу.
- Не надо так говорить, Вера. Живи сколько можешь! Виктор Андреевич очень старается.
- Но он тоже не Господь Бог! Ещё не скоро найдут лекарство от этой страшной болезни. Дед мой умер от рака желудка. Мама умерла от рака. И я тоже. Смотри за ребятами. Не давай Олегу курить! А то ещё заработает себе рак лёгкого.
- Не надо говорить об этом, - попросил я Веру.
- Я должна говорить, Коля. А то будет поздно. Лучше я сейчас всё скажу. Пока есть силы. Помяните меня как следует. Вот, кажется, и всё. Очень хочу посмотреть на Олега. Сделай всё, чтобы он был ко мне поближе.
На другой день я позвонил генералу и объяснил ему свою ситуацию.
- Трудно, но я постараюсь, - сказал мне генерал. - Напишите подробное заявление на моё имя. А мой адъютант заедет к Вам. И мужайся, друг. Каждый должен выпить свою чашу до дна.
Вскоре появился адъютант и забрал моё заявление. Я не знал, чем всё это закончится.
Через неделю Олег вошёл в квартиру. Вера заплакала от радости.
- Меня перевели в район Подольска, - сказал Олег. - Теперь буду близко от дома. Ты меня, папа, только подбрось до части. Тогда я могу дома немного сегодня побыть.
Олег пробыл дома до девяти вечера. Я стал у дома ловить машину. С трудом поймал частника, который согласился довезти меня до части и привезти домой.
Минут через пятьдесят мы были около части. Я смотрел, как Олег пошёл в проходную.
На душе стало немного спокойнее. Я думал о генерале. Всё-таки есть на свете хорошие люди. И их не так уж мало. А иначе жить на этом свете было бы невозможно.
- Ну как? - опросила меня Вера. - Довёз? Всё нормально?
- Ехать совсем недалеко. В воскресенье поеду к нему на электричке. Теперь он рядом. Попрошу генерала, чтобы его почаще отпускали домой.
В воскресенье я поехал к Олегу. От станции Щербинка пришлось ехать на автобусе.
В проходной мне сказали, как найти казарму Олега. Я смотрел на местность. Господи! Это же совсем недалеко от Силикатной, где я жил до войны! Почему жизнь крутится в одном месте? В Подольске родилась моя мать, где дед работал дежурным по станции. Рядом с Подольском на станции Силикатная мы прожили шесть лет до шестнадцатого октября сорок первого года. И теперь Олег будет служить в этих местах.
Олег поджидал меня около казармы. Мы прошли в лесок и уселись под берёзами. Я стал выкладывать припасы из сумок.
- Ты что такой грустный? - спросил я Олега. - В чём дело?
- Не могу привыкнуть к новым ребятам. Почти все приезжие и ни одного студента. Тоскливо мне пока.
- Привыкнешь, - успокоил я Олега. - Потерпи немного. Чем здесь занимаешься?
- Делаю, что заставят. Подметаю территорию, крашу двери в школе военного городка. Дежурю по казарме. Очень тоскливо. Как там мама?
- Дела неважные, Олег. Пока она держится с помощью лекарств. А дальше всё неизвестно.
Был великолепный тёплый августовский день. Олег ел фрукты, пил чай из термоса, вздыхал.
- Так хочется учиться, - сказал Олег. - А тут сиди два года. Служба только началась.
- Попрошу через генерала, чтобы тебя отпускали домой, - утешил я Олега.
- Только здесь начинаешь ценить гражданскую жизнь, - сказал Олег. - После демобилизации сразу поеду ловить рыбу. Здесь пока я делаю ещё стенгазету. Пишу все заметки сам. И оформляю сам. Командир роты хочет попросить тебя достать кое-что на военной кафедре. Какие-то уставы, бланки благодарностей. Ты сумеешь сделать?
- Всё сделаем, только пусть отпускает домой.
- Спасибо, что приехал, - сказал мне Олег на прощание. - Когда теперь будешь?
- В следующую субботу или в воскресенье. А потом, может, тебя отпустят домой. Ты держись. Первое время всегда трудно. Привыкнешь. Дом ведь рядом. А можно из части позвонить?
- Постараюсь. Меня, кстати, хотят сделать телефонистом. Буду дежурить сутками.
- Ну как он там? - спросила меня Вера. - Только говори правду!
- Немного скучает. Не переживай из-за него. Всё будет нормально.
- Виктор Андреевич не разрешает мне ходить на работу, - пожаловалась Вера. - Говорит, что надо мне ещё побыть дома, чтобы окрепнуть. А мне так тоскливо. Почти весь день лежу одна. Дарья меня часто раздражает. Пристаёт со своей едой, а мне совсем не хочется есть. Не хочется мне жить, Коля. Зачем мне такая жизнь? Лежать и мучиться. И в больницу я больше не пойду.
- Не волнуйся. Вера! Будешь дома. Виктор Андреевич регулярно будет к тебе заходить. Надо надеяться на улучшение.
- А ты думаешь, что мне будет лучше?
- Я не врач, но я надеюсь, что тебе станет лучше.
- Не ври! Лучше мне не будет. Только не женись сразу после моей смерти! И Олегу помоги. Ему будет трудно без меня. Он ещё совсем мальчик!
- Не думай об этом. Читай больше. Звони по телефону. Аппарат рядом с тобой. Смотри телевизор. Не сдавайся!
- Тебе легко говорить. А мне тяжело. Боли, лежу без дела, и вас связала по рукам и ногам. Мысли всякие лезут в голову. Ладно! Я больше не буду жаловаться. Буду всё терпеть молча.
36.
В конце недели позвонил вдруг Олег.
- Папа! Я в госпитале в Подольске. У меня подозрение на дизентерию. Есть почти ничего не дают. Привези что-нибудь в субботу.
- Поезжай немедленно! - заплакала Вера. - Там его уморят голодом. Возьми сухарей, печенье, сахару и чая.
В субботу я еду в Подольск. Проезжаю станцию “Силикатную”, где мы прожили до войны шесть лет. И ничего тут теперь не узнать. Всё по-другому. Сорок пять лет пролетело с тех пор, как мы уезжали в наши Вешняки.
В госпитале с трудом разыскал отдельный инфекционный корпус, где находился Олег.
- У меня всё уже нормально, а будут пока держать! - пожаловался Олег.
- Не паникуй! - успокоил я Олега. - Посиди, а я потолкую с врачом.
- Ничего страшного! - успокоил меня молодой врач. - Диагноз не подтвердился. Ещё один контрольный анализ, и мы его выпишем. Пусть пока посидит на диете. Всё будет хорошо.
Мы сидим с Олегом около корпуса.
- Играем почти весь день в карты, - рассказывал Олег. - Тут ещё хуже, чем в казарме. Скорее бы выписаться. Дай мне денег. Я тогда на машине сразу заскочу домой, а потом уже в часть. Спасибо, что приехал. Как там мама?
- Ничего хорошего, Олег. Приедешь, увидишь сам. Да, твой врач сказал, что долго тебя тут держать не собирается.
Через три дня Олег позвонил мне на работу.
- Папа! Я уже дома. Пробуду до вечера. Только меня надо забросить вечером в часть. Найдёшь машину?
- Найду. Не волнуйся. Я скоро приеду.
Дома Олег названивает всем знакомым, переодевается в штатское и бежит по магазинам.
Вечером знакомый преподаватель везёт нас в часть.
- Постараюсь пробить тебе увольнение на мой день рождения, - говорю я Олегу. - Побудешь дома денька два. Время пролетит быстро.
Около проходной я прощаюсь с Олегом.
- В воскресенье приеду, - говорю я Олегу.
Мы едем назад. Я вижу мост около станции Битца. И вспомнил октябрь сорок первого года, когда мы покидали нашу Силикатную. На небе бегали лучи прожекторов, вспыхивали красные венчики от разрыва зенитных снарядов. Неужели всё это было? Неужели мне было тогда двенадцать лет? Вся жизнь почти прожита. А впереди кончина Веры. Надо мне к этому готовиться. Неизвестно, сколько она ещё проживёт. Виктор Андреевич не говорит мне ничего определённого. До чего же тяжело жить на этом свете! А что ещё ждёт меня впереди? Разве узнаешь? Но надо быть готовым ко всему. Ко всему. К хорошему и плохому. И мне самому надо не раскисать. Надо набраться стойкости и вынести все испытания. Другого выхода у меня просто нет. Жаль, что нет рядом Игоря. Когда он вернётся из своей опасной командировки? А впереди день рождения. Как его отмечать? И надо ли отмечать в такой ситуации?
Начинается учебный год. Я беру отпуск. Много времени провожу около Веры. В воскресенье еду к Олегу.
Издали вижу, как он метлой подметает листья. И мне становится горько.
- И часто ты здесь подметаешь? - спросил я Олега.
- Только сегодня. Меня уже перевели в телефонисты на наш узел связи. Там мне нравится. Научили чинить телефонные аппараты. Чай себе готовлю на электроплитке. Могу всегда домой позвонить, хотя это и не разрешается. День рождения отмечать будешь? Тогда постарайся, чтобы меня отпустили домой.
- Постараюсь. А ты, я вижу, немного привыкаешь.
- Появилось несколько ребят-студентов. Стало полегче. Да и дом недалеко. А теперь можно и позвонить. Время полетит побыстрее. Ты мне только достань несколько английских детективов. А то я здесь свой английский забуду.
- Достану.
Мы сидим с Олегом на скамеечке за казармой. Мне становится на душе чуть полегче. Слава Богу! Олег, кажется, привыкает. А впереди нас ждёт суровое испытание - Вера.
Двадцатого сентября мне исполняется пятьдесят семь лет. Совсем старик. Вместе с Дарьей мы накрываем на стол. Поглядываем на дверь. Скоро должен приехать Олег. Генерал помог мне пробить Олегу на два дня увольнение.
Скоро появится и Игорь с Леной. Он только что вернулся из командировки. Я сильно скучал по нему.
- Здравствуйте! - говорит Олег. - Поздравляю тебя с днем рождения.
Олег хорошо выглядит в новенькой военной форме. Он протягивает мне подарок - небольшой ножичек.
Вера поднимается и обнимает Олега.
Приходят Матвей с Надей, Хитров с Козловым. А потом и Игорь с Леной. Больше, видимо, никого не будет. И так народу многовато. Вера может быстро устать. Но она вдруг оживляется. Пьёт шампанское.
Меня все поздравляют с днем рождения. Не думал я встречать этот день в такой грустной обстановке. Но такова жизнь - полоса везения сменяется полосой невезения.
- Давай рассказывай про Чернобыль! - обращается Хитров к Игорю. - Мы тут ничего толком понять не можем, что там творится на самом деле.
- Дела там неважные, - говорит Игорь. - Облучилось много людей. Радиацией заражена огромная территория. Народ из района Чернобыля переселили. Облако пошло на север. Пострадала Гомельская область Белоруссии и часть Брянской области. Все дела мы делаем как-нибудь. В проекте атомной станции были просчёты, и обслуживание станции было не на высоте. За несколько месяцев там была женщина-корреспондент из Киева и предупреждала в печати, что в Чернобыле не всё нормально. Никто не обратил на это внимания. Убытки от аварии огромные. Свыше восьми миллиардов рублей. Теперь там пустыня. Это нам урок на всю жизнь.
- А сам-то ты там не облучился? - спросил Козлов.
- Чуть-чуть, - говорит Игорь, - в пределах нормы. Ничего страшного.
Разговор заходит о политике Горбачёва. Стало трудно купить бутылку водки. А это никуда не годится. В печати поругивают сталинские времена. К чему всё это? И непонятно, куда катится страна. Вроде, всё идёт по-прежнему.
- Ругать Сталина - это значит ругать всю нашу систему, - говорит Хитров. - Разве дело только в Сталине? Он боролся за революцию во всём мире. А мы что сейчас делаем? Помогаем и Кубе, и Анголе, и Эфиопии, и Вьетнаму. Зачем всё это нужно? Сами перебиваемся с хлеба на воду. Кризис с жильём пока не разрешён. Мне непонятно, как Горбачёв и его окружение собираются решать все эти вопросы. А война в Афганистане? Её надо срочно прекращать. Гибнут наши ребята. И с Америкой надо кончать конфронтацию. Обе страны занимаются гонкой вооружения. Тратим уйму денег на ракеты, много на самолёты и танки. А зачем всё это? Кому всё это нужно? Может быть, у Горбачёва хватит ума договориться с американцами о сокращении гонки вооружений. Можно было бы освободить часть средств для народа.
- Папа, - говорит мне Олег на кухне. - Можно я схожу к ребятам? Ты не обидишься?
- Иди, Олег. Я всё понимаю.
Вера сильно устала. Гости начинают расходиться. Я провожаю их до такси.
- Заезжай в Вешняки, - зовёт меня Игорь. - Поболтаем, посидим, вспомним прошлое.
- Приеду как-нибудь.
- Держись, папа! - утешает меня Матвей. - Если что, сразу звони. Мы с Надей сразу приедем.
Около дома я сажусь на лавочку, где любят сидеть старушки из нашего подъезда.
Разошлись гости. Мне становится грустно. Впереди - большая беда. Надо собрать все силы и выполнять свой долг. Надо поддерживать Веру. Надо помогать Олегу. Надо работать. Работа немного отвлекает.
Дома звонит телефон. Это Олег.
- Папа, - говорит Олег. - Я у ребят. Мы тут в картишки играем. Ты не беспокойся за меня. Я приду поздно.
- Не возражаю, - говорю я Олегу.
Дарья ночует у нас. Она теперь постоянно находится при Вере. Для меня это большое облегчение.
Мне хочется посидеть и поговорить с Олегом. Но он тоже соскучился по ребятам. Его надо понять. Вырвался на два дня на свободу. Это время надо использовать на всю катушку.
Я думаю о том, что произойдёт до следующего моего дня рождения. И содрогаюсь от этой мысли. Будет ли жива Вера? Лучше об этом не думать. Лучше не думать. Придёт время и всё расставит на свои места.
37
На другой день вечером я отвёз Олега в часть. И вернулся на той же машине назад.
Договорились, что на свой день рождения Олег приедет домой.
Жизнь побежала дальше. Я работал, часто звонил домой, разговаривал с Верой. А в один из вечеров я заехал к Игорю. По дороге заскочил к Матвею. Полюбовался внучкой. Выпил чая и пошёл к Игорю.
- Садись сразу за стол, - пригласил меня Игорь. - Лена уже всё приготовила. Хорошо дома! Настрадался я в этом чёртовом Чернобыле. Сердце всё изболелось. Давай выпьем сначала и закусим как следует. Соскучился я по тебе.
- Я тоже.
- Да, Коля. Жизнь катится дальше. Облучился я там немного. Не знаю, как это скажется в дальнейшем. Грустно как-то. Жизнь приближается к финишу. Вспоминал там часто наше детство, наши прогулки по Вешнякам и в Кусково, наши посещения школы. Хорошее было время! Как мы тогда надеялись на будущее! Но жаловаться на судьбу нам с тобою грех. Оба были в жизни счастливы. А личные беды есть у каждого. Я занимаю высокую должность. Член коллегии министерства. Вроде, всё нормально. А у меня только один сын, и тот не женится. И не знаю я, будут ли у меня внуки. И теперь понимаю свою ошибку. Нужно нам было с Леной заводить трёх или четырёх детей. И был бы мой дом полной чашей. Шумели бы здесь дети и внуки. И я бы крутился веселей. Мне хочется видеть продолжение своего рода. Избаловался мой Андрей: то одна женщина, то другая. И все его любят и ухаживают за ним. Испортился парень. Как у тебя настроение?
- Неважное.
- Я понимаю. Держись, Коля. Ты должен нести свой крест до конца.
- Стараюсь. Как у тебя с сердцем?
- Хреново, если честно говорить. Лена меня снабжает лекарствами, меряет давление. Она всё понимает. А я её подбадриваю. Делаю вид, что всё у меня нормально. Но долго я не протяну. Ты уж тогда не забывай Лену. Ей будет трудно без меня.
- 0 чём ты говоришь, Игорь? Как я могу её бросить! Мы же дали клятву быть вместе до последней берёзки! И ещё неизвестно, кто больше протянет, ты или я. Мы не знаем, что случится с нами через полчаса! У каждого - своя судьба.
- Верно, Коля. У каждого своя судьба. Лена идёт. Давай шутить.
- О чём это вы здесь беседуете? - спрашивает нас Лена.
- Обо всём понемногу, - говорит Игорь. - Садись. Втроём будет веселее. Давай ещё по одной тяпнем.
- Тебе нельзя! - говорит Лена. – Хватит, Игорь.
- Только вот эту, Лена. И всё. Жизнь без рюмочки кажется такой пресной! Как мы гуляли в былые времена! Дым стоял столбом! А сколько песен спели? Ты помнишь, Коля?
- Всё помню, Игорь. Мы же всегда были вместе. Ну, я поехал домой.
Игорь и Лена идут меня провожать. Стоим немного около нашей школы рядом со станцией метро. Глядим на тёмные окна школы.
- Вернуться бы сейчас в сорок второй год, - говорит мечтательно Игорь. - Как мы тогда копали этот двор! А я, Лена, тогда всё время поглядывал на тебя. Ей Богу! И мечтал уже тогда жениться на тебе. Не веришь?
- Верю! - смеётся Лена. - Хорошее было время. Я хорошо помню и осень сорок первого года. И как ты, Коля, впервые вошёл в наш пятый класс. И как мы сидели в убежище. Немецкие самолёты с крестами тоже помню. И воронку от фугасной бомбы на месте второго вестибюля метро помню. И как всё время хотели есть. Всё помню. Как будто это было вчера! И никогда не вернёшь этих дней. И не верилось нам тогда, что рядом будет станция метро. А всё совершилось, как и предсказывал наш географ. Я слышала, что он умер совсем недавно. Прожил почти девяносто лет. Настоящий педагог. Таких теперь мало.
- Ну, я поехал, - говорю я Игорю и Лене. - Когда теперь увидимся? Приезжайте на день рождения Олега. Лишний раз увидимся. Нам надо теперь встречаться почаще.
- Обязательно приедем! - обещает Игорь. - Лишь бы Олега отпустили домой.
Я еду домой. Думаю о своей жизни. Чего же в ней было больше? Хорошего или плохого? Пожалуй, хорошего. Игорь прав: грех нам жаловаться на свою судьбу. Всё у нас было не так уж плохо. А теперь подкралась старость, пошли болезни и приблизилось дыхание последнего часа. Теперь надо стоять как скала! У Веры наступают последние месяцы жизни. Надо быть всё время при ней. Чтобы ей было полегче и поспокойнее. А как же я буду жить потом? И что я буду делать один? Всё равно ничего не угадаешь.
Двадцать второго октября мы ждали Олега. К семи вечера он прибыл в своей парадной форсе.
Приехал Матвей с Надей. Настю они оставили у соседей. А с ними вместе и Игорь с Леной. Пришли Козлов с Хитровым. Подошли друзья Олега по школе.
Через час Олег уединился с друзьями в своей комнате. А мы сидели за столом. Шутили. Произносили тосты.
- Я пойду прилягу, - сказала Вера. - Я что-то устала. А вы сидите, не обращайте на меня внимания. Мне всё будет слышно из другой комнаты.
Мы заговорили о жизни в стране.
- Не пойму, что у нас в стране сейчас происходит, - начал Хитров. - Кажется, топчемся на одном месте. Куда нас повёл наш Горбачёв? Мне кажется, он не понимает, что время изменилось. И теперь приказами ничего не добьёшься. Наше общество куда-то покатилось. Но куда? И кто управляет этим движением?
- Горбачёв начал перестройку, - сказал Игорь. - Но не совсем понятно, что и как он хочет перестроить. Видимо, он хочет немного подправить старую нашу систему. А что из этого получится? Пока всё в тумане. Но народ начал задумываться над многими вопросами. Почему жизнь до сих пор не улучшается? Почему не хватает жилья? Почему народ разбежался из колхозов и совхозов? Почему нет свободы, как за границей? Почему такой низкий уровень жизни? Почему только одна партия? Почему ведём войну в Афганистане? И нет ясных и чётких ответов на эти вопросы. Почему многое замалчивается в средствах массовой информации? Когда прекратим гонку вооружений? Почему в Америке такой высокий уровень жизни? Почему идут волнения в странах соцлагеря? Выходит, что что-то у нас не так. А что? И многие задумываются. Куда мы идём? А правильную дорогу мы выбрали? Или нет? Начинают перечитывать Маркса, Энгельса, Ленина, Плеханова. Поднимают старые газеты. Расспрашивают старых членов партии. И в голове людей стали появляться сомнения и страшные догадки. А может быть, наш путь ведёт в тупик? Тогда надо заканчивать всю эту демагогию с коммунизмом! Тогда надо возвращаться к старым исходным позициям и вставать на цивилизованный путь. Вот как теперь вырисовываются наши дела… Наверху начались серьёзные разногласия. Возникли Группировки. Мы, конечно, очень многого не знаем. Но предполагаем, что впереди нас ждут сильные потрясения. Вопрос станет о существовании нашей коммунистической партии. Её надо либо распускать, либо перестраивать. Менять название и всю программу. И делать это надо очень быстро. А то вся наша партия развеется как дым, как утренний туман.
- Страшно и дико всё это слышать, - признался Козлов. - Мы же молились на нашу партию! Жизни своей не жалели! А теперь выходит, что всё это коту под хвост? Как же так? Куда же смотрел наш великий Ленин, и о чём он тогда думал?
- А его предупреждал Плеханов, - сказал Хитров. - Плеханов говорил, что совершать Октябрьскую революцию в нашей стране - это чистое безумие!
- У нас на семинарах всё время критиковали Плеханова, - сказал с грустью Козлов. - А мы как попугаи повторяли всё это за лектором. И ни о чём не задумывались. И ни в чём не сомневались. Нам бы лишь отбарабанить на семинаре и получить хорошую оценку. И рады как малые дети. А ведь речь шла о самых жизненных вопросах! И вот теперь нам всё это надо расхлёбывать. А что мы скажем своим детям? Они ведь могут нас спросить, о чём мы думали, и что мы делали. Эх, жизнь! Хочется либо повеситься, либо напить¬ся! Оболванили нас всех. Как маленьких детей! Что теперь делать? Куда поведёт нас Горбачёв? О чём он сам думает?
- Разве узнаешь? - отвечает Игорь. - Он пытается нас куда-то вести. А ведёт он нас в никуда! В партии девятнадцать миллионов! Есть, конечно, много и карьеристов. Но ведь многие искрение верят в наши идеалы! Сколько же наивных дураков может быть на свете? И когда же наладится жизнь в нашей стране?
- Когда-нибудь наладится, - утешает его Хитров. - Лет через двадцать или тридцать. А может и через пятьдесят…
- К тому времени вас уже не  будет на свете! - восклицаю я.
Мы пьём и закусываем. Из комнаты Олега гремит музыка и смех.
- Пора домой, - говорит Игорь. - Хорошо посидели. А главное - разобрались, что делается в нашей стране. Теперь до седьмого ноября.
Я провожаю друзей до такси. Мы стоим на углу улицы и машем руками всем проезжающим машинам.
- Заглядывай почаще, - говорю я тихо Матвею. - Наступает критическое время.
- Хорошо, папа, - говорит Матвей. - Я всё понимаю.
Дома я захожу в комнату Олега.
- Можно? - спрашиваю я.
Друзья Олега наливают мне рюмку водки. Я выпиваю. Хочу сразу уйти, но друзья Олега меня не отпускают. И задают мне много вопросов. Про годы войны. Про Германию. Сравнивают. Спрашивают, как будем жить дальше. И я откровенно отвечаю на все вопросы.
Мне наливают ещё одну рюмку. Я пью и опять отвечаю на вопросы.
А потом иду к Вере. Рядом с ней сестра. Они о чём-то разговаривают. Я не мешаю им. Стелю себе в большой комнате постель и ложусь спать. А у Олега ещё долго звучат споры, смех. И под этот приглушенный говор я засыпаю.
38
На другой день я отвожу вечером Олега в его часть.
- Как с мамой? - спрашивает Олег. - Говори мне только правду.
- Плохо, Олег. Благодаря Виктору Андреевичу она почти не испытывает болей, и у неё несколько приподнятое настроение. Он вселяет в неё веру, что она может победить свою болезнь. Но в душе она понимает, что ей не выздороветь. У неё большая слабость. Ей стало трудно крутить диск телефона. Матвей принесёт кнопочный телефонный аппарат. Мне самому сейчас трудно, Олег. Давай держаться. Это жизнь. И нам надо приготовиться к самому худшему.
Олег молчит. По лицу у него текут слезы.
- Я скоро приеду к тебе, - говорю я Олегу. - А к Новому году пробью тебе отпуск на неделю.
Пролетел октябрь. На носу ноябрьские праздники. Козлов разрешает мне не ходить на демонстрацию. Но для меня эти демонстрации стали вроде церковного ритуала. Вера сразу поняла моё состояние.
- Сходи, сходи на демонстрацию! - говорит мне Вера. - Прогуляешься, немного развеешься. Пообщаешься с друзьями. Только приходи поскорее. Приедет Матвей с семьёй. Игорь с Леной, наверное, тоже заедут.
- А если Хитров с Козловым зайдут?
- Пусть заходят, - разрешает Вера. - Веселее будет. Помирать, так с музыкой! Только завтра обязательно навести Олега. Он мне уже звонил. Спрашивал, когда ты приедешь.
Седьмого ноября ровно в восемь я подхожу к зданию нашего института. Погода обещает быть солнечной.
Нуждин важно прохаживается вдоль здания, строго проверяет количество шеренг, наличие красных повязок у правофланговых. Он всматривается в каждого участника демонстрации, прикидывая его на глаз: свой или чужой.
- Привет святой троице, - говорит нам Нуждин. - Прекратите пить во время демонстрации! - предупреждает нас Нуждин, - От вас сильно попахивает перед Красной площадью. Не можете дождаться конца демонстрации?
- Холодно, - оправдывается Козлов. - А пятьдесят грамм только настроение поднимают. И кричим громче лозунги, и шагаем веселее.
- А тебе в первую очередь надо помалкивать, - обрушивается Нуждин на Козлова. - Не посмотрю, что ты декан. Вызову на партком, там мы поговорим принципиально!
Четверть девятого колонна, колыхаясь и шумя, проходит свои законные двести метров и останавливается у Кропоткинской улицы.
- Максим ждёт, - говорит грустно Хитров. - Неудобно обижать рабочий класс. Парень давно готовился к этому дню.
- Пошли! - командует Козлов. - Семь бед - один ответ! Всё равно вся эта система скоро разлетится! Волков бояться - в лес не ходить.
Мы быстро поднимаемся на четвёртый этаж. Максим ждёт нас на лестничной площадке.
- А я боялся, что вы не зайдёте, - говорит улыбаясь Максим. - У меня уже накрыт стол. Только на кухне. Не обидитесь?
- Всё нормально, Максим, - говорит Хитров. - Огромное тебе спасибо. Только бы не прозевать свою колонну.
Мы сидим на маленькой кухне и с наслаждением пьём водку. Закуска как всегда обалденная: солёные грибочки, жареная картошка, селёдочка, солёные огурчики, квашеная капуста, холодец с чесночком и хреном, сало, колбаса и сыр.
- От такой закуски можно с ума сойти! - говорит Козлов. - Надо повторять.
Мы выпиваем по второй стопке. Максим счастливо улыбается.
- Расскажите, ребята, немного о самом главном, - просит Максим. - Что делается в нашей стране, и куда ведёт нас этот шустрый Горбачёв? Наш брат, рабочий, ничего не понимает.
- Мы сами не всё хорошо понимаем, - говорит Хитров. - Нам кажется, что Горбачёв мечется. Он хочет спасти нашу старую систему, только немного её подновить. А дело, Максим, идёт к распаду этой системы, хотя многие этого не понимают или не хотят понять. Уже есть случаи, когда люди стали выходить из партии. Пока это не афишируется. Но случаи такие есть. Народ перестаёт верить в идеи коммунизма. Ничего у нас не получается. Ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности. Топчемся мы на одном месте. Что делать? Если говорить честно, то надо вводить частную собственность, возвращаться к семнадцатому году. И получается, что Ленин и Сталин завели нас в тупик. Идеи были красивыми: братство, равенство. А на деле оказались ложными. Вот за всё это наша страна, а вернее простой народ, должен теперь расплачиваться. Впереди у нас будут демонстрации, только совсем другие. Стрельба, убийства. Появятся новые руководители с новыми лозунгами. И всё это настанет довольно скоро. Кроме Горбачёва в правительстве есть и другие люди. Невозможно всё точно предсказать, Максим. В феврале прошёл двадцать седьмой съезд. Но он ничего не решил. Всё прошло по накатанному пути. Горбачёв не продержится долго у власти. Если он будет продолжать старую политику, то всё закончится в нашей стране страшной катастрофой.
- Да, - сказал задумчиво Максим. - Ну и наговорил ты, Иван Сергеевич. Мне это всё теперь надо долго переваривать. Значит, весь нам путь оказался неправильным?
- Именно так, - подтвердил Хитров. - Страшно это произносить, но что есть, то есть. Надо срочно всю нашу кухню сворачивать. А то ещё война с Америкой разразится. Они никогда не примирятся с нашей теперешней системой. Не везёт нашей стране. С прошлого века мы пошли не тем путем. Сначала стали убивать царей. Потом пошли революции, одна за другой.
- Нам пора, - напоминает Козлов. - Договорим в следующий раз, Максим.
- Братцы! - сказал Максим. - Загляните ко мне под Новый год! Долго ждать до майских праздников!
-Заглянем, - пообещал Хитров. - Ты только такую же закуску готовь.
- Всё будет в наилучшем виде! - обещает Максим. - Спасибо, что зашли!
Мы догоняем свою колонну вовремя. Рядом нет Нуждина. Он бы нам сейчас врезал!
И всё повторяется, как и в былые годы: крики “ура” около родного райкома, бег вниз по Кропоткинской, стояние у бассейна, покрытого паром, стояние около библиотеки, медленное и торжественное приближение к Красной площади, молчаливые мужчины между колоннами на Красной площади, Горбачёв с красным бантом и понукания: “Проходите быстрее!”.
- Что будем делать? - спросил Хитров после демонстрации. - По домам или как?
- Мне надо, ребята, домой, - сказал я. - А вы приезжайте ко мне, Вера не против.
- Я приеду, - согласился Хитров.
- Я тоже! - поддержал его Козлов. - Посидим немного, отойдём после демонстрации.
В час дня я был дома. Дарья собирала на стол.
- Приедут твои друзья? - спросила Вера.
- Обещали подъехать.
- Вот и хорошо! - обрадовалась Вера. - Несмотря ни на что мы должны собираться как в былые времена! Нельзя поддаваться болезни. С утра был Виктор Андреевич. Похвалил меня, что я не сдаюсь. Скоро наши подъедут из Вешняков.
И как в добрые старые времена мы сидим за праздничным столом. Не хватает только Олега.
Раздаётся телефонный звонок. Звонит Олег.
- Папа! - слыву в трубке голос Олега. - Ты приедешь завтра? Я буду ждать. Сегодня я дежурю, а завтра приезжай. Привези поесть. В столовой кормят плохо. И сигарет захвати побольше.
- Приеду обязательно! - обещаю я.
После выпивки и закуски наша компания разделилась. Вера ушла с Дарьей, Леной и Надей пить чай. А мужчины заговорили о политике.
- Как будем жить дальше? - вздыхает Хитров. - Нужно принимать какие-то решения. А у нас перестройка.
- Будем катиться дальше, - отвечает Хитрову Игорь. - Нас захватил поток жизни и несёт куда-то дальше. И движение это началось со смертью Брежнева, а может быть, и раньше. Плывём мы к полному разрушению нашей системы. И неизвестно, понимает ли всё это движение Горбачёв и его окружение? Я в этом не уверен. А как будут развиваться конкретные события, одному господу Богу известно. В общем, на мой взгляд, плывём к берегу под названием “капитализм”. И мы должны создать новую жизнь, примерно, как это выглядит в Швеции, Западной Германии и в Америке. Другого выхода у нас нет. И это - объективная реальность. Хотим мы этого или нет.
- Грустно всё это! - вздыхает Козлов. - Были мы все пионерами, были комсомольцами, стали коммунистами. Ездили на целину, ездили каждую осень в колхозы. И верили в наше светлое будущее. Знали, что наши дети и внуки увидят прекрасную жизнь. И скажут нам потом огромное спасибо. А теперь что? Теперь они будут нас поругивать и посмеиваться над нами. Им намного проще. Они ещё дождутся хорошей жизни, пусть будет и другая система. А мы? Ради чего мы старались? Кому верили? Слепые мы котята.
- Отрицательные показатели в науке тоже важны, - сказал Игорь. - И не надо вешать носа! Пока дышу, надеюсь. Так примерно говорили римляне. Жизнь идёт по своим законам. А мы их не знаем как следует. Всё будет хорошо в нашей стране. Но не скоро. Будут большие потрясения. Нам бы пожить ещё лет десять. Тогда бы мы кое-что новое увидели. Но кто из нас знает, когда придёт его смертный час? Не надо, ребята, горевать. Конечно, есть и наша вина в том, куда мы пришли. Трусили мы, приспосабливались к нашей системе. И делали карьеру, как могли. Но вина наша во всём этом есть. Отучили нас думать за годы советской власти. Мы только выполняли команды партии как в армии. И всё. А теперь приходит время за всё расплачиваться.
- Молодец. Игорь! - отозвался Хитров. - Всё разложил по полочкам. Я полностью с тобой согласен, будем плыть дальше и не будем падать духом. Мы - люди маленькие. Простые советские служащие. Но мы помогали крепить эту чёртову систему. И помалкивали. Делали кое-что, чтобы её расшатать, но мало. А боролась против этой системы небольшая кучка людей. О многих мы ничего не знали. В общем - мы чуть получше обывателей.
- Давайте выпьем, ребята, - предлагаю я.
- А за что? - спрашивает Хитров. - Я предлагаю за то, чтобы страна наша увидела хорошую жизнь. Хотя бы и при капитализме.
39
И полетели ноябрьские дни, а вскоре наступил декабрь. Вера слабела с каждым днем.
- До первого января доживёт, - успокоил меня Виктор Андреевич. - Сердце у Веры крепкое. А там уже ничего обещать не могу. Кто-то должен быть рядом с ней. Нельзя её оставлять одну.
Газеты критиковали нашу прежнюю жизнь. Стали много писать о прежних судебных процессах, о Бухарине и Троцком. Все читали роман Рыбакова “Дети Арбата”. Книга имела огромный успех.
Тридцать первого декабря после обеда я ушёл о работы и поехал к Олегу. С трудом поймал такси. Все торопились в этот день попасть пораньше домой.
Олег дежурил на телефоне. Он провёл меня к себе. Угостил чаем. Я выложил из двух сумок продукты, сигареты и детективы на английском языке.
- Как мама? - сразу спросил Олег. - Командир части согласен отпустить меня дней на десять, если я достану справку о состоянии здоровья мамы. Сможешь привезти такую справку?
- Постараюсь, Олег. Надо готовиться к худшему, сынок.
- Ой! - вырвалось у Олега. - Неужели так плохо?
- Очень плохо, сынок. Нам надо всем держаться. Виктор Андреевич поддерживает её, снимает ей боли. Но она уже сама понимает, что дни её сочтены. Старается быть весёлой. Всё время спрашивает о тебе. Я сразу привезу тебе справку после праздника.
- Поезжай домой, папа, - говорит Олег. - На улице холодно. А тебе ещё ехать и ехать. За меня не беспокойся. Я уже привык. Надеюсь побыть дома в Новом году. Спасибо тебе за всё! Поздравь маму с Новым годом. Я вечером постараюсь вам позвонить. У меня дежурство до восьми утра.
Я стою на автобусной остановке, дрожу от холода, а автобуса как назло нет и нет. Когда же он придёт? Как бы мне под Новый год не простудиться? Ноги у меня замерзают. Я танцую и жадно смотрю на поворот. Неужели водители уже отмечают Новый год? Неужели мне придётся три километра топать по морозу пешком?
Но вот показывается спасительный автобус. И я в этот момент счастлив. Сажусь в холодный автобус и блаженствую. А вот и станция.
Быстро подходит электричка. В вагоне тепло. Меня размаривает, и клонит ко сну.
Я думаю о своей жизни, о том, что меня ожидает в Новом году. Лучше об этом не думать. Лучше не думать.
- Как там Олег? - спрашивает слабым голосом Вера.
- Всё хорошо, - говорю я Вере. - Он тебе позвонит, его обещали после праздника отпустить на недельку домой.
- Это ты там выпросил ему отпуск? - спрашивает Вера.
- Да, я позвонил генералу и попросил его.
- Хорошо, - говорит Вера. - А то вдруг помру и не увижу Олега…
В квартиру приезжает Матвей, Надя и Настя. Сразу становится шумно.
Мы садимся за стол и провожаем старый год. Дарья рядом с нами.
- Последний Новый год встречаю, - говорит Вера.
Все молчат. Что тут говорить?
Раздаются всё время звонки. Звонит Хитров, звонит Козлов, звонит Юра Орлов, звонит Игорь с Леной. А потом звонит Олег.
- Папа! Я поздравляю вас с Новым годом. Желаю всем счастья. Дай трубку маме.
Вера долго говорит с Олегом. Олег что-то ей рассказывает. Вера улыбается.
Наступает Новый год. Выступает Горбачёв. Обещает нам всем хорошую жизнь.
- С Новым годом! - поздравляет нас Горбачёв.
Мы пьём шампанское. Молчим. О чём говорить, когда всем ясно, что Вера в любой момент может покинуть нас?
- Пойду лягу, - говорит Вера. - Устала. А вы сидите, не обращайте на меня внимания. Надо позвать Игоря и Лену. Хочу на них посмотреть в последний раз…Только не плачьте, когда я умру. Я свою жизнь прожила. Мне не семнадцать лет. Каждому - своё.
Я тоже думал о ближайших месяцах. Как всё сложится? Может быть, мне взять отпуск? Надо быть готовым к любым неожиданностям.
40
В январе пришли сильные морозы. Батареи в квартире вдруг стали холодными. Мы включили все электронагреватели.
Вера слабела на глазах. Виктор Андреевич приходил через день.
- Сердце у Веры очень сильное, - сказал Виктор Андреевич. - Но долго она теперь не протянет. Я сделал всё, что мог. Надо готовиться к летальному исходу.
Шёл февраль. Каждый день я по несколько раз звонил домой. А когда возвращался. Вера часто говорила мне:
- Я ещё жива. Но скоро умру.
Часто приезжали Игорь с Леной. Лена сидела с Верой. А мы садились на кухне с Игорем за стол и пили водочку, закусывая жареной картошкой и квашеной капустой.
- Держись! - говорил мне Игорь. - Тебе нельзя распускать свои нервы. Держись!
Один раз я съездил к Олегу и сказал ему, что с мамой очень плохо. Договорились, что он будет чаще звонить домой. В крайнем случае я сам приеду к нему.
Перед восьмым марта Олег приехал в командировку. Офицеры части дали Олегу денег и попросили его купить для них цветы к женскому празднику.
Друзья Олега раздобыли ему в какой-то оранжерее цветов подешевле, а Олег отдохнул денёк дома.
- Плохо мне, Олег, - сказала ему Вера. - Слушайся папу. Учись после армии хорошо. А теперь иди. Нечего тебе расстраиваться.
У Олега потекли слезы. Я стал его успокаивать. А потом на такси отвёз в часть.
У Веры пропал аппетит. Она почти ничего не еда. Дарья замучилась с ней. И я тут ничем не мог помочь.
- Крепкий организм у Веры, - повторял Виктор Андреевич. - Не сдаётся. Но болей Вера не ощущает. Как только потеряет сознание, тогда и наступит конец.
Я не знал, что мне делать: сидеть дома или ехать на работу.
- Поезжай на работу, - сказала мне Дарья. - Я здесь управлюсь одна. А если Вере станет совсем плохо, я сразу позвоню.
Пошла последняя декада марта. И однажды в деканате раздался звонок.
- Приезжай, - сказала мне Дарья. - Вера лежит без сознания и бредит. Матвею я уже позвонила.
Я бросился домой. Мне стало страшно. Неужели это конец? И вот я дома. Вера лежит без сознания и повторяет почему-то одну и ту же фразу:
- Правильно! Им дали задание, а они его не выполняют!
И эту фразу она повторяла как метроном.
- Она ещё поживёт, - успокаивала меня Дарья.
- Папа! Я выезжаю, - кричал в трубку Олег. - Командир отпустил меня на три дня.
А Вера упорно повторяла всё ту же фразу.
Приехал Олег. Приехал Матвей с Надей.
И только поздно вечером Вера пришла в себя.
Подъехал Виктор Андреевич. Сделал Вере укол.
- Больше суток не проживёт, - сказал нам Виктор Андреевич. - Будьте готовы.
На другой день, в субботу, Вера опять повторяла эту фразу.
Приехал Игорь с Леной.
Ми сидели в комнате Олега. А потом я пошёл провожать моих друзей.
- Не расслабляйся! - сказал мне Игорь. - Чему быть, тому не миновать.
Виктор Андреевич приехал сам.
- Последние часы, - сказал нам Виктор Андреевич. - Будьте рядом с ней.
Мы стоим около Веры и видим, как дыхание замедляется.
- Всё! - вдруг сказала Дарья и заплакала. Я сидел и молчал.
- Выпей! - сказал мне Матвей и дал мне валерьянки.
Дарья позвонила Виктору Андреевичу. Он сказал, что пришлёт санитаров, и Веру отвезут в морг.
Это случилось в воскресенье, пятого апреля. Приехали санитары и отвезли Веру в морг. А потом приехал Игорь с Леной.
Он стал советоваться с сыновьями, кого известить о смерти Веры, и что надо сделать завтра. Хоронить решили на Кузьминском кладбище, где похоронены её родители.
Дел впереди было много. Решили вызвать похоронного агента. Надо заказать автобус для гостей. Надо закупить продукты.
А я вспоминал, сидя в комнате, юную Веру, которую я увидел впервые тридцать пять лет назад на скамейке против нашего института. Неужели это всё было? Неужели всё это было предопределено заранее?
- Будешь сидеть дома и отвечать на звонки! - сказал мне Игорь. - А теперь давай выпьем! Тебе, Коля, надо эти три дня держаться. Наберись сил.
Наступила ночь. А я не мог заснуть. Как же я буду жить в квартире один?
И Козлов и Хитров уже знали о моём горе. Приедет сестра. Надо организовать поминки. Надо многое сделать. Друзья помогут. Но мне тоже надо что-то делать. Буду понемногу отвечать на звонки, буду с сестрой готовиться к похоронам и поминкам. Надо проводить Веру в последний путь достойно.
На другой день всё завертелось. Игорь с сыновьями мотался по Москве. Они побывали на кладбище и всё там утрясли. Похороны решили провести в среду. Должны подъехать родные из Рошаля. Придут коллеги и студенты из университета. Придётся сажать за стол в несколько приёмов.
Ежеминутно телефон звонит, я беру трубку и говорю, когда и где будут похороны, и что автобус будет около дома в двенадцать часов.
Игорь и сыновья возвращаются. Таня и Дарья собирают на стол. Мы выпиваем по рюмке. Молчим.
- Почти всё сделали, - говорит Игорь. - Завтра у нас ещё один день. Народ знает. Людей будет много. Как с продуктами? Игорь изучает списки продуктов.
- Завтра всё будет, - обещает Игорь. - Потрясу своих знакомых в министерстве.
Я даю Игорю деньги. Игорь морщится, но деньги берёт, потому что расходы немалые.
- Проводи меня, - говорит Игорь.
Мы выходим на улицу.
- Ну, как ты? - спрашивает меня Игорь. - Держишься?
- Держусь, Игорь.
- Ты только не замыкайся в себе, - говорит мне Игорь. - И не сиди дома. Иди сразу на работу. Впереди ещё девять и сорок дней. А там памятник. Дел будет много. Я буду с тобой. Как не хватает Виктора и Нины! Уходим мы, Коля, в другой мир. Закон жизни. Мы умираем, а дети живут за нас.
- Это верно, - соглашаюсь я. - Дети будут жить за нас. И внуки тоже.
- Скорее бы женился мой Андрей! - вздыхает Игорь. – Ну, до завтра. Держись!
И другой день проходит в беготне и хлопотах. И всё время разрывается телефон. Подъезжают родные из Рошаля.
- Ну, кажется всё! - говорит Игорь. - Нужно ещё что-то из продуктов?
- Хватит! - говорит Дарья.
- Тогда до завтра.
Я опять провожаю Игоря. Мне тяжело. И я молчу.
- Ты не молчи! - говорит мне Игорь. - Мне ты можешь говорить всё. Тебе станет  легче. Не стесняйся!
- Я думаю, что жизнь летит слишком быстро, - говорю Игорю. - Кажется, что только вчера я встретился с Верой. Только вчера мы увидели друг друга на скамейке. А жизнь пролетела. Даже страшно. И куда она так быстро летит? И есть ли конец всей этой жизни?
- Трудно сказать, Коля. Я не философ. Конечно, есть какой-то смысл во всей нашей жизни. Но какой? Зачем мы рождаемся? Почему так происходит? Это всё вечные вопросы. И на них просто так не ответишь. А мы с тобой передаём эстафету жизни дальше. И делаем добрые дела на этой земле. И мешаем сволочам делать их паскудные дела. В судьбу я не верю. Судьбу человек должен делать сам. До завтра, Коля. Держись!
Наступает среда. День похорон. Медленно тянется время. Ми стоим на улице. Подходит огромный автобус. Это постарались Козлов с Хитровым. Народу много.
Мы подъезжаем к моргу. Толпа студентов и преподавателей из МГУ.
Я вижу Веру в гробу. Её еле видно: вокруг цветы, цветы. Подъезжает катафалк. Мы едем на кладбище. Едем мимо дома, где жила раньше Вера, и где я часто стоял с ней около парадного.
А вот и кладбище. Тук-тук-тук! - стучит вдруг моё сердце. Я вспоминаю огромный противотанковый ров, через который я шагал на свидание с Ларисой. Господи! Как же давно всё это было! Нет теперь рва. Кладбище заросло деревьями. Как же грустна наша жизнь. И как человеку трудно жить, зная, что впереди его ждёт вечный сон. Во что верить? За что ухватиться простому человеку? Неужели поддержка только в детях и друзьях?
Мы везём гроб на каталке к могиле.
Звучат речи друзей, преподавателей и студентов. Дарья посыпает Веру землёй, которую она взяла в церкви, и кладёт Вере в руку ладанку. А потом наступает последнее прощание.
Я целую Веру в холодный лоб. Игорь поддерживает меня.
- Держись, Коля, держись, - шепчет он. - Надо держаться. Будь мужчиной.
Стучит молоток. Могильщики поднимают гроб и медленно опускают в могилу, где лежат её родители.
Мы бросаем комья земли и монеты. Глухо звучат удары земли о гроб. А потом вырастает холм, усыпанный цветами. В голове стоят венки. Пылают красным цветом ленты.
И всё. Была Вера - и нет Веры.
- Прошу всех на поминки! - приглашает громким голосом Игорь. - Сначала сотрудники, а потом родные и друзья! Прошу помянуть покойную!
Дома стоят столы. Они ломятся от спиртного и закусок. Игорь постарался.
Звучат речи. Вера смотрит молча на нас со своей фотографии.
Плачет Матвей и Надя, плачет Олег. Я пока держусь.
А потом за стол садятся родные и близкие друзья. Слово берёт Игорь.
- Мы понесли огромную потерю, - начинает он. - Сегодня мы схоронили нашу Веру. Из нашей вешняковской компании осталось теперь только трое. Нам очень тяжело. Но тяжелее всех всё-таки сегодня Коле. И мы его хорошо понимаем. Что могу сказать сегодня в утешение своему самому большому другу? Коля, дорогой! Ты не один. У тебя есть дети, есть внучка, есть верные друзья. У тебя есть отличная работа. Ты не один. Светлая память навей Вере! Пусть земля будет ей мягким пухом!
Выступает Лена. Выступает Надя. Говорит Матвей. Говорит Козлов.
- Мы вступили в тяжелую полосу нашей жизни, - говорит Хитров. - Каждый год несёт огромные потери. И вот мы потеряли Веру. Сколько весёлых часов мы провели в этом доме! И Вера всегда радовалась нашему приходу. Она любила жизнь, любила людей, а особенно друзей. Мужайся, Коля! Мы всегда с тобой. Ты не один. За Веру! Вечная ей память!
- Завтра же выходи на работу! - приказал Козлов. - На работе тебе станет легче. Один дома ещё успеешь насидеться.
А потом я решил сказать несколько слов.
- Дорогие друзья, - начал я. - Спасибо вам за всё! Спасибо, что вы рядом со мной. Мне тяжело. Но я постараюсь справиться со своей бедой. Как хорошо, что вы рядом со мной. Спасибо вам ещё раз.
Я сел и заплакал.
А потом все стали расходиться.
- Держись. Коля! - сказала мне на прощание Таня. - Если что, сра¬зу звони.
- Жду завтра на работе, - сказал на прощание Козлов.
- Я завтра вечером заскочу к тебе, - сказал мне Игорь.
- Мы тоже заскочим, - пообещал Хитров. - Посидим и вспомним старое.
Со мной остались Олег и Дарья. Олег помогал Дарье убирать со стола. А я всё сидел и думал о своей жизни. И вспоминал, как мы с Верой гуляли студентами по Москве. Как ходили в кино. Как расписывались в сельсовете в Ярославской области. Как жили в Калуге. Как ссорились. Как радовались рождению Матвея. Сколько событий кануло в вечность? Неужели всё это было? А сколько весёлых застолий было в этом доме? Всё это кануло в вечность. Время веселиться и время подводить итоги и платить по счетам. Смерть подошла к нашему лагерю вплотную. Нет Виктора и Нины. Нет Веры. И нас со временем тоже не будет.
-Посидим вместе, папа, - подсел ко мне Олег. - Выпьем за маму. Тётя Даша! Иди к нам! Не горюй, папа! Через год я приду из армии, и мы заживём опять вместе. За маму! Давай её никогда не забывать. Иди завтра на работу, папа! Займись делами. И тебе станет легче. Мы ещё поживем на этом свете!
- Надо сделать памятник хороший, - сказала Дарья. - Я займусь этим. Деньги у меня есть. Вот и всё пока. Учись теперь сам готовить себе еду. А если нужно, звони мне. Я всегда подъеду. Давайте ещё раз помянем Веру! А через шесть дней будет уже девять дней. Надо опять всё приготовить. Ничего! Как-нибудь справимся.
Я лёг спать. Дарья занималась делами на кухне. Олег ушёл к друзьям. Я думал, как мне жить дальше. Надо отметить девять дней, потом сорок. Потом год со дня смерти. Потом два. А что будет потом? Разве угадаешь? Сколько мне ещё жить на этом свете? Год? Три? Пять? Десять? Что-то жить мне дальше не так уж и хочется. Что я буду делать дома вечерами? Смотреть телевизор? Разговаривать по телефону? Читать книги? Или ходить по улицам? Жизнь сама всё подскажет. Раз я уж появился на этом свете, надо до конца испить свою чашу. И сладкое и горькое. Всё до конца. Надо занять себя делами. Надо сделать интересный сборник упражнений. Надо прочитать несколько детективов на немецком языке. А может, съездить за рубеж? Нет. Пока не стоит. Нельзя бросать Олега. Олег, Олег! Как мы будем с тобой жить дальше? А если ты женишься? Что тогда делать мне? И где жить? Лучше об этом раньше времени не думать. Что будет, то и будет. А завтра надо идти на работу. Что же ждёт меня в ближайшие годы?