ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Десятого мая мы пошли на занятия в школу. Сердце радовалось Победе, весне и концу учебного года.
Фактически в тот день занятия в строгом смысле этого слова не было. На всех уроках разговор шёл о дне Победы. Гадали, когда отменят карточки и когда фронтовики вернутся домой.
Учителя напоминали нам, что двадцатого мая начнутся экзамены.
Дни полетели стремительно. Не успели оглянуться, как сдали последний экзамен. И было это девятого июня.
После экзаменов мы шли по Советской улице и не знали, что нам теперь делать.
- Сегодня ровно месяц, как закончилась война, - сказал Игорь.
- Как быстро летит время! Так незаметно и вся жизнь пролетит. Давайте сходим сегодня на Белое озеро! Что-то мне захотелось искупаться после экзаменов. Да и на озеро тоже хочется полюбоваться. Ну как? Пойдём?
- Конечно, пойдём! - отозвалась Лена. - Надо немного забыть про нашу учёбу!
Мы заходим домой, берём с собой еду и идём мимо станции через болото к Белому озеру. Мы проходим мимо Белого озера, и перед нами расстилается широкая гладь Белого.
- Хорошо! - говорит восторженно Игорь. - Здорово! Жаль, что мы далековато от озера живём. А то бы ходил сюда каждый день.
Мы подходим к ровному пляжу и бросаемся в воду. Долго плаваем, ныряем. А потом лежим на траве и загораем.
- Что мы будем делать одни, когда вы уедете в лагеря? - спрашивает Нина. - Будет очень скучно. Утешает одно, что едете всего на пятнадцать дней. Будем много читать, заниматься домашними делами. А может, и вас навестим. Вы сразу напишите нам, как только приедете на место. А вдруг будете голодать?
- Теперь мирное время, - сказал Виктор. - Должны кормить нормально. А если будет неважно, вы нам тогда подбросьте жратвы.
- Летит наша жизнь, - сказал задумчиво Игорь. - А ведь так пролетит десять, и двадцать лет. А что будет с нами? Неужели будет ещё одна война? Разве можно угадать заранее? А ведь будут у нас свои семьи, будут дети. Жаль, если нас разбросает по разным местам. Хотя бы на день Победы нам надо всем собираться в одном месте.
- Надо эти десять дней поездить по театрам и музеям, - предлагает Нина. - Пока вы не уедете. Мне хочется сходить в театр оперетты. И ещё куда-нибудь.
Домой идём пешком вдоль Рязанского шоссе. По шоссе пролетает много иностранных машин. И мы догадываемся, что это трофейные машины из Германии.
- Надо еще сходить в Кусково и в Кузьминки, - говорит Виктор. - А танцплощадку я уже не успею оборудовать. После лагерей сразу займусь, и будет отличная танцплощадка.
После ужина мы опять гуляем по нашим Вешнякам.
- У меня сейчас так хорошо на душе! - говорит радостно Нина. - Впереди лето. Папа скоро вернётся домой. Впереди нас ждет долгая и счастливая жизнь. Но иногда в душу заползает тревога. Ведь будут у нас и всякие неприятности. И всё это нам придётся пережить. Но если мы будем вместе, то мы справимся с любыми трудностями! На миру и смерть красна!
Мы ещё долго гуляем по нашему поселку. Шуршит шлак под нашими ногами.
Я провожаю Галю. Мы садимся на скамеечку.
- Я буду без тебя сильно скучать. - говорит мне Галя. - А ты?
- Я тоже. Но мы скоро вернёмся.
- Мы с мамой ждём папу. Не знаем точно, когда он приедет. Но, наверное, скоро. Напиши мне из лагеря пару строк. Я буду ждать. На сердце у меня какое-то беспокойство. Словно что-то случится.
- Всё будет хорошо, - успокаиваю я Галю. - Теперь заживём на славу. Всё будет отлично.
Галя уходит домой, а я иду себе по посёлку. На душе хорошо. Экзамены сданы. На земле мир. Впереди десять дней свободы и отдыха. А там будет видно. Надо бы заехать к военкому. Он обещал не забыть меня. Может, что-нибудь и предложит. Чем чёрт не шутит?
Я стою около дома. Я думаю о своей жизни. Почему Галя такая неспокойная? Что её так волнует? Не стоит пока ломать над этим голову. Всё со временем образуется. А где я буду жить в будущем? Неужели всю жизнь проживу в Вешняках? А так тоже может быть. Завидую Игорю и Виктору. Станут моряками и побывают во всех уголках мира. А я? Каждому - своё. У меня есть Галя. Главное, чтобы мы всё время были с Галей. А где мы будем, это уже другой вопрос. Надо идти спать. Впереди у меня долгая и счастливая жизнь.
