Вечное движение часть 3

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Первого сентября я поехал на своё первое занятие в институте. Приехал пораньше. Долго смотрел на десять белоснежных колонн здания. Ждал звонка. Перед входом шумели студенты старших курсов, бросались друг к другу и делились впечатлениями о проведённых каникулах.
Я вошёл в сводчатый вестибюль здания. Напоминает вход в церковь или подземелье. Прошёл к деканату. Нашёл свою аудиторию. Увидел молодого парня и несколько девчонок. Поздоровался и сел рядом с парнем.
- Сокол! - сказал мне парень и протянул свою руку.
Я назвал свою фамилию. Потом пришёл ещё один парень. Его фамилия была Трынков. Слава Богу, что есть в группе ребята! Одному пришлось бы трудновато в женском коллективе.
Зазвенел звонок. В аудиторию вошла седая женщина. Вера Борисовна Миллер. Сначала она детально познакомилась с каждым студентом. А потом начался вводно-фонетический курс, который должен длиться пять недель. Мы старательно произносили первые звуки, а Вера Борисовна нас поправляла. У неё был великолепный слух.
Так мы проработали четыре часа. Потом была латынь. Вошёл седенький старичок и стал нас учить читать на латинском языке. Но сначала он сказал нам, что латынь - это ключ ко всем иностранным языкам в Европе. Особенно она нужна студентам, которые изучают романские языки. Но и нам она тоже нужна.
В половине восьмого вечера наши занятия закончились. В перерыве я купил два пирожка с повидлом. Но есть хотелось зверски.
Сокол жил в Перово, и мы ехали домой на одной электричке.
- Не знаю, как буду жить на стипендию, - пожаловался мне Сокол. - Жена уговорила меня учиться. Но мне неудобно сидеть у неё на шее. Надо искать где-то халтуру. Нам, ребятам, надо держаться вместе. С девчонками надо тоже поддерживать контакт. Но их больше, лучше с ними не связываться. Будущее покажет, что они за люди. Приезжай ко мне в гости, раз мы рядом живём. Мужская дружба - самое святое дело.
А вот и мои Вешняки. Я вышел на платформу. Пошёл медленно к дому. Как же я счастлив! Жизнь моя наполнена до краёв. Успевай поворачиваться.
А вот и мои окна. Яркие георгины, и золотые шары в палисаднике.
Дома я набрасываюсь на еду. И подметаю всё подряд, что мне любовно подаёт мать.
- Ну, как прошёл первый день? - спрашивает меня отец. - Всё нормально?
- Всё хорошо. Я доволен.
Я бегу к Жене. Он тоже возбуждён. И ему первый день понравился, и у них всё началось с постановки произношения.
- Надо пропустить по рюмочке за первый день занятий, - говорит довольный Женя. - Если бы не ты, я бы никогда не осмелился поступать в такой вуз. Поехали! Только вот много молоденьких ребят, и у всех родители большие начальники. Так что мне там придётся не очень уютно. Но я же фронтовик. Не пропаду!
Потом я бегу к Нине. Там уже в сборе мои друзья.
- Тебя не узнать! - говорит мне Нина. - Весь просто светишься. Поздравляю тебя с первым днём занятий!
Мы немного погуляли по улице и разошлись. Я не вытерпел и рванул к Соне. Я знал, что она ждёт меня. И не ошибся.
- Ну как? - спросила меня Соня. - Доволен? Вижу по глазам. Я очень рада за тебя.  Так всегда бывает в жизни. Сначала не везёт, а потом вдруг везёт по всем статьям. Выпить хочешь? Я хочу выпить рюмочку за начало твоих занятий.
Мы пьём с Соней портвейн.
- Пойдём пройдёмся, - предлагает Соня.
Мы ходим по валу, смотрим на далёкое Косино. Смотрим на небо, усеянное звёздами.
- Вот так и пролетает наша жизнь, - говорит Соня. - Мы всё торопим и торопим события, а жизнь летит и летит. А потом вдруг видим, что почти вся наша жизнь пролетела. Боюсь, что мы скоро расстанемся, Коля. Ты меня понимаешь? Мне надо замуж. Хочу иметь много детей. Родители, кажется, подыскали мне жениха. Женихов сейчас мало. Все мои женихи, как и мой муж, сложили свои головы на войне.
- Главное, чтобы ты была счастлива, и делай, как тебе лучше. А я не пропаду. За меня не беспокойся.
- В твоём институте так много девчат. Ты сразу найдёшь себе девушку по душе. Я уверена. Оставайся сегодня у меня. Теперь неизвестно, когда ты навестишь меня. Хорошо?
- Хорошо.
Я сидел и блаженствовал. Мне было хорошо. Всё у меня получилось. Впереди расстилается замечательная жизнь. Только жаль, что мы расстанемся с Соней. Я сильно привык к ней. Без неё мне будет трудно.
И побежали дни один за другим. Я старательно посещал занятия и готовил домашние задания. А по воскресеньям я играл в футбол.
Пригляделся к группе. Мы сразу сдружились с Соколом. С ним мне просто повезло. А Трынков был скрытный парень. Приехал он из Тбилиси. Отец его любил кочевать по стране, работая простым шофёром. Трынков был медалистом. И это было сразу видно. Все предметы ему давались легко.
И ещё было семь девчат. Все они были разные. На первый взгляд.
Пятницкая была самой шумной и энергичной. Её уже выбрали комсоргом группы. Она часто поглядывала в мою сторону. Но я не любил шумных девиц и держался от неё подальше.
Горленко была самой красивой в нашей группе. Приехала она из Ташкента. Картинно вздыхала. Чувствовалось, что она была глуповата. Говорила мало.
Щукина была сильна в немецком языке. Кто-то готовил её к поступлению в институт. Она меняла наряды ежедневно. Задавала преподавателям много вопросов. Её отец был заместителем директора одного из вузов Москвы. Мне она сразу не понравилась. Не любил я таких шустрых.
Волкова понравилась мне сразу. Она была старше всех девчонок лет на шесть. В войну и после войны работала на Центральном телеграфе. У неё была великолепная фигура. А лицо простое, усыпанное веснушками. Язык она знала слабо и старалась помалкивать.
Морозова всё время разговаривала, много рассказывала о себе, часто заразительно хохотала, а иногда плакала, когда какой-то звук немецкого языка у неё не получался.
Тихая Жаркова сидела как мышка, всего боялась, робко улыбалась и молчала. Попробуй пойми, что она за человек.
И ещё была Ветрова. Приехала она из Красноярска. Она почему-то часто бегала в комитет комсомола, выполняла там мелкие поручения. И всем в группе было ясно, что она обязательно останется после окончания вуза в Москве.
С кем бы я мог сдружиться из них? Только с Волковой. Остальные мне не по душе.
- Подальше надо держаться от них, - опять оказал мне Сокол по дороге домой. – Вести себя с ними вежливо и ровно. Нас трое, и мы не пропадём. А там будет видно. Я человек женатый и для них  неинтересен. А ты держи ухо востро. Особенно остерегайся Пятницкой. Эта кого хочешь изнасилует. Моё дело предупредить тебя как младшего товарища. И вообще никаких флиртов в своей группе. Как потом смотреть в глаза друг другу после ссоры?
Тяжело проходили семинары по основам марксизма-ленинизма. Доцент Назарова заставляла нас подробно конспектировать работы Ленина. Каждую минуту она говорила о Сталине и напоминала нам, что в декабре ему исполнится семьдесят лет. Вся страна будет отмечать этот славный юбилей.
Занятия по физкультуре проходили на стадионе “Буревестник”, рядом с академией Фрунзе.
Мы бегали вокруг стадиона. Физкультурник похвалил меня за выносливость. А потом напомнил нам, что все мы должны пройти медосмотр у институтского врача.
Я сразу приуныл. Всё может раскрыться. Что делать? Решил пока не ходить. А там будет видно. Слишком рано я стал радоваться своей учёбе. Надо как-то обойти этого врача.
И я пошёл сам. Решил, что врач ничего не заметит. Я жутко переживал. Но рассказывать всё было некому. Сокол был старше меня, а Трынкова я пока плохо знал.
- У Вас повышенное давление, - сказал врач. - В чём дело? Раньше повышалось давление?
- Не знаю. Вроде нет.
- Приходите в другой раз. С таким давлением Вас надо освобождать от физкультуры. Будьте осторожны. Вам надо избегать лишних нагрузок.
Я выскочил из кабинета. Пронесло. А что будет дальше? Господи! Как мне дальше вести себя?
Только бы она меня не запомнила. И тогда я пошлю вместо себя Трынкова. Другого выхода у меня просто нет. Но если она спросит вдруг военный билет, то тогда всё выплывет наружу. Теперь мне надо успокоиться. Надо сражаться до конца. Это же не фронт. Никто меня пока не расстреливает. Трынкову придётся всё рассказать. Но предварительно посоветуюсь с Соколом. Он - мужик мудрый. Надо немного подождать, чтобы врач меня забыла. А хитрый Трынков всё провернёт. И всё будет нормально. Закончу этот институт. Обязательно закончу!
Двадцатого сентября мне исполнилось двадцать лет. В группе я сказал об этом только Соколу. Остальных я слишком плохо знал.
Я отпросился у Веры Борисовны с последнего занятия, сказав Соколу, чтобы он не отмечал меня в журнале.
Дома был накрыт стол. Мои родители, сестра и братья с жёнами ожидали меня.  Друзья мои тоже были здесь.
Началось веселье. Я получил много подарков. Мы много пили, смеялись, потом стали петь песни. А когда мои братья ушли по домам, мы вышли на огород. С утра я натаскал туда кучу картофельной ботвы. Наш традиционный костёр заполыхал. Мы стояли вокруг, потом стали бросать в костёр картошку, а пока наша картошка поспевала, мы пили водку и портвейн. Много смеялись. Нам было хорошо. На свежем воздухе еда и спиртное быстро таяли. Я сбегал ещё раз домой за припасами. Потом подкатил бревно, на которое мы сели.
- Хорошо-то как! - проговорила радостно Нина. - Неужели нам уже по двадцать лет? Просто не верится. Впереди у нас долгая-долгая жизнь. И будет у нас ещё много радостей, но и горе, видимо, тоже не обойдёт нас. А мы вместе. Как и клялись когда-то. Будем стараться дружить и дальше.
- Всё у нас, кажется, налаживается, - сказал Игорь. - Пока мы студенты, остаёмся молодыми. Но студенческая жизнь скоро закончится. Тогда пойдёт у нас серьёзная взрослая жизнь. Будем строить коммунизм в нашей стране. Может, увидим этот коммунизм ещё при нашей жизни. Мне лично много не надо. Отдельная квартира, автомобиль, дача и двое-трое детей. Работа по душе. И так будем жить до самой смерти.
- Только о смерти не надо! - включилась в беседу Лена. - Нам ещё жить да жить!  Давайте выпьем ещё раз за нашу дружбу и за то, чтобы Коля нашёл себе поскорее свою девушку-судьбу! Верно, Коля?
- Верно, - согласился я.
Я подумал о Соне. Надо бы её сегодня навестить. Она, наверное, ждёт меня.
Мы ели печёную картошку, много смеялись. Решили побродить по нашему посёлку. Шуршал шлак под нашими ногами, когда мы шли от гаража до Рязанского шоссе и обратно.
- Мне ещё надо кое-куда забежать, - сказал я.
Меня никто не стал удерживать, и я пулей помчался к Соне. У Сони я сразу заметил, что я мог бы и не приходить. Нет былой радости. Всё куда-то улетело. Но я не стал показывать вида, что всё понял. Только не сегодня. Погуляли, и хватит. Было ясно, что мы скоро расстанемся. Ну что ж? Соне виднее. А мне надо учиться. Девушка-судьба найдётся. Только не надо жаловаться на жизнь. Надо просто всё время смотреть вперёд. Что там впереди? Что-то светлое, радостное и хорошее.
2
Первого октября была провозглашена Китайская Народная Республика. Доцент, читавший нам курс истории Германии, сказал, что это второе по важности событие после Октябрьской революции. С Великим Китаем мы теперь непобедимы. Теперь мы будем диктовать условия всему миру.
Седьмого октября образовалась Германская Демократическая Республика. Официально возникло два самостоятельных немецких государства. На факультете весь день говорили об этом историческом событии.
В группе закончился вводно-фонетический курс. Я успешно сдал зачёт по этому курсу. В группу пришли преподаватели лексики и грамматики немецкого языка. Лексику вела молодая Шмидт, а грамматику пожилая Шефер. Шмидт была строгой и серьёзной. Она мне сразу не понравилась. Но я старательно делал всё, что она задавала. А сам думал о враче, к которому надо кому-то идти. То ли мне самому? То ли Трынкову?
Трынков оказался компанейским парнем. Как-то после занятий я, Сокол и Трынков зашли в закусочную, взяли по сто пятьдесят грамм водки и по салату. Сразу пошёл хороший разговор. Добавили ещё по сто грамм. Выгребли из карманов последние рубли. Еле набрали.
Трынков переживал, что его не приняли на переводческий факультет, потому что находился во время войны несколько месяцев на оккупированной территории. Ему казалось, что на том факультете больше возможностей сделать хорошую карьеру.
- Ерунда всё это, - утешил его Сокол. - Главное - знать хорошо иностранный язык. Остальное дело наживное. Ты парень способный. Не пропадёшь. А вообще, ребята, поменьше болтайте в группе и на курсе. Среди нас есть завербованные стукачи. Откровенничать можно только со своими.
- Значит, и в нашей группе может кто-то стучать? - спросил Сокола Трынков.
- Вполне возможно. И вам могут со временем предложить. Будьте к этому готовы.
- Давайте выпьем за дружбу! - предложил я. - Нам вместе учиться пять лет. И мы должны помогать друг другу. Иначе нам будет очень трудно. А с девчатами дружба плохая.
- Хороший тост, - похвалил меня Сокол. - Молодец! С девчатами в группе будьте осторожнее. Не заводите никаких романов. Потом поссоритесь, а вам жить в одной группе. Это мой дружеский совет. Вы мне тоже помогайте, ребята, с учёбой. За войну и после войны отвык я от учёбы. Трудновато мне зубрить и конспектировать. Я бы лучше со своими ребятами на фронте в разведку сходил. Приходится перебарывать себя. Хорошо посидели. На душе стало полегче.
В октябре закончились игры по футболу в Ухтомском районе. Наша юношеская команда заняла первое место, и мы получили третий разряд по футболу.
Свиридов сказал нам, чтобы мы сразу не бросали тренировки, а делали это постепенно. Опять мы гоняли мяч. То на нашем стадионе, то в Кусковском парке.
И когда я носился по полю, то душа моя пела. Получались все удары. Лишь изредка я вспоминал об институтском враче, и настроение сразу портилось.
Перед ноябрьскими праздниками моё “Торпедо” должно было играть в финальном матче против московского “Динамо”. Кубок СССР по футболу. Это не шутка. А “Торпедо” ещё ни разу не брало кубок. Два года назад моя команда проиграла московскому “Спартаку”. Что будет теперь? Ведь “Динамо” стало чемпионом Советского Союза! Что делать мне? Матч начинался в два часа дня. На стадионе ещё не было вечернего освещения. Как мне попасть на игру? Надо пропускать занятия. Нет билета. И нет лишних денег на билет.
Всё же я решил идти на игру. Выпросил у матери денег. Пообещал вернуть. Долго толкался около станции метро. Лишних билетов не было. Неужели я не попаду на эту игру?
Какой-то парень подмигнул мне. Я пошёл за ним. Он предложил мне билет на Восточную трибуну за тройную цену. Я заплатил. Другого выхода у меня не было.
Стадион был переполнен. Он гудел от волнения. Началась игра. Сегодня “Торпедо” должно совершить подвиг. Ведь заводу исполнилось двадцать пять лет!
Но “Динамо” забивает моей команде гол. И сделал это Ильин. Что же будет дальше? Неужели моя команда проиграет? И почему Саша Пономарёв не забивает? Почему? Ведь он же великий нападающий! Наконец молодой Нечаев забивает динамовцам ответный год. Теперь полегче! Теперь можно надеяться и на победу.
Начался второй тайм. “Торпедо” пошло вперёд! Брат Александра Пономарева, Виктор, бьёт в девятку. Хомич изгибается дугой, но ничего не может сделать. Ура! “Торпедо” выигрывает.
А вот и финальный свисток судьи. Рабочие завода имени Сталина бросаются на поле и качают всех игроков. А потом моя команда во главе с тренером Масловым совершает круг почёта. Я ликовал и забыл все свои неприятности. Я знал, что буду болеть за свою команду до самого последнего часа своей жизни. Ибо моя команда - это что-то необъяснимое. Сегодня она совершила подвиг, победив чемпиона страны. Ну разве можно не любить такую команду? Это великая команда! И я люблю всех игроков. И братьев Пономарёвых, и Сочнева, и братьев Жарковых, и Гомеса-испанца, и Чайко с Соломатиным. Дорогие мои! Родные! Спасибо вам огромное! Какие же вы молодцы! Сколько счастья вы доставили сегодня болельщикам “Торпедо”! И сколько горя болельщикам “Динамо”! Такова наша жизнь. Одни радуются, а другие плачут.
Я ехал домой счастливый и умиротворённый. Что будет завтра в институте? Как-нибудь отболтаюсь. Это будет святая ложь. Вагон электрички был набит болельщиками. Шли споры. Все признавали, что “Торпедо” играло блестяще.
На другой день меня вызвали в деканат и долго ругали за прогул. Я ссылался на недомогание, на то, что в Вешняках нет поликлиники. Заместитель декана пригрозила мне, что в следующий раз я получу выговор.
Я выскочил из деканата как из бани. Строго тут с дисциплиной. Это мне урок на будущее.
Шестого ноября мы собрались на часок у Нины. Всем нам надо было рано утром ехать на демонстрацию.
- Не дают отоспаться! - жаловался Игорь. - А не придёшь, затаскают по инстанциям. Что за жизнь? Живём как рабы!
- Поменьше болтай! - сказала Лена. - Загремишь лет на восемь.
- И слова сказать нельзя, - заключил Игорь. - Даже в своей компании. Так дальше жить нельзя! Мы полностью превратимся в рабов!
- Не надо, Игорь! - попросила Нина. - Поговорим об этом в другой раз. Не будем сегодня спорить. Всё-таки завтра праздник, И очень большой. А на демонстрацию идти надо. Это же символ. Мы должны пойти первыми. Мы же самые сознательные.
Седьмого ноября ровно в восемь утра я стоял в вестибюле нашего института. Секретарь нашего курса отметил меня в своём списке. А кто не придёт, будет держать потом ответ на заседании бюро курса. Можно получить выговор по комсомольской линии.
В восемь пятнадцать мы построились в переулке. Разобрали оформление. Мне, Соколу и Трынкову досталось по красному флагу. Мы стали замерзать. Сокол подмигнул мне и Трынкову, приглашая зайти за дом.
За домом он вынул плоскую флягу и предложил сделать по глотку. И протянул нам по маленькому бутерброду с салом.
- Закусите! - сказал Сокол, - а то окосеете. - Идти нам придётся долго. Если до четырёх пройдём, то будет хорошо. Миллион человек проходит за день! Это вам не шутка. Согрелись? Потом ещё примем.
Мы шли, стояли, играли в жучка, пели песни, бежали, дрожали от холода. Около библиотеки Ленина мы допили остаток фляги. И только в половине четвёртого, с посиневшими носами, вступили на Красную площадь. Мы жадно смотрели на мавзолей, отыскивая силуэт Сталина. Но его не было в этот момент на мавзолее. Обидно. Шесть часов мы мёрзли на холодном ветру, и всё напрасно! Так хотелось посмотреть на живого Сталина.
- Быстрее проходите! - покрикивали на нас угрюмые мужчины, стоявшие между шеренгами.
И вот мы уже у Собора Василия Блаженного. На ходу сдаём наше оформление ответственному за наш курс.
Трынков идёт в своё общежитие: ему тут совсем рядом, а мы с Соколом пробираемся к метро “Дворец Советов” и едем домой.
- Отдали долг нашей партии и лично Сталину! - сказал Сокол. - А так хотелось дома поваляться в постели. Но раз надо, значит надо. Главное, что жив остался в войну. А остальное всё - не так уж важно. Ты жениться не собираешься? Хотя тебе ещё рановато. У меня жена толковая. Сейчас приеду домой, а на столе уже закусочка классная. Может, заедешь ко мне?
- В следующий раз. У меня дома вся семья собралась. Братья тоже пришли. Надо с ними посидеть.
Я всё точно угадал. Дома шло веселье. Не хватало только меня.
- Прими после демонстрации! - налил мне стопку отец. - Мать тебе холодец всю ночь варила. Закусывай, сынок!
- Сталина видел? - спросил вдруг отец.
- Не видел. Перед нами ушёл с трибуны.
- Понятно. Человеку семьдесят лет. Постой на таком ветру. А что будет со страной, если с ним что случится? Задушат нас тогда американцы. Кто его сможет заменить? Молотов? Не то. Маленков? Тоже не то. Будем надеяться, что лет десять ещё протянет.
- Что ты болтаешь! - накинулась на отца мать. - Кто ты такой? Сиди и молчи!
- Тут все свои, - сказал отец. - Уже и дома нельзя слова сказать.
Марина затянула песни, мы стали подпевать. Веселье набирало силу.
И хотя я устал, решил забежать к друзьям. Надо обменяться впечатлениями.
Я сижу со своими друзьями. Мы обсуждаем прошедшую демонстрацию. И жалуемся на холодную погоду.
- Сколько же десятилетий будут продолжаться эти демонстрации? - спросил Игорь. - Зачем всё это? Что мы демонстрируем? Лучше бы люди сидели дома и отдыхали! Тогда бы был настоящий праздник! Свою верность нашей партии мы доказали во время войны. А сейчас надо строить нормальную мирную жизнь.
- Ну и мысли у тебя! - не выдержала Лена. - Настоящий философ! Если так выразишься в своей группе, тебе сразу несдобровать. В мире такие перспективы открываются! С великим Китаем мы всех врагов победим! И всего достигнем, что задумали!
Я извинился перед друзьями и помчался к Соне. Ждёт ли она меня? Поздновато я иду к ней.
- Весь день сижу одна, - сказала мне Соня. - Пораньше не мог придти? А меня тоже приглашали в разные компании. Но я никуда не пошла. И зря так сделала. Нехорошо ты стал себя вести, Коля. Я этого, впрочем, ожидала. Учёба, друзья, а потом уже и мой черёд. Надо нам всё серьёзно обсудить. Наши пути расходятся. Побаловались, и хватит! И если ты меня не будешь заставать дома, то не обижайся. Ты понял?
- Понял, Соня. Чего же тут не понять. Ты как всегда права.
- Ладно. Давай отмечать праздник.
Мы пьём вино, слушаем концерт по радио, смотрим молча друг на друга. И я понимаю, что Соня покидает меня. С этим надо смириться. Тут ничего не поделаешь. Была Соня и нет Сони. Буду проводить своё свободное время за книгами, буду гулять. А потом встречу ту, которая станет моей женой и матерью моих детей. Только бы поскорее. Проклятая Галя! Всё сердце мне испепелила. И зачем только притворялась влюбленной? И что ей было нужно от меня? Чтобы рядом находился вздыхающий и влюблённый рыцарь? Разве поймёшь женскую душу? Свою судьбу я встречу в институте. Где-нибудь в столовой или раздевалке. Или в читальном зале. Мы только поглядим друг другу в глаза, и сразу поймём, что мы предназначены судьбой друг для друга. Я её обязательно встречу. Никуда она от меня не денется. Как же её буду называть? Разве это так важно? Мне только увидеть её глаза. А глаза - это душа человека. Не пропаду. Не для того я боролся со смертью. Дин-дон! Дин-дон! Дин-дон!
3
Дни летели и летели, я крутился как челнок: дом - институт, институт - дом.
По воскресеньям гонял мяч по заснеженному полю. Вечерами смотрел трофейные фильмы в нашем клубе за церковью. Особенно мне понравился фильм на немецком языке “Индийская гробница”.
Иногда я забегал к Соне. Но осадок после седьмого ноября остался. Прежней радости и откровенности уже не было.
  Вся страна готовилась отметить семидесятилетие товарища Сталина.
В этот день первый урок по лексике немецкого языка у нас вела Шмидт. Она произнесла по-русски краткую речь в честь Сталина и захлопала в ладоши. Мы сделали то же самое.
Доцент Назарова, которая вела семинар по основам марксизма-ленинизма, все девяносто минут говорила о великом Сталине. Мы были довольны, потому что она никого не спрашивала.
Дома я слушал по радио торжественное заседание из Большого театра. Выступали все лидеры коммунистических партий. Они говорили  на своих языках. И только Тольятти стал говорить по-русски.
Потом я забежал к Нине. Мы собрались и вместе переварили это великое событие.
- Конечно, Сталин - это великий человек! - сказала убеждённо Нина. - Выиграл такую войну. И руководит такой огромной страной. Жаль, что ему так много лет.
- Не надо столько восторженных слов, - вмешался Игорь. - Мы тут все свои. А если все его таланты преувеличены? История по достоинству оценит его заслуги. Но когда это будет?
- Ох, Игорь! - крикнула Лена. - Доиграешься ты со своими речами. Что я тогда буду делать одна?
- Я человек осторожный, - ответил Игорь. - Но в своём кругу я могу сказать всё, что думаю? Не разделяю я всех этих восторгов. Почему деревня голодает? Почему оттуда народ разбегается? Почему колхозникам паспортов не дают? Это называется свобода?
Мы молчали. Ну что ему на все это ответить? Лучше помолчать. Жаль будет, если наш Игорь загремит. Что же будет дальше в нашей стране? Что? Ведь мы хотим построить коммунизм! Как же мы его тогда сумеем построить, если в деревне такой развал?
- Я надеюсь на Сталина! - сказала убеждённо Нина. - Это такой человек, который сумеет найти выход из любого положения! Я в этом уверена!
После этих слов нам стало полегче. Молодец Нина! Немного нас успокоила.
Последние дни декабря летели стремительно. Я был похож на заведённый часовой механизм. Упражнения, лекции, семинары, латынь. И так каждый день. Часто думал о Соне. Как она там? Ждёт ли меня или уже забыла? Скоро Новый год. С кем мне его встречать? Начну дома, потом уйду к друзьям.
Тридцать первого декабря занятия закончились в половине восьмого. Все студенты ходили в деканат и просили отпустить нас с последнего урока. Но женщина-декан не отпустила. И мы послушно пошли на лекцию, посматривая на часы.
Дома я был в половине девятого.
- Садись за стол! - сказал весело отец. - Надо проводить вместе старый год. Был он не очень хороший. Но жить пока можно. А это самое главное.
Рядом сидели мать и сестрёнка Таня, которая уже ходила в третий класс.
В одиннадцать часов я уже сидел у Нины.
- Опять мы все вместе! - сказал как-то грустновато Игорь. - И это хорошо. За нашу нерушимую дружбу! И за старый год!
Потом мы слушали звон кремлёвских курантов.
- Ура! - крикнули мы.
- Пятидесятый год, - проговорила Нина. - Какой он у нас получится? Вроде, всё у нас идёт хорошо. Тьфу, тьфу, тьфу! Половина двадцатого века проходит. А впереди маячит вторая половина века. Какая она будет? Интересно. Ведь что-то новое и загадочное наступит. Так интересно жить на этом свете!
Мы послушали концерт по радио, и вышли на улицу. Перед нами сверкал освещённый посёлок. И в каждом окне переливались огнями ёлочные игрушки.
- А помните, как во время войны всё было темно? - спросила нас Лена. - Всё это уже давно позади. Господи! Как летит время!
- Да, время летит ужасно быстро, - согласилась Нина. - Так незаметно и постареем. Брр! Не хочу думать о старости. У нас пока вся жизнь впереди!
В три часа мы разошлись по домам. Мысли у меня грустные. Ладно. Как-нибудь переживём.
Первого января я не выдержал и пошёл к Соне. Мне повезло. Соня мне, вроде, обрадовалась. Мы сели за стол. И стали вести беседу о жизни. Но это уже была не одна из тех бесед, которые мы вели раньше, когда наши  глаза говорили больше слов. Теперь мы выбирали каждое слово. Многое не договаривали.
- Можно я иногда буду к тебе заходить? - спросил я вдруг Соню.
Соня молчала. Это молчание уже говорило о многом. Значит, у неё есть уже другие планы. Какие? А не всё ли равно!
- Тогда я пойду, - сказал я Соне.
Я понимал, что больше не приду к ней. Даже если буду очень пьян. Понимала ли это она? Наверное, понимала.
Соня молчала. Надо сказать друг другу какие-то значительные слова. Нельзя же просто так разбежаться.
- Я тебя никогда не забуду! - сказала мне Соня. - И желаю тебе настоящего, большого счастья! Всё у тебя будет хорошо.
- Спасибо тебе за всё! - сказал я Соне. Обнял и крепко поцеловал её в губы.
- Уходи! - прошептала Соня. - Уходи скорее!
Я молча повернулся и пошёл вниз по лестнице. Я не стал оборачиваться. Зачем? Если обернусь, то опять вернусь к ней назад. А это уже будет что-то неудобоваримое. Быстрее прочь отсюда. Прощай, Соня! И да здравствует жизнь! Не пропаду я без Сони! Как-нибудь всё образуется. Главное на данный момент - это учёба. И пройти медкомиссию у нашего институтского врача. А там мне  - море по колено. Там я преодолею все препятствия. Так хочется положить свою голову на чьё-то плечо и успокоиться, забыться. Но нет теперь такого плеча. Ничего. Дин-дон! Дин-дон! Всё у меня будет хорошо. Не поддаваться минутной слабости. Впереди ведь зачёты и экзамены. А мне нужно всё сдать хорошо, чтобы получать стипендию. А то будет совсем худо. Отцу и так тяжело со мной. Старику надо уже немного отдыхать. Ладно. Выше голову и твёрже шаг! Жизнь впереди у меня будет долгая-долгая. И всё у меня будет: и радости, и неприятности, и просто унылые и однообразные будни, похожие на смертную скуку.
Через два дня я уже сдавал экзамен по немецкому языку. Шмидт гоняла меня по всему материалу, но вынуждена была поставить мне пятёрку. Потом я сдавал историю Германии. Сдал. Потом была география Германии. Тоже сдал.
Двадцатого января я был свободен. Первую сессию я сдал. Сокол затащил меня к себе. Трынков уже укатил к себе  в Тбилиси.
Жена Сокола, Алевтина, хлопотала за столом. Сокол блаженствовал и довольно посматривал то на жену, то на меня.
- Хорошая у тебя жена, - шепнул я Соколу, когда она вышла на кухню.
- Пока не жалуюсь, - ответил Сокол. - Повезло мне с ней. В чём-то человеку должно везти. Вот учиться заставила меня. Я сильно боялся. Ну, давай за то, что сдали первую сессию!
Алевтина тоже пригубила с нами. А потом оставила нас одних.
- О жизни нашей я много думаю, - сказал мне Сокол. - Ведь мы на фронте мечтали, что всё будет в мирной жизни намного лучше и чище. Пока не получается. Живу в этой комнатушке в деревянном доме, который вот-вот развалится. А дальше что? Я тебе, Коля, сильно доверяюсь и говорю всё начистоту. Надо что-то делать в нашем государстве. А как, что, и кто? Я этого не знаю, Но душа у меня бурлит. Однажды могу не сдержаться и на том же семинаре у Назаровой всё выложить. Получу я свои восемь или десять лет. То ли останусь в живых, то ли загнусь. Некоторые мои друзья там оказались. Резали правду-матку после войны, как на передовой привыкли. И нет их с нами. Мы же революцию совершали, царя скинули, гражданскую войну выдержали, а потом и Гитлеру шею свернули! Это всё мы!  А теперь? А теперь ползаем на брюхе и славим великого Сталина. Разве он один воевал? Разве он один делал военную технику? А вся слава ему. А мы кто? Рабы? Скот?
Сокол заскрипел зубами от бешенства, я стал его успокаивать.
- Успокойся, Пётр. Не надо так себя заводить. Не ты один так думаешь. Наша жизнь не стоит на месте. Всё движется вперёд. И так вечно не будет.
- Хороший ты парень, Коля! - сказал Сокол, - и умный главное.  С тобой приятно посидеть. Давай ещё по одной пропустим! Халтуру мне надо подыскивать. Стыдно сидеть у жены на шее!
Сокол проводил меня до электрички и крепко пожал руку.
- Заезжай ко мне почаще! - сказал он. - Жене моей ты понравился.
На другой день я долго валялся в постели. На душе вдруг стало пусто. Не надо бежать в институт. Ну что ж? Встанем на лыжи и махнём в Кусковский парк. Там можно гонять сколько угодно.
А пока стал разбирать книги и тетради на своём столе. Мать поставила на стол жареную картошку, квашеную капусту, солёные огурчики.
Я пошёл к Игорю. Мне повезло. Игорь был дома. Я предложил покататься на лыжах.
- Можно, - согласился Игорь. Лена решила остаться дома и заняться домашними делами.
Мы зашли за Виктором. Он тоже с радостью пошёл с нами. Мы носимся по огромной территории Кусковского парка. На деревьях видны красные тряпочки. Тут часто проходят соревнования и проложена лыжная трасса.
Настроение у нас отличное. Домой идти совсем не хочется.
- Вечером надо собраться! - предлагает Игорь. - Приглашаю к себе. Надо отметить окончание семестра. А потом продумаем наш отдых на следующие дни.
Вечером мы сидим у Игоря. Шутим. Нам весело. Теперь можно и отдохнуть.
- Половина учёбы уже позади, - говорит Нина. - Как всё быстро летит! Даже не верится, что через два с половиной года я стану преподавать в школе. Мне так хочется дожить до начала двадцать первого века, чтобы увидеть ту жизнь! Какие тогда будут люди? Какая жизнь? Во что будут верить? И к чему стремиться? Техника тогда, видимо, будет на грани фантастики. Кое у кого уже есть маленькие телевизоры. Люди смотрят дома спектакли и кинофильмы. Это так здорово! А что станет с нашими Вешняками? Неужели Москва дошагает до нас и проглотит  эти чудесные места? Ужасно! И не будет этих пышных белых садов в мае. Не хочется в это верить. Но если это и наступит, то это будет лет через двадцать. Не раньше. А у нас будут отдельные квартиры. И телефоны. Так здорово!
- Отличная будет жизнь, - резюмирует Игорь. - Но этого мало для полного счастья. Нужно, чтобы душа у человека пела, чтобы он делал, что хотел, чтобы не боялся сказать лишнего слова. И если тогда так всё и будет, то я обеими руками за такую жизнь.
Мы пошли бродить но нашим заснеженным улицам. Постояли у станции, подошли к родной школе, смотрели на тёмные окна.
- А метро тут всё-таки будет, - сказал Виктор. - Всё дело идёт к тому. Вот будет здорово! Сел в метро, и через двадцать минут ты в центре Москвы! Красота!
На другой день мы поехали в Москву смотреть только что вышед¬ший фильм “Падение Берлина” в двух сериях.
Когда на экране появился в белом кителе Сталин, все зрители в зале стали хлопать. Почему? От восторга? Или на всякий случай?
А потом появился ужасный Гитлер. Он кривлялся, орал, визжал и с испугом глядел в потолок. Центр Берлина всё время бомбили.
- Была война, и нет войны, - сказал после Игорь. - Теперь это всё история. Мы многое видели своими глазами. И всё это уходит в далёкое прошлое. Будут ли наши люди помнить эту войну? Обидно будет, если всё позабудут.
Каникулы бежали дальше. Несколько раз я порывался забежать к Соне. Но в последнюю минуту останавливался. Нельзя проявлять такую слабость.
Я гонял на лыжах по Вязовскому полю, много читал и думал со страхом о нашем враче в медпункте. Надо посылать туда вместо себя Трынкова, пока не случилось беды.
Отец уехал в конце недели на машине в деревню, а потом в Мценск. В воскресенье вечером он привез мяса, яиц, деревенского масла, картошки. По дороге они подвозили “зайцев”. Вся эта поездка окупалась. Но мне было жалко отца. Ему приходилось тяжеловато с нами. А братья помочь не могли.
Мне подвернулся частный урок. Надо было подтянуть оболтуса из девятого класса. Я мучился с ним, но не мог понять, почему он плохо занимается. То ли туп, то ли делать ничего не хочет? Но у меня появились карманные деньги. Жить стало полегче.
По воскресеньям мы гоняли на снегу мяч. Вечерами  я захаживал в наш клуб. Каждый вечер смотрел трофейные фильмы то на немецком, то на английском языках. А на душе была пустота. Вспоминал иногда Галю. Где она теперь? Вспоминал Машу. Как она там? Надеялся встретить в электричке Ларису. Но пока она мне не встречалась. Мне нужна была девушка, с которой бы я проводил всё своё свободное время. Но пока я был один. Друзьям мешать мне не позволяла гордость. Ничего. Как-нибудь перебьюсь. Не век же я буду один? В институте много девчонок. Только что-то мне никто не нравится.  А в группе надо поддерживать дружеские и деловые отношения. Хотя Валентина мне нравилась. Только опять старше меня. Эх, жизнь! И куда ты только катишься?
Остаток каникул я катался на лыжах, играл в футбол, ходил в клуб, читал. И с нетерпением ждал начала семестра.
4
Начался второй семестр. Приветливо поздоровался с Валей Волковой. Спросил, что она делала во время каникул. Она сказала, что ездила в родную деревню. А деревня находилась за Малоярославцем. И называлась она почему-то Кобелевкой. Ну и название… Это только у нас на Руси бывает.
Я сижу рядом с Трынковым и Соколом. Девчонки как-то не очень дружественно поглядывают в нашу сторону. Между нами пролегла невидимая стена. Почему? Тут только Сокол может разобраться. Когда-нибудь он мне всё объяснит.
Мы с нетерпением ждали Веру Борисовну. Она подробно расспросила нас по-немецки о том, чем мы занимались.
Потом Шмидт стала нас поругивать, что мы во время каникул не прочитали книгу, которую она нам задавала. Я-то прочитал, но помалкивал, чтобы не подводить группу.
А потом доцент Назарова читала нам лекцию о троцкистско-бухаринском блоке. Голос её гневно звучал. Мы старательно записывали её лекцию. Все это пригодится на семинаре.
Прозвенел звонок. Половина восьмого. Конец занятиям. Теперь домой, домой!
И побежали, побежали зимние деньки. Солнце пригревало всё сильнее. Было ясно, что скоро нагрянет весна красна. А там футбол.
Пришлось мне рассказать о себе все Трынкову и просить его сходить в медкабинет. Он сходил и всё сделал за меня. Врач его быстро послушала и поставила галочку: годен к занятиям по физкультуре.
Я не мог просто так пережить это событие. Я, Трынков и Сокол сидим опять в нашей закусочной-пивной и блаженствуем.
Перед нами по сто пятьдесят граммов водки, по порции котлет с картошкой и винегрет. Рядом стоят кружки пива. Всё как полагается.
- За дружбу! - говорю я, и мы опрокидываем наши стаканы. Водка бьёт в голову.
- Хорошо! - говорит довольный Сокол. - Люблю посидеть в хорошей компании! Закуски маловато, ребята! Смотрите, не опьянейте.
И потёк наш разговор обо всём на свете. Говорили о женщинах, о любви, о нашей учёбе, о событиях в мире, о том, нападёт ли на нас Америка или мы сами шуганём их как следует. Но мы ещё не обсудили и половины тем, а закуска кончилась, и стаканы наши были пусты.
- Что будем делать дальше? - спросил Сокол на правах старшего. - По домам? Или как?
- Можно бы пропустить ещё грамм по сто, - предложил я неуверенно. Хватит ли денег у меня?
- Хорошая мысль, - одобрил мои слова Сокол. - Денег мы всегда добавим. Заказываем ещё по сто пятьдесят или по сто?
- Лучше по сто, - говорит Трынков. - Нам ведь ещё до дома добираться. А вдруг по дороге развезёт? И закусить надо хорошо.
Мы заказываем по сто грамм, по винегрету, по холодцу с горчицей и по котлете. И ещё по кружке пива.
- Хорошо! - повторяет Сокол. - Хорошо сидим, ребята! Боялся я, что окажусь один среди девчат. А Бог послал мне вас. Выпьем за то, чтобы всё у нас было хорошо! И чтобы мы всегда помогали друг другу!
Водка пошла хорошо. Быстро уничтожаем закуску. Допиваем наше пиво. Пора и по домам.
Трынков побрёл в своё общежитие, а мы с Соколом пошли к метро.
Мы старательно шли мимо контролера, и она, кажется, ничего не заметила.
В электричке мы толкаем друг друга в бок, чтобы не заснуть. Сокол выходит в Перово, а я еду до своих Вешняков. Сейчас бы к Соне заглянуть. Да нельзя. Была Соня, и нет Сони. Ничего. У меня ещё всё впереди.
Наступил апрель. Снег растаял, и земля стала быстро подсыхать. Теперь я метался между институтом и футбольным полем, где тренировались обе наши команды.
В институте стали помногу задавать. Когда спать? Когда делать уроки? Особенно много времени отнимали семинары по основам марксизма-ленинизма. Приходилось много готовиться к каждому семинару. Мы стали применять наши хитрости. Назарова любила порассуждать. Значит, ей можно задавать иногда всякие вопросы. Лишь бы она говорила сама и поменьше спрашивала нас.
- А когда в нашей стране наступит коммунизм? - спросил Назарову Трынков. Он невинно и преданно смотрел на Назарову и всем своим видом показывал, как ему хочется пожить при коммунизме.
- Надо хорошо читать выступление товарища Сталина девятого февраля сорок шестого года перед избирателями округа, - ответила Назарова. - В этой речи товарищ Сталин назвал цифры, которых мы должны достигнуть, чтобы построить коммунизм в нашей стране. Нужно добывать много угля, нефти, электроэнергии.
- А когда это примерно будет? - не унимался Трынков.
- Лет двадцать уйдет, тогда можно говорить о наступлении коммунизма. К году восьмидесятому коммунизм в нашей стране обязательно будет. Весь транспорт будет бесплатным. Люди будут работать только для души. Часа по четыре в день. А остальное время будут развивать свои способности в других сферах. Так что ваше поколение наверняка будет жить при коммунизме! Вы понимаете, какое это счастье? И как надо за него бороться? И как надо любить товарища Сталина, который делает всё, чтобы мы жили в этом обществе? Сейчас весь мир затаил дыхание и смотрит, как мы первые в мире строим это общество. Все трудящиеся мира мысленно с нами. И никто не сможет нам помешать. Гитлер пытался, но вы видели, чем всё это закончилось. Вот такие дела, дорогие мои. Какой там у нас следующий вопрос? Кто хочет отвечать? Пожалуйста!
- А как же капиталистическое окружение? - спросил кто-то Назарову, - Они ведь могут на нас напасть и помешать строить коммунизм?
- Правильный вопрос! - оживилась Назарова. - Вот для этого мы и бросаем большие деньги на нашу армию, на самое современное оружие. Чтобы никто не осмелился помешать нам построить то общество, о котором мечтало человечество две тысячи лет! И мы обязательно построим коммунистическое общество. Всё человечество пойдёт по нашему пути, и во всём мире будет коммунизм!
Я верил и одновременно не очень верил Назаровой. Уж больно у неё всё просто получается. Не верилось, что не будет денег. Что от каждого по способностям и каждому по потребностям. Пять лет прошло после войны, а нашу жизнь нельзя назвать даже приличной. Отец получает нищенскую зарплату, а я мизерную стипендию. И в деревне происходит что-то не то. Народ из деревни бежит. Кто же будет выращивать хлеб? Машины? Но они не смогут работать без людей. Приукрашивает всё наша Назарова. Ей за это деньги платят. Но и воодушевить молодежь тоже надо. Человеку надо всегда на что-то надеяться. А жить без всякой надежды тоже плохо.
Первого мая я вскочил в шесть утра, чтобы быть в здании института в восемь.
Стояла великолепная погода.
В вестибюле института я отметился у нашего секретаря курсового бюро комсомола. Поздоровался со своей группой. Подошли Сокол и Трынков.
Мы получили по красному флагу и заняли место в своей шеренге.
- Сегодня идти будем долго, - сказал Сокол. - Погода тёплая, народу пришло много.
Мы стоим в нашем переулке, потом нас выпускают на Кропоткинскую улицу. Мы долго стоим у станции метро “Дворец Советов”, где ещё до войны начали строить этот дворец, но почему-то всё потом забросили.
Только в три часа мы приблизились к Манежу. И тут мы уже не шли, а ползли.
Мы на Красной площади. Уже четыре часа дня. Но Сталина на мавзолее нет. Ушёл. Обидно. Ничего. Увидим в следующий раз.
- Надо бы принять по сто грамм, - предлагает Сокол.
- Не могу, - оправдываюсь я. - Завтра игра.
- Брось выпендриваться! - сказал мне Сокол. - Ты же не на первенство страны играешь! А пропустить сто грамм ты всегда сможешь. Пошли в пивную.
Я понял, что нельзя мне откалываться от таких друзей. Мы сидим в пивной. Народу мало. Все сидят дома иди возвращаются с демонстрации. Мы заказываем по сто грамм водки и закуску.
- Устал, - жалуется Сокол. - Надо немного придти в себя. А дома уже приму как следует. Жена ждёт не дождется. Ну что? За нашу дружбу!
Мы выпиваем свои сто грамм и набрасываемся на закуску.
- Жаль, что не видели Сталина, - вздыхает Трынков. - Так хочется посмотреть на него. Не повезло.
- Ещё насмотришься, - успокаивает его Сокол. - Каждый год будем два раза топать. Не горюй. Да и на что тебе Сталин? Человек как человек. Разве в нём дело?
- Впереди два трудных месяца, - говорит Трынков. - Придётся зубрить день и ночь. Иначе останешься без стипендии.
- Теперь можно по домам, - говорит Сокол. - Отметили чуть-чуть, и хватит. Завтра буду спать и пить. Надо немного отдохнуть.
Через час я уже вхожу к себе домой. Отец сидит один за столом.
Мы выпиваем с отцом. Ему я не могу отказать. А потом валюсь на постель. Только теперь я понимаю, как сильно устал. Как же я завтра буду играть?
Вечером ко мне заходит Игорь и тащит меня к себе. Там собрались мои друзья. Мы обсуждаем демонстрацию. А потом гуляем по нашему посёлку. Но быстро расходимся. Ноги еле идут после такой демонстрации.
На другой день в Люберцах мы играем полчаса с одной из команд района и побеждаем. Я еле бегал. Дома сразу упал на кровать.
На другой день я уже на занятиях. Начинаются контрольные и зачётные работы. А у меня тренировки. Как же я всё это совмещу? Надо совместить.
Девятого мая, во вторник, мы празднуем у Нины пятую годовщину со дня Победы. Рабочий день. В газетах этому дню посвящены передовые статьи. И всё. Страна работает как в войну. Может, так и надо?
- Пять лет пролетело! - говорит Игорь. - А жизнь наша идёт себе вперёд. А куда она идёт? Кто это может знать? Всё, вроде, тихо и спокойно. Не нравится мне такая тихая жизнь. Неужели так тихо и буднично пройдёт вся наша жизнь? Не хочется в такое верить. Выиграли такую войну, а вся страна работает. Жаль.
Мы идём на улицу и следуем нашим привычным маршрутом к станции, а потом к школе. Идём вдоль Рязанского шоссе и сворачиваем в наш посёлок.
- Редко мы стали встречаться, - жалуется Виктор. - Разные институты, разное расписание. Как бы нам вообще не разбежаться?
- Не разбежимся, - успокаивает Виктора Игорь. - Пока вместе. А после окончания вуза всё может быть. Могут послать в самые разные края. Но мы же семейные люди. Должны остаться в Москве.
- А я надеюсь поработать в нашей школе, - говорит Нина. - Уверена, что так и будет. Многие теперь бояться идти в школу. А я не боюсь. Жизнь наша потихоньку уплывает. Не успеем оглянуться, как состаримся. Так хочется дожить до двухтысячного года. Что там нас ожидает? Полный коммунизм? Или страшная война с капиталистами? Не дай Бог!
- Не надо думать нам о старости, - вмешивается Лена, - Мы молоды и должны наслаждаться нашей жизнью. Вот когда нам стукнет по пятьдесят лет, тогда будем и говорить о нашей старости. Впереди у нас светлое будущее. Живём нормально и не голодаем, как в войну. Надо думать о хорошем. Я после института пойду работать в больницу. Хочу стать хирургом и спасать людей. Приложу все силы, чтобы стать хорошим хирургом!
- А я всё пытаюсь угадать, - говорит Виктор, - что мы будем делать после института.
- Без работы не останемся, - говорит Игорь, - До меня дошли слухи, что у нас создаётся специальный факультет. Вот бы попасть на него! Стипендия там будет большая. И дела будут интересные. Ладно. Отметили день Победы, и слава Богу! Надеюсь, что в будущем мы этот день будем отмечать торжественнее. Когда наша страна окрепнет, и люди станут жить получше. Но мы с вами будем всегда отмечать этот день. Он для нас - святой.
5
Побежали чудные майские дни. Каждое воскресенье я выступал за свою команду. И забивал голы. Мой авторитет в команде вырос. Если бы не заболел в сорок шестом году, то играл бы на первенство области. Или республики. Если бы…
Но приближались экзамены. К ним надо готовиться. В начале июня я сдаю экзамен по практике немецкого языка. До экзамена мы писали письменную работу.
Шмидт долго гоняла меня. Посмотрела мою письменную работу. Две ошибки.
- Ставлю Вам “хорошо”, - говорит мне Шмидт. - И хочу Вас серьёзно предупредить. Весь год Вы ехали на старых знаниях. Так дальше дело не пойдёт. Вы покатитесь вниз. Бросайте Ваш футбол. Он мешает Вам серьёзно заниматься. Не обижайтесь на меня. Я хочу, чтобы Вы хорошо знали немецкий язык.
Я был убит и раздавлен. Самое обидное было в том, что Шмидт говорила мне правду. Отвечал я чуть выше четвёрки. Но пятёрки не было. Как это так у меня получилось? Как я докатился до этого? Как не заметил, что стал буксовать на одном месте? Позор! Надо мне перестраиваться. Зачем же я поступал в этот институт? Дурак я после всего этого!
По дороге я думал, что буду делать летом. Придётся заняться самому немецким языком. Прочитать несколько книг. Порыться в словарях. Заняться обратным переводом. Почаще встречаться с Женей и разговаривать с ним по-немецки. Этого больше не повторится в моей жизни!
Захотелось посидеть вместе с симпатичной девушкой и забыться. Но пока я один. Растерял я своих девушек. Это тоже плохо.
Каждый день я сидел в читальном зале и готовился к другим экзаменам. По воскресеньям играл в футбол.
Свиридов два раза ставил меня за мужскую команду, когда кто-то болел. Я и там хорошо играл.
Но вечерами мне становилось тяжело. Я бродил перед сном один по нашему посёлку. И не находил себе места. Надо искать себе девушку. Так я просто пропаду.
Я подумал о Вале Волковой. Это как раз то, что мне сейчас надо. Может, что и получится?
На другой день я увидел Волкову в читальном зале. На ловца и зверь бежит.
- Привет, - сказал я Волковой. - Как дела, Валя?
- Готовлюсь к экзамену по основам марксизма-ленинизма. А ты?
- Будем вместе готовиться. Ты не возражаешь?
- Вместе будет веселее.
Потом мы пообедали в нашей столовой. Вместе вышли из института.
- Что-то домой ехать не хочется, - сказал я. - Тоска меня заела дома.
- Поедем ко мне, - пригласила меня Волкова. - Посмотришь, как я живу.
Жила Волкова на станции Лось в бараке. Но у неё была своя комната. По дороге я купил вина. И остался у неё ночевать.
Двадцать пятого июня началась война в Корее. Северная Корея успешно продвигалась на юг, занимая Южную Корею. Мне было непонятно, почему эта война вообще началась. Но ясно было одно: Северной Корее помогали мы, а Южной Корее - американцы. А если мы столкнёмся там лоб в лоб с Америкой? Тогда начнётся третья мировая война? Не дай Бог! Тогда в ход пойдут атомные бомбы!
Тридцатого июня я сдал последний экзамен за первый курс. Если бы не четвёрка по немецкому языку, то у меня была бы повышенная стипендия. Пожадничала Шмидт. Могла бы и пятёрочку натянуть.
В институтском киоске я купил несколько книг на немецком языке. Буду читать эти книги, и выписывать все незнакомые слова и выражения. Буду играть в футбол, буду навещать свою Валюшу.
Вечером я был у Нины. Она собиралась с Виктором в Плёс. Подошёл Игорь с Леной.
Мы вышли на улицу. Идём через кладбище к станции. Подходим к нашей школе.
- Как бы не разгорелась эта война в Корее, - сокрушается Нина. - Неужели начнётся третья мировая война?
- Наши постараются туда прямо не вмешиваться, - сказал Игорь. - Нам сейчас не до войны. В деревне дела идут плохо. Хозяйство после войны ещё толком не восстановили. Куда нам воевать? Народ живёт неважно.
- Первая половина двадцатого века заканчивается, - говорит Нина. - Уже две больших войны было. Мы развернули борьбу за мир. Это правильно. Нам нужен мир. Хватит нам этих войн.
Я стою около своего дома. Странная грусть охватывает меня. Что будет со мной после окончания института? Неужели всю жизнь проработаю в школе? И ничего интересного не увижу? Кроме учеников и тетрадей. Ужасно. Надо будет прорваться в Германию или в Австрию. Посмотреть как следует на другую жизнь. И вообще надо посмотреть на белый свет. Только учиться мне надо как следует. А то футбол занял в моей душе половину места. Правильно ли это? Но футбол лечит меня от моей болезни. Он вентилирует мои лёгкие. Когда я ношусь по полю, то я чувствую себя гигантом. Это так здорово! Только вот война в Корее не даёт мне покоя. А если мы столкнёмся там с американцами? Тогда будет что-то страшное. Сталин не допустит этого. Все знают, что это гений. Он смотрит на десять ходов вперёд. Со Сталиным мы никогда не пропадём. И обязательно построим коммунизм в нашей стране. Только бы он жил подольше. Ещё бы лет двадцать. Или тридцать. У меня всё будет хорошо. Только бы институтский врач не дёргала больше меня. Главная опасность исходит от неё. Ничего. В крайнем случае покаюсь. Я же не вор и не жулик. Я только учусь. Мой пневмоторакс скоро будет распущен. Осталось совсем немного. В сентябре мне будет уже двадцать один. Мама родная! Уже пошло на третий десяток. Но пока я ещё молодой. Жизнь будет у меня долгая-долгая. И увижу я много прекрасного и чудесного. Иначе не стоит жить на этом свете.
Наступили летние каникулы. С утра я занимался немецким языком. На столе у меня стояло два ящичка, куда я клал нарезанные мной бумажные карточки. В одном ящике лежали крылатые выражения, во втором, - трудные глаголы и существительные. И если я это трудное слово находил в книге, то писал на карточку всё предложение, чтобы слово высвечивало в контексте. Эта работа меня увлекала, я уделял ей по три - четыре часа ежедневно.
Я читал роман Анны Зегерс “Седьмой крест”. Книга была довольно трудная, но я читал её с удовольствием. Одновременно восхищался писательским талантом этой женщины. Какая мощь! Какое проникновение в психологию своих героев!
После обеда я занимался с учеником, который был так туп, что деньги за урок давались мне потом и кровью.
Вечером ехал к своей Валюше. Она работала на телеграфе, куда её взяли на лето по старой памяти.
Иногда я разговаривал с Валей по-немецки, поправлял её. Она краснела, но говорила со мной.
- Из тебя получится хороший преподаватель, - сказала мне Валя. - Подумай об этом. Не кидайся в переводчики. Там ты просто зачахнешь. Ты можешь потом написать диссертацию, и преподавать в языковом вузе. У тебя педагогический талант.
- Спасибо, Валя!
- Девчонки в группе посматривают на тебя. Правда, ты на них ноль внимания. Мне это в тебе очень понравилось. А то некоторые ребята распустят перья как молодые петухи. Хорошо, что ты знаешь себе цену. Ты мне сразу в группе понравился.
- А почему ты не вышла замуж? - спросил я Валю. - Такая видная девица, и одна?
- Парень, которого я очень любила, погиб в самом конце войны. А отбивать женатых мужиков я не хочу. Не та у меня закваска, наверное, останусь одиночкой. Буду сама себе хозяйка, А может, ты женишься на мне. Женишься?
- Не знаю, - промямлил я. - Говорить об этом пока рано.
- Это я нарочно сказала, - успокоила меня Валя. - Глупенький. Я на шесть лет старше тебя. Я понимаю, что наш брак не имеет перспективы. Я на это никогда не пойду. Для этого я слишком гордая. Но мне с тобой хорошо. Мы должны во всём помогать друг другу.
- Приезжай в Вешняки. В Кусково на лодке покатаемся. Приезжай!
В субботу Валя приехала в Вешняки. И мы сразу пошли в Кусково. Там взяли лодку.
Я грёб. Валя раскрыла свою сумку, вытащила бутерброды и бутылку вина. Я слегка шевелил вёслами. Откуда-то доносилась симфоническая музыка. Мы пили вино, закусывали бутербродами и смотрели друг на друга.
- А тут хорошо, - сказала Валя. - Молодец, что пригласил меня сюда.
Вдруг я вспомнил сорок второй год. Господи! Ведь это было всего восемь лет назад! Где тот Виктор Комаров, с которым мы разговаривали тогда на берегу пруда? Жив ли он? Ведь он тогда говорил, что живёт на Красносельской улице. Надо попросить Анурова. Чтобы он расспросил местных ребят. Может, этот Виктор Комаров вернулся живым? Надо обязательно узнать. Мне тот разговор запал в душу, и я не могу забыть лицо Комарова.
А пока я грёб потихоньку, и наша лодка тихо скользила по глади пруда. Летит наша жизнь. И будет так же стоять на берегу этот загадочный и молчаливый дворец. И будет шуметь и суетиться вокруг пруда народ. И продолжаться это будет долго-долго. Не меньше тысячи лет. А может быть, и больше.
А потом я достал книгу Гёте на немецком языке “Страдания молодого Вертера”, и стал вслух читать Вале. Она слушала и вздыхала.
- Хорошо-то как тут, - сказала она наконец. - Просто рай. В хорошем месте ты живешь.
- Ты ещё не была в Косино и в Кузьминках. - Там тоже здорово. И вообще нет лучше места на земле, чем наше Подмосковье. Мы просто плохо ещё знаем наши места. А им цены нет. После окончания института я исхожу пешком всю нашу подмосковную землю. Буду ночевать под открытым небом, сидеть у костра и смотреть на далёкие звёзды. Будем ходить с тобой вместе.
- Не будем мы с тобой ходить вместе, - ответила мне Валя. - С тобой будет ходить какая-нибудь другая краля. Ты мне голову не морочь, Коля. Не надо. Я уже не маленькая. Договорились?
- Договорились, Валя. Только грустно всё это.
- Что поделаешь. Вся наша жизнь, в сущности, грустная вещь. Человек рождается и рано или поздно вдруг осознаёт, что он только гость на этой земле. Это же ужасно. Тут можно позавидовать птичкам и всяким зверькам, которые, видимо, об этом просто не догадываются. Ладно! Не будем говорить о грустном. Будем наслаждаться этой красотой и нашей молодостью. Надо гулять пока гуляется!
Я продолжал читать “Страдания молодого Вертера”, а Валя всё вздыхала.
- Спасибо тебе за эту поездку, - сказала мне Валя, когда мы пошли на станцию.
- Может, зайдешь ко мне? - предложил я робко. - Посмотришь, как я живу.
- Чтобы пугать твою мать? Не стоит этого делать.
Я проводил Валю до Казанского вокзала и поехал домой. По дороге думал о ней. Хороший она человек. Только сколько времени мы пробудем вместе? Лучше не загадывать. Что будет, то и будет.
6
Лето выдалось дождливым. Два раза в неделю я тренировался на нашем футбольном поле. По утрам занимался немецким языком. Через день занимался со своим тупым учеником. Навещал свою Валюшу.
Отец мой опять каждую пятницу уезжал на машине на Мценский базар, потом заезжал в деревню. Все эти поездки были незаконные. Но куда деваться? На скудную зарплату не прожить.
- Как бы в нашей группе девчонки не догадались о наших отношениях, - опасалась Валя. - Ты в аудитории рядом со мной не садись! И не разговаривай со мной. И даже не здоровайся. Если они догадаются, то они меня просто съедят с потрохами! Ты понял?
- Понял, Валя. Всё понял. Не бойся. Москва - это огромное море домов, и в этих домах миллионы людей. Никто нас не увидит и ничего не узнает. Будь спокойна.
Я занимался с Валей немецким языком. Давал ей переводы. Разговаривал с ней по-немецки. Всё у нас шло хорошо.
В один из дней мы с Игорем отправились в Кузьминки. Захотелось нам побродить по парку, покататься на лодке, вспомнить военные годы.
Снова мы полюбовались железными львами и конями. Послушали на плотине шум падающей воды. Я заглянул на могилу Веры Ивановны. Господи! Как летит время!
Потом мы долго плавали на лодке и говорили, говорили. Обо всём на свете.
Я вдруг вспомнил о Ларисе. Всего два года назад я ходил сюда, чтобы увидеть её сияющие и влюблённые глаза. Моя душа тоже трепетала и надеялась на большое счастье. Только где это счастье? Все куда-то испарилось как дым, как лёгкое дуновение ветерка. И ни боли, ни грусти, ни сожаления в моей душе. Ладно, не стоит растравлять себе душу. Ещё будут у меня девушки. Не пропаду, пока молодой.
- Половина двадцатого столетия прошло, - рассуждал Игорь, тихонько перебирая вёсла. - Сколько страшных событий прокатилось по нашей стране? Две мировые войны, гражданская, финская, Халхин-Гол, два голода, аресты в тридцать седьмом году. А что впереди нас ждёт? Неужели опять страдания и лишения? Так мы не выдержим и погибнем. Кончать надо с этими войнами. Хорошо, что наша страна возглавляет борьбу за мир. Мы обязательно должны многое сделать в стране. Чтобы люди, наконец, зажили по-человечески! Жизнь-то наша проходит незаметно! И если у меня родится сын, то я не хочу, чтобы он сгинул в какой-нибудь войне. Самому мне хочется совершить что-то великое и принести пользу своей Родине. Иначе зачем я родился на этот свет? А родился я на этот свет, чтобы передать эстафету жизни дальше, сделать что-то большое на своём месте и насладиться жизнью, раз уж я появился на этом свете. Мать у меня совсем плоха. Опять лежит в больнице. Духом совсем упала и жить не хочет. Отец во многом виноват. Но я не хочу винить только его. Батя, правда, пишет мне письма очень редко. Иногда так хочется посидеть с ним за бутылкой, обсудить все наболевшие вопросы. Я сильно завидую тебе, Коля. Хотя у тебя отец не очень образованный, но жизнь понимает здорово. Цени его.
- Я и ценю. Мне повезло с родителями. Мать утром иногда последнюю пятёрку отдает мне на обед в институте. Бьётся из последних сил, чтобы дать мне образование. Не дождусь, когда буду сам зарабатывать деньги. Тогда я окружу моих родителей заботой и вниманием.
- Тебе надо найти хорошую девушку, - сказал вдруг Игорь. - Бери пример с нас и налаживай свою личную жизнь.
 - Галя меня сильно подрубила. До сих пор не могу толком придти в себя. И забыть её до конца тоже не могу. Больше всего меня убивает женское коварство. Так клялась мне в любви, такие планы строила со мной на будущее, а в результате сплошной обман. Я бы её повесил, будь моя воля.
- Бросать тебе надо твой футбол, - посоветовал мне Игорь. - Он слишком много места стал занимать в твоей жизни. У тебя же трудная учёба. Всё равно мастером спорта со своим здоровьем ты не станешь.
- Ничего ты не понимаешь в этом деле, Игорь! Футбол для меня - большая отдушина в жизни. Футбол заставил меня поверить в то, что я здоровый человек! Футбол - это сплошная поэзия! Представь себе зелёное поле, голубое небо, возбуждённые зрители, а на поле идёт настоящее сражение двух противников! И побеждает тот, кто сильнее, кто хитрее, кто хочет победить. Футбол - это модель нашей жизни. Он воспитывает в человеке характер! А сколько радости и огорчений он даёт зрителям? Недаром футбол любят во всём мире. К сожалению, кроме Северной Америки. Оставить мне футбол рано или поздно всё равно придётся. За наш район я ещё могу побегать и поиграть. Но я всю жизнь буду верен футболу. Он вернул меня к жизни, сделал меня здоровым. Жаль, что ты этого не можешь понять.
- Ты как поэт защищаешь свой футбол. Тогда играй, раз такое дело. Ладно. Доставай из сумки пиво и бутерброды. Хорошо-то как! Никто нам не мешает. Хорошее это дело - летние каникулы. Когда мы ещё разок выберемся сюда? Скучновато без Нины и Виктора. Но ничего. Дождёмся. Замучили эти дожди. Вон опять наплывают тучи. И что за лето в этом году? Урожая в стране не соберём при такой погоде!
Закончился август. А дожди всё лили и лили. Первого сентября вдруг установилась хорошая погода. Я вошёл в институт уже как полноправный старожил. Я знал все переходы и закоулки в нашем старинном здании. Здесь всегда можно было найти уютный уголок, чтобы повторить учебный материал или объясниться в любви красивой студентке. Здесь я был дома. Здесь было много знакомых и здесь никогда не было скучно.
Я поздоровался с группой и сразу подсел к Соколу и Трынкову. Девчонки зыркнули недовольно в мою сторону и продолжали обсуждать летние каникулы.
В этот момент в аудиторию вошла новая преподавательница лексики Кузьмина. Она прекрасно говорила по-немецки. И сразу предложила написать нам сочинение на тему “Мои летние каникулы”. Мы заскрипели перьями. Я решил написать без единой ошибки. Вспоминал интересные выражения. Писал очень внимательно. О футболе я решил не писать. Хватит с меня упрёков со стороны Шмидт. Она у нас не будет больше работать. И слава Богу!
В сторону Вали Волковой я старался не смотреть. Чтобы не смущать и не пугать её. Что бы я делал без моей Валюши? Сам господь Бог послал её мне в утешение. А ведь придёт день, я влюблюсь в молоденькую девчонку, и мне придётся тогда туго. Если Валя устроит мне прощальный концерт. Ладно. Не стоит пока загадывать.
А потом была лекция Назаровой. Мы продолжали изучать основы марксизма-ленинизма. Последний год. В каждом предложении Назарова упоминала имя Сталина. Опять громила Троцкого, Бухарина, Каменева, Зиновьева и Рыкова. Мы старательно писали всё, что она нам говорила. Пригодится на семинаре, и на экзамене. Мы знали, что Назарова не любила вопросов. Она почему-то в каждом нашем вопросе видела подвох, подкоп под Советскую власть.
Потом пришёл наш усатый латинист и гонял нас по этому предмету. Зимой мы будем сдавать экзамен по латыни. Господи! И за что нам такая мука? Ведь язык-то мёртвый! Мы не научные работники. Старичок всё же давил и давил на нас, и мы всё это терпели. Бог терпел и нам велел!
Рядом со мной крутилась Пятницкая. Летом я получил от неё открытку с приглашением на день рождения. Но я не поехал к ней.
- Почему не приехал? - спросила Пятницкая.
- Денег на подарок не было, а без подарка ехать неудобно.
- Ну и зря. Я так тебя ждала! У нас было очень весело. Я на тебя обиделась. Ты очень гордый и сильно зазнаёшься.
- Это тебе кажется. Я прост как правда. Ещё погуляем вместе. Учиться вместе целых четыре года. Не горюй.
- Всё шутишь. Группу надо сплачивать. Закончим институт, и вспомнить будет нечего. Разбежимся в разные стороны. Так нельзя, Коля. Я хочу тебя привлечь к работе в курсовом бюро. Нам там парни нужны, чтобы вести спортивную работу.
- Пока не надо! - взмолился я. - Я ещё не втянулся в учёбу. Лучше попозже.
А сам подумал о нашем враче. Не дай Бог, опять вызовет? Что я там буду ей мямлить? Придётся во всем сознаваться и надеяться на её доброту. Поскорее бы это только было. Ходить под такой пыткой стало тяжело. Но рано или поздно это всё равно случится.
В воскресенье я опять играл в футбол. В конце игры я почувствовал, как у меня стало покалывать сердце. В чём дело? Что это такое? Пройдёт.
Но и в следующее воскресенье я опять заметил, что сердце у меня начинает ныть, как только я начинаю быстро бежать. Вот это да! Добегался! Значит, я перегрузил своё сердце. Но матч этот был уже последний в нашем чемпионате. Только на надо сильно переживать. Поболит и пройдёт. Мало ли что бывает.
Наступил мой день рождения. Мне исполнился двадцать один год. Я пригласил Сокола и Трынкова.
Пришли мои братья с жёнами. Отец сидит в центре стола. Стол уставлен спиртным и закусками. Хорошо!
Потом мы пошли на наш огород и развели огромный костёр. Пекли картошку, и пили под эту картошку на свежем воздухе. Мне не хватало Вали. Но к ней я поеду завтра. И мы отметим мой день рождения наедине ещё раз.
Всей компанией мы проводили Сокола и Трынкова до станции, а потом стали кружить по нашему посёлку. Как всегда постояли у нашей школы.
Потом я долго сидел за домом на лавочке и думал о своей жизни. Летят мои годы. И ничем их не остановишь. В Корее полыхает непонятная война. Северная Корея в глухой обороне. Кажется, наши лётчики там тоже воюют. Китайцы тоже помогают северным корейцам. Но война не захватила нашу страну. И это очень хорошо.
На другой день я уже сидел у моей Валюши. Мы пили вино, шутили, много смеялись.
- Я очень с тобой счастлива, - сказала мне Валя. - А ты?
- Мне тоже хорошо.
- Будем жить одним днём, - сказала Валя. - О разлуке пока думать не будем.
Сердце моё иногда покалывало. Я сказал об этом моей Соколовской. Она послушала меня и сказала, что сердце моё работает нормально. Это, видимо, обычный невроз сердца. Посоветовала мне попить валерьяновых капель. Я успокоился.
Не знал я тогда, что не надо мне было резко прекращать тренировки и игры в футбол. Свиридов нам ничего не сказал. Почему-то мы больше не собирались около гаража и не гоняли футбольный мяч.
Кузьмина меня всё время нахваливала. Я был рад. Не пропали даром мои труды летом. Я занимался ещё больше.
Боли в сердце стали постепенно затихать. Да я и не старался обращать внимания на эти боли. Было просто не до них. С утра я мчался в институт. А возвращался уже вечером. Только иногда удавалось прогуляться перед сном.
До поздней ночи я готовился к занятиям. Особенно много задавала Назарова. Мы её побаивались. Поставит на экзамене тройку -  и прощай стипендия! А мне без стипендии не прожить. Да и перед родителями стыдно.
Дни бежали и бежали. Заканчивался октябрь. Так и вся жизнь может пролететь незаметно. А может, это и хорошо! Жить легко, как ветер, и ни о чем не думать.
7
Этот день я не забуду никогда.
Меня вызвали к врачу. Сидя в очереди, я дрожал и трепетал. Что будет?
- В чём дело? - спросила меня врач. - По физкультуре Вы у меня полностью здоровы, а от военной службы освобождены. Раскройте мне этот секрет?
Я молчал. Язык прилип у меня к нёбу. Мне стало страшно.
- Рассказывайте все начистоту! - приказала мне женщина-врач.
И я стал рассказывать по порядку. Только Трынкова не выдал. Зачем ему страдать из-за меня? Неужели меня теперь отчислят? Я этого не переживу!
- А как Вы учитесь? - спросила меня врач.
- Учусь почти на все пятёрки. Ни одного занятия не пропустил, и не болел.
- Понятно. Что же мне с Вами теперь делать? Если всё рассказать декану, то у Вас могут быть неприятности.
- Не губите меня! - попросил я. - Учёба для меня - это вся жизнь. И я не знаю, что я тогда буду делать, если меня отчислят.
- Я переведу Вас в третью медицинскую группу.
- А что это значит?
- А это значит, что никто ничего не узнает, и Вы будете заниматься по облегчённой программе. Это, видимо, самый лучший выход из данной ситуации. Идите, Лугин, учитесь на “отлично” и помните мою доброту!
- Вы замечательный человек! - сказал я врачу. - Я буду вспоминать о Вас всю мою жизнь! Вы просто спасли меня!
Женщина рассмеялась. И долго смотрела на меня, пока я одевался.
- Если бы все люди у нас были такие как Вы, то мы давно бы построили коммунизм! - добавил я на прощание.
Я вышел в коридор и долго стоял в коридоре. На душе было тихо, спокойно и торжественно. Слава Богу! Теперь я могу спокойно заниматься дальше. Теперь я не буду озираться и пугаться каждого вызова в деканат. Теперь я горы сверну! Рассказать ли Вале об этом? Не стоит. Посижу в Вешняках с друзьями и выпью за торжество жизни на этой земле.
Я тоже буду стараться делать добрые поступки. Всё время буду творить добро. Где только можно! А может, смысл жизни и заключается в том, чтобы неустанно творить добро? Может быть. Я никогда не забуду, что сделала для меня эта женщина-врач. Она воскресила меня. Да здравствует доброта!
После занятий я пригласил Трынкова и Сокола выпить по сто грамм. Рассказал друзьям о своём визите в медпункт.
- Поздравляю! - сказал мне Трынков. - Теперь можешь учиться спокойно.
- На свете много добрых людей! - рассуждал Сокол. - Просто мы мало об этом знаем. Суть в человеке заложена хорошая. Но многое зависит от того, в какую среду он попадёт. Ладно. Давайте ещё по сто грамм. Но за мой счёт. Ты, Коля, не обижайся на фронтовика. Хорошие вы ребята. Только пороху не нюхали. Жизнь вас ещё будет трепать и трепать. Ведь на фронте погибали очень хорошие люди. А ловкачи старались укрыться в тылу. Они теперь стараются везде тон задавать. Вообще наша жизнь - очень сложная штука. Всё не так просто. Я вам доверяю, ребята, и говорю обо всём, что думаю. Давайте всегда поддерживать друг друга. В одиночку можно пропасть. А теперь по домам. Завтра у нас семинар Нефедовой. Надо ещё раз проштудировать работу Сталина “Марксизм и вопросы языкознания”. Трудно нам с Нефедовой. Но лучше с ней не связываться. А то ещё пожалуется в партком. Я же член партии. На фронте вступал. Приезжайте как-нибудь ко мне в гости. Погуляем, поболтаем обо всём на свете.
Приехав в Вешняки я не сразу пошёл домой. Радость распирала меня. Такой груз свалился с моих плеч. Теперь я наверняка закончу свой институт! Теперь буду учиться как зверь! Жаль, что не могу рассказать об этом Вале. Не надо ей пока это знать.
Я подошёл к школе. И долго стоял один, глядя на окна. Свет почти нигде не горел. Школа, моя школа! И почему ты так сильно меня притягиваешь к себе? Какая в тебе заключена сила? Я буду всегда приходить сюда, пока будет биться моё сердце.
Седьмого ноября в вестибюле института я отметился у Пятницкой. А то ещё скажет потом, что меня не было. Бережёного Бог бережёт!
Мы разобрали праздничное оформление и двинулись по нашему переулку на Кропоткинскую улицу.
Тут мы стояли около часа. Сокол подмигнул нам и пошёл за жилой дом. Там мы с Трынковым выпили из его плоской фляги коньяку. Сокол протянул нам по яблоку.
- Пропадёте без меня. А нам ещё идти и идти. Часов до трёх, а может, и позже.
Но предсказания Сокола не оправдались. Стал накрапывать дождь. А когда подошли к станции метро “Дворец Советов”, дождь уже лил как из ведра.
Была дана команда разойтись. Мы быстро пошли к зданию нашего института и положили в вестибюле оформление.
- Настроился на долгий поход, а тут вдруг всё прекратилось, - сказал Сокол, - Что будем делать, орлы? По домам? Или как?
- Надо бы слегка отметить праздник, - предложил Трынков. - Пошли ко мне в общежитие. По дороге купим вина и закуски.
- Зачем в общежитие? - возразил Сокол. - Рядом есть хорошая пивная. Там нам сразу всё подадут. Народ ещё сидит по домам. Успеем проскочить.
Мы сидим в уютной пивной. Нам подали по сто пятьдесят и закуску: винегрет, котлеты с картошкой и солёные грибочки. Мы попросили ещё холодец с хреном.
- За праздник! - предложил тост Сокол. - И чтобы всё у нас было хорошо!
- По домам или как? - спросил Сокол. - Закуска ещё осталась. Предлагаю ещё по сто наркомовских.
Потом мы пошли по домам. Трынков потопал в своё общежитие, а мы с Соколом поехали на Казанский вокзал.
- Приеду домой, - говорил мне мечтательно Сокол, - а дома уже накрыт стол. Жена ждёт не дождётся. Хорошо! Женись, Коля. Нечего тебе с Валькой крутить любовь.
- Откуда знаешь? - изумился я.
- По вашим глазам догадался. И как вы иногда идёте вместе в столовую. Ищи себе девчонку помоложе, чтобы она слушалась тебя и крепко любила, А Валька — баба с норовом. Да и старше тебя она. Ищи себе настоящую жену. В институте девчонок полно. Только не промахнись. Тут уж как кому повезёт. Моя Алевтина ждала меня всю войну. И ни с кем не гуляла без меня. За меня пойдёт в огонь и в воду. Сына мне родила. Надо ещё дочку завести для полноты счастья. А я уже думаю, где буду работать после окончания института. В школе платят мало. И работа трудная. В институте надо защищать диссертацию, чтобы получать нормальную зарплату. И тебе тоже советую подумать о будущей работе.
- Мне хочется в Германии пожить. Язык закрепить как следует.
- В Германию попасть не так просто. Нужны связи и везение. А связей у тебя нет. Но попасть можно. Только к твоему здоровью будут придираться.
- Я подумаю.
- Может, ко мне заедешь на часок? - предложил мне Сокол. - Пропустим по рюмочке.
- Родители меня поджидают. В следующий раз. Только не обижайся.
- Как хочешь. Можно и в следующий раз. Тогда до встречи после праздников.
Дома меня ждали отец, Иван с Мариной. Степан не приехал.
Я набросился на еду.
После второй рюмки Марина запела песни. Мы стали подпевать. Отец раскраснелся. Он был доволен, что дети его рядом с ним.  И что на столе есть всё, что нужно для праздника.
Я побежал к Нине. Мои друзья давно поджидали меня.
- Мы решили, что ты сегодня не придёшь, - сказал с укором Игорь.
- С друзьями в пивной часок посидел, дома с родителями песни попел, - оправдывался я. - Как вы можете во мне сомневаться?
- - Давайте побродим по нашим улицам! – предложил Виктор.
Мы бродили по нашим улицам. Подошли к нашей школе.
- Когда же тут будут строить метро? - спросил нас Игорь. - Может, наш географ нафантазировал?
- Всё будет, - сказала Нина. - Нужно лишь время. Вот уже кое у кого появились телевизоры. Придёт время, и эти телевизоры будут у многих.
- Не скоро всё это будет, - сказала со вздохом Лена. - Будет, когда нас не будет на этом свете.
- Техника сейчас развивается бурными темпами, - поддержал Нину Игорь. - Мы ещё многие чудеса увидим при нашей жизни. Надо только потерпеть немного.
Мы пошли вдоль Рязанского шоссе.
- Что-то опять выпить захотелось, - признался смущённо Игорь. - Зайдёмте к нам на полчасика. Как, Лена? Найдётся у нас дома что-нибудь?
- Конечно, найдётся, - сказала Лена. - Пошли. На кухне посидим. Мать Игоря больна.
Мы сидим на кухне у Игоря. Пьём портвейн и водку. Едим винегрет, колбасу, холодец и селёдочку.
- Хорошо, - говорит довольный Игорь. - Поставили последнюю точку. Отметили праздник. Теперь до Нового года будем жить как монахи.
Я ещё долго стою около своего парадного и слушаю затихающий мир. Гаснут огни в нашем посёлке. Люди нагулялись, выпили как следует. Праздник есть праздник. Мне не хочется идти домой. Я пытаюсь предугадать, как всё-таки сложится моя дальнейшая жизнь. Но всё в тумане. Где та, которая станет моей женой и матерью моих детей? Где она? А может, она проходит мимо меня по нашим институтским коридорам, а я пролетаю, не замечая ничего, поглощённый своими заботами. А может, она встретится мне в электричке, сядет рядом со мной, и мы разговоримся в этом вагоне, и я не отпущу её никуда? Где же она? И как её зовут? Она где-то рядом. Она станет моей женой. Но когда? Когда-нибудь. Надо только ждать и надеяться.
8
Жизнь моя бежала дальше. Каждый день - учёба. По субботам я заглядывал к Вале. Она мне радовалась, но глаза у неё были печальные. Я всё понимал. Валя уже заранее переживала нашу разлуку.
Я помогал ей делать трудные упражнения, заставлял её пересказывать целые главы из домашнего чтения. Валя сбрасывала свою застенчивость и говорила, а я терпеливо поправлял её ошибки.
- Девчонки из группы тебя считают задавалой, - говорила мне Валя. - А Троицкая разнюхала, что ты освобождён от воинской обязанности. И намекает, что ты тип довольно подозрительный. Но о нашей связи они, слава Богу, не догадываются. Ты, Коля, очень хороший человек. И за это я тебя люблю!
- Я никому не делаю зла. Стараюсь делать людям только добро. Люди часто завидуют успехам ближних. Это очень плохо. Но этот недостаток людям надо прощать. Это только у Горького человек звучит гордо. А в человеке напихано полно недостатков. Каждый человек должен всю жизнь бороться со своими недостатками.
- Время как быстро летит, - вздыхала Валя. - Уже три семестра пролетело. Я скоро уже стану старухой. Не успеешь оглянуться, как сорок лет стукнет. Не знаю, где буду работать после окончания. В школу идти боюсь. Все свои нервы я испорчу с ребятишками.
А дни бежали дальше. В “Правде” печатали поздравления товарищу Сталину к его прошедшему юбилею. В журнале вышла повесть молодого писателя Трифонова “Студенты”. Все старались её прочесть. Прочёл её и я. Ничего особенного не вычитал. Какой-то надуманный конфликт, студент-карьерист. Всё это довольно мелко. Но остальная литература тоже была такого же уровня.
Назарова гоняла нас на семинарах, зимняя сессия приближалась. Больше всего нас пугал латинский язык. Усатый старичок-латинист ставил высокие оценки только девчонкам. Ребят он считал лодырями.
Тридцать первого декабря было воскресенье. С Валей я договорился, что приеду к ней первого января.
Я как следует выспался. Немного помог матери по хозяйству. С отцом мы начали провожать старый год уже с обеда.
Заглянул и Иван с Мариной. Они посидели недолго и ушли.
Вечером я сижу с родителями за праздничным столом. Рядом моя сестра Таня. Ей уже пошёл четырнадцатый год. Растёт девчонка.
В десять вечера я иду к Нине. Мы сидим впятером. Как всегда.
- Кончилась первая половина двадцатого века, - сказал Игорь. - Что принесёт нам вторая половина?
- Что-то принесёт, - ответил Виктор. - Только бы не было войны. И хорошо бы нам дожить до конца этого века. Должны дожить. Медицина теперь делает чудеса.  Пить будем мало, будем ходить в походы. И никогда не падать духом.
Раздался бой кремлёвских курантов. Новый год наступил! Ура!
Мы пьём, закусываем, слушаем концерт по радио. А потом идём на улицу. Жадно глотаем свежий воздух. Мы смотрим на освещённые окна домов, видим блестящие ёлочные игрушки. Мирная жизнь.
Долго стоим у нашей школы. Смотрим на тёмные окна.
- Через два года я должна тут работать, - говорит Нина. - Даже не верится.
- Всё так и будет, - говорит Игорь. - Сейчас в школе работать не так модно как раньше. И платят маловато. Раз ты такая смелая, то будешь работать. Мы будем тобой восхищаться и гордиться.
Мы идём опять к Нине, и пьём чай. Перед чаем мы ещё пропускаем по рюмочке.
- Давай ещё по одной, - предлагает Игорь.
 Мы пьём ещё по одной.
- Хорошо встречаем Новый год, - говорит довольный Игорь. - Что нам этот год принесёт хорошего?
- А мне придётся после окончания работать или в Перово, или в Москве, - говорит Лена. - Здесь ничего рядом нет подходящего.
- Хорошо бы, если бы нас взяли на новый спецфакультет, - говорит мечтательно Игорь. - Там стипендия большая. И работа должна быть интересной. В январе будут приглашать туда некоторых студентов. У кого в биографии нет пятен: национальность, оккупация, судимости родителей. Мы с Виктором должны туда попасть.
В три часа мы разошлись по домам. Но спал я недолго. Встал пораньше и поехал к Вале. Как и обещал.
- Жду тебя с начала Нового года, - сказала мне Валя. - Молодец, что сразу приехал. Садись за стол.
Мы выпили за Новый год. Валя хлопотала. А я блаженствовал. Кажется, плохая полоса в моей жизни закончилась. Всё у меня пока идёт хорошо. И хотя впереди трудная сессия, я её сдам обязательно. Только бы латынь проскочить. Но придёт время, и придётся мне расстаться с Валей. А нужно ли это? Видимо, нужно. Валя на шесть лет старше меня. Возраст есть возраст. И чего меня тянет на таких женщин?
- Боюсь я ужасно этой сессии, - жаловалась мне Валя. - Трудно мне соревноваться с молодыми девчонками. Они прямо из школы. А я всю войну трубила на телеграфе. Работа была очень ответственная. Если бы не ты, я, наверное, давно бы забросила эту учёбу.
- Всё будет нормально, - ободрял я Валю. - Ты только не робей. Я буду всё время рядом с тобой.
- Девчонки заметят и сожрут меня.
- Не сожрут. Подавятся. И откуда они у нас такие подобрались? Не нравятся они мне все. Какие-то себе на уме. Скрытные. Завистливые. Если бы не ребята да ты, то просто выть хочется. Одно утешение, что через три с половиной года разбежимся навсегда. Сокол и Трынков - настоящие мужики. С такими я готов куда угодно. Хоть на край света! Жаль, что такая дурная у нас группа получилась. Теперь ничего не поделаешь. Остаётся лишь поддерживать дипломатические отношения.
Началась зимняя сессия. Старик-латинист всё-таки поставил мне четвёрку и сделал это очень нехотя. Я отвечал хорошо. Но ему виднее. Девчонки получали сплошь пятерки. И каждую девчонку наш старичок приглашал на каток, ибо был он мастером спорта по фигурному катанию, чего мы не знали. Ни одна девчонка во время экзамена не отказалась от его приглашения. А что будет потом?
В конце экзаменов я заметил в читальном зале красивую студентку. Огромные глаза с поволокой. Лёгкая грусть на лице. Почему я её раньше не видел? Как бы мне с ней познакомиться? Сейчас экзамены. Некогда отвлекаться на посторонние дела. Но незнакомка запала мне сразу в душу - уж очень красивая. Разве мимо такой можно пройти? И я стал часто думать о ней.
Моя Валя сразу что-то почувствовала.
- Что с тобой, Коля? Ты всё время о чём-то или о ком-то думаешь. А ну давай рассказывай! Не скрывай ничего от меня!
- Нечего мне скрывать. Валя. Просто устал после сессии.
- Не ври! Вижу по глазам, что врёшь. Глазки так и бегают!
Каникулы пролетали быстро. Раза два я забегал к друзьям. Мы покатались разок на лыжах в Кусково. А я думал о прекрасной незнакомке. Конечно, она не одна. Наверняка у неё есть парень.
После каникул я всё время сидел в читальном зале. Но я боялся, что меня застукает Валя. Как плохо, что она в нашем же вузе. Руки у меня связаны.
В начале второго семестра я увидел мою незнакомку в читальном зале. Вали не было. А место рядом с незнакомкой было свободным. Надо дерзать! Сейчас или никогда.
Я сел рядом с ней. Надо что-то говорить. Надо как-то знакомиться. Но как всё начать? Чтобы всё выглядело просто и непринуждённо.
- Что-то я Вас не знаю, - сказал я своей соседке. - Всех знаю, а Вас нет. Вы с немецкого факультета?
- С немецкого, - ответила моя соседка. - Я учусь на первом курсе.
- А я учусь на втором. Меня зовут Колей. А как Вас?
- Эмма. Вы очень быстро знакомитесь. Помогите тогда мне сделать упражнение.
- С удовольствием. Могу взять шефство над Вами.
- У меня уже есть приятели с переводческого факультета. Будьте осторожны. У Вас могут быть столкновения.
- Спасибо, что предупредили. А где Вы живете?
- Около Красных ворот. Я приезжая, и живу у тёти.
- А можно узнать номер Вашего телефона?
- Вы слишком торопитесь. Сначала помогите мне сделать упражнение.
- Разрешите проводить Вас сегодня до дома. Мне как раз по пути.
- Не стоит. Сегодня я иду со своим другом в гости. Я же Вас уже предупредила. Вы ведёте себя слишком смело.
- На меня действует Ваша внешность. Даже голова кружится.
- Никогда не говорите сразу девушке, что она очень красивая.
- А почему? Я же говорю истинную правду!
- Нельзя этого делать. Вы сразу же записали себя в длинный ряд моих поклонников, которые преследуют меня. Мне только скучно от таких признаний. Вы неплохой парень. Но мне очень нравится парень из другого института. Он почти равнодушен ко мне. Я сама ему названиваю, он иногда изволит со мной встретиться. Я думаю только о нём. Так что, Коля, останемся добрыми друзьями. Раньше я любила крутить ребятам головы. Мне это нравилось. И Бог наказал меня. Тот, в которого я влюбилась, не любит меня. Что мне остаётся делать? Нет у меня никакой гордости перед ним. Мне нужен только он. Всё как в известном стихотворении Гейне: “Юноша любит девушку, а она выбрала себе другого”. Вот я Вам открыла свою душу. И скажите мне за это спасибо. А то бы мучились и бегали за мной несколько месяцев.
- Спасибо. Эмма. Вы не только красивая, но ещё и добрая. И откровенная. Я желаю Вам большого счастья с Вашим парнем. Он - Ваша судьба. Вы обязательно будете вместе. Я в этом просто уверен. Спасибо Вам за Вашу откровенность.
- И Вам, Коля, спасибо за Ваш совет. Пусть мне будет трудно, но я хочу быть только с ним. Вам я тоже желаю счастья. Уверена, что в нашем институте Вы найдёте себе хорошую девушку. Мне кажется, что Вы уже много пережили на этом свете.
- Всё верно, Эмма. Мне было так приятно с Вами поговорить.
Я ехал домой и думал всю дорогу об Эмме. Как всё печально завершилось. Иначе я попал бы в большую беду. Вроде той, что была у меня с Галей. Как же сложна наша жизнь! Каждый хочет быть в этой жизни счастливым. Все мы эгоисты, только в разной степени. Бог уберёг меня от больших неприятностей. Надо быть очень осторожным с красивыми девицами…
После ужина я пошёл бродить по Вешнякам. Долго стоял около станции, вспоминал Фёдора, потом стоял около своей школы и думал о своей жизни. Как всё странно у меня складывается. Причалил к Вале. Эгоист я порядочный. Думаю только о себе. А мне нужна девушка, которая стала бы моей женой. Где же она? Сколько ещё можно ждать? Уже, кажется, пора думать и о семье. Хотя жить мне пока негде. Если только в тесноте вместе с родителями. Неужели мне не повезёт в личной жизни? Не может такого быть. Надо только уметь надеяться и ждать. И всё будет нормально. Не надо бросаться на первую встречную. Потом будешь слезу вытирать. Или подавать на развод. Я всё думал о разговоре с Эммой. Красивых девушек мало, а кавалеров у них всегда много. Это не по мне. Я слишком горд, чтобы крутиться в стае поклонников. Ладно. Надо мне успокоиться. И опять навалиться на учёбу.
Я записался в библиотеку иностранной литературы, набрал там кучу книг на немецком языке. Всё время пополнял свою картотеку. Преподаватели стали меня хвалить. Только Назарова была не очень довольна мной.
- Вы, Лугин, видимо, слишком много занимаетесь немецким языком и недостаточно готовитесь к моим семинарам. А зря. Надо знать историю нашей партии. Надо знать все повадки наших врагов! Вам придётся работать за рубежом. Вокруг будет много коварных врагов. Чтобы победить их, надо здорово знать историю нашей страны, историю нашей партии!
Я слушал Назарову, делал виноватый вид. И не возражал. Пусть поругает, если ей так нравится. Лишь бы тройку на экзамене не ставила. Тогда можно стипендии лишиться.
Я соглашался с Назаровой и обещал ей поднажать на основы марксизма-ленинизма. Только я был не очень уверен, что буду работать за границей. Скорее всего я буду работать в какой-нибудь школе в Москве, а может и в каком-нибудь техническом вузе, где иностранный язык по значимости чуть ли не приравнен к физвоспитанию, и где многие студенты не хотят изучать иностранный язык.
9
В апреле я зашел случайно в соседний дом. Там я увидел телевизор. Показывали постановку из театра. Экран был маленький, но смотреть было всё равно интересно.
Я узнал, сколько стоит телевизор КВН. Оказалось, всего тысячу триста рублей. Не так уж много. А сколько будет удовольствия? Смотреть постановки из театра. Смотреть концерты.
Где же взять деньги на такой телевизор?
Я стал советоваться с отцом. Если сложить все мои стипендии, да прибавить мою халтуру, да батя ещё чуть-чуть добавит. Тогда можно собрать такую сумму.
Но стоит ли так напрягаться? И в очереди надо долго стоять?
В общем, отец пообещал мне помочь. Дело остаётся только за тем, чтобы записаться в эту очередь и ездить каждый день отмечаться в этой очереди.
В конце апреля я попробовал поиграть на нашей площадке в футбол. Но опять закололо моё сердце. Клуб наш распустили, потому что наш маленький заводик не стал больше отпускать денег на наши игры. Многие ребята пошли играть на стадион завода “Фрезер”, который находился рядом со станцией Плющево. Но я туда не пошёл. Всё! Отыгрался! Здоровье дороже футбола. Не хватало мне ещё лечить сердце! Раз сердце покалывает, значит надо завязывать с футболом. Как грустно. Прощай, футбол! Вдоволь я побегал по зелёному полю. Теперь буду смотреть со стороны. Ну что ж? Значит, такая моя судьба. Но благодаря футболу я окреп и почти забыл о своей болезни. И на том спасибо. Буду теперь заниматься учёбой, купаться, увлекаться девушками и думать о своей будущей профессии.
Первого мая я пошёл на демонстрацию. Встал в шесть утра и в восемь отметился у секретаря своего курса.
Подошёл Сокол, а за ним прибежал заспанный Трынков. Погода была чудная. И хотя мы не выспались, на душе было радостно. Громко распевали песни, играли в жучка, танцевали под баян, который прихватил с собой активный комсомолец.
Очень хотелось увидеть живого Сталина. Хотя бы издалека.
Позади шла моя Валюша. И я всё время чувствовал спиной её взгляд. Эх, Валюша, Валюша! Разведёт нас судьба в разные стороны. Потому что это жизнь.
Но чем ближе мы приближались к Манежной площади, тем сильнее накрапывал весенний дождь. А около здания университета начался настоящий ливень. Мы стояли и покорно мокли. Что же будет дальше?
- По домам! - раздалась команда нашего комсомольского вожака. А нам хотелось пройти по Красной площади. Уже три часа. Так обидно. Не дошли метров четыреста. Но дождь продолжал нас хлестать, и мы нырнули поскорее в метро.
Опять я не увидел Сталина. Остаётся ещё три года учёбы. Не всё потеряно. Увижу осенью.
- Надо погреться, - сказал Сокол. - Иначе можем заболеть.
- Поедем до “Дзержинской”! - предложил Трынков. - Там есть хорошая забегаловка.
Мы сидим в этой забегаловке. Трынков тут всё знает. На столе водка и закуска.
- Выпьем за праздник! - предложил Сокол. - И за то, что мы живы и здоровы!
Сразу стало тепло. Мы набросились на еду. И не удивительно. Шёл четвёртый час. Почти полдня топали. И всё время на свежем воздухе.
- Ещё по сто грамм и по домам, - предложил Сокол. - Жена меня там уже заждалась. Но она знает, что в мае мы идём долго. Второй курс заканчивается, ребята. Это хорошо. Почти половину учёбы отмотали. Теперь будет полегче. Может, ко мне заедете?
- Не стоит, - отказался Трынков. - Все мы устали. Надо немного отдохнуть.
Дома у меня шло обычное веселье. Пришли братья с жёнами. Я сразу включился в это веселье. Марина запела свои любимые песни. Мы подпевали.
Я немного полежал. А потом пошёл к Нине.
- Давно ждём! - сказала радостно Нина. - Мы уже выпили по одной. Садись, Коля.
Мне стало хорошо с друзьями. Идёт жизнь, летят годы, а мы пока вместе. Просто здорово!
Мы вышли на улицу. Вокруг зеленели первые листочки. Пахло тополем.
- Уже десять лет, как началась эта война, - сказал задумчиво Игорь. - Что будет с нами ещё через десять лет? В шестьдесят первом году? А потом будет и семьдесят первый и так далее. Страшно подумать. Неужели мы станем седыми и сгорбленными стариками? Брр… Как хочется знать, что там нас ожидает впереди. Но разве узнаешь? Остаётся только догадываться. Что станет с нашими Вешняками? Неужели их проглотит Москва?
Мы долго бродили по нашим Вешнякам. Говорили. Потом молчали. Нам было грустно и приятно: пока мы были вместе.
Я вдруг почувствовал себя одиноким и решил поехать к Вале. Мы заранее договорились, что я приеду или вечером сегодня, или завтра утром.
- Молодец, что приехал, - встетила Валя, - а то на меня навалилась такая тоска, хоть на стенку лезь. Хотела даже пройтись по улицам. Да боюсь пьяных мужиков. Садись за стол. Я быстро всё поставлю. Почти ничего не ела. Ждала тебя.
Я выпил. Пора мне заводить свой дом. А то живу как перекати-поле. Хотя одному тоже не так уж плохо.
- Пошли на улицу! - предложила Валя.
Мы гуляем около двухэтажных бараков недалеко от станции Лось. Слышны крики подгулявших мужчин. Праздник. Гуляй, Русь! Сегодня можно выпить как следует, потому что сегодня законный праздник.
- Боюсь, что ты скоро меня бросишь, - сказала вдруг Валя. - Предчувствие.
- Пока не собираюсь. Мне с тобой хорошо.
- Тебе-то хорошо. А что я буду делать одна? Ты об этом подумал?
- Ты женщина сильная, интересная. Одна не останешься. А у нас будет что вспомнить потом. Не надо пока себя терзать такими мыслями. Нам надо думать только об учёбе. А остальное само собой приложится.
- Ох и хитрый ты! Всё у тебя складно получается!
- Ничего я не хитрю! Что думаю, то и говорю! Давай не будем терзать себя мыслями о будущем!
Девятого мая была среда. Рабочий день. И только газетные передовицы да голос диктора по радио напоминал нам о том, что шесть лет назад капитулировала фашистская Германия.
Я сидел на занятиях. Мне было грустно.
- Надо сегодня после занятий выпить, - шепнул мне Сокол. - День Победы сегодня! Ты не забыл?
- Разве можно такой день забыть? Я ещё дома с друзьями отмечу.
Втроём мы смылись с последней лекции и зашли в нашу пивную недалеко от института.
- За день Победы! - говорит Сокол. - Никогда не забуду этот день. Меня в этот день чуть не ранило. Мы одну группировку в Австрии добивали. Снаряд почти рядом разорвался. Да Бог миловал. Значит, судьба у меня такая. А вам, ребята, спасибо, что разделили со мной компанию. Особенно в такой день.
Мы заказали ещё по сто грамм и выпили за то, чтобы не было больше таких ужасных войн. А война в Корее не в счёт. Там только наши добровольцы и советники. И всё это происходит не на нашей территории.
- Ну, теперь можно и по домам! - заключил довольный Сокол. - Ещё раз спасибо за компанию.
Трынков едет к себе в общежитие, а мы с Соколом едем на Казанский вокзал.
- Не думал я на фронте, что в живых останусь, - говорил мне в электричке слегка захмелевший Сокол. - Не думал. Столько замечательных ребят погибло! Им бы жить да жить. А они отдали жизнь за Родину.
- А у меня родной брат пропал под Ржевом девятнадцати лет, - сказал я.
- Вот-вот, - оживился Сокол. - Вот кто спас Россию! Все эти мальчишки, которые и жизни ещё не видели! Обидно и больно. Но это жизнь, Коля. Тут ничего не поделаешь. Против судьбы не попрёшь. Нам остаётся жить за себя и за них. Больше тут ничего не придумаешь. Только нельзя забывать этих мальчишек, которые ушли в мир иной. Нельзя.
На станции Перово Сокол вышел, а я поехал до Вешняков. Дома я выпил с отцом по стопочке. Он ждал меня.
Помянули Фёдора. Обсудили денежные дела. Можно недели через три и очередь занимать за телевизором.
Я побежал к Нине. Там все были в сборе.
- Поздно появляешься, - сделал мне Игорь упрёк. - Мы тут уже больше часа  сидим.
- Да дома с батей брата поминал, - оправдывался я. – Главное, что я пришёл.
- Шесть лет пролетело, - вздохнул Игорь. - Разве мы могли представить себе в сорок пятом году, что всё так спустят на тормозах? Не ожидал я такого от Сталина. Такой праздник похерили!
- Страну надо восстанавливать! - вмешалась Нина. - А тут получается целая неделя праздников. Слишком накладно получается. Не надо нападать на Сталина. Он очень мудрый человек. Что только мы будем делать без него? Пропадём! Где найти ему замену? Такой страной управляет! Такую войну вынес на своих плечах. А он уже давно не молодой.
- Я уверен, - сказал Игорь, - что придёт время, и мы опять не будем работать в этот день. Только нескоро всё это будет. А сейчас обидно смотреть. Все бегут на работу, на учёбу. Разве это дело? Такой день! Можно было бы Первое мая совместить с девятым. Зачем нам этот международный праздник трудящихся? Ладно. Давайте выпьем по маленькой. И не будем падать духом. Ещё раз за день Победы!
- А у нас с Игорем большая радость, - сообщил вдруг Виктор. - Мы теперь с ним учимся на специальном факультете! Здорово! Большая стипендия. Интересная работа в будущем. Взяли самых проверенных. У нас с Игорем анкетные данные в порядке. Учимся мы хорошо. За это тоже надо выпить!
Мы выпили и за это. А потом пошли на улицу. Тёплый и нежный май принял нас ласково. Оглушительно кричали птицы. Но день уже угасал. Мы шли нашим путём мимо рынка через кладбище, где уже растащили все старые мраморные памятники, к станции. Долго стоим на нашей тринадцатой версте.
- Странное у меня чувство, - сказал Игорь. - И поездить по белому свету хочется, и покидать наши Вешняки не хочется. Во всём своя диалектика. Но поездить очень хочется. Хочется побывать во Владивостоке, на Урале, на Алтае, на Кавказе, в Средней Азии, на Чукотке, в Одессе и в Киеве. Мест много. Жизни не хватит, чтобы всё это увидеть. Но к этому надо стремиться.
- Правильно, - согласилась с Игорем Нина. - Для этого надо завести собственную машину и колесить каждое лето по стране. В багажнике будет лежать палатка и раскладной стол. Замечательный отдых. Мы с Витей будем копить деньги на машину. Верно, Витя?
- Согласен, - ответил Виктор. - Машина - это здорово. Только наберём ли мы столько денег?
- Наберём, - сказала уверенно Нина. - Будем жить экономно.
- Но я голодать не люблю, - испугался Виктор. - Тогда это уже не жизнь.
- Не будем мы голодать, - успокоила его Нина. - Я возьму в школе много часов. Это разрешается. Сил у меня много. И ты будешь прилично зарабатывать. Всё будет так, как мы задумали.
- У нас к осени будет ребёнок, - сказал вдруг Игорь.
~ Не вводи меня в краску, Игорь, - попросила Лена. - Нина об этом уже знает, а мужчинам это знать не обязательно.
- Надо было выпить и за будущего наследника, - сказал Виктор. - Сделаем это в следующий раз. Игорю желаю заранее сына.
- Спасибо, - ответил растроганный Игорь. - Я очень хочу сына.
Мы стоим у нашей школы. Вишни на школьном дворе уже покрываются белым цветом.
- Неужели на следующий год я приду сюда уже работать? - спрашивает нас Нина. - Мне просто не верится. Остаётся всего один год и три месяца!
- Всё так и будет, - говорит Игорь. - Закончишь свой университет, и придёшь сюда работать. Будут у тебя сначала трудности. А потом дело пойдёт. Я тебе, честно говоря, уже заранее завидую. Будешь ходить по нашим коридорам детства. И будешь всегда чувствовать себя молодой, общаясь с ребятишками. Но работа у тебя будет трудная. Там и двойки, там и недовольные родители, посещения твоих уроков. Волнений тебе хватит. А проверка тетрадей? Но ты сама этого хочешь. Вот и получай то, что так хотела.
- Жду не дождусь, - сказала со вздохом Нина. - Я тогда буду самым счастливым человеком на свете!
В воздух взлетают ракеты. Праздничный салют.
- Теперь порядок, - говорит Игорь. - Теперь до каждого человека дойдёт, что сегодня праздник. Сколько таких праздников нас ещё ждёт впереди? Разве угадаешь? Но я верю, что все мы дотянем до пятидесятилетия нашей Победы! Мы же ещё совсем молодые.
10
В конце мая я пошёл занимать очередь на телевизор. Магазин находился недалеко от Колхозной площади.
Мне дали номер. И этот номер я должен был каждое утро в семь утра сдавать комиссии и получать другой. И так мне предстояло приезжать сюда в течение двух месяцев. А может и больше. Но я настроился твёрдо на покупку, и никакие трудности меня не пугали.
В июне начались экзамены. Мне стало трудно мотаться в магазин, потом домой, а потом снова ехать в институт. Но взялся за гуж, не говори, что не дюж.
У Игоря таяла на глазах мать. Лена ждала ребёнка. Ему было трудно. Я старался помочь хотя бы как-нибудь Игорю.
В конце июня мать Игоря умерла. Я помогал Игорю. Отец мой через Шапиро достал машину для похорон. Мать Игоря мы тоже похоронили в Кузьминках.
Дома у Игоря были поминки. Отец Игоря пропадал на большой стройке в Тайшете. Он прислал телеграмму, что не приедет.
Пришли помянуть и мои родители, потому что знали хорошо мать Игоря. Да и Лене надо помочь.
Народу совсем немного. Все свои. Звучат грустные речи. Игорь молчит. Но видно, что ему тяжело. Мать всё отдала для него. И вот её теперь нет.
- Держись, Игорёк, - говорю я ему тихо. - Ты теперь самый главный в семье.
- Отца хочется видеть, - признался мне тихо Игорь. - Скучаю по нему. Если бы они не разошлись, то мать могла бы ещё пожить. Мне так думается.
- Трудно сказать, - говорю я. - Мать ушла, а на свет появится твой ребёнок. Жизнь не стоит на месте. Думай о будущем ребёнке.
Закончились экзамены. Мне всё удалось сдать на пятерки. И довольный Сокол предложил втроём отметить окончание второго курса.
Мы сидим в нашей пивной. Народу пока нет. Толкотня тут будет попозже.
- За окончание второго курса! - говорит Сокол, и мы выпиваем по сто грамм водки. Быстро уничтожаем закуску.
- Надо повторить, - предлагает Сокол. - Я сегодня богатый, плачу за всех.
Мы заказываем ещё по сто грамм водки и по кружке пива. Официантка хорошо знает Трынкова и обслуживает нас моментально.
- Хорошо, - говорит удовлетворенно Сокол. - Второй курс свалили. Для меня это большая победа. Сначала очень боялся, что не вытяну. Теперь будет полегче, всё покатится под горку.
Взгляд Сокола упал на газету “Правда”, где на первой странице всё ещё печатались поздравления коллективов к юбилею Сталина в сорок девятом году.
- И зачем такое раболепие? - стал возмущаться Сокол. - Никто не спорит, что Сталин великий человек. Но к чему эти дешёвые поздравления? Что хочет доказать этим редакция газеты? Только раболепие. Больше ничего не вижу.
- Тебе надо быть осторожнее, - сказал Трынков. - А то найдётся какая-нибудь сука и настучит на тебя. И срок получишь лет на десять. Зачем тебе это?
- Если мы все так будем молчать, - сказал Сокол, - то загубим свою страну. Вы думаете, к чему может привести такой страх? К гибели нашего государства! Вот к чему!
- Но погибать тоже не хочется, - не сдавался Трынков. - Ставить себя в положение Дон Кихота, чтобы сразу погибнуть? А толк какой во всём этом?
- Мы не должны быть рабами, - гнул своё Сокол. - На передовой сра¬жались простые люди. Сталина там не было. И погибал там наш брат. А теперь, после войны, мы должны молчать как рыбы? Словно мы не смотрели смерти в глаза? Как-то всё нескладно получается. Надо, ребята, что-то делать. А то профукаем мы свою страну. Государство может нормально развиваться лишь в том случае, если там есть здоровая критика. А у нас всё это задавлено. Думать нам надо, ребята. И что-то делать. Я на фронте вступал перед боем в партию. Шёл на смерть. И верил, что жизнь после войны будет прекрасной. А что получается? Полное молчание. Рабское смирение. Мы люди или послушные животные?
- Загубишь ты себя, и нас за собой можешь потянуть, - сказал Трынков. - Кончай ты эту критику, Петр. Время не пришло для таких речей. Вот когда не будет Сталина, тогда и покритикуем его и все наши порядки. А сейчас надо помолчать. Иначе сгорим как бабочки на огне.
- Извините, ребята, если я вас напугал, -  сказал Сокол. - Я знаю с кем и о чём говорить. Вот отвёл с вами немного душу, и мне стало полегче. Я всё, Саша, понимаю, что ты мне говоришь. И ты прав, и я прав. Вот, Коля у нас помалкивает. Скажи что-нибудь, Коля. Не бойся.
- В целом я с Петром согласен, - говорю я. - Надо что-то делать. Но как всё начать? Сидеть в тюряге тоже не хочется. Один в поле не воин. Я ещё всё толком не осознал. Но за свою страну мы в ответе. Мы должны знать, куда мы идём. И что нас ожидает впереди.
- Молодец! - похвалил меня Сокол. - Эх, ребята! До чего же сложна наша жизнь! На фронте хотелось только одного. Остаться в живых. Дожить до победы. И вот я живу, победа завоёвана, а я всё равно недоволен. Такова наша жизнь. Предлагаю ещё по сто грамм и по домам! Я плачу!
Мы выпиваем ещё по сто грамм, закусываем и едем по домам. Я опять еду вместе с Соколом в электричке. Он говорит мало. Я смотрю на него и восхищаюсь им. Настоящий фронтовик. Герой. И скромный. Не человек, а монумент! О таком человеке надо поэмы писать. Его надо продвигать в большие начальники после института. Но как бы он не загремел в места не столь отдалённые. Жалко будет, если такой человек пропадёт.
Дома мне вдруг стало одиноко. У друзей много своих дел. Они люди семейные. А я мотаюсь как перекати-поле. Где же моя девушка, которую я так давно жду? Нет её. И неизвестно, когда она появится. Но я её очень жду. Очень.
Я стал метаться по Вешнякам. Я обошёл все улицы, и нигде не останавливался. Мне было тоскливо. Я не знал, чем мне заняться. И я решил поехать к Вале. Нет сил бродить одному.
Я сижу у моей Валюши. Мне сразу становится легко и спокойно.
- Куда это вы втроём пропали после экзаменов? - спросила Валя. - Девчонки сильно обиделись на вас.
- Пусть обижаются. Сокол предложил отметить окончание курса. Разве мы с Трынковым можем отказать фронтовику? Посидели в пивной, выпили по триста грамм, поговорили о жизни, о политике. Хорошо посидели. А домой приехал, мне вдруг стало так тоскливо, что я рванул к тебе. Прости, что так поздно приехал.
- Ничего страшного. Кажется, я подзалетела с тобой. Что мне теперь делать? Рожать ребёнка или делать аборт?
- Решай сама, - ответил я тихо. Мне стало страшно. А вдруг Валя станет рожать? Что тогда делать мне?
- Буду делать аборт. А ты не дрожи. И не притворяйся, что тебе всё равно.
Я молчал. Ну что я тут могу возразить? Лучше действительно помолчать.
Полетели июльские дни. Каждое утро я ездил отмечаться в своей очереди. Потом приезжал домой, немного спал, давал частный урок, иногда заходил к Игорю.
С Игорем мы бродили по Вешнякам. Иногда ходили купаться в Кусково. Говорили о жизни. Вспоминали войну. Лежали на травке и немного загорали.
- Надо мне съездить к Анурову, - сказал я Игорю. - Всё-таки интересно, что стало с Виктором Комаровым, с которым мы тут разговаривали в сорок втором году.
- Обязательно сходи, - поддержал меня Игорь. - Он живёт на той же улице. Ему проще всё разузнать.
Мы лежим на траве и смотрим в голубое бездонное небо. Тихо, тепло.
- Скоро купишь свой телевизор? - спрашивает меня Игорь.
- Скоро. Я уже замучился с этой очередью.
- Будешь теперь смотреть дома театральные постановки и концерты. Футбольные матчи тоже передают. Счастливчик!
- Я хочу, чтобы мои родители тоже кое-что посмотрели.
На другой день я поехал к Анурову. Еле нашёл его. Давно у него не был. Но он жил всё там же.
- Кого я вижу! - крикнул Ануров. - Молодец, что навестил меня!
Я поставил на стол бутылку водки.
- Это ты зря, - сказал с укором Ануров. - У меня всегда на такой случай есть “НЗ”.
Жена Анурова подаёт на стол закуску. Мы выпиваем по первой стопке.
- Всё у меня хорошо, - рассказывает Ануров. - Перешёл на пятый курс транспортного института. Учусь на вечернем. И работаю. Трудновато. Но втянулся. Поддувание мне недавно прекратили. А как ты?
- Пока хожу раз в три недели, - ответил я.
- Парнишка у меня растёт, - продолжал Ануров. - Сейчас с бабушкой в моей родной деревне,
Я попросил Анурова, чтобы он узнал про судьбу Виктора Комарова с Красносельской улицы.
- Всё узнаю, - пообещал мне Ануров. - Подключу своих корешей с улицы. Они мне всё доложат. Рядом со мной такого не было.
Мы ещё долго сидели с Ануровым и вспоминали больницу на Яузе и санаторий в Хвойной.
- Получаю я прилично, - говорил мне Ануров. - Это ты меня подговорил учиться дальше. На работе меня ценят. Вот только пока с жильём плоховато. Но дом будут ломать. Тогда и квартиру получу. Тогда и второго ребёнка заведём.
Мы договорились, что Ануров сразу мне напишет письмо, как только всё узнает про Комарова.
В конце июля подошла моя очередь на телевизор. Я еду с сестрой. Таней в магазин и получаю новенький “КВН-49”. Так называется мой телевизор. Потом звоню отцу в гараж. Он приезжает за мной на машине.
Дома мы ставим телевизор на стол. Знакомый парень подключает временную антенну, и мы смотрим концерт, посвящённый дню военно-морского флота.
А через два дня приезжает телевизионный мастер и проверяет мой телевизор. Брат Степан помогает мне со своим другом установить на крыше антенну.
Мы смотрим все передачи подряд. Особенно мои родители. Им всё в новинку. До этого они ни разу не были в театре. Иногда смотрели концерты на вечерах художественной самодеятельности. Теперь почти каждый день шли постановки московских театров, оперы и балеты из Большого театра. Я смотрел в основном футбольные матчи.
Но через пару недель телевизор мне стал надоедать. На улице уже шагал август. Я решил навестить Сокола. Как он там поживает? Ехать совсем недалеко.
Сокол где-то подрабатывал. Фронтовые друзья устроили его на два месяца. Увидев меня, он сильно обрадовался. Я поставил на стол бутылку.
- Вдруг у тебя не окажется, - оправдывался я.
Жена Сокола быстро приготовила нам закуску. И села с нами.
- За встречу, - сказал Сокол. - Скоро опять заниматься. Но теперь мне будет полегче. Теперь знаешь, на какие предметы надо обратить серьёзное внимание, а какие только чуть-чуть поучить.
Мы сидим и говорим обо всём сразу. О войне в Корее, о поздравлениях Сталину в газете “Правда”, о том, что народ бежит из деревни.
- Не могу понять, куда мы всё-таки двигаемся, - говорит мне Сокол. - Если судить по газетам, то мы идём к коммунизму. Строим мощные электростанции, сажаем лесополосы в степях и полупустынях, строим Каракумский канал. В марте месяце Сталин теперь регулярно устраивает снижение цен. Вроде, всё хорошо. Но старого фронтовика не обманешь. Отбросит коньки Сталин, и спрашивать будет не с кого. Всем руководит он. Дома высотные строятся в Москве. Новые станции метро. Но меня убивает положение с сельским хозяйством. И с жильём. Люди живут в подвалах и в бараках. Когда же мы станем жить по-человечески? Жизнь-то ведь проходит! Мы же на фронте жизни своей не жалели! Когда?
- Успокойся, Петя! - вмешалась Алевтина. - Всё постепенно наладится. Не переживай так сильно. Москва не сразу строилась.
Потом Сокол провожает меня до станции.
- Через две недели увидимся в институте, - говорит мне Сокол.– Спасибо, что заглянул ко мне.
В Вешняках иду к Игорю.
- Лена должна скоро родить, - сообщил мне Игорь. - Трудно нам придётся. Но ничего. Не мы первые, не мы последние. Как-нибудь справимся. Её мама нам поможет.
Тридцать первого августа у Игоря родился сын.
Вчетвером мы сидим у Нины.
- Как назовёшь сына? - спрашивает Нина Игоря.
- Андреем, в честь моего отца. Теперь твоя очередь, Нина, рожать. Наш клан должен увеличиваться.
- Зачем ты Нину вводишь в краску? - сказал я Игорю. - Это их дело с Виктором.
- Да я от чистого сердца, - оправдывался Игорь. - Господи! Как же быстро летит наша жизнь! Мне только двадцать два, а я уже стал отцом. И полетит наша жизнь дальше без остановок.
- Это верно, - соглашается Нина. - Жизнь наша летит со свистом.
Куда-то вперёд. А что там впереди? Разве угадаешь?
Потом мы бродим по нашим Вешнякам.
- Завтра опять в институт, - говорит со вздохом Виктор. - Опять целый год вкалывать. Полтора года нам с Игорем осталось. Теперь уже совсем мало.
я думаю о своей жизни. Пока у меня есть только Валя. Но мы с ней рано или поздно расстанемся. Но где же та, с которой я буду вместе жить, и которая нарожает мне много детей? Где она? Почему до сих пор прячется от меня? В чём тут дело? Ведь я чувствую, что она где-то рядом тут, в нашем институте. Просто мне надо чаще крутиться в читальном зале, на собраниях и разных мероприятиях. Иначе я её просто не встречу. Так и не встретимся и разбежимся после окончания института навсегда. Надо обязательно встретить её. Где-то она ходит в нашем институте по коридорам. А я лечу со всех ног на занятия. После занятий бегу домой. Надо подольше стоять у входа в институт, надо больше крутиться в вестибюле, надо сидеть почаще в столовой. Но на нашем курсе её точно нет. Она где-то на другом. А может, и вообще на другом факультете? Всё может быть. Надо только пошире раскрыть свои глаза. И всё будет как надо. Время подошло. Я не могу больше так. Мне нужна девушка-друг, моя будущая жена. Где же она? Где-то рядом. Я обязательно встречу её. Надо только сильно верить в свою счастливую судьбу. И счастье меня найдёт само. Ведь я же большой везунчик. Два раза жизнь ударила меня по голове. Один раз это была Галя, А потом  это болезнь. Но я выстоял. И теперь меня не так легко сломить. Всё у меня будет хорошо. Не надо сильно отчаиваться. Надо просто немного потерпеть.
11
Первого сентября я снова вошёл в наш институт. Теперь я учился на третьем курсе. С радостью я бросился к Соколу и Трынкову. Кивнул девчатам. Валя еле кивнула в ответ.
Появились новые предметы. Лексикология немецкого языка на немецком языке. Лекции нам читала женщина, известный профессор, заместитель директора института. Лекции по истории немецкого языка. Тоже на немецком языке.
Очень трудной мне показалась политэкономия капитализма. Надо было читать “Капитал” Маркса.
Практику немецкого языка преподавали такие зубры, что даже дух захватывало!
Я окунулся с головой в учёбу.
Двадцатого сентября я праздновал свой день рождения. Мне исполнилось двадцать два года. Господи! Уже двадцать два! И всё было почти так же, как и в прошлом году.
За столом сидели мои друзья. Сокол и Трынков из группы, родители, сестра, братья с жёнами.
Опять мы пошли на огород и жгли костёр, пекли картошку, смеялись, пили водку и портвейн.
Потом провожали Сокола и Трынкова до станции. Не было с нами только Лены. Маленькому Андрею было три недели.
Уехали Сокол с Трынковым, а мы пошли к школе. Посмотрели на окна, где жил наш директор.
- Каждый год что-то новое, - сказала грустно Нина. - Раньше мы подгоняли время, а теперь хочется, чтобы оно шло помедленнее.
Дружба с Валей продолжалась. Я боялся, что придёт день, когда она вытурит меня. И правильно сделает. Мне иногда казалось, что она видит меня насквозь. Но я ведь особенно и не таился от неё. Мне нужна была женщина. Может, я поступал неправильно? А что было делать? Но я знал точно, что придёт этот день, когда мы расстанемся. А что дальше? Дальше полная неизвестность.
Кроме учёбы меня очень волновала неудачная игра моей любимой команды “Торпедо”. Она проигрывала почти все последние матчи. Ей грозил вылет в низшую группу.
В октябре я сидел на стадионе “Динамо”. Моя команда сражалась с командой моряков, которые впервые играли на первенство страны.
Правый край моряков на полной скорости влетает в штрафную площадку “Торпедо”, бьёт по воротам, хватается по инерции за сетку ворот. Ворота падают, а мяч вкатывается в падающие ворота. Господи! Этого ещё не хватало! Будет ли засчитан этот мяч? И почему вдруг падают эти ворота? Неужели их не чинили с двадцать восьмого года, когда был построен этот стадион? Вот позор. А если бы был центральный матч? Хорошо, что на стадионе мало зрителей. Только самые ярые болельщики. Вроде меня.
Ворота лежат на земле. Вышли важные начальники в дорогих плащах. Принесли зачем-то сосновое бревно. Потом кто-то догадался и принёс готовую стойку с малого стадиона. Вырыли сломанную стойку и поставили новую. И ушло на этот ремонт минут сорок.
Судья засчитал гол, когда мяч катился в падающие ворота.
“Торпедо” этот матч проиграло. Оставалась последняя игра со “Спартаком”. Эту игру надо обязательно выиграть. Иначе моя команда вылетает.
Я сижу на последнем матче этого сезона. Моя команда сражается за своё существование. То ли “Спартак” пожалел мою команду, то ли “Торпедо” выложилась без остатка, но она победила. С трудом, но победила.
Я облегчённо вздохнул. Есть Бог на этом свете. Не дал погибнуть моей команде. Всё-таки будет играть моя команда в будущем году и будет радовать своих болельщиков. Я в этом абсолютно уверен. Иначе и быть не может
Незаметно подошёл ноябрьский праздник. Значит, надо опять идти на демонстрацию как бы холодно ни было.
Я, Сокол и Трынков берём по флагу и становимся в шеренгу.
- Я кое-что прихватил, - тихо шепчет Сокол. - Не пропадём.
Мы долго стоим в нашем переулке. За это время мы успели во дворе дома сделать по глотку и закусить маленьким бутербродом.
- Только говорите поменьше, - предупреждает нас Сокол. - А то какая-нибудь сука заметит и поднимет шум. Сегодня часам к трём должны проскочить.
На этот раз мы идём к улице Герцена. Долго стоим, играем в жучка, поём все песни, какие только знаем.
На подходе к Красной площади идём медленно-медленно. И вот мы на Красной площади. Сталина на мавзолее нет. Видимо, замёрз и ушёл пораньше.
- Хотел на него посмотреть ещё разок, - говорит со вздохом Сокол. - Ничего. Увидим весной, если повезёт, конечно. Надо бы, братцы, праздник слегка отметить.
Мы заходим в столовую недалеко от нашего института. Нам быстро подают водку и закуску. С наслаждением выпиваем свои первые сто грамм, чтобы согреться.
- Хорошо, - говорит Сокол. - Теперь я чувствую себя человеком. Полдня протопали. Всё прошло нормально.
Мы быстро сметаем все заказанные закуски и решаем всё ещё раз повторить.
- За нашу дружбу! - говорит Сокол. - Повезло мне с вами, ребята. Хоть вы и моложе меня, и фронта не нюхали, всё равно вы ребята правильные. Не карьеристы. Не шкурники. И совесть в вас чувствуется. Поехали!
А потом мы едем домой.
Сокол приглашал меня заехать к нему, но я отказался, сославшись на усталость.
Дома все уже сидели за столом: отец с матерью, братья с жёнами.
Меня встретили радостными криками.
- Сталина видел? - спросил меня отец.
- Не удалось.
Я сижу в кругу своей семьи и радуюсь жизни. Думаю, куда мне пойти вечером. Схожу сначала к Нине. А там будет видно.
- Наконец-то, - укоряет меня Игорь. - Где так долго пропадаешь? Ждём-ждём, а тебя всё нет и нет.
- Долго шли на демонстрации, потом слегка втроём отметили в столовой праздник, да дома немного посидел.
Лена тоже с нами. Малыша оставила у мамы.
- Пока все вместе, - говорит Игорь. - Это хорошо.
Мы идём на улицу и долго стоим у нашей тринадцатой версты. Идём к школе.
Я вспомнил, в который уже раз, октябрь сорок первого года. Вспомнил немецкий бомбардировщик, который сбросил бомбу напротив школы. Вспомнил немецкие самолеты, которые нагло летали над Вешняками днём. А про ночи и говорить нечего. И всё это было десять лет назад. Уходит время. Уйдут из жизни люди, которые видели всё это. И никто не будет потом знать, что творилось тут в страшном сорок первом году. А может, найдётся такой человек, который сядет и всё это изобразит в своей книге? Всё может быть. А может, и я когда-нибудь возьмусь за это дело? Если буду жив к тому времени. Мало ли что может быть? Могу прожить до ста лет. А могу под колёса машины или электрички загреметь. Или снова заболеть. Вся наша жизнь соткана из опасностей. Если об этом часто думать, то тебя замучат всевозможные страхи. Страх смерти. Это самый главный страх. Страх стать рогоносцем. Страх стать импотентом. Страх старости. И несмотря на всё это надо уметь в этой жизни оставаться оптимистом.
- Неужели мы тут копали этот двор в сорок втором году? - спросил Виктор. - Кажется, что это было давно-давно.
- Прекрасное было время! - сказала Нина. - Как мы старались! Как ждали Победу! Как радовались куску чёрного хлеба, который мы получали на большой перемене! Об этом я буду иногда рассказывать своим ученикам. Чтобы они знали, как мы тогда жили. Как верили в разгром немцев. И как мечтали о счастливой мирной жизни. И вот она наша мирная жизнь. Счастливы ли мы? Я думаю, что мы в общем счастливы. Хотя каждому чего-то не хватает. Но такова наша жизнь. Хочется всегда чего-то большего. Пока всё у нас идёт хорошо. Одному Коле только два раза не повезло. Но окончательные итоги надо подводить в конце жизни. Каждому достанется порция счастья и бед. Мне как-то не верится, что я уже на пятом курсе, и что через год буду ходить каждый день в свою школу. Иногда мне кажется, что я слишком счастливая. Мне заранее страшновато, если потом на меня навалятся всякие беды. Но ничего. Вдвоём с Витюшей мы всё преодолеем и не сдадимся. Верно, Витя?
- Всё верно, - ответил Виктор. - Ты у меня настоящий философ. И будешь прекрасным педагогом. Только смотри не разлюби меня технаря. Я так мало читаю художественной литературы в последнее время. Придётся читать ночами, чтобы быть в курсе последних новинок.
Мы опять бродим и бродим по нашей округе. От гаража к Рязанскому шоссе и назад. И всё не можем никак наговориться.
Мы, мужчины, собираемся у Игоря и выпиваем ещё по стопке на кухне. Закусываем холодцом и винегретом.
- Жизнь, конечно, стала лучше, - рассуждает тихо Игорь. – Но из деревни народ бежит сломя голову. Кто куда. Кто на Север, кто на стройки коммунизма. Ребята из армии в деревню не возвращаются, девчата тоже бегут из деревни на стройки. Пустеет русская деревня. Разве это порядок? И чем всё это закончится? Даже страшно подумать. Так мы однажды можем остаться без продовольствия. И что тогда? Назад все в деревню? А кто будет ковать оружие, чтобы отражать атаки империалистов? Передушат нас тогда всех как котят. Может, я не всё хорошо понимаю, но у меня растёт чувство тревоги. Стройки коммунизма и высотные дома - это всё прекрасно. А есть надо всем. Ладно. Тяпнем ещё по одной и на боковую!
На другой день с утра я поехал к Вале. Как она там одна празднует?
- Ну как, вдоволь напраздновался? - встретила меня Валя. – Мог бы вчера вечером приехать. Я сидела дома одна и скучала. Нехорошо, мой друг.
- Прости, - оправдывался я. - После демонстрации посидел в столовой с Соколом и Трынковым. Потом дома посидел с родителями и братьями. Потом забежал к друзьям. Поздно ехать не решился. Ты уж меня прости, ради Бога! Не злись на меня. Трудно везде поспеть.
- Понятно, - сказала Валя. - Садись за стол.
- За тебя, Валя, - сказал я как можно нежнее. - Что бы я делал без тебя?
- Не льсти так сильно, - прервала меня Валя. - Я тебя насквозь вяжу. Так и зыркает глазами по сторонам. Всё девочку красивую ловишь. Смотри! Налетишь на какую-нибудь штучку. Потом будешь горько плакать. Тебе нужна хорошая и простая девчонка для семейной жизни. Ты видишь, какие девицы в нашей группе? Отсюда делай выводы. Но говорить тебе всё это бесполезно. Пока сам не обожжёшься, не поймёшь. Как тебе мой холодец?
- Отличный, Валя. И грибочки потрясающие.
- Грибы мне из моей Кобелевки привезли. У нас в деревне лесов много и всего полно. А народ удирает. Плохо, Коля, стало в деревне. Обирают наш народ в деревне. Работают за палочки. А палочками народ называет трудодни. Сто грамм хлеба на трудодень. Как жить? Только усадьбами и кормятся. Ладно. Поедем в Москву. Хочу посмотреть на праздничную иллюминацию.
Мы долго бродим с Валей по Москве. Повсюду толпы людей. И многие навеселе.
- Русскому человеку только выпить, - говорит со вздохом Валя. - И больше ему ничего не надо. Так можно всю Россию пропить и проспать. И никто нас тогда не пожалеет. Сами будем во всём виноваты.
Я шёл рядом и думал о своей жизни. Что мне Россия? Мне нужен кусок моего счастья. Хорошая работа, красивая жена, двое детей и отдельная квартира. А там будет видно. Мне нужен свой коммунизм! Своё личное счастье. Я его обязательно добуду. А уж потом буду строить коммунизм для всей страны.
- Когда бросишь меня? - спросила меня вдруг Валя. - Хоть предупреди заранее!
- Не надо об этом, - попросил я Валю. - А может, мы с тобой ещё поженимся! Чем черт не шутит!
- И не мечтай об этом! - отрезала Валя. - Я не какая-то там дурёха. Я знаю эту жестокую жизнь. Женишься, а сам будешь бегать за каждой юбкой? Спасибо! Лучше я найду себе солидного мужика, и он будет меня носить на руках. Понял? Я тоже хочу получить свой кусок счастья в этой жизни. Я это заслужила! Всю молодость отдала работе на благо родины. И вот вынуждена теперь сидеть в аудитории вместе с вертихвостками. Не дури меня, Коля. И не хватайся за соломинку. Я твоей соломинкой никогда не буду! Понял?
- Всё понял, Валя.
12
А дни бежали, летели себе дальше. Незаметно подошёл Новый год. Как быстро летит время!
Я уже заранее взвешивал, где мне отмечать Новый год. И к друзьям надо попасть, и Валю навестить, и родителей неудобно обижать. Трынков приглашал меня в общежитие. Они там на праздники танцевали на лестничной площадке. Гуляли в своих комнатах мелкими компаниями.
Я решил ничего не менять в установившихся традициях. Сначала посижу с родителями, а потом отправлюсь к друзьям. А Валя как-нибудь переживёт. Всё равно нам рано или поздно придётся расставаться. А друзей я не могу не видеть на Новый год.
Я посидел вечером с родителями. Рядом сидела Таня. Ей уже шёл пятнадцатый год. Скоро будет невестой.
Я проводил старый год. Отец был доволен, что я пока никуда не убежал и сижу вместе с ним за столом. Он шутил, не забывал выпить. В десять вечера я пошёл к друзьям. Как всегда, мы собрались у Нины. Лена оставила маленького Андрея у своей мамы.
- Хорошо! - сказал довольный Игорь. - Теперь все в сборе. Можно провожать старый год! Поехали!
- Год был неплохой, - сказала Нина. - Война в Корее не разгорается. Слава Богу, до нас не докатилась. Я сначала боялась. Только год этот пролетел слишком быстро. Мне даже страшно становится. Вроде, только вчера сидели тридцать первого декабря прошлого года. Значит, и вся жизнь будет пролетать стремительно. Даже если мы будем долго-долго жить.
- С Новым годом, товарищи! - раздалось из приёмника.
- Ура!!! - крикнули мы, встали и выпили свои бокалы с шампанским. Потом слушали концерт по радио, танцевали. Выпили ещё раз за Новый год. В два часа ночи мы вышли на свою обычную ночную прогулку.
Ярко горел свет в окнах. Переливались всеми цветами радуги ёлочные игрушки. Мы стояли около станции. И думали о наступившем пятьдесят втором годе. Что он нам принесёт? Что? Знать бы заранее. Но разве узнаешь…
И опять мы долго стояли у нашей школы. Смотрели на тёмные окна в классах и на светлые окна директорской квартиры.
- Надо бы заглянуть к директору, - предложил Игорь. - Может, прямо сейчас?
- Неудобно без предупреждения, - остановила Игоря Нина. - Зайдём в конце месяца, когда у нас будут каникулы.
- Пора бы уж строить метро около нашей школы, - проговорил Игорь. - Тогда не надо будет бегать на электричку.
- Всё это будет не скоро, - сказал Виктор. - Сейчас заканчивают кольцо в центре. А потом возьмутся и за нас.
После прогулки мы опять собрались у Нины, и выпили на посошок.
- Впереди экзамены, - вздохнул Игорь. - До чего же они мне надоели! Хочется заняться конкретной работой. А тут учи, учи, пиши диплом. Одно хорошо - виден уже конец этой учёбы.
Днём я поехал к Вале. Думал в дороге о предстоящем годе. Что он принесёт мне нового? Новое наверняка будет. Надо бы распустить свой пневмоторакс. Надо бы найти себе приличный приработок. Отцу тяжело тащить меня и Таню. Пора мне и совесть знать. Только с отстающими заниматься - хуже зубной боли. Тяжело мне даются эти рубли. И должен я наконец встретить свою девушку. Она ведь где-то рядом ходит по нашим институтским коридорам. Просто я бегу, тороплюсь, вечно в заботах и делах.
- Что-то ты в последнее время стал задумчивым? - спросила меня Валя. - Какие-то комбинации в голове своей прокручиваешь. А ну давай рассказывай! О чём или о ком думаешь? Может, нездоровится?
- Всё нормально, Валя. Устал я за этот семестр. Впереди экзамены. Утешает мысль, что половина учёбы позади. Теперь всё покатится под горку.
- Это верно, - оживилась Валя. - Давай выпьем за Новый год, и чтобы всё у нас было хорошо! Чтобы мы расстались друзьями, если вдруг появится моя разлучница! Надо всегда оставаться человеком. Я знаю, что ты на подлости не способен. Но мало ли что? Когда человеку предстоит трудный выбор, он совершает поступки, неожиданные для самого себя. Я изучила людей во время войны. Я только прошу мне немного помочь во время сессии. Я как-то робею. Да и не всё понимаю. Поможешь?
- Конечно, помогу.
- А где будем заниматься? У меня или в читальном зале?
- Смотря по обстановке. Надо раздобыть нужные учебники. А лекции у нас с тобой есть. Не пропадём. Я боюсь зачёта по политэкономии. А ты?
- Сдадим. Не бойся. Мы же ходили на все лекции и семинары. Тяжело нам даётся эта учёба. Вот откуда в старости появляются давление и болезни сердца. Ладно. Выпьешь ещё?
- Только вместе. Ты чуть-чуть, а я полную норму. Поехали!
Бежали январские дни. Мы с Валей сдавали экзамены. Я сумел все экзамены сдать на пятёрки. Теперь у меня будет повышенная стипендия. Лишний раз пообедаю или выпью кружечку пива после бани. Или схожу с Валей в кино.
Пару раз мы покатались с Валей на лыжах в Кусково. Я приглашал её к себе домой. Но Валя наотрез отказалась.
- Что я, дура что ли? Твоя мать с ума сойдёт, когда увидит меня.
В конце января я опять сидел с друзьями у Нины. Мы наслаждались нашими каникулами.
На этот раз пили чай.
- Пора себя культурно вести, - сказала Нина. - Каждый раз хлещем спиртное. Нехорошо! А вот чай с печеньем и вареньем - это просто здорово!
- Иногда можно и чайку попить, - согласился Игорь. - Но лучше водочка с хорошей закуской. Ладно. Пошли погуляем. Хорошее дело - каникулы. Поспим как следует. Эх, жизнь! И куда ты только несёшься? Куда? Где нам с тобой, Витя, придётся работать? Загонят куда-нибудь в Сибирь. И будем мы вспоминать наши дорогие и ненаглядные Вешняки. Против распределения не попрёшь.
- Не пугай заранее! - попросила Лена. - А я куда с малышом поеду? Успею ли закончить к тому времени институт?
Опять мы кружили по Вешнякам. Стояли у станции, стояли у школы, смотрели на Рязанское шоссе и старались угадать свою судьбу. А песчинки-секунды падали и издали непрерывно, исчезая в вечности. И время, неумолимое и равнодушное, катилось и катилось куда-то вперёд.
В конце февраля меня, Сокола и Трынкова вызвали в первый отдел и предложили поработать в архивах Министерства Государственной безопасности. Оплата сдельная. За каждый час нам платили чуть меньше десятки. Мы сразу согласились. Деньги нам были очень нужны. Да и сама работа вызывала любопытство. Что это за архивы? Интересно будет их посмотреть.
В центре Москвы, в каком-то переулке, в старом школьном здании без вывески мы принялись за нашу работу. Предварительно с нас взяли подписку о неразглашении тайны, выдали временные удостоверения. На каждую просмотренную папку документов мы должны были составить краткую аннотацию на русском языке. Особое внимание мы должны были обращать на русские фамилии. Нам стало ясно: это министерство пыталось выйти на каких-то русских, которые были во время войны в Германии.
Сначала я получил регистрационные журналы германского министерства иностранных дел. В этих журналах отмечались все входящие и исходящие письма. Скучная работа.
Каждый день мы работали по три-четыре часа. Денежки набегали. Но учиться стало намного труднее. Теперь была на счету каждая минута. Я зверски уставал. Но у меня появились свои деньги. А это много значило в моей жизни.
В начале апреля я пригласил отца зайти в наш “Голубой Дунай”, который находился на станции около церкви. “Голубыми Дунаями” народ прозвал все пивные, большинство из которых было окрашено в ярко-синий цвет.
- Сегодня я тебя угощаю! - сказал я торжественно отцу. - Теперь я прилично зарабатываю в своих архивах.
Я очень горд тем, что смогу угостить отца на собственные деньги. Мы заказываем по сто пятьдесят и по кружке пива. В пивной мало народу. Чисто и уютно.
Тихо обсуждаем наши домашние дела. И заказываем ещё по сто грамм.
- Жить в городе стало лучше, - говорит отец, - каждую весну Сталин делает снижение цен. На десятку можно выпить и закусить. Только вот в деревне дела совсем никуда. Сто грамм хлеба на трудодень. Народ трудоспособный почти весь разбежался. Кто и чем будет кормить страну? Все хотят быть учёными и образованными. А кто же будет выращивать хлеб? Нескладно как-то всё получается. Меня это сильно беспокоит.
  Наступил майский праздник. Погода была великолепная. Мы весело распевали песни. И бодро шагали к Красной площади.
- После демонстрации посидим, - сказал Сокол.
- Всё понятно, - ответил Трынков. - Сегодня будем долго топать. Народу пришло много. Полно детей. Раньше четырёх часов не пройдём.
И опять мы играем в “жучка”, опять дурачимся, долго стоим на подходе к Красной площади.
Мы на Красной площади. Плотные ряды хмурых мужчин стоят между проходящими колоннами. Их глаза пронизывают нас и следят за каждым нашим движением.
Сталина опять нет на мавзолее. Опять он не выдержал и ушёл раньше времени. Когда же я увижу его наконец? Обидно. Я вижу его главных соратников - Молотова, Маленкова, Берию, и других. Но Сталина нет. Жаль.
- Быстрее проходите! - командуют нам суровые церберы, стоящие между колоннами. Мы убыстряем шаг.
Быстро сдаём у кремлевской стены своё оформление и шагаем к нашей столовой около станции метро “Дворец Советов”.
- Давно мы не сидели здесь, - говорит Сокол, - Пора подвести кое-какие итоги. Через два года закончим институт. Осенью состоится девятнадцатый съезд нашей партии. Отчётный доклад будет делать Маленков. Понятно? Сталин уже не в состоянии делать большие доклады. Совсем постарел. Как бы с ним чего не случилось. Вот заварушка будет в стране. Начнётся борьба за власть. По логике вещей должен быть тогда Молотов во главе государства.
Мы выпили и набросились на закуску. Почти весь день не ели.
- Два года пролетят незаметно, - говорит Трынков. - Где буду работать? В Тбилиси ехать не хочется. В Москве жить негде. Новые проблемы.
- Ещё по сто грамм и по домам! - командует Сокол. - Завтра отдохну немного. Повезло нам сегодня с погодой. Жаль, Сталина не увидели. Увидим на ноябрьские праздники. Я тоже думаю о будущей работе. У меня есть два выбора. Либо стать преподавателем, либо работать переводчиком. Не знаю, что лучше. Наверное, пойду работать переводчиком. На фронте у меня получалось. И тут должно получиться.
Я вспомнил, что пару дней назад я просматривал в архиве списки наших военнопленных разных немецких лагерей. Сердце моё сильно застучало, когда я увидел сотни русских и украинских фамилий с указанием места и даты рождения, Я тщательно просматривал эти списки. Вдруг я найду имя моего Фёдора. Но его в этих списках не оказалось.
- По домам! - скомандовал Сокол.
В электричке Сокол уговаривал меня забежать к нему на часок.
- Отец меня дома поджидает, - отнекивался я. - Он обижается, если я на праздники не бываю дома. Летом могу заходить каждый день.
Дома у нас пир горой. Мои родители, братья и их жёны уже пели песни.
Я был встречен восторженными криками братьев. Мне налили стакан водки. Я понял, что сердить в эти минуты моих подвыпивших братьев не стоит. Я выпил залпом стакан.
- Вот это по-нашему! - похвалил меня Степан.
Голова моя зашумела. Ничего. Отлежусь. Завтра весь день можно проваляться дома. К Вале можно в крайнем случае и не поехать.
Марина пела все песни подряд - и советские, и русские. Лишь бы только петь. Потом выскочила на середину комнаты и стала дробно стучать каблуками.
Отец уронил голову на грудь. Видимо, перевыполнил свою норму. Ему уже пятьдесят четыре года.
Степан что-то доказывал Ивану. Они вели спор о работе в своих гаражах.
Иван не удержался и подколол меня.
- Очень грамотный стал. С нами и разговаривать не хочешь. Нехорошо, брат. Нельзя так зазнаваться.
Я в ответ только слабо улыбался. Хорошо бы сейчас полежать. Но мне надо обязательно сходить к моим друзьям. Хотя бы на полчаса. Поздороваться и сразу домой. Надо только немного придти в себя. Попить крепкого чая.
Я съедаю два солёных огурца, потом пью чай. Мне становится легче. Но как уйти от моих ревнивых братьев?
Я тихонько прошу Таню сбегать и предупредить друзей, что я не могу пока оставить одних братьев.
Степан берет бутылку и решительно наливает водку в стопки. Слава Богу, что не в стакан.
- Я предлагаю выпить за нашу мать! - гремит голос Степана. Мы дружно выпиваем.
- Тебе уже хватит! - кричит на Степана его жена Зоя. - Как я пойду с тобой домой?
Что же мне делать? Как мне отсюда убежать? Когда мои братья тронутся домой?
Марина хватает Ивана и тащит его к выходу. Зоя делает то же самое. Я провожаю их. Ивану идти совсем недалеко. А Степана надо тащить до Рязанского шоссе и вталкивать в автобус.
Наконец автобус трогается, и я бегу к своим друзьям.
- Наконец-то! - ворчливо говорит Игорь. - Без тебя мы совсем заскучали. Что будешь пить?
- Только чисто символически! - оправдываюсь я. - Братья меня напоили. Пристали и ни в какую. Обижаются! Трудно мне ладить с рабочим классом.
- Долго сегодня шли на демонстрации, - пожаловался Игорь. - А зачем вообще нужны эти демонстрации? День Победы отменили, а демонстрации проводим. Всё наоборот. Международный день солидарности трудящихся. Ну и что? Зачем всей стране целый день двигаться по улицам, выкрикивать лозунги? Дикость какая-то! Придёт время, и все это уйдёт в прошлое. Я в этом абсолютно уверен.
13
Девятого мая была пятница. Был обычный рабочий день. Радио с утра напомнило о дне Победы. Газеты посвятили этому событию свои передовые статьи.
Как всегда мы собрались у Нины.
- Семь лет прошло со дня капитуляции Германии, - говорит Игорь.
- Надо помянуть всех погибших и пропавших без вести. Ануров тебе ещё не прислал вестей о Викторе Комарове?
- Пока нет, - ответил я, - но он обязательно мне напишет.
Потом мы бродим долго по вешняковским улицам: по Советской, по Коммунистической, по Детской, по улице Пушкина.
Наконец останавливаемся у нашей школы. Долго стоим молча.
- Как быстро летит время! - говорит вдруг Нина. - Юность наша заканчивается. Как только станем работать, так и станем настоящими взрослыми и серьёзными людьми. Что с нами будет потом? Будет скорее всего обычная жизнь с её радостями и заботами. Незаметно пролетит наша жизнь, и мы станем стариками. Грустно всё это. И получается, что сама жизнь - это фактически трагедия. Потому что человек знает, что впереди его ожидает конец и вечный сон. Зачем же мы рождаемся на свет? Чтобы передать эстафету жизни дальше? Чтобы сделать как можно больше хороших дел на своём месте? А по возможности сделать что-то великое и грандиозное? Но где эти великие дела? Идёт обычная, будничная жизнь. Как у многих других. Необычное мы видим в основном в книгах да в кино. Плохо нас готовит к жизни школа, да и вуз тоже. Нам надо себе уяснить, что жизнь наша чаще всего протекает без громких событий.
- Трудно примириться с такой мыслью, - сказал со вздохом Игорь. - Душа рвётся к подвигам и к необычному. А коптить всю жизнь небо - это ужасно. Я так не смогу жить!
- С одной стороны надо нам смириться, что жизнь в основном течёт тихо и незаметно, - сказала Нина. - А с другой стороны нам всем надо ставить постоянно перед собой большие цели. Я, например, хочу стать толковым преподавателем. Преподавателем с большой буквы. Лена может стать первоклассным хирургом. Хотя, по-моему, среди женщин  - это редкость. А Игорь и Витя могут стать крупными инженерами. Ну, а Коля имеет перед собой большой горизонт. Коля может стать талантливым переводчиком, отличным педагогом и учёным одновременно. Главное - не превратиться в обычных обывателей. Это для нас самое страшное! Тут мы должны говорить друг другу только голую и горькую правду. В общем, надо жить на полную катушку. Не дремать, а гореть и полыхать. И не лениться. Работать с утра до позднего вечера. А отдыхать только тогда, когда мы собираемся  вместе. Верно я всё говорю? Или немного загнула?
- Всё правильно! - откликнулась Лена. - Абсолютно всё правильно! Надо работать и работать. И не думать ни о старости, ни о смерти. Мы умрём, но после нас останутся наши дети. И раз уж мы по¬явились на белом свете, то жизнь эту мы должны прожить ярко! И всё время надо делать добро. Помогать всем людям, которые будут нуждаться в нашей помощи. Будем всегда помогать друг другу. Пока жизнь ударила только Колю, но мы были рядом, и он устоял на ногах. Мы, между прочим, в последнее время как-то закисли. А ведь жизнь-то прекрасна! И надо жить и дышать полной грудью! В стране будут разные изменения. В октябре состоится девятнадцатый съезд. Стройки коммунизма скоро закончим. Потом будем ещё что-нибудь строить. Нам надо стать хотя бы косвенными участниками этого процесса. И вообще будущее принесёт нам большие открытия. Вот уже телевизоры появились у многих. Скоро в Вешняках появится метро. Люди получат отдельные квартиры. Будем жить как боги! Надо только работать самим и уметь ждать.
Мы ещё долго бродим по нашему посёлку, говорим и говорим о будущем, о наших планах. Настроение у нас превосходное.
Незаметно пролетел весь май. Начались летние экзамены. Сдавать на этот раз было трудно, потому что я продолжал ходить в архив - деньги мне были нужны позарез.
Двадцать первого июня я сидел в сквере нашего института под старым тополем. Зубрил трудный и неинтересный предмет: историю немецкого языка. Я читал и читал лекции. Но в голове ничего не задерживалось. По воздуху летали тополиные пушинки. Я смотрел на проезжающие машины. Смотрел на десяток белоснежных колонн нашего старинного здания. В конце восемнадцатого века здесь сидел генерал-губернатор Еропкин. А теперь справа от института тянется Еропкинский переулок. Господи! Двести лет стоит это здание и ничего ему не делается! Только в двенадцатом году прошлого века всё выгорело от пожара. И было тут раньше коммерческое училище.
Вали не было видно. Опять у нас с ней беда. Опять она залетела. Опять она собирается делать аборт.
- Больше на порог не пущу! - крикнула мне на днях моя Валюша. - Всё! Хватит! Слишком дорогое удовольствие!
Как же я буду теперь без Валюши? А женщина мне нужна. В сентябре мне уже будет двадцать три. Пора уже жениться. Но где моя будущая жена? Где она? Отзовись! Появись! Я жду тебя!
В этот момент к моей скамейке подошли две девушки. Одну из них я знал по общественной работе. Звали её Галей. Рядом с ней была другая девушка. Высокая, стройная и красивая. Я сразу заметил, что у неё были синие глаза. И грива роскошных волос.
Галя щебетала, сидя рядом со мной, а её подруга молчала. Я стал острить, болтать всякую чепуху. Говорил о деревне, о футболе, об учёбе, о своих друзьях, о Вешняках. Галя вставляла реплики. А незнакомка помалкивала.
- А как Вас зовут? - обратился я к ней,
- Вера, - ответила она.
И всё. Больше ни единого слова. Словно я не заслуживал большего.
- А меня Коля, - добавил я. - Я заканчиваю третий курс. А Вы на каком?
- На втором, - ответила Вера. И опять больше ни слова.
Я лихорадочно искал новые темы для интересного разговора, но подруги встали и испарились. А как же я? Вера мне понравилась. И даже очень. Я бы охотно проводил её до дома. Но её равнодушие меня отпугивало.
Почему же я не видел её до этого? Всех видел, а её не видел. Что же мне делать дальше? Учить историю немецкого языка или преследовать Веру? Надо немного остыть. Надо сначала поговорить с Галей. Узнать, нет ли у Веры парня. А если парень есть, то тогда мне там делать нечего. А парень может быть наверняка. Такая красивая девчонка и чтобы была без парня? Трудно поверить.
Надо было идти на консультацию. Экзамен трудный. А после консультации побегаю по институту. Может, натолкнусь на Веру. Только не надо себя заранее распалять. Не надо себя обольщать сладкими надеждами. А то потом будет трудно падать на грешную землю.
После консультации, которая внушила мне дополнительный страх перед экзаменом, я долго крутился около входа. Ходил по коридорам. Но подруги, видимо, ушли домой. Жаль.
На другой день было воскресенье. Двадцать второго июня. Дома мне не сиделось. В электричке я думал и об исторической дате (одиннадцать лет тому назад началась война с немцами), но лицо Веры всё время возникало перед моими глазами.
Я не пошёл в читальный зал, а сел на ту же скамейку. Может, Вера тоже приедет сюда. Дома готовиться скучно. И домашние всё время отвлекают. А тут никто тебя не трогает. Можно сидеть и смотреть на людей. Можно смотреть на Метростроевскую улицу, по которой мчатся машины и троллейбусы. Можно смотреть через листву тополя на небо. А можно закрыть глаза и думать о своей судьбе. Но сердце у меня почему-то сладко временами замирало. Неужели Вера - это и есть моя судьба? Всё может быть. Только не распалять себя заранее. А всё время сдерживать и сдерживать свои сладкие мечты.
Так я просидел почти весь день. Студенты входили и выходили.
А Веры я так и не увидел. Галя тоже куда-то исчезла. Куда же они пропали? Знать бы точно, какая группа у Веры. Я бы тогда посмотрел по расписанию экзаменов, когда Вера будет  сдавать. И как это я их так глупо  упустил.
На другой день я пошёл в комитет комсомола. Увидел там парня с нашего курса. Он знал немного Галю. Я ему точно описал: маленькая, вертлявая, бойкая, черноглазая и смешливая.
Я всё узнал. Галя со своей высокой подругой (он и Веру узнал по моему описанию) уехали отдыхать куда-то на Волгу. На целое лето.
Вот так. Ищи ветра в поле. Жди теперь целых два месяца. И ещё неизвестно, что будет тогда.
Тридцатого июня мы получили стипендию за лето.
- Надо обмыть, - предложил нам с Трынковым Сокол. - Это святое дело.
Мы сидим с нашей уютной столовой на углу Метростроевской улицы. В столовой мало народу. Лёгкий полумрак. Мы пьём водочку и закусываем.
- На днях уезжаю к родителям в Тбилиси, - сказал Трынков. - Они меня ждут не дождутся. Я пишу им редко. Был зимой. Билет туда дороговат. Но родителей жалко. Боюсь, что буду там скучать. Я уже привык к Москве.
- А мы с Николаем – сказал Сокол - будем сидеть в нашем архиве и зарабатывать деньги на костюм. Ничего. Часов по шесть будем сидеть, а вечером отдыхать. Нет у нас богатых родителей. Всё надо делать самим.
Наступил июль. К Вале я больше не ездил. Пусть немного отойдёт, а там будет видно. Но, видимо, это конец. Два года были вместе. Может, и хватит уже?
С утра мы с Соколом сидели в помещении архива, листали наши пыльные папки, писали краткое содержание документов, а через шесть часов ехали домой.
Дома я обедал, потом смотрел телевизор. Идти мне было некуда. Друзья мои уехали. Нина с Виктором на юг, а Игорь был с Леной и маленьким Андреем на даче.
Нина закончила университет и получила диплом. Директор принял её на работу. И отпустил её в положенный отпуск до пятнадцатого августа.
Диплом Нины мы только слегка спрыснули. Решили всё отметить в конце августа.
Лене после академического отпуска надо было учиться ещё целый год. Игорь с Виктором защищали свои дипломы лишь в феврале будущего года. А потом уже придёт через два года и моя очередь.
Приближалось начало Олимпийских игр в городе Хельсинки. Наша страна решила принять в них участие. Многие болели за наших футболистов. Я был в числе этих болельщиков.
Каждую неделю показывали товарищеские матчи с участием сборной команды по футболу. Ребята наши играли здорово. Особенно Всеволод Бобров. Многие болельщики надеялись, что наша команда станет чемпионом Олимпийских игр.
Вечерами я бродил в одиночестве по Вешнякам. Как нескладно сложилось у меня это лето. Валю потерял. Остался один. Плохо. Хорошо ещё, что первую половину дня я был занят на работе. Но вечерами… Плохо быть одному.
Начались Олимпийские игры в Хельсинки. Сборная СССР по футболу проиграла в повторном матче югославам. А с Югославией у нас были испорчены отношения с сорок восьмого года. Получается, что наши футболисты в политическом плане оказались незрелыми, проиграв югославам. Надо было обязательно выиграть. Но вот не выиграли. И команда ЦСКА, которая составляла основу сборной, была по приказу сверху распущена.
Мы с Соколом продолжали трудиться в нашем архиве. Деньги не помешают. Иногда я заезжал к нему. Вечером мы ходили с ним в Кусково. Из Перово ему было совсем недалеко. Мы купались, не обращая внимания на взбаламученную воду. Много говорили. Сокол был со мной откровенен. Я всё больше привязывался к нему.
- Как я тебе завидую, что ты был на фронте, - сказал я ему однажды. - Ты так много видел. И многое пережил. И награды имеешь. И член партии. У тебя будет отличная карьера. И жена у тебя что надо. Счастливый ты и везучий.
- Никогда никому не завидуй, - ответил Сокол, - Я просто случайно остался жив. Много раз мог погибнуть. Но мне везло, или верные друзья выручали. Всякое бывало. И немецкий язык выручал. Хорошо, что я его в школе учил, да и немцы жили в нашей коммунальной квартире. Я играл вместе с немецкими детьми и немного научился болтать. С этими знаниями я и начал свою карьеру переводчика. Ходили в тыл к немцам. В окопах мы не сидели. Только когда переходили линию фронта или возвращались назад. Я до сих пор удивляюсь, что остался в живых. Честно говоря, я на это не надеялся. Но очень хотелось узнать, чем закончится война и как пойдёт наша жизнь дальше. Я думал, что мы будем после войны жить здорово. И не угадал. Будущее страны меня беспокоит. Ты мне не завидуй. Мог бы погибнуть на фронте. А ты жив. Это самое главное. Я вот всё думаю, куда мне податься после окончания института. В школу идти не хочется. Платят там мало. Да и с ребятишками работать трудно. Если бы в три раза больше платили, тогда другое дело. В простой школе работать неинтересно. Пойду куда-нибудь, где прилично платят. Посмотрим, что на пятом курсе предложат. У меня ведь семья. Надо жену разгрузить от работы. Она так старается, мне так неудобно. Два года как-нибудь продержимся.
Раза два я хотел съездить к Вале. Но боялся, что она меня не пустит на порог. И правильно сделает. Я во всём виноват.
Лицо Веры иногда выплывало передо мной. Как всё сложится?
Может, я зря о ней думаю? Она давно, наверное, забыла обо мне. В сентябре я её увижу. И всё прояснится.
В середине августа приехали в Москву все мои друзья. Мы собрались у Нины. Теперь мы капитально обмывали её диплом.
- За тебя, Нина! - сказал торжественно Игорь. - Ты у нас первой закончила вуз. Как всегда ты впереди. Поздравляем тебя с окончанием и началом работы в школе!
- Спасибо, - сказала Нина, - Спасибо, друзья! Я так волнуюсь. Особенно перед первым уроком. Я так счастлива! Буду во всём помогать директору. Только боюсь заранее посещений уроков. Один придёт, потом другой и третий. И все будут делать мне замечания. А я буду переживать. Но всё равно это так интересно. Буду ходить по школе, и вспоминать, как мы тут учились. Начиная с сорок первого года. Ведь с тех пор прошло лишь одиннадцать лет. Это не так уж и много.
14
Первого сентября начался новый учебный год. Теперь я был студентом четвёртого курса.
Я крутился около деканата и пытался найти Веру. Но раздался звонок, и я пошёл в свою аудиторию.
Потом учёба закрутила меня. Но я не терял надежды увидеть Веру.
И однажды я увидел её. Она шла мне навстречу. Я остановился и поздоровался с ней. Вера молча кивнула мне и пошла дальше. Вот и всё. Как же так? Не постояли. Не поговорили. Придётся ловить её в читальном зале. Там самое удобное место. Я стал каждый день просиживать в читальном зале. Но пока все было напрасно. Вера читальный зал не посещала.
Двадцатого сентября я отмечал свой день рождения, мне стукнуло уже двадцать три! Господи! Уже двадцать три.
И ничего нового в этот день рождения не было. Друзья, родные. Сокол и Трынков. И костёр на огороде. Проводы Трынкова и Сокола до станции и прогулка по Вешнякам. Нина с восторгом рассказывает о своей работе в школе.
Игорь и Виктор заходят ко мне, мы пьём на посошок.
- Покатились наши годочки! - вздыхает Игорь. - Теперь только успевай считать!
Мы опять выходим на улицу. Смотрим на звёзды.
- Интересно, что там находится на этих звёздах? - спросил задумчиво Игорь. - А ведь когда-нибудь люди долетят до этих звёзд, всё увидят собственными глазами. А может, там другие люди живут? А Земля наша будет существовать и тысячу, и десять, и сто тысяч лет. И что же тогда будет на нашей грешной земле? Что останется от нас? Холмики? Или вообще ничего?
- Ну, ты философ! - сказал восхищенно Виктор. - Жаль, что тебя не слышат наши женщины. Они бы тебя расцеловали.
Уходят мои друзья, а я ещё долго стою около своего дома и думаю о своей будущей жизни. Думаю о Вале. Она делает вид, что не видит меня. Зря. Я ей ничего не обещал. И не насиловал её. Просто я небольшой сердцеед. Потом думаю о Вере. Неужели у меня ничего не получится? Так тоже может быть. Ничего не поделаешь. Мы не всегда нравимся тем, кто нам нравится. Это и есть наша жестокая жизнь. Тут - кому как повезёт. Ничего. Главное - не унывать. С Верой надо быть посмелее. Но не перебарщивать. Это к хорошему не приведёт. Только надо осторожно узнать у Гали, нет ли у неё постоянного парня. Если такой парень есть, то мне надо тихо уходить в сторону и молча глотать свои слезы. Но пока ещё не всё потеряно. Два раза мне в жизни крупно не повезло. Теперь должна наступить полоса везения. Потом пойдёт полоса невезения. Всё будет как у других людей. Когда будет везти, не надо заливаться в телячьем восторге, а когда пойдёт невезение, надо сохранять спокойствие духа. Только так.
Жизнь катила себе дальше. Побежали октябрьские дни. Начал свою работу девятнадцатый съезд партии. Он открылся пятого октября. Отчётный доклад сделал Маленков. Многих это смущало. Уж не станет ли он преемником Сталина после его смерти?
Сам Сталин выступил очень кратко. В своём выступлении он критиковал буржуазные партии, которые ведут предательскую политику по отношению к рабочему классу. И всё.
Неужели Сталин сходит с политической сцены? Как же мы будем жить без него? Пропадём без такого гениального руководителя!
Всё это время я проглатывал все новинки, которые появлялись в толстых  журналах. Особенно мне нравился роман Василия Гроссмана “За правое дело”. Вот это книга! Как просто и глубоко он всё описывает. Какая глубина! Вот это писатель! И какие образы! Особенно мне понравился майор Берёзкин. Мне захотелось написать письмо Гроссмана. Но я постеснялся.
Время стремительно летело вперёд.
Второго ноября я сидел на стадионе “Динамо”, чтобы увидеть финальный матч между “Торпедо” и “Спартаком”.
“Спартак” был чемпионом. Моё “Торпедо” плелось в конце таблицы. Я надеялся только на чудо. Хотя и редко, но чудеса всё-таки случаются в этом мире.
Игра началась, и спартаковцы бросились в атаку. Торпедовцы отбивались, как могли.
Первый тайм закончился безрезультатно. До конца второго тайма остаётся пять минут. Неужели будет добавочное время?
И тут происходит чудо. Центральный защитник Гомес посылает мяч вперёд. Защитник “Спартака” неудачно отбил мяч прямо на торпедовца. Тот бросился вперёд, вышел один на один с вратарём и забил гол. Ура! Половина стадиона ревела от восторга, а другая половина была охвачена ужасом. Тут раздался финальный свисток. Всё! Чудо свершилось!
Я ехал домой, охваченный буйной радостью. Недаром я болею за моё “Торпедо”! Сумело обыграть чемпиона. Теперь мне остаётся наладить знакомство с Верой. Но она проскакивает мимо меня и сухо отвечает на моё приветствие. В читальный зал она не заходит. Как же и где мне её подкараулить? Стоять у входа? Не оригинально. Стоять в вестибюле? И подругу её Галю я что-то не вижу в последнее время. Мне теперь и расспрашивать её неудобно. Упущен момент. Ладно. Пока ещё не всё потеряно. Надежды терять не стоит.
Седьмого ноября выдалась прохладная погода. Наша колонна долго стоит в Еропкинском переулке, ожидая, когда ей разрешат вступить на Кропоткинскую улицу.
- Я прихватил! - подмигивает Сокол мне и Трынкову. - Пошли во двор. Там в парадном чуть-чуть погреемся.
Мы выпиваем из плоской фляги. Сокол протягивает нам по яблоку.
- Теперь можно спокойно шагать дальше, - говорит Сокол. - Сегодня увидим Сталина. Чутьё бывшего разведчика.
Я ищу глазами Веру. Нахожу её и прохожу мимо. До чего же она красива! Может, мне сразу отвалить от неё? Чтобы не терзать себя дальше? Нет. Это чистое малодушие. Я никогда не трусил. Надо бросаться в бой. Остаётся только выбрать удобный момент. Вот когда она меня прогонит сама, прямо и недвусмысленно, тогда я и капитулирую. А пока надо бороться.
Я прохожу с красным флагом мимо Веры, ловлю её взгляд и здороваюсь. Вера спокойно отвечает на моё приветствие. И больше ничего. Ни вопроса. Ни приглашения идти вместе с ними.
Но это ещё ни о чем не говорит. Вот когда я сяду рядом с ней в читальном  зале и осыплю её остротами и весёлыми анекдотами, а потом схожу вместе в ней в столовую, тогда можно делать некоторые выводы. Просто так надоедать не стоит.
Гали, её подруги, нет. Где-то пропадает. Мы долго двигаемся к центру. По Красной площади идём медленно и торжественно. Все головы повернуты к мавзолею. И все вдруг кричат “Ура!”. На мавзолее Сталин!
Я вижу маленького старичка с седыми усами. Какой же он маленький и старенький! И это наш великий вождь?
- Не задерживайтесь! - приказывали нам стоящие между колоннами суровые мужчины. - Проходите дальше!
А мы все оглядывались и оглядывались, чтобы ещё раз посмотреть на Сталина.
- Ну что? - спросил Сокол. - По домам? Или как? Я предлагаю пропустить по сто грамм. Отметить исторический факт. Мы видели сегодня живого Сталина!
Мы сидим в нашей уютной столовой на углу Метростроевской улицы. Как всегда в это время, здесь мало народу.
Официантка быстро приносит всё, что мы заказали.
- За тридцать пятую годовщину нашей революции! - говорит торжественно Сокол.
Мы жадно уминаем все закуски и заказываем ещё по сто грамм и по котлете.
- Долго не проживёт наш вождь, - сказал вдруг Сокол, - Только не болтайте об этом, а то загонят меня в Сибирь или на Колыму. Я хочу после фронта и этой учёбы пожить по-человечески. Хочется поскорее разделаться с учёбой. Стал сильно уставать. Этот чёртов архив высосал из меня все силы.
- А у меня кроме архива ещё был частный урок, - пожаловался я.
- Тоже тяжёлый хлеб. И ещё неизвестно, сколько буду зарабатывать после окончания института.
- Сталина видел? - спросил меня дома отец. - Он сегодня долго стоял на мавзолее.
- Видел. Наконец-то увидел. Только он очень старый.
- Семьдесят три года - это уже солидный возраст, - сказал отец.
- Сегодня что-то никто в гости не пришёл. Садись за стол. Раздели компанию. Мне и выпить не с кем в честь праздника. У меня тоже возраст не маленький. Пятьдесят шестой год пошёл. Через четыре года можно идти на пенсию.
Мы сидим с отцом, мать подаёт нам закуски. Она знает, что я люблю, и всё время подкладывает мне куски дрожащего холодца. Я кладу на каждый кусок ложечку хрена и с наслаждением проглатываю. Господи! Обалденная закуска!
Пора идти к друзьям.
- Иди, иди, - разрешает мне отец. - Вижу, что ты уже весь исстрадался. Беги к своим друзьям. За компанию тебе спасибо. Будем теперь с матерью смотреть телевизор. Перед сном ещё пару стопочек пропущу.
У Нины уже давно накрыт стол.
- Заждались! - говорит мне с укором Игорь. - Где ты всегда так долго пропадаешь?
- С отцом посидел, - оправдываюсь я. - Не могу же я в праздник бросить отца одного?
- Ну, как у тебя первая четверть закончилась? - спрашивает Лена Нину. - Довольна?
- В общем довольна, - говорит Нина. - Много промахов допускала сначала. Но коллеги мне помогали. Главное - это дисциплина в классе. Предмет у меня интересный. И я беру этим предметом. Стихи им читаю. После уроков отвечаю на много вопросов. И до дома меня они провожают. Я являюсь классной руководительницей. Столько сил я вкладываю в этот класс! Ужас просто! Но в целом я очень довольна. О чём мечтала, то и получила. Хожу по коридорам, вхожу в классы и вспоминаю, как мы тут бегали сами, за партами сидели. Иногда даже хочется всплакнуть. От избытка чувств.
- У меня первая педпрактика в школе будет в феврале следующего года, - сказал я. - Мои уроки будут многие посещать. И мне заранее страшно.
- Ничего страшного, - успокоила меня Нина. - Зато научишься давать хорошие уроки.
Потом мы обсуждаем Сталина, которого видели сегодня на мавзолее. Все пришли к выводу, что Сталин сильно постарел. А что будет страна делать, когда он умрёт? Разве может кто-то заменить такого человека?
Вечером мы как всегда бродили по нашим Вешнякам, обсуждали международную обстановку и гадали о будущем.
- Чувствую, что будут в нашей стране большие перемены, - сказал вдруг Игорь. - У меня развита интуиция.
Потом мы втроём сидели у меня на кухне. Мать притащила холодец и квашеную капусту. И мы с наслаждением всё это поглощали под водочку.
- Жизнь-то всё время идёт и идёт, - сказал Игорь. - Нам уже третий десяток. Ничем не остановить бег времени. В нашей жизни слишком много таинственного и непонятного. Этим и интересна жизнь. С нетерпением жду, когда стану работать. Хочу помотаться по всей стране. Буду сам проситься в командировки. Будешь, Витя, со мной ездить?
- Конечно, - согласился Виктор. - Посмотреть на нашу необъятную страну давно пора. Ездить надо, пока мы молодые. А то всё сидим в Москве. Скучно так прожить всю жизнь.
- Хорошо, что мы всё время вместе, - сказал Игорь. - Трудно нам будет жить по отдельности. Слишком мы сдружились. Моему Андрею идёт второй год. Тоже хорошо. И вообще хорошо жить на этом свете! А ну-ка, давайте ещё по маленькой, чем поят лошадей!
Из комнаты вышел заспанный отец и подсел к нам. Он был рад нашей компании.
Потом я проводил друзей до дома, а сам стоял у парадного и думал об этой прекрасной, таинственной и неповторимой жизни. Знать бы, что меня ждёт впереди. Главное - решить вопрос с Верой. Только не переборщить. Действовать очень осторожно. А то можно с самого начала всё испортить.
15
Опять дни летели стремительно вперёд. И мелькали эти дни как листки календаря. Жизнь моя была однообразной: дом - институт, институт - дом. Мотался как челнок каждый день кроме воскресенья.
В воскресенье я часто гулял с Игорем и Виктором. Нина и Лена были заняты домашними делами.
По дороге мы заглядывали в “Голубой Дунай” около церкви, выпивали бутылку грузинского вина и шли в Кусково. И если светило солнце, то настроение у нас было совсем хорошее.
- Недавно Ануров прислал мне письмо, - сказал я друзьям. – Он пишет, что с большим трудом узнал о судьбе Виктора Комарова. Он лично разговаривал с его матерью. В общем, Виктор Комаров был ранен под Сталинградом и умер от ран в госпитале. Было ему тогда всего восемнадцать лет. Вот кто спасал нашу страну! Мальчишки, которые совсем не видели жизни. Судьба, как у моего брата Фёдора.
- Грустно всё это, - сказал Игорь. - Надо было бы построить огромный мемориал и нанести фамилии всех погибших в эту войну. Я слышал, что в Георгиевском зале Кремля золотыми буквами написаны фамилии всех георгиевских кавалеров. Мы должны написать фамилии всех погибших я пропавших без вести. Они отдали свою жизнь за Родину и за нас, чтобы мы теперь жили, спокойно гуляли и радовались жизни.
Мы стояли на берегу Кусковского пруда и смотрели на задумчивый старинный дворец, вспоминали лето сорок второго года, когда разговаривали с Виктором Комаровым.
- Песчинки мы в этом мире, - сказал вдруг Игорь. - Мелкие песчинки. Но от нас кое-что тоже зависит. Из миллиона летящих песчинок образуется песчаная буря. Надо нам жить на этом свете на полную катушку и делать своё дело. И не забывать тех ребят, что отдали свои жизни в эту страшную войну. Время же всё дальше и дальше уносит от нас эти военные годы. Пока мы всё хорошо помним. А что будет потом? Разве угадаешь?
Мы долго гуляем по Кусковскому парку. Величественные сосны навевают мысли о вечности, о величии природы. Пролетят десятки лет, а этот парк и дворец будут стоять, как и теперь. Только нас не будет. С этим надо смириться заранее,
Я по-прежнему почти каждый день сидел в читальном зале. Но Веры там не видел. Где же мне её подкараулить? Чтобы она особенно не догадывалась.
Заканчивался пятьдесят второй год. Где мне встречать Новый год? Опять с друзьями? Или рвануть в общежитие, куда меня приглашает усиленно Трынков? Он говорит, что в общежитии на Новый год много народу. И полно симпатичных девчат. Зачем мне размениваться? Пока я думаю только о Вере. Не нужны мне другие симпатичные девчата.
Сокол тащит меня и Трынкова тридцатого вечером в столовую. Надо проводить старый год. Мы не можем отказать Соколу. Он – наш авторитет.
- Проводим старый год, - говорит Сокол, поднимая стакан с водкой. - Год был не очень плохой. Главное - конец учёбы уже виден. Осталось всего полтора года. Это уже пустяк. Под горку катиться всегда легче. Повезло мне с вами, ребята. Хотя вы ещё пороху не видали, но в разведку с вами идти можно. Буду скучать без вас после окончания. Но у нас ещё впереди полтора года. В Новом году могут быть всякие изменения. Чует моё сердце. С какой-то стороны эти изменения нагрянут. Но я с вами, и вы ничего не бойтесь. Мы всегда сумеем правильно сориентироваться. Жалко, халтура в архиве закончилась. Деньги бы не помешали. Я уже жене в глаза смотреть не могу. Работает на двух работах. Что я могу сделать? Или учиться, или работать. Частные уроки я давать не могу. Не получается у меня. Будущей педпрактики тоже побаиваюсь. Что я буду делать в школе с этими малышами? Ладно. В жизни надо через многое пройти. Выпьем за нашу дружбу! Чтобы наша дружба никогда не ржавела! Сам погибай, а товарища выручай. Надо ещё рвануть по сто грамм. Что-то мы маловато сегодня выпили. Хватит у нас денег? Ну, выворачивайте карманы. Замучила нас эта проклятая бедность и нищета. Но всё равно мы держим хвост пистолетом. Прорвёмся, братцы. А после окончания  погуляем как следует. Только всегда надо знать свою норму.
Тридцать первого декабря я сел за стол часов в девять. Нас всего четверо: отец, мать, сестра и я.
- Проводим старый год, - говорит отец и поднимает рюмку. - Дай Бог не последнюю.
Стол уставлен нашими обычными закусками: селёдка, квашеная капуста, солёные огурцы, винегрет, жареная картошка с мясом, холодец, который дрожит от малейшего прикосновения, колбаса и свиное сало. Что ещё нужно русскому человеку?
Я сижу и любуюсь своим отцом, своей матерью и своей сестрой. Простые русские люди. Если нужно, отдадут последнее. По¬следнюю рубашку снимут с себя!
- За тебя, папа, и за тебя, мама! - предлагаю я тост. - Спасибо вам за все! Если бы не вы, то я не смог теперь спокойно учиться.
- Спасибо, сынок! - отвечает отец. - Сочтёмся. Мы же свои люди. Будешь о нас заботиться, когда мы состаримся. Особенно мать не забывай. Она тебе часто последнюю пятёрку отдавала, чтобы  ты смог в институте пообедать.
- Да ладно тебе! - отмахивается мать. - Все семьи так живут. У всех нужда. Многие живут от получки до получки.
- Опять к друзьям пойдешь? - спрашивает меня отец.
- Опять к ним.
- Друзья-то твои уже остепенились. У них уже свои семьи, а ты что-то всё как перекати-поле. Пора и тебе заводить постоянную подругу.
- Заведу. Хочется выбрать по душе. На всю жизнь чтобы.
- Это верно, сынок. Только смотри, не нарвись на какую-нибудь стерву. Так тоже бывает.
- Постараюсь не нарваться. Но от сумы да от тюрьмы не зарекайся.
- Молодец! - смеётся отец, - Все русские поговорки знаешь. Давай ещё выпьем, сынок, пока ты тут. Потом придётся выпивать одному. Это не очень приятно. Сам знаешь. Русский человек не может без компании. За то, чтобы в Новом году у нас всё было хорошо!
Я собираюсь к друзьям. Как и в былые годы, беру с собой бутылку водки.
- Теперь можно начинать, - командует Игорь, увидев меня.
Сначала мы провожаем старый год, потом с нетерпением ждём, когда наступит Новый. Что он нам принесёт нового? Что-нибудь принесёт. В этом и заключается весь интерес жизни. Каждый день и каждый год происходит что-то новое. Как в кино. Только съёмка замедленная.
- С Новым годом, товарищи! - кричит по радио диктор. - Ура!
- Ура! - кричим мы.
- Будут изменения, - говорит Игорь. - Чует моё сердце. Только не могу сказать какие точно. Но что-то будет.
Мы слушаем концерт, потом идём подышать свежим воздухом. Скрипит под ногами снег. Мы идём к станции. Смотрим на купола церкви, которые еле видны в темноте. Идём по Советской улице к школе. А потом возвращаемся домой. Садимся за стол.
- Время летит и летит, - говорит тихо Нина. - Господи! Как же оно быстро летит! Не успеешь оглянуться, уже пора на пенсию.
- Хватит о грустном! - прерывает Нину Игорь. - Лучше споём что-нибудь хорошее.
Мы поём песни военных и послевоенных лет.
Я стою один у своего дома. Мне грустно. Почему я до сих пор один? В чём дело? Когда я познакомлюсь по-настоящему с Верой? Надо что-то делать. Уже полгода прошло. А ничего конкретного до сих пор нет. Только не надо унывать. Новый год принесёт мне много хорошего. Я это уже предчувствую. Обязательно принесёт.
Сразу после Нового года началась зимняя экзаменационная сессия. С утра до вечера я сидел в читальном зале и готовился к экзаменам.
На третий день я увидел вдруг Веру в читальном зале. Место рядом с ней было свободным.
Я поздоровался с Верой и сел рядом. Сделал вид, что усиленно зубрю. А сам внутренне дрожал. Как бы поболтать мне с ней немного? Какой предлог найти поскорее?
Но Вера сама обратилась ко мне с вопросом. Она не знала одно слово по-немецки. К счастью, я его знал и помог Вере.
- Схожу в буфет, - сказала вдруг Вера.
- Я тоже, - сказал я, и пошёл вместе с Верой.
Мы сидим с Верой в нашей огромной, но уютной столовой, и пьём чай. Болтаем потихоньку обо всём.
Вера ведёт себя просто, и это меня окрыляет. Мы возвращаемся в читальный зал и готовимся к экзаменам. Потом мы вместе идём обедать. Потом опять учим и учим.
Подскакивает её подруга Галя, стреляет в мою сторону глазами и утаскивает Веру в коридор. Мне это не нравится. А если она утащит Веру совсем?
Но Вера возвращается, и мы опять сидим вместе.
После шести вечера Вера собирается домой.
- Можно я Вас провожу немного? - спрашиваю я робко Веру.
- Можно, если Вам так хочется, - разрешает Вера.
Мы быстро доезжаем до метро “Таганская” и поднимаемся наверх.
- Тут можно немного пройтись пешком, - говорит мне Вера. - Голова болит от этой зубрежки. Надо немного подышать воздухом.
Мы идём по Воронцовской улице. Проходим мимо шумной площади, где трамваи идут в обе стороны, а потоки машин летят в Текстильщики и обратно. И тут я соображаю, что рядом моя Абельмановская застава, и что я могу запросто добраться до дома на сорок шестом автобусе. Только надо заплатить лишний рубль.
На Дубровской улице мы останавливаемся около пятиэтажного дома.
- В этом доме я живу, - говорит мне Вера. - Большое спасибо, что проводили меня. Завтра увидимся опять в читальном зале. Всего Вам хорошего. Вам ещё долго добираться до дома?
- От Абельмановской заставы на автобусе остановок десять. Буду дома минут через тридцать.
- Это совсем близко, - говорит Вера. - Ну, я пошла. К себе не приглашаю. У нас одна комната. А живёт в ней четыре человека: папа, мама, я и моя старшая сестра. Ужасно тесно.
Я иду к Абельмановской заставе. И вдруг вспоминаю, что я именно тут проезжал шестнадцатого октября сорок первого года в Вешняки. Возможно, что Вера была в своём доме. А я проезжал мимо. И вот мы наконец встретились. Неужели это судьба? Как-то не верится. Просто случайное совпадение. Шофер мог проехать и по другой улице. А он проехал здесь. Что будет? Что будет? Все пока идёт удачно. Только бы не испортить удачное начало. Только не торопить события. Только не перегнуть палку. И всё будет хорошо. Или Вера или никто! Вера - это моя судьба! Её я искал и ждал все эти три года. И вот встретил. Мы будем вместе, если только не вмешаются сверхъестественные силы. Не надо только сильно суетиться.
Всю ночь я ворочался в постели. И всё думал-думал. Только перед рассветом я немного забылся. Во сне была только одна Вера.
Утром я сразу помчался в институт. Надо занять стол у самой стены, и никого не сажать рядом с собой. Кроме Веры.
Я занял стол, и держал второе место, наложив рядом несколько книг. Вера пришла через час, я сразу кивнул ей и предложил это место.
- Берёг для Вас, - сказал я просто.
Вера улыбнулась. Эта улыбка осветила как солнце весь читальный зал. И мне вдруг захотелось спеть что-нибудь буйное и весёлое.
- Как добрались до дому? - спросила меня Вера. - Всё нормально?
- Как я и говорил. Через тридцать минут я был уже дома. А у Вас есть дома телефон?
- Есть. Если хотите, запишите.
Я записал номер.
А мы обедали. Потом я пригласил её сходить в кино, если мы уйдём чуть пораньше сегодня.
И мы что-то смотрели в кинотеатре “Таганский”. Потом я опять проводил Веру до дома. И опять я шагал радостно-взволнованный до Абельмановской заставы. Ждал свой родной сорок шестой автобус, который шёл мимо Вешняков до Кузьминского парка.
Теперь у меня было спокойное настроение. Раз Вера пошла со мной в кино, значит, я ей нравлюсь. Значит, она не имеет ничего против меня. Значит, всё у нас будет хорошо. Не надо только торопить события.
Дома я заскочил к Игорю. Мы сели с ним на кухне. Игорь налил по стопочке. Я рассказал ему о своих первых успехах.
- Рад за тебя, - сказал Игорь. - Всё у тебя будет хорошо. Я же говорил тебе об этом ещё раньше. Такой умный и видный парень всегда найдет своё счастье! Давай ещё по одной махнем. За твоё счастье!
Мы долго гуляем с Игорем по улицам. Мне радостно. Хорошо всё-таки жить на этом свете! И Новый год начался у меня совсем хорошо. Пусть он и дальше будет таким же хорошим.
16
Побежали январские дни. Мы виделись с Верой каждый день. Я легко сдавал свои экзамены. Вера тоже.
Один раз в читальный зал заглянула моя Валя, увидела меня с Верой и сразу вышла.
- Ты что так переменился в лице? - спросила меня Вера.
- Девчонку из своей группы увидел. Мы с ней не ладим.
- Это плохо, - сказала Вера. - В группе должны быть ровные и нормальные отношения. И никаких ссор. У нас группа очень дружная. Мы всегда друг друга поддерживаем.
- Что будете делать во время каникул? - спросил я Веру.
- Сестра достала путёвки в подмосковный дом отдыха. Будем там отдыхать, кататься на лыжах, смотреть кино и много спать.
- Я буду тут скучать без Вас, - сказал я Вере. - Жаль, что Вы уезжаете. Походили бы в кино. На лыжах бы покатались. Жаль.
- Ничего. Каникулы пролетят быстро. Как же Вы раньше жили  без меня?
- Лучше не спрашивайте. Потом расскажу.
- Мама всё время про Вас расспрашивает, - сказала мне вдруг Вера. - Просит показать ей. Так что скоро будете у меня в гостях.
- Мне страшно, - признался я. - Боюсь уже заранее.
- Давай перейдем на “ты”! - говорит Вера.
- Я согласен.
- Не бойся. Ты лучше бойся моей старшей сестры Дарьи. Она у меня очень строгая и не любит молодых людей. Замуж вовремя не вышла. А теперь злится на весь мир. Ссорится часто с родителями. Трудно с ней. Плохо, что у нас нет жилплощади, чтобы жить в отдельных комнатах. Ладно. Сам всё увидишь.
В институте состоялся вечер по случаю окончания сессии. Мы с Верой пошли на этот вечер. Посмотрели концерт. Потанцевали.
- Пошли на улицу! - предложила вдруг Вера. - Не хочется тут крутиться. Лучше погуляем по Москве. Погода сегодня отличная. Не возражаешь?
- С удовольствием!
Мы выходим на улицу и идём по Москве. Стоит небольшой мороз. Дышится легко. А мы идём и идём по Садовому кольцу. Нам сейчас всё равно куда идти.
- Не хочется мне уезжать в этот дом отдыха и все время сидеть со своей сестрой. То ли я её должна опекать. То ли она меня. Ты мне веришь?
- Конечно, верю. Может, не поедешь?
- Теперь поздно. Мама на меня обидится. Без меня сестра может не поехать. Я ей уже обещала. Ты тут пока отдохни со своими друзьями. Ты же мне рассказывал, что у тебя отличные друзья. Надеюсь, что ты меня с ними когда-нибудь познакомишь?
- Обязательно познакомлю. Можно поехать прямо сейчас. Это такие друзья, что я могу к ним ввалиться даже ночью. Поехали?
- Уже поздно. Лучше в другой раз. Ты разве не видишь, какая чудная погода?
- Вижу, Вера. Я всё вижу. Но в основном вижу только тебя.
- Ты, я смотрю, за словом в карман не лезешь. Сердцеед ты хороший. Угадала?
- Может быть, - признался я.
Мы шли и шли по вечерней Москве. И говорили, говорили. Вера рассказывала, что она два года жила в Потсдаме с родителями. Отца после фронта как инженера оставили в Германии. Вера с мамой уехала к отцу в сорок шестом году.
Когда я сказал Вере, что тоже был в Потсдаме, но только два месяца, она ужасно образовалась.
- Ой, как здорово! Я там всё исходила. Мне там нравилось жить. Жили мы в доме фрау Бисмарк, дальней родственницы того знаменитого Бисмарка. Моя мама как-то с ней объяснялась и ладила. Мне там было хорошо. Только зимой очень сыро. Нет нашего мороза.
Я проводил Веру до дома, прошёл мимо универмага на площади и пошёл к Абельмановской заставе.
Моя душа пела. Господи! До чего же хорошо жить на этом свете! До чего же я счастливый человек! А что ещё будет впереди? Сколько будет интересных и радостных встреч! А там и учёба подходит к концу. Всё у меня будет замечательно! Я в этом абсолютно уверен.
В воскресенье, двадцать пятого января, на Татьянин день, мы встретились с Верой накануне её отъезда в дом отдыха.
- Я буду сильно скучать, - сказал я Вере, - Возвращайся скорее. Обязательно напиши мне оттуда письмецо.
- Напишу, - пообедала мне Вера, - Катайся тут без меня на лыжах. Спи побольше. Время пролетит незаметно.
Начались мои каникулы без Веры. Подумать только. Ещё месяц назад я существовал без Веры. А теперь минуты не пройдёт, чтобы я не думал о ней.
Мои друзья готовились к защите диплома. Лена возилась с маленьким Андреем. Нина всё время проводила в школе. Я старался не мешать им. Придёт время, и мы как всегда посидим за столом, выпьем, закусим, споём несколько песен и побродим по нашим родным Вешнякам.
С утра я брал лыжи и шёл в Кусково. Там я гонял по накатанной лыжне. Тут сдавали свои лыжные нормы студенты ближайших вузов. Но утром никого не было. Я носился как птица и думал о близкой встрече с Верой.
Вечером я брал коньки, которые выпросил у Игоря, и шёл в Плющево на стадион “Фрезер”. Там весь вечер катался на коньках. Играла музыка, а я носился круг за кругом. Думал о своей болезни. Наверное, я уже давно полностью здоров. Надо мне срочно распускать свой пневмоторакс. Надо всё это рассказать Вере. Она должна быть в курсе моих дел. Но как это сделать? Трудно мне будет рассказывать о своей болезни.
Вечерами я много читал. Прочитал повесть Казакевича “Сердце друга”. Про любовь. Мне очень понравилось. Съездил в институт на лекцию о жизни и творчестве Чайковского.
Но дни тянулись медленно. Пришло небольшое письмо от Веры. Ничего особенного Вера не писала. Но был обратный адрес. Я сразу написал ей ответ. Ей будет приятно почитать.
Седьмого февраля, в субботу, я поехал на занятия. Начался второй семестр. А Вера должна приехать только вечером. Завтра я её обязательно увижу.
Я сидел на лекции и думал о Вере. Завтра я её увижу. Это даже хорошо, что мы не виделись эти две недели. Проверили свои чувства. Мне мои чувства давно ясны. А вот как Вера? Раз письмо написала, значит думала. Может, не так сильно как я, но всё-таки думала.
Вечером я позвонил Вере. Она подошла к телефону.
- Надо увидеться, - сказал я сразу. - Я очень соскучился.
- Позвони завтра с утра, - сказала Вера. - Можно погулять или сходить в кино.
Я звонил от нашей почты. Только там был телефон-автомат. Да ещё был телефон у отца в сторожке  гаража.
Не мог я в таком взволнованном состоянии спокойно идти домой! Я зашёл к Игорю. Он всё сразу понял. Умная башка!
Мы сели с Игорем за стол. Лена спроворила нам небольшую закуску. Маленький Андрей вскидывал своими ручками, и что-то радостно выкрикивал.
- Растёт наследник, - сказал довольный Игорь. - Жизнь не стоит на месте. Вижу, что у тебя всё хорошо. Давай выпьем за тебя, Коля. Ты у нас немного припозднился. Чтобы всё у тебя было хорошо! Если будут трудности, приходи ко мне в любое время. Ты же меня хорошо знаешь. Поскорее бы защитить диплом. Сил больше нет. Не могу я больше учиться. Пять с половиной лет! И всё время на суше. Я до сих нор о море мечтаю. Зато с Леной мне сильно повезло. И Виктору с Ниной тоже повезло. Теперь ты у нас один остался. Привози свою Веру к нам. Чтобы она почувствовала нашу атмосферу. Ох и заживём, как закончим институт! Деньги лишние заведутся. Куда-нибудь вместе поедем.
Потом мы вышли на улицу. И долго бродили по Вешнякам. И говорили потихоньку обо всём на свете.
На другой день я встретился с Верой. Мы долго гуляли по улицам. Вера рассказывала о доме отдыха, потом о своей двухлетней жизни в Потсдаме. Потом о годах эвакуации в Сибири. Потом о папе, который попал в армию Власова и еле вышел из окружения в сорок втором году.
Мы пошли в кино. Перед началом сеанса зашли  в буфет, съели  по бутерброду, выпили бутылку воды.
- Завтра увидимся в институте, - сказала мне на прощание Вера. - Скоро придёшь ко мне в гости. Мама очень хочет посмотреть на тебя. Я её хорошо понимаю. Ты её только не бойся. Мамы все одинаковые. Хотят, чтобы их дети были счастливые. Я ей тебя всё время нахваливаю. Сказала, что ты учишься только на пятерки. Ну, я побежала. До завтра.
Я шёл на Абельмановскую заставу. И думал, что пришла пора рассказать Вере о своей  болезни. Но как мне не хочется этого делать? Зачем всё раскручивать? А может, не говорить ничего? Всё равно скоро распустят мой пневмоторакс.  Надо было мне надавить на Соколовскую, чтобы она ещё раз послала меня к профессору. Только тот может решить, что делать с моим пневмотораксом. Но Вере надо всё рассказать, если я думаю в будущем связать свою жизнь с ней. Как не хочется ворошить прошлое. Надо ещё немного подождать.
А февральские дни летели и летели. Вера вдруг заболела. Простудилась. Я стал писать ей письмо. В письме написал, что был болен, и что теперь почти здоров.
Письмо получилось длинным. Я бросил письмо в почтовый ящик. А если сообщение подействует на Веру, и она перестанет со мной встречаться? Не может этого быть. Вера не такая. Она всё поймёт.
Несколько дней я не звонил Вере. Пусть как следует обдумает.
- Ты куда это пропал? - спросила меня Вера в коридоре около деканата. - Почему не стал звонить?
- Ты моё письмо не получала? - спросил я.
- Какое письмо? И почему вдруг письмо? Ты же в любой момент можешь мне позвонить? В чём дело?
- Расскажу, когда поедем домой. Странно. Куда же девалось моё письмо?
После занятий мы шли пешком с Верой по направлению к станции метро “Таганская”. По дороге я рассказал Вере о том, как я заболел, как лечился, как играл в футбол.
- Только не говори о своей болезни моей маме. Она будет переживать. Да и вообще может всё неправильно понять. Ты не тяни и распускай свой пневмоторакс. И больше ни о чём не думай. Я этому не придаю никакого значения. Вообще-то ты молодец, что всё мне рассказал. У меня тоже иногда покалывает сердце. А почему - сама не знаю. Не будем больше говорить о болезнях.
У меня свалился камень с души. Теперь я чист перед Верой как стёклышко. Надо поскорее распускать свой пузырь. Хватит ходить на это поддувание. Моя Соколовская всё робеет.
Каждый вечер я провожал Веру до дома. Но заходить к ней боялся.
- Сегодня идём к нам! - заявила мне Вера двадцать пятого февраля. - У папы день рождения. Заодно поздравим, и ты познакомишься с моими родителями. Неудобно уже. Мама начинает сердиться.
- Я боюсь, - признался я Вере.
- Не бойся, - успокоила меня Вера,
По дороге мы купили цветов, а Вера ещё купила галстук.
Я вхожу вместе с Верой в коммунальную квартиру. Длинный коридор. Четыре семьи. На стене велосипеды и ещё какие-то предметы.
Семья Веры живёт в небольшой комнате. Она вся заставлена. Повернуться в ней совсем негде. Диван, кровать, пианино, гардероб, обеденный стол, маленький письменный стол. Как это только всё вместилось в такой маленькой комнате?
Вера знакомит меня с родителями.
- Нина Фёдоровна, - говорит мне мама Веры.
Вид у неё очень строгий. Мне становится страшно.
- Николай Николаевич, - говорит её отец. Протягивает мне руку, а сам улыбается. - Спасибо, что зашли к нам. Садитесь сразу за стол.
Николай Николаевич явно доволен, что в доме появился ещё один мужчина. Он наливает мне и себе водки. Женщинам наливает портвейн.
В это время входит высокая девушка. Это сестра Веры - Дарья. Вид у неё строгий. Она только скользнула по мне глазом и поджала губы.
- За твое здоровье, папа! - говорит Вера, поднимая рюмку. - Чтобы ты всегда был здоровым и весёлым! И чтобы тебе всегда везло на рыбалке.
Я уже знаю, что Николай Николаевич преподаёт в техникуме при автозаводе имени Сталина. До войны был инженером. Знаю, что он участник двух войн: гражданской и последней войны. Что на фронт он оба раза шёл добровольцем. В этой войне он, как опытный инженер, был начальником армейских оружейных мастерских. У него есть ордена. Войну закончил в звании капитана. После войны работал инженером в Германии по демонтажу военного оборудования.
- Мне немного, - говорю я Николаю Николаевичу, когда он наливает мне в очередной раз.
- Я в Ваши годы пил стаканами, и ничего, - успокаивает меня Николай Николаевич.
Я расспрашиваю его о войне, Николай Николаевич с готовностью рассказывает мне о том, как он выбирался из окружённой второй ударной армии Власова. Страшно было слушать об узком коридоре, по которому выбирались наши бойцы. С двух сторон вели бешеную стрельбу немцы. Но выбрался живым и невредимым.
- А всё потому, - рассказывал Николай Николаевич, - что вошли мы в эту окружённую армию без автомашин. Весь инструмент мы несли в рюкзаках. Потому и спаслись. С машинами мы бы никогда не выбрались из окружения. Я как только попал в этот котёл, то сразу почувствовал, что что-то там не то. Никакой дисциплины. Никто ничего не знает. Хорошо, что вовремя выбрались. А я уже домой письмо написал, что со мной может случиться всякое. На всякий случай простился. Давай, Николай, ещё по одной пропустим! Ты не смотри не женщин. Они любят чай, А наш брат любит  водочку. Ты только закусывай как следует. Не стесняйся.
Вера вышла меня немного проводить.
- Ну как тебе мои родители? - спросила она меня.
- Хорошие люди. Только сестра твоя всё время молчит.
- А ты не обращай на неё внимания. Она у нас очень вредная и злая. Не вышла вовремя замуж. Теперь злится на весь свет. Я с ней часто ругаюсь.
- Теперь тебе надо познакомиться и с моими родителями. Но я тебя не буду торопить.
- Мне тоже боязно, - призналась Вера. - Но я зайду. Только не торопи меня.
Я шёл к Абельмановской заставе. Душа моя пела. Все идёт пока хорошо. Скоро наступит весна. Мы будем гулять и гулять с Верой. Лето надо провести вместе. А там и поженимся. Если всё будет хорошо. Загадывать пока далеко не стоит. Надо сначала закончить четвёртый курс.


17
Третьего марта радио и газеты сообщили, что Сталин серьёзно болен.
В середине лекции в аудиторию зашёл заместитель декана и громко зачитал сообщение о болезни Сталина.
Все молчали. Что же будет со страной, если Сталин умрёт? Без Сталина нас могут уничтожить американцы. А может, он выкарабкается?
На другой день сообщение нас не обрадовало. Мелькали медицинские термины. Дело плохо. Это было ясно всем.
Пятого марта мы долго гуляли с Верой по Москве. Говорили о Сталине. А вдруг он умрёт?
- Будем надеяться, что он выживет, - сказал я. - Хотя возраст у него солидный.
Но если честно признаться, то нас не очень волновало здоровье Сталина. Нас волновали наши отношения. Что нам делать дальше? И что нас ожидает в будущем?
Мы попрощались у дома Веры, Она побежала домой, а я потопал на Абельмановскую. А там сорок шестой автобус.
В дороге я думал всё-таки о Сталине. А что же будет, если он вдруг умрёт? А ничего. Будем работать и учиться. Не пропадём. Есть Молотов. Есть Маленков. Они знают, как надо управлять государством.
Рано утром мать вдруг разбудила меня.
- Вставай, сынок! Умер Сталин!
Я сразу вскочил. По радио звучала траурная музыка. Что же мне делать?
Надо ехать в институт. А там будет команда, что нам делать дальше.
В институте в актовом зале состоялся траурный митинг. Многие студентки рыдали. Горе было самое искреннее.
Все выступающие давали клятву: посвятить свои силы построению коммунизма в нашей стране. Все призывали сплотиться в этот трудный момент вокруг родной коммунистической партии. Иначе дело будет плохо.
Наш секретарь факультетской комсомольской организации сообщил, что весь наш факультет собирается в девять часов вечера, чтобы потом попрощаться в Колонном зале с товарищем Сталиным.
В девять вечера мы собрались у здания нашего института. И пошли по Садовому кольцу в центр. Шли долго. Почему-то не было ни одного преподавателя.
Потом мы свернули на Трубную площадь и стали приближаться к станции метро “Кировская”.
Толпа становилась всё плотнее. У меня закралось первое чувство тревоги. Что-то мало порядка, мало милиции. Правда, стоят грузовики, перегораживая выходы из переулков. Но давка стала усиливаться. Нас стало прижимать к железной ограде сквера.
Вдруг раздались крики. Орали какие-то девчата. Что же это такое? Где же порядок?! И где наша милиция? Куда же она смотрит?
- Прыгайте внутрь сквера! - крикнул Сокол. Мы с Трынковым перебрались через железную ограду внутрь сквера.
- Впереди сильная давка! - кричал Сокол. - Нам надо подаваться назад!
Но тут подкатила новая волна людей. Нас опять стало прижимать к ограде. И опять послышались истерические крики. Что же нам делать?
- На деревья быстро! - крикнул Сокол. - Иначе нас тут просто раздавят! Тут идёт несколько сот тысяч человек, и все идут в одно место. Нет никакого порядка.
С трудом мы взобрались на деревья. Они должны устоять против такого напора толпы.
Со всех сторон неслись страшные крики “мама!”, “мамочка!”. Но всё тонуло в реве толпы.
- Не слезать! - командовал Сокол.
От станции метро неслись крики и стоны. Что там творилось? Господи! Ну почему у нас всё не как у людей?
Народа стало поменьше.
- Вниз и бегом отсюда! - скомандовал Сокол. - Тут недалеко моя тётка живёт. Побудем пока у неё. А там посмотрим.
Тётка у Сокола оказалась на высоте. Она радушно встретила нас. Мы рассказали ей, из какой передряги выбрались. Тётка стала ахать.
- Нам бы сбросить немного напряжение, - сказал Сокол. - Бутылочка водочки нам бы не помешала. Выручай, дорогая тётя.
Тётя Сокола открыла старинный буфет и поставила на стол бутылку водки.
- Сейчас сделаю закуску, - сказала она. - Потерпите пару минут.
И вот на столе стоят солёные огурцы, колбаса, винегрет, капуста, и сёледка.
- Тётя! - крикнул довольный Сокол. - Я буду заходить к тебе каждую неделю.
- Для тебя и берегла, - ответила тётя. - Редко стал заглядывать.
- Виноват, тётя, - промямлил Сокол. - Сама знаешь. Учёба, семья, друзья. А тут эти похороны Сталина. Всё перемешалось.
Сокол разлил бутылку на три стакана. Тётя пить отказалась.
- Ну, братцы! - сказал Сокол. - За то, что остались в живых.
- Мы у тебя теперь в долгу, - сказал Соколу Трынков. - Если бы не ты, неизвестно чем бы всё закончилось.
- Ерунда, - сказал Сокол. - На фронте такое бывало каждый день. Жалко только ребят, которых там задавило. Наверное, погибло много людей.
Мы выпили и стали закусывать. И всё напряжение разом ушло из тела. Стало легко и весело.
- Вот так и на фронте, - рассказывал Сокол. - Придёшь с той стороны, выпьешь свою норму, и порядок. А иначе жизнь на фронте невмоготу. Каждый день нервы напряжены до предела. Каждый день погибают твои друзья. А сам прикидываешь, когда настанет твоя очередь. Теперь будем жить без Сталина. Либо Молотов, либо Маленков станут во главе государства. А может, и Берия. Один грузин ушёл, другой грузин пришёл. А нам всё равно, кто будет править. Лишь бы хорошую зарплату платили. Там, наверху, пусть сражаются за власть. Нам власти не нужно. Нам просто пожить по-человечески. И всё.
Потом мы подремали на полу и на диване до шести утра и тронулись домой.
- Спасибо тебе, тётя, - говорил на прощание Сокол, обнимая тётку. - Ты просто ангел. Крепко нас выручила. Живи до ста лет.
- Заходи почаще, - ответила тетка, - Рада была, что вы ко мне зашли.
Рано утром я пришёл домой.
- Ну слава Богу! - сказала мать, увидев меня. - А я всю ночь не смыкала глаз. Сосед приехал поздно и сказал, что была давка в центре Москвы.
- Всё в порядке, мама. Мы не полезли в эту давку. Сокол нас не пустил.
- Дай ему Бог здоровья! Садись, поешь!
Я позавтракал. А к часу поехал на занятия. Ибо занятий никто не отменял.
Из динамиков лилась печальная музыка. Преподаватели в группе говорили о смерти Сталина. И почти не спрашивали нас. Да и студентов на занятиях было в этот день мало.
Вечером я проводил Веру до дома и поехал в Вешняки. Я сразу побежал к Нине. Все были в сборе.
- Где ты пропадаешь? - спросил меня Игорь. - Такое событие! А ты неизвестно где! Вот и скажи нам сразу, кто будет теперь вместо Сталина. Молотов или Маленков? Они совсем разные люди.
- Я думаю, что будет Маленков, - ответил я.
- А почему ты так думаешь? - спросил Игорь.
- Потому что отчётный доклад на девятнадцатом съезде партии делал Маленков. А это уже о чём-то говорит.
- Но Молотова народ лучше знает, - возразила Нина.
- Это ничего не значит, - ответил я. - Надо покрутить приемник и послушать, что говорят наши враги.
Я стал крутить ручку приемника. Но все радиостанции повторяли только два имени: Молотов и Маленков. Иногда называли Берию.
- Говорил я вам, что в Новом году будут изменения, - сказал Игорь. - А вы сомневались. Видите, что получилось! Нет главы такого государства! Что будет делать Маленков? Трудно сказать. Но Политбюро сумеет сплотить свои силы. Не пропадём. Только бы американцы нас не трогали. От них можно всего ожидать. Могут запросто наброситься на нас.
- Не пропадём! - сказала уверенно Нина. - Если в войну выстояли, то теперь нам уже ничего не страшно. Всё равно многое решает народ. Будет народ хорошо работать, будет всё нормально. А правители приходят и уходят. После смерти Ленина народ тоже паниковал. И ничего. Сталин всё взял в свои руки и повёл страну вперёд. Наш народ может горы  своротить.
- Может, ты и права, - согласился с Ниной Игорь. - А может, и нет. Мы всегда ошибаемся в оценке будущего. Но я согласен с Колей. Наверное, Маленков будет нашим новым лидером. Раз ему Сталин доверил отчётный доклад, значит он верил в него. Мы с Виктором в конце недели защищаем наши дипломы. Теперь и не попразднуешь. Всё-таки траур. Берут нас с Виктором в один секретный почтовый ящик.
- Завтра в Москву не попадёшь, - сказал Виктор. - Электрички будут пролетать мимо. Если только на автобусе или на попутной машине. Завтра последний день прощания. Хотят избежать возможной давки. Похороны в понедельник. Будет траурный митинг на Красной площади. Надо всё это посмотреть по телевизору.
Настроение у нас было какое-то неопределённое. Что же теперь будет? Куда нас поведёт Маленков?
Мы долго в этот вечер бродили по Вешнякам. Будущее нас немного пугало. А вдруг опять какая-нибудь война разразится? Тогда всё. Тогда полетит всё в тартарары! Лишь бы не было никакой войны.
На другой день я позвонил Вере. Сказал ей, что добраться до Абельмановской  будет непросто. Но я постараюсь.
Я шёл от почты. И вдруг вспомнил. Сегодня восьмое марта. В сорок втором году в этот день тоже было воскресенье. И мы расчищали дорогу от снега к нашей школе. Чтобы можно было проехать машине от Рязанского шоссе. Как быстро летит время! И как вообще всё быстро летит. Осталась далеко позади война. Скоро уже закончу свой институт. Впереди работа, налаживание семейной жизни. Где же я буду работать и жить? В Москве? Но жить нам фактически с Верой будет негде. Только остаётся снимать комнату. А где взять на это деньги?
Вечером того же дня я прорываюсь в Москву на автобусе. Мы долго гуляем с Верой по улицам Москвы. Говорим о смерти Сталина, о его преемнике, о весне, о летних каникулах. Ноги несут и несут нас по улицам Москвы. Нам бы посидеть где-нибудь в тепле. Но где же посидишь? Негде нам пока посидеть. Пока будем гулять. Скоро наступит весна, Тогда будет теплее и веселее.
В понедельник, девятого марта, я включил телевизор. Показывали Красную площадь. На трибуне мавзолея стоят руководители нашего государства.
Газеты уже сообщили, что Председателем Совета Министров избран нашим Центральным комитетом Георгий Маленков. А генерального секретаря нашей партии пока не будет. Будет коллективный орган: президиум ЦК КПСС.
Звучат траурные речи наших руководителей. Особенно ярко выступил Берия. Потом раздались гудки по всей стране. Минута молчания. Был Сталин, и нет Сталина. Началась эпоха Маленкова.
Я еду в институт. Сегодня Игорь и Виктор защищают свои дипломы. Всё. Они заканчивают институт, получают месяц отпуска и приступают к работе в своём почтовом ящике.
С тяжёлым сердцем я еду в институт. Эти унылые и тягучие гудки во время  похорон подействовали на меня.
Но в институте я как-то быстро забылся. Тем более что у нас начиналась педагогическая практика. Она проходила в школе около Красных ворот. Теперь я буду находиться в этой школе. Сначала буду сидеть на чужих уроках, потом буду давать свои. Страшно! Но практика есть практика. Через это надо пройти.
На перемене встречаюсь с Верой. Она сообщает мне, что пятнадцатого марта у неё день рождения. Она приглашает меня к себе.
Вечером я забегаю к Нине. А у Нины накрыт стол. Игорь и Виктор отмечают окончание института.
- Всё! - сказал торжественно Игорь. - Юность наша закончилась! Впереди работа, работа, работа. При оформлении на работу дал подписку не разглашать тайны.  Плохо. Ничего нельзя говорить о работе. Жаль. Ничего! Привыкнем. Главное - чтобы платили хорошо. Лена закончит летом свой институт. И останется у нас один Коля. А через год и Коля закончит учёбу. Куда нас разбросает жизнь? Надо нам держаться вместе. А пока будем с Виктором отдыхать. Куда податься в такое время?
- Давайте выпьем за то, чтобы всё у нас было хорошо! - предложил Игорь. - Я сегодня напереживался. Сначала похороны. Потом защита диплома. Такие события упали на один день. Ладно. Теперь все позади.
Мы двинулись на улицу. Долго стоим у станции. Идём по Советской улице к школе. А потом возвращаемся в наш посёлок.
- Сколько ещё простоят наши бараки? - спрашивает Игорь. - Не могут же они стоять  сто лет? В скором времени их сломают, а нам дадут отдельные квартиры. Вот тогда мы и заживём по-человечески.
На другой день я иду в школу для прохождения педагогической практики. Сижу на уроках опытных преподавателей. Учусь педагогическому мастерству. Со страхом жду, когда буду сам давать уроки в пятом классе. Господи! Как же мне страшно!
Вечером я встречаюсь с Верой. Мы идём в кино. Потом я провожаю Веру до дома и еду домой. По дороге думаю, что купить Вере ко дню рождения. Решил купить духи и книгу. Что я ещё могу купить на свою стипендию? Да и на это надо просить деньги у отца. Кончилась моя халтура в архиве. Нет пока учеников. Трудно жить на стипендию. Все время чувствуешь свою ущербность.
Пятнадцатого марта я еду к Вере домой. Опять волнуюсь. Родители, сестра. А мне хочется  побыть с Верой вдвоём.
Радостная Вера открывает мне дверь. Николай Николаевич встречает меня как родного сына.
Я вручаю свои подарки Вере и сразу сажусь за стол. Вера то и дело подбегает к телефону. Она принимает поздравления, благодарит и возвращается назад к столу.
Николай Николаевич подливает себе и мне водочку.
Только сестра Дарья чем-то недовольна. Хмурится, иронически улыбается. Потом встает и уходит. Никто её не удерживает.
Мы опять чокаемся с Николаем Николаевичем. Ведём наши мужские разговоры. Говорим о войне, потом о Маленкове. Николай Николаевич считает, что будут изменения. Но не сразу. Он боялся, что во главе государства мог встать Берия. Хватит нам одного грузина. Хотя он был и выдающийся.
Сегодня Вере исполняется двадцать один год. Она заразительно смеётся. Родители с любовью смотрят на неё. И они понимают, что я Вере нравлюсь. И думают они о чём-то своём.
Вечером мы идём с Верой гулять.
- Тебе понравилось у нас? - спрашивает меня Вера.
- Понравилось. Мне очень твой отец нравится. А мамы и сестры я побаиваюсь.
- Понятно. Летом поедем к нам на дачу. У нас там море клубники. Поедим вволю. Как у тебя идёт педпрактика?
- Идёт понемногу. Боюсь, когда буду сам давать уроки.
- Не бойся. Сначала всегда страшно бывает. Но давать-то урок надо.
- Я понимаю. Но всё равно страшно.
- Спасибо тебе за подарки, - говорит мне Вера при расставании. - И вообще за все тебе спасибо. Я всегда жду твоих звонков. И рада нашим встречам.
- Я тоже, Вера. Давай летом поженимся? Я делаю тебе официальное
предложение!
- Вот это подарок на день рождения! - засмеялась Вера. - Ну какой ты у меня молодец! За это я должна тебя поцеловать.
Вера повернулась ко мне и поцеловала в губы.
- Так ты пойдёшь за меня замуж?
- Пойду, Коля. Конечно, пойду! Закрутил ты мне голову. А где мы будем жить?
- Комнату будем снимать! Я уже всё обдумал. Найду халтуру. А комнату снимем рядом с институтом. Чтобы на тратить время на дорогу.
- Умница. Только найти комнату будет очень трудно.
- Я найду. Подключу друзей. Мне теперь море по колено!
Мы ещё долго ходили с Верой вокруг её дома.
- Уже двенадцать! - испугалась Вера. - Как ты до дома доберёшься?
- Не волнуйся. Доеду на попутной. За трояк любой грузовик подбросит.
18
Летели как ветер мартовские дни. Летела моя педпрактика. С дрожью и волнением я дал первый урок. Потом второй, за ним третий и четвёртый. И получил пятёрку. Но мне это стоило большого напряжения.
- Вы очень волнуетесь, - сказала мне руководитель педпрактики. - Так нельзя. Это Вам будет мешать, если Вы не избавитесь  от этого недостатка.
Я долго думал над словами руководителя педпрактики. Действительно. Почему я так глупо волнуюсь? Не надо так волноваться. Я же мужчина. А как же я буду давать уроки в вузе или в школе? Или переводить перед большой аудиторией? От этого недостатка надо избавляться. И чем скорее, тем лучше!
А жизнь катила себе вперёд, не останавливаясь ни на минуту. Каждый вечер я провожал Веру до дома. В группе все заметили мою Веру.
- Хороша девка! - одобрил мой выбор Сокол. - Смотри не упусти!
Игорь с Виктором вышли на работу в свой почтовый ящик. Что они там делали, было известно лишь господу Богу.
Встречались мы теперь совсем редко. Друзья понимали, что у меня появился друг на всю жизнь. Они просили меня показать им Веру. Но я только отговаривался. Зачем торопиться? Зачем вгонять Веру в краску? Всему своё время.
В конце апреля меня вызвала вдруг наш женщина-врач, и сообщила мне, что она пробила мне путёвку в санаторий. Надо подкрепить своё здоровье.
- Ты что? Не рад? - спросила она меня.
- Не очень, - ответил я. - У меня были другие планы на лето.
- Это пустяки! - возразила врач. - Бесплатная путёвка на два месяца!  Мне стоило это больших трудов! И не вздумай отказываться!
- Спасибо, - промямлил я. И выскочил из кабинета как ошпаренный. А как же Вера? Два месяца разлуки! Я этого просто не вынесу!
- Ты что такой кислый? - спросила меня вечером Вера. - Что случилось? А ну давай выкладывай!
- Путевку на два месяца предлагают, - сказал я.
- Обязательно поезжай. Тебе не мешает как следует отдохнуть после учёбы. Поезжай. А я поеду с родителями опять под Рыбинск. Мне там очень нравится. Два месяца пролетят незаметно. Будем часто писать друг другу письма. А встретимся, сколько будет разговоров? Ты расскажешь мне о санатории, а я тебе о тех дивных местах. Договорились? И не расстраивайся. Жизнь у нас будет длинная-длинная. Нам много раз придётся разлучаться. К этому надо привыкать. Понятно?
- Понятно, - ответил я грустно. - Мне всё понятно.
- Вот и хорошо. А теперь пошли в кино. Что будешь делать на майские праздники?
- Первого пойду на демонстрацию. А в ночь на второе мая нас троих из группы назначили патрулировать вместе с милицией в нашем районе.
- Я тоже пойду на демонстрацию. Приходи второго мая к нам. Посидим, потом погуляем. Родители второго уедут на дачу. Да и Дарья моя уйдёт куда-нибудь. Придёшь?
- Конечно, приду.
Первого мая я шёл вместе с друзьями в своей колонне. Погода была нормальная. Издали я увидел Веру. И кивнул ей. Она кивнула в ответ.
В этот раз демонстрация проходила скорее. То ли народ не пришёл, то ли не заставляли приходить всех.
На Красной площади мы смотрели на мавзолей. В центре стоял грузный Маленков, а рядом стояли Молотов, Берия, Булганин, Хрущёв и другие.
Но не было теперь у нас жадного интереса к лидеру нашего государства. Маленков - это не Сталин. Это один из его соратников. Пока он ещё ничем себя не проявил. Всё куда-то катится. Правда, прекратили гнусное дело кремлёвских врачей, которые обвинялись во вредительстве и были арестованы зимой. Дело оказалось дутое. Но среди врачей было много евреев. Наш народ проявил свою мудрость. Он не стал делать широких выводов о том, что во всём виноваты евреи.
После демонстрации мы согласно нашей традиции сидели втроём в нашей столовой на углу Метростроевской улицы и приходили в себя после такого похода.
Я думал о Вере. Хорошо бы увидеться с ней, но сегодня не получится. Надо вечером ехать на дежурство.
- Сегодня мы пьём только по сто грамм! - скомандовал Сокол. - А то заметят в милиции, что мы “тёпленькие”, да ещё в институт сообщат. И конец тогда всей нашей карьере. За наш праздник!
Мы поехали по домам. В девять вечера мы должны были встретиться в отделении милиции.
Дома я выпил рюмочку с отцом и лёг отдохнуть. Но потом не вытерпел и побежал к Нине.
- Давно поджидаем! - встретил меня Игорь. - Садись. Надо нам обсудить международную обстановку. Вроде, пока всё тихо. Но я уже почувствовал некоторые послабления. А что будет дальше? Что будет делать Маленков с сельским хозяйством? Проблем много. Но не верю я ему. Не тот это человек. Разве такой нам нужен лидер? Хуже, во всяком случае, не будет. Мне работа в нашем ящике не очень нравится. Тыкаемся мы с Виктором повсюду как котята. Нет у нас деловой хватки. Когда она придёт? Ладно. Давайте ещё разок выпьем за наш праздник.
В девять вечера я был в отделении милиции недалеко от нашего института. Мои друзья тоже подошли.
Нас забрал с собой весёлый милиционер лет тридцати, и мы стали патрулировать микрорайон.
- А зачем нас послали к вам? - спросил я милиционера.
- Праздник, - пояснил милиционер. - Могут быть всякие провокации со стороны антисоветских элементов.
- Где они, эти антисоветские элементы? - удивился я.
- Они есть, - ответил милиционер. - Посмотрите, что пишут на бюллетенях во время выборов? А пьяные что кричат, когда сильно напьются? Ругают почём зря советскую власть. А это всё действует на неустойчивые элементы. Такие действия надо сразу пресекать. Мало ли что может быть. Бережёного Бог бережёт. Поэтому и все пишущие машинки опечатывают, чтобы не было вражеских прокламаций. И оружие тоже опечатывают, чтобы не было никаких восстаний.
- Зря всё это делается, - сказал я. - Все верят в советскую власть. Все работают, все хотят дожить до коммунизма. Мне кажется, всё это излишняя предосторожность.
- Указание сверху, - ответил милиционер, - а там сидят люди компетентные. Они знают, что надо делать.
А потом милиционер стал рассказывать всякие случаи из своих ночных дежурств. Слушать его было интересно. С большим удовольствием он рассказал про то, как накрыл одного начальника со своей секретаршей, которые ночью занимались любовью в легковой машине.
- Надо было пройти мимо, - не выдержал я. - Они же никому не мешали.
- Непорядок! - ответил мне сурово милиционер. - Не положено. Я отвечаю за порядок. Меня тоже по головке не погладят, если я буду сюсюкать с нарушителями.
Мне стало очень тоскливо от речей этого милиционера. Господи! Зачем мы тут бродим с этим службистом? Какой от нас тут прок? Нам бы спать дома после демонстрации. А мы тут дурака валяем. Все нами распоряжаются как хотят! И никому не пожалуешься. Иначе получишь кучу неприятностей.
Трынков что-то стал обсуждать с милиционером. Мы шли за ними вместе с Соколом.
- Как только он отпустит нас, поедем ко мне! - сказал Сокол. -Трынков у меня ни разу не был. Посидим по-человечески. Покалякаем.
После шести утра милиционер милостиво отпустил нас по домам. Мы поехали к Соколу.
И хотя нам хотелось спать, мы с удовольствием сели за стол и выпили по рюмке водки.
- Испортил мне этот милиционер настроение! - жаловался нам Сокол. - Подневольные мы люди. Все нами помыкают, у кого есть хотя бы маленькая власть. Разве я за это сражался на фронте? Нам там казалось, что нас ожидает прекрасная жизнь. А тут не знаешь, куда податься после окончания института. В школе и в институте платят молодому специалисту мало. В армию назад мне бы не хотелось идти. Опять погоны, опять приказы. Но там хотя бы платят прилично. Вот и не знаю, куда мне податься. А у меня семья. Иногда думаю, зачем мы делали эту Октябрьскую революцию. Какой нам от неё прок? Если только бесплатное образование. А потом платят гроши.
- Но мы же хотим построить коммунизм, - возразил я Соколу.
- Мало ли чего мы хотим. Хотеть можно многого. Только на всякое хотение нужно иметь терпение. Я был в Европе и видел, как там живут простые люди. Нам ещё далеко до них. Не верю я в то, что мы построим коммунизм. По-моему, всё это враньё. Хотят народ заставить лучше работать. В подвалах люди живут. В одной комнатушке по восемь человек. Когда у нас будут для каждой семьи отдельные квартиры? Когда? Не скоро. Разве это жизнь? А ведь у нас нет никаких капиталистов. Кто же нас эксплуатирует? Я знаю кто. Те, кто сидит над нами. Вот на них мы и вкалываем. Они там живут в своё удовольствие. А мы как рабы или крепостные. Извините меня за откровенность, ребята. Наболело у меня уже давно на душе.
  Мы сидели и молчали.
 - Поосторожней тебе надо быть, - сказал Соколу Трынков. - А то загремишь далеко-далеко. И нас тоже могут замести.
- Но если мы всё время будем молчать, чем всё это тогда закончится? – крикнул Сокол.
- Кто его знает? - ответил Трынков. - Всё равно мы втроём ничего не сделаем.
- Привыкли мы быть бессловесными животными, - сказал грустно Сокол. – Нам надо что-то делать. Иначе погибнет наша страна. Так долго продолжаться не может. Если в обществе нет критики разумной, оно погибнет. Надо с чего-то начинать. Я пока не могу вам сказать, что нам делать в первую очередь. Но Родину надо спасать от внутреннего распада. Тут надо всё продумать до мельчайших деталей. Если очень боитесь, то честно скажите мне об этом. Договорились?
- Договорились, - кивнул согласно Трынков.
- Подумай как следует, - попросил я Сокола. Мне было страшно слушать его, но я одновременно любовался им. Что значит настоящий фронтовик! Думает о целом государстве. Только очень страшно за него. Ведь он сейчас как Дон Кихот! Только он раскроет свой рот, и его сразу заметут. Был Сокол, и не будет Сокола. Сгорит, как бабочка в огне. А след после него какой-нибудь останется? Может, останется, а может и нет. Но теперь я видел, что наш Сокол полностью оправдывает свою фамилию. Это настоящий гражданин своей страны. Что мы с Трынковым по сравнению с ним? Так… Мальчишки безусые. И всё. Но мне надо над его словами как следует подумать. Он ведь дело говорил. Как бы чего страшного не приключилось с нашей многострадальной страной?
Gосле обеда, полежав дома пару часов, я поехал к Вере. Я уже позвонил ей и знал, что она пока дома одна. Как же это хорошо!
Вера приготовила роскошный обед. Достала бутылку.
Мы выпили с ней за наше будущее счастье. Если бы эта комната была нашей собственной! Счастливее нас не было бы людей на белом свете. Но пока у нас не было своего угла. У нас были только планы и сладкие надежды. Но молодость тем и хороша, что всегда верит в свои планы. Снимем комнату и заживём на славу! Только когда всё это наступит? Когда-нибудь наступит. Главное - не терять надежды.
А потом мы сидели с Верой на диване и сладко целовались.
- Пошли на улицу! - предложила Вера. - Нечего сидеть в душном помещении.
Мы вышли на шумную Дубровскую улицу. Ноги нас сами принесли к Абельмановской заставе. А ведь тут рядом жила Клава. Скорее всего она живёт где-нибудь в другом месте. Оборвалась наша связь. Зато у меня теперь Вера. С Клавой я увижусь когда-нибудь попозже, когда нам будет много-много лет.
Мы сели с Верой на сорок шестой автобус, и покатили до конца. И вышли в Кузьминском парке, на конечной остановке.
Старые воспоминания нахлынули на меня. Лариса. И тот страшный сорок восьмой год, когда меня не принимали по здоровью в институт. Отчаяние, которое леденило всю мою душу. Где теперь всё это? В туманной дымке. Как будто и не было ничего.
Мы переходим с Верой плотину пруда, идём по высокому берегу под столетними липами.
- Как здесь здорово! - сказала восхищённо Вера.
- Места нашей юности, - ответил я Вере. - Тут я с друзьями бывал много раз.
- Когда ты меня познакомишь с ними?
- Да хоть прямо сегодня. Сойдём на нашей остановке и зайдём к ним. Пошли?
- А удобно без предупреждения?
- Это же мои друзья! Всегда удобно! Пошли! Если мы их только дома застанем. Хочешь, сначала ко мне домой зайдём? Познакомишься с моими родителями?
- Нет! Я боюсь. Так вдруг сразу. Давай всё отложим на осень. Или на лето.
- Как хочешь. Только зачем всё откладывать на осень?
- Я внутренне сейчас не готова. Ты уж извини меня.
Мы не пошли к друзьям. Я проводил Веру до дома. Родители уже могли вернуться. Я не стал к ней подниматься на четвёртый этаж.
И опять я шёл к Абельмановской заставе и думал о том, что всё у меня идёт хорошо. Только вот предстоящее лето и разлука с Верой пугали меня. Но ничего. Я отдохну в санатории за государственный счёт. Сэкономлю летнюю стипендию.
Дома я ещё успел заглянуть к Игорю. Он обрадовался мне. Мы вышли на улицу.
- Как твои дела? - поинтересовался Игорь. - Всё нормально?
- Пока всё нормально. Сегодня весь день провёл с Верой. Хотел показать её вам, но она застеснялась.
- Всему своё время. Ещё успеем насмотреться друг на друга. А я всё не могу привыкнуть к своей работе. Ничего серьёзного  нам пока не доверяют. Толчёмся мы с Виктором как маленькие дети. Но я не унываю. Положили нам с Виктором для начала по тысяче сто рублей. Пока хватит. А там будет видно. Девятого приходи к Нине пораньше. Не забудешь?
- Обязательно приду. Как можно забыть такой день?
Девятого мая я проводил Веру до дома и поехал в Вешняки.
Сегодня мы должны отметить наш праздник. Этот день выпал на субботу. Можно никуда не торопиться.
Мы сидим у Нины.
- Восемь лет пролетело со дня Победы, - сказал Игорь. - А праздника не чувствуется. Многие заняты своими огородами. Забыли про войну. Выпьем за всех погибших и пропавших без вести!
И опять я подумал о Фёдоре. Уходит время. А я так ничего и не узнал про него. Даже в военный архив ничего не написал. Всё только собираюсь. Надо торопиться. А то все очевидцы умрут. И спросить будет некого.
Мы вышли на улицу. На улице затихал чудный весенний день. Мы пошли к станции.
Я посмотрел на цифру “13”. Живём на несчастливой версте. Нехорошая цифра. Но всё это, конечно, предрассудки. Жизнь идёт по своим внутренним законам. Надо вкалывать как следует и жить как все люди. Не делать подлостей. Быть порядочным человеком.
- Куда пойдём? - спросила Нина. - В Кусково? Или к нашей школе?
- Пошли в Кусково! - предложила Лена. - Там сейчас здорово!
Мы идём по пихтовой аллее к Кусковскому пруду. Идём и наслаждаемся хорошей погодой.
- Впереди лето, - сказала Нина. - Два месяца каникул. Это будет мой первый отпуск в школе. Устала я сильно. Пришлось привыкать ко многому. Но я довольна. Куда мы поедем, Витя? Мне что-то на юг хочется.
- Снимем дачу в Подмосковье, - ответил Виктор. - А вообще я хочу взять участок и построить там небольшой домик. Разведу сад. Будет где летом отдыхать.
Мы стоим на берегу Кусковского пруда. Справа Центральная комсомольская школа, где во время войны были курсы снайперов. Но об этом я узнаю позже. На другом берегу смотрит на нас старинный дворец. Вокруг много людей. Кое-кто не вытерпел и искупался.
- Жаль мне того Виктора Комарова, - сказал Игорь. - Надо ставить везде памятники таким людям и золотом писать их фамилии. Отдали свою молодую жизнь за нас. Вот мы гуляем, критикуем нашу жизнь, а они лежат в земле сырой. Фактически они и не жили. А мы всё это забываем. И день этот превратили в будничный. Плакать хочется.
Мы пошли назад. Прошли мимо церкви и остановились около нашей школы.
Почему-то в этот раз мы почти не разговаривали. И каждый думал о своём.
Я подумал, что нет в Подмосковье лучшего места, чем наши Вешняки. Весной они утопают в цветущих вишнях, яблонях и сирени. Летом всё покрыто вокруг зеленью. Зимой все деревья стоят в инее. И тишина вокруг. Только слабый шум от станции да Рязанского шоссе.
А что тут было при Иване Грозном? Была построена наша церковь. Это мы знаем. Неужели дорога на Рязань проходила на месте Рязанского шоссе? Значит, и войска Ивана Грозного шли в поход на непокорную Казань мимо этого места, где мы сейчас стоим. Потом по этой дороге неслись в обе стороны лихие тройки, стояли уютные трактиры, постоялые дворы, да часовни, где молились странники, идущие на богомолье. И всё это кануло в вечность. И канет в вечность наша теперешняя жизнь. Жизнь будет себе катиться вперёд и в третьем тысячелетии, и в четвёртом, и в пятом. И в шестом и седьмом. Только не будет нас на этой земле. Историки будут изучать нашу эпоху по письмам, дневникам и мемуарам. Будут разглядывать странные фотографии наших дней. Будут удивляться нашей наивности, нашим глупым поступкам. Им тогда всё будет ясно. А наша главная задача - передать эстафету жизни дальше. Чтобы не прервалась наша ниточка жизни. В людской памяти останутся изверги типа Гитлера, да полководцы типа Жукова. Да великие писатели вроде Толстого и Достоевского. А мы, простые и скромные люди, сгинем начисто как прошлогодняя трава. Только бы не было этой проклятой термоядерной войны! Умное и мудрое человечество остановится перед этой страшной катастрофой и не допустит своей гибели. Сумеем ли построить в нашей стране коммунизм? Верит ли наше правительство в эту красивую мечту? Уж больно мы болезненно относимся к любой критике. Скрываем все наши недостатки. А это - начало застоя. Надо говорить только правду. Но кто покажет пример? Умер Сталин. А пока, вроде, всё идёт по-старому. Куда нас приведёт Маленков? И доживу ли я сам до двухтысячного года? Ведь мне тогда будет семьдесят лет. Это не так уж и много. Как хочется быть счастливым. Как хочется иметь свой угол, любимую работу, красавицу-жену и пару детишек! Всё это должно быть у меня. Надо только никогда не унывать и верить в свою звезду.
19
Май заканчивался. В институте начиналась экзаменационная сессия.
А в Москве появились стаи бандитов. Откуда они появились? Очень просто. После смерти Сталина зачем-то объявили амнистию уголовникам.
Рассказывали страшные истории. Бандиты заходили с двух сторон в вагоны электричек и забирали у людей деньги и ценности. Стало непонятно, есть ли у нас вообще милиция.
Тринадцатого июня, в субботу, мы долго гуляли с Верой в наших Вешняках. К автобусной остановке подошли поздно. А автобус всё не приходил.
И вдруг я увидел, как к нам приближается несколько ребят. Их вид мне показался подозрительным. А вокруг ни одного человека. В чём дело? Надо удирать.
Мимо проходила грузовая машина. Я быстро поднял руку. Машина остановилась. Мы с Верой забрались в просторную кабину. И полетели к Абельмановской заставе.
- Это были бандиты? - спросила меня Вера у своего дома.
- Наверное, - ответил я. - Нельзя нам было рисковать. Один бы я убежал. С тобой я был связан по рукам и ногам.
- А ты молодец! - похвалила меня Вера. - Быстро сообразил, что надо делать.
Я собрался домой.
- Может, посидишь у нас на кухне? Страшно возвращаться так поздно.
- Ничего со мной не сделается. Доберусь.
- Я буду волноваться. Утром сразу позвони мне домой.
Я иду на Абельмановскую. Останавливаю грузовик. Прошу во¬дителя подвезти меня прямо к дому. Всё-таки страх в душе остался. Водитель подвозит меня почти к дому. Я протягиваю водителю трояк. Он быстро разворачивается и исчезает.
А я стою около своего парадного и только теперь начинаю переживать всё случившееся. Я сильно рисковал. Надо впредь быть более осторожным. Могло случиться что-то страшное. Лучше об этом не думать. Видимо, судьба мне пока благоволит. Но что вообще происходит в стране? Как же мы можем дальше жить, если вокруг распоясались бандиты? Куда же смотрит наше правительство? Что-то не то происходит в нашем государстве.
Дни летели дальше. Мы с Верой потихоньку сдавали свои экзамены. Двадцать седьмого июня мы решили поехать на дачу к Вере. Нина Фёдоровна просила собрать клубнику.
Мы встретились на Павелецком вокзале. Сели на поезд. И покатили на юг. Пересекли Пахру и вышли в Вострякове. Там в двух километрах от станции находились садовые участки автозавода имени Сталина.
Вот и наш участок. Яблони стоят ещё совсем маленькие. Но клубники полно. Мы сначала наелись клубники. А уж потом стали её собирать. Устали. И легли в летнем домике отдохнуть. И стали жарко целоваться. А потом случилось то, что рано или поздно должно было произойти.
- Что же теперь нам делать? - спросила меня Вера.
- Давай распишемся, - предложил я. - Чего время тянуть?
- Где будем жить?
- Можно у нас. Но у нас тоже тесновато.
- Я ещё не видела твоих родителей, - сказала Вера. - Нельзя решать так вот сразу.
- Тогда давай немного подождём, - предложил я. - Ты уедешь на Волгу, я уеду в санаторий. А осенью всё и решим. Идёт?
- Хорошо, - согласилась Вера. - Только мне теперь не хочется с тобой расставаться. Хорошо бы лето провести вместе. Но как это сделать?
- Теперь уже поздно что-то менять. Я уже согласился ехать в санаторий. Ты не возражала поехать вместе с родителями. А ссориться с родителями нам сейчас не стоит. Надо, чтобы они были на нашей стороне.
Потянулась череда счастливых и одновременно тревожных дней, потому что день разлуки с Верой приближался.
Я только на минуту в начале июля забежал к друзьям и извинился, что не могу к ним теперь часто забегать.
- Всё понятно, - усмехнулась Нина. - Мы рады за тебя, Коля. Увидимся в конце августа или начале сентября.
Десятого июля я провожал Веру с Химкинского речного вокзала. Они ехали на пароходе до Мышкина, маленького городка на Волге. Потом на катере ехали в свою тихую деревню.
Николай Николаевич стал звать меня в свою деревню. Но я вежливо отказался и сослался на домашние дела. Сказал, что в следующем году обязательно приеду.
Вера стояла на пароходе и долго махала мне рукой. Я тоже махал Вере рукой. С парохода доносилась весёлая музыка.
Но пароход скрылся, я поехал домой. Грустно. Хорошо, что через два дня я уезжаю в санаторий. А то можно сойти с ума в моих пустынных Вешняках.
По дороге я купил газету и узнал об аресте Берия. В статье говорилось также о культе личности, с которым наша партия должна постоянно бороться. Хорошо бы обсудить эту статью с друзьями, но их нет рядом. Ждут нашу страну перемены. Игорь оказался прав. Но что за перемены? Разве угадаешь заранее? Ничего не угадаешь. Придёт время, и мы всё узнаем.
Долго я бродил в этот вечер один по Вешнякам.
Двенадцатого июля я поехал в санаторий. Никто меня не провожал.
Я забрался на вторую полку, положил голову на чемодан и задремал. Но спал плохо. Ехать мне предстояло до станции Бабынино. Всего двести пятнадцать километров. Поезд туда приходил в шесть утра. Толком не поспишь.
Утром поезд прогрохотал по мосту через Угру. Рядом протекала широкая Ока. И не знал я в этот момент, что судьба меня забросит именно в эти края, где я буду ловить рыбу и радоваться жизни.
А вот и моя станция.
Нас встречает старичок и ведёт к полуторке. Там мы садимся на доски и трогаемся в путь.
Путь далёкий и тяжёлый. Нас безбожно бросает в разные стороны. Хорошо, что нет дождя, и машина может двигаться по этому бездорожью. Попадаются полупустые деревеньки. Утки, гуси, маленький прудик или речушки и почти ни одной живой души. Господи! Как же тут живут люди? И можно ли тут вообще жить? А вот живут. Живут самые выносливые и привычные. Молодёжь давно разбежалась.
Едем долго. Около тридцати километров. Мои попутчики в основном молодые ребята. Они весело балагурят. А мне тоскливо. Эти деревенские унылые пейзажи доконали меня.
Вот и наш санаторий “Павлищев Бор”. Он стоит на краю большого бора и на берегу Течи, подпёртой плотиной.
Гордо стоит старинное здание барской усадьбы. Дом этот принадлежал брату знаменитого художника Ярошенко. Рядом стоят ещё два новых корпуса. В отдельном корпусе столовая и кинозал. Жить можно.
Мы идём после дороги мыться. Потом идём в столовую, где нас кормят великолепным обедом.
После обеда мы всей компанией кидаемся в лес. Хорошо тут. Много красивых тропинок. Рядом водохранилище. Тут Теча разлилась широко. Много лодок. Бери и катайся сколько хочешь. Всё хорошо. Только рядом нет Веры. И вся эта радость мне совсем не в радость.
Постепенно я привыкаю к санаторной жизни. Сдаю анализы. Иду на рентген. Лечащий врач Иван Иванович говорит мне, что мой пневмоторакс пора уже распускать. Иначе он потом создаст пустоту в лёгком. И туда будет набираться жидкость. Меня замучат плевриты. Скоро в санаторий приедет из Москвы известный профессор. Он и решит окончательно мою судьбу.
Я написал Вере длинное письмо. Письмо получилось жалобное. А вывод один: не надо нам было расставаться.
Теперь я ждал ответа от Веры. Пока моё письмо дойдёт до Ярославской деревни, пока Вера напишет. Надо ждать и не переживать.
В ближайшее воскресенье на машине санатория я еду в большое село Щелканово. Там медсестре надо в аптеке получить лекарства  для санатория. Я брожу по этому селу и захожу в местную пивную. Пива нет, но есть местная брага. Я беру кружку браги и сажусь за стол у окна. Вокруг грязь, мухи и мужской мат. Меня эта убогость повергает в уныние. Ну почему в России везде грязь? Почему у нас нет никакой гордости? И что мы вообще за нация? Неужели так трудно вытереть эти столы и подмести пол? Неужели нельзя выгнать курильщиков на улицу? Все вокруг к этому привыкли. Даже я, честно говоря. Откуда эта страшная традиция? Может быть, это наследие татаро-монгольского ига? Попробуй, разберись во всём этом. А что же думают о нас иностранцы? Наверное, считают нас русскими свиньями. И они в принципе правы, потому что мы не видим себя со стороны.
Как на беду у меня разболелся зуб. Зубной врач в санатории долго вырывал у меня этот зуб. Потом оказалось, что у меня три корня. Два дня я ходил с температурой. И белый свет был мне не мил.
Пришло наконец письмо от Веры. Письмо было весёлое и беззаботное. К Вере приехала подруга Галя, и они там веселились, как могли. Вокруг много молодёжи из Москвы и Ярославля. Мне стало не по себе. Как же так? Я тут места себе не нахожу. А она там веселится и не стремится встретиться со мной? Как же так?
Только не надо заводиться. Надо успокоиться. Я написал Вере прохладный ответ. Описал, что катаюсь на лодке, гуляю в лесу, много читаю, вечерами смотрю кинофильмы. Просил писать мне почаще.
На другой день я взял лодку и стал грести вверх по течению. Заплыл далеко. Вышел на берег. Как же тут красиво! Но грустно и безлюдно. А ведь до Москвы всего двести сорок километров по спидометру. А какая глушь! С ума можно сойти. И это всё Россия – матушка.
Я стал прогуливаться вдоль реки. Господи! Какая же тут красота! Но что значит эта красота, когда нет рядом Веры. Надо смириться мне с этим. Тоска пройдёт, я её просто загоню вглубь своей души. А время будет бежать и бежать, и через два месяца мы увидимся с Верой. Только второе письмо не приходит. Она там веселится с какой-то компанией, а я тут умираю от скуки и тоски. Ничего. Мне не привыкать к этой тоске. Лишь бы только Вера не забыла меня. Настал момент проверки чувств. Я-то по Вере очень скучаю. А как там она? Могла бы писать мне и почаще. Но я её понимаю. Лето. Грибы и ягоды. Рыбная ловля. Купание. Когда тут писать мне письма? Ведь я никуда от неё не денусь.
Наконец пришло второе письмо. Такое же прохладное, немного весёлое. Да. Вера там меня потихоньку забывает. Ну что ж? Я навязываться не буду. Не надо нам было расставаться. Всё будет ясно, когда посмотрим в глаза друг другу. Но я человек гордый. Если замечу, что Вера ко мне охладела, то сразу уйду в сторону. История с Галей меня немного закалила. Насильно мил не будешь.
Я написал письмо Игорю. Авось, заедет  когда-нибудь с дачи домой и прочитает моё письмо.
Культурник санатория уговорил меня принять участие в вечере художественной самодеятельности. От этого концерта зависела его дальнейшая работа. У него не было человека на роль иностранного шпиона в одноактной пьесе. И он уговорил меня сыграть эту роль. А почему бы и нет? Всё равно нечего делать. Я сыграл этого шпиона. Ребята из моей палаты пожимали мне руку и говорили, что я настоящий шпион.
Даже одна симпатичная девчонка из Москвы стала крутиться около меня. Уже потом, вечером, когда мы с ней прогуливались, она призналась мне, что я ей очень понравился в этой роли.
Писем от Веры не было. Я тоже перестал писать. Набиваться - это не в моем характере.
От нечего делать я стал читать “Анну Каренину” Толстого. В школе я торопливо читал этот роман, потому что надо было сдавать экзамен. А тут читал просто для себя. Книга меня захватила. Все герои этой книги показались мне живыми людьми. Особенно Вронский.
Приехал профессор из Москвы. Он осмотрел меня и сказал, что мой пневмоторакс надо немедленно распускать. И чтобы я всё это сказал своему лечащему врачу в Москве, сославшись на него.
Это меня обрадовало. Всё. Конец моей болезни. Теперь я могу считать себя полностью здоровым человеком. Обрадую Веру.
Пришло торопливое третье письмо от Веры. Она писала, что скоро они уедут в Москву. Больше писать она мне не будет.
А в мире проходили свои события. Закончилась война в Корее. Наконец-то! В Румынии проходил очередной фестиваль молодёжи. Я считал дни до отъезда домой. Если ехать в тот срок, что обозначен в путёвке, то я пропущу десять дней занятий. Это рискованно. Да и делать тут уже нечего. Погода стала портиться. Зачастили дожди. Мы сидели в палате и играли в карты.
Однажды меня позвал к себе мой врач Иван Иванович и попросил меня сходить в Щелканово и купить ему пару бутылок водки.
Делать мне было нечего. Я быстро сходил в Щелканово. Иван Иванович затащил меня в свой кабинет и предложил мне выпить с ним. Как я мог отказаться от такой чести?
- На фронте, в госпитале, привык выпивать, - признался мне Иван Иванович. - Когда у меня плохое настроение, я выпиваю. Но один не люблю. Ты парень грамотный, раздели со мной компанию.
Иван Иванович достал из тумбочки огурцы и помидоры. Мы выпили с ним по сто пятьдесят. Закусили. Потом он стал рассказывать мне о войне. Я внимательно слушал. Потом спросил его, что такое “спонтан”. Я часто слышал это слово от бывалых больных.
- Спонтан - вещь нехорошая! - сказал мне Иван Иванович. – Это разрыв лёгкого. Иногда он бывает при пневмотораксе. И тут надо быстро зашить лёгкое или уложить больного. Смотря по обстоятельствам. Ты об этом поменьше думай. А то у тебя возникнет невроз на этой почве. Будешь бояться и паниковать. Спонтан бывает очень редко. Встречается он и у здоровых людей при очень резких движениях. Не думай об этом. Если всего на свете бояться, то и жить не стоит. Плюнь ты на это и будь весёлым и смелым. Давай ещё по сто грамм. Ты пойдешь на обед, а я посплю. Спасибо тебе за компанию.
Но в моей душе поселился тайный страх перед этим спонтаном. Разрыв лёгкого. А я, дурак, играл в футбол, меня толкали, я падал на землю, прыгал, лез в свалку. Значит, я подвергался страшной опасности? Очень хорошо, что я ничего не знал об этом проклятом спонтане. Надо постараться не думать о нём. Зачем я только спросил? Врачу надо было отмахнуться от меня и ничего не говорить. А он, к сожалению, сказал. Но ничего. Я не из робкого десятка. Постараюсь не думать на эту тему. Иначе не стоит на свете жить, если каждого куста бояться.
20
Наступило первое сентября. После завтрака я стоял около своего корпуса и слушал, как передавали из репродуктора репортаж об открытии Московского университета на Ленинских горах. Быстро всё-таки построили здание. Началась учёба, а я торчу здесь. Надо скорее мотать отсюда.
Я иду к главному врачу и прошу меня досрочно отпустить. Со мной увязывается ещё один парнишка из Москвы.
Нам выделяют ту же полуторку, которая нас привезла сюда. После обеда, третьего сентября мы отъезжаем из санатория. Господи! Неужели я завтра буду дома?
Опять тянутся убогие и безлюдные деревеньки. Солнце заходит. И в свете лучей заходящего солнца я вижу, как два телёнка стоят рядом. Один положил свою голову на спину другого.
Водитель, молодой парень, вдруг останавливает машину и бежит по полю, потом падает на землю. Назад он возвращается с маленьким зайчонком. Он запихивает его в свою сумку. Мы едем дальше. А вокруг безлюдье. Как же живут в этой глуши люди? Не день, не два, а всю свою жизнь? Уму непостижимо.
Наша полуторка воет и мужественно преодолевает российские ухабы. Но мы не обращаем внимания на эту тряску. Потому что уже видна станция Бабынино.
Билетов не было. Что делать?
- Не волнуйтесь! - успокоил нас старичок, который нас встречал. Но мы волнуемся. Билетов нет. Посадит ли нас проводник без билетов? А если не посадит? Тогда сидеть нам тут до следующего поезда.
Подходит поезд. Наш старичок пошептался с проводником. Потом подмигнул нам.
- Проводник вас посадит, - шепнул наш старик. - Посидите пока в тамбуре на чемоданах. Ему отдадите стоимость билета. Через восемь часов будете на вокзале в Москве.
Перед самым отходом поезда проводник разрешил нам подняться в тамбур.
Мы сели на чемоданы, помахали старику.
Я стал думать о Вере. Что будет в Москве? Звонить ли мне Вере? Ведь поезд приедет в Москву рано утром. Она ещё будет спать. Всю коммунальную квартиру разбужу. Главное - чтобы Вера встретилась со мной. И тогда я погляжу ей в глаза. И всё сразу пойму. А если она разлюбила меня? А если у неё появился другой? Что тогда? Ничего. Вешаться не буду. Замкнусь в себе. Значит, не судьба. Но я не верю, что Вера забыла меня. Не верю. Там был Николай Николаевич. А уж он не позволит Вере крутить хвостом. Ладно. Нечего растравлять себе душу. Пока нет особых причин для паники.
Поезд стучал и стучал на стыках. С каждой секундой я приближался к дому. Зря я ездил в этот санаторий. Зря. Только тосковал сильно. Нет, не зря. Теперь будет распущен мой пневмоторакс. И я посмотрел на кусочек России. Как же мало мы знаем нашу огромную Родину. Сидим себе на одном месте и ни о чём не думаем. Едим хлеб, иногда и водочку потребляем. А матушка Россия погибает. Но не все это видят. То, что я увидел - жутко. Деревни пустые. А что же будет дальше? Так мы можем и с голоду погибнуть. Или нас империалисты придавят. Куда же смотрит наше новое правительство? Сталин был стар. Но Хрущёв-то должен многое видеть вместе с Маленковым!
Стало рассветать. Вот и Малоярославец. До Москвы осталось сто двадцать километров. Совсем недалеко. Наро-Фоминск, река Нара. Апрелевка. Москва совсем близко. Переделкино. На горе сверкает шпиль нового здания университета. А вот и Киевский вокзал. Половина шестого. Что делать? Ехать домой или подождать и позвонить Вере после шести утра? Посижу. Почитаю газеты. Потом позвоню Вере. Она учится в первую смену. Должна уже встать.
Я читаю газеты. Хрущёв сделал на пленуме Центрального комитета доклад о положении в сельском хозяйстве. И вроде, он уже первый секретарь. Вот это да! Сельское хозяйство надо выправлять. Давно пора.
Семь утра. Я звоню Вере. Подходит соседка и подзывает Веру.
- Вера, это я, Николай! - выпаливаю я. - Хочу тебя видеть. Когда встретимся? Может по пути в институт? Я сейчас на Киевском вокзале. Ну как?
- Давай отложим на вечер, - предлагает Вера. - Я боюсь опоздать на занятия. Ты меня извини. Мне ещё надо собраться. А потом пулей лететь на занятия.
- Ладно, - говорю я. - После обеда я позвоню тебе домой.
Я вешаю трубку. Радости в голосе Веры я не заметил. Могла бы и пропустить первые часы. Всё-таки не виделись целых два месяца. Но она не горит желанием поскорее увидеть меня. Отвыкла за два месяца от меня. А может, и завела себе другого парня. Только не надо растравлять себе душу. Пока ещё ничего страшного не случилось. Пока только смутные подозрения. Посмотрим, что будет вечером.
Через час я в Вешняках. Я смотрю на сверкающие купола нашей церкви. Вокруг золотая осень. Как же хороши, задумчивы и блистательны мои Вешняки. Сейчас увижу мать. Отец уже на работе. Таня в школе. Надо и друзей увидеть. Но когда? Сегодня вечером и увижу.
Меня пронзает плодотворная мысль. Чего я буду сидеть один дома? Позавтракаю и поеду в институт. Успею на последнее занятие. Там же и Веру встречу. Если повезёт, конечно. Увижу Сокола и Трынкова, узнаю расписание. И дело закрутится. Мне сразу станет веселее в привычной обстановке.
- Приехал! - говорит радостно мать. Она сразу ставит на стол еду. Словно поджидала меня.
- А я вчера сон видела про тебя и поняла, что ты скоро приедешь.
После завтрака я тщательно бреюсь. Надеваю свой новый костюм и еду в институт. Мне хочется спать. Но я гоню эту дремоту. Нельзя мне сейчас оставаться одному. Надо сразу включиться в учёбу. Надо поскорее увидеть Веру и разобраться, нужен ли я ей. Думает ли она обо мне? Что-то всё-таки произошло в этой ярославской деревне. Но как мне всё это выяснить? Увижу Веру, посмотрю ей в глаза, посмотрю на её поведение и всё пойму. Интуиция меня не обманет. Не первый раз встречаюсь с девушками. Галя меня кое-чему научила. Неужели моя Вера окажется ложным опёнком? Жаль, если так получится. Жаль. Но плакать я не буду. И на коленях тоже стоять не буду. Значит, не судьба.
Я подхожу к нашему институту. В очередной раз любуюсь белыми колоннами нашего здания. Их десять. И так только в нашем здании. Больше нигде нет десяти колонн.
Около входа полно студентов. Одни уходят, другие приходят. Тут сплошное кипение страстей: юмор, анекдоты, смех и веселье, материальные заботы и планы на вечер, ожидание подруги и много разного другого. Молодость - это сгусток наивности, множества желаний и сплошное безрассудство. И все планы кажутся реальными.
Я ныряю в вестибюль нашего здания. На меня давит сводчатый потолок, внушая трепет перед всеми поколениями людей, которые тут учились, творили, страдали и мечтали о будущей счастливой жизни. Тут бегали братья Гончаровы, один из которых стал известным русским писателем. Тут учились и братья Вавиловы, будущие советские академики. А напротив жил со своей третьей женой, внучкой Льва Толстого, Есенин.
Я вхожу в аудиторию, где сидит моя группа.
- Ура! - кричит Трынков, увидев меня. - Появился. А мы тебя ждём и ждём. Как отдохнул?
- Хорошо, - отвечаю я.
Девчата не проявляют ко мне особого интереса. Только Валя внимательно посмотрела на меня.
- Что-то ты кислый какой-то? - пристает ко мне Трынков. - Увидел свою группу и вроде не рад. Сейчас будет домашнее чтение. Тридцать страниц из “Седьмого креста” Анны Зегерс. Я не успел прочитать.
Входит наш старый преподаватель. И начинает опрос. Все жмутся. Я поднимаю руку и начинаю пересказывать начало моего люби¬мого романа. Я перечитывал его в санатории и восхищался писательским мастерством Анны Зегерс. Я слышал, что она долго работала с архивами Льва Толстого. И это чувствуется в романе. Потом я начинаю спорить с преподавателем о мастерстве писательницы. Группа безмерно счастлива. Я отвлёк весь удар на себя. Мне подмигивают Сокол и Трынков, чтобы я ещё больше раззадорил преподавателя, а лучше всего протянул бы всю эту дискуссию до конца урока. И я постарался. Я столько накидал вопросов преподавателю, что он, поглядев на часы, решил перенести обсуждение на следующий урок.
Звенит звонок. Я выскакиваю из аудитории. И вдруг думаю о том, что ещё вчера я был в санатории, тосковал по Москве, глядел на безлюдные деревни, а теперь хожу по институту. Как будто никуда и не ездил.
Около входа я подкарауливаю Веру. Сейчас я её увижу. Вера выходит, видит меня и улыбается. Но её улыбка мне почему-то не нравится. Нет тепла, нет радости, нет доверия. Это я сразу ощутил всё своей кожей.
- Здравствуй, - сказал я Вере.
- Привет.
Мы идём по Крымскому мосту. И говорим потихоньку обо всем.
- Как отдыхал? - спрашивает меня Вера.
- Нормально, Гулял, читал, писал письма, смотрел кино. А как ты?
- Ко мне приехала Галя. Катались с ней на лодке. Потом познакомились с ребятами из московского строительного института. Ловили рыбу. Варили уху. Дурачились, Время пролетело быстро.
- Может, сходим в кино? - спрашиваю я.
- Не стоит. Завтра я поеду с родителями на дачу. Там у нас полно дел.
Мы стоим около дома Веры, Она меня не приглашает к себе.
- А что будешь делать в ближайшие дни? - спрашиваю я.
- Завтра приеду поздно. А в воскресенье буду готовиться к занятиям. Ужасно много задают с самого первого дня.
Я понимаю, что мне надо немедленно прервать этот разговор и уйти.
- Тогда до понедельника, - говорю я спокойно. - Я пошёл. Мне надо выспаться. Всю ночь просидел в тамбуре вагона. Увидимся в понедельник.
- Пока, - говорит Вера и исчезает в парадном.
Я иду к Абельмановской заставе и думаю о случившемся. Не надо пока принимать никаких решений. Надо спокойно всё обдумать. Для этого нужно время. Видимо, ребята из строительного института названивают ей. Ну и пусть! Я подожду. А пока уйду в тень.
- Дин-Дон! Дин-Дон! - говорю я вслух. - Дин-Дон! Дин-Дон!
Мне очень плохо. За ошибки надо расплачиваться. Не надо было расставаться летом. Надо было ехать вместе с Верой. Или уговорить Веру остаться в Москве. Это было бы самым лучшим вариантом. А что делать теперь?
Я стою на Абельмановской заставе, И вспоминаю вдруг Клаву. Где она теперь? Там ли проживает или в другом месте? Какое это теперь имеет значение? Теперь у меня Вера, которая совсем не рада моему приезду. Этого я не ожидал. И не заслужил. И виной её подруга Галя. Это она сбила Веру с истинного пути. Куда смотрели её родители? Но Вера - взрослый человек. И вправе сама решать свою судьбу.
А вот мой дом. Чем мне заняться? Надо идти к друзьям. Но они сразу заметят моё дурное настроение. Станут расспрашивать. Но сидеть одному дома тоже невыносимо.
Я захожу к Нине. Игорь приходит, прихватив спиртное.
- Надо отметить встречу, - говорит Игорь. - Целое лето не виделись.
Я жадно пью свою порцию. Закусываю. И мне становится полегче.
Потом мы выходим на улицу и совершаем свой обычный переход: станция, школа, Рязанское шоссе, наше шлаковое шоссе.
Мы с Игорем сидим около моего дома на скамейке, и я кратко рассказываю ему о своей встрече с Верой.
- Только не унижайся! - говорит мне Игорь. - Это самое последнее дело! Оставь её на время в покое. Пусть она сама всё как следует обдумает. Ты от этого ничего не потеряешь. Если ты ей будешь нужен, она сама найдёт тебя. Пока не звони ей. Ты парень закалённый. И сумеешь это сделать. Я тебя хорошо понимаю.
Мне становится легче. У нас с Игорем одинаковые мысли. Он прав. Побуду один. А там будет видно. Пусть она тоже подумает. Господи! Неужели опять мне придётся страдать? Выдержу ли я такую муку? Я так долго её искал. Я так долго ждал. И вот всё начинает ломаться  на глазах. Не надо было расставаться летом. Надо было тащить  её в ЗАГС и расписываться. А я отпустил её на всё лето. Понадеялся на её родителей. У родителей своя жизнь. Вот такие пироги.
Ну что ж? Нам страдать не впервые. Постараемся уйти в тень. Но жалким скулящим щенком я не буду. Не для того я сражался с болезнью, чтобы раскиснуть теперь.
На другой день, в субботу, я еду на занятия. Дома сидеть нечего. Надо втягиваться в учёбу. Остался ведь последний год.
Из слов Веры я понял, что она на занятия не пойдёт, а поедет с родителями на дачу. Тем лучше. Пусть как следует подумает на лоне природы. Пусть всё взвесит. Я не какой-нибудь Ванька с Пресни. Я знаю себе цену. И слишком ценю человеческое достоинство. Что может быть хуже скулящего и безнадёжно влюблённого мужчины? Это тот же нищий, только вымаливает он не деньги, а невозможное - любовь.
Быстро пролетели занятия. Только час дня. Весь день впереди. Мне не хотелось ехать домой. Делать там мне совсем нечего.
- Ну что? - опросил Сокол, глядя на меня и на Трынкова. - Полагается отметить начало учебного года! Всё-таки целое лето не виделись. Я тут летом немного подработал. Старые друзья пристроили меня в одну контору на два месяца, вывели мне хорошую зарплату. Фронтовая дружба - самое святое дело. Пошли! Я приглашаю.
Мы заходим в нашу любимую столовую на Метростроевской, где имеется отличный буфет. Заказываем по сто пятьдесят грамм и закуску: котлеты, винегрет, холодец, солёные огурцы.
- За начало учебного года, - говорит Сокол. - Поехали!
Молча проглатываем аппетитную закуску.
- Ну как? - спрашивает нас Сокол. - Как пошла водочка?
- Хорошо, - отзывается Трынков.- Очень хорошо. Кроме водки и закуски нужна ещё хорошая компания.
- Стал разбираться, далеко пойдёшь! - смеётся Сокол. - Давайте обсудим положение в стране. Начался новый этап. Первым секретарём нашей партии стал Хрущёв. Он сделал упор на сельское хозяйство. А Маленков нажимает на развитие лёгкой промышленности. Убрали Берию. Дела пошли совсем по-новому. Только куда мы придём? Дышать стало посвободнее. Это хорошо. Не внушает мне доверия наш Хрущёв. Много работает на публику. Пока делать выводы рановато. Посмотрим, что будет дальше. Я предлагаю ещё по сто пятьдесят.
- А денег хватит? - спрашивает Трынков,
- Обижаешь фронтовика. А если не хватит, то оставлю в залог паспорт. Все официантки нас уже давно знают. У них глаз острый. Не беспокойся, Саша. Деньги у меня есть. У меня в кармане всегда есть лишняя десятка. Жизнь - это та же разведка. Всё может приключиться в дороге. А мужчина без десятки в кармане - это не мужчина.
Мы заказываем ещё по сто пятьдесят.
Сокол сегодня в ударе. Рассказывает много нового о войне. В сорок третьем под Мценском уже в сентябре летели журавли на юг, а немцы стреляли в журавлиные клинья из зениток.
- Сволочи! - припечатал немцев Сокол.
Мы выпили по второму разу. И все заботы улетели далеко-далеко. Мне стало казаться, что и с Верой не всё так страшно. Жаль, что она сейчас на даче. А то бы я позвонил ей.
- А ты  что такой кислый? - спросил меня Сокол. - Ты мне сегодня не нравишься.
- С Верой пошли осложнения, - ответил я. - Думаю, всё обойдётся.
- Тогда понятно, - сказал Сокол. - Если нужна какая помощь, дай знать. Расшибусь в лепёшку, а помогу. Договорились?
- Договорились, - ответил я. Мне стало намного легче. Водка и друзья настроили меня на спокойный лад. Только не торопиться. Время всё расставит по своим местам. Пусть Вера подумает. Она, конечно, не ожидает, что я уйду в тень. Но уже в понедельник вечером заметит моё отсутствие. А там и родители могут спросить. Ей придётся решать принципиальный вопрос. С кем она будет дальше встречаться? Со мной или с новыми знакомыми из МИСИ.
- Всё размышляю, что мне делать после окончания института, - говорит Сокол. - На тысячу рублей в месяц я прожить не смогу. Не хочется опять надевать погоны. Но, видимо, придётся. Семью надо кормить. И когда мы будем только жить по-человечески? Жизнь-то проходит! Потом, когда уже будет сыпаться из тебя песок, никакие деньги уже не нужны. Как в анекдоте – живём хорошо, можем плохо. Не буду растравлять душу себе и вам. Может, что-нибудь подходящее ещё и подвернётся.
- Мне надо остаться в Москве, - вздохнул Трынков. - Придётся искать себе невесту-москвичку. Если, конечно, получится. Что я буду делать в Тбилиси? Преподавать мне что-то не хочется. Да и платят маловато. Но в общем, не пропаду. Как-нибудь выкручусь.
Наконец мы трогаемся. Норму свою выпили. Хватит. А то до дома не доедешь.
Я выхожу из электрички. Мне не хочется идти домой. Я начинаю кружить по нашим улицам. Подхожу к школе. Долго смотрю на неё. Сколько она ещё простоит? Лет сто простоит. А там неизвестно что будет. Всё может случиться. И война, и землетрясение. И просто снесут, если сюда придвинется Москва. Всё может быть. Трудно мне придётся в эти дни. Но что делать? Другого выхода нет. Потом может стать ещё труднее. Сейчас у меня есть надежда, что Вера останется со мной. А если произойдёт разрыв? Как я тогда выживу? Придётся спасаться учёбой. И мечтами о будущем. Пока дышу - надеюсь. Буду надеяться на счастливый исход.
21
В воскресенье я готовился к занятиям, потом бродил по округе. Дошёл до Кусково. Вспоминал годы войны. Думал о Вере. И в душе теплилась надежда. Не должна Вера так просто расстаться со мной. А мне надо стиснуть зубы и не звонить. И не мелькать в институтских коридорах. Буду сидеть в аудитории.
В понедельник я заехал после занятий к Соколовской и показал выписку из санатория.
- Будем распускать пневмоторакс, - сказала решительно Соколовская. - Поздравляю тебя, Коля! Теперь ты совершенно здоров! Только не кури, не простужайся и давай отдых своему организму. Побольше гуляй. Всё будет у тебя в порядке.
Все занятия я просидел в аудитории. А после сразу поехал домой. Веру не видел. Правильно ли я поступаю? Риск, конечно, есть. Но не такой большой. Или пан или пропал! Если я ей не нужен, то моё появление ничего не изменит.
Прошёл вторник. Весь вечер я бродил по посёлку. Прошла среда. И опять я бродил по своим Вешнякам. Прошёл четверг. Весь вечер я сидел дома и готовился к занятиям.
В пятницу я столкнулся с Верой, выходя из института.
- Ты куда это пропал? - спросила меня Вера. - Я решила, что ты заболел. Родители меня все дни спрашивают о тебе. А ты даже не позвонил. В чём дело? Обиделся? Или болел?
- Отвечать честно? - спросил я.
- Конечно честно. Мне нужна только правда.
- Не хотелось тебе надоедать. Мне показалось, что мой приезд тебя совсем не обрадовал. А навязываться я не хотел. Уж такой у меня характер. Гордость не позволяет. Тебе судить, прав я или нет.
- Всё понятно. Может, ты меня сегодня проводишь?
- Всегда рад!
Мы идём по Крымскому мосту, потом мимо парка культуры имени Горького.
Вера рассказывает мне подробно, как она проводила время в деревне.
- Всему виной Галя. Приехала. Сразу познакомилась со студентами из строительного института. Часто встречались на речке. Варили уху. А перед ухой пили вино. Смеялись. Шутили. Было очень весело. Парень один, зовут его Семён, привязался. Теперь всё время названивает. Приглашает в кино. Предлагает устроить вечеринку. Он пригласит своих ребят, а мы с Галей своих девчат. Вообще-то я немного виновата. Хотя поводов никаких не давала этому Семёну. У него родители важные люди. Он этим всё время козыряет. Зря я дала ему свой телефон. В это время ты приехал. У меня голова пошла кругом. Ты меня прости, если можешь. Это всё Галя. Надо мне Семёна отшить. Скажу ему, чтобы он мне больше не звонил. Другого выхода нет. Я тоже всё тебе честно рассказала. Ну как? Ты меня прощаешь? Или нет?
- Конечно, прощаю. Главное, что ты решила быть со мной. А остальное всё ерунда!
- А я тебя искала эти дни в столовой, а потом поняла, что ты меня избегаешь. Я решила подкараулить тебя у входа. Правильно я сделала?
- Конечно, правильно. Молодец. Я эти дни много думал о тебе и сильно переживал. Много раз хотелось тебе позвонить, но всё время сдерживал себя. Теперь я очень рад, что всё наконец прояснилось. Я тебя очень люблю, Вера! И всегда буду только с тобой. Ты мне веришь?
- Верю.
- Приглашаю тебя на мой день рождения, - сказал я Вере. – Мои друзья хотят тебя видеть. Приходи и не бойся никого.
- Хоть и страшновато, но приду. Раз у нас так всё серьёзно.
- Я так счастлив, что мне не хочется идти домой!
- Пошли к нам. Пообедаешь вместе со мной. А потом провожу тебя до Абельмановской. Погуляем заодно немного. Пошли!
- Неудобно без предупреждения.
- Пошли. Ты же был у нас. Пошли. Мама будет рада. И папа скоро придёт с работы.
Я вхожу вместе с Верой. Мама здоровается со мной и уходит на кухню. Вера бежит в магазин. В это время приходит из техникума Николай Николаевич.
- Забыл нас, Николай! – говорит мне Николай Николаевич. – А я бутылку специально берегу, чтобы выпить после отпуска.
Николай Николаевич рассказывает мне о войне, о Германии, где он проработал пять лет после войны. Потом рассказывает о работе.
Наша бутылка пустеет. Николай Николаевич в ударе. Он шутит, потом говорит о даче. Потом вдруг вспоминает молодость, как он учился в вечернем институте.
- Работал. Трудно было. Но всё это позади.
Мне пора домой. Вера провожает меня.
- Как у тебя настроение? - спрашивает Вера.
- Великолепное! Я на седьмом небе! Когда распишемся?
- Надо подождать немного. Не всё сразу.
- Твоё желание для меня закон. Главное - мы вместе. А остальное придёт само собой. Жаль, что мы не вместе заканчиваем институт. А то бы вместе уехали в Германию.
~ А мне не хочется в Германию. Целых два года прожила там. Надоело. Дома лучше.
Мы стоим на Абельмановской заставе. Я думаю о сложности нашей жизни. Ещё вчера я выл волком. А сегодня я самый счастливый человек!
- До завтра! - говорит Вера.
Я прыгаю в свой автобус. Мне хочется смеяться, петь и всех обнимать. Моя душа поёт. Мне теперь море по колено! С Верой я завоюю весь мир! Я достигну огромных успехов. И мы всегда будем вместе. Мы поженимся. У нас будут дети. И мы будем любить друг друга крепко-крепко. Ничто нас больше не разлучит. Только вот жилья у нас пока не предвидится. Но я что-нибудь придумаю. Найду халтуру. Будем снимать комнату. А там будет видно. Свет не без добрых людей! Добрые люди нам помогут. Главное - это наша любовь.
До чего же я счастлив! Я должен обязательно увидеть Игоря. Обязательно.
Я бегу к нему.
- Ну как? - спрашивает меня Игорь. - Всё в порядке?
- Всё отлично, Игорь! Пошли ко мне! Посидим на лавочке. Помечтаем о будущей жизни,
Я выпрашиваю у отца бутылку портвейна. Он уже собирает бутылки к моему дню рождения.
Мы сидим с Игорем на нашей скамейке. И потягиваем портвейн. Закусываем конфетами.
- Хорошо сидим! - говорит довольный Игорь. - Тепло. Свежий воздух. И никто нам не мешает мечтать о будущем. Значит, скоро пойдёшь в загс?
- Я предлагал сегодня Вере, но она побаивается. Жилья у нас нет. Пока повременим. Но я всё равно её уговорю. Обещала приехать на мой день рождения.
- Рад за тебя, - говорит Игорь. - Это счастье ты заслужил. Погуляем на твоей свадьбе. С жильём дела у тебя неважные. Постепенно всё образуется. Москва не сразу строилась.
Мы ещё долго сидим на нашей заветной скамеечке и говорим, говорим. О жизни на планетах, если она есть. О будущей войне, если она будет. О коммунизме, если он наступит. Игорь очень сомневается, что у нас будет этот коммунизм. Потом Игорь говорит, что его и Виктора посылают в совхоз “Вороново” под Москвой. На их объект поступила из министерства разнарядка, послать двух человек в совхоз. Начальник Игоря попросил друзей выручить коллектив. Только год побыть в этом совхозе. Потом предприятие их заберёт назад. А на воскресенье они могут приезжать домой. Игорь с Виктором согласились - коллектив надо выручать.
Я сочувствую Игорю и Виктору.
- Наверное, вы поступили правильно. Время идёт трудное. Вы там только начали работать. От дома не так уж и далеко.
Потом мы бродим с Игорем по Вешнякам. Я не знаю, куда приложить мне свою неуёмную энергию. И только в час ночи мы идём спать.
Двадцатого сентября мне исполняется двадцать четыре года. Господи! Ведь скоро и тридцать стукнет! Как быстро летит время!
Приехали Сокол и Трынков. Пришли мои верные друзья-соседи. Пришёл Иван  с Мариной. Только Степан куда-то запропал. Почти не стал к нам ходить.
Вера пошла на кухню помогать матери. Мать была страшно довольна.
- Хорошая у тебя девка! - шепнула мне тихо мать. - Не обижай её!
Звучали тосты, гремел смех, лились песни, лилось вино. Марина, которая ждала своего часа, запела песню “На Волге широкой…”. Потом мы пошли на наш огород и развели большой костёр. Пекли картошку, а пока она пеклась, мы пили дальше вино под огурцы и бутерброды.
А потом поехали в Москву. Сокол сошёл в Перово, а мы с Верой проводили немного Трынкова и поехали к её дому. Там я поцеловал Веру и спросил:
- Ну как тебе мои родители и мои друзья?
- Мне все понравились. Я рада за тебя. И родители у тебя отличные, и друзья твои замечательные. Так не хочется расставаться.
- Мне тоже. Надо нам идти в загс и снимать комнату, - сказал я Вере.
- А где деньги возьмём? Просить у родителей? Не хотелось бы начинать с этого нашу жизнь. Не торопись, Коля. Надо всё как следует обдумать.
- Хорошо, я подумаю.
Я иду до Абельмановской заставы. Голосую. Останавливается грузовая машина с прицепом. Я уже знаю, что эти машины возят кирпич из Люберец на Песчаные улицы.
Через пятнадцать минут я выскакиваю около нашего посёлка и иду домой. Всё время думаю о Вере, о том времени, когда мы будем вместе. И вдруг вспоминаю Галю. Где она теперь? Наверное, замужем. Обо мне не вспоминает. А может, и вспоминает. Увижу ли я её когда-нибудь в этом океане людей под названием Москва. Может, и увижу. Только зачем теперь всё это? Как теперь поживает моя Клава? Дай ей Бог большого счастья. Такой человек не может быть несчастливым. Где теперь моя Соня? Ведь она где-то тут недалеко должна жить. А ещё живёт в далёкой Хвойной моя Маша. Была да сплыла. Тоже, наверное, замужем. И спасибо им всем. Все они помогли мне выжить в тяжёлое для меня время.
Как же мне быть дальше с Верой? Не могу я так дальше жить! Проводил её до парадного и назад в Вешняки! Ведь мы же любим друг друга! Нам надо быть вместе. А если снимать комнату, то за неё надо платить. Рублей пятьсот. Не меньше. А где их взять? Ещё надо пить и есть. А у меня только стипендия. Какой же я глава семьи? Пока я только нищий студент. Отсюда и надо танцевать. Эх, жизнь! Есть молодость, есть любимая, но нет денег. А зачем они будут нужны, когда состаришься? Только не унывать. Всё это можно преодолеть. Главное - Вера со мной. Всё постепенно образуется.
22
С понедельника у меня началась педпрактика в той же школе у Красных ворот. И опять я волновался. Но всё прошло хорошо. Теперь я волновался меньше. Ученики меня слушались. Мне самому нравилось давать самостоятельные уроки.
- Вам надо подумать о работе в школе, - сказала мне руководительница педпрактики. - У Вас неплохо получается. Лучше всего, конечно, поработать в специальной школе, где язык преподаётся по расширенной программе. Но таких школ в Москве мало. Работать в нашем вузе - это огромная честь. Оставляют только самых одарённых.
Каждый день я встречался с Верой. Мы ходили в кино, в музеи, бродили просто так. Денег не хватало. Приходилось выпрашивать у отца. Было очень стыдно. Скорее бы зарабатывать свои деньги!
А дни летели и летели вперёд. Ноябрь. И вот я уже шагаю с Соколом и Трынковым по Красной площади. На мавзолее стоят Хрущёв, Маленков, Молотов. Но всем ясно, что в лидеры нашего государства выдвинулся Хрущёв. Куда он поведёт нашу страну? Наверное, к коммунизму. Но когда это всё будет? Где-то к концу нашего века. А до того времени надо ещё дожить. Не доживём мы, доживут наши дети.
- В честь праздника надо пропустить по стопочке! - предлагает Сокол.
Через полчаса мы уже сидим в нашей столовой на углу Метростроевской. Из окна мы видим забор. За забором - фундамент Дворца Советов, который не стали строить.
- Тут раньше стоял Храм Христа Спасителя, - сказал Сокол. - Красивый был храм. Высокий. Купола были видны издалека. Считают, что Россию в двенадцатом году спас сам Христос. Поэтому и храм этот построили. На народные деньги. Ну, давайте за годовщину нашей революции!
Мы выпили по сто пятьдесят. Закусили.
- Скоро закончим институт, - говорит Сокол. - И разойдутся наши дорожки. Меня уже вызывали в первый отдел. Предлагают поработать в государственной безопасности. Я решил подумать. Дают мне звание капитана, которое я имел в армии. Относительно работы ничего определённого не говорят. Сказали, что потом возьмут с меня подписку. Чтобы я ничего не болтал о своей работе. Если бы не деньги, не пошёл бы я на эту работу. Намекнули, что, возможно буду работать в Германии. Опять придётся мотаться.
- Я бы тоже пошёл в эту организацию, - сказал Трынков, - лишь бы прописали в Москве. Не хочу возвращаться в Тбилиси. Вся жизнь бурлит в Москве. А там тихое захолустье.
- Надо ещё по сто грамм, - оживился Сокол. - Сто пятьдесят мне мало. Поддержите компанию.
Мы заговорили о политике.
- Берия под арестом, - рассказывал Сокол. - Скоро членам партии прочитают обвинительный материал. Двести баб у него, говорят, было. Весёлый мужик! Куда нас поведут Хрущёв с Маленковым? Что-то нет у меня к ним доверия. Со Сталиным их не сравнить. Не те фигуры, не тот масштаб. Нам сейчас нужен новый Ленин. А где его возьмёшь? Петр Первый был один, и Екатерина Вторая была одна. И Ленин был один. Многих в тридцать седьмом году убрали. Да и война подкосила смельчаков. Откуда взяться гению?
- Многое решает народ, - возразил Трынков. - Если народ не станет работать, никто ничего тогда не достигнет.
- Тоже верно, - согласился Сокол. - Эх, ребята, ребята! Скоро расставаться будем. Привык я к вам. А расстанемся, и неизвестно, когда увидимся. И увидимся ли вообще? Боюсь, что мне предложат работать нелегалом. А это арест или верная гибель! Разболтался я с вами немного. Но вы же свои ребята. Может, и откажусь. Буду тогда жить на тысячу пятьдесят рублей в месяц. Обидно. Воевал. Учился пять лет. Что в итоге получается? И это называется советская власть? Что-то не то у нас в стране. Как же я буду жить на эту сумму с семьёй? Воровать только остаётся или идти в солдаты. Извините, что я так расслабился. Но только с вами я могу поговорить откровенно. Обидно. Я жизни не жалел на фронте! За что? За Родину. Но и Родина должна мне что-то дать за это. Как же иначе жить? Не хочется мне идти в эту организацию, а придётся. Ну всё, ребята! Пошли по домам!
Дома я сажусь опять за стол. Пропускаю рюмочку с отцом. Он поджидает сыновей. Должен Иван с Мариной подойти. А там, может, и Степан заглянет.
Я бегу к друзьям. Давно не виделись. Посижу часок - и к Вере. Она меня тоже поджидает. И родители тоже ждут. Как-никак я жених.
- Совсем куда-то пропал, - встречает меня Игорь. - Но мы тебя понимаем. Тебе надо решать личный вопрос. Посиди с нами полчасика хотя бы. Мы вот с Виктором вырвались из нашего Вороново. Работаем на МТС. Что-то там делаем. А в общем делать нам там нечего. Пьём водку с директором совхоза и рассказываем ему московские анекдоты. Он к нам хорошо относится. Летом обещает отпустить. В крайнем случае осенью.
Через час я лечу в Москву. Автобус довозит меня до Абельмановской заставы. А там я быстрым шагом иду на Дубровскую улицу.
Сияющая Вера открывает мне дверь.
- Папа тебя уже с утра поджидает, - говорит мне Вера.
- Давно не виделись, - здоровается со мной Николай Николаевич. - Я тут немного один выпил. Но без компании не привык. Садись за стол!
Я чокаюсь со всеми и выпиваю очередную стопку. Как бы мне не опьянеть от этих стопок! Надо получше закусывать.
Николай Николаевич в очередной раз рассказывает, как выходил из окружения в сорок втором году из армии Власова. Потом достал фронтовые письма и читал их вслух. Нина Фёдоровна прослезилась.
Потом пили чай. Мы вышли с Верой на улицу. Я с наслаждением дышал свежим воздухом. Устал я за этот напряжённый день. Где я буду в этот день на будущий год? Где-то буду. Лишь бы Вера была рядом. Да платили бы хорошо.
На другой день мы поехали с Верой на дачу. Надо было привезти картошки и всё там убрать.
Электричка мчит нас на юг. Мы пересекаем Пахру и вскоре выходим. Свежий воздух сам льётся в лёгкие. А вокруг тишина. И в дачном массиве почти никого нет.
Вера растапливает печку. В домике становится тепло и уютно.
Мы раскладываем свои запасы на столе. А я ставлю бутылку портвейна.
- Как хочется иметь свой угол! - говорит мечтательно Вера. - Когда у нас будет свой угол? Как ты думаешь?
- Не знаю, Вера. Сейчас много людей мучается без жилья. Но у нас обязательно будет свой угол. Только не сразу. Когда мы с тобой распишемся? Надо нам договориться.
- Наверное, летом. - Ты закончишь учёбу. Станешь работать и получать свою зарплату. Снимем уютную комнату недалеко от нас. Мои родители мне немного помогут. Через год и я закончу. Тогда станет легче. Я пойду работать в школу. Я слышала, что учителям школ дают жильё в первую очередь.
- Верно. Главное, что мы встретились и полюбили друг друга. А остальное всё наладится. Только чтобы мы больше никогда не расставались. А то опять может что-нибудь случиться. Всё время будем вместе. Если меня пошлют в школу, то я наберу побольше уроков, чтобы на квартиру зарабатывать.
Заходило скупое ноябрьское солнце. Вокруг стояла тишина. Мы были счастливы, так как были одни. Если бы так было всегда.
Когда совсем стемнело, мы тронулись в Москву. Кое-где скупо горели лампочки на столбах, лаяли лениво собаки, а тишина плотно окутывала эту округу.
Мы быстро шли к станции. Там было оживлённее. Мы сели в электричку и полетели домой.
Я проводил Веру до дома и сразу пошёл на Абельмановскую. Устал я за эти праздники. Завтра опять занятия, опять надо бежать на электричку, сидеть шесть часов в аудитории, а потом домой. И так каждый день. Но это намного лучше, чем сидеть дома и смотреть в потолок. В этот момент кажется, что время остановилось навсегда. Надо быть всё время в движении. Тогда ты двигаешься и живёшь.
Как там поживает друзья? Зайти бы к ним. Да поздновато уже. Ещё будет время увидеться. А то ребятам завтра рано утром надо ехать в Вороново. Бедные ребята! Не очень им везёт. В морское училище не попали. Закончили трудный институт. А на работу по¬пали в совхоз. Надо выручать коллектив, в котором им придётся долго работать. Начальство надо уважать и не показывать без нужды свой характер. Всё равно ребят немного жалко. Вместо моря оказались в Вороново. Но это только на год. А там всё наладится. Где вот я окажусь через год? В Германию могу не попасть. А в школе могу запросто оказаться. Трудно мне там придётся. Но ничего. Мне не привыкать к трудностям. Болезнь научила меня ценить жизнь. Только бы не застрять мне в школе на всю жизнь. Там можно потерять всю свою квалификацию. А может, мне подвезёт? Всякое бывает. Пошлют в Германию работать переводчиком. Приедет потом Вера. Там прибарахлимся.
Как всегда, я останавливаюсь у своего парадного. Молча слушаю звуки своего посёлка. Слышен шум от Рязанского шоссе, да от пролетающих электричек со станции. Да иногда вдруг начинал горланить песни запоздавший гуляка.
Настроение у меня было отличное. Вера со мной. А это самое главное. Остаётся проучиться совсем немного - всего восемь месяцев.  И пролетят эти восемь месяцев как один миг. Будет у меня на руках диплом об окончании вуза. Впереди работа, работа и совместная жизнь с Верой. И может случиться когда-нибудь большое чудо - у нас будет своя квартира. Будет у нас уютное семейное гнездо. Будут дети. Сын и дочка. Летом все будем жить на даче. А куда я буду двигаться дальше? Стану директором школы или буду сразу же писать диссертацию? Там поглядим. Не всё сразу. Надо мне и о моих стариках побеспокоиться. Они так много делали для меня. А я всё думаю только о себе. Не надо быть таким эгоистом. А вообще здорово жить на этом свете! Каждый год будет в моей жизни что-то новое. Сколько интересных книг прочту! А может, мне сразу копить на машину? И объездить постепенно весь наш Советский Союз? Только не оставаться на одном месте. Надо больше двигаться. И надо всё время дерзать, ставить перед собой цели. Пока у меня одна цель - закончить институт. А там подумаю, что делать дальше. Жаль, что со здоровьем у меня не так хорошо. А то бы пошёл куда-нибудь, где много платят. Но с моим здоровьем нечего рыпаться. Или школа, или вуз. Вот моя будущая работа. А там будет видно. Не всё сразу. Надо поскорее расписаться с Верой, чтобы я её не потерял.
23
Побежали, побежали ноябрьские дни - короткие, дождливые и тёмные.
В Москве открыли ГУМ. И все бросались смотреть этот магазин. А у меня каждый день противно ныл бок. Я бросился к Соколовской.
- Это бывает, - успокоила меня Соколовская. - Постепенно пройдёт. Потерпи немного. Больше гуляй, больше двигайся. Лёгкое расправляется. А боли пройдут. Не обращай на них внимания. Если будет очень больно, заходи. Что-нибудь придумаем. Но береги себя.  Не простужайся! Не кури! Питайся как следует!
После занятий мы с Верой либо шли домой, либо заходили в кино и смотрели очередной фильм. Каждое расставание было для меня мучительным. Я утешал себя тем, что ждать осталось совсем немного.
Наступил морозный декабрь. Газеты сообщили о том, что Берия приговорён к смертной казни и приговор приведён в исполнение. В заметке говорилось, что Берия оказался шпионом иностранных государств. Вот это да!
Наступило тридцать первое декабря. После обеда мы посидели с отцом. Я поздравил отца, мать и сестрёнку. Новый год я обещал Вере встретить у неё дома. Её сестра Дарья уходила в компанию.
Сначала я забежал к Нине, Там уже сидели мои друзья.
- А я уже думал, что ты к нам не забежишь, - сказала Нина. - Совсем отбился от рук. Ты всё-таки нас не забывай.
Игорь с Виктором приехали только сегодня. Их отпустили на два дня.
- Стараемся в этом Вороново, - рассказывал мне Игорь. - Делаем всё, что заставят. Но мы мало знаем сельскую жизнь. Я помогаю директору с бумажными делами. А Виктор возится с автомашинами. У него к этому делу вкус. Только бы нас не забыли на нашей основной работе. А то пропадём в этом Вороново.
Поздравив друзей, я покидаю их и бегу на автобусную остановку. Неудобно приезжать к Вере слишком поздно.
На душе у меня спокойно и хорошо. Лучше было бы, если бы с Верой встречали мы этот Новый год только вдвоём. Но пока так не получается. Всё в своё время.
Николай Николаевич радостно встречает меня и сразу усаживает за стол.
- Надо проводить старый год! - говорит Николай Николаевич. И мы провожаем прошедший год.
Мы сидим вчетвером в тесной комнатушке. Тепло, уютно. Но мы тут с Верой не одни. Но всё-таки вместе.
- С Новым годом, товарищи! - раздаётся голос диктора из приёмника. Мы пьём за новый, пятьдесят четвёртый год. Я смотрю на Веру. Она ласково улыбается мне. Вера, Вера. Будь всегда со мной.  И ты не пожалеешь об этом.
Мы пьём с Николаем Николаевичем водочку. Он рассказывает мне о своей работе в техникуме. Я слушаю его внимательно. Потом женщины пьют чай, а мы уходим на кухню.
Николай Николаевич прихватил бутылку водки и закуску. Мы устраиваемся около кухонного окна и беседуем, не забывая время от времени выпить.
- Какие у вас с Верой планы? - спрашивает меня вдруг Николай Николаевич.
- После окончания института я собираюсь расписаться с Верой. Решили снимать комнату. А там будет видно.
- Всё правильно! - одобряет наш план Николай Николаевич. - Мы тоже начинали  трудно нашу совместную жизнь с женой. А познакомились с ней в городе Рошале. Хороший такой городок. Как-нибудь туда съездим. Это за Шатурой. Болот много вокруг. Но места там красивые. Потом я перевёз Нину Фёдоровну в Москву. Эту комнату нам дал завод, когда мы только поженились. Вот с тех пор и живём в этой комнате. После войны мне предлагали большие должности и квартиру тоже. Но я отказался. Устал я за войну. Хочется немного пожить для себя. Мы сами всего добивались. И вы тоже сами всего добивайтесь. Нечего всё время на родителей надеяться. Вы оба молодые. Не пропадёте. Мы, конечно, поможем. Без помощи мы вас не оставим. А на работе тебе или Вере дадут жильё. Как и полагается. Встанете в очередь и получите. Плохо у нас в Москве с жильём. И во всём виновата эта проклятая война. Если бы не война, мы бы столько настроили жилья. Война принесла нам много горя и лишений. Трудно нам встать на ноги. Но ничего. Было бы здоровье. А остальное всё наладится. Давай, Коля, ещё по одной, пока тут нет Нины Фёдоровны. Она не даёт мне лишнюю стопку выпить.
В это время входит на кухню Вера.
- Вам тут хорошо, а нам там скучно! - говорит Вера. - Пойдёмте пить чай. Мама сердится.
После чая мы идём с Верой на улицу. Поскрипывает снег под ногами. Народу почти нет. Мы гуляем около дома.
- Следующий Новый год будем встречать в своей комнате, - говорит Вера. - Ты веришь в это?
- Конечно, Вера. Снимем хорошую комнату. С телефоном. Я найду себе переводы или частные уроки. Не пропадём! Лучше врозь, но вместе, чем вместе, но врозь!
- Здорово сказано! Мы, Коля, всегда будем с тобой вместе. Только ты мне не изменяй. Если я что узнаю, сразу уйду! Запомни это.
- Как ты можешь такое допускать? - возмущаюсь я. - Не обижай меня такими подозрениями! Неужели ты не чувствуешь, как я к тебе отношусь?
- Чувствую. Ты не обижайся на меня. Это я на всякий случай сказала.
В шесть утра я прощаюсь с Верой и еду домой. Хочется спать. Впереди предпоследняя экзаменационная сессия. Опять надо учить и учить. Но конец этой зубрёжки уже виден. Нам сдавать экзамены не привыкать. Сидеть в читальном зале с десяти утра до шести вечера. А потом перед сном дома ещё почитать. Перед экзаменом можно и часть ночи прихватить. Лишь бы сдать всё нормально.
Дома я ложусь спать и сплю до двух часов дня. Мать будит меня. Пришёл Иван с Мариной. Пришёл Степан с Зоей. Надо вставать.
Мы отмечаем Новый год в семейном кругу. Степан быстро хмелеет и начинает болтать ерунду. С большим трудом Зоя уводит его домой.
- Боюсь я за Степана, - говорит отец. - Не умеет он пить. Не научился. И пьёт каждый день. Нехорошо. Так нельзя. Пить надо только по праздникам. А остальное время надо работать.
Марина запевает свои любимые песни. Мы подпеваем и не забываем выпить по стопочке. Отец мой доволен. Он раскраснелся. А мать всё подкладывает нам холодец и предлагает хрен и горчицу.
Я всё-таки встаю и бегу к Нине. Вижу друзей. Они радуются, увидев меня.
Мы идём на улицу и совершаем традиционный обход наших Вешняков. Долго стоим у нашей тринадцатой версты и смотрим на пролетающие электрички и дальние поезда. Думаем о жизни. Куда же ты несёшься, наша жизнь? И что ты готовишь в будущем всем нам? Какие сюрпризы ожидают нас впереди? И что будет с нашей страной? Сумеет ли Хрущёв вместе с Маленковым удержать руль в своих руках? Должны суметь. Ведь мы выиграли такую страшную войну! Страна не погибла. Всем нам надо много работать и честно выполнять свой долг. И надо нам оставаться всегда оптимистами, раз уж мы появились на этой земле. И всё время творить добро. Неустанно и ежеминутно. И тогда наша страна, а потом и вся земля превратится в цветущий рай. Если каждый на своём месте сделает всё, что в его силах, не забывая и о помощи ближнему. Тогда, лет через тридцать, в нашей стране будет замечательная жизнь. А пока надо работать и работать, думать поменьше о себе, бороться с несправедливостью, не трусить перед начальством, бороться за своё счастье, за счастье своих будущих и настоящих детей.
Начались зимние экзамены. Опять мы сидели вместе с Верой, а потом я провожал её до дома.
Иногда в читальный зал заглядывала Валя. Она сухо здоровалась со мной и никогда не подходила к нашему столу.
- Что-то вы мало разговариваете друг с другом? - спросила меня Вера. - Что у вас за группа?
- Дурная группа, - ответил я. - У нас два лагеря в группе. Трое ребят и семеро девчат. С первого дня у нас не сложились отношения. Так и живём все пять лет. Сокол и Трынков - отличные ребята. Нас водой не разольёшь! Что есть, то есть.
- А у нас группа очень дружная, - сказала Вера, - Мы часто ходим в кино и в музеи. Отмечаем дни рождения в группе. Мы очень дружны. Я люблю свою группу.
- Тебе можно позавидовать. Но люди бывают разные. У нас девчата подобрались суровые. И себе на уме. Только вот эта Валентина - хороший человек. А остальные думают о замужестве, нас они невзлюбили с первого дня. Мы не обращаем на них внимания.
Я сдавал все экзамены на пятёрки. Вера похуже. Но настроение у нас было хорошее: впереди были каникулы.
Сдан последний экзамен! Всё. Теперь можно и отдохнуть.
- Как будем проводить каникулы? - спрашивает меня Вера. – Надо наметить план. А то дни пробегут, и мы не отдохнём как следует. У тебя впереди ещё ведь две сессии.
Я предложил Вере покататься на лыжах у нас в Кусково. Сходим пару раз в театр. Посидим просто так с моими друзьями и расслабимся. Тоже принято. Покатаемся на коньках в Парке культуры имени Горького или на нашем стадионе “Фрезер”. Сходим пару раз в кино. А там и каникулам конец.
Начались каникулы. В газетах зазвучало вдруг новое слово “целина”. Надо было поднимать в Казахстане целину, чтобы поднять производство хлеба в стране. Создавались отряды добровольцев на целину. Зазвучала песня:
Едем мы, друзья, в дальние края!
Станем новоселами и ты и я!
Мы катались с Верой на лыжах в Кусково. Потом обедали у нас. Потом я провожал Веру до дома. Я предлагал Вере расписаться, а Вера просила меня отложить всё это на лето.
А так хотелось не расставаться с Верой. Никуда не торопиться. Спокойно сидеть вместе с ней в своей комнате. Но надо было расставаться. Попутно мы строили планы и на лето. Решили ехать с родителями Веры на Волгу. Там можно хорошо отдохнуть.
В субботу я пошёл вместе с Верой к своим друзьям. Мы пили вино и водку. Говорили обо всём на свете. Женщины ушли на кухню, а мы втроём выпили ещё водочки.
- Надоело мне это Вороново! - пожаловался Игорь. - А вдруг директор совхоза не отпустит? Мы уже пару раз с ним выпивали в его кабинете. Он любит поговорить с нами о жизни. Но твёрдо обещает отпустить нас первого сентября. Надо как-то на основной работе расти. А то так и будем мотаться между домом и этим совхозом.
Потом мы танцевали. Пили чай. Друзья проводили нас до автобусной остановки.
- Почаще приходите к нам! - сказала Нина Вере.
- Мне у вас очень понравилось, - ответила Вера. - Обязательно будем заходить!
- Хорошие у тебя друзья, - сказала мне Вера в автобусе. - Теперь я понимаю твою тягу к ним. У вас просто редкая дружба. Это надо ценить. С такими друзьями ничего не страшно.
- Верно! - согласился я с Верой. - Всё именно так и обстоит. Ты у меня умница!
- Приезжай завтра к нам! - сказала мне на прощание Вера. - Родители уедут на дачу. На весь день. Сестра моя в доме отдыха. Мы будем с тобой одни.
- Так это здорово! Что же  ты молчала? В двенадцать часов буду у тебя.
Я опять вскакиваю на попутную машину и лечу в свои Вешняки. У тополей я сую трояк водителю и медленно иду к дому. Господи! Как летит время! Где тот суровый сорок первый год, когда мы впервые свернули на это шоссе? Где мой брат Фёдор, и что всё-таки с ним стало? Где лежат его кости? Хотя бы цветы положить на холмик земли, под которым он лежит. Ведь он сражался за Родину, за нас, за меня лично. Я сейчас живу, хожу счастливый по земле, а он лежит где-то в земле. Не пожил, не завёл детей, не узнал как следует этот грешный мир. Мне надо всё разузнать о нём. Но как и где? Всё времени нет. Всё некогда. Текучка засасывает. Вот закончу институт и свяжусь с компетентными людьми, и узнаю что-нибудь о своём брате.
Посёлок мой спит, и смотрит на меня своими тёмными окнами. Как хорошо жить на этом свете! Впереди долгая и счастливая жизнь с Верой. Всё-таки везёт мне в этой жизни. Если не считать моей болезни. Всё у меня пока хорошо. Бок только часто ноет. Особенно когда пасмурная погода. Но всё это пройдёт. Скорее бы пролетели эти шесть месяцев. Стала накапливаться усталость от учёбы, от частных уроков, от переводов, от ежедневных поездок туда и обратно. Что такое шесть месяцев? Это совсем немного. Всё у меня будет хорошо. Распишемся. Снимем комнату. Буду работать. Будут свои деньги. И сразу станет жить полегче. Самое трудное у меня позади. Везучий я человек. А ведь мог бы и умереть, когда я кашлял кровью. А теперь буду жить долго-долго. Дин-дон! Дин-дон!
24
Закончились незаметно зимние каникулы и начался последний семестр.
Дни становятся всё длиннее, солнце поднимается всё выше. Скоро наступит весна. А там и лето. Наступит полоса яркой и счастливой жизни.
Каждый день по радио слышалась песня о целинниках. Часто выступал Хрущёв, и популярность его росла с каждым днём. Этот лидер вёл нас вперёд. Он был уверен в своих действиях, он был напорист и смел. И народ верил ему.
Пятнадцатого марта Вере исполнилось двадцать два года. Я сидел у неё дома. Рядом сидели девчата из её группы. Было много шуток, много тостов, много веселья.
Николай Николаевич был в ударе. Молодёжь его преобразила. Он словно сам помолодел лет на двадцать.
Мы пошли провожать девчат до метро.
- Как у тебя настроение? - спросила меня Вера. - Ты доволен?
- Я доволен. А как ты?
- Я впервые так весело отмечаю день рождения! Мне очень понравилось. И папа мой был в ударе. Только Дарья всё время хмурилась. Но её теперь не переделаешь. Тебя вызывали на распределение?
- Пока нет. Но вызовут.
- Поезжай домой, уже поздно, - сказала Вера. - А то я буду волноваться. Завтра увидимся. Спасибо тебе за подарок.
Я иду к Абельмановской заставе. На душе спокойно. Всё идёт нормально. Через две недели растает снег. А там время полетит стремительно. Куда меня направят? Что-то не вызывают.
Но вскоре декан вызвала меня.
- Мы хотели оставить тебя преподавать на нашем факультете, - сказала наша женщина-декан. - Но нет ставок. Я должна тебя, как молодого специалиста, распределить только на ставку. В школах тоже нет мест. Я имею в виду спецшколы. Будем пока держать тебя в резерве. Не возражаешь?
- Согласен. Подожду. Вы уж распределите меня хорошо.
- Конечно. Ты отлично учился. Мы постараемся.
Положение моё пока неопределённое. То ли будет место, то ли нет. Ладно. Не будем пока переживать.
- Пошли в столовую нашу, - предложил после занятий Сокол. - Давно мы уже там не были. Надо немного нам встряхнуться, обсудить международное положение и продумать  наши планы на будущее.
В столовой нас уже знают. Нам быстро подают всё, что мы заказали. Сокол любит не только выпить, но и закусить. На столе кроме стаканов с водкой лежали в тарелках грибы, холодец, котлеты с картошкой, квашеная капуста.
- За наше будущее! - сказал торжественно Сокол. - Кончается наша учёба. Пора деньги зарабатывать. Родине тоже пора послужить. Пять лет уже штаны протираем. Умоляю, ребята! Все, что мы тут говорим, должно остаться между нами. Иначе у меня будут сильные неприятности. После окончания мы долго не увидимся. Но пройдёт лет десять или двенадцать, мы увидимся опять. А тебя куда направляют, Сашка? Что ты всё время помалкиваешь?
- Туда же, куда и тебя. Обещали прописку в Москве. А пока койка в общежитии. Вот я и иду. И оклад приличный. Официально буду работать в системе МИДа.
- Ясно, - сказал Сокол. - Это не так уж плохо. Только Коля наш пока без работы. Была бы шея, а хомут найдётся. Не горюй, Коля. Получишь ты своё место преподавателя. Надо бы тебе у нас на факультете преподавать. Тут твоё место. Значит, не очень хотят. Но ты не горюй. Всё у тебя образуется. Давайте лучше поговорим о жизни страны. Мне это всё не безразлично. Куда ведёт нас Хрущёв? Правильно ли мы делаем, что кидаем огромные средства на целину? А если это ошибка? Вот что меня волнует. Обидно, если после такой страшной войны Хрущёв заведёт нас в тупик. Помощников у него дельных маловато. Все он один везде мотается. С виду он, вроде, простой мужик. Только уж слишком он простоват. Мне кажется, что ему культуры общей не хватает. Когда ты женишься, Коля?
- Ещё не решили. Жить нам негде.
- Плохо у нас с жильём, - согласился Сокол. - А жизнь-то у нас одна. И куда смотрит правительство? Народ надо срочно обеспечить жильём. Срочно! Люди живут в подвалах и в бараках. А какую войну выиграли?
Семнадцатого апреля закончился десятый семестр. В этот день в газете был помещён портрет Хрущёва. Ему исполнилось шестьдесят лет. Ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.
Мне было немного грустно. Кончается учёба. Кончается моя юность. И в жизни моей начнётся новый этап. Работа. Ответственность. Забота о родителях. Своя семья. Дети.
Двадцать пятого апреля, в воскресенье, была Пасха. Я дал себе небольшую передышку. Родители Веры вместе с Дарьей уехали на дачу. Мы с Верой были счастливы. Мы были одни, и нам было хорошо. Если бы было так всегда! Если бы только у нас был свой уголок. И это когда-нибудь будет!
Под вечер мы вышли на улицу. Было по-летнему тепло. Многие праздновали Пасху. Всё-таки наш старый праздник.
Мы шли к автозаводу и говорили о будущем. Строили планы. Но пока было неясно, где я буду работать. И это меня волновало. Всё-таки нужна определённость. А пока я был безработный. Жил на стипендию. Да отец мне иногда подбрасывал на карманные расходы. Было неясно, когда нам расписаться, когда снять комнату. Всё упиралось в моё распределение.
- Летом обязательно поедем на Волгу, - щебетала, идя рядом со мной, Вера. - Мы там здорово отдохнём. И тебе там наверняка понравится. Наберём малины, наварим варенья. Насушим грибов. Будем ловить рыбу и варить уху. По утрам будем купаться. Какая там чудная баня! В каждом доме своя баня.
Я думал о том, что учиться мне осталось всего два месяца. Совсем пустяк. Перед государственными экзаменами будет ещё двухнедельный отдых. Отлично. Все складывается у меня хорошо. Сколько радостей ждёт меня впереди!
Первого мая ровно в восемь утра я подошёл к зданию нашего института. Сокол я Трынков поджидали меня.
- Пошли раздавать оформление! - скомандовал Сокол. Как член партии он отвечал за наш пятый курс. Мы могли бы и не идти на эту демонстрацию. Всё теперь было не так строго как раньше, при Сталине. Но мысль о том, что эта демонстрация последняя в нашей учёбе, заставила нас придти сюда.
Мы быстро построились в колонну. Нас подвели к Кропоткинской улице. И мы остановились. Теперь надо было ждать, когда нас выпустят на Кропоткинскую.
- Погода сегодня нормальная, - сказал Сокол. - Погреемся в столовой после демонстрации. Идём, братцы, в последний раз. И неизвестно, где мы с вами будем первого мая будущего года.
Шли быстро. Пели песни. Играли в “жучка”. И вели беседы. Временами бежали, временами стояли. А вот и Красная площадь.
На мавзолее в центре стоял Хрущёв. Рядом Маленков и Булганин. Микоян. И другие лица. Молотов, конечно, в своём пенсне.
Но не было у нас дикого восторга, который появлялся у нас при виде Сталина. Сталин был нашим богом. А Хрущёв - не бог. Это вождь, который ещё неизвестно что отмочит. Пока ничем себя особенным не проявил. Решил поднять целину и завалить страну хлебом.
Мы сдали оформление нашему ответственному и пошли к своей столовой.
- Пошли скорее, - торопил нас Сокол. - А то набежит народ, и мы останемся с носом.
Но столовая была наполовину пуста. Народ стремился к родным очагам. Только мы по старой традиции отмечались тут постоянно.
- С праздником вас, мальчики! - поздоровалась с нами официантка. - Слушаю вас.
- Как обычно, - заказал Сокол. - По сто пятьдесят и закуску, которую мы всегда заказываем.
Видимо, Сокол нравился официантке. Она закрутилась юлой. Моментально уставила наш стол водкой и закусками.
- Пошли Вам Бог хорошего жениха, - пошутил Сокол.
- Хороший жених мне нужен, - ответила игриво официантка. - Всё никак замуж не выйду. Женихи пошли скупые и слюнтяи какие-то. Хоть бы кто из вас сделал мне предложение.
- Сделаем, - пообещал Сокол. - Вы нас обслуживайте получше.
Мы выпили свои сто пятьдесят.
- Хорошо, - сказал довольный Сокол. - Прошлись по воздуху. Аппетит нагуляли. Осталось нам пробыть два месяца, ребята. И всё. Наши пути разойдутся. Меня не ищите. Если смогу, то сам дам вам знать. Буду тебе, Коля, иногда в Вешняки посылать открытки. Чтобы ты меня не забывал. Но ты мне не пиши. Если надо, то я сам объявлюсь.
- Я пока буду учиться в закрытой школе, - сказал Трынков. - Потом пошлют работать за рубеж под крышей МИДа. Другого выхода у меня нет. В Тбилиси мне делать нечего.
- А у меня пока ничего, - сказал я - Пока я в резерве. Декан обещала устроить меня. Но ничего подходящего пока нет.
- Всё у тебя наладится, - успокоил меня Сокол. - Это временные трудности. Ты пока женись на Вере. Девку не упускай. Будете вместе трудности преодолевать. И не вешай голову. Главное - ты молод. Всё у тебя будет хорошо. Честно говоря, я сильно подустал. Семестровые экзамены. А там государственные. Силы на исходе. Потом придётся ещё учиться. Другого выхода у меня нет. Семью надо обеспечивать. И карьеру тоже надо делать. Чтобы у меня потом была приличная пенсия. Чтобы была квартира. Крыша над головой - это самое главное.
Мы заказали ещё по сто грамм.
- Куда нас поведёт Хрущёв? - задал вопрос Сокол, - Не внушает он мне доверия. Не такой человек должен стоять во главе огромного государства. Как бы он дров не наломал! В смелости ему не откажешь. Берию, говорят, скрутил он. Его была инициатива. А то бы ещё один грузин правил нами. Ладно. Сейчас всё равно не угадаешь, что нас ждёт впереди. Надо народ обеспечить жильём. Но пока не видно, чтобы думали о народе. Строят жильё, но мало. Грустно всё-таки расставаться с  институтом. Пролетели эти пять лет довольно быстро. Словно вчера мы пришли впервые в нашу группу. А всё уже заканчивается. И так вся наша жизнь. Не успеем оглянуться, а нам уже будет по полтиннику. Это только кажется, что наша жизнь долгая и длинная. Она пролетает моментально. Извините, что говорю такие грустные вещи. Но вы тоже должны об этом думать, ребята. Честно говоря, я бы ещё годик поучился. Как-то всё неожиданно заканчивается.
- Не будем грустить, - сказал весело Трынков, - будем веселиться. Грустить будем, когда пойдём на пенсию и когда нечего будет делать. Верно, Коля?
- Оба вы правы, - сказал я. - И радость, и грусть всегда в жизни идут рядом. Но вешать голову не будем. Мы ещё когда-нибудь встретимся. У меня такое предчувствие.
- Пора по домам, - скомандовал Сокол. - Жена обидится. Да и вас ждут подруги. Хорошо посидели.
Дона у меня сидят за столом братья с жёнами. Их дети играют на полу.
- Штрафную! - кричит Степан, увидев меня. - Или студент не желает водить с нами компанию?
- Будет тебе! - утихомиривает мать Степана. - Человек пришёл с демонстрации.
Я сажусь за стол и выпиваю стопку. Объясняю, что мне надо ехать к Вере.
- Когда будет свадьба? - пристаёт ко мне Степан. - Чтобы меня пригласил обязательно!
Я бегу к друзьям. Они только собрались после демонстрации.
- Торопишься? - спросил меня Игорь,
- Угадал. После демонстрации посидел со своими ребятами в столовой. Дома посидел. Вера меня уже давно поджидает.
- Тогда не засиживайся, - говорит мне Игорь. - Мы всё понимаем. Твоё дело молодое. Невесту упускать нельзя. Поезжай. Выпей с нами сколько можешь.
Я выпиваю маленькую рюмочку и убегаю. Все мысли о Вере. Как бы она на меня не обиделась.
- Где пропадаешь, Николай! - укоряет меня Николай Николаевич. - Женщины не дают мне выпить одному. Ждём тебя.
Мы садимся за стол, А я побаиваюсь выпивать. Как бы меня не разобрало. Надо следить за собой. Закусывать. И налегать на воду.
- За Первое мая! - говорит Николай Николаевич. - И чтобы всё у нас было хорошо!
Я пью. Вроде, ничего. В дороге я немного проветрился. Только не пить много.
- Как у тебя с работой? - спрашивает меня Николай Николаевич.
- Пока жду. Декан обещает подыскать что-нибудь подходящее.  Я у неё в резерве.
- Не нравится мне это, - говорит мне Николай Николаевич, - Надо на работу настраиваться.
- Мне тоже не нравится. Хочется определённости. Но я думаю, что без работы я не останусь. Правда, пошли слухи, что в Германии сильное сокращение наших организаций, и масса переводчиков хлынула в Советский Союз. Народ у нас немного волнуется. В крайнем случае пойду в школу. Там быстрее дадут жильё.
- Правильно, - одобряет моё решение Николай Николаевич.
Потом мы долго гуляем с Верой по соседним улицам.
- Не переживай со своим распределением, - успокаивает меня Вера. - Что-нибудь найдётся. Не пропадём. Мои родители нам помогут.
И опять я шагаю к Абельмановской заставе. Тяжёлый был день. Встал рано. Шли долго на демонстрации. А потом несколько возлияний. Завтра посплю и буду готовиться к очередному экзамену. Только не унывать. Это самое последнее дело.
25
День Победы выпал на воскресенье. У меня в понедельник был экзамен по немецкой литературе. Нужно было прочитать много книг. И многие я прочитал. Что делать? Готовиться к экзамену? Или отметить по традиции этот святой праздник?
И я решил провести этот день с друзьями. А готовиться буду ночью. Утром сдам экзамен и посплю потом вволю.
Вера уехала с родителями на дачу. Там они и поработают, и отметят праздник. Я с ними не поехал, сославшись на экзамен.
С утра мы выпили по стопочке с отцом. Помянули нашего Фёдора. Мать всплакнула.
- Хоть бы могилке его поклониться! - сказала она сквозь слёзы.
- Не плачь, - сказал отец. - Он отдал свою жизнь за Родину. Это святое дело. А наше дело - всю жизнь помнить его.
После двенадцати я иду к Нине. У неё только Лена. Они сильно обрадовались мне. Игорь и Виктор вкалывали в Вороново. Но обещали подъехать. Если всё получится.
- Девять лет пролетело! - говорит грустно Нина. - Как быстро летит время! Как листики календаря. Хоть бы наши ребята подскочили. Втроём совсем грустно.
- Они подскочат! - успокоил я женщин. - Игорь мастер на такие дела. До Москвы всего семьдесят километров. Они что-нибудь придумают.
И друзья подскочили. С утра они выпили с директором совхоза, и тот велел своему шоферу подбросить ребят до Москвы.
Мы рады, что собрались вместе. Говорим обо всём на свете. А потом идём на улицу.
Многие копают свои огороды. Праздник праздником, а есть тоже что-то надо. Не все отмечают этот праздник. Но газеты и радио напоминают всем, что сегодня великий день.
- Господи! - восклицает Лена. - Как хорошо на улице! Дай Бог, чтобы никогда не было на свете никаких войн! И чтобы все люди жили спокойно на этой земле.
Сначала мы долго стоим у станции. Смотрим на золоченые ку¬пола церкви, на цифру “13” около платформы. Здесь я провожал брата в сорок первом году. Где всё это? Всё кануло в вечность. Осталась только память о Фёдоре. А ушедшее время покрыто дымкой прошедших лет. Придёт время, умрём и мы. И нас тоже позабудут. Таков закон жизни.
Мы идём к нашей школе. Стучимся в дверь. И сторож, узнав Нину, впускает в гулкое и пустое здание.
Мы заходим в наш десятый класс, и вдыхаем воздух нашего детства. И парты пока, вроде, остались те же самые. А может быть, и другие.
Я вспоминаю ломтики хлеба, которые нам давали на большой перемене, наш школьный двор, который мы с трудом копали в сорок втором году, немецкие самолёты, которые летали над школой и сбросили рядом бомбу.
Где всё это? Вроде и не было всего этого. А перед нами простирается большая и загадочная жизнь. Не всё ясно с работой у Игоря и Виктора. У меня пока нет вообще никакой работы. Всем нам надо искать своё место в этой жизни. А это так сложно. Больно ударила по нам послевоенная жизнь. Я заболел. Ребята не попали в мореходное училище. А что ждёт нас впереди? Что-то ждёт. Придёт время, и мы всё узнаем.
Мы вернулись к Нине домой. Ещё раз выпили. И разошлись по домам. Договорились обязательно посидеть в конце июня, когда я закончу институт.
На другой день я успешно сдал экзамен по немецкой литературе. Через три дня сдал и последний экзамен за десятый семестр. Теперь можно было недельку передохнуть и браться за подготовку к государственным экзаменам. Каждый день я приезжаю в институт, поджидаю Веру у входа. Мы идём в кино или просто гуляем по Москве. Детально обсуждаем наши планы на будущее. Решили ехать на Волгу несмотря ни на что. Даже если меня не распределят. Там же на Волге мы распишемся. Вдали от друзей и родных. Так почему-то захотела Вера. Я не возражал.
Каждую неделю я заходил к декану. Смотрел на неё вопросительным взглядом.
- Пока ничего, - говорила мне наш женщина-декан. - Но я помню о тебе. Не волнуйся. Москва большая. Что-нибудь найдём. Жаль, что на факультете нет лишней ставки. А то бы мы оставили тебя у себя. Тебя хвалят все преподаватели. А в аспирантуру ты не хочешь поступать прямо сейчас?
- Сейчас не хочу. Сильно устал. Потом, может быть. А сейчас хочу поработать. Деньги нужны.
Пятого июня я сдаю первый государственный экзамен по основам марксизма-ленинизма. Первый вопрос - биография Ленина. Я чётко рассказываю всю биографию. Отвечаю и на второй вопрос. Комиссия признаёт мой ответ выдающимся. Я очень горд. Осталось три экзамена.
И тут наваливается сильная жара. Откуда она только взялась? Готовиться к экзаменам очень трудно. Но надо. И я готовлюсь. Утешаю себя тем, что осталось всего двадцать дней. А потом я вольный казак! Значит, надо сидеть в читальном зале, куда почему-то всегда проникают запахи из нашей столовой. И читать, читать до одурения.
Сдан экзамен по немецкому языку. Пятёрка. Сдан экзамен по второму иностранному языку. Пятёрка. Остался последний. Педагогика, методика, психология. Всё в одном экзамене.
Мать приносила квас и готовила окрошку. Учить не хотелось. После обеда я ехал в институт и долго сидел в читальном зале.
Иногда я, Сокол и Трынков сидели минут по двадцать в нашем сквере, смотрели на десять белых колонн. И вздыхали.
- Не могу больше зубрить! - жаловался Сокол. - Сил моих нет! Неужели я всё сдам?
- Всё будет нормально! - подбадриваю я Сокола. - Ведь на фронте было труднее. Что это ты так раскис?
- Там совсем другое дело, - говорил Сокол. - Там был приказ. Или ты его выполнил, или тебя расстреляют. А тут другая обстановка.
Двадцать пятого июня мы сдаём последний экзамен.
- Всё! - сказал мне экзаменатор. - Вы свободны.
Всё. Я вышел из аудитории и стал ждать оценки. Её объявят, когда сдаст вся группа.
Институт закончен. Неужели это правда? Мать честная! Неужели это правда? Неужели мне не надо больше зубрить? Господи! Отмучился! А впереди длинное-длинное лето. И отдых с Верой на Волге. И она станет моей женой. Господи! До чего же я счастлив! Как обрадуются мои родители!
Комиссия объявляет наши оценки и поздравляет нас с окончанием института. У меня пятёрка. У меня будет диплом с отличием. Сумел всё-таки добиться своего. Я вспомнил Веру Ивановну, нашего директора школы, военкомат, госпиталь в Потсдаме. Мои разговоры с немцами. Я добился своего. Теперь надо поработать. А там будет видно. Сначала надо отдохнуть.
- Идём сразу втроём в нашу столовую! - сказал мне Сокол. - А с группой отметим попозже. Если они этого захотят.
Я звоню Вере и говорю, что мы посидим втроём, а потом я подъеду к ней домой.
Мы сидим в нашей столовой.
- Жарко, - говорит Сокол. - Что будем пить? Я пью только водку. Можно и поменьше из-за этой дикой жары. А можно как обычно.
Мы заказываем по сто пятьдесят. В столовой прохладно.
- За окончание нашей учёбы! - говорит торжественно Сокол. - Мне даже не верится, что мы закончили. Особенно трудно мне дался последний экзамен. Сегодня я просто счастлив, братцы. А вы?
- Мы тоже, - говорит Трынков. - Я тоже зверски вымотался. Отупел от этой учёбы.
Осторожно мы выпиваем свою норму и долго закусываем.
- Обидно, - говорит Сокол. - Хотелось погулять как следует. Но эта жара парализует. До дома не доедешь. Ну как? Будем вместе с девчатами отмечать? Или не стоит?
- Как они сами захотят, - говорит Трынков. - А мы не будем на них давить.
В столовой тихо и довольно прохладно.
- Ну что? - спрашивает Сокол. - Надо бы повторить, братцы. Такое событие! Сам Бог велел! Ещё по сто грамм.
Мы выпиваем ещё по сто грамм. Тяжеловато в такую жару. А что делать? Ведь институт закончили! Это же не фунт изюма!
- Кончалась наша вольная жизнь, - говорит  Сокол. - Мне надевать опять погоны. И тебе тоже, Саша. А Коля у нас станет преподавать, а потом писать диссертацию. Когда теперь мы опять увидимся? Трудно сказать. Вы меня, ребята, сами не разыскивайте. Если нужно будет, я сам вас разыщу. Хотел после войны пожить спокойно. Не получилось. Денег маловато, чтобы жить спокойно. Ничего. Нам не привыкать к трудностям. Не пропадём. Даже не верится, что уже всё. На душе так хорошо и спокойно.
- Меня Вера ждёт, - напоминаю я Соколу.
- Всё понимаю, - сказал Сокол. - Мы уже закончили. Меня тоже жена ждёт. Где-нибудь в начале июля встречаемся ещё раз. Договорились?
- Договорились, - кивает  Трынков. - Мне нужна жена-москвичка. Где бы её побыстрее найти? Это я шучу. Мне девчонки быстро надоедают. А надо жениться. Иначе одного за границу не пошлют.
Я еду к Вере. У неё накрыт стол. На столе бутылка шампанского.
Николай Николаевич ставит на стол бутылку водки.
- За твоё окончание! - говорит торжественно Николай Николаевич.
Я делаю только один глоток шампанского. А потом пью водку. Жара спадает. Вечер.
- Едешь с нами на Волгу? - спрашивает меня Николай Николаевич.
- Еду. Мы решили с Верой расписаться там в районном центре. Если это возможно.
- Вам виднее, - говорит Николай Николаевич. - А жить потом где будете?
- Будем снимать комнату. С работой пока всё туманно. Но другого выхода нет.
Нина Фёдоровна помалкивает. Я её слегка побаиваюсь. Уж больно у неё строгий вид. Не дай Бог жить вместе с нею!
Я еду домой. Дома меня ждут родители. Ждёт Таня. Ждут друзья.
Вера провожает меня до Абельмановской.
- Ты доедешь? - спрашивает меня Вера.
- Доеду. Всё нормально. Сейчас уже прохладно.
- Что будешь завтра делать?
- Я тебе позвоню. Хотел с друзьями посидеть. Приезжай к нам.
- Я подумаю. А может, на дачу поедем?
- Завтра нет. Завтра я должен посидеть с друзьями. Ты только не обижайся. Ты же видела моих друзей. Приезжай, если хочешь.
- Я подумаю. Смотри не засни в автобусе. Ты уже хорош.
- Не засну. Неужели я уже закончил институт? Пока ещё не верится.
- Скоро поверишь. На Волгу мы собираемся числа двенадцатого ехать. Приводи до этого все свои дела в порядок.
Я целую Веру и сажусь в автобус. Народу много. Это хорошо. Стоя не заснёшь. Мысли в голове одна лучше другой. Всё у меня пока хорошо. Впереди лето. Два месяца заслуженного отдыха. Распишемся с Верой. А потом за работу. И будем жить с Верой в своей комнатушке. Больше нам пока ничего не надо.
А вот и мои Вешняки. Я иду через наш посёлок МПС. Тринадцать лет я здесь уже прожил. Даже не верится, что так долго я здесь живу. Тринадцать лет. И на станции цифра “13”. Видимо, всё это к несчастью. Но к какому? А пошли куда подальше все эти глупые мысли!
По дороге домой встречаю Женю.
- Привет! – крикнул мне Женя. – Поздравь меня! Я закончил институт! Даже не верится! Спасибо тебе за то, что ты меня тогда подтолкнул!
- Я тоже сегодня закончил! – говорю я. – Можешь меня поздравить!
- Жалко, мне надо ехать в Москву, а то бы мы с тобой врезали. Я ведь женился и живу теперь в Москве у жены. Сюда приезжал к матери.
- Где будешь работать?
- В МИДе. Как все. Платят так себе. Но надеюсь, что пошлют в Германию. Там прибарахлюсь. Я к тебе через недельку заеду. Пока.
Я смотрел Жене вслед. Ровесник моего Фёдора. И Фёдор теперь бы тоже наслаждался жизнью, если бы остался в живых. Эх, жизнь…
Дома меня поджидают родители и сестра. Стол накрыт. За столом сидит мой отец. Вид у него торжественный.
- Ждём давно! - сказал шутливо отец. - Где-то ты запропастился. Давай, сынок, отметим твоё окончание. Теперь ты взрослый человек. Теперь сам будешь зарабатывать деньги. За твоё окончание!
Мы с отцом опрокидываем наши рюмки с водкой. Мать и сестра выпивают немного кагора.
- Теперь мне будет полегче, - рассуждает отец, - осталась одна Таня. Её на ноги поставим, и всё. Можно и на покой.
Раздаётся стук в дверь. Это Игорь.
- Приходите все ко мне! - приглашаю я. – Папа, у нас ещё найдётся спиртное? Сейчас подойдут мои друзья.
- У нас для такого случая всегда найдется! - отвечает весело мой отец.
Входят мои друзья. Становится шумно. Мать мечется из кухни в комнату и назад. Она счастлива.
- За тебя, за твоё окончание! - говорит Игорь. Мы выпиваем.
- Теперь все закончили, - говорит Нина. - Теперь нам надо опасаться только одного. Как бы жизнь не раскидала нас в разные края нашей страны. Пока мы вместе. Но это только пока.
Мы выходим на улицу. На небе показались первые звёзды. Жаркий день сменился прохладой.
Мы сидим на лавочке. Потом гуляем по нашему посёлку. Впереди у нас целая жизнь. Как долго она будет тянуться? Тридцать? Сорок? Или пятьдесят лет? И сколько произойдёт разных событий за это время? Знать бы всё заранее. Но этого нам не дано. И хорошо, что не дано. Зачем знать заранее, какие удары судьбы ждут тебя?
26
Всё-таки наша группа собралась вместе, чтобы отметить окончание института. И собрались мы всё в той же столовой, где обычно встречались втроём.
- Я предлагаю тост за наше окончание! - сказал торжественно Сокол. - В нашей группе не было единства. Что же делать, если мы все такие разные? Но мы не делали гадостей друг другу. Не ссорились. Не разводили сплетни. Я предлагаю нам встретиться, примерно, лет через двадцать. Если вы, конечно, не возражаете. Ещё раз за наше окончание.
Я подсел к Вале.
- Как ты поживаешь? Только честно.
- Живу нормально. Может быть, выйду замуж. Видела я твою девчонку. Она тебя любит. Ты нашёл, что искал. Рада за тебя. Я счастлива, что мы с тобой встречались, и не забуду этого никогда. Тебе надо работать в вузе и писать диссертацию. На скудную зарплату простого преподавателя ты не проживёшь. Тебе надо дальше расти. Я верю в тебя!
- Спасибо, Валя! Ты как всегда на большой моральной высоте. Не обижаешься на меня?
- Не обижаюсь. Я же не маленькая и всё понимаю. Не переживай. Я не пропаду. У меня закалка военных лет. Мы, наверное, больше не увидимся. Я ухожу работать в одно ведомство. Возможно, уеду за рубеж. Так что - будь счастлив, Коля!
Мы недолго сидели в нашей столовой. Не было у нас настоящей дружбы. И эта встреча в сущности носила протокольный характер.
На прощание пожелали друг другу успехов. А с Соколом и Трынковым я договорился встретиться ещё раз. Кто знает, когда мы ещё встретимся? Девчонки сразу разбежались.
Я решил ещё раз зайти к декану, после того как зашел в спецчасть и получил свой диплом, сдав свой студенческий билет и обходной лист. Ни торжественных речей, ни обещаний, ничего лишнего. Получил, и всё.
- Хорошо, что зашёл, - сказала мне мой декан. - Нужен преподаватель немецкого языка в Калужском пединституте. Там создаётся факультет иностранных языков. Работа очень интересная. Я тебе советую подумать. Уговори свою Веру. Вы ещё не расписались?
- Летом распишемся.
- Девчонка толковая. Она будет тебе хорошей женой. А относительно Калуги подумай серьёзно. Запиши телефон заведующего кафедрой немецкого языка. Его зовут Вадим Петрович Бабкин. Он москвич. Ездит на работу на несколько дней в неделю в Калугу. Подумай как следует, Николай. Работа для тебя интересная и перспективная. Потом поступишь в аспирантуру. Приедешь опять к нам. Напишешь диссертацию. Подумай, Николай. А то место уплывёт.
Я звоню Вере и прошу её подъехать к институту. Надо посоветоваться по поводу распределения. Предлагают место в Калужском пединституте.
Мы сидим с Верой напротив нашего института. Видимо, на той самой скамейке, где познакомились два года тому назад.
- Я ничего не могу тебе посоветовать, - говорит мне взволнованная Вера. - Решай сам. Но тогда нам придётся жить первый год врозь. Выдержишь там один без меня?
- Я бы поработал там с удовольствием. Создавать новый факультет. Вложить туда всё, чему меня тут учили. Это же не работа в школе. Мне кажется, что надо попробовать. А если не понравится, можно вернуться назад. Надо сначала поговорить с этим Бабкиным. Если я уеду в Калугу, ты будешь раз в месяц приезжать ко мне дня на три. И я буду приезжать в Москву. Так даже интереснее. Не буду тебе мешать учиться. Буду готовиться к аспирантуре. Надо попробовать. Такой шанс бывает раз в жизни. Его упускать нельзя. Поработаю там года два-три и вернусь в Москву. Поступлю в аспирантуру. Напишу диссертацию. С жильём что-нибудь придумаем.
- Так мне через год придётся ехать тоже в Калугу? А как с пропиской?
- Мне придётся выписываться. А ты не выписывайся. Мало ли что может быть! Так мне звонить Бабкину?
- Решай. Ты мужчина и будущий глава семьи. Как решишь, так и будет. Куда ты, туда и я.
- Спасибо тебе. Вера. Ты у меня просто ангел.
Я звоню Бабкину. Он предлагает мне немедленно встретиться. У входа в Ленинскую библиотеку. В руках у него будет газета “Правда”. Он в очках и ему около тридцати лет.
Я прошу Веру ждать меня на этой же скамейке. До библиотеки Ленина всего две остановки. Я быстро вернусь назад.
Около колонн Ленинской библиотеки я вижу молодого мужчину тридцати лет с газетой “Правда” в руках. Это Бабкин.
- Будет ли у меня жильё? - спрашиваю я сразу Бабкина.
- Обещать не могу. Разговаривать надо на месте. Выходить на работу надо примерно двадцать шестого августа. У меня с собой есть чистая бумага. Я попрошу Вас написать заявление о приёме на работу.
- А какая у меня будет зарплата? - робко спрашиваю я.
- Ставка ассистента кафедры. Тысяча пятьдесят рублей в месяц. Это на первое время. Потом могут назначить старшим преподавателем. Вам надо уже сейчас думать об аспирантуре. Или о прикреплении к аспирантуре для написания диссертации. Пишите заявление. Тут думать нечего. Работа прекрасная.
- Платят маловато. Ведь я же учился целых пять лет!
- Хорошо платят кандидатам наук. А Вы пока молодой специалист. Всем так платят. Пишите скорее заявление. Тут нечего думать. А то упустите такое прекрасное место.
Бабкин протягивает мне чистый лист бумаги и диктует текст заявления. Я пишу заявление под его диктовку. Раз нет ничего другого, поработаю в Калуге. Это не так уж далеко от Москвы. Бабкин сказал, что поезд идёт всего пять часов. Ночью сел, а рано утром ты уже в Калуге.
Я обещаю Бабкину приехать в Калугу двадцать шестого или двадцать седьмого августа. Он представит меня ректору. На этом мы прощаемся.
Я подъезжаю к нашему институту. Вера сидит на той же лавочке.
- Ну что? - спрашивает она меня. - Согласился?
- Согласился и даже написал заявление о приёме на работу. Только вот оклад будет маленький. Тысяча пятьдесят рублей. Маловато. В школе я мог взять больше часов. Зато тут интересная работа. Как-нибудь проживу.
- А может, это и лучше, что ты будешь работать в Калуге, - говорит Вера. - Дадут тебе там какое-нибудь жильё. Я буду приезжать к тебе. А после окончания буду тоже работать в Калуге. В школе или с тобой в институте. Или вернёмся назад, или останемся там навсегда. Это ведь рядом с Москвой. По крайней мере у тебя теперь есть работа.
Мы сидим напротив нашего института, смотрим на это старинное и красивое здание. Смотрим на Метростроевскую улицу, по которой в обе стороны летят машины и автобусы. Всё. Беззаботная жизнь для меня закончилась.
- Не переживай! - успокаивает меня Вера. - Всё у нас будет хорошо. С деньгами нам помогут родители. Сейчас они нам помогут, а потом мы будем им помогать. Не всё сразу. Только бы дали тебе там комнату. Чтобы был свой угол. Я буду к тебе приезжать. И всё у нас наладится. А пока будем собираться на Волгу. Папа об этом только и говорит.
Я забегаю в свой деканат и говорю декану, что я согласился.
- Правильно сделал, - говорит мне декан. - Не теряй связь с институтом. Будешь потом поступать в аспирантуру. Ты был образцовым студентом. Из тебя должен получится хороший преподаватель. Желаю успеха.
В субботу, десятого июля, я встречаюсь с Соколом и Трынковым.
- Теперь не скоро увидимся, - говорит Сокол, - Чтобы всё у нас было хорошо!
Я рассказываю о своём трудоустройстве. Называю будущую сумму оклада.
- Маловато, - говорит Сокол. - Но ты же ассистент. Всем так платят вначале. Не горюй! У тебя всё впереди.
- Лет через пять нам надо обязательно встретиться, - говорит Трынков. - Интересно будет посмотреть друг на друга.
- Я не обещаю, - говорит Сокол, - У меня впереди будет сложная работа. Давайте выпьем за то, чтобы мы друг друга всё-таки никогда не забывали! Эти пять лет я никогда не забуду. Хорошо мне с вами, ребята. Почти как на фронте. Даже плакать захотелось. Хорошие были годы. И наши демонстрации, и посиделки в этой столовой. Всё было прекрасно. И узнал я много за время учёбы. Боюсь за нашу страну. Куда она дальше пойдёт? И что нам даст эта целина? Опасения внушает наш энергичный Хрущёв. Стране нужен лидер посильнее. Что-то у нас в стране идёт не так. Нельзя всё сваливать на войну. Почему до сих пор не можем наладить жизнь в стране? Я буду рисковать своей жизнью, и должен быть уверен, что всё у нас делается правильно. А у меня нет такой уверенности.
- Не думай так широко, - сказал Трынков. - Всё равно мы понять ничего не сможем. Только будущее покажет, как всё у нас было на самом деле. Надо любить свою Родину и делать всё для её процветания. Если каждый на своём месте будет делать всё, что он может. Всё у нас тогда будет хорошо.
- Тоже верно, - согласился Сокол. - Ладно. Не будем горевать раньше времени! Нам ещё жить да жить, ребята. А мне тем более. В войну остался жив. И глупо погибать в мирное время. Дорого бы я дал за то, чтобы знать, что ждёт меня в будущие десять лет. Я верю в свою звезду. Ничего не должно со мной случиться. До чего же мне не хочется с вами расставаться, ребята! С понедельника я убы¬ваю на новое место службы. Торопят меня. Даже отдохнуть не дали. Всего две недели. А вам обоим я желаю большого счастья. Выпьем за удачу! Она нам очень нужна!
И только теперь до меня дошло, что не увижу я больше Сокола. А если и увижу, то это будет лет через двадцать или тридцать. Да и Трынкова тоже вряд ли увижу. А меня даже не позвали в эту хитрую организацию. Сразу поняли по документам, что я ограниченно годен. Да я бы и сам туда не пошёл. Не тот я человек. Мне бы преподавать. Писать статьи. Жить вольно и свободно. Свободно обо всём говорить. Особенно о работе. А тут полное молчание. Для меня это абсолютно не подходит. Я так не могу. Я должен дышать полной грудью. Видимо, я насквозь штатский человек.
На прощание мы обнимаемся. И расходимся в разные стороны.
Я еду в Вешняки. Мне ещё надо увидеть своих друзей. Игорь с Виктором должны приехать поздно вечером. Бедных ребят не отпускают пока из совхоза. Сейчас там горячая пора.
Часов в десять вечера мы собираемся у Нины.
- Ну вот, - говорит Нина. - Едет наш Коля в Калугу. Чего я так боялась. Видеться теперь будем очень редко. Грустно.
- Я буду часто приезжать, - успокаиваю я Нину. - Это же совсем рядом с Москвой.
- А там Игорь с Виктором станут мотаться по командировкам, - добавила Лена.
Наконец подъезжают Игорь с Виктором.
Я переполнен мыслями. Прощание с Соколом и Трынковым произвело на меня грустное впечатление. Тяжело прощаться с хорошими людьми. Мы сильно сдружились за эти пять лет. А ещё придётся расставаться и с Вешняками. Но я постараюсь поскорее выбраться из Калуги. Поработаю пару-тройку лет и вернусь. Поступлю в аспирантуру. Будем с Верой снимать комнату. Это самое главное. Только не раскисать. Только теперь начинается настоящая жизнь. А всё, что было до этого, это только подготовка к сегодняшней жизни. Надо возвращать стране все долги. И за лечение, и за учёбу. Не стоит мне так раскисать. На то она и жизнь, чтобы двигаться всё время вперёд.
Уже в полночь мы выходим на улицу. На улице мягкая прохлада. До чего же хорошо жить летом. Тепло. На теле одна рубашка. Хочется ходить и ходить по родным Вешнякам. И мы ходим.
- Два года уже проработала в школе, - говорит Нина. – Набралась опыта. Не жалею, что пришла на эту работу. Вкалываю с утра до вечера. Я счастлива, А как ты. Лена?
- Работаю в Перовской больнице. Делаю простые операции. Мне нравится. Не жалею, что закончила медицинский институт.
Мы долго бродим по Вешнякам. Девчата уходят домой. А мы втроём ещё сидим на нашей лавочке. И говорим обо всём на свете. Начинает светать.
- Желаю тебе хорошо отдохнуть, - говорит мне на прощание Игорь.
- Я рад, что у тебя наконец всё хорошо, - говорит Виктор. - В конце августа обязательно увидимся.
- А я желаю вам поскорее расстаться с любимым совхозом, - говорю я друзьям.
27
Всё в жизни повторяется. В прошлом году Вера уезжала на Волгу без меня. А теперь со мной. И я был рад предстоящему отдыху.
В прошлом году я стоял около парохода и махал Вере на прощание рукой, а сердце моё сжималось от тоски. А теперь всё отлично. Диплом в кармане, работа есть, впереди отдых вместе с Верой.
Под звуки марша наш пароход медленно отходил от Химкинского речного порта. Впереди открылась водная гладь. Мы стоим с Верой на палубе и молчим.
- О чём думаешь? - спрашивает Вера.
- О том, что в последнее время мне сильно везёт в жизни.
- Я бы не сказала, что Калуга - это сильное везение.
- Поживём - увидим. Будет плохо, постараюсь быстро вернуться назад. На моё место охотники найдутся.
Николай Николаевич ведёт нас в ресторан. Мы сидим на носу корабля. Впереди - водная гладь, мы пьём хорошее вино и поглощаем закуски.
- Красота! - говорит восхищённо Николай Николаевич. - Просто замечательно! Только места на теплоходе у нас неважные. Но одну ночь как-нибудь перебьёмся.
Целый день мы бродим с Верой по палубе. Пароход продвигается через шлюзы. Наступает вечер. Мы спускаемся в трюм. Там у нас спальные места. Народу много. Но никто не жалуется, все радуются предстоящему отдыху.
Утром около Кимр я вижу широкую Волгу. Видим церковь около Калязина, которая стоит прямо в воде. А после Калязина Волга становится очень широкой. И это понятно - впереди Угличская плотина.
В Угличе мы успеваем осмотреть местный музей, где погиб царевич Дмитрий. Волга несёт нас всё дальше и дальше. Места довольно безлюдные. А от Москвы совсем недалеко.
А вот и город Мышкин, где нам надо выходить. Тихий и сонный купеческий городок. Мы ждём местного катера, чтобы попасть в нашу деревню.
Катер пересекает Волгу и входит в небольшую речку Юхоть. Мы плывём мимо живописных берегов и причаливаем в деревне Городищи.
На берегу нас поджидает наша хозяйка Екатерина Ивановна. Она хватает наши чемоданы и тащит их в дом.
В доме Екатерина Ивановна ставит на стол варёную картошку и жареную рыбу, свежие огурцы и лук.
Нина Фёдоровна кладет на стол колбасу и селёдку. Николай Николаевич ставит на стол водку и портвейн.
- С прибытием! - говорит Екатерина Ивановна. Вокруг стола бегают дети. Их много. А мужа нет. Погиб во время войны.
Мы с Верой идём в ближний сосновый лес.
- Ну как тебе тут? - спрашивает меня Вера.
- Мне нравится.
Вечером мы стоим с удочками прямо около дома. Рыба клюёт, но слабо. Мы разводим костёр на берегу. Потом купаемся. Юхоть здесь широко разлилась: её подпирает плотина в Щербакове, бывшем Рыбинске.
Меня укладывают спать на сеновале.
На другой день я купаюсь. Вода холодная. Но всё равно приятно.
Мы едем в Мышкин на катере. Надо узнать в местном загсе, можно ли там расписаться. Родители идут на базар.
Но в загсе нас огорчают. Расписывают только по месту жительства жениха или невесты. Вот так.
В деревне мы рассказываем Екатерине Ивановне о нашем горе.
- Завтра пойдём в Покровское, - говорит Екатерина Ивановна. - Председатель колхоза мой родственник. Он нам поможет. Дадите ему денег на два пол-литра. И все дела.
Семнадцатого июля идём в Покровское. Леса, леса. Узкая просёлочная дорога. И ни одного человека вокруг.
А вот и Покровское.
В центре села, на берегу Улеймы, стоит высокая церковь. Внизу церкви какой-то склад.
Мы стоим около церкви, смотрим на Улейму, подпёртую небольшой плотиной, а Екатерина Ивановна пошла к председателю колхоза.
Мы волнуемся. Вдруг и здесь ничего не получится?
- Идёмте в сельсовет! - говорит Екатерина Ивановна. - Деньги давайте! Как уговорились. Сейчас вас распишут.
Мы входим в сельсовет, где женщина даёт нам заполнить бланки. Берёт наши паспорта и ставит там штамп. Вера берёт мою фамилию.
- Поздравляю! - говорит женщина. Екатерина Ивановна нас целует.
Мы выходим из сельсовета. И медленно идём в свою деревню. А Екатерина Ивановна говорит беспрерывно. О войне. О пленных немцах. О своих детях. О трудной жизни. Но видно, что её не испугают никакие трудности. Она ни на что не жалуется.
В доме уже накрыт стол. Родители Веры поздравляют нас обоих. Мы садимся за стол.
- За ваше счастье! - говорит торжественно Николай Николаевич. - Живите мирно, не ругайтесь, уступайте друг другу во всём. И всё у вас будет хорошо.
Нина Фёдоровна почему-то вытирает слезы.
- Ты что, мама? - спрашивает Вера. Но Нина Фёдоровна уже улыбается.
- Это я просто так, - говорит Нина Фёдоровна. - Вспомнила нашу трудную жизнь в молодости. Не обращайте на меня внимания. А плачу от счастья. Всё у вас впереди. Будьте счастливы! Будут трудности - мы всегда вам поможем.
Мы выходим с Верой на берег Юхоти. Смотрим на широкую гладь реки. Рядом стоят аккуратные маленькие баньки. У каждого дома своя.
Николай Николаевич разводит рядом костёр и варит уху из рыбы, которую он купил у местных рыбаков.
И мы празднуем наше бракосочетание на берегу Юхоти. Горит костёр. В деревне тихо-тихо. Только на другом берегу доносится звук гармошки. Мы пьём водку и едим уху.
Потом гуляем с Верой по деревне.
- Тебе не скучно здесь? - спрашивает меня Вера.
- Скажешь тоже! Как же мне может быть скучно рядом с тобой? Да ещё в такой момент. Всё отлично.
- А может, ты хотел устроить большую свадьбу?
- Денег нет на большую свадьбу. И не люблю я этой пышности и шума. А тут тихо, скромно. Мне нравится.
- Мне тоже. Поживём здесь спокойно. Отдохнём. Покупаемся в речке. Закалимся. Будем всё время на свежем воздухе. Я очень люблю собирать грибы. А ты полови с папой рыбу. Он будет доволен. А то ему одному скучно.
Мы идём мимо скотного двора и доходим до того места, где Улейма впадает в нашу Юхоть.
Здесь пологий песчаный берег. И ни одной души вокруг.
- Не представляю, как я буду без тебя одна жить, - говорит Вера.
- Будем часто встречаться. Я буду тебе звонить. А через год ты приедешь в Калугу. Либо я сбегу оттуда, если будет очень плохо. Не пропадём. Всё у нас будет отлично.
И покатились наши счастливые дни. Николай Николаевич получил телеграмму из Москвы. Умерла его мать. И он вместе с Ниной Фёдоровной срочно уехал в Москву.
Мы наслаждались нашим медовым месяцем. Утром ходили собирать грибы и малину. Вечером удили рыбу. Много ходили по округе. И не было у нас ни радио, ни газет. Вера варила варенье из малины тут же на берегу, разведя костёр. Вечера были тихие-тихие. Дачники не мешали друг другу.
Через неделю родители Веры вернулись. Николай Николаевич раздобыл у местных жителей “паук”, и мы наловили много рыбы. Варим на берегу уху.
- Это самый лучший отдых! - говорит довольный Николай Николаевич.
Меня забавляет местная речь. Тут говорят на “о”.
- Вальтя! - кричит своей дочке Екатерина Ивановна. - Поросёнок-то кропивы обожрался! И корову доить пора!
Мы едем все вместе просто так в Мышкин. Бродим по этому уснувшему городку. Покупаем на рынке сувениры.
Я стою на дебаркадере и любуюсь Волгой. Мощно плещется она у берега. И сложно дышит. Чувствуется огромная сила в этом потоке. Сесть бы на лодку, и этот поток мигом донесёт тебя до Астрахани.
Нина Фёдоровна сама пекла хлеб из муки, привезённой из Москвы. Бедновато жила наша деревня. И когда только тут станут люди жить по-людски? Когда-нибудь будут. Уже девять лет прошло после окончания войны. И немцев тут не было, если не считать военнопленных. Народ разбежался из деревни. Почти никого не осталось. Только женщины с детьми, как наша Екатерина Ивановна. Да несколько пожилых мужчин. Молодёжи нет. Ребята после армии не вернулись в деревню. Девчата устроились на стройки или на учёбу. Умирает русская деревня. А что же тогда станет с нашей страной? Что мы будем есть тогда? Где будем брать хлеб? Кто будет его выращивать?
От этих вопросов мне становилось не по себе. Может, я чего-то не понимаю. Может, я не всё вижу в полном объёме?
А время катилось и катилось вперёд. Я написал родителям о том, что расписался с Верой. Надо их всё-таки поставить в известность.
Двадцатого августа мы уехали из нашей деревни.
- Приезжайте на следующий год! - приглашала нас Екатерина Ивановна. - Мы к вам уже привыкли. Будем вас ждать.
В Мышкине подошёл теплоход. Мы прошли в трюм. Там были наши места. Только медленно идёт наш теплоход. Это не самолёт и не поезд. Тут торопиться не стоит. Тут надо набраться терпения и спокойно смотреть с палубы на берега или лежать в трюме и смотреть в потолок.
А теплоход всё двигается и двигается. Завтра я буду дома. В своих Вешняках. Побуду немного, и в Калугу. Надо работать. Надо зарабатывать свои деньги. Учёба завершилась. Начинается самостоятельная жизнь.
- А где же твоя жена? - спрашивает меня мать, когда я вхожу в дом.
- Поехала к себе. Завтра мы поедем туда и познакомимся с её родителями.
- Теперь ехать незачем, - говорит вдруг мой отец. - Расписались без нас. И живите без нас. Теперь уже поздно знакомиться.
Я раскрываю рот от изумления. Что я слышу? И это мои родители?
Обиделись. Их можно понять. Растили меня, растили, а сынок взял и женился вдали от них. И свадьбы не сыграл. И никого из своих не пригласил.
- Простите меня, - говорю я своим родителям. - Я не придал этому значения. Вы же знали, что мы собираемся расписаться.
- А её родители о чём думали? Разве мы не люди? Обидно всё это! - заявил мой отец. - На тебя мы обиды не держим. Ты - парень-рубаха. Хотел как лучше.
Я понял, что уговаривать моих родителей теперь бесполезно. Назревает первый конфликт. Родители есть родители. Их теперь не переделаешь.
Мне страшно сейчас звонить об этом Вере. Лучше я сбегаю к друзьям. А то потом не увидимся.
Мы долго говорим, потом идём на улицу. Игорь и Виктор счастливы. Директор совхоза отпустил их. Они опять на своей работе.
- Когда приедешь назад? - спрашивает меня Игорь.
- Ко дню рождения приеду. Не там же мне отмечать своё двадцатипятилетие?
Нина рассказывает о том, что на ВДНХ построены великолепные дворцы. Надо обязательно съездить. Но вместе вряд ли получится.
Утром я звоню Вере и рассказываю о реакции моих родителей.
- Я просто убита! - говорит Вера. - Не ожидала этого от твоих родителей. Такие милые люди. И вот тебе на!
- Они простые люди, и у них свои понятия о праздниках и обычаях. Не обижайся на них, Вера. У них была тяжёлая жизнь. Они вложили в меня свою душу. А я взял и расписался вдали от них. Не подумал я. Не обижайся на них. Объясни как-нибудь деликатно своим родителям. Всё со временем рассосётся. Приезжай ко мне. Ты же моя жена. Тебе надо быть со мной.
Я звоню Бабкину. Мы договариваемся ехать в Калугу двадцать шестого августа. Там мне Бабкин постарается помочь с жильём.
К вечеру подъезжает Вера.
Мать целует Веру как свою дочь. Отец ставит на стол водку и портвейн.
- Надо обмыть молодых! - говорит он весело.
А потом мы сидим у Нины.
- Зажали свадьбу! - кричит нам Игорь. - А мы хотели погулять.
- Погуляем на мой день рождения. За мной не заржавеет.
- Горько! - вдруг кричит Игорь. - Горько! Я смеюсь и целую Веру.
- Получается маленькая свадьба, - говорю я. - Что-то мне расхотелось ехать в Калугу. Как я там буду жить один? Не представляю.
Остальные дни пролетают быстро. Мы едем с Верой на ВДНХ. Любуемся новыми дворцами. Фотографируемся. Сначала Вера щёлкает меня, потом я её.
Вечером бродим по Вешнякам с друзьями. День отъезда приближается.
С утра я не выдержал и съездил в институт. Поболтал со знакомыми. Простился с деканом и поблагодарил её за то, что она мне часто помогала.
- Пиши и заходи. Через три года поступай обязательно в аспирантуру. А там будем видно. Сейчас идёт большое сокращение по нашей линии. Это всё из-за Германии. Там ликвидировали контрольную комиссию. Хрущёв ведёт линию на сокращение ряда вузов. Надо пережить это трудное время. Не теряй со мной связь.
Поезд отходит поздно вечером. Мы с отцом сидим уже давно за столом. Подошёл Иван с Мариной.
- Если будет трудно, сразу напиши, - напутствует меня отец. - Нужны будут деньги, сразу вышлем. Потом сочтёмся.
Мать всхлипывает.
Заходят Игорь с Виктором. И Нина с Леной. Все выпивают на прощание по рюмке.
Мать обнимает меня. Отец тоже. Все провожают меня до станции. А на вокзал едут Виктор с Игорем.
- Скоро приеду! - кричу я из тамбура электрички. - Калуга - это совсем рядом.
В дороге мы много смеёмся, шутим, вспоминаем нашу шкоду.
А Вера грустит.
- Скоро увидимся, - говорю я Вере. - Не грусти. Через двадцать пять дней будем опять вместе. Я буду часто тебе звонить.
У поезда я вдруг вижу Нину Фёдоровну и Николая Николаевича.
- Ты что же не заехал к нам попрощаться? - укоряет меня Николай Николаевич.
- Замотался я, Николай Николаевич. Вы уж меня простите. Я скоро приеду. Большое спасибо, что приехали проводить меня.
Подают наш поезд. У меня плацкартное место. Я кладу свой чемодан на полку и выхожу на перрон. Крепко целую Веру, пожимаю руку родителям Веры и обнимаю своих друзей.
- До скорой встречи! - говорит мне Игорь.
Я вскакиваю на подножку. Поезд трогается. Проводник прогоняет меня в вагон. Всё. Через шесть часов я буду в Калуге. Господи! Что там ожидает меня?
28
Ночью я спал плохо. Утром проснулся на станции “Тихонова пустынь”. Здесь наш поезд сворачивал с киевской магистрали и шёл ещё около тридцати километров до Калуги.
Я вижу холмы, речушки, леса, поля и деревеньки.
А вот и Калуга. Пассажиры несутся из вагона к автобусам. А то потом не сядешь.
На перроне я вижу Бабкина.
- Скорее! - кричит он мне. - Надо успеть поймать такси!
Мы ловим последнее такси и мчимся в центр города. Я вижу но обе стороны одноэтажные домики в три окна. Как в деревне.
Подъезжаем к зданию института. В левом крыле здания живут преподаватели.
Бабкин провожает меня в свою комнату. И сразу предлагает мне сходить вместе с ним в гостиницу, чтобы получить на первое время койку.
К счастью, в гостинице для меня находится место. Чемодан со мной.
Через два часа мы идём с Бабкиным к ректору института. Ректора зовут Михаил Иванович. Мне он показался очень строгим.
Я робко заикаюсь о жильё.
- Жилья пока нет! - отрезал ректор. - Вы ассистент. Жильё даём только кандидатам наук. Пока снимайте комнату. А там посмотрим. Если будете хорошо работать, что-нибудь придумаем.
Бабкин ведёт меня к секретарю ректора, который даёт мне несколько адресов, где сдают комнаты.
- Не переживайте! - успокаивает меня Бабкин, - Поработаете полгодика, и Михаил Иванович поможет вам. С жильём сейчас очень трудно. В Калуге строят мало. Снимите пока комнату. А там найдёте частный урок. Он и пойдёт у Вас на оплату комнаты. Все молодые преподаватели так делают. Заседание кафедры у нас завтра. Прошу не опаздывать.
После обеда в ресторане гостиницы я осматриваю Калугу. Город красивый. Я спускаюсь к Оке. Иду вдоль берега реки. Калуга надо мной на высоком холме. Я иду мимо рыбаков. Тут такие же рыбаки с “пауками”, как и в Городищах.
На другом берегу раскинулось село Ромоданово с высокой церковью. Калуга остаётся позади. Я оглядываюсь и вижу Калугу на высоком холме. Я пересекаю небольшую речку Яченку, которая тут же впадает в Оку. А впереди вижу огромный сосновый бор. Хорошо тут. Только нет рядом Веры. И нет у меня своей комнатушки. Как я буду жить на свою скудную зарплату? Я так много учился. И цена мне - тысяча пятьдесят рублей. На что же я буду ездить в Москву? На что звонить Вере? Ладно. Рано переживать. Надо искать себе постоянный угол. Это сейчас самое главное.
Я хожу по всем адресам.
У парка Циолковского мне вдруг везёт. Пятидесятилетний хозяин-сапожник сдаёт мне маленькую комнату за двести рублей. Я сразу соглашаюсь. Рядом автобус. До института всего четыре остановки. А можно и пешком пройти. Ноги молодые.
Я иду в гостиницу за чемоданом и подхожу к Березуйскому оврагу. Овраг так глубок, что дно кажется далёким. А рядом пламенеют осенние берёзы и липы. Но больше всего мне нравится старинный мост, который перекинулся через этот овраг. Позже я узнаю, что его построили ещё в восемнадцатом веке.
Вокруг много старинных зданий. Здесь в войну были немцы. Я читал об этом. Но были они тут только два с половиной месяца. Тридцатого декабря сорок первого года немцев выбили из Калуги.
С чемоданом я возвращаюсь к своему хозяину. У него любимая поговорка: греха тяжкого! Звали его как и нашего директора - Михаил Иванович.
Я вышел в парк Циолковского. Посмотрел на его могилу и памятник. Подошёл к краю холма, на котором лежала Калуга. Глубоко внизу струилась Яченка, а впереди темнел высокий бор. Слева голубела широкая Ока.
Я вернулся домой. Жена Михаила Ивановича отправилась в баню.
- Может, выпьем? - спросил меня Михаил Иванович. - Новоселье надо обмыть. Вы быстро в магазин за бутылкой, а я достану огурчиков, помидорчиков и селёдочку разделаю, греха тяжкого!
Я бегу за бутылкой. А когда возвращаюсь, на столе уже полный набор закусок: солёные огурцы, квашеная капуста, варёная картошка, селёдка.
- За новоселье! - предлагает мне Михаил Иванович. - И за знакомство! Надеюсь, у нас Вам понравится. Можно я буду Вас называть на ты?
- Можно! - разрешаю я.
Водочка идёт хорошо под такую закуску. Михаил Иванович рассказывает мне и про Калугу, и про здешнюю жизнь. И про войну, в которой он воевал только один год, потому что его сильно ранило. А жена приехала за ним в госпиталь и забрала домой. Ранило Михаила Ивановича где-то под Сухиничами. Это совсем рядом.
Пришла хозяйка. Поругала мужа за выпивку. Меня пока не тронула. И на том спасибо.
Я опять выхожу на улицу. Тихо в Калуге. Но ведь тут край города. Откуда будет здесь шум? Лишь автобус приходит и отходит. А маршрут удобный - мимо института и прямо к вокзалу. Ничего, привыкну к здешней жизни. Лишь бы народ был приличный на кафедре.
На другой день Бабкин устроил первое заседание кафедры в учебном году. Я вижу среди членов кафедры знакомые лица. Все они учились в нашем институте и закончили его раньше меня. Тарасова Фёдора Ивановича я совсем хорошо знаю. Он учился на год раньше меня. Мы с ним общались в нашей столовой, и в общежитии. Он был на фронте переводчиком. Работал потом три года в Вене тоже переводчиком. Сидоров Виктор Петрович закончил Ленинградский институт. Бабкин сообщает нам нагрузку на учебный год. Мне дают группу первого курса и по два часа на неязыковых факультетах. Но Бабкин сообщает нам также, что не исключено, что занятий в сентябре не будет, потому что все студенты, кроме пятого курса, поедут работать в деревню. А со студентами поедут и преподаватели. И это надо нам иметь в виду.
После кафедры я, Тарасов и Сидоров решаем пообедать в ресторане “Ока”. Он тут единственный в центре города. Ещё один ресторан есть на вокзале.
Мы сидим втроём в “Оке”. Заказываем закуски, первое и второе, а также бутылку водки.
- Ребята! - говорит Сидоров. - Давайте держаться друг за друга! И не делать друг другу гадостей!
Мы дружно чокаемся и пьём за нашу дружбу.
В ходе беседы выясняется, что Виктор Петрович Сидоров тоже работал в Вене. Но с Тарасовым они в Вене не виделись и ничего не знали друг о друге.
За это надо выпить.
Тарасов приехал в Калугу пораньше. Он только что женился, и ему ректор дал крошечную комнату в левом крыле здания института. Виктор Петрович, как и я, тоже снял комнату.
Мы допиваем бутылку. Долго думаем, не выпить ли ещё. Решаем, что не стоит. Тут город маленький и мы все на виду.
Я провожаю Сидорова до его дома, но он хочет проводить меня. Так и гуляем мы с ним до полуночи.
Тридцать первого августа становится известно, что все студенты едут на уборку картошки. Что же мне делать? Уже с лета меня беспокоят боли в животе справа. Ехать в колхоз рискованно.
Я говорю парторгу факультета, что у меня боли справа, и что я принесу из поликлиники справку. Я бегу в городскую поликлинику. Иду к хирургу, рассказываю ему свою ситуацию.
- Вам ехать в таком состоянии опасно. Я дам Вам справку, что  у Вас хронический аппендицит, - говорит мне врач-хирург.
С этой справкой я прихожу к нашему парторгу. Но он смотрит на меня теперь как на жалкого труса-приспособленца. Ну и пусть смотрит. Не век же мне торчать в этой Калуге!
Тарасов и Сидоров уезжают в колхоз. А я остаюсь в Калуге один. Ректорат направляет меня в библиотеку нашего института. Там мне дают много работы.
Я сортирую журналы, делаю аннотации статей. Выбрасываю макулатуру. Часто делаю комплименты заведующей библиотекой, очень симпатичной женщине. Я всё время думаю о том, как бы мне смотаться в Москву. Там Вера, там мои друзья. Там мне надо отметить мой день рождения.
После обеда я изучаю Калугу. Захожу в исторический музей. Узнаю, что в Калуге бывал Гоголь. Здесь работал Глеб Успенский.
В Калуге похоронен и Лжедмитрий II. Здесь создавалось войско Болотникова. И здесь появились двенадцатого октября сорок первого года немцы.
Я посетил музей Циолковского. Мечтатель и великий человек. Им очень гордилась Калуга, хотя он и родился в Рязанской области. Но почти вою свою жизнь он работал и жил в Калуге.
Город старинный и интересный. Здесь бывал Маяковский. Есть предположения, что через Калугу проезжал Пушкин. Горький тоже писал о Калуге, что это интересный город. Но так и не заглянул сюда.
Повсюду смотрели на меня купола церквей. И почти все эти церкви не действовали.
Я думал о доме. Восемнадцатого сентября я отпросился домой. На пару дней.
- Конечно, поезжайте! - отпустила меня заведующая. - Вас ждёт молодая жена. И день рождения дома отметите. Только привезите мне килограмм сливочного масла. В Калуге стали перебои с продуктами. А я тут никому не скажу, что Вы уехали. Один день не делает погоды!
Вечером я уже на вокзале. Беру билет. Сажусь в свой вагон. Поезд трогается. И мне не верится, что утром я буду в Москве.
На Киевском вокзале я звоню Вере. И всё повторяется как год назад. Вера ещё спала. Я её разбудил.
Мы договариваемся, что я поеду домой, а потом подъеду в институт. Я еду в Вешняки и думаю о своей жизни. Где же я теперь живу! В Калуге или в Москве? Я чувствую, что время начало стремительно лететь вперёд. И я это ощущаю почти физически.
Вот и мои дорогие и ненаглядные Вешняки! Здесь тихо и спокойно. Так же горит купол нашей старинной церкви. Так же видна цифра “13”. И так же пламенеют осенние берёзы, осины и липы.
Наслаждаюсь воздухом Вешняков. Я рад, что я опять дома. Ибо Калугу нельзя пока считать моим домом. А тут мне очень хорошо.
Дома я успеваю застать отца. Сестра моя бежит в десятый класс. Господи! Уже в десятый класс. Как же стремительно летит наше время.
Я завтракаю. Мать суетится около меня. А потом я ложусь поспать.
Через три часа мать меня будит. Я еду в институт. И мне даже захотелось ещё поучиться в нем. Но всё! Теперь я тут отрезанный ломоть. Всё прошлое осталось позади.
В институте я захожу в отдел аспирантуры и узнаю, как тут прикрепиться для сдачи кандидатских экзаменов. Я записываю перечень документов, которые мне нужно для этого подать.
А потом я стою у входа в здание и наблюдаю за толпой студентов. Юность и молодость. И я был таким когда-то. А теперь всё. Теперь я преподаватель. Теперь у меня совсем другие заботы.
Вера целует меня, я беру её под руку, и мы едем в Вешняки.
В Вешняках обедаем. Отец приходит раньше времени. Наверное, отпросился. Ставит на стол две бутылки - портвейн и водку.
И начинается наше маленькое веселье.
- Как жить будешь дальше? - спрашивает меня отец. - На такой маленький оклад не разбежишься.
- Не пропадём! - отвечаю я весело отцу. - Ректор намекнул, что может дать мне комнату, если буду хорошо работать. Найду частный урок. Не пропаду! В войну было потруднее. Всё у меня наладится. Только не знаю, как мне быть с Калугой. То ли оставаться там, то ли возвращаться назад в Москву.
- Смотри сам. Но вся родня у тебя в Москве. Если можно, то выбирайся оттуда.
Я посылаю Таню к Нине. Подходят мои друзья. Веселье наше вспыхивает с новой силой. Его уже не остановить.
Игорь с Виктором куда-то исчезают. И на столе появляются ещё две бутылки. Подходит Иван с Мариной.
Гуляем до полуночи. Потом выбираемся на улицу. Смотрим на тёмные звезды. Завтра у меня день рождения. Завтра опять погуляем.
- Ну как ты там в Калуге? - спрашивает меня Игорь. - Понравилось тебе?
- Пока изучаю историю города. А работа ещё не начиналась. Снял комнату за двести рублей в месяц. Хозяин - сапожник. Распили с ним пару бутылок. Жить можно. Только оклад у меня очень маленький. И куда смотрит наше правительство? Так скоро никто учиться не захочет. Пятнадцать лет вкалывал. А цена - смешно говорить.
- Защитишь диссертацию, и сразу вырастет твоя зарплата, - утешает меня Игорь.
- Разве это так просто сдать кандидатские экзамены и защитить диссертацию? - спрашиваю я Игоря. - Это же огромная работа! Справлюсь ли я с ней?
- Справишься, - говорит мне Игорь. - У тебя просто нет другого выхода.
Игорь, видимо, прав. Значит, опять учиться. Опять вкалывать с утра до ночи. Эх, жизнь! И когда только ты станешь полегче?
Наступил мой день рождения. Двадцать пять лет! Четверть века. Ничего себе!
Мы собираемся опять у меня дома. Опять звучат тосты. Я перебираю подарки. А завтра мне надо возвращаться в Калугу. Теперь мне очень не хочется. Но надо.
И как всегда мы пошли на наш огород. Развели огромный костёр. Набросали в него картошки. И стоя пили и водку и портвейн. Смеялись. Закусывали солёными огурцами и печёной картошкой.
Я вспоминаю прошедшие годы. Всё повторяется. Только всё поднимается на ступеньку выше. Где я буду на следующий год? Где-нибудь буду. Лишь бы был жив и здоров.
Потом мы долго бродим по Вешнякам. Долго стоим у нашей школы.
- Как тебе тут работается? - спрашиваю я Нину.
- Все хорошо! - отвечает Нина. - Директор и завуч мною довольны. Я очень рада, что работаю в своей школе. Ко мне все относятся хорошо.
Мы долго стоим у нашей станции. Смотрим на проносящиеся поезда. Всё летит, всё мчится куда-то в загадочное будущее. И я тоже лечу вместе с Верой в это будущее. Знать бы, что ждёт меня впереди. Учёба, работа, аспирантура, расходы, выпивки, мелкие радости. И защита диссертации. Только когда это всё будет? Когда-нибудь будет. Только не унывать. Это самое последнее дело. Не унывать. Я всё преодолею. Я совершу невозможное. Всё у нас с Верой будет хорошо.
Вечером меня провожают Вера, Игорь и Виктор. И опять мы стоим на Киевском вокзале. Опять я обнимаю Веру и своих друзей. Опять забираюсь на верхнюю полку, кладу голову на чемодан, в котором лежит сливочное масло для всех, кто меня просил, и засыпаю под стук колёс.
В Калуге я бегу к автобусу. И через полчаса я вхожу в свою комнату. Меня встречает радостно Михаил Иванович. Я протягиваю ему килограмм сливочного масла. А он угощает меня чаем с дороги. Все мои мысли в Москве. Долго я так буду мотаться?
29
Первого октября я давал в этом пединституте свой первый урок. Я немного волновался. Но потом осмелел. Всё время поправлял студентов. Первые недели я ставил им правильное произношение.
На втором курсе работа была поинтереснее. Там студенты уже немного говорили по-немецки.
Жизнь моя закрутилась. Больше всего времени я проводил с Сидоровым. Часто вместе обедали. Он рассказал мне всю свою жизнь. Я часто слышал его любимое изречение: “С криком человек рождается, со стоном умирает”. Он не был оптимистом, но шутки мои любил, и от души смеялся. У него было своё хобби - он рисовал масляными красками. Был старше меня на десять лет. Рассказывал, что на фронте он почти с первого дня. До этого он успел закончить три курса геологоразведочного института. А так как он немного знал немецкий, то примкнул к разведчикам. Там и усовершенствовал свои знания в немецком языке, разговаривая с пленными. После войны три года проработал в Вене, потом поступил в институт иностранных языков в Ленинграде.
Как и Тарасов, Сидоров на фронте вступил в партию. Но часто ругал наши порядки.
- Посмотрим, что будет дальше, - говорил скептически Сидоров. - Пока ничего хорошего не видно. Я провоевал войну, жизни не жалел, жил на стипендию, закончил институт. И теперь вынужден ещё снимать комнату. А мне уже тридцать пять лет! Когда же я стану жить по-человечески?
- Женись поскорее, - советовал Тарасов, - и жильё тебе дадут.
- На ком? - спрашивает Сидоров. - Я - человек. И просто так не могу жениться. А может, я хочу остаться холостяком?
Я регулярно звонил Вере. Говорил только три минуты. И те для меня стоили дорого.
Вскоре Вера приехала ко мне. Я встречал её на вокзале. Мы сходили с Верой в бор. Погуляли вдоль Оки. А потом пообедали в ресторане “Ока”.
- А может, нам тут остаться навсегда? - спросила меня Вера. - В Москве с жильём очень плохо. А тут, может, быстрее получишь.
- Вера, будем думать вместе. В Калуге пока строят мало. И ждать тоже придётся долго. Посмотрим.
И вот я провожаю Веру в обратный путь. У меня муторно на душе.
- Не грусти! - утешает меня Вера. - На ноябрьские праздники приедешь в Москву. А на следующий год будем здесь вместе жить.
Уезжает Вера. Я набрасываюсь на работу. Начинаю учить английский язык и философию. Эти предметы я буду сдавать первыми в качестве кандидатских экзаменов.
А время летит и летит.
Моя дружба с Михаилом Ивановичем крепнет с каждым днём. По вечерам мы играем с ним в шашки. Он почти всегда меня обыгрывает. А по субботам, когда его жена отправляется в баню, мы распиваем бутылочку.
- А войны не будет с американцами? - спрашивает меня Михаил Иванович. - На Калугу хватит одной этой страшной бомбы, греха тяжкого!
- Пока не предвидится, - успокаиваю я Михаила Ивановича.
Потом мы выходим во двор. Его охотничий пёс Заливай бросается к хозяину.
- Весной, Коля, я возьму тебя с собой на тягу. Красота. Посмотришь, что такое тяга. Может, и подстрелим пару вальдшнепов.  А потом летом сходим на проводку. Погуляем по лугам вдоль Оки. Может, и ушицу спроворим. Красота у нас тут. Ты, Коля, закрепляйся в Калуге. Тут у нас хорошо. А может, и дом свой построишь. Участок тебе, как преподавателю, обязательно дадут. Я тоже после войны дом строил. Тяжело было, но друзья и родные подмогли. Подумай как следует.
Перед ноябрьскими праздниками я прошу Сидорова и Тарасова заменить меня в моих группах. Четвёртого ноября вечером я уже на вокзале. А вот и родной поезд, который умчит меня домой.
Рано утром я звоню Вере. Опять радостная встреча дома. Потом я еду в институт. Захожу к своему декану и рассказываю ей о своём житье-бытье.
- Все так начинают, - утешает меня декан. - Всё у тебя будет хорошо. Только пиши диссертацию. Тогда у тебя будет приличная зарплата. Сдавай пока кандидатские экзамены. А там будет видно. Можешь поступить в аспирантуру после сдачи кандидатских экзаменов. Ты из Москвы выписался?
- Выписался. Иначе мне не платили бы подъёмные.
- Ну и зря поторопился. Когда будешь возвращаться, могут возникнуть проблемы с пропиской. Но вообще-то тебя должны прописать опять.
Вместе с Верой я хожу по родному институту. И ощущаю себя чужим. Нет тут теперь никому до меня дела. Сам бейся за своё счастье.
Мы заезжаем к Вере домой. Подходит Николай Николаевич. Мы обедаем.
- За ваше счастье! - говорит Николай Николаевич, поднимая рюмку. - Чтобы всё у вас было хорошо!
Вечером мы едем в наши Вешняки. Там идём к друзьям. И как всегда сидим у Нины.
- Молодец, что сразу забежал, - говорит Игорь. - Редко теперь стали видеться. Ты не задерживайся в своей Калуге. Нечего тебе там долго сидеть. Поступай в аспирантуру.
- Жить негде в Москве, - говорю я Игорю. - Пока поживу там. Надо осмотреться и как следует подумать. Пока я на распутье.
Потом переходим к политике.
- Хрущёв начал много говорить о кукурузе, - перебивает нас Виктор. - Будем её летом везде сажать. Но к чему это приведёт? Может быть, этой кукурузой вытащим из трясины наше сельское хозяйство?
- Вряд ли, - качает головой Игорь. - Надо распускать эти колхозы и придумывать что-то новое.
- Каждый год Хрущёв наш что-нибудь новое придумывает, - говорит Лена. - Когда же мы будем жить по-человечески?
Потом мы идём на улицу и долго бродим по нашим Вешнякам.
Седьмого ноября приходят в гости мои братья с жёнами. И закипает у нас веселье. После нескольких рюмок поём песни. Марина пускается в пляс.
Потом едем с Верой к ней домой. Её родителей тоже надо поздравить с праздником. Николай Николаевич рад нашему приезду. Дарьи дома нет. И мы себя чувствуем раскованно.
- Жильё не обещают? - спрашивает меня Николай Николаевич.
- Пока нет. Но я надеюсь, что летом обязательно дадут. Иначе я сбегу оттуда.
- Может, помощь какая нужна? - спрашивает меня Николай Николаевич. - Ты не стесняйся.
- Пока обхожусь. Я же работаю. Только частного урока раздобыть не могу. Город не очень большой. Но всё у меня там наладится.
На другой день вечером я еду один на Киевский вокзал. Отдохнул и хватит. Веру я отослал ещё днём домой. Ей тоже надо отдохнуть.
Я забираюсь на верхнюю полку и быстро засыпаю.
Рано утром я вхожу в свою комнату. Отдаю хозяину сливочное масло и собираюсь на работу.
Два раза в неделю я звоню Вере. Мне ясно, что мы не увидимся с ней до конца декабря. Долго ждать. У Веры много дел. Я её понимаю. Она меня утешает. А мне становится тоскливо.
Что у меня за жизнь? Мотаюсь туда и обратно. Где у меня дом? Нет пока у меня настоящего дома. От Вешняков оторвался и к Калуге как следует не пристал. А что же будет дальше? Только не отчаиваться. У меня были более трудные моменты. Болезнь. Полная безнадёга. А сейчас есть почти всё. Это только временные трудности. Всё это можно перетерпеть. Надо больше заниматься английским языком. В конце декабря уеду на недельку в Москву. А позднее у Веры будут зимние каникулы, и она приедет сюда. Выше голову, Коля!
В середине декабря у меня стал сильно болеть живот. С правой стороны.
- Надо вырезать аппендицит, - говорит мне хирург. - У Вас хронический аппендицит. Вырежете, и все боли пройдут. А через неделю Вас выпишут.
Я предупреждаю Бабкина. Он очень недоволен. Надо мне подыскивать замену.
В субботу я иду в поликлинику и беру направление в больницу. В понедельник я уже нахожусь в большой палате.
На другой день сразу две медсестры крепко держат под руки и ведут в операционную. Держат, чтобы я вдруг не убежал от них. И такие случаи тоже бывают.
Боль я ощутил под конец операции. Меня привезли на каталке к кровати и положили. Велели лежать только на спине. И я лежу. Но спина быстро затекает.
- Воё пройдёт у тебя, - утешает меня Сидоров. - Вечером тебе сделают укол, и ты потом будешь сладко спать.
Я пишу Вере небольшое письмо. Чтобы она не волновалась. Прошу Сидорова бросить письмо в почтовый ящик. Когда мы теперь увидимся с Верой?
Вечером мне сделали укол, и я сладко проспал всю ночь. А утром мне дали только попить чаю. И всё. Есть пока рано.
Время тянулось медленно. Я слушал разговоры больных. Но когда меня рассмешил анекдот и я усмехнулся, внизу сразу закололо. Смеяться мне пока рано.
Привезли заключённого из тюрьмы. Ему тоже сделали такую же операцию, как и мне. У двери день и ночь сидел охранник и караулил этого больного.
Я написал письмо домой.
На четвёртый день мне разрешили встать. Потом сняли швы. Сидоров ходил ко мне каждый день. Приносил мне книги. Развлекал весёлыми историями,
Тридцатого утром меня выписали. Сидоров отвёз меня на такси домой. Там меня ждала телеграмма. Мой брат Степан сообщал, что заедет за мной в Калугу тридцать первого утром. Вот это забота! Не ждал я такого к себе внимания от Степана.
В десять утра к дому подкатил старенький “москвич”. Шофер был, видимо, другом Степана.
Я был тронут. Михаил Иванович предложил брату выпить на дорожку, но брат наотрез отказался, сославшись на дальнюю дорогу.
Михаил Иванович дал нам с собой кусок сала, огурцов и капусты. И мы поехали в Москву.
Ехали мы долго. В Подольске зашли на развилке в столовую и пообедали. И опять не приняли ни грамма. Дорога есть дорога.
И вот мы дома. Вере я уже послал телеграмму, что буду тридцать первого вечером в Москве. Это сделал по моей просьбе Сидоров.
Мать моя охает и ахает. Замечает, что я похудел и побледнел.
- Всё нормально! - успокаиваю я мать. - Чувствую себя отлично! А где же моя Вера? Пора бы ей быть дома.
Мать быстро накрывает на стол. Брат и шофёр выпивают по сто пятьдесят и быстро уезжают домой. Дома их ждут жёны и дети. Через несколько часов наступит Новый год.
Я осторожно пью портвейн. Как бы мне не было плохо. Вроде всё нормально.
Подходят мои друзья. За столом становится шумно. Мы провожаем старый год. Он был для меня неплохим. Я закончил институт, женился на Вере, и работаю преподавателем в пединституте. Хотя и не в Москве. Но не так уж и далеко от Москвы.
Наконец появляется Вера. Она целует мою мать. И та очень довольна.
- После двенадцати приходите к нам, - говорит Нина.
- Обязательно придём! - обещаю я. У меня отличное настроение. Я дома. Операция позади. И рядом моя Вера. Тут же сидят мои родители.
- А мои остались дома одни, - говорит мне тихо Вера.
- Завтра мы их навестим, - успокаиваю я Веру. - Ничего страшного.
Наступает Новый год. Мы пьём за Новый год и смотрим концерт по телевизору. Мой старенький “КВН” работает как часы. Что значит, купил его на трудовые деньги! Отец выпивает ещё рюмку. А я воздерживаюсь. Мы идём к Нине. Нас  встречают одобрительным гулом.
- Господи! - говорит Нина. - Подумать только! Уже пятьдесят пятый год. Как же свистит это стремительное время. Не успеешь заметить, как пролетел год. Уже третий год работаю в школе. Скоро старухой стану!
- До этого ещё далеко, - утешает Нину Игорь. - Мы ещё поработаем и кое-что сделаем на этом свете. Скоро уезжаем с Виктором в командировку. Нужно на Урале провернуть важное дело. Начальник вообще намекнул, что нам с Виктором придётся поездить. Поездим, раз надо. Мы ещё совсем молодые. Давайте выпьем. Я рад, что мы опять все вместе. Очень рад. Что принесёт нам будущий год?
На другой день мы едем к Вере. Николай Николаевич улыбается. Теперь у него есть компания. Мы выпиваем по три стопки, а потом едем ко мне. Мне ещё надо лежать и набираться сил.
Несколько дней я отлёживаюсь. Сидорову я сказал, что десятого января выйду на работу. Дело в том, что из-за сельхозработ семестр был продлён. И надо пока работать.
Дни пролетают быстро. Несколько раз я встречаюсь с друзьями. Вера готовится к экзаменам. Надо мне уезжать поскорее. Шов мой болит, но я уже прилично передвигаюсь. Пора и за работу. Друзья мои в командировке. Когда я их теперь увижу?
Меня провожает одна Вера. Мы обнимаемся, и я сажусь в свой вагон.
30
Десятого января я к радости Бабкина выхожу на работу. Настроение у меня ровное. Я знаю, что скоро у Веры будут каникулы, и она приедет ко мне.
Я стараюсь побольше ходить, чтобы набрать нужную физическую форму. Погода стоит отличная. Лёгкий морозец. Ярко светит солнце, а это значит, что весна не за горами.
Двадцать пятого января в Калугу приезжает Вера. И я на седьмом небе. Мы с Верой много гуляем по Калуге. Обедаем в ресторане “Ока”. Днём ресторан работает как столовая. Мы заходим в гости к Сидорову, потом к Тарасову.
Бабкин обещает устроить Веру на работу в этом же институте, если она приедет сюда. Но где мы будем жить? Надо нам иметь свой постоянный угол.
Мы посещаем местный драматический театр. Заходим в краеведческий музей. Ходить больше уже некуда. Куда пойдёшь зимой? На лыжах мне кататься ещё рано, да и у Веры нет лыжного костюма.
Наступает день, когда Вере надо уезжать. Уже начало февраля.
Я провожаю Веру. До отъезда Михаил Иванович устроил небольшую отвальную. Мы ели сало, огурцы и квашеную капусту. Хозяин и я пьём водку, а женщины кагор.
На вокзале Вера садится в вагон.
- Не грусти! - утешает меня Вера. - Тут у тебя интересная работа. Тут ты будешь расти. Всё у нас идёт нормально. Приезжай в Москву на мой день рождения.
Отходит поезд. Я иду пешком по Калуге. Прохожу мимо одноэтажных домов. И только в центре сажусь на автобус. Тяжело без Веры. Я, пожалуй, уеду в Москву пораньше. У наших студентов будут каникулы. Что я тут буду делать без работы? Мне становится легче. Надо только искать где-то переводы или частные уроки. Денег всё-таки не хватает. Если бы я не платил за эту комнату. Именно этих двухсот рублей и не хватает. Только не унывать. Обживусь в Калуге. Жизнь моя наладится. На всё нужно время.
И опять начинается будничная жизнь в Калуге. Каждую неделю я звоню Вере в Москву.
А когда наши студенты уходят на каникулы, я еду в Москву. Не могу я тут существовать без Веры.
Дома я оттаиваю. Сплю много. Вера каждый день после учёбы приезжает в Вешняки.
Возвращаются Игорь с Виктором из командировки. Мы собираемся у меня и гуляем до полночи. Потом бродим по Вешнякам. И даже поём песни.
Но все хорошее быстро заканчивается. Мне пора ехать назад.
В Калуге я готовлю вместе с английским языком и философию. Этот предмет я решаю сдавать первым. Только надо как следует к нему подготовиться. После занятий я забираюсь в городской читальный зал и читаю первоисточники. Тяжело. Но надо учить. Мне лишь бы сдать не ниже четвёрки. И не стоять на одном месте. Мне обязательно надо пробиться в аспирантуру.
Быстро пролетело время. Ко дню рождения Веры я опять еду в Москву.
Утром я поспал дома. В обед посидел с отцом. А потом еду к Вере. Вере исполняется двадцать три года.
Николай Николаевич как всегда оживлён. Мы пьём за Веру, И вообще за нашу жизнь. А потом мы едем в Вешняки.
- Ну, как ты там в Калуге? - спрашивает меня Вера. - Привыкаешь?
- Привыкаю понемногу. Куда деваться? Надо привыкать. Зубрю философию. Хочу осенью сделать первый заход.
На другой день я заскакиваю к друзьям. В газетах сообщили об отставке Маленкова. Но мы ничего не понимаем.
- Чехарда какая-то происходит наверху, - говорит Игорь. - И куда нас только заведёт Хрущёв? Чем всё это закончится? Наступает новая эпоха. Нет у меня доверия к Хрущёву. Как бы он не провалился со своей кукурузой!
На другой день вечером я уезжаю в Калугу. Я знаю, что до первого мая я в Москву больше не приеду. Очень туго с деньгами. А урока или перевода я пока в Калуге не нашёл.
- Потерпи! - говорит мне Вера на Киевском вокзале. - Время пролетит быстро.
И я погружаюсь в Калуге с головой в работу.
Наступает апрель. Всё вокруг бурно тает.
- В субботу, Коля, пойдём на тягу! - говорит мне радостно Михаил Иванович. - Мой Заливай вот-вот с цепи сорвётся. Чует весну.
Мы собираемся всё утро. А после обеда идём пешком в бор. Яченка разлилась широко. И чуть не заливает мост.
Мы заходим глубоко в лес и делаем привал на глухой поляне. Михаил Иванович разводит костёр. Достаёт алюминиевую сковородку и кладёт в неё вареную картошку. И тут же раскладывает огурцы, сало, квашеную капусту, режет колбасу.
Солнце начинает заходить. Вот-вот полетят наши вальдшнепы.
- За тягу! - говорит торжественно Михаил Иванович. А Заливай делает круги вокруг нашего костра.
- Хорошо-то как! - говорит восторженно Михаил Иванович. - Давай ещё примем по одной.
А потом Михаил Иванович взял ружьё и стал ждать вальдшнепов.
Лаял Заливай, стрелял Михаил Иванович.
- Что-то я мажу сегодня! - сказал сокрушённо Михаил Иванович. - Первый раз всегда так бывает. Давай-ка ещё по одной примем!
Догорал наш костёр. Закончилась тяга. Стало совсем темно. Мы тронулись в обратный путь. И немного взяли не в ту сторону. Михаил Иванович упал в какую-то яму. Я его долго вытаскивал. А он чертыхался. Но всё обошлось.
Когда мы подошли к Яченке, мост почти залило водой. Мы перешли по воде наш мост, и сели на другом берегу. Нам нестерпимо хотелось пить. И мы напились прямо из Яченки. Уж очень нам хотелось пить.
Но нам ещё надо взобраться на гору, на которой находилась Калуга. Мы долго лезли вверх. И наконец преодолели это препятствие. Ура! Мы наверху!
- Вот мы и дома! - сказал радостно Михаил Иванович. - Ну как тебе тяга?
- Мне понравилось. Было всё хорошо.
- В июне или июле сходим на проводку, - пообещал Михаил Иванович. - Заливая надо тренировать. Чтобы он чувствовал дичь.
Конец апреля. Я сижу как на углях. Мне хочется всё бросить и рвануть в Москву. Но надо проводить занятия. И Бабкин бывает недоволен, когда я без его разрешения оставляю свои группы на Сидорова и Тарасова.
Двадцать девятого апреля вечером я сажусь в московский поезд и еду в Москву. Рано утром я уже на Киевском вокзале. Вера знает, что я сегодня приеду.
Мы договорились с ней встретиться в институте. Она сдаёт экзамены за последний семестр. Но пару деньков она уделит мне.
В обед я еду в институт. Хожу по коридорам. Вдыхаю воздух своих студенческих лет. Боже мой! Всё уже осталось позади. А я ведь тут пять лет мотался по коридорам и аудиториям, дрожал перед семинарами по политическим предметам, дрожал при мысли о визите к врачу. Всё это далеко позади. Правда, мне ещё придётся учиться в аспирантуре. Иначе мне надо будет менять мою профессию. Как я буду содержать свою семью на тысячу рублей? Я захожу к своему декану. Она спрашивает меня о моём житье в Калуге.
- Сдавай кандидатский минимум. А потом сразу поступишь на второй курс аспирантуры, - говорит мне декан. - Всё надо делать, пока ты молодой. А то потом затянет тебя быт, и тогда всё. Так что не ленись.
В вестибюле института я встречаю Веру. Мы едем к ней домой.
Подходит Николай Николаевич, На столе появляется бутылка. Мы пьём и за мой приезд, и за наступающий праздник.
- Ну, как дела с жильём? - спрашивает меня Николай Николаевич. - Дадут?
- Должны дать. Я стараюсь. Жалоб на меня со стороны студентов нет. Меня, вроде, в Калуге ценят.
- Декан меня направляет в распоряжение Калужского гороно, - говорит Вера. - Я не возражала.
- Бабкин говорит, что ставок пока нет, - говорю я Вере. - Поработаешь первое время в школе.
Вечером мы едем в Вешняки. И сразу идём к друзьям.
- Как хорошо, что мы опять вместе! - радуется Нина, - На День Победы ты где будешь? - спрашивает она.
- В Калуге. Это будет понедельник. Занятия идут вовсю.
- Жаль, - сокрушается Нина.
- Десять лет, как война закончилась, - говорит Игорь. - Мы уже начинаем стареть, друзья мои. А мы пока ещё ничего особенного не совершили в нашей жизни.
- Ещё совершите! - говорит Лена. - Вся жизнь у нас впереди.
- Завтра с утра надо идти на демонстрацию, - вздыхает Игорь, - не поспишь на праздники. Когда только мы заживём по-человечески?
- Когда-нибудь заживём, - говорит Нина. - Жизнь потихоньку налаживается. У многих появились телевизоры. Никто не голодает. С жильём только плоховато. Эту проблему надо решать в первую очередь. Хрущёв её должен решить. Он - человек энергичный. Кстати, я скоро вступаю в партию. Директор на меня нажимает. Говорит, что я со временем буду его сменой. Я написала заявление.
Первого мая мы сидим дома и празднуем. Пришли мои братья с жёнами и детьми. Марина поёт песни, а потом идёт плясать и петь частушки.
Степан берёт гитару и поёт блатные песни, которые он выучил, находясь в заключении.
Меня с Верой с трудом отпускают в Москву. Поздравляем её родителей. Выпиваем с Николаем Николаевичем.
- Завтра поедем с Ниной Фёдоровной на дачу, - говорит мне Николай Николаевич. - Люблю свою дачу. Как только стукнет шестьдесят, сразу уйду на пенсию.
На другой день вечером я отбываю в Калугу. Я уже втянулся в эту кочевую жизнь на два дома. Утешаю себя тем, что всё это закончится года через два.
Девятого мая, в понедельник, я сижу вместе с Михаилом Ивановичем и жду Сидорова и Тарасова. Мы договорились отметить десятую годовщину Дня Победы все вместе. Не можем мы просто так пропустить эту великую дату!
Мы сидим вчетвером. Михаил Иванович организовал закуску. Мы поставили на стол спиртное.
- Десять лет пролетело, - вздыхает Сидоров. - Война становится историей. Сколько пережить пришлось! Лишь бы не было атомной войны! А то всем нам будет хана!
- На Калугу одной бомбы хватит! - добавляет Михаил Иванович.
Я в это время думал о Вешняках и о своих друзьях. Они там вспоминают меня. А я сижу в Калуге, Как бы мне не задержаться на всю жизнь в этой Калуге? Хотя и недалеко от Москвы, а всё-таки не дома.
Сидоров и Тарасов вспоминают дни войны. Михаил Иванович рассказывает о своём друге, который на фронте только поднял голову над окопом и сразу был убит. У каждого своя судьба.
Сидоров рассказал несколько историй из своей фронтовой жизни.
- Вошли мы в Ливны! - говорит Сидоров. - А город пустой. Никого нет. Нам почему-то страшно стало. Видим, что немцы сами убежали заранее. А нам всё равно страшно. Зубы у всех стучат. Интересное было время. И страх и смех, всё было вместе.
Я слушал рассказы фронтовиков и завидовал им. Сколько они видели! А я только бродил по Вешнякам.
- Тебе повезло! - говорит мне захмелевший Тарасов. - Не попал на фронт, не видел всех ужасов, жив остался.
Но я внутренне не согласен с Тарасовым. Нет у меня фронтового опыта и нет у меня пока ещё настоящей закалки.
Мы долго сидим у Михаила Ивановича. Захотелось посмотреть телевизор. Но нет пока в Калуге телевидения. Башня из Москвы не достаёт до Калуги. Надо ждать, когда в Калуге построят ретранслятор.
Мы долго в этот вечер бродим по Калуге. Заходим в городской парк, смотрим с площадки вниз на Оку и на другой берег, где раскиданы домики деревни Ромоданово. Скоро этому городу будет шестьсот лет. Не город, а сплошная история.
Я думаю опять о Вере, о Вешняках, о своей будущей жизни. Ничего. Скоро у меня будет двухнедельный отпуск. И я поеду в Москву. Потом Вера закончит институт и приедет в Калугу. Я буду работать во время заочной сессии, а потом опять большой отпуск.
31
Быстро пролетает май. Заканчивается второй семестр. Бабкин отправляет меня в двухнедельный отпуск. Вернуться я должен к началу заочной сессии.
Я в Вешняках. Приехал я, правда, не ко времени. У Веры начинаются  государственные экзамены. Я только мешаю ей.
Часто бываю в институте. Поджидаю Веру, когда она придёт в сквер, чтобы поболтать со мной. Потом она опять убегает в читальный зал. Всё понятно: государственные экзамены.
Я сижу на той самой скамейке, на которой мы познакомились с ней три года тому назад. Летит время. И вот уже Вера моя жена, и я закончил институт. Скоро Вера закончит.
Потом мы едем в Вешняки. Заходим к Нине. Сидим все вместе часа два, потом долго гуляем по Вешнякам.
- Опять посылают нас в далёкую командировку, - говорит Игорь. - Месяца на полтора. Ничего я не могу рассказать о нашей работе. Когда мы теперь увидимся? Хорошо, если это будет в конце августа.
Девятнадцатого вечером я должен ехать в Калугу. Мы сидим у меня дома.
Таня сдает экзамены за десятый класс. Господи! Как же летит наше время! Таня заканчивает школу и собирается поступать в медицинский институт. Но там большой конкурс. Трудно ей придётся.
Я прощаюсь с родителями, с Таней и еду вместе с Верой на Киевский вокзал.
- Надоело мне уже так мотаться, ~ жалуюсь я Вере.
- Скоро я приеду к тебе, - утешает меня Вера. - Как только закончу институт, получу диплом и сразу приеду к тебе. Покупаемся там в Оке. Погуляем в бору. А ты выбивай комнату. Где будем жить? Жена Михаила Ивановича не оставит нас у себя. Они боятся, что у нас будут дети. Будь посмелее! Иначе нам будет тяжело. Проси комнату!
Я лежу как обычно на верхней полке, кладу голову на чемодан и сразу засыпаю.
Просыпаюсь в Калуге. Бегу на автобус. Здороваюсь с Михаилом Ивановичем и бегу на работу. Мне теперь предстоит напряжённо вкалывать целый месяц.
Мои бедные заочники с неязыковых факультетов. Они даже толком прочитать не могут ни одного слова. Я долго и терпеливо обучаю их чтению. Заставляю проспрягать два-три глагола и просклонять одно существительное. Потом с тяжёлым вздохом ставлю им зачёт или заслуженную и вымученную тройку. Они счастливы и долго благодарят меня. Я смотрю на них и жалею их. Большинство из них работают в деревне. Живут в своих деревнях, где они и родились и где скорее всего закончат свой жизненный путь. Ну как же я могу поставить им двойку? Ведь это всё тихие и безымянные герои деревни, герои России.
Я спрашиваю их, как им живется в деревне. Они ни на что не жалуются. Усмехаются, шутят, но никогда не проклинают свою сельскую жизнь. Они привыкли к этой жизни, потому что не знают другой. Жалуются мне на Москву. Говорят, что там очень шумно, что много людей и люди эти куда-то бегут, торопятся, а у них кружится от такого столпотворения голова. Им хочется поскорее вернуться в свою родную деревню, где все их знают и они всех знают, где каждый готов помочь друг другу. Школы стали в деревне маленькие, и чтобы прилично зарабатывать, они ведут сразу несколько предметов: русский, литературу, иностранный язык и физвоспитание. Получается приличная зарплата. Только тратить деньги негде и не на что. Для этого надо ехать в большие города. А это не так просто.
На нашем факультете иностранных языков учился заочник Степанов. Он провёл почти три года в плену. Ему повезло: он остался в живых и вернулся домой. Даже не верил своему счастью. Закончил двухгодичный учительский институт и преподавал историю. Но в пятьдесят втором году ему запретили как бывшему военнопленному преподавать историю и ему пришлось поступить на иностранный факультет. Говорил Степанов прилично и бойко по-немецки. Сказывалось трехгодичное пребывание в Германии. Он рассказывал мне, что во время бомбёжек, когда немцы прятались в убежищах, они ухитрялись специальными крюками воровать через подвальное окно соления и копчения у немцев. Другого выхода просто не было. Голод - не тётка.
А потом мне попался ещё один заочник. Он обронил вдруг фразу, что во время войны заканчивал военное училище во Владимире. Я вздрогнул. И стал его расспрашивать. Да. Он заканчивал то же самое училище, где учился мой брат, и в то же самое  время!
- Тогда в училище обучалось около двух тысяч человек, - рассказывал мне этот заочник. - Конечно, я не мог знать вашего брата. Такое количество людей. Если бы были в одном взводе, тогда другое дело. А после окончания я попал в сороковую армию под Воронеж. Армия попала в окружение, я оказался в плену. Пробыл в плену три года и вернулся домой. А мог бы и погибнуть. Такая у меня подучилась судьба.
Если бы мой Фёдор попал в эту армию, то мог бы тоже остаться в живых. В нашей жизни огромную роль играет случай. Или всё заранее в нашей жизни предопределено? Попробуй угадай!
После изнурительных занятий Сидоров и Тарасов приходили ко мне. К нам подсаживался Михаил Иванович. Мы ставили бутылку водки. Пили мало, потому что было жарко. Зато много спорили.
- Как жить дальше? - спрашивал нас Сидоров. - Получаем гроши. Прошёл всю войну. А мне даже комнатушки паршивой не дали! Хоть вешайся! Как же я могу завести себе семью на такие доходы? И это называется “строительством коммунизма”! Если человек родился в концлагере, то ему такая жизнь кажется естественной и привычной. Поэтому мы молчим и терпим всю эту пакостную жизнь!
- Ты потише, - сказал Тарасов. - А то загремишь на Колыму.
- После фронта я ничего не боюсь! - разозлился Сидоров. - Что мне терять? Жены у меня нет, детей тоже нет, и жилья нет. Я на фронте смерти в глаза глядел! И плевал я на это КГБ! Пусть они меня боятся!
- Ты же член партии! - не унимался Тарасов. - Что подумает о тебе Николай?
- Пусть слушает и делает для себя выводы! И пусть поменьше верит газетам и радио. Они брехать здорово умеют. Противно всё! И эта чёртова кукуруза!
- Он прав, - вмешался Михаил Иванович. - Нельзя нам всё время молчать, греха тяжкого! Тогда они совсем обнаглеют, и за людей нас считать не будут. Наше правительство уже давно живёт при коммунизме. А мы хоть подыхай! До нас им никакого дела нет! Зачем делали революцию? Зачем воевали против немцев? Что наши дети потом скажут о нас?
- Так нельзя, братцы, - успокаивал нас Тарасов. - Сидим себе на кухне и сотрясаем воздух. А дальше что? Надо на вещи смотреть реально. Ничего мы сделать не можем. А сгореть как мотыльки в огне можем запросто.
Ушли мои друзья, а я ещё долго гулял по парку Циолковского. Думал о своей жизни, о нашем государстве. Всё тесно увязано. Пока мне надо обязательно получить комнату. Потом надо где-то к Новому году сдать философию. Это будет мой первый кандидатский экзамен. А потом возьмусь капитально за английский язык. Скоро приедет Вера. Это - самое главное. А там отпуск до конца августа. Потом весь год вместе с Верой.
Первого июля Вера была уже в Калуге. На другой день Михаил Иванович повёл нас на проводку. Впереди летел наш Заливай, а мы шли за ним роскошными лугами вдоль берега Оки.
- Пусть попугает дичь, - говорил Михаил Иванович о Заливае. - А то дома засиделся. Сейчас мы сделаем привал, поставим палаточку, я заброшу перемёт, к утру и рыбка будет на уху.
Вдали сверкали огни Калуги, а мы были в другом мире, и этот мир казался мне раем. Пахло всеми летними травами сразу. На реке играла рыба. Ярко полыхал наш костёр. На скатерти, расстеленной на траве, лежали закуски. Потом Михаил Иванович вытащил бутылку водки из воды. Мы выпили по первой стопке.
- Ну как Вам Калуга? - спросил Михаил Иванович Веру. - Правда, у нас хорошо?
- Мне нравится, - ответила Вера. - Особенно на этом берегу. Просто красота. Спасибо Вам, Михаил Иванович!
Рядом с нами лежал Заливай, наблюдая за каждым нашим движением. Мы забрались с Верой в палатку, а Михаил Иванович притащил охапку сена и лёг рядом со своим Заливаем.
На перемёте рыбы оказалось мало. Но мимо проплывал старый рыбак и продал нам щуку.
Михаил Иванович принялся варить уху, а мы с Верой стали гулять по берегу Оки. Вера собирала цветы все подряд. У неё получился живописный букет.
- Здорово здесь! - сказала мне Вера. - Я так счастлива, Коля! А ты?
- Я тоже. Особенно когда ты рядом со мной. Может, останемся здесь навсегда?
- Посмотрим. Если дадут комнату, будем серьёзно думать на эту тему. В Москве с жильём очень плохо. Там мучаются без жилья многие семьи.
В понедельник меня и Сидорова вызвал вдруг ректор нашего института. Он поблагодарил нас за хорошую работу в году и выделил нам по комнате в левом крыле здания института.
Мы бросились смотреть наши комнаты. Маленькие. Всего десять квадратных метров. Но зато мы теперь не зависим от хозяина дома. И платим за комнату копейки.
Особенно обрадовалась Вера.
- Услышал Бог наши молитвы, - сказала Вера. - Теперь у нас есть свой угол.
- А я уже хотел идти ругаться с ректором или положить в райкоме свой партбилет, - сказал Сидоров. - Но всё обошлось. Теперь буду искать себе жену.
Семнадцатого июля мы сидели с Верой в ресторане “Ока” и отмечали годовщину нашего бракосочетания.
Мы заказали бутылку хорошего вина и много закусок.
- Все деньги потратим, - вздохнула Вера. - Как будем жить дальше?
- Займу на первое время у отца, а потом подхалтурим, - успокоил я Веру. - Живём ведь на свете один раз, а такой день надо обязательно отметить.
- А ты помнишь, как мы шли в Покровское? - спрашивает меня Вера. - Было вокруг тихо, и только деревья шелестели. Мы с тобой были одни в том мире.
- Все помню. Как я могу всё это позабыть? Теперь мы с тобой заживём как следует. Институт будет строить свой дом для преподавателей, получим квартиру. Ты мне родишь двоих или троих детей. Часто будем ездить к родителям в Москву. Они будут приезжать к нам. Мне тут пока нравится. А тебе?
- Я ещё не привыкла. Пока ничего решать не будем. Уже год как мы с тобой вместе. Быстро этот год пролетел. И вообще время полетело быстро, как только я тебя встретила. Придёт время, Коля, когда нам будет много-много лет. Ты меня тогда не разлюбишь?
- Что за мысли у тебя в голове? Как можно такое говорить? Не обижай меня. Мы с тобой будем вечно молодыми! Всё у нас будет хорошо. И даже отлично. На свете много хороших людей. Мне везёт на таких людей. Они мне много помогли в этой жизни. Мне повезло с директором школы, с друзьями и с тобой.
- Мне тоже повезло, что я встретила тебя. Я именно такого парня ждала. Видимо, есть на свете Бог. И он направляет наши судьбы. Вот он взял и свёл нас вместе. И мы будем с тобой жить счастливо, пока не придёт наш последний час. Хорошо бы, чтобы мы ушли из жизни в один день. Так ведь тоже иногда бывает.
- Опять у тебя грустные мысли.
- Всё у нас будет отлично. И жить будем долго-долго. Только вот нам надо решить, где мы будем жить. Здесь или вернёмся в Москву. Это - самый главный вопрос.
Закончилась заочная сессия. Мужчины-заочники, пользуясь моей неопытностью, затащили меня всё-таки в ресторан на вокзале. Мы там хорошо погуляли. Заочники меня обнимали. Я был безумно рад. Домой пришёл сильно навеселе. Вера была недовольна. На другой день я пообещал Вере, что этого больше не повторится.
Двадцать третьего июля мы с Верой уезжали в Москву. Решили отдыхать у Веры на даче.
Михаил Иванович устроил небольшую отвальную. Были Сидоров и Тарасов.
- Ты мне как сын родной, греха тяжкого! - говорил на прощание Михаил Иванович. - Заходи ко мне почаще. Не забывай меня. О политике с тобой поговорим, поешь моих огурчиков и капусты. Заливай с утра воет, переживает разлуку с вами.
Сидоров и Тарасов провожают нас до вокзала.
Поезд трогается, Калуга остаётся позади.
Дома мы курсируем между дачей и Москвой. Моих друзей нет на месте. Сестра готовится к вступительным экзаменам в институт. И очень боится экзаменов.
Я захожу в институт от нечего делать. Просто соскучился по своему институту. Почти все преподаватели в отпуске.
Вдруг я вижу своего декана.
- Ты в отпуске? - спрашивает она меня. - Хочешь подработать с немецкими туристами? Приезжает большая группа туристов из Германии на футбольный матч между сборными командами СССР и Германии. Веру тоже можешь подключить. Питание бесплатное. Попрактикуешься в немецком языке. Ну как?
- Я согласен.
- Тогда записывай телефон и звони в “Интурист”. Им нужно много переводчиков. Туристы из обеих частей Германии приезжают через две недели. Но ты звони сегодня же. А то можешь опоздать.
Я звоню в “Интурист”, звоню Вере. На другой день мы уже в здании “Интуриста”. Нас бегло проверяют по языку и зачисляют переводчиками. Мы ждём приезда футболистов и туристов из Германии.
В это время моя Таня сдаёт вступительные экзамены в медицинский институт. Оценки у неё средние. Есть опасность, что она не пройдёт.
Пятнадцатого августа приезжают туристы. Их очень много. Мы с Верой получаем по группе и почти не видим друг друга. Целые дни мы мотаемся с туристами по музеям и театрам, крутимся с ними в гостинице, завтракаем, обедаем и ужинаем. В общем, работаем по шестнадцать часов.
Немцы требуют, чтобы я отвёл их в пивной зал. Они хотят пообщаться с нашими простыми людьми.
Мы сидим в огромном пивном зале в центре Москвы. К нам сразу подсаживаются наши работяги и начинают спор о войне. Зачем мы стреляли друг в друга? Обе стороны приходят к выводу, что не надо было нам начинать эту войну. Во всём виноваты проклятые капиталисты.
Наши мужики ставят на стол водку. Начинаются тосты за дружбу и за то, чтобы никогда не было больше этих ужасных войн.
Немцы благодарят меня за эту стихийную встречу. Но в гостинице начальство ругает меня, ибо эта встреча не была в культурной программе.
Двадцать первого августа состоится исторический футбольный матч между сборной командой СССР и чемпионом мира, командой ФРГ, которая завоевала этот почётный титул в прошлом году в Швейцарии.
Мы забили первый гол, потом два года пропустили. Потом забили два гола и победили чемпионов мира. Вратарь Яшин носился по штрафной площадке, ошибался, но вдохновлял своих игроков.
После матча я увидел около автобуса Веру. Она плохо выглядела.
- Что с тобой? - опросил я её.
- Я, кажется, жду ребёнка, - ответила тихо Вера. - Всё время тошнит. Ужасно.
- Терпи, Вера. Родишь мне сына. Извини, что так получилось. Я не знал ничего.
- Я еле выдерживаю. Но они завтра уезжают. Только бы мне не свалиться.
На другой день я сопровождаю поезд с туристами до Бреста. Моя главная задача - помогать директору ресторана кормить немецких туристов.
Вера готовится к отъезду в Калугу в ожидании меня, а я лечу в вагоне-ресторане по Белоруссии и веду споры с немцами.
Немцы доказывают, что надо освободить теперь всех военнопленных, которые остались у нас, я доказываю им, что у нас теперь остались только военные преступники. У некоторых из них срок - двадцать пять лет.
Я замечаю, что немцы из ФРГ и ГДР не любят друг друга. Или мне это только кажется? Я узнаю также, что скоро к нам приедет правительственная делегация из ФРГ во главе с канцлером Аденауэром. Речь опять пойдёт об освобождении военных преступников.
А вот и Брест. Был я здесь в сорок пятом году. Десять лет тому назад. Когда я теперь попаду в Германию? Неизвестно. Если останусь в Калуге, то произойдёт это не очень скоро.
Из Бреста я возвращаюсь в Москву. Получаю деньги за себя и за Веру в “Интуристе”. Звоню Вере. Она говорит мне, что у неё набирается много вещей. Хорошо бы поехать в Калугу на машине.
В Вешняках я нахожу парня, у которого своя “Победа”. Он соглашается за двести рублей отвезти нас в Калугу.
Перед отъездом я забегаю к друзьям и застаю всех в сборе.
- Решил совсем остаться в Калуге? - спрашивает Игорь.
- Посмотрю, как дальше пойдёт моя жизнь, - отвечаю я.
Мы идём на улицу и совершаем наш ритуальный обход: станция, школа, наш посёлок.
- Когда теперь приедешь? - спрашивает Нина. - Чувствую, что теперь ты появишься не скоро.
- Не знаю. Может, приедем на ноябрьские праздники. Вера будет скучать по своим родителям. Жаль, что у вас нет телефона. Можно было бы звонить. Буду вам писать письма. А то так забудем друг друга.
Дома я разговариваю с Таней. Она не прошла в институт и поступила в медучилище. Будет пока медсестрой. Тоже хорошая профессия.
С отцом выпиваю на прощание бутылку водки. Отец мой печален.
- Ты думай как следует, - говорит мне отец. - Зачем тебе оставаться в этой Калуге? Люди стремятся в Москву. А ты убегаешь из Москвы. Стоит ли тебе так долго там задерживаться? Возвращайся домой.
- Дома у меня может не быть такой интересной работы, - оправдываюсь я. - И жилья тоже нет. А там мне дали маленькую комнату. Есть где жить.
- И здесь у тебя тоже всё будет, - убеждает меня отец. - Ты подумай как следует.
32
Мы загружаем “Победу” вещами и быстро выбираемся из Москвы. Вера пока ещё вытирает слезы. Плакала её мама, плакал даже Николай Николаевич. А ведь мы будем жить почти рядом.
После Подольска мы едем по Варшавскому шоссе, обсаженному вековыми берёзами. Промелькнул Малоярославец, Детчино. Через четыре часа мы уже в Калуге.
Наш водитель едет на вокзал за пассажирами в Москву, получив от меня двести рублей.
Мы начинаем обживаться в нашей комнатушке.
Вера идёт в гороно и получает направление в новую школу. Это не так далеко от дома.
Бабкин сообщает мне, что мне надо ехать со студентами третьего курса в колхоз. Я не возражаю. Комнату надо отрабатывать. Меня утешает, что Сидоров тоже едет. А Тарасова назначили заместителем декана факультета Романова. Романов - отличный мужик. Он часто шутит и ведёт себя с нами троими просто. Хорошо бы посидеть с ним за одним столом.
Второго сентября мы садимся в местный поезд и едем до станции Мятлево, где Варшавское шоссе пересекает железную дорогу, идущую на запад.
В Мятлево нас ожидают колхозные машины. Я только запоминаю название колхоза, куда поехал Сидоров, и обещаю его навестить.
Мы летим по Варшавскому шоссе, всё дальше и дальше от Калуги. А вот и Юхнов. Тут поворот в сторону санатория, где я лечился в пятьдесят третьем году. А было это два года назад. В одних и тех же местах крутится и разворачивается моя жизнь. Мог ли я подумать два года тому назад, что буду проезжать мимо Юхнова, и работать где-то тут недалеко в колхозе? Не мог. Жизнь подбрасывает мне свои сюрпризы.
Меня селят в избе за печкой. Я ем на ужин жареную картошку и запиваю её парным молоком.
Хозяин дома, рассказывает мне, что в этих краях все мужчины на лето уезжают красить и белить дома и церкви. И зовут их всех мосалями. Поэтому и ближний город тоже называется Мосальском.
Мои студенты на другое утро уходят вместе с агрономом в поле, а я задерживаюсь в деревне, где стоит звенящая тишина. От этой тишины можно сойти с ума. Как тут только люди живут?
Я иду в поле к студентам, помогаю грузить мешки с картошкой на машину.
Так проходит первый день. За ним второй и третий. Позади осталась Москва, немцы, футбольный матч, мои Вешняки с родителями и друзьями. А ведь до Москвы тут всего триста километров, а может, и меньше. И такая глушь…
Агроном дал мне свой велосипед, и я съездил на нём в Мосальск. Отсюда было всего километров семь.
И был это вроде уже и не город, а всего лишь посёлок, но всё-таки районный центр.
На улице города я увидел знакомую студентку, она пригласила меня к себе в дом. Там я попил чаю с вареньем. Студентка водила меня по Мосальску. Городок совсем маленький. Казалось, он спит уже несколько веков. Повсюду одноэтажные дома.
- Нам бы сюда железную дорогу! - сказала моя студентка. - Тогда бы город наш зашевелился. А так всё тихо. Промышленности почти нет никакой. Люди потихоньку разъезжаются.
Двадцатого сентября я поехал в гости к Сидорову. В сумке у меня лежала бутылка водки и две банки консервов. Ехать надо было километров десять.
Сидорова я нашёл на поле. Он тоже грузил мешки с картошкой. Страшно обрадовался, увидев меня.
В избе, где жил Сидоров, мы с помощью хозяйки накрыли стол. Хозяйка дала нам солёных огурцов и сварила картошку. Я открыл свои банки.
- За твои двадцать шесть лет! - произнес Сидоров.
Мы быстро приканчиваем бутылку. Сидоров достаёт свою.
- Берёг на случай тоски, - говорит мне Сидоров. - Я тут буквально выл. Даже стыдно было. Собирался к тебе, да вот так и не собрался. Теперь осталось не так уж долго. В конце сентября уедем в Калугу. Теперь мне Калуга наша кажется раем. И как тут люди живут? Видимо, привыкли к такой жизни.
В окно я увидел, что на машину грузили свежие гробы.
- Что это такое? - спросил я Сидорова.
- Перезахоранивают, - объяснил мне Сидоров. - Деревни пустеют, а за могилами погибших солдат и офицеров ухода нет. Вот и решили устроить братские могилы в районных центрах. Может, оно и правильно. Народ из деревни в основном удрал в пятьдесят первом году. Теперь видишь сам, что деревни полупустые. А что будет дальше? И кто нас будет кормить? Грустно всё это. И чем только вся эта эпопея с деревней закончится? Одному Богу известно. Хорошо, что ты меня навестил. Вдвоём всё-таки полегче. Соскучился по работе. Как приедем, сразу пойдём в наш ресторан и посидим как следует. Только вот знакомых вокруг полно. Потом будут нас обсуждать недели две.
- А я надумал вступать в партию, - сказал я Сидорову. - Ты мне дашь рекомендацию? Нужно две рекомендации, третью мне даст комсомол.
- Зачем тебе это нужно, Коля? Я вступал на фронте. Там совсем другое дело. Там всех принимали, потому что люди шли на смерть. А ты куда рвёшься? Хочешь карьеру сделать?
- Хочу сидеть на собраниях, слушать все важные документы. Выступать. Хочу жить активно. Про Берию читали какой-то секретный документ, а я ничего не знаю. Мне тоже хочется всё знать. Может, и я внесу какую-то лепту в жизнь нашей страны. Кто знает?
- Идеалист ты, Коля. Но если решил твёрдо, то я тебе дам рекомендацию. Только ты совершаешь глупость. Потом сам всё поймёшь. А будешь всё критиковать, вылетишь из партии и останешься без работы. Смотри, Коля. Ты ещё плохо знаешь нашу жизнь.
Потом Сидоров провожал меня в мой колхоз. Я немного опьянел.
- Теперь надо пройтись, - говорил мне Сидоров, - а то свалишься со своего велосипеда. Мне пока делать нечего. Девчата мои в поле работают хорошо. Я с тобой заодно пройдусь. Ты смотри, Коля, какая вокруг тишина! И это всё наша матушка Россия! Народу почти нет вокруг. Только наши студенты оживляют здешнюю жизнь. А ведь это не Сибирь. Москва почти рядом. А что делается дальше? Наверное, ещё глуше. Что сделали наши правители с деревней? И никаких тебе дорог. Только летом и можно проехать. Но это бездорожье частично и спасло нас во время немецкого наступления. Особенно в слякоть. Ладно. Ты иди, иди! Проветривай свою голову! Смотри не свались в канаву! Ну ты как?
- Всё нормально, Витя, - отвечал я. - Иди назад. Я быстро домчусь до своей деревни. На свежем воздухе всё выветрится. В Калугу мне захотелось.
- Скоро уедем, Коля. Ждать осталось пару недель. Как-нибудь перетерпим. А насчёт вступления в партию ты как следует подумай. Стоит ли игра свеч?
В конце месяца мы уезжаем в Калугу. На душе огромная радость. Мои девчата поют песни. А я думаю о Вере. Как она там одна в Калуге? Тарасов её там поддержит. Наверное, она часто звонит домой.
Быстро летит наша машина уже по Варшавскому шоссе. Мимо промелькнул Юхнов. А вот и Мятлево. На станции я с наслаждением выпиваю кружку пива. В вагоне слушаю гармониста, который играет всю дорогу.
Под вечер мы в Калуге. Через полчаса я вхожу в свою комнату. Вера поджидает меня. Она бросается мне на шею.
- Наконец-то! - говорит она. - Я вся тут исстрадалась! Вечером сижу тут одна. Тарасовы иногда приглашали меня в гости. Я ещё мало тут кого знаю. Было очень скучно.
- Теперь станет весело, - утешаю я Веру. - Теперь работа закипит. Нагрузка у меня большая. Две языковых группы третьего курса. Надо готовить упражнения, контрольные работы, проверять кучу тетрадей.
В этот вечер мы долго гуляем по Калуге. Вера звонит домой. Говорит, что я приехал. Я разговариваю с Николаем Николаевичем и обещаю приехать вместе с Верой на ноябрьские праздники.
На другой день мы идём с Верой в магазин, и я впервые покупаю себе ручные часы “Победа”. Наконец-то у меня появились часы. Теперь я могу уже спокойно проводить урок, глядя на часы.
Просматриваю газеты за сентябрь. Оказывается, в Москве был Аденауэр, и добился амнистии своим военным преступникам. Я бы их не помиловал за все их преступления! Одновременно наше правительство издало указ об амнистии всем нашим бывшим военнопленным, которые проживали в Германии. Таких, по словам Аденауэра, в Германии было сто тысяч человек. Может, и мой Фёдор живёт в Германии? Я советовался по этому поводу с Соколом. Он спрашивал своих компетентных друзей. И те сказали Соколу, что если бы мой брат был жив, то давно сумел бы дать знать о себе.
На деньги, которые мне выплатили за сентябрь, мы купили новую кровать, посуду и разные мелочи.
Теперь наша комната имела обжитой вид. Только маленькая она была. Повернуться было негде. В комнате было много книг. Я заказал себе стеллаж около двери. Еду мы готовили на электрической плитке. Газа в Калуге пока не было. Но обещали года через три подвести в Калугу и газ. Да и телевидение тоже обещали к тому времени. Я очень скучал без футбольных матчей, которые показывали по телевизору. А слушать по радио - это совсем не то.
Я написал заявление о приёме кандидатом в члены партии. Тарасов и Сидоров дали мне рекомендации, а декан Романов похвалил меня за такое мудрое решение.
Меня приняли кандидатом на партийном собрании. Теперь нужно было пройти райком партии.
Пятого ноября мы с Верой уехали в Москву. Она сильно скучала по родителям. Я её понимал. Тем более что она ждала ребёнка. Ей хотелось побыть с матерью.
Я сразу поехал в Вешняки. И как только увидел на шоссе тополя, мне сразу стало легче на душе. И опять я шёл по нашему шлаковому шоссе. И радовался заранее встрече с родителями и друзьями. Надо как можно больше двигаться в этом мире. И не сидеть безвылазно на одном месте. Должно быть постоянное движение. Тогда и жить на этом свете намного интереснее. Мы рождаемся, живём и умираем. А жизнь продолжается дальше.
Дома только одна мать. Она начинает хлопотать вокруг меня и одновременно рассказывает все новости.
Я ложусь поспать. В обед приходит отец. Мы пропускаем с ним по рюмочке.
- Мне одна рюмка, что слону дробинка! - усмехается отец. - Пока ещё есть силёнка, а там будет видно.
Вечером я встречаюсь с друзьями.
- Ну ты даёшь! - сказал Игорь, когда узнал, что я вступил в кандидаты. - И нам ничего не сказал.
- В колхозе надумал, - оправдывался я. - Буду полноправным членом нашего коллектива. Буду критиковать наши недостатки.
- Смотри, докритикуешься, - сказал Игорь. - У нас начальство критики не любит.
На улице я сообщаю, что весной у нас будет ребёнок.
- У нас тоже! - выпаливает Виктор.
- Это дело мы ещё сегодня обмоем! - говорит Игорь.
Мы собираемся у меня и обмываем два таких важных события. Мой отец балагурит. После каждой рюмки у него идёт присказка.
Лена и Нина ушли домой, а мы сидим вчетвером и беседуем о нашей жизни.
- Что-то плохо улучшается наша жизнь, - сокрушается Игорь. - Хрущёв только всё обещает в каждом докладе. А улучшения нет. Непонятно, что нам дала его кукуруза. Я слышал: в некоторых районах она совсем не уродилась. А сколько было звону?
- Я уже давно не жду никакого улучшения, - сказал отец. - При НЭПе ещё была жизнь ничего, а как только пошли эти колхозы, так наша жизнь вся поломалась. А тут ещё война. Теперь удобно всё списывать на войну. Война уже десять лет как закончилась. Может, вы и увидите когда-нибудь хорошую жизнь, но я сильно в этом сомневаюсь. До революции мы жили не так уж плохо. Народ не голодал. Кругом была чистота. В магазинах тебя никто не оскорблял. А сейчас тебя любая продавщица отлает, и ты ничего не сделаешь. Жалобную книгу тебе никто не даст. Её надо добиваться только с милицией. Дожили. Боюсь, что дальше ничего хорошего не будет. Врать здорово научились. И хвастаться своими успехами. Считают простых людей дураками. Вроде они глупенькие и ничего не понимают. Ладно, ребята! Не буду нагонять на вас тоску. Давайте лучше пропустим ещё по одной. Русский человек привык бедствовать. Не пропадём.
Потом мы долго гуляем втроём по Вешнякам. И всё говорим и говорим о нашей жизни. Что же нас ждёт впереди? Понимаем, что ничего мы всё равно точно не угадаем. Так, в общих чертах. Будут проходить годы, мы будем стареть, у нас будут рождаться дети, а мы всё будем надеяться на то, что жизнь наша резко улучшится.
33
Утром девятого ноября мы с Верой были в Калуге. Сразу побежали  на работу.
Партком дал мне серьёзную общественную работу. Теперь я стал заведовать лекторской группой горкома комсомола. Этот горком находился рядом с нашим институтом в старинном особняке. Там я стал теперь частым гостем. Я теперь читал лекцию о коммунистическом воспитании. И хотя меня слушали мало, да и слушателей набиралось маловато, в горкоме ставили галочку: лекция проведена.
Теперь я жил в одном коридоре с Сидоровым и Тарасовым. Рядом с Сидоровым жила молодая кандидат наук с кафедры химии. Сидоров стал к ней захаживать на чай. А через месяц они расписались.
- Вот это по-фронтовому! - похвалил Сидорова Романов. - Теперь ты и Тарасов первые кандидаты на улучшение жилплощади.
Романов часто заговаривал с нами. Однажды мы собрались вчетвером у Тарасова и выпили как следует. Двух бутылок нам не хватило. Я как самый младший бегал за третьей.
Романов много рассказывал о своей фронтовой жизни. Это был настоящий мужик. И нам было приятно, что у нас такой декан.
- За бои под Берлином мне хотели дать звание Героя Советского Союза, - говорил Романов, - да в штабе дивизии остановились на ордене Ленина. А жаль. Сейчас был бы Героем, все бы мне оказывали почёт и уважение. И должность я, может быть, занимал более высокую. Но ничего. Главное - остался жив, закончил институт, защитил диссертацию. Теперь я на коне. А когда был студентом, то наша дочь спала в корыте. Кроватку ей купить не могли. Все трудности у меня теперь позади. Обещают мне дать квартиру. Тогда и заживу как следует. Выпьем, братцы, за то, чтобы не было больше никогда никакой войны! Это страшное дело. Я ведь не надеялся остаться в живых. Два раза был ранен. В последний раз под Берлином тяжело. Теперь надо жить и жить, да детей побольше плодить. Много мы людей потеряли во время войны. Чтобы наша страна оставалась могучей, надо чтобы всё время рождались дети. Только так. Хорошо с вами, ребята, сидеть, да домой пора. Достанется мне от жены. Спросит меня, где я пропадал. Скажу только правду. Скрывать не буду. Хорошо мы с вами посидели. Надо будет под Новый год ещё раз посидеть.
Однажды ко мне в деканате подошёл преподаватель русского языка и литературы из школы, которая находилась рядом с нашим институтом. Мы немного разговорились. Он просил меня найти преподавателя английского языка. Несколько раз обедали в ресторане “Ока”. А потом он уехал в Москву. Разве мог я тогда предполагать, что этот человек станет известным поэтом не только в нашей стране, но и во многих странах мира, особенно в Германии, Польше и Италии? Наши жизни скрестились в Калуге на некоторое время, а потом разошлись. Я не мог без слёз слушать потом песни, которые он сочинял и сам пел, играя на гитаре.
Часто возникало огромное желание встретиться с ним, но я считал, что с моей стороны было бы неприличным возобновлять наше былое знакомство. Мы были с ним в разных весовых категориях.
До сих пор помню ответ на мой вопрос, почему Шолохов не написал ничего существенного после “Тихого Дона”.
- Очень просто: он сгорел в “Тихом Доне”.
И мне показалось тогда, что это был самый правильный диагноз.
Незаметно заканчивался декабрь. Где же нам встречать Новый год?
Мы опять встретились вчетвером у Тарасова. И захмелевший Романов пригласил нас с жёнами к себе. Мы сразу согласились.
У Романова большая комната на улице Каракозова, где находится студенческое общежитие.
Мы много танцуем. Нам очень весело.
Романов тоже в ударе. Он сыпет рассказами из фронтовой жизни. Его жена Лида всё время подкладывает закуски. А Романов наполнял наши рюмки.
Я вспоминал Вешняки, родителей и своих друзей. Вернусь ли я в свои Вешняки? Или навсегда останусь в тихой и спокойной Калуге? Пока всё в тумане. Этим и интересна наша жизнь. Живёшь и не знаешь, что будет с тобой завтра, через месяц и через год. Так и должно быть. Каждый месяц что-то новое. Всё время надо двигаться, куда-то ездить, чего-то добиваться. Всё время надо ставить перед собой большие цели. Зато как сладко будет после того, как цель достигнута!
В пять утра мы расходимся по домам. Мы не одни на улице. Многие калужане идут из гостей домой. Кое-кто поёт озорные частушки.
По дороге я думал, когда бы мне вырваться в Москву. Надо пообщаться с друзьями. Посмотреть на своих родителей. Можно в конце января съездить на три дня. А больше и не надо. Пора мне сдавать философию. Но я всё немного запустил из-за текучки. Надо всё срочно навёрстывать.
А по улице шагал пятьдесят шестой год. Что он принесёт нового? Что-то принесёт.
В конце января мы поехали с Верой в Москву. У станции метро “Таганская” наши пути разошлись. Вера поехала на свою Дубровскую улицу, а  я сел на сорок шестой автобус и покатил в Вешняки.
Опять я выхожу у старых тополей, вспоминаю осень сорок первого года. Под ногами поскрипывает снежок. Это мой родной посёлок. Пока стоят наши двухэтажные бараки. Но недолго им, видимо, осталось стоять. Рядом появляются пятиэтажные дома. Напротив школы выросло несколько таких домов. Только вот метро пока не строят.
Мать всплескивает руками, увидев меня. Отца дома нет. Его послали на целину. Там он ремонтирует машины к лету. Таня уже на работе. Мать одна. Она к этому не привыкла. И я слушаю и слушаю её рассказы обо всех наших родных и пью вместе с ней десятую чашку чая. А потом сон смаривает меня. Я сплю несколько часов на своей кровати. Запахи в доме пока те же самые.
Мать открывает люк и лезет в погреб. Достаёт квашеную капусту и огурцы. Она собирается к обеду сварить мои любимые щи из кислой капусты.
Я смотрю на наше жильё и вижу, что я уже тут почти посторонний человек. Вся моя жизнь сосредоточилась теперь в Калуге. Там почти все мои книги. Там я работаю, и там моя Вера. Там же у нас должен родиться ребёнок. Хорошо бы, если бы это был сын.
Вечером я встречаюсь у Нины с друзьями.
- Молодец, что вырвался, - хвалит меня Нина. - А я боялась, что до лета не увижу тебя.
Нина изменилась. Она располнела и скоро уйдёт в декретный отпуск.
- Наверху в правительстве всё время идут разногласия, - сообщает Игорь. - Один начальник на работе мне намекнул. Приятель начальника работает в Совете Министров. Что-то будет. Наверное, это связано с двадцатым съездом партии. Мне тоже на работе подсказывают, чтобы мы с Виктором не тянули резину и вступали в партию. Не знаю, честно говоря, что и делать. Не хотелось бы вступать. Но тогда у нас никакого продвижения не будет на работе. Получается капкан. Никуда не денешься. Уходить? А куда? Опять начинать всё сначала?
Мы идём на улицу. Я иду и наслаждаюсь воздухом Вишняков. Опять я здесь. И ничто меня не оторвёт от Вешняков. Они мне теперь стали вдвойне дороже.
Мы подходим к школе. Нина вынимает ключ, и мы входим в храм нашего детства. Мне почему-то вдруг хочется плакать. Мы идём по коридору, поднимаемся на второй этаж. А вот и наш десятый класс. Он - самый крайний в коридоре. Тут мы много спорили о добре и справедливости. Тут мечтали покорить весь мир. Пока мы не сдались. Мы ещё надеемся покорить этот мир. У нас много сил и оптимизма. И наша дружба не ржавеет. Господи! Для чего всё-таки мы появились на этот свет? Растёт трава, растут деревья, растёт всякое зверьё, растём и мы. Таков закон природы.
Мы сидим за партами, а Нина расхаживает вдоль доски и играет роль преподавателя.
- Ребята, - говорит, улыбаясь, Нина. - Сегодня мы приступаем к изучению творчества Чехова - нашего великого русского писателя. Перед смертью Чехов считал, что его лет через десять после смерти забудут. А его слава только растёт. Его глубоко чтут в Японии и Индии. Европа постоянно ставит его пьесы. Сегодня я расскажу биографию писателя…
- Молодец, Нина, - смеется Игорь. - Ты у нас просто ангел. Мы тебе все очень завидуем. Навсегда осталась юной со своими учениками.
Игорь и Виктор заходят на пару минут ко мне. Мать быстро ставит на стол наши домашние закуски. Она рада, что в доме появился народ.
- За нашу дружбу! - говорит Игорь. - Годы бегут, а мы по-прежнему вместе.
Мать выпивает с нами полрюмочки. Я спрашиваю про Ивана и Степана.
- Что говорить про Степана, - говорит мать. - Руки у него золотые, а рот поганый.
Мать уходит за перегородку и ложится спать. Сестра сегодня на ночном дежурстве. И я пожалел мать. Тяжело ей с непривычки одной.
- За наших будущих детей! - говорит Виктор. Мы дружно выпиваем. Время уже позднее.
- Когда увидимся в следующий раз? - спрашивает Игорь.
- Наверное, летом, - отвечаю я. - Раньше не получится.
Быстро пролетают эти три дня. Перед отъездом я заехал за Верой. Николай Николаевич сразу усадил меня за стол. Мы распили с ним бутылку водки.
- Смотри там за Верой, - попросил меня Николай Николаевич.
- Не  беспокойтесь, всё будет хорошо. Там у нас всё рядом. Я сразу Вам тогда позвоню.
Мы едем на вокзал. У Веры грустный вид.
- Не грусти, - утешаю я Веру. - Утром будем дома.
Вера пока будет ходить на работу. Потом оформит декретный отпуск.
В Калуге мы окунаемся в наши проблемы. Ходим каждый вечер в кино. Много гуляем по городу.
Открылся двадцатый съезд партии. Хрущёв сделал доклад и пообещал всем нам счастливую жизнь.
После съезда Романов позвал меня, Сидорова и Тарасова с собой. Сказал, что в обкоме партии нам прочтут доклад.
Вышел второй секретарь обкома и стал нам читать доклад Хрущёва на закрытом заседании съезда.
К середине доклада я чувствовал себя отвратительно. Когда доклад закончился, я не знал, как мне жить дальше. И этот Сталин был нашим вождём! Этот изверг и злодей? Куда смотрели старые члены партии? Неужели струсили? Или всё принимали как должное? Скрутил Сталин всю партию, и она плясала под его дудочку. Многие из них шли покорно под арест и на расстрел. И не выдержав пыток, подписывали всё, что им приписывали. Неужели никто не протестовал? Разве мы теперь узнаем? Не нашлось человека, который бы поднялся против него и повёл за собой народ. Да и как пойдёшь против Сталина? Он ведь был продолжателем дела Ленина. Сталин говорил правильные и хорошие слова. А делал ужасные вещи. И делал многое тайно. И ничего не боялся. Испугался он только во время войны, пока не погнали немцев из нашей страны. Сначала он хотел во что бы то ни стало заключить мир с немцами. И даже был готов отдать Украину. Какое же наказание Сталин получил за свои злодейские дела? А никакого! Что возьмёшь с мёртвого? Не детей же его преследовать. Как делал он сам, отправляя в лагеря жён и детей арестованных.
Эх, жизнь! Поторопился я со своим вступлением в кандидаты. Не послушал я тогда Сидорова. Не надо было мне торопиться. Никто ведь меня не принуждал.
- Ну что? - спросил меня Романов. - Переживаешь?
- Очень! Не знаю, что и делать.
- А вот сейчас пойдём ко мне, купим два литра и всё обсудим. Сейчас нельзя оставаться одному, Коля.
Мы сидим у Романова. Он наливает нам по полстакана водки.
- Поехали! - командует нам Романов, и сам подаёт пример.
- Я с именем Сталина не раз на смерть ходил! - говорит Романов. - А тут такое услышал! Но меня не сломишь! Сталин - это не вся партия. Сталин - это просто большой начальник, хотя и наш вождь. А начальство часто состоит из самодуров. Мы это на фронте видели. Ну и что? Генерал дурил, а мы воевали. И не обращали на это внимания. Никто Сталина не контролировал. Вот он и распоясался. Остановить было некому. Все лебезили перед ним. Мы ещё точно не знаем, как вёл себя там Хрущёв. Я ему не очень верю. Ладно! Давайте, братцы, по второй. На душе очень тяжело. В войну могли меньше народу потерять. Всё делали по приказам Сталина. Брали первое время каждую деревню в лоб. Народ не жалели. За нас, ребята!
- Опозорились мы теперь на весь мир, - сказал мрачно Тарасов. - Американцы сразу узнают про этот доклад. Будут над нами насмехаться. Как мы будем теперь оправдываться перед всем миром? Перед зарубежными компартиями?
- Как-нибудь отговоримся, - ответил Романов. - Это всё культ личности. Надо нам ввести такой механизм, чтобы на будущее исключить этот культ. Иначе у нас ничего путного в будущем не получится.
- Палач он порядочный! - сказал Сидоров. - И нет ему прощения. Надо убрать все его памятники в стране. И из мавзолея его тоже надо убрать. Сволочь он проклятая! Я это давно чувствовал.
- Теперь надо выпить по третьей! - предлагает Романов. - Страсти накалились. Надо нам всё обсудить спокойно. Нам ведь дальше вместе жить и работать.
- Со временем рухнет вся наша система! - сказал вдруг тихо Сидоров. - Нельзя так долго править при помощи вранья и насилия! Народ однажды возмутится и сбросит это ярмо. Вот тогда можно жить нормально.
- Это ты зря! - сказал Романов. - Не ожидал от тебя, Виктор. Наш строй будет жить долго-долго. Я в это очень верю. Начальство наверху творит безобразия, но наш строй за простой народ. У нас диктатура пролетариата. Наш строй со временем победит во всем мире, Витя.
- Пустые мечты, - возразил Сидоров. - Пока не можем наладить наши колхозы. Добились, что большинство людей убежало из деревни.
- Без ошибок дел не бывает, сделаем везде совхозы, - не сдавался Романов. - Я верю, что несмотря на этот проклятый культ личности мы двинемся вперёд. Я за это воевал на фронте! За наш строй и за Родину! И поэтому мы победили!
- Время покажет, что прав был я! - не сдавался Сидоров.
- А когда придёт такое время? - спросил Романов. - Раз уж ты так в этом уверен.
- Трудно сказать, - ответил Сидоров, - Лет через тридцать или сорок. Когда народ увидит, что ничего мы с этим строем добиться не можем.
- Хочу вас, ребята, предупредить, - сказал вдруг Романов - Будьте осторожнее. И поменьше болтайте на эту тему в своих группах и со случайными знакомыми. Наш КГБ не дремлет. Везде есть осведомители. И каждое ваше слово, направленное против советской власти, будет сразу же доложено куда следует. Особенно ты, Виктор, будь поосторожнее. Иначе загремишь далеко-далеко. И я ничем не смогу тебе помочь.
Мы замолчали. И слова теперь сказать нельзя.
- Это я ещё помню по тридцать седьмому году, - сказал Сидоров. - Надо запугать народ. Вот на этом держится наша власть. Ничего. Правда всё равно выйдет наружу.
34
А дни бежали вперёд. Я часто бегал на базар, чтобы купить Вере что-нибудь вкусное и острое. Она просила купить ей клюквы.
- Откуда клюква? - обратился я к пожилой женщине.
- Из Хвойной. Берите. Совсем дёшево отдам.
Я стал расспрашивать женщину про Хвойную. Сказал, что там лечился. И что был знаком с Машей. Эта женщина сказала мне, что она родственница моей Маши. И слышала немного обо мне. Маша вышла замуж. Но неудачно. Муж у неё сильно пил. Маша с ним развелась. У неё растёт ребёнок.
У меня была с собой ручка и записная книжка. Я написал Маше маленькую записку и свой адрес. Хотя и понимал в душе, что Маша, наверное, мне не ответит. Господи! Что же такое происходит на белом свете? Из маленькой Хвойной родственница Маши приезжает не в Москву, а в Калугу. Почему? И я сталкиваюсь с ней именно в этот день на калужском базаре. Это случай? Или какие-то сверхъестественные силы сталкивают нас? Разве можно всё это понять?
Маша не ответила мне. А может, эта женщина немного приврала, чтобы сбыть мне свой товар. На радостях я купил у неё много клюквы, и всё просил передать записку Маше. Зачем я написал Маше? А просто так, сказать, что я всё ещё помню её.
Вера получила декретный отпуск и решила съездить в Москву. Я не возражал. Пусть побудет с родителями. Пусть подышит домашним воздухом. Хотя дом у нас теперь тут, в Калуге.
Без Веры было скучно. Я заходил к Михаилу Ивановичу. Мы играли в шашки. Один раз распили и бутылку. Поговорили о будущей охоте.
Потом ко мне зашли Романов, Тарасов и Сидоров.
- Решили тебя проведать, - сказал Романов. - Скучаешь тут один. Как у тебя с закуской? Хлеб есть?
Гости поставили на стол две бутылки водки и две копчёные селёдки. Я достал сало, солёные огурцы и немного квашеной капусты. Быстро начистил картошки и поставил на плитку.
- Выпьем за то, чтобы всё у нас было хорошо! - сказал Романов. Мы выпили по сто грамм. И набросились на закуску.
Опять заговорили о докладе Хрущёва на съезде.
- Зря Хрущёв сделал этот доклад, - говорил Романов. - Зачем полоскать грязное бельё на виду у всех? Всё можно было сделать потихоньку. А тут обухом по голове! Так нельзя поступать в масштабах государства! Всё надо делать обдуманно. Иностранные компартии стали нас за это критиковать. Во Франции много коммунистов вышло из рядов партии. Да и в Италии тоже. И всю нашу политику облили грязью. Вижу, как Николай мучается. Я, Коля, тебя понимаю. В голове светлые идеалы, а тут такая грязь! А в партию надо верить. Партия не виновата! Истребил Сталин всех старых членов партии в тридцать седьмом году. А последние погибли либо на войне, либо от болезней после войны. Некому было воспитывать молодых членов партии. И вообще на фронте погибло много хороших и честных людей. Дорогую цену мы заплатили за эту Победу. Обидно вдвойне после такой войны слышать все эти обвинения в адрес Сталина. Да и не он один был виноват. Куда смотрел Молотов, Калинин, и другие члены Политбюро? Боялись? Какое же это Политбюро, если его члены боятся своего вожака? Это уже не Политбюро, а неизвестно что. Я в партию верю. Наша партия всё переварит и будет дальше вести наш народ. Не пропадём. Курс у нас правильный. На нас смотрит весь мир. И мы докажем всему человечеству, что идём правильным путём! А за нами пойдут другие. Простые члены партии честно делали свою работу и не получали за это никаких привилегий. Работали на совесть. Теперь должны выпустить многих заключённых. Всё постепенно наладится. Страна наша и не такие времена переживала.
- А войны не будет с американцами? - опросил Тарасов Романова. - Что-то иногда боязно. От этих атомных бомб всё человечество может погибнуть.
- Войны такой не будет, - ответил Романов. - Войны будут только небольшие и локальные. Как в Корее. Люди теперь поумнели. Никто не хочет зря погибать. Американцы боятся нас, а мы боимся их.  Так и будем следить друг за другом. Давайте-ка по второй, ребята!
Мы выпили по второй.
- Хорошо сидим! - сказал Романов. - Благодать. И душу можно спокойно отвести без женщин. А хватит ли нам двух бутылок?
Решили, что не хватит. Я бросился в магазин за третьей бутылкой. Гостей надо угощать по-русски. Чтобы из дома уползали на четвереньках.
- За ваших будущих детей! - сказал Романов.
У Тарасова жена должна родить в начале апреля, у меня в конце апреля, у Сидорова где-то в июле.
- Вам надо всем троим побыстрее защищать диссертации, - посоветовал нам Романов. - Знаю по себе, что это очень трудно. Но надо. Иначе всё время будете жить впроголодь. Пишите, пока молодые.
В двадцатых числах апреля Вера приехала из Москвы.
- Мама сказала, что я скоро должна родить, - сказала Вера.
Все вечера мы гуляли с Верой по улицам Калуги. Нам посоветовали, чтобы она больше ходила.
В шесть утра первого мая Вера стала кататься от боли. Я бросился на станцию “скорой помощи”. И Веру мою увезли в роддом.
Я сидел дома как на иголках. Зашёл к Тарасову, Его жена уже родила мальчика.
- Что ты сидишь дома? - упрёкнула меня жена Тарасова. - Поезжай туда! Может, она уже родила!
Я взял такси и помчался в роддом.
- Ваша жена родила мальчика, - сказала мне медсестра. - Вес - три килограмма шестьсот грамм. Вес очень хороший. Поздравляю Вас!
Я отослал Вере записку. И пошёл пешком домой. Стояла прекрасная погода. Колонны демонстрантов двигались к площади Ленина. А я не знал, чем мне сейчас заняться. Мои друзья были на демонстрации.
Я побежал на почту и позвонил родителям Веры. Нина Фёдоровна сказала, что приедет в Калугу, чтобы помочь Вере. А потом заберёт её к себе на дачу.
Я зашёл в магазин и взял на всякий случай бутылку водки.
В коридоре я увидел Тарасова.
- Ты где пропадаешь? Романов всех нас пригласил к себе. Пошли скорее!
Мы сидим у Романова. Меня все поздравляют. Мы пьём за здоровье Веры и сына.
Как быстро летит жизнь. Давно ли я ехал с опаской в Калугу. А теперь тут как дома. Долго ли я тут проживу? Не исключено, что я останусь здесь на всю жизнь. А как же мои друзья в Вешняках? Ничего. Будем видеться по праздникам. Будем переписываться и перезваниваться.
Каждый день я подхожу к роддому. Веру пока не выписывают. А мне дома одному плохо.
Девятого мая мы собираемся у Романова. Он заранее пригласил нас к себе.
- Выпьем за всех погибших и пропавших без вести! - говорит Романов. - Жаль, что сегодня рабочий день. Такой день превратили в будничный! Совести там наверху нет у наших вождей!
И опять посыпались рассказы из фронтовой жизни. А я смотрю на них и понимаю, что между ними и мной пролегла граница. Они были на фронте, они смотрели смерти в лицо. А я ходил в школу. И ждал, когда меня призовут. А ведь Тарасов старше меня всего на шесть лет. Он прошёл всю войну, проработал в Вене. Столько видел. Романов с Сидоровым тоже пережили много. Салажонок я по сравнению с ними!
На другой день утром жена Тарасова моет в моей комнате пол. Я беру такси и еду за Верой.
Медсестра подаёт мне моего сына. А тот кричит изо всех сил. Я со страхом беру его на руки. Мой сын. Я уже решил, что мы назовем его Матвеем в честь моего отца. Если Вера не будет возражать.
Комната у нас маленькая. Всё время горит плитка. Воздуха для ребёнка мало. Надо увозить его отсюда.
На другой день приезжает мать Веры. Мы выносим нашего Матвея на улицу.
Так проходит два дня. По радио передают, что трагически погиб знаменитый писатель Александр Фадеев. В чём дело? Что же с ним случилось? Через несколько дней узнаю, что Фадеев застрелился. Почему? Какой же он подаёт нам пример? Написал роман “Молодая гвардия” и застрелился. Что толкнуло его на такой шаг? Говорят, что он сильно пил.
Через две недели Вера с сыном и Ниной Фёдоровной уезжают в Москву. Там они будут жить на даче. Матвею там будет хорошо.
Я опять остаюсь один. Но в июне у меня будет две недели отпуска. Я уеду в Москву. Да и в Вешняках давно уже не был. Теперь я живу на два дома.
Время пролетает быстро. В начале июня я проставляю зачёты, принимаю экзамены на третьем курсе и еду в Москву.
Я заезжаю в Вешняки. Отдыхаю. Вечером встречаюсь с друзьями, а на другой день еду на дачу.
Мой Матвей поправился и выглядит как огурчик. Тьфу, тьфу, тьфу!
Целый день мы возим Матвея в коляске по лесу. Кругом стоят белые берёзы. Я смотрю вверх, и сквозь вершины этих берёзок вижу голубое небо. Господи! До чего же прекрасна наша жизнь! Несмотря ни на что! И надо жить и пить эту прекрасную жизнь ежеминутно.
- Неужели мы всегда будем жить в Калуге? - спрашивает меня Вера.
- Никогда не угадаешь, что с тобой будет через год. А если нам там дадут новую квартиру? Что тогда делать?
- Обменяем со временем эту квартиру на московскую и уедем оттуда. Не могу я в Калуге жить всю жизнь! Я же родилась в Москве!
- Не переживай. Вера. Всё постепенно наладится. Смотри, какой у нас сын растёт!
Наш сын раскрыл огромные глаза и смотрит с удивлением на этот мир. А потом начинает морщиться и хныкать.
- Пора его кормить, - говорит Вера. Мы катим нашу коляску к дому.
Так проходит мой короткий отпуск. Мне пора возвращаться в Калугу. Опять начинается заочная сессия. Опять приедут толпы сельских учителей. Их надо чему-то научить и проставить зачёты и экзамены.
Прощаюсь с Верой, с её родителями, с Матвеем, и еду в Вешняки.
С отцом мы пропускаем по несколько рюмок. Забегаю к друзьям.
Нина в апреле родила дочку. Назвала её Надей. Она ровесница моему Матвею.
Мы садимся за стол и пьём за нашу дружбу.
- Не отрывайся от нас, - говорит мне Игорь. - Летом где будешь?
- Приеду в конце июля. Буду ездить из Вешняков на дачу и обратно.
- Значит, увидимся, - говорит Игорь. - Сходим на Спартакиаду народов СССР. Скоро откроют новый стадион в Лужниках. Построили к фестивалю молодёжи, который на тот год будет в Москве. Летит наша жизнь. Мы с Виктором опять улетаем в командировку в район Байкала. Работа у нас теперь очень секретная и интересная. Прибавили нам зарплату. Только вот с жильём плоховато.
Игорь и Виктор провожают меня до Киевского вокзала. Соскучились по мне, да и я по ним.
Мы говорим о жизни в стране. Чего можно ожидать в будущем?
- Пока многое неясно, - говорит Игорь. - Хрущёв крепко держит руководство страной в своих руках. Только к чему всё это приведёт?
Я вхожу в вагон и забираюсь на верхнюю полку. Под головой у меня спортивный чемоданчик. Постель я себе не беру - дороговато.
Под стук колёс я то засыпаю, то просыпаюсь от голоса проводника, который громко объявляет остановки.
Перед самой Калугой я просыпаюсь окончательно. И внутренне готовлюсь к работе с заочниками. Опыт у меня уже есть. Не пропаду.
35
Начинаются сумасшедшие дни. Я даю каждый день по десять часов. Перед глазами сплошной калейдоскоп. Я учу заочников читать, спрягать вспомогательные глаголы и склонять слово “стол” по-немецки. После этого спокойно ставлю зачёт. Кое-чему я этих людей научил.
Заочник Степанов усиленно зовёт меня к себе в Козельск. И я сдаюсь. Уж больно он соблазняет меня рыбалкой на реке Жиздре.
Полезное я решил совместить с приятным. В горкоме комсомола я беру путёвки для чтения платных лекций о коммунистическом воспитании.
В Козельске меня направляют в училище механизации, которое размещено в бывшем монастыре “Оптина пустынь”.
Я иду вдоль берега Жиздры. Места тут прекрасные. А вот и училище. Оптина пустынь представляет собой жалкое зрелище. Кругом разорение и запустение. А ведь тут в своё время бывали и Гоголь и Толстой. Зачем же нужно было всё это разрушать?
Учащиеся, которых согнали на эту лекцию, слушают меня плохо. Быстро прочитываю свой текст и ухожу. Мне что-то нехорошо на душе. Словно великие писатели смотрят насмешливо на меня и качают головой. А вокруг ржавое железо, битый кирпич. Лопухи и лебеда. И всё это на берегу такой красивой реки.
На другой день мы со Степановым едем на автобусе по шоссе. Потом идём глухими местами и выходим к дому лесника. Это старый знакомый Степанова.
Для начала мы распиваем бутылку. А потом пытаемся ловить рыбу. Но в голове у нас что-то не то. Мы опять выпиваем. Лесник приносит нам пару щук. Степанов варит уху. Маловато водки. Степанов берёт велосипед лесника и катит в ближнюю деревню. Теперь будет всё в порядке.
Мы сидим у костра. Под уху пьём водочку. Лесник рассказывает о своей жизни. Степанов рассказывает о своём плене в Германии.
А я думаю о Козельске. Татары прозвали его “злым городом”. Они долго осаждали город. Столько веков стоит город. Он совсем маленький. И если бы не железная дорога, которая проходит через город от Сухинич на Тулу, он бы, наверное, совсем заглох.
В центре города братская могила воинам, которые освобождали Козельск в первый год войны. Старинное красивое здание банка.
В первый день я увидел толпу мужчин около магазина. Оказывается, в город завезли пиво. И мужчины, истосковавшиеся по этому напитку, брали штурмом прилавок.
Мне стало жалко жителей этого старинного города. Даже пиво они видят, видимо, раз в месяц.
И опять я думал о суровом тринадцатом веке. Почему с тех пор город так и не разросся? В чём дело? Какие силы сдержали его развитие? Видимо, всё дело в географии и в каких-то других причинах. Большая дорога на юг всегда проходила через Тулу и Орёл, на Киев через Калугу и Брянск. А этот городок остался между двух больших дорог. И так спит себе уже семь веков. Что будет с ним дальше? Кто может это знать? На этот вопрос ответит только время.
Я сижу у костра и думаю о своей жизни. Куда она у меня покатится дальше? Куда-нибудь покатится. Только не надо унывать. Всё идёт пока нормально. Надо только решить, что мне делать с Калугой. Оставаться ли тут до конца моей жизни или вернуться в Москву, где живут мои родные и друзья? Это всё надо как следует обдумать. И не торопиться с решением. А то дров можно наломать. Поспешишь - людей насмешишь.
Время летит быстро. Становится темно. Мы бредём на сеновал и заваливаемся спать.
Утром я просыпаюсь от холода. На улице моросит дождь. Мы бежим к леснику в дом греться. Его жена ставит на стол варёную картошку, огурцы и селёдку.
Наш лесник достаёт бутылку. Мы согреваемся. Мне вдруг дико захотелось к Вере. Что я тут болтаюсь? Особенно в дождливую погоду.
Я уговариваю Степанова, и мы едем в Козельск. Там я быстро собираюсь и еду в Калугу на первом автобусе.
Накрапывает дождь. Народу почти не видно. Пустынно в нашей России. И как тут люди живут? А вот живут и духом не падают.
В Калуге я забегаю к Сидорову. У него только что родился сын. Опять мы собираемся вчетвером.
- За будущего гения! - говорит Романов. Мы дружно выпиваем, шутим и не замечаем, что на улице идёт дождь.
Быстро пролетает время. Мне пора ехать на вокзал. Все едут меня провожать. Такие тёплые чувства, конечно, от водочки. Мы обнимаемся, я захожу в вагон. Прощай, моя Калуга, до первого сентября! Теперь спокойно поживу в Москве.
Утром я в Вешняках. Обнял мать, дождался в обед отца. И сразу поехал на дачу.
Сын мой поправился ещё больше. Он громко орал, когда у него появлялся аппетит. А иногда хныкал весь день. Нина Фёдоровна носила его на руках и покачивала. А Матвей всё хныкал и хныкал. Вечером он крепко засыпал и спал до утра.
Шли дожди. В лесу появилось много грибов. Мы с Николаем Николаевичем часто ходили утром за грибами. И за какой-то час набирали по корзинке белых, подосиновиков и подберёзовиков.
Я сходил на новый стадион в Лужниках. Посмотрел представление, которое показывали на открытии Спартакиады.
Друзья мои уехали в командировку, Нина и Лена жили на дачах.
В один из вечеров, когда я приехал в Москву, мы сидим с отцом в беседке, которую он построил на огороде. Мы пьём водочку и закусываем салатом из огурцов и редиски.
Отец мой стареет на глазах. А мать ещё ходит быстро и говорит обо всём на свете.
- Долго ты ещё пробудешь в этой Калуге? - спрашивает меня мать. - Возвращайся ты назад. Я все время переживаю за тебя.
- Жить негде, мама. Куда я тут денусь с семьёй? И Таня уже взрослая.
- Делай, как считаешь нужным, - говорит мой отец. - Тебе нужно жильё. Можно, конечно, и тут снимать комнату. Ты теперь глава семьи. Тебе и решать. В крайнем случае потеснимся. Но тебе нужно иметь свой угол.
- Посмотрю, как пойдут мои дела с кандидатскими экзаменами. Может быть, буду поступать в аспирантуру. Тогда и вернусь. Но трудно будет жить на аспирантскую стипендию.
- Жизнь без трудностей не бывает, - говорит мне отец. - Пока молодой, учись дальше. А я помогу, чем могу.
Мы допиваем нашу бутылку. И я гуляю один по нашим Вешнякам. Такое впечатление, что я здесь уже отрезанный ломоть. Особенно, когда я брожу без друзей. Редко мы стали видеться. А может, и лучше? Больше новостей, больше свежих впечатлений.
Двадцатого августа мы уезжаем с дачи. Пора нам собираться в Калугу. Матвею только четыре месяца. Его надо брать с собой. А как быть в Калуге? Придётся брать няньку. Опять расходы. Эх, жизнь! Если бы было достаточно денег! Но нет их пока. Не хватает. И халтуру трудно найти в Калуге.
Решаем опять поехать на машине. Из-за Матвея. Чтобы он спал спокойно в машине. И вещей побольше возьмём с собой.
Опять я нахожу знакомого парня с “Победой”.
Мы уезжаем двадцать пятого августа.
Накануне я забежал к Нине. Была там и Лена. Ребята ещё не вернулись из командировки. Я обещаю приехать в октябре, и тогда мы обо всём поговорим как следует.
- Пиши почаще, - просит Нина. - Совсем тебя редко видим.
Надя её растёт. Невеста для моего Матвея.
Я прощаюсь с девчатами и бегу домой. Отец пришёл пораньше с работы. Мы выпиваем с ним по сто грамм, я обнимаю мать и Таню.
Через час я подъезжал на “Победе” к Вере. Как и в прошлом году, мы берем с собой много вещей.
И опять я вижу слёзы в глазах родителей Веры. Вера тоже всплакнула.
Машина трогается. Мы быстро выбираемся на Калужское шоссе. Проезжаем деревню Семёновское, которая уже в черте Москвы. А потом пересекаем Десну в одноимённом посёлке и летим всё дальше и дальше на юго-запад. Не доезжая Нарофоминска, сворачиваем на Варшавское шоссе и едем по этому шоссе, по обе стороны которого растут столетние берёзы. Всё дальше и дальше от дома. Грустно. Но надо жить и исполнять свой долг.
Проскакиваем Малоярославец, сворачиваем на шоссе, ведущее в Калугу. По обе стороны много памятников нашим бойцам и офицерам, погибшим в годы войны. И опять я думаю о Фёдоре. Засасывает меня жизнь - текучка. Ничего я пока не сделал, чтобы узнать о судьбе моего Фёдора. Пока ничего. Но если я вернусь в Москву, я обязательно что-то сделаю. Если бы у меня была своя машина, я бы давно съездил. Но куда мне ехать? Пока я ничего не знаю. Пока я только знаю, что воевал мой Фёдор на Западном фронте в сорок втором стрелковом полку. Надо писать в военный архив. Или расспросить опытного военного. Надо торопиться, потому что неумолимое время постоянно уходит в небытие.
В Калуге мы разгружаемся. Мой приятель получает свои двести рублей и едет на вокзал за пассажирами в Москву.
Мы осторожно укладываем Матвея в кроватку, которую я успел купить летом. Тесно нам тут будет.
В понедельник меня вызывают к ректору. Сидорову, Тарасову и мне ректор даёт по большой комнате в студенческом общежитии на улице Каракозова. Мы рады. Комнаты по двадцать метров. Это уже хорошо.
Бабкин приглашает мою Веру работать на нашем факультете. Из министерства пришло распоряжение готовить студентов по двум специальностям: русский язык и иностранный, история и иностранный язык. Сразу потребовалось много преподавателей. Я рад. Вера будет работать вместе со мной!
Ширмой мы разгораживаем комнату на две половины. Ищем няню для Матвея. И находим молодую девчонку из деревни. Всё более или менее улажено.
Первого сентября мы работаем, а вечером узнаём, что опять надо ехать со студентами в колхоз.
Романов наживает на все кнопки, и нас, молодых отцов, оставляют в Калуге.
Я облегчённо вздыхаю. Можно будет чуть-чуть передохнуть.
Двадцатого сентября - мой день рождения. В моей комнате стоит дым коромыслом! Романов, Сидоров и Тарасов с жёнами. Пришёл и Михаил Иванович. Правда, без жены.
А мне двадцать семь. Господи! Скоро будет тридцать! Подумать только! Но пока ещё двадцать семь. Пока я ещё молодой.
- За новорожденного! - кричит громко Романов.
- За родителей новорожденного! - кричит Тарасов.
- Хорошо сидим, - говорит улыбаясь Михаил Иванович. - Приходи ко мне в гости, греха тяжкого!
- Не пейте так много! - умоляет нас жена Романова Лида. - Утром будете стонать и плакать.
На столе селёдочка, солёные грибочки, солёные огурчики, квашеная капуста и варёная картошка, которая аппетитно дымится на столе.
- Хорошо! - говорит Романов. - Хорошо мы сегодня гуляем. Когда собираешься сдавать философию? - спрашивает меня Романов.
- Скоро! - говорю я.
В разгар веселья раздаётся стук в дверь. Это почтальон.
- Вам телеграмма! – говорит почтальон. Я читаю телеграмму из дома. Много подписей. И родители, и мои друзья.
На радостях мы наливаем почтальону полстакана водки. А я сую ему рубль за услуги.
Мы выходим в коридор покурить. Курят Романов и Тарасов. А мы с Сидоровым стоим за компанию.
- Жить в Калуге можно, - рассуждает Романов. - Со временем тут развернётся строительство. Для нашего института построят большой дом. Все мы получим отдельные квартиры. Да и горисполком нам будет подбрасывать жилплощадь. Москва под боком. Вам всем троим дадут старшего преподавателя. Будет вам к окладу небольшая прибавка. Надо  вам поскорее защищаться. Иначе вам не прожить, или надо будет всю жизнь искать левые заработки.
Все дни я упорно зубрю философию. Читаю первоисточники. Консультируюсь с нашими философами.
В середине октября еду сдавать свой первый кандидатский экзамен.
Я хожу по коридорам нашего института. Но я здесь уже чужой человек. Вокруг много новых студентов. В аспирантуре сидит мой однокашник с курса. Он аспирант-заочник.
Билет мне попался трудный. Кое-как я отвечаю на четвёрку. И на этом спасибо! Предмет совсем нелёгкий.
В Вешняках я сразу бегу к друзьям, и застаю всех на месте.
Мы сидим у Игоря. Его сын Андрей ходит в детский сад. И очень он похож на Лену.
- Тяжело работать в поликлинике, - жалуется Лена. - Оклад - сто рублей. Приходится работать на полторы ставки. Что за жизнь? В день принимаю больше тридцати человек. Работаю как автомат. Иду назад в больницу. Там хоть ночные дежурства, но нет такой нервотрёпки.
Мы вышли на улицу, и сразу пошли к нашей школе. Нина провела нас внутрь школы. Её тут все знали. Заходим в наш десятый класс. Я пытаюсь найти свою парту. И не нахожу. Я помню, что когда-то вырезал на этой парте свои инициалы. Нет моей парты. Наверное, привезли новые.
Нина сидит за столом учителя. А мы смотрим на стены. Наглядная агитация. Висит стенгазета, посвящённая началу учебного года. Всё как раньше. И всё как-то по-другому.
- Что такие грустные? - спрашивает нас Нина. - Детство наше давно позади. Я помню до сих пор, как Коля вошёл в наш пятый класс в сорок первом году, когда над школой летали немецкие самолёты. И было это всего пятнадцать лет тому назад. Не так уж и давно. А вокруг школы растут новые дома. На месте противотанкового рва по дороге в Кузьминки появилось Кузьминское кладбище. Жизнь всё время идёт вперёд. Грустно, конечно. Но мы не будем грустить. У нас ведь вся жизнь ещё впереди.
На другой день я сидел дома, слушал рассказы матери, говорил с Таней. А перед отъездом мы сели с отцом за стол и выпили с ним на прощание.
- Ты там не раскисай, - напутствовал меня отец. - Первый экзамен сдал. Молодец. Только не надорвись. Правильно рассчитывай свои силы. Тише едешь - дальше будешь.
И опять я обнял мать и сестру, подал руку отцу и поехал на Киевский вокзал. Вере я уже дал телеграмму, что сдал экзамен. А то она будет зря волноваться.
36
Не успел я вернуться в Калугу, как начались грозные события в Венгрии. Мы взволнованно следили за сообщениями. Многое не могли понять. Знали только, что там погибли наши солдаты. И поняли, что нас в Венгрии не любят, а вернее не любят социалистические порядки. Восстание подавили танками и навели порядок.
Наступили ноябрьские праздники. Впервые я пошёл в Калуге на демонстрацию.
От института наша колонна пошла вниз к площади Ленина. А там, у торговых рядов, была сооружена трибуна, где стоял первый секретарь обкома, первый секретарь горкома партии, первый секретарь обкома комсомола и первый секретарь горкома комсомола. Все по порядку.
Когда я шёл по площади Ленина, то вспомнил фотографию, которую я видел в краеведческом музее. На месте сквера Ленина располагалось кладбище немецких солдат и офицеров. Где это кладбище? Убрали кресты, а могилы в сущности остались. Только холмиков не видно. Всё правильно. Не надо было нападать на нашу страну. А может, это не по-христиански? Может, и так. Но время идёт слишком суровое. И тут - кто кого. А хоронить погибших надо не на центральной площади, а на городском кладбище.
В душе я зол на немцев. Конечно, многие из них не хотели воевать. Но они могли как-то уклониться или сдаться в плен. Конечно, мне просто рассуждать. Но ведь были и такие, кто сжигал наши дома, кто расстреливал наших людей. Теперь надо всё это забыть. Но забудется всё это не так скоро.
Романов пригласил нас к себе.
- За нашу революцию! - произнёс Романов. Мы дружно выпили. Потом заспорили о событиях в Венгрии.
- Не всё у нас идёт гладко, - сокрушался Романов. - Сначала волнения в ГДР в 1953 году, летом была забастовка в Польше, а теперь Венгрия. Идёт борьба. Впереди могут быть всякие потрясения.
В декабре на партсобрании меня принимали из кандидатов в члены партии. Все прошло гладко. Меня хвалили за производственную и общественную работу. Я был рад.
После собрания Романов шепнул мне, что есть в городе такое мнение, чтобы перевести меня на работу в горком комсомола или даже в обком комсомола.
- Подумай как следует, - сказал мне Романов. - Если туда уйдёшь, то потеряешь свою квалификацию.
Через два дня меня вызвал секретарь парткома и поведал мне, что меня хотят взять в горком комсомола.
Я отказался. Сослался на семейные обстоятельства. И на то, что эта работа не для меня.
- Тебе оказывают такую честь, а ты отказываешься! - возмутился наш секретарь парткома. - Подумай как следует.
И вот я в кабинете первого секретаря горкома комсомола. Опять тот же неприятный разговор. Я упорно отказываюсь. И мямлю что-то о семейных обстоятельствах. О родителях в Москве.
Ухожу домой расстроенный. И сразу захожу к Романову.
- Что мне за это будет? - спрашиваю я Романова.
- Пожурят немного и отстанут, - успокоил меня Романов. - Не волнуйся. Три к носу. И вообще - в одно ухо впускай, а в другое выпускай. Ясно? Давай-ка, пропустим по стопарю. Тебе надо успокоиться.
Романов оказался прав. На первом же собрании наш секретарь парткома стал меня критиковать за то, что я подвёл институт и отказался работать в горкоме комсомола. Но все эту критику приняли равнодушно.
Наступило тридцать первое декабря. На пороге маячил пятьдесят седьмой год.
Романову горисполком выделил как декану факультета небольшую трёхкомнатную квартиру. Он пригласил нас и на новоселье, и на Новый год.
Матвей наш остался дома с няней. У Сидорова и Тарасова тоже были няни.
- Надо проводить старый год! - скомандовал Романов. - У меня этот год получился удачным. Видите, квартиру мне дали. Я доволен. И Лида моя тоже довольна.
А после голоса диктора “С Новым годом, товарищи!” мы выпили и за Новый год. Я думал о вешняковских друзьях. Что же мне делать в будущем? Если и мне дадут в этом городе квартиру, тогда и ехать будет неудобно.
В три утра пошли по домам. Хороша была Калуга в эту зимнюю ночь. Ветви деревьев были украшены инеем. На улице тишина. Мы идём по Калуге как по заколдованному снежному городу. А вокруг стоят одноэтажные домики в три окна. Калуга, моя Калуга! В сущности это деревня, которая уже стоит тут около шестисот лет. Сколько я тут проживу?
После Нового года мне предложили ещё полставки. Зарплата моя увеличилась на пятьдесят процентов. Но и работать тоже приходилось много. А тут ещё общественная работа. Разговорный кружок немецкого языка со студентами. Успевай только поворачиваться. Хочешь жить - умей крутиться. И я старался, как только мог.
В конце января я, Сидоров и Тарасов зашли к Михаилу Ивановичу.
- Пришли, греха тяжкого! - крикнул радостно Михаил Иванович. -То-то мой Заливай лаял всё утро. Он уже ваш приход заранее чуял. Умный у меня пёс.
Мы выставили наши бутылки, а Михаил Иванович закружился по дому. Жена его чистила картошку, а Михаил Иванович доставал из погреба все свои припасы.
- Сало у меня в этот год отличное получилось. Сами увидите, греха тяжкого!
- За встречу, - сказал я. - Часто Вас вспоминаю, Михаил Иванович.
- Спасибо, Коленька! Ты мне как сын родной! Мой сын-то из Ленинграда не приезжает в Калугу. Зазнался. Отца родного подзабыл. Бог ему судья. А мы тут с хорошими людьми тоже не пропадём. Скоро пойдём с Заливаем на зайцев. Компания у нас хорошая подбирается, греха тяжкого!
Время летело стремительно вперёд. Наступила весна, быстро пролетели март и апрель.
С утра мы пошли на майскую демонстрацию. А после демонстрации отмечали день рождения моего Матвея. Ему исполнился год.
Гости завалили Матвея игрушками. Он изумлённо смотрел на эту гору игрушек и радостно хлопал в ладоши.
Женщины пошли погулять по улице, а мы, мужики, пили потихоньку водку и обсуждали современное международное положение.
- Пока в мире стабилизация, - сказал Романов. - А там будет видно. Хрущёв правильно руководит страной. Только иногда у него бывают странные идеи. Но руководит уверенно. Это хорошо. А там посмотрим.
Девятого мая был рабочий день. Романов пригласил нас к себе домой после работы. Он надел все свои награды. Тарасов и Сидоров пришли тоже при орденах и медалях.
- За всех павших и пропавших без вести! - говорит Романов. - Вечная им память!
И пошли разговоры о войне. Тарасов рассказал, как они почти два года стояли на Курской дуге. Сидоров рассказывал про разведчиков, а Романов про свою батарею, в составе которой он брал Берлин, и где его ранило в самом конце войны.
После второй рюмки Романов вдруг заплакал.
- Жалко погибших ребят! - сказал сквозь слезы Романов. - Им бы жить да жить…
Я вспомнил своего Фёдора. Где лежат его кости? Где его могила? Пока я ещё ничего не сделал, ничего не узнал. А надо что-то делать. Надо.
Потом я подумал о Вешняках. Там теперь сидят мои друзья и думают обо мне. Как и я о них. Что же мне делать с этой Калугой? Пускать здесь корни и обосновываться капитально, или мотать потихоньку отсюда. Сложный вопрос. Надо думать и думать.
В середине мая все преподаватели нашего института выезжали в подшефный колхоз. Мы проехали Перемышль, свернули в сторону и заехали в какую-то глухомань. Посредине деревни текла речушка. А на холме стояла огромная старинная церковь. На колокольне росли берёзки. Внутри церкви стояла полевая кухня, где варили еду студентам, которые тут работали осенью. Рядом сохранились могилы с плитами. На плитах можно было разобрать фамилии владельцев этого поместья. Многие умерли в конце восемнадцатого века! Эти даты меня потрясли. Председателем колхоза был наш доцент с кафедры педагогики, бывший фронтовик. Его послали сюда на укрепление этого колхоза. Мы смотрели на нашего доцента, и нам было жалко его. Сумеет ли он навести здесь порядок? И с кем? Долго ли он здесь пробудет?
Вечером мы собрались домой, толком ничего не сделав, а наш доцент долго махал рукой нам вслед.
- Отличный мужик! - сказал тихо Романов. - Своей грудью спас нас всех, А то бы я тоже мог сюда загреметь. Городской человек, доцент, что он тут может сделать без народа? Обидно. Что-то не то происходит в нашей деревне. О чём наверху думают наши правители? Знают ли они вообще истинную картину в деревне?
В конце мая я проводил Веру с Матвеем в Москву. Всё лето Вера будет с ним на даче. В середине июня подъеду я, потом вернусь на заочную сессию, потом опять приеду в Москву.
Неожиданно меня вызвал ректор института. Он предложил мне включиться в строительство четырёхквартирного дома на территории института. Надо было разобрать каменный сарай и построить двухэтажный дом. Работать надо на стройке каждый день не менее четырёх часов. И тогда я смогу получить двухкомнатную квартиру.
Я сразу отказался. Если включусь в эту стройку, тогда полетят мои кандидатские экзамены и моя аспирантура. Тогда надо навсегда оставаться в Калуге? Это не для меня.
- Всё ясно, - сказал раздражённо ректор. - Не собираетесь оставаться в Калуге. А зря. Мы Вас ценим. Стараемся Вам помочь. А Вы смотрите на сторону. Жаль.
Но я не жалел, что отказался. Такой нагрузки мне не выдержать. Мне нравилась моя работа. И я хотел расти на своей работе. Решил защитить диссертацию. Надо уметь правильно рассчитывать свои силы. Эта стройка не для меня.
37
В середине июня я поехал на две недели в Москву. Родители мои обрадовались. Сестра уже работала медсестрой.
Вечером сидел у друзей.
- Наконец-то! - воскликнула Нина. - А мы тебя вспоминали на день Победы. Всё гадали, как ты там в своей Калуге. Уже три года прошло. Пора тебе возвращаться назад.
- Я подумываю об этом. Надо сдать кандидатские экзамены. Тогда я буду сразу поступать на второй курс аспирантуры.
После небольшого застолья мы пошли бродить по нашим Вешнякам. Доходим до Кусковского пруда.
- А помнишь сорок второй год? - спрашивает меня Игорь. - Как тут солдаты занимались? Летит наше время.
Мы идём назад мимо церкви и нашей станции. Заходим в школу. Ходим по гулким и тихим коридорам. Заходим в наш класс. Сидим и думаем о нашей жизни.
- Как тебе тут работается? - спрашиваю я Нину.
- Всё хорошо, - говорит Нина. - Директор мной доволен. Ученики меня любят. Иногда провожают до дома. Только тетрадей много приходится проверять.
Мы договариваемся встретиться ещё раз перед моим отъездом в Калугу.
Утром еду на дачу. Там всё в порядке. Матвей копался в песке. Меня он сразу узнал и подбежал ко мне.
Потом мы долго гуляли по лесу.
- Жизнь у нас какая-то неопределённая, - сказала Вера. - Живём на два дома. Надо нам определяться.
Решили, что года через два мы вернёмся в Москву. Вера подберёт себе работу. Я буду учиться в аспирантуре. А с жильём что-нибудь придумаем. Матвей к тому времени подрастёт. Пока поможет мама. Она предлагает оставить Матвея вообще в Москве. Но Вера пока не хочет. Матвей ещё очень маленький.
Дни пролетают быстро. Я сижу в беседке с отцом. Под салат из редиски мы распили с ним бутылку. На свежем воздухе хорошо шла водочка, и разговор наш был спокойный. Говорили о жизни. О Тане. Пора ей замуж. О том, что наши дома будут скоро ломать, а нас переселят в новый дом. Но поскольку я уже выписался, то на меня ничего не дадут. Может, мне срочно вернуться в Москву?
- Сейчас не могу, - сказал я отцу. - Всего в жизни не предусмотришь. Да и не пропишут меня в дом, который идёт на слом.
- Тебе виднее, - сказал отец. - Смотри сам. Через год мне будет шестьдесят. Сразу уйду на пенсию. Тяжело стало работать. Если не будет хватать пенсии, буду на рынке продавать редиску. Мне с матерью много не надо.
На даче я простился с Верой до конца июля. Дома посидел с друзьями.
- Возвращайся в Москву! - сказал мне Игорь. - Ты свой срок в Калуге отработал.
- Там у меня работа и комната в двадцать метров. А тут у меня пока нет ничего. У меня семья. Но года через два вернусь. Сдам кандидатские экзамены и вернусь.
Опять еду на Киевский вокзал. Виктор с Игорем провожают меня. Теперь в Калугу есть и дневной поезд. Но сидеть днём пять часов тяжело. И времени жалко. А ночь пролетает незаметно.
В Калуге идёт подготовка к фестивалю города. Ведь двадцать восьмого июля в Москве открывается всемирный фестиваль молодёжи. Для нашей страны это огромное событие.
Я вкалываю по десять часов в день. Я уже привык к заочникам. Учу их читать и переводить. Немного знакомлю с грамматикой и ставлю им зачёт.
Иногда вечером мы идём купаться на Оку. Выше Калуги есть хороший песчаный пляж.
- Здорово Хрущёв разгромил антипартийную группировку, - говорит Романов. - Пытались его старые члены Президиума скинуть, но не получилось. Молотов, Маленков, Каганович и примкнувший к ним Шепилов. Молодец Хрущёв! Не так легко его убрать.
- Ещё не вся песня пропета, - возразил Сидоров. - Сейчас не получилось, может получиться в следующий раз.
- Ты на эту тему помалкивай! - оборвал его Романов. - Схлопочешь срок себе лет на восемь. И не посмотрят на то, что ты член партии и фронтовик. Найдут и для тебя формулировку. И нам заодно достанется как твоим друзьям.
- Учту, - соглашается вдруг Сидоров. - В нашей стране всё может быть. Надо мне быть поосторожнее. Не хочется мне провести остаток жизни на Колыме. Но и молчать тоже трудно. Нельзя нам, братцы, всё время молчать! Надо хоть чуть-чуть сопротивляться, критиковать и высказывать своё мнение. Иначе мы превратимся в бессловесных рабов. Чего так боится наша партия? Под праздники опечатываем пишущие машинки и спортивное оружие. Не верим мы своему народу. А ведь в войну народ доказал верность своей жизнью.
- Ты демагогией не занимайся, - оборвал Сидорова Романов. - Везде должен быть порядок и дисциплина. А если каждый будет болтать, что ему придёт в голову, это будет похоже на раскачивание маятника. Надо верить в своё правительство или бороться против него. А раз веришь, то не ворчи!
Романов достаёт у знакомого лодку, и мы тянем эту лодку в субботу вверх по Оке. Тянем на верёвке. Каждый по очереди. Уходим от Калуги километров на шесть. Калуга еле видна на высоком берегу.
Делаем привал. Вокруг нас бушуют июльские луга, оглушая нас своим ароматом.
Мы забрасываем в Оку длинный перемёт и разводим костёр. Пропускаем по сто грамм, закусываем. Тарасов притаскивает охапку сена. Ложимся спать до рассвета.
- Хорошо-то как, Господи! - говорит восторженно Сидоров. - Не жизнь, а сплошная красота!  Так бы и жил тут до конца своих дней.
Рано утром мы встаём и проверяем наш перемет. Набираем рыбёшки для ухи.
Тарасов занимается ухой, Романов готовит закуски. И пока варится наша первая уха, мы выпиваем по чуть-чуть. Закусываем колбаской, свежим лучком и огурчиками, картошкой, которую мы поджарили на сковородке. Пьём хороший квасок. А потом едим нашу первую уху.
У проплывающих рыбаков мы подкупаем рыбы и варим на обед опять уху. Часто купаемся. Загораем. Сидоров набрал огромный букет полевых цветов.
Под вечер садимся в нашу лодку и плывём по течению к дому. Ока быстро несёт нас вперёд.
- Хорошо в Калуге! - говорит Романов. - Оставайся ты насовсем здесь, Коля! Получишь со временем квартиру. Защитишь диссертацию. А Москва никуда от нас не денется. Она у нас под боком. На машине ехать всего три часа. Со временем и машины купим себе. Оставайся!
Я думаю над словами Романова. Он прав и не прав. Но подумать над его словами стоит.
Быстро пролетает заочная сессия. Перед открытием фестиваля еду в Москву. Утром смотрю по телевизору открытие фестиваля молодежи. Красочное зрелище. Надо будет побродить с Верой по фестивальной Москве. А то она на даче совсем одичала.
На другой день я еду на дачу. Мой Матвей растёт как на дрожжах. Он уже говорит “папа”, “мама”, “дядя”, “ав-ав”.
На другой день едем с Верой в Москву. Заходим в ресторан и отмечаем наш трёхлетний юбилей совместной жизни. Правда, с опозданием. Весь вечер бродим по Москве, заговариваем  с немцами, приехавшими на фестиваль, думаем о нашем будущем.
Несколько дней провожу в Вешняках. Друзей моих нет дома. Они отдыхают на дачах.
Я опять уезжаю на дачу. Всё время вожу с собой учебник английского языка. Осенью я хочу сдать второй иностранный язык. Потом придётся учить общее языкознание. Это объёмный предмет. Учить придётся день и ночь.
Перед отъездом в Калугу мне удается увидеть своих друзей. Мы посидели, поговорили, побродили по Вешнякам.
- Опять надолго уезжаешь, - говорит Нина.
- Осенью приеду сдавать кандидатский экзамен, - успокаиваю я Нину. - Я же живу совсем рядом. Была бы у меня машина, приезжал бы сюда раза два в месяц.
Игорь говорит, что ему дали на работе повышение. Виктор у него теперь в заместителях. И оклад повысили. Но о работе мои друзья не рассказывают. Дали подписку.
Матвея мы решили на время оставить в Москве. Так настояла Нина Фёдоровна. И Вера уступила. Но обещала приезжать в Москву каждый месяц.
Вера часто звонит в Москву. С одной стороны без Матвея нам легче, но Вера не находит себе места.
Двадцатого сентября я отмечаю свой день рождения. Мне исполнилось двадцать восемь лет. Скоро будет тридцать. Потом сорок. Потом пятьдесят. А потом… Лучше не думать об этом.
В гости пришли мои калужские друзья с жёнами. Один был только Михаил Иванович.
- Хозяйка моя не пошла, греха тяжкого, - сказал Михаил Иванович. - Неважно себя чувствует. Мне без неё спокойнее. А если потеряю контроль, вы же меня не бросите?
Вера на этот раз постаралась. Были солёные грибочки, огурчики, квашеная капуста с рынка. В магазинах Калуги продавалась великолепная атлантическая селёдка. Копчёную колбаску она достала в Москве.
Лились тосты один за другим. Потом сделали перерыв. В коридоре говорили о политике. Опять обсуждали сельское хозяйство. Пришли к выводу, что не всё там нормально.
- Пусть мы сейчас живём не так хорошо, - сказал Романов. - Но дети наши будут жить здорово. Ради этого нам надо вкалывать как следует.
- Почему ты так уверен в этом? - спросил Сидоров. - А я вот не уверен. Мало ли что может быть впереди? Всякое может случиться.
- Всё будет у нас нормально, - повторил Романов, - Мы идём правильным курсом.
- Время покажет, - возражает Сидоров. - Только сорок лет существует советская власть. А это не так уж много.
- Советская власть будет существовать века! - отрубил Романов. - Не зли меня, Виктор. Я воевал за эту власть!
- Ты воевал не только за эту власть, но и за своё отечество, - не успокаивается Сидоров. - Не злись на меня, - просит он Романова. - Почему нам не высказать в узком кругу свои точки зрения? Положение в колхозах меня беспокоит больше всего. Если мы за двенадцать лет после войны не можем наладить наши колхозы, значит у нас что-то не так! Чего только не пытается делать Хрущёв, ничего у него не получается.
- Ты меня доводишь до белого каления! - сердится Романов. - Портишь мне праздничное настроение.
- Пошли лучше выпьем! - предлагаю я, и мы возвращаемся в нашу комнату.
38
Полетели осенние дни. Под ноябрьские праздники мы поехали на неделю в Москву. Мне надо было сдать английский язык. Отметить дома сороковую годовщину Октябрьской революции. Потом вернёмся в Калугу и будем трудиться до Нового года.
Едем на такси прямо до Киевского вокзала. Из самой Калуги. И хотя это для нас дороговато, мы всё-таки едем.
В Москве мы видим гирлянды из лампочек. И цифру “сорок”.
А на другой день газеты и радио сообщают о запуске искусственного спутника земли. И это сделала первой наша страна!
Я еду в свой институт. Мне надо сдавать экзамен. Я чувствую себя неуверенно, но надо сдавать. Парень, который учился со мной на одном курсе, уже заведует аспирантурой. Он подмигивает мне, чтобы я не трусил.
Экзамен оказался очень трудным. Все мои силы и эмоции ушли на немецкий язык. А английский язык я осилить не мог, хотя он был и полегче немецкого.
Мне надо было пересказать содержание лингвистического текста на английском языке. Я этот вопрос кое-как осилил. Потом пересказывал статью из английской газеты. Это было чуть полегче.
В результате я получил тройку. Первый раз в жизни у меня была тройка. Но мой знакомый из аспирантуры успокаивал меня. По его словам, главное - это диссертация.
Я позвонил Вере и поехал в Вешняки. Сел с отцом за стол и обмыл эту тройку, которая далась мне с большим трудом.
- Не туда мы идём, - сказал грустно отец о нашей жизни. - Всё шумим и хвалимся. Спутник запустили. Немцев победили. Сорок лет советской власти. А народ живёт плохо. Особых улучшений не видно. Попомни мои слова, сынок. Хорошим всё это не кончится. Нас ещё ждут в стране большие пертурбации. А мне до пенсии осталось ждать несколько месяцев. Приезжай на моё шестидесятилетие. Погуляем. Седьмого придут сыновья. Ты побудь дома. Мать радуется, когда вы все собираетесь вместе.
Я побежал к своим друзьям. У Нины уже все были в сборе. Они знали, что я приеду и забегу к ним, потому что я послал перед отъездом Нине письмо.
- Сорок лет советской власти, - сказал Игорь. - Сколько она ещё просуществует?
- Что за вопрос, Игорь! - возмутилась Нина. - Ты же советский человек! Разве можно ставить такие вопросы? Постеснялся бы говорить такое в эти дни!
- Мы тут свои, - сказал Игорь. - Почему я должен кривить душой? Что думаю, то и говорю. А иначе зачем нам собираться вместе? Живём мы так себе. Особенно простой народ. Мы же ездим с Виктором по стране и многое видим. Больше всего меня убивает двойная мораль. Говорят одно, думают другое, а делают третье.  Как будто народ не видит и не понимает. Мне один старик сказал в Сибири: “Я молодым сражался за революцию, воевал в гражданскую, пошёл добровольцем в отечественную. Но если ещё одна большая война будет, народ не будет уже так воевать. Потому что многому не верит. Особенно после доклада о зверствах Сталина. Тут Хрущёв оказался на высоте. Показал всё его нутро”.
- Пошли на улицу! - предлагает Лена. - Погуляем, подышим свежим воздухом. А может, в Москву съездим? Как раньше.
- Нечего там делать, - ответил Игорь, - Ни к чему нам вся эта иллюминация. Нечему особенно радоваться. Спутник запустили. Для того и существует прогресс, чтобы двигаться всё время вперёд.
Мы идём как и раньше к станции, потом поворачиваем на Советскую улицу и подходим к школе.
Нина открывает ключом школу, и мы заходим внутрь. Я смотрю на стенгазеты, которые развешаны по стенам. И мне вдруг хочется плакать. Почему? Видимо, только здесь я начинаю понимать, что жизнь наша стремительно летит вперёд, и ничто не может остановить её стремительного бега куда-то вперёд, в неизвестность.
Мы заходим в свой класс, смотрим на Рязанское шоссе, на пролетающие машины. Нам грустно. Пролетает наша жизнь. Пролетает. Надо её все время держать за хвост, иначе совсем улетит. Надо торопиться, надо успеть многое сделать.
- А что ты чувствуешь, Нина, когда ведёшь урок в этом классе? - спрашиваю я Нину. - Признавайся, иногда ведь хочется плакать.
- Всё нормально, - отвечает Нина. - Веду урок, вспоминаю, как мы тут занимались. Радуюсь при мысли о том, что каждый день провожу в стенах родной школы. Рассказываю иногда ученикам, как мы тут учились в годы войны. Они слушают.
- Как бы не снесли нашу школу, - говорит вдруг Виктор. - Мегаполис наступает. Понадобится кому-нибудь этот участок. Возьмут и снесут запросто.
- Не говори глупостей! - возмущается Нина. - Школу никогда не тронут. Сейчас строят много новых. Если надо будет, и здесь построят новую. Эта стала уже тесновата.
- Что-то у меня сегодня неважное настроение, - жалуется Игорь. - Стал многое понимать. Молчать очень трудно. Я уже стал критиковать на работе наши недостатки. Мне намекнули, что у меня скверный характер.
- Будешь ещё болтать, заметут тебя, - разозлилась Лена.
- Не могу я все время молчать, - сказал Игорь. - Зачем тогда жить на этом свете? Живём мы последнее время однообразно. Недоволен я нашей жизнью. Спасают меня только командировки. Там встречаешь хороших людей. Решаешь сложные вопросы и забываешься. Ладно! Не буду вам сегодня портить настроения.
На другой день я поехал посмотреть на своего Матвея. Он бросился мне на шею.
- Я жду тебя всё утро, папа! Ты сдал свой экзамен?
- Сдал, сынок! Всё в порядке. Сейчас пойдём с тобой гулять.
Часа два мы бродим с Матвеем по Дубровскому посёлку. На детской площадке мы качаемся с ним на качелях. Катаемся на троллейбусе.
А дома - торжественный обед. Николай Николаевич радостно потирает руки и достаёт из холодильника запотевшую бутылку водки.
- За твой экзамен! - говорит Николай Николаевич. Мы выпиваем водку, а женщины портвейн.
- Ну как у вас жизнь идёт в Калуге? - спрашивает меня Николай Николаевич. - Когда собираетесь возвращаться?
- Года через два, - отвечаю я. - Вера к этому времени подыщет себе работу в Москве, а я сдам все кандидатские экзамены и буду поступать сразу на второй курс аспирантуры. С жильём только плохо. Будем снимать комнату А там что-нибудь придумаем.
- Правильно! - одобряет мой план Николай Николаевич. – Пора вам возвращаться из Калуги. Тут у вас все родные. Мало ли что может случиться?
Я ещё долго играю с Матвеем, а поздно вечером еду в Вешняки. По дороге обдумываю свою кочевую жизнь. Не у одного меня так. Жизнь не у всех сразу складывается. Всё сделаем, чтобы у нас было всё хорошо. Не пропадём мы с Верой на этом свете, Пока мы молоды и здоровы, горы перевернём. Только не унывать!
Седьмого ноября пришли к отцу братья с жёнами. Подъехала и моя Вера. Мы сидим за столом и отмечаем сорокалетие Октябрьской революции. Стол уставлен закусками и бутылками.
- За праздник! - говорит мой отец.
Разговор идёт сразу обо всём. Степан с Иваном расспрашивают меня о моей жизни в Калуге. Потом Степан ругает теперешнюю жизнь.
Марина начинает петь свои любимые песни. А потом пускается в пляс с частушками и прибаутками.
Отец улыбается. Он доволен, что все мы собрались вместе.
Степан начинает скрипеть зубами, вспоминать каких-то своих обидчиков. Потом пристаёт к Ивану. Иван тоже свирепеет.
Зоя уводит Степана за перегородку и укладывает его спать.
Веселье продолжается. Мне вдруг становится ясно, что мне надо возвращаться назад в Москву. Надо готовить плацдарм для возвращения. Хватит мне мотаться. Да и Вера уже замучилась. Надо где-то оседать постоянно. Но как всё сложно в нашей жизни! Многое упирается в жилплощадь. Нет жилья - и всё. Не построишь дом, не снимешь комнату. Всё очень трудно.
Восьмого ноября мы едем в Калугу. Вера мучается. Тут остаётся Матвей. Он плакал, когда Вера уезжала. Вера плачет.
- Успокойся, - говорю я Вере. - Всё наладится. Возьми себя в руки.
В Калуге закрутилась наша обычная жизнь: уроки, походы в кино, встречи с Сидоровым и Тарасовым, а иногда и с Романовым.
Теперь я берусь за самый трудный предмет - общее языкознание. Надо прочесть много книг и статей. Я мужественно начинаю штурмовать этот предмет.
После занятий и краткого обеда ухожу в дом учителя и читаю свои книги. Пишу краткие конспекты. Прочитываю журналы “Вопросы языкознания”, “Иностранные языки в школе”, учёные записки многих институтов. Некоторые книги я выписываю по межбиблиотечному абонементу.
Каждый день работаю часа по четыре. Хочу сдать этот предмет в конце июня следующего года. Время есть. Но работы впереди - уйма!
- Пожалей немного себя! - говорит мне Вера. - Ты работаешь на износ. Так нельзя!
- Другого выхода у меня нет. Если я не сдам этот предмет, тогда надо ставить крест на моей научной карьере. Я должен всё преодолеть.
Сидоров и Тарасов махнули на меня рукой. Я фактически потерян для них. Но Тарасов тоже собирается готовить кандидатский минимум.
А дни летят и летят. Под Новый год Вера съездила в Москву, но тридцать первого декабря она была в Калуге.
С утра я забежал к Михаилу Ивановичу и поздравил его с Новым годом.
- Порадовал ты меня, Коля! - обрадовался Михаил Иванович. - Я думал, что меня забыл, греха тяжкого. Заливай сегодня с утра громко лаял, видимо, тебя почуял, греха тяжкого. Садись, Коля. Сейчас мы с тобой по стопочке пропустим.
Через десять минут на столе стояла квашеная капуста, солёные огурцы, жареная картошка, селёдка. И бутылка водки.
- Я бы сбегал за водкой, - предложил я.
- Ещё чего! - обиделся Михаил Иванович. - Ты мой гость. Видимся теперь редко, греха тяжкого. Не обеднею. Пенсию получаю. По инвалидности. Обувь соседям чиню. На жизнь хватает и на бутылку, греха тяжкого. А войны не будет?
- Пока не будет, а там посмотрим, - успокаиваю я Михаила Ивановича. - Эта война, если она начнётся, погубит всё человечество.
- Это верно. На Калугу хватит одной бомбы.
Мы ещё поиграли во дворе с Заливаем, который помнил меня, и я пошёл домой. Вечером мы идём отмечать Новый год к Романову. Соберётся наша старая компания. Ну что ж? Погуляем, а потом опять за работу.
Мы собрались у Романова.
Проводили старый год, встретили криками Новый пятьдесят восьмой. Смотрели концерт по телевизору. В Калуге построили ретранслятор, и можно было смотреть Москву.
Танцевали, выпивали. Мужчины устроили перерыв и собрались в коридоре. Заговорили о том, что нас ждёт в Новом году.
- Как бы не погорели мы с этими совнархозами, - сказал печально Романов. - Мечется Хрущёв. Хочет сделать как лучше, но не всё у него получается. Заключенных выпустил. Жильё стал строить. Это хорошо. А вот эти совнархозы он задумал зря. Поторопился. Разделил всю страну на экономические регионы. А что это даст? Неизвестно.
- Главное в том, - сказал Сидоров, - что жизнь наша почти не улучшается. Фактически мы топчемся на одном месте. Что я имею после фронта и института? Тысяча пятьдесят рублей. И всё. Через два года мне прибавят сто пятьдесят рублей. И так до конца жизни. А если я не могу написать диссертацию? Как мне жить дальше? Что мне делать? А у меня семья. Воровать я не могу.
- Положение у тебя сложное, - сказал Романов. - Проси дополнительно полставки. Получишь звание старшего преподавателя. Надо тебе выкручиваться, Виктор. На блюдечке тебе никто ничего не принесёт.
- Это верно, - согласился Сидоров. - И подхалтурить негде. Запрещено. И уроков частных в Калуге не найдёшь. Ладно. Что толку ныть? Посмотрим, что дальше будет. Что ещё Хрущёв придумает? Облигации он уже заникитил. Прекратил выплату. А народ вносил свои трудовые. Бог с ним! Не пропадём. Главное, что живы. Пошли выпьем. Что-то я раздухарился.
И опять мы шли домой, как и в прошлом году, по зимней и ночной Калуге. Она в этот момент была прекрасна. Так же смотрели своими окнами на нас одноэтажные  домики. Так же гнулись ветки деревьев от инея и снега. И так же было тихо. А звёзды смотрели молча на нас. Сколько же таких звёзд в галактике? И откуда они вообще появились?
- А всё-таки здорово жить на этом свете! - сказал вдруг Тарасов. - Живём, не голодаем, никаких бомбёжек и мин. Работаем, растим детей. Это и есть наше простое счастье. А мы его как-то не замечаем. Носимся, бегаем, суетимся. А жизнь-то наша проходит, братцы! Значит, надо жить нам на всю катушку! Верно я говорю?
- Верно, - поддакнул я. - Я часто тоже так думаю.
Сидоров молчал. Видимо, он всё-таки был не согласен с Тарасовым. Он хотел, чтобы на этом свете было больше справедливости, больше доброты, больше людского братства. Но не было этого. Каждый тянул одеяло на себя. Утешение Сидоров видел только в нашей дружбе. Я его часто веселил шутками и анекдотами. И в эти минуты я понимал, что я нежно люблю Сидорова. И я дал себе слово быть более внимательным к нему. Только вот общее языкознание высасывает из меня все соки. Но ничего. Если я его сдам в конце июня, я буду самый счастливый человек на свете.
После Нового года, когда закончился семестр, Вера уехала в Москву. Я не удерживал её. Потому что мне надо было грызть общее языкознание. Чтобы дисциплинировать себя, я писал каждый день на листке, сколько часов я занимался.
Несколько раз ко мне заглядывали мои друзья, но я гнал их из комнаты или прятался в доме учителя. А там не поболтаешь.
- Ты как клещ вцепился в своё языкознание, - сказал мне Сидоров. И было не совсем понятно: он меня порицал или хвалил?
Но я продолжал упорно заниматься. Иногда консультировался с преподавателями с кафедры русского языка. Они мне кое-что подсказывали. Я продолжал трудиться.
Вернулась Вера из Москвы. А я всё учил и учил.
- Сколько можно истязать себя? - спросила меня Вера. - Похудел и побледнел. Тебе надо сделать передышку.
- Поедем к отцу на юбилей, тогда и передохнём. Мне надо учить и обязательно сдать. Если я провалюсь на этом экзамене, то я уже не встану. Потеряю уверенность в себе. Ты уж извини меня. Я обязательно должен сдать. Аспирантам в Москве легче. Они не работают, им читают лекции и дают консультации. А я должен делать всё один. Запустил общественную работу. Как бы мне не попало? Под горячую руку и выговор могут объявить.
39
Второго марта мы с Верой в Москве. Вечером отец отмечает свой юбилей. Ему исполняется шестьдесят лет.
Народу собралось много. Вся наша семья и сотрудники отца с работы.
Отцу надарили много подарков. Я подарил отцу красивый подстаканник.
- Зачем тратился? - спрашивает меня отец. - Сам еле концы с концами сводишь.
Первым ушёл начальник гаража Шапиро. Ему уже под семьдесят. Он тоже уходит на пенсию.
Женщины ушли на кухню поговорить о своих делах. А мужчины потягивают водочку.
- Какая у тебя будет пенсия? - спрашивает отца Степан.
- Шестьдесят четыре рубля. Не пропаду. Три сына да дочь. Как-нибудь прокормите отца с матерью. Здоровье стало пошаливать. Эмфизема проклятая привязалась. С утра не могу никак откашляться. Врач  говорит, что это от тяжёлой работы.
- Чем будешь заниматься? - спрашиваю я отца.
- Телевизор смотреть, редиску выращивать и на рынке продавать, если нужда появится. Книги буду читать потихоньку. С внуками заниматься. Устал я сильно. Наломался за свою жизнь. Главную жизнь я уже прожил, а то, что идёт после шестидесяти лет - это подарок судьбы. Боюсь, что доконает меня эта эмфизема. Только и глотаю то теофедрин. то антастман. Помогает прокашляться. Но одышка сильная.
- Ты поменьше вкалывай на огороде, - советую я отцу.
- Всё равно помирать, сынок. Днём больше, днём меньше. Какая теперь разница?
На другой день я встречаюсь с друзьями.
- Наконец-то! - говорит радостно Игорь. – Когда совсем вернёшься?
- Недолго осталось, - успокаиваю я друзей. - Но теперь у меня хорошие друзья и в Калуге. Теперь у меня два дома.
На другой день я уехал в Калугу, Вера осталась ещё на пару дней.
Пятнадцатого марта мы отметили день рождения Веры, хотя она не любила такие праздники.
- Господи! - сказала Вера. - Мне уже двадцать шесть лет! Как время летит. Матвею скоро будет два года.
Мы отмечали с Верой только вдвоём. Так захотела Вера.
- Надо возвращаться домой, - сказала мне Вера. - Матвей сильно плачет, когда я уезжаю. Здесь с ним тоже трудно. Тогда надо бросать работу. Куда ни кинь, всюду клин.
Ночью в очередной раз я увидел во сне брата Фёдора. Он входит в комнату, улыбается и молчит. Я обнимаю его и спрашиваю:
“Где же ты так долго пропадал? Я верил, что ты вернёшься! Я все время ждал тебя!” А брат мой молчит, странно как-то улыбается и вдруг уходит. Куда уходит? Почему уходит?
Я просыпаюсь. Глаза мои полны слёз. Я долго лежу в постели и думаю, как мне разыскивать следы Фёдора. Надо писать письмо в министерство обороны или прямо в архив. И ждать ответа. А там уже будет видно, что делать дальше. А может, мой Фёдор попал в плен, женился на немке и живёт себе в Германии? Не такой мой брат. Он бы дал о себе знать. Он слишком любил всех нас.
И опять летят дни. Быстро пролетает апрель. Вера уезжает на день рождения Матвея, а я продолжаю учить своё общее языкознание. Я должен сдать этот предмет. Не дурак же я в конце концов! И я его обязательно сдам! Только не надо паниковать и думать о плохом, всё будет у меня хорошо.
На первое мая Сидоров и Тарасов затаскивают меня к Романову. Там мы празднуем праздник и день рождения моего Матвея. Тут уже не до общего языкознания.
Вечером мы гуляем по праздничной Калуге. Погода стоит великолепная. Первая зелень все окрасила в нежно-зеленый цвет. Пахнет молодым тополем. Хорошо.
- На день Победы придём к тебе! - говорит мне Тарасов.
Девятого мая ко мне вечером приходят Сидоров, Тарасов и Романов. Они ставят на стол две бутылки водки.
- Выпьем за тех, кто не вернулся с фронта! - произносит первый тост Романов.
- Забывают день Победы! - сказал печально Сидоров. - Кто это придумал сделать этот день рабочим? Я бы эту суку удавил сразу.
- Благодари товарища Сталина! - усмехнулся Тарасов. - Это всё его экономия.
- Если останешься в Калуге, я помогу выбить тебе квартиру, - сказал вдруг Романов, обращаясь ко мне. - Никуда твоя Москва не денется.
- Не стоит, - ответил я. - Мы уже решили с Верой.
- А где Михаил Иванович? - спросил Романов. - Надо было бы его позвать. Можно я пошлю за ним какого-нибудь студента?
- Посылай.
- Привет честной компании, греха тяжкого! - поздоровался Михаил Иванович. - Спасибо, что не забыли меня. А я сидел дома и скучал. Пить одному нехорошо. Но бутылку я прихватил на всякий случай.
- Правильно сделал! - похвалил его Романов. - Бутылка мужикам никогда не помешает. Поехали дальше, братцы! Чтобы не было никогда никаких войн!
Я подумал опять о Вешняках. Сидят теперь мои друзья у Нины и вспоминают меня. Скоро мы будем вместе. Наверное, через год. В крайнем случае через два.
А мои фронтовики заговорили о войне. О том, как бывало в окопах холодно зимой.
- За Киевом я охранял склад со спиртом, - рассказывал Романов. - Ко мне подъезжает танковая бригада. Командир бригады говорит мне, что разнесёт из пушек весь мой склад, если я не выдам ему спирта. Пришлось выдать. Не погибать же от своих! Разные бывали случаи. Об этом можно рассказывать сутками.
И опять побежали дни. С утра занятия в институте, а потом подготовка к экзамену.
В конце мая Романов попросил меня, Тарасова и Сидорова помочь нашей строительной бригаде, которая строила дом во дворе нашего института.
- Если съездите за досками, - сказал нам Романов, - то тогда я не буду посылать вас в колхоз.
Мы едем на грузовике за досками в самую глубь Калужской области. Доезжаем до Детчино, а потом сворачиваем вправо и забираемся в самую глухомань. Грузим доверху наш грузовик и трогаемся в обратный путь. Но наш грузовик вдруг останавливается, водитель долго копается в моторе и говорит, что дело дрянь. Нужно кому-то добираться до института и просить помощи.
Сидоров и Тарасов отряжают меня. Они дают мне деньги, чтобы я поскорее добрался на попутных машинах. Время уже около двух часов.
Я дохожу до большой дороги. Вокруг глушь. Ни одного человека. Вижу деревеньку. Она пуста. Стоит дома три. Остальные заколочены. Так мне придётся идти до самого Детчино. А это около двадцати километров.
Около одного дома сидит старушка в валенках.
- Бабушка, ходят ли тут машины? - спрашиваю я.
- Редко, милок. Очень редко.
Иду дальше. Мне бы добраться до большой деревни. А там уже будет полегче. На душе скребут кошки. Если идти пешком, то до Детчино я доберусь только поздно вечером.
И тут я вижу на обочине дороги грузовую машину.
- Товарищи! - умоляю я. - Подбросьте хотя бы до Детчино. У нас машина около Муратово сломалась. Мне надо прислать из Калуги помощь. Я заплачу.
- Залезай в кузов! - говорит милостиво шофер. Я вскакиваю в кузов. Там стоит, опершись о кабину, мужчина лет сорока.
Я разговорился с ним.
Выяснилось, что во время войны он попал в плен. И решил бежать из Германии. Бежали втроём. У них была карта. Шли ночами. Днём прятались в зарослях.
- Дошли? - спрашиваю я.
- Дошли до Польши, а там примкнули к польским партизанам. И там дождались прихода нашей армии.
- Повезло вам, - говорю я.
- Конечно, повезло. Лейтенант у нас был толковый. Хорошо ориентировался и знал немецкий язык.
- А чем питались? - не отстаю я.
- Воровали ночами. В полях ели горох, морковь, репу. Выжили благодаря молодости и энтузиазму. А были бы постарше, давно бы окочурились.
- А как сейчас живете? - не отстаю я.
- Как все. Не голодаю. На праздники покупаю бутылку. Лучше чем в плену. Жить можно. Только работать надо. Когда есть руки, с голоду не помрёшь.
- А после войны не приставали?
- Вызывали пару раз в милицию. Но особо не трогали. Я простой рабочий. Что с меня взять? Никому я не нужен. И вся моя биография подтверждается документами.
А вот и Детчино. Мне хочется поговорить ещё с моим попутчиком. Но мне надо поскорее добраться до Калуги.
- Заходите ко мне, - говорит мой попутчик. - Я тут рядом со станцией. Дом мой прямо на углу. Спросите Ивана Фомичёва. Меня тут каждый знает.
В Детчино я сразу нахожу попутную машину. Тут проходит большая дорога на Калугу. Через час я уже дома. Нахожу проректора по хозяйственной части и прошу выручить моих друзей. Романов пока на месте. Он тоже подключается. Я иду домой. Сегодня я не занимался языкознанием. А мне ведь скоро сдавать.
Наступает июнь. Вера уезжает в Москву к Матвею. Я пока учу целые дни. Хорошо, что занятия закончились. Можно учить и учить.
Я даже не замечаю, что начался чемпионат мира по футболу. Не до него.
За десять дней до экзамена я еду в Москву. Надо походить на консультации. Надо посидеть в кабинете филологии. Там много нужной литературы.
В первый день я заезжаю на дачу, играю с Матвеем, и в тот же вечер уезжаю. Надо мне свалить этот экзамен.
В кабинете филологии сидят такие же бедолаги вроде меня. Все грызут эту науку самостоятельно. И всем трудно. Двадцать седьмого июня я иду сдавать экзамен.
- Молись за меня, мама! - говорю я в шутку матери.
В электричке я ещё читаю некоторые статьи. А потом всё бросаю. Хватит! Надо взять себя в руки.
В девять утра мы стояли около аудитории, где должен проходить экзамен. Пришла лаборантка, разложила билеты на столе и предложила взять каждому экзаменационный билет.
Я подошёл и вытянул билет. Книга Потебни “Мысль и язык”. Я в ужасе бросил билет и сразу схватил второй.
Глядя на меня, и другие мужики тоже побросали свои билеты и выбрали во второй раз.
Лаборантка растерялась и только кричала:
- Я пожалуюсь профессору!
Но мы уже сидели за столами и готовились к ответу. Второй билет у меня был полегче. Грамматический строй языка. И вопрос по истории языкознания.
Пришли экзаменаторы. Мы замерли. А вдруг лаборантка нажалуется на нас? Но она молчит. Добрая душа - не выдала нас.
В комиссии сидит мой однокашник как представитель аспирантуры. Он остался в аспирантуре, а я уехал в Калугу. Он скоро защищает диссертацию, а я только сдаю третий экзамен. Разные судьбы.
В общем, я успокоился. На эти вопросы я как-нибудь отвечу. Отвечаю уверенно. Отвечаю и на дополнительные вопросы. Всё. Я свободен.
Я вылетаю в коридор. Неужели сдал? Господи! Неужели сдал? Оценки объявляют, когда ответят все. Я терпеливо жду. Даже в туалет не иду. Нас вызывают в аудиторию. Мы робко входим и заслушиваем свои оценки.
У меня четвёрка! Ура! Это победа! Я добился поставленной цели! Я дико счастлив! Я готов обнять весь мир! Куда мне ехать сначала? На дачу? Или в Вешняки?
Я еду на дачу. Надо сообщить Вере. Она сидит теперь там как на иголках.
- Сдал! - говорю я, улыбаясь Вере.
- Папа! Ты сдал экзамен? - спрашивает меня маленький Матвей.
- Сдал, сынок! Всё в порядке.
После обеда я еду в Вешняки. Надо порадовать родителей. Они ведь ничего не знают. И Вера едет со мной, оставляя Матвея с Ниной Фёдоровной.
Дома меня ждут не дождутся. Я ставлю на стол бутылку водки, которую купил по дороге.
- Надо обмыть сдачу! - говорю я отцу.
- А я утром в церковь ходила и свечку поставила, - говорит мне мать.
Мы с удовольствием выпиваем по стопке с отцом. Женщины только пригубливают. Мы закусываем салатом из отцовской редиски. Как вкусно!  Радость моя беспредельна. До чего же хорошо жить на этом свете! До чего же хорошо!
Из моих друзей в посёлке только одна Нина. Она должна закончить учебный год. Шесть лет Нина работает в школе.
Мы гуляем втроём по Вешнякам. Пока стоит наш посёлок. Пока его никто не трогает. Но ходят слухи, что скоро будут ломать наши дома.
Виктор с Игорем в командировке. Лена на даче. Нина тоже скоро уедет на свой участок, под Бронницы.
Мы расстаёмся. Завтра суббота. Потом воскресенье. Вечером я должен ехать в Калугу. Заочная сессия опять ждёт меня.
- Как надоели эти поездки! - жалуется мне Вера. - Надо нам искать постоянное место.
- Скоро найдём, - успокаиваю я Веру. - Потерпи немного.
На другое утро мы возвращаемся на дачу. Я гуляю с Матвеем по лесу. Он мне всё время рассказывает книжки, которые ему читают мама и бабушка. Я слушаю его и думаю о своём. Теперь мне предстоит сдать зачёт по сравнительной грамматике германских языков. А потом будет последний экзамен – “Немецкий язык”. Имеется в виду вся теория современного немецкого языка. Как-нибудь осилю.
В обед мы пьём с Николаем Николаевичем водочку. Он много шутит. Я доволен жизнью. Пока всё идёт нормально. А там будет видно. Главное - не унывать.
В воскресенье я покидаю дачу. Вера провожает меня с Матвеем до станции.
- Через месяц увидимся, - говорю я Вере. - Не грусти.
Вечером я сижу с отцом в его беседке. Мы распиваем в последний раз нашу бутылку. Отец мой дышит тяжеловато. И это меня беспокоит.
- Я ещё поскриплю пару лет, - успокаивает меня отец. - Не гляди, что я так тяжело дышу. Выпью, сразу полегче. Кончай ты мотаться в эту Калугу. Пора тебе возвращаться.
- Дело идёт к тому. Главный экзамен сдал. Теперь будет немного полегче.
Я еду на родной Киевский вокзал. Сколько же времени мне ещё мотаться? За год я не осилю трудные предметы. Их целых два. Не получится. Да и Вера пока себе работу не нашла. Не стоит горевать. Всё у меня будет хорошо.
40
В Калуге в тот же вечер ко мне приходят мои калужские друзья. Они ставят на стол бутылки, выкладывают закуску.
- За нашего победителя! - говорит Романов. - Сегодня я включаю тебя в списки на получение квартиры от горисполкома. Подумай о Калуге. Где ты найдёшь такую речку, такой бор и такие луга? Нигде!
- Всё это верно. Но я вырос в Москве, а вернее в Вешняках. К тому месту я прирос всем сердцем. Там мои родители и родители Веры. Наверное, я уеду от вас, друзья. Вы уж не поминайте меня лихом.
- Дело хозяйское, - сказал грустно Романов. - В следующую субботу поедем опять вверх по Оке. Лодку мне дают. А тянуть за верёвку будем все вместе. За два часа уйдём далеко.
Разговор заходит о политике. Сидоров как всегда критикует нашу жизнь.
- Мы первопроходцы! - гремит возбуждённый Романов. - Мы прокладываем путь для счастливой и справедливой жизни всему человечеству! На нас смотрит весь мир! Разве мы не имеем право на ошибки? Не ошибается тот, кто ничего не делает!
- А стоило ли идти этим путем? - спрашивает Романова Сидоров. - Понимают ли там наверху, чем этот эксперимент может закончиться?
-Что ты имеешь в виду? - спрашивает Романов.
- Боюсь, что мы идём к катастрофе. Разве за рубежом люди живут хуже нас? Что-то я таких людей там не видел. Я имею в виду Австрию. А мы всё топчемся на одном месте. Всё принимаем новые планы. В чём же дело?
- На вооружение уходит много денег, - сказал Романов. – Нас окружают со всех сторон американские военные базы. А если они попытаются нанести по нам ракетный удар? Мы должны ответить тем же. Мы извлекли уроки из поражений сорок первого года.
- Пора уже разоружаться, - возражал Сидоров. - При желании можно и с американцами договориться. А так мы скоро без штанов останемся.
- С тобой трудно спорить, - говорит со вздохом Романов. - Давай ещё выпьем. Устал я за этот год. А тут ещё заочники. Не знаю, как дотяну.
В следующую субботу мы тянем нашу лодку вверх по Оке. Михаил Иванович тоже с нами. Его Заливай носится вдоль берега и подбадривает нас своим лаем.
- Хорошо-то как, греха тяжкого! - говорит восторженно Михаил Иванович, глядя то на Оку, то на роскошные летние луга. - Сначала наладим перемёты, а потом и перекусим.
Заброшены наши перемёты. На крючках и черви и живцы. Мы садимся у костра и с восторгом смотрим на клеёнку, на которой Михаил Иванович приготовил закуску.
- Ну, давайте по первой! - приглашает Михаил Иванович. - Я тут недалеко копну сена приметил. К ночи притащим всё сюда. Чтобы спалось нам как в царских палатах. Ну как пошла водочка, греха тяжкого?
- Пошла хорошо, - говорит Романов. - Давай сразу по второй и спать. Утром рано вставать.
Я лежу на сене, смотрю на звёздное небо и думаю о своей жизни. Сколько ещё впереди разных препятствий? Сколько волнений? На то она и жизнь, чтобы преодолевать все заслоны. Иначе и жить не стоит на этом свете.
Утром Михаил Иванович и Тарасов снимают первый улов и закладывают уху.
Мы выпиваем по стопочке и разбредаемся по округе. Я собираю букет из луговых цветов. Он долго будет стоять в комнате и напоминать мне об этих роскошных лугах. Ромашки, незабудки, купальницы.
День проходит быстро. Мы плывём по течению вниз по Оке. Течение здесь сильное. И мы почти не гребём.
- Красив наш город! - восторгается Романов. - Недаром Гоголь сравнивал наш город со Стамбулом. И письма он писал из Италии калужской губернаторше. И хотя я сам из Брянской области, мне здесь очень нравится.
Мой заочник Степанов успешно сдаёт государственные экзамены. Я в составе комиссии, и пробиваю Степанову пятёрку. Заслужил он эту оценку своим упорным трудом и несгибаемой волей.
Вечером Степанов вместе с другом, который учился с моим Фёдором в одном училище, робко стучатся ко мне в дверь.
- Мы хотим с Вами выпить по маленькой, - говорит Степанов. - Всё-таки такое событие. Надо обмыть экзамен.
Я смотрю на Степанова. Сколько ему пришлось пережить, а он жив и не падает духом. Живёт себе в Козельске и радуется каждому дню своей жизни. Иногда только жалуется, что деньжонок маловато. А у кого их много?
- За Вас, Николай Матвеевич! - говорит Степанов. - Вы всё время нас подбадривали и здорово нам помогали. Вы - настоящий педагог!
- Ну, ты загнул! - говорю я, смеясь, Степанову.
Мои студенты-заочники счастливы. И я их прекрасно понимаю. Пять лет напряжённой учёбы. Пять лет проверки своего характера. И вот цель достигнута.
- Приезжайте в Козельск! - приглашает меня Степанов. - Половим рыбку у нашего лесника. Побродим по округе.
- Некогда, - отговариваюсь я.
Я уже стал листать учебник по сравнительной грамматике германских языков. Он мне показался очень трудным. Надо консультироваться в Москве. Сдавать этот зачёт придётся в институте языкознания известному профессору.
Закончилась заочная сессия, и двадцать пятого июля я отбываю в Москву. Надо чуть-чуть отдохнуть. Совсем я запарился в этом году.
В Москве я мотаюсь на дачу, потом в Вешняки, иногда на стадион, чтобы посмотреть “Торпедо”. В июне я спокойно воспринял наше поражение на первенстве мира от шведов. Чемпионами мира стали бразильцы.
Часто сижу с отцом в его беседке. Вдоль Рязанского шоссе растут новые дома. Отец боится, что скоро уничтожат и наш огород. Тогда ему придётся сидеть дома и смотреть телевизор.
- Не скучаешь тут? - спрашиваю я отца.
- Из гаража народ часто прибегает сюда. То выпить, то подстрелить взаймы. Пойду поработаю два месяца. Пенсионеру можно только два месяца в году работать. Немного деньжонок подзаработаю. Здоровье моё стало пошаливать. Сижу на лекарствах да на водочке. Пока хожу, а там будет видно.
В двадцатых числах августа собрались мои вешняковские друзья. Мы опять сидим у Нины.
- Пролетает наша жизнь, - говорит Игорь. - Видеться вместе стали редко. Коля в Калуге, мы в командировках. А может, это и лучше? Больше впечатлений. По работе у нас с Виктором дела идут прилично. Зарплату нам повышают и потихоньку продвигают. Только ничего не можем рассказать о нашей работе. Так что придётся вам обо всём рассказывать.
Мы выходим на улицу. Идём к станции. Потом идём по Советской улице мимо нашей школы, переходим Рязанское шоссе и идём в Кузьминки.
Слева, где раньше тянулся глубокий противотанковый ров, выросло большое кладбище.
- Когда это кладбище тут появилось? - спросил я.
- Года два назад, - ответила Нина.
А вот и Кузьминский парк. Давно я здесь не был. Мы гуляем по берегу пруда. Я вспоминаю, как я тут гулял когда-то с Ларисой. Где она? И что с ней? Где мой Сокол? Где Валя? Все куда-то испарились. А жизнь идёт и идёт дальше, и все перемалывает на своём пути.
Потом иду к могиле Веры Ивановны. Могила еле видна. Холмик почти сравнялся с землёй.
Назад мы возвращаемся на сорок шестом автобусе, который идёт прямо до Павелецкого вокзала.
- Когда теперь приедешь в Москву? - спрашивает меня Игорь.
- Наверное, на ноябрьские праздники. Всё свободное время уходит на подготовку к экзаменам. Скоро вернусь совсем. Может быть, даже в будущем году.
Я опять уезжаю в Калугу. Мы сидим с отцом дома. Мать крутится вокруг нас и всё подкладывает мне котлеты, которые я очень люблю.
- Ты там не голодаешь? - спрашивает меня мать.
- Не голодаю. На еду денег хватает. А вот на одежду приходится брать взаймы.
- Может, тебе подкинуть? - спрашивает меня отец.
- Пока не надо. А вот когда стану аспирантом, тогда буду часто просить.
- И когда ты только закончишь учиться? - спрашивает меня мать.
- Буду учиться всю жизнь! - говорю я матери. - Такая у меня работа.
- Тебе виднее, - говорит отец.
Я еду на вокзал. Там встречаюсь с Верой. Мы садимся в наш вагон и сразу засыпаем.
Утром мы бежим к нашему автобусу. Мы на улице Каракозова. Подымаемся на третий этаж. Открываем нашу комнату. На стене висит репродуктор и передаёт последние новости. Забыл я перед отъездом выключить радио.
Начинается калужская жизнь. Я преподаю на пятом курсе, который в колхоз не посылают. Вера вскоре уезжает в Москву, потому что у неё пока занятий нет.
К двадцатому сентября она приезжает. Мы решили отметить мой день рождения вдвоём. Но к нам вваливаются трое моих друзей. А немного погодя и Михаил Иванович.
Все они приносят с собой закуску и выпивку.
- Хотели зажать день рождения! - кричит Романов. - Не получится. Мы тебя в покое не оставим.
- За нашего новорожденного, - гремит Романов. - И чтобы он поскорее защитил диссертацию!
- А войны не будет? - спрашивает опять Михаил Иванович. - Очень я боюсь атомной войны. На Калугу одной бомбы хватит.
- А кто его знает, - рассуждает Романов. - Мы не знаем, о чём там думают в наших верхах. Всё может быть в наше время. Но думаю, что ума хватит и у нас и у американцев. Война - это гибель всего человечества. Думаю, что до этого не дойдёт. А пугать друг друга будем. И деньги огромные будем всаживать в эти ракеты. Вот почему мы так бедно живём. Я надеюсь на человеческий разум. Не должно быть войны!
- Вот за это надо выпить, греха тяжкого! - говорит Михаил Иванович. - Надо бы нам в лес сходить. Я бы прихватил своего Заливая. Посидели бы у костра, водочки бы попили. Как, ребята?
- Надо подумать, - говорит Романов. - Можно и в лес махнуть. Нужен транспорт.
- Транспорт достанем, - говорит Тарасов. - Попросим у проректора по хозчасти грузовик, они нас моментально забросит километров за двадцать.
- Разговоры пойдут, - морщится Романов. - Это же Калуга. Ты тут чихнул, а все вокруг слышат. Пойдёшь в магазин - знакомые, пойдёшь на базар - знакомые, пойдёшь в кино - опять знакомые. Негде спрятаться в нашей Калуге. Это меня иногда сильно злит. Маленький город. Все друг друга знают.
Я перевариваю свой день рождения. Мне уже двадцать девять. Господи! Через год стукнет тридцать! Жизнь-то моя пролетает! А я ещё ничего особенного не совершил. И даже не защитил диссертацию. Но и подлостей я тоже не делал. Старался помогать другим людям. Чем только мог. А там будет видно. Пока я борюсь за своё место на земле, за свой кусочек счастья.
Дни бегут дальше. Каждый день после работы я зубрю сравнительную грамматику, разбираю тексты на готском языке. Тяжело. Но дело пошло под уклон. Как же я буду счастлив, когда сдам весь кандидатский минимум, буду заниматься только своей темой, своей диссертацией! Наберу тысячи языковых примеров, прочитаю по своей теме много-много нужных книг и статей, и напишу толковую диссертацию, которую будут использовать при чтении лекций и проведении семинаров.
Буду сидеть в Ленинской библиотеке каждый день и быстро сделаю диссертацию. Попутно будем решать с Верой квартирный вопрос. Только не унывать. Всё у нас будет хорошо.
На ноябрьские праздники мы едем с Верой в Москву. В первый же вечер я бегу к своим друзьям. Опять мы вместе.
- Я на работе стал часто критически выступать, - говорит Игорь. - Начальство стало на меня коситься. Но придраться пока не к чему. Они думают, что я хочу этими выступлениями сделать себе карьеру, и считают меня наивным дураком. А мой прямой начальник посоветовал мне вести себя потише. А мне наплевать. Наверное, мы с Виктором поторопились с нашим вступлением в партию. Но беспартийному на нашей работе ходу не дают. Пришлось вступать.
В этот вечер мы долго бродим по Вешнякам. Я жадно присматриваюсь к изменениям. Ломают потихоньку старые дома. Вокруг появилось много пятиэтажных домов.
- Наступает на Вешняки Москва, - сказала Нина. - Начали строить кольцевую автомагистраль. Это и будет граница большой Москвы. Мы тогда станем настоящими москвичами.
- Жалко Вешняки, - сказала Лена. - Задушат наши маленькие и уютные дачи эти новые дома. И никто не будет знать, как выглядело это чудное место раньше.
Седьмого ноября приходят в гости мои братья с жёнами и детьми. Шум стоит страшный. Родители мои довольны - все чада под их крылом.
Марина поёт задорные песни, а мы подтягиваем, и не забываем при этом выпить. Время летит быстро.
Степан быстро опьянел и стал ко всем приставать. Зоя повезла его домой.
Я поехал к Вере. Надо поздравить с праздником её родителей, поиграть с Матвеем.
Мы пьём с Николаем Николаевичем водку, говорим о Хрущёве. И приходим к выводу, что все идёт пока не так уж плохо.
Я еду в Вешняки. Как и в былые годы, Вера идёт меня провожать до Абельмановской заставы.
- Сил моих нет больше мотаться между двумя домами, - жалуется мне Вера.
- Потерпи ещё немного. Скоро вернёмся сюда насовсем.
Девятого ноября мы уже в Калуге. Окунаемся в наши заботы. А дни бегут и бегут.
И вот уже на носу Новый год. Наступает пятьдесят девятый год. Мы собираемся у Романова.
Много пили, пели, танцевали, дурачились. Потом пешком шли к дому.
- Хорошо встретили Новый год! - сказал Сидоров. - Значит, год будет хороший.
Я думаю о будущем годе. Сдам ли я свой зачёт? Вернусь ли в Москву? И что будет нового в моей жизни? Только не унывать. Всё время сохранять оптимизм. Всё перемелется. Главное - мне надо работать и работать. Отдыхать будем на том свете.
41
В январе, когда закончились занятия у студентов, Вера уехала в Москву. А я всё время учил. Много было непонятного. Надо ехать на консультацию в Москву. Иначе я этот зачёт не сдам.
Я отпросился у Романова и тоже поехал в Москву. Посидел в кабинете филологии, потом сходил на консультацию к профессору, которому мне надо сдавать зачёт. Кое-что прояснилось. И я повеселел. Но всё равно было страшновато.
Зашел в аспирантуру и там вдруг узнал, что мне надо ещё сдать зачёт по истории немецкого языка. Предмет не такой трудный, но на всё нужно время. Я стал прикидывать. В марте я буду сдавать сравнительную грамматику германских языков. Историю немецкого языка попытаюсь сдать в конце июня. А всю теорию немецкого языка где-то после Нового года. Раньше я просто не успею.
Сначала я заехал к Вере. Погулял с сыном, посидел за сто¬лом с Николаем Николаевичем, выпил немного. И поехал домой. Посидел дома с отцом. А потом забежал к друзьям.
Нина накрыла стол, и мы обсудили современную обстановку.
- Куда-то плывём вперёд, - сказал Игорь. - А что там нас ждёт впереди, никому неизвестно.
Мы опять побродили по нашим Вешнякам, зашли в нашу школу, посидели в классе.
- Пролетает наша жизнь, - сказал, сидя в классе, Игорь. - Теперь и не верится, что мы когда-то тут сидели школьниками. Великая вещь - время. И нет ему ни начала, ни конца. Всё куда-то течёт и течёт. И будет это время продолжаться после нас. Как-то непонятно всё это.
Мы зашли опять к Нине, посидели, выпили, и я простился с друзьями до следующего приезда.
Назад в Калугу я возвращался один. Вера пока оставалась в Москве.
Приехав в Калугу, я продолжал учить свой предмет.
Приехала Вера. Жизнь пошла веселее. Я учил каждый день дома или в городском читальном зале. Тут вряд ли кто меня найдёт.
Пятнадцатого марта мы с Верой закрылись дома и тихо отметили её день рождения.
В конце марта я поехал сдавать свой зачёт. Я взял с собой спортивный чемодан, в который напихал шпаргалок. Потому что в голове от страха образовалась пустота.
Сдавал только я один. Мой профессор посадил меня на кафедре, дал вопросы и ушёл куда-то. Лаборантка щебетала по телефону. А я незаметно приоткрывал мой чемодан и кое-что уточнял.
Вернулся профессор и стал меня гонять. Перевод с готского я ответил хорошо. А на грамматике германских языков я поплыл.
- Что мне с Вами делать? - спросил меня профессор. - Грам¬матику Вы усвоили слабо.
- Я буду писать диссертацию по современному немецкому языку.
- Почему так слабо подготовились?
- Очень трудно в Калуге подготовиться самостоятельно, а спросить не у кого.
- Ну ладно! - решил профессор. - Поставлю Вам зачёт, а Вы обещайте мне написать хорошую диссертацию!
- Обещаю! - ответил я.
Я вышел в коридор и долго не мог придти в себя. Надо было мне сразу поступать в аспирантуру. Тогда бы я не испытывал таких трудностей. Если бы да кабы, то во рту росли грибы. Теперь говорить об этом поздно.
Ещё одна победа одержана. Но далась она мне нелегко. Теперь надо браться за историю немецкого языка. Это уже намного проще. Есть много хороших учебников. Надо выучить спряжение и склонение всех периодов немецкого языка. А тексты я хорошо читал, ещё будучи студентом. Теперь заехать к сыну, на Дубровскую улицу.
Два часа я поиграл с Матвеем. Поговорил с Николаем Николаевичем. А потом заехал домой, выпил по рюмочке с отцом, забежал к друзьям и сразу же поехал в Калугу. Там меня ждали мои студенты. Меня отпустили только на два дня.
В Калуге дни летели как вихрь. В конце апреля Вера поехала в Москву на день рождения Матвея.
Первого мая я сходил на демонстрацию. А потом мы все посидели у Романова. Выпили за здоровье Матвея. Ему сегодня исполнилось три года.
В день Победы девятого мая мы собрались в очередной раз у Романова. И опять мы послали студента за Михаилом Ивановичем.
- Выпьем за нашу Победу и помянем всех погибших и пропавших без вести! - сказал Романов. - Мы не должны забывать этот праздник! Я уверен, что придёт время, и этот день станет нерабочим!
- Четырнадцать лет пролетело! - сказал со вздохом Сидоров. - Пока живы и здоровы. Я рад, что судьба меня свела с вами, братцы. Иначе бы я не выдержал в этой Калуге. Спасибо вам за всё!
- Всё будет у нас хорошо! - сказал уверенно Романов. - Только не надо унывать. Вот только наш Николай собирается нас покидать. А жаль, Николай! Мы бы тут ещё вместе рыбку половили. За грибами поездили. Ладно! Давайте ещё по одной.
- Надо сходить на проводку, греха тяжкого! - сказал Михаил Иванович. - Заливай скулит каждый день. И рыбку можно половить на том же месте.
А дни бежали дальше. Я учил историю языка. Этот предмет был всё-таки полегче. Тут я себя чувствовал намного увереннее.
В конце мая Вера пришла с работы печальная.
- Меня сократили! - сказала мне Вера. - Сказали, что из министерства пришло штатное расписание. Нам сильно урезали ставки. Вот я и попала под сокращение!
- Может, поискать работу в школе? - спросил я Веру.
- Поеду в Москву! - решила Вера, - Нечего мне здесь больше делать. А ты как?
- Мне ещё надо сдать зачёт и экзамен. В аспирантуру я смогу поступать только в следующем году. Год здесь покантуюсь. Ты будешь ко мне приезжать. Поезжай, Вера. Сам Бог решает за нас наши проблемы. Найдёшь себе работу в Москве. По правде говоря, я не ожидал, что тебя сократят. Ректор подтолкнул нас к отъезду. Не пропадём. Сходи в Москве к нашему декану. Может, она поможет.
- Найду что-нибудь. Разыщу своих однокашниц. Свет не без добрых людей. А ты как тут будешь жить один? Выстоишь?
- Не пропаду. Мне не впервые решать эти проблемы. Тут у меня хорошие друзья.
В начале июня Вера уехала в Москву. Романов смущался, когда встречал меня. Видимо, он думал, что я обижаюсь на него из-за сокращения Веры. Чудак-человек. Теперь это не имеет никакого значения. Нас только подтолкнули к отъезду. Вот только как я буду жить один тут целый год? В сентябре мне уже стукнет тридцать! Господи! Где отмечать? Тут? Или уехать в Вешняки? Сплошные проблемы.
Через две недели я тоже уехал в Москву. Сдавать зачёт по истории немецкого языка. Мне повезло. Я сдавал зачёт профессору, который читал нам на третьем курсе лекции по истории языка, и которому я сдавал этот предмет.
Но всё-таки я волновался.
Профессор пригласил меня на государственный экзамен заочников, чтобы не терять время. Он дал мне два вопроса. Сначала я ничего не мог вспомнить. А потом успокоился. И всё вспомнил. У меня было много времени. Когда экзамен закончился, профессор принялся за меня. Самое главное, что он меня помнил. И меня это приободрило.
Я бойко ответил на все вопросы и подучил свой зачёт. Ура! Ещё одна победа достигнута!
Я сразу лечу на дачу. Долго гуляю с Матвеем. Ему уже идёт четвёртый год. Он катается на трёхколесном велосипеде. Матвей всё время мне что-то говорит и говорит. А Вера рассказывает, что есть у неё несколько вариантов работы. Наверное, она всё-таки пойдёт в МГУ на кафедру иностранных языков для гуманитарных факультетов. Там ей пока предлагают работу на условиях почасовой оплаты. А в перспективе она может получить и штатную работу.
На другой день я еду в Вешняки. Сначала я сижу с отцом в его беседке. Мы пьём с ним водочку и закусываем салатом из редиски и свежих огурцов. Мать приносит нам свежие котлеты.
- Как здоровье? - спрашиваю отца.
- Пока скриплю, сынок. Ты за меня не беспокойся. Я ещё поживу. Иногда езжу на рынок в Москву. Там легче продать мои овощи. Немного деньжонок зарабатываю на хлеб и бутылку. Не пропадём! Как твои дела?
- На тот год возвращаюсь совсем.
- Ну и правильно. Снимете комнату, а там будете жилья добиваться на работе. Хрущёв начинает большое жилищное строительство. Может, и вы со временем получите квартиру. Нечего сидеть в Калуге всю жизнь. Поработал - и хватит.
Забегаю к друзьям. И застаю всех у Нины. Мы радуемся этой встрече. А когда я говорю, что работаю в Калуге последний год, все бурно радуются.
Игорь с Виктором опять собираются в командировку куда-то в Сибирь. Мы долго бродим по Вешнякам, и договариваемся встретиться в конце августа или попозже. Нина много рассказывает о своей работе в школе. Все у неё идёт хорошо. Директор предложил ей работать с нового учебного года завучем. Семь лет уже проработала Нина в школе. Семь лет…
Вечером я собираюсь на вокзал. Дело привычное.
- В июле приеду, - говорю я родителям.
В Калуге я только сижу на государственных экзаменах. Это легче, чем давать в день по десять часов.
В первую же субботу Михаил Иванович соблазнил нас на рыбалку. И опять мы тащим лодку вверх по Оке. Останавливаемся на нашем любимом месте. Жадно вдыхаем воздух с приокских лугов. Спим на сене, потом варим уху и пропускаем по стопке. А на другой день медленно спускаемся на лодке к Калуге.
Пятнадцатого июля я возвращаюсь в Москву. Всё лето я кочую. Два дня на даче, два дня в Вешняках. Часто сижу с отцом в его беседке.
- Сидим тут последний год, - говорит грустно отец. - Узнал точно, что к Новому году нас переселят в новый дом. Вон он стоит, пятиэтажный. А ты останешься без жилья.
- Не пропаду, - говорю я отцу. - У меня ещё все впереди.
В августе мы едем с Верой на американскую выставку в Сокольниках. Я восхищаюсь цветными телевизорами. И ещё меня поразил средний заработок американского рабочего. В неделю он зарабатывал девяносто долларов, значит в месяц - триста шестьдесят. Ого! Выходит, что американцы живут намного лучше нас? Тут стоит подумать. Когда же у нас будет такая жизнь?
В конце августа я встретился с друзьями в Вешняках. Сказал им, что день рождения буду отмечать в Калуге. Там много работы.
В день отъезда я долго гуляю с Матвеем. Выпиваем по рюмочке с Николаем Николаевичем.
Потом еду в Вешняки. Прощаюсь с родителями. И на вокзал. В дороге я думаю о том, как проведу этот год в Калуге.
Вера обещала приехать на день рождения в Калугу. Хотя я её и отговаривал.
- Это будет воскресенье, - сказала мне Вера. - Два дня побуду и уеду назад. Круглые даты надо всегда отмечать.

42
В Калуге мне пришлось привыкать к холостяцкой жизни. Трудно было с питанием. С утра бежал на занятия, выпив стакан чая.
В обед шёл в ресторан “Ока”, который в это время работал как столовая. А вечером жарил картошку. Или варил вермишель. Плохо быть одному.
Девятнадцатого приезжает Вера. И начинает готовиться к моему дню рождения. Приглашены мои друзья с жёнами и Михаил Иванович.
Двадцатого сентября мне исполняется тридцать лет! Господи! Я же уже почти старик! Тридцать лет. И вся жизнь у меня впереди.
Мои друзья со студентами в колхозе. Приедут только вечером. Поехали помогать нашему доценту в его колхозе. Райком обещал отпустить нашего доцента в Калугу осенью. Это он прикрыл грудью наш коллектив.
Первым пришёл Михаил Иванович. А потом и остальные.
Вера постаралась. На столе была закуска на любой вкус.
- Хороша закуска, греха тяжкого! - сказал восторженно Михаил Иванович.
- За именинника! - произнес тост Романов. Он как всегда командовал в нашем коллективе.
- За родителей! - прогремел голос Романова. Выпили и за родителей.
- Промёрз я сегодня, - жаловался Тарасов. - Еле вытерпел. Как бы не заболеть.
- Пей больше водки! - посоветовал Романов. - И ни одна болезнь не пристанет. Забыл, как спиртом лечились на фронте?
- Не забыл, - ответил Тарасов, - Но я на фронте пил мало.
Выпили за женщин, за дружбу, за Калугу. Потом за то, чтобы не было войны. Говорили о поездке Хрущёва в Америку. Что это даст нашей стране?
Михаил Иванович звал нас на охоту. Обещал, что мы обязательно кого-нибудь подстрелим, и расхваливал своего Заливая.
Вере пора было ехать на вокзал. Завтра у неё уроки. Всей компанией поехали провожать Веру.
- В октябре я приеду опять, - пообещала мне Вера.
Мы вернулись и допили всю водку. Разошлись часа в три утра.
На другой день я с тяжёлой головой проводил занятия. А когда думал о том, что дома меня ждёт пустая комната, сердце моё сжималось от тоски. Надо всё это вытерпеть. Остался последний год.
Дома я перечитал телеграмму от родителей и друзей. Надо заканчивать эту кочевую жизнь.
Через месяц Вера опять приехала ко мне на пару дней. А тут пришло письмо от Тани. Она выходила замуж и приглашала меня на свадьбу, которая состоится в Вешняках седьмого ноября.
Я упросил Тарасова и Сидорова заменить меня, чтобы у меня было побольше дней.
Пятого ноября я уже был в Москве.
Седьмого ноября состоялась свадьба. Мы гуляем весь день. Жених сестры - молодой красивый парень. Зовут его Андреем. Он работает токарем и заканчивает заочный машиностроительный институт. Жить они пока будут у нас. У него в Москве есть комната, в которой живёт его мать, сестра с сыном, но без мужа.
Вечером я ухожу к друзьям вместе с Верой. Потом провожаю Веру до дома.
- Как у нас сложится дальше жизнь? - спрашивает меня Вера. - Где мы будем жить?
- Не пропадём, - бодрюсь я. - Что-нибудь придумаем.
Восьмого я сижу опять у друзей.
- Тебе надо полечиться, - говорит мне Игорь. - Выпей-ка чуть-чуть. Что-то ты немного грустный? В чём дело?
- Устал от кочевой жизни.
- Это бывает, - успокоил меня Игорь. - Крепись. Минутные слабости у всех бывают. Главное - здоровье, а остальное всё образуется.
Вечером я прощаюсь с родителями, сестрой и Андреем. И еду к Вере. Там мы выпиваем по рюмке с Николаем Николаевичем. И еду на Киевский вокзал. Матвей спрашивает, когда я опять приеду к нему. Я обещаю приехать в январе. Мой последний экзамен близится.
Вера провожает меня до вокзала.
- Не горюй, - утешает меня Вера. - Нам надо с тобой держаться.
- Главное, чтобы наша любовь была цела, - говорю я Вере. - Остальное мы всё преодолеем.
Весь ноябрь и декабрь я готовлюсь к экзамену. Несколько микроплёнок мне прислали из Ленинской библиотеки. Тяжело. Но надо учить и учить. И всё-таки я не волнуюсь как раньше. Это уже моя специальность. Очень много надо прочитать, продумать. И я мечтаю как о счастье, когда я буду работать над своей диссертацией. Тогда у меня будет что-то определённое. Я перебираю имена всех профессоров, которых я знал. Все они - большие специалисты. Они дадут мне и тему, и помогут написать. А пока надо учить и учить.
Наш Бабкин внезапно уехал из Калуги. Его временно замещает молодая женщина. Кандидат наук. Она сделала мне небольшую нагрузку, учитывая мой предстоящий экзамен.
Наступает тридцать первое декабря. Утром ко мне приезжает Вера.
Романов всех нас пригласил к себе. Стол у Романова ломится от спиртного и закусок. Да мы ещё поднесли несколько бутылок.
По телевизору слушаем новогоднее поздравление Ворошилова.
- Ура!!! - кричим мы и пьём за Новый год.
Смотрим концерт по телевизору, много пьём. А потом расходимся по домам.
И опять мы идём пешком. Идём мимо одноэтажных домиков, которые начинают постепенно ломать.
- Следующий Новый год будем встречать в Москве, - говорит мне Вера.
Мне вдруг становится грустно. Я только сейчас начинаю понимать, что я сильно привык к Калуге.
Мы идём по главной улице Калуги. Доходим до здания нашего пединститута. Когда-то здесь была гимназия. И совсем недавно перед зданием института возвышался памятник Сталину. Однажды ночью этот памятник тихо убрали.
Через день Вера уезжает в Москву. А я готовлюсь к экзамену. Он состоится в конце января.
Двадцатого января я еду в Москву. Из письма сестры я уже знаю, что она с родителями переселились в новый пятиэтажный дом. Дали им там две изолированных комнаты в трёхкомнатной квартире.
В Вешняках я подхожу к дому, в котором прожил тринадцать лет. Теперь он стоит пустой. Скоро его сломают. И не останется от нашего посёлка ничего. Уже сейчас повсюду растут пятиэтажные дома. Был посёлок - и нет посёлка.
Я вхожу в новую квартиру. Чисто. Пахнет краской. Хорошие комнаты. Просторная кухня. К сожалению, есть соседи. В одной комнате мои родители, в другой сестра с Андреем.
Я завтракаю и сразу еду в институт. Там сижу весь день в читальном зале. Скоро мой последний экзамен.
Вечером заезжаю к Вере. Играю с Матвеем. Он растёт прямо на глазах.
На экзамене я получаю три вопроса. Спрашивают меня знакомые профессора. Они ещё помнят меня. Я отвечаю слабовато. Но всё-таки сражаюсь.
Мне ставят четвёрку. Я чувствую, что мне эту оценку чуть-чуть завысили. А может, мне это просто кажется?
Огромное ощущение счастья. Экзамены сданы! Всё! Надо немного отдохнуть. А там браться за вступительный реферат в аспирантуру. Экзаменов в аспирантуру я не боюсь.
После экзамена я звоню Вере и еду в Вешняки. Отмечаю сдачу экзамена с отцом и Андреем. А потом бегу к друзьям. Они получили отдельные квартиры. Теперь мы все живём в одном доме. Правда, квартиры двухкомнатные. Но это - большое счастье. Если бы было метро в наших Вешняках, то жизнь стала бы ещё лучше. И телефон бы нам не помешал.
Мы сидим у Нины. Её дочь Надя - ровесница моему Матвею. А сын Игоря Андрей уже ходит в школу.
Летит время, и ничем его не остановить.
- За твои экзамены! - произносит тост Игорь. - И за скорейшее возвращение!
Мы выходим на улицу и долго бродим по нашим Вешнякам. Заходим в нашу школу. Сторож знает Нину и не удивляется нашему появлению.
- Летит куда-то наша жизнь, - говорит со вздохом Игорь. - А куда она летит? Будущее покажет. Хорошо бы дожить до конца второго тысячелетия.
Я опять уезжаю в Калугу. Через неделю ко мне приезжает на три дня Вера. Мы катаемся на лыжах в бору. Заходим к Михаилу Ивановичу.
Заливай узнаёт нас и радостно виляет хвостом.
- Молодцы, что зашли, греха тяжкого! - говорит радостно Михаил Иванович.
Но три дня пролетают быстро. Я остаюсь один. Хожу на занятия и начинаю работать над вступительным рефератом. Одновременно повторяю английский язык. Его мне придётся сдавать как вступительный экзамен.
Иногда ко мне заглядывают мои калужские друзья. Мы потягиваем водочку и обсуждаем вопросы внутренней и внешней политики.
Через месяц я звоню Вере и прошу её приехать на субботу и воскресенье. Нет мочи жить одному.
Мне подвернулся частный урок. И у меня завелись лишние деньжонки.
Приезжает Вера, и мир становится ярким и прекрасным. Мы много ходим по Калуге, смотрим из парка на заокские дали.
Два дня пролетают как один миг. И опять я один. Что за жизнь? Так дальше жить невозможно! Скорее бы заканчивался этот учебный год!
Пятнадцатого марта поздравляю Веру по телефону с днём рождения.
В ночь на тридцатое апреля я уезжаю в Москву. Надо отметить день рождения Матвея. И немного проветриться, встретиться с друзьями.
Отец тяжело кашляет. Мать с тревогой смотрит на отца. Но отец шутит и не унывает.
Мы сидим за столом и пьём в честь майского праздника. Смотрим по маленькому телевизору парад на Красной площади. Видим бодрого Хрущёва. Все идёт почти нормально в нашем непростом государстве.
Я забегаю к друзьям, мы ещё пропускаем по рюмочке, и я еду к Вере. Первое мая. Матвею - четыре года.
Мы беседуем с Николаем Николаевичем. Он обещает помочь нам снять комнату. У него много знакомых в Москве.
Но мне ещё надо поступить в аспирантуру. Я не сомневаюсь, что поступлю.
Вечером я еду в Вешняки. На другой день я опять у Веры. Я прощаюсь с сыном и женой. Мне надо возвращаться в Калугу.
В Вешняках заскакиваю к друзьям. Игорь и Виктор едут провожать меня на вокзал.
- Мы рады, что ты наконец возвращаешься домой, - говорит Игорь. - Хватит тебе мотаться.
Я крепко сплю на верхней полке. В Калуге бегу на свой автобус. Хотя могу теперь доехать и на троллейбусе. В Калуге уже ходят троллейбусы.
Опять летит моя жизнь вперёд.
Девятого мая у меня сидят Романов, Тарасов, Сидоров. Подходит Михаил Иванович. Сегодня я принимаю гостей. На столе горячая картошка и селёдка. Михаил Иванович ставит миску с капустой и огурцами.
- За день Победы! - говорит Романов. - Жаль, что ты, Николай, уезжаешь. Приезжай к нам почаще.
- Надо бы порыбачить, греха тяжкого! - предлагает Михаил Иванович. - Заливай давно просится погулять.
- В день Победы я был в госпитале, - рассказывает Романов. - Вдруг ночью стрельба! Мы решили, что немецкая группировка откуда-то прорвалась. А потом узнали, что Германия капитулировала. Весь день пьянствовали. Пятнадцать лет уже пролетело. Главное, чтобы молодёжь не забывала этот день.
Друзья уходят. Я сижу и думаю. Потом достаю чистый лист бумаги и пишу письмо в министерство обороны.
В письме я пишу всё, что знаю о моём Фёдоре, и прошу сообщить мне, где он служил и где пропал без вести. А может, министерству известны и другие обстоятельства?
В письме я также прошу сообщить мне данные сослуживцев Фёдора.
Я понимаю, что поздно всё это пишу. Но что делать? Всё откладывал. Дальше откладывать уже не могу.
Я не очень уверен, что получу ответ на моё письмо. Но моё письмо должны зарегистрировать и ответить на него. Так что ответ я получу когда-нибудь. Только что будет в этом ответе?
На конверте я пищу вешняковский обратный адрес. И теперь остаётся только ждать. А вдруг я узнаю что-нибудь конкретное? Надежда умирает последней.
Быстро пролетает май. В конце июня я уезжаю в Москву. Целые дни сижу в кабинете филологии и готовлюсь к вступительным экзаменам.
Матвей и Вера на даче. Но Вера часто приезжает в Москву. Мы одни живём в комнате её родителей.
Семнадцатого июля мы отмечаем шестую годовщину нашей совместной жизни.
- А ведь мы с тобой почти не ругаемся, - сказала Вера, - Почему это так?
- Потому что любим друг друга, - отвечаю я, и целую Веру.
В начале сентября я начинаю сдавать вступительные экзамены. Немецкий язык сдаю на “отлично”, английский язык на “хорошо”, историю коммунистической партии на “отлично”.
Всё! Экзамены сданы. Я зачислен на второй курс аспирантуры! Ура!
Двадцатого сентября мне исполняется тридцать один год! Как летит наше время! Уже  тридцать один!
Мы отмечаем мой день рождения в новом доме. А потом с друзьями я иду на наш огород. Дом уже сломали. Но огород и беседка ещё целы.
Мы разводим костёр, печем картошку, вспоминаем годы войны.
- Мне не верится, что нам уже за тридцать! - говорит Игорь. - А ведь потом нам будет и сорок, и пятьдесят и так далее! Страшно подумать.
- Лучше не думать! - говорит Нина.
На другой день я получаю письмо из министерства обороны, которое я ждал два месяца.
В письме говорилось, что младший лейтенант Лугин Фёдор Матвеевич был командиром взвода противотанковых ружей (ПТР) в сорок втором стрелковом полку 180-ой стрелковой дивизии. Он был ранен двадцать третьего августа сорок второго года, а затем пропал без вести.
Далее приводились фамилии и основные данные командира батальона, командира полка и командира дивизии. Но прошло уже много лет. Это были данные сорок второго года. Остались ли эти люди в живых? И живут ли они по довоенным адресам? И главное - знали ли они моего брата?
Мой Фёдор был ранен около деревни Михеево Зубцовского района Калининской области. Это недалеко от Ржева.
Вот и всё. Что делать теперь? Надо подумать. Видимо, есть смысл написать в райвоенкомат Зубцовского района. Может, там он значится в списках захороненных?
Или съездить самому в Зубцов? Но когда? Надо выбрать время и съездить.
Я не должен забывать брата. Буду отмечать его день рождения четвёртого марта и день ранения двадцать третьего августа.
Писать ли письма по адресам этих командиров? Вряд ли есть смысл. Надо бы напечатать в какой-нибудь газете мой запрос. Тогда бы люди откликнулись?
Приступлю к учёбе в аспирантуре, а потом постараюсь выкроить пару деньков. Съезжу в этот Зубцов, и посмотрю на деревню Михеево.
Через день я еду в Калугу за вещами. Отец обещает приехать в Калугу на грузовой машине.
Студенты, узнав о моём уходе, приглашают меня в общежитие и устраивают в мою честь небольшую вечеринку.
Я растроган. Ночью брожу со студентами по Калуге и пою с ними песни.
На другой день ко мне приходят проститься мои друзья. Тут же и Михаил Иванович.
- Обязательно приезжай в Калугу, греха тяжкого! - говорит мне Михаил Иванович. - Возьмём с собой Заливая и пойдём на проводку на луга. Посидим на берегу Оки, выпьем водочки, греха тяжкого!
Романов грустит.
- Я буду обязательно приезжать сюда, - обещаю я. - Да и вы будете в Москве заходить ко мне. Расстаёмся на время. Я уже обещал студентам приехать к ним на вручение дипломов на следующий год.
Раздаётся стук в дверь. Это мой отец с шофёром. Тарасов бежит в магазин за водкой. И мы гудим дальше. Поздно вечером ложимся спать.
Рано утром грузимся. Студенты подходят помогать. Я обнимаюсь со своими друзьями. Романов и Сидоров прослезились.
- Не поминайте лихом! - говорю я.
- Приезжай в Калугу, греха тяжкого! - говорит Михаил Иванович.
Машина трогается. Я сижу в кузове, и мне вдруг хочется плакать. Машут студенты, машут мои друзья.
Калуга скрылась. Наш грузовик летит в Москву.
Пролетаем Подольск, едем мимо нашего посёлка на Силикатной, откуда мы уезжали в сорок первом году. Как давно всё это было. Господи! Как же давно! И начинает казаться, что ничего этого не было.
Куда же несёт нас это равнодушное и безжалостное время, которое всё перемалывает в своём равномерном движении вперёд? Куда несёт нас это загадочное и могучее время? Этого никто не знает, и никому этого знать не дано. Нам остаётся только жить, делать честно своё дело, оставаться порядочным человеком и не думать о том, что рано или поздно наступит твой конец.
О конце жизни мне ещё рано думать. У меня много дел впереди. Надо написать и защитить диссертацию, найти себе хорошую работу и пробить квартиру. Без квартиры мне никак нельзя.
Машина останавливается перед нашим пятиэтажным домом. Начинается новый период моей жизни. Дай Бог, чтобы всё у меня было хорошо! И мне кажется, что у меня действительно всё будет хорошо. Наверное, я всё-таки родился под счастливой звездой.