В понедельник я поехал в Люберцы к военкому. Примет ли он меня?
- Входи, входи, Лугин! - сказал весело Бойко. - На фронт не попал. Посмотрим, как ты проявишь себя в лагерях. Но я не забыл о тебе. Есть у меня старый друг. Он сейчас начальник санитарного поезда, и регулярно возит из Германии в Союз раненых. В начале июля он должен со своим поездом ехать в Германию. Постараюсь уговорить его взять тебя с собой в качестве санитара. И попутно будешь исполнять обязанности переводчика. Документы я на тебя оформлю. Поработаешь там два месяца, а к началу учёбы вернёшься домой. Согласен?
- Конечно, согласен! - ответил я. - Только не верится, что всё это возможно.
- В жизни всякое бывает. И невозможное становится возможным. Я сразу пришлю в лагерь телеграмму. И тебя отпустят. Только не подводи меня в Германии. Я многим рискую.
- Огромное Вам спасибо! - крикнул я, и помчался домой. Дома сразу забежал к Игорю. И всё ему поведал.
- Я рад за тебя, - сказал Игорь. - Вот и дождался исполнения своей мечты.
Я взял с Игоря слово, чтобы он никому пока не рассказывал. Я боялся сглазить свою удачу. И дома тоже ничего не сказал. Родители только разволнуются. А вдруг не уеду?
Мы съездили в театр оперетты и посмотрели “Свадьбу в Малиновке”. Нам эта оперетта очень понравилась. Посмотрели кинокартину “Иван Никулин - русский матрос”. Ходили в цирк. Были в Третьяковской галерее.
Перед отъездом в лагерь мы собрались у Нины. Выпили красного вина. Потанцевали. Потом гуляли по Вешнякам. Я провожал Галю.
- Я приеду к тебе в лагерь, - сказала Галя. - Ты только напиши мне. Мы втроём сразу приедем. Хорошо?
- Хорошо. Как приедем, так и напишем. Всё будет нормально. Время пролетит незаметно. А ты тут не скучай. Читай побольше. Никуда не собираетесь с мамой?
- Она хотела съездить со мной в деревню под Рязань. Но мне не хочется туда ехать. Я буду ждать от тебя письма. Думай обо мне перед сном. Я тоже буду думать о тебе. Ну, давай прощаться!
Галя поцеловала меня в губы и убежала.
Я шёл домой. Завтра буду спать в лагере. Как там всё будет? Срок небольшой. А потом я буду с друзьями. А с ними я никогда не пропаду. Всё будет хорошо.
2
Девятнадцатого июня все восьмиклассники Ухтомского района собрались во дворе военкомата в Люберцах. Нам выдали там винтовки, противогазы, деревянные гранаты с железным кожухом, сапёрные лопатки. Один раз мелькнуло лицо Бойко и сразу пропало. Нас повёз в Орехово-Зуево капитан с окладистой бородой.
В Перово мы сошли и перешли на станцию Чухлинка. Я сразу вспомнил Фёдора. Где-то здесь метался он двенадцатого августа сорок второго года. А мы были рядом и ничего не почувствовали. На душу накатила тоска.
Мы сели в поезд и покатили в Орехово-Зуево. Игорь и Виктор играли в карты, а я смотрел в окно. Вдруг нестерпимо захотелось вернуться домой. Что такое? Что это я так раскис? Ведь не ребёнок. А ещё собирался на фронт. Надо взять себя в руки. Так дальше дело не пойдёт. Как же я там буду жить две недели? Надо загнать эту тоску поглубже вовнутрь. Чтобы она не забирала власть надо мной.
Мы в Орехово-Зуево. Нас построили и повели в военный лагерь около Исаковского озера. Мы шли километра три, а потом вошли в лагерь, который находился в сосновом бору. Вдоль центральной аллеи были видны крыши землянок.
Мы сложили в нашей землянке вещи, слегка перекусили домашними припасами и отправились в баню, которая тоже была далеко от лагеря. Балагур нашего класса Ян Лобов всё время острил. А вокруг простиралось унылое поле, вдали был виден город Орехово-Зуево. И тоска не отпускала меня.
Мы вошли в баню. Нашу одежду отправили прожаривать, а мы стали мыться. Но какое это мытьё, если вода почти холодная? Кое-как помылись и получили своё тёплое от прожарки бельё.
И опять мы пошли пешком в лагерь. Ян Лобов рассказывал интересные вещи. Оказывается, в Англии есть орден Бани. Не все верили Яну. Но Ян клялся и божился, что не врёт.
В лагере мы набили ватой наволочки и матрасы. Ужинали опять своими домашними запасами. А кое-кто лёг спать голодным. Посмотрим, что будет завтра.
На другой день в шесть утра нас подняли на зарядку. А потом пошли строем на озеро умываться. Вокруг всё было красиво, воздух был ароматен, но меня тянуло домой.
Наконец мы пошли на завтрак в столовую. Нас усадили за длинный деревянный стол. Дали каждому по две ложки перловой каши, по стакану чая и по куску чёрного хлеба. И всё. Вот это да! Как же мы будем заниматься? Тут и ноги не сможешь таскать.
После завтрака мы строем пошли на занятия. В лагере были школьники со всей области. Народу много. В поле мы отрабатывали приёмы с винтовкой, кололи мишень, швыряли наши гранаты. В лагерь возвращались с песнями.
В обед мы получили половник щей из разной зелени, на второе - две ложки каши и стакан чая. Встали мы голодные и подавленные. Вот это лагерь! Зачем нас сюда привезли? Война закончилась. Какие лагеря?
- Держись, братва! - подбадривал нас Ян. - За две недели не умрём. Надо сбегать в город и купить на рынке пару буханок хлеба. Иначе нас мамы дома не узнают. Я договорюсь с нашим отделённым, чтобы он нас отпустил на базар.
- Что будем писать домой? - спросил Игорь. - Будем врать, или напишем всё как есть? Может, не стоит нам сгущать краски? Что здесь делать нашим девчатам?
- Напишем, что жить можно, - предложил Виктор. - Денег у нас немного есть. А там привыкнем. В войну тоже голодали. Не пропадём.
Мы написали Нине коллективное письмо. Но я написал пару строк Гале. Написал, что приезжать не стоит. Срок небольшой. Скоро приедем домой. Написал я письмо и матери. Чтобы не волновалась. Намекнул, что кормёжка так себе.
- Мы должны выдержать это испытание! - сказал Игорь. - Надо каждому из нас понять, на что он способен! Мы все должны выдержать. А когда истратим деньги, продадим свои ножи и самописки. Выкрутимся!
- Почему нас так плохо кормят? - возмущался Виктор. - Ведь война закончилась!
- Воруют на кухне, - сказал Игорь. - Нас легко обидеть. Знают, что мы жаловаться не будем. Не знаем кому, да и побоимся. И находимся мы тут мало времени. Вот и обижают нас.
После тихого часа мы опять занимались в поле, ползали по-пластунски, окапывались, слушали рассказы нашего отделённого. А потом с песнями шли в родной наш лагерь.
На ужин мы получили свои две ложки каши и кружку чая с куском хлеба.
Наступил отбой. Кое-кто пытался рассказывать анекдоты, но всем было не до веселья. Вскоре все спали. Умаялись в этом лагере. Осталось тринадцать дней. Как-нибудь протерпим. А как же люди сидят в тюрьме по десять лет? С ума можно сойти. А здесь почти что тюрьма. Если судить по еде.
- В мореходном училище может быть примерно то же самое, - сказал я Игорю.
- Не думаю, - возразил Игорь. - Там совсем другое дело. Там морское братство. Завтра я с Яном рвану на базар. С отделённым мы уже договорились. Мы ему принесём папиросы. После обеда вылезем в дыру в заборе и сбегаем на базар. Три километра - это совсем близко. И крупы тоже куплю. Ведро мне командир отделения обещал дать. Не пропадём, братцы! Похудеем на два килограмма. Красивее будем. Выше голову, друзья!
На занятии в этот день наш командир рассказывал, как на фронте его ранило в ногу, и как он полз в санбат по полю и как боялся, что наткнётся на мину. Но Бог миловал. После этого ранения на фронт он уже не попал. Остался жив и работает в школе военруком.
После обеда Игорь с Яном ушли на базар. Они принесли по две буханки хлеба и по килограмму крупы.
Игорь с Яном раздобыли у командира ведро, и мы пошли после ужина в лес варить кашу.
Ярко горел наш костёр, а в ведре варилась пшённая каша. Ян предупредил нас, чтобы мы на первый раз ели не очень много. А то можно заворот кишок получить.
Мы быстро сварили кашу и тут же съели её. Настроение наше заметно поднялось. Только вот денег у нас почти не осталось.
Двадцать четвёртого июня, в воскресенье, в Москве на Красной площади состоялся парад Победы. Мощный динамик из лагеря доносил каждое слово диктора. А мы лежали на мокром поле недалеко от лагеря, и проводили очередные занятия. Накануне прошёл сильный дождь. Небо было покрыто дождевыми облаками. А мы ползали по-пластунски по мокрой траве, по лужам и грязи. Потом вставали, швыряли гранаты и врывались в окопы.
Потом я лежал на поле и отдыхал после очередной атаки. Сердце моё бешено колотилось. Думал ли я раньше о том, что парад Победы мне придётся встречать в такой обстановке? Конечно, нет. Я уже привык к голоду. Остаётся продержаться десять дней. Это немного. Но противно ползти по этому мокрому полю, потом бежать, потом опять ползти. Для чего всё это? И кто всё это придумал? Сплошное издевательство!
А с Красной площади раздавалось громкое “ура!”, потому что маршал Жуков объезжал войска. Вот мне где надо быть. И где я оказался. Ничего! Всё перетерпим! Всё перенесём. Раз надо, то всё выдержим.
Мы собираемся идти к лагерю. Все намокли и замерзли.
- Запевай! - командует ротный командир. А мы молчим. Нет у нас настроения петь.
- Бегом! - орёт ротный, и мы бежим к лагерю. Сразу стало тепло.
В этот день нам дали по яйцу. И мы съели по лишнему куску из наших запасов. Ничего! Теперь продержимся. Нас не так легко сломать! Время работает на нас.
А после ужина мы опять ушли в лес и сварили кашу.
- Продам свой перочинный нож и ручку-самописку, - сказал Игорь. - Теперь продержимся. А может, вызвать девчат?
- Перебьёмся, - возразил Виктор. - Самое трудное позади. Осталось всего десять дней. Наши желудки уже привыкли к скудной пище. В жизни надо всё испытать.
- Это верно, - согласился Игорь. - Что-то Николай у нас сегодня грустный?
- В Москве на Красной площади парад Победы, а мы тут. Жаль. Не увидели такое зрелище.
- Посмотрим кинохронику, - утешил меня Игорь. - Главное, мы победили. А парад Победы - это уже дело второстепенное. Переживём мы эту утрату, Коля.
Но дни тянулись медленно. Потому что мы эти дни всё время подгоняли. И каждый день одно и то же: подъем, зарядка, завтрак, занятия в поле, обед, отдых, опять занятия, ужин, отдых и отбой. Правда, после обеда день бежал побыстрее. Получили письмо от девчат. Они писали, что скучают без нас. Галя сообщала мне, что поедет с матерью на несколько дней в Рязань, но к нашему возвращению она надеется уже быть дома. Девчата писали, что они тоже считают дни. И очень ждут нашего приезда.
Игорь продал и нож, и ручку-самописку. А все деньги мы уже успели проесть. А на десятый день у входа в лагерь я увидел свою мать. Откуда она взялась?
- Зачем ты ехала в такую даль? - спрашивал я мать. - Ведь осталось совсем немного, и мы будем дома.
- Надо вас тут немного подкормить, - сказала мне мать. - Девчата передают вам привет. И очень скучают без вас.
Мать привезла нам три буханки хлеба и немного денег. Теперь не пропадём!
С матерью мы отправили ещё одно письмо девчатам. Я долго смотрел, как мать идёт к городу, а там ещё по городу, пока она дойдёт до вокзала. Мать есть мать. Не побоялась ехать в такую даль. Материнское сердце сразу поняло из письма, что кормят здесь плохо. И вот приехала.
Настроение у нас поднялось. Игорь помчался в город на базар. Надо еще подкупить крупы.
В ночь на первое июля зарядил сильный дождь. С потолка наших землянок закапало. И довольно сильно. Через час мы вскочили. Спать было невозможно. Мы сели на края нар и дремали. А впереди целый день. Один Ян Лобов не унывал.
- Держись, братва! - шутил Ян. - Не посрамим земли Ухтомской! Надо сверху на крышу набросать чего-нибудь. Тогда перестанет течь.
Ян выбежал на улицу и притащил кусок рубероида, который положил над нашими нарами.
- Надо сделать зарядку! - предложил Ян. - Сразу станет теплее. Глядя на него, мы тоже стали приседать и махать руками.
Дождь затихал. Мы сходили на завтрак, и до обеда сидели в землянках. А после обеда показалось солнце, и наша рота стала готовиться к торжественному параду. К вечеру всё обсохло. И словно и не было никакого дождя, и простыни наши тоже успели просохнуть.
На другой день рано утром в землянку вошёл незнакомый лейтенант.
- Лугин! - крикнул лейтенант.
- Я! - ответил я громко.
- Получена телеграмма. Вам надо срочно явиться в военкомат Ухтомского района. Через полчаса быть с вещами у штаба, машина подбросит Вас до вокзала. Давай побыстрее. Подбросим прямо к поезду.
- Поздравляем! - сказал мне Игорь. - Бойко не забыл тебя
- Зачем его вызывают? - спросил Игоря командир отделения.
- Он хорошо говорит по-немецки, и военкомат посылает его в Германию на всё лето, - объяснил Игорь.
Командир отделения пожал мне руку и пожелал успехов.
- Большой привет девчатам, а от меня лично Нине, - сказал Виктор.
- А от меня персональный Лене, - сказал вдруг Игорь.
Втроём мы подошли к штабу.
- Пиши из Германии, если будет возможность, - сказал Игорь. - Вот и начинается наша первая большая разлука. Когда вернёшься?
- К учебному году вернусь, - ответил я. - Так договорились с Бойко.
- Что вам привезти оттуда? - спросил я друзей.
- Что привезёшь, за то и спасибо, - сказал Игорь. - Главное - сам возвращайся.
И вот я сижу в поезде. Держу в руках винтовку. И всю остальную амуницию. Поезд мчит меня к дому. Я смотрю на поля, леса и речушки. И думаю о жизни. Ещё вчера я сидел мокрый, на нарах, а сейчас уже приближаюсь к дому. Позади лагерь с его муштрой, а впереди дом, Галя, родители и военкомат. А там - Германия. Неужели я поеду туда? Чудно как-то!
3
В Чухлинке я перешёл на станцию Перово и сразу поехал в Люберцы.
Через полчаса я уже был в военкомате.
- Заходи! - сказал Бойко, увидев меня. - Мне удалось уговорить начальника поезда. Он берёт тебя санитаром. Одновременно будешь переводчиком. Приедете в Германию. Поезд заберёт раненых и уедет назад, а ты останешься работать в госпитале. И там будешь санитаром и переводчиком. Смотря по обстановке. Начальник поезда мой хороший друг. Он устроит тебя в госпитале. А к началу учебного года вернёшься с тем же поездом домой. Ну как? Согласен? Только не подведи меня. Чтобы ходил по струнке и никаких капризов. Приказ начальника - для тебя закон! Ясно?
- Ясно, товарищ подполковник. Я Вас не подведу, и большое Вам спасибо!
- На здоровье. Сейчас поезжай домой. А завтра привезёшь метрику, справку из школы, пару фотографий. Напишешь заявление, заполнишь анкету, и мы тебя оформим санитаром этого поезда. А сейчас сдай военное имущество и получи справку о прохождении лагерных сборов. Трудно было в лагере?
- Трудно, - признался я. - Плохо было с едой. Всё так непривычно.
- Это вам полезно. А то держитесь за мамину юбку. Не подведи меня, Николай! Я за тебя поручился. Не забывай, что ты будешь за пределами нашей Родины. Веди себя аккуратно. Ну, на сегодня всё!
Я летел домой, а душа моя ликовала. Неужели я увижу Германию? Господи! Бывает же такое!
Мать ахнула, увидев меня.
- Что случилось? Не заболел? Говори сразу!
- Всё нормально, мама! Послезавтра уезжаю с санитарным поездом в Германию. Военком помог по просьбе нашего директора. Я так счастлив, мама!
- Странно, сынок! Едешь к нашим бывшим врагам! А может, не надо туда ехать?
- Это мечта моей жизни, мама! Буду разговаривать с немцами на их языке! Ты понимаешь? Зачем же я эти года занимался с Верой Ивановной? И на Германию посмотрю. Повлияй на отца. Чтобы он не протестовал.
Я помчался к Гале. А вдруг она дома? Какое будет счастье увидеться после такой разлуки!
Но Галя ещё не приехала из деревни. Дома была только её бабушка.
- Дня через три должны приехать, - утешила меня бабушка. - Никуда твоя Галя не денется.
Я помчался к Нине. Нина тоже удивилась, увидев меня одного.
- Что так рано? Что случилось, Коля?
Я рассказал Нине о своей радости. Спросил Нину про Галю. Как она тут жила без меня.
- Галя тосковала без тебя. Обижалась, что вы нас не позвали в лагерь. А она собиралась. Ей очень хотелось увидеть тебя. У них там намечается какой-то переезд в Москву. Тогда она, видимо, будет жить и учиться в Москве.
- Вот это да! - крикнул я. - Это совсем плохо! А как же наша дружба? Она могла бы жить здесь с бабушкой. Ведь она привыкла к этой школе. Вместе учиться веселее. Вот так мирная жизнь. В глубине души я в лагере всё время был неспокоен. И вот что получается. И сейчас я опять её не увижу.
- Всё будут решать её родители, - сказала Нина. - Главный у них в доме отец. Ему дают должность в Москве и там же выделяют жилплощадь. Это их семейное дело. Тебе тут можно только посочувствовать.
- Я напишу ей подробное письмо, - сказал я. - Ты передай ей это письмо. Так чтобы мама её не видела. Сделаешь?
- Конечно, сделаю. О чём разговор, Коля? Пиши. Только обдумай каждое слово. Не торопись.
“Дорогая Галя! - писал я. - Я тебя очень люблю. Я часто думал о тебе в лагере. Через два дня я уезжаю в Германию. Всё получилось внезапно. Приеду только к первому сентября. Нина сказала мне, что ты можешь переехать в Москву. И там будешь учиться. А как же наша любовь? Как я буду тут жить без тебя? Как будешь ты без меня? Милая Галя! Уговори своих родителей и останься с бабушкой в Вешняках! Мы не сможем жить в разлуке. А если не получится, то не забывай меня! Я тебя очень люблю. И не смогу без тебя жить. В Германий я буду каждый час думать о тебе. Если будешь жить в Москве, то мы будем регулярно встречаться в Москве или Вешняках. Никакие испытания не погасят нашу любовь! Помни всегда обо мне. До встречи в сентябре! Твой Николай. Крепко целую!”
- Обязательно передай Гале! - сказал я Нине. - Я надеюсь, она напишет мне, если уедет в Москву. Вечером погуляем по Вешнякам. Я только забегу к директору школы. Мне нужно взять справку и проститься с ним.
- Я в курсе всех твоих дел, И очень рад за тебя! - сказал директор. - Когда уезжаешь?
- Наверное, послезавтра. Спасибо Вам за всё!
- Ерунда. Вот тебе справка из школы. Езжай и не волнуйся. А к началу учебного года возвращайся, желаю тебе успеха.
Дома меня поджидал отец. Он вытащил бутылку и выпил со мной по стопочке.
- Тяжело было в лагерях? - спросил он меня.
- Тяжело. Я не ожидал, что так трудно придётся. С едой было неважно.
- В Германию не боишься ехать?
- Это совсем другое дело! Там будут нормально кормить. И я буду говорить с немцами. Буду совершенствовать свои знания.
- Ну смотри. Только будь там поаккуратнее. Всё-таки Германия. Наш бывший враг.
Вечером мы гуляли втроём: я, Нина и Лена. И было нам немного грустно.
- Идёт мирная жизнь, - рассуждала Лена. - А пока ничего хорошего не произошло. Ничего. И даже наши солдаты ещё не вернулись. Только один парад Победы прошёл. А карточки так и остались. И никто их пока не собирается отменять. Только сняли светомаскировки. Да всякие пропуска отменили. А когда же начнётся хорошая мирная жизнь? Мы её так ждали!
- Не всё сразу, - возразила Нина. - Не всё сразу. Надо вернуть домой солдат и офицеров. Жизнь будет перестраиваться постепенно. Вот приедут наши воины домой, и всё преобразится. Я уверена в этом. Как там наши ребята в лагере? Как у них было настроение при расставании?
- Всё нормально, - ответил я. - Осталось несколько дней. Скоро они будут дома. Что будете делать летом?
- Надо дождаться отца, - сказала Нина. - А там будет видно.
- Мы тоже ждём папу, - ответила Лена. - Он скоро должен приехать. Только и живём этим ожиданием.
- Пиши нам письма из Германии, - попросила Нина. - Мы тебе тоже напишем. Не скучай там без нас. Не переживай из-за Гали. Может, она останется здесь.
- Что-то у меня неспокойно на душе из-за Гали, - признался я. Если бы она сейчас была здесь! Я бы плясал от радости. Неужели она будет жить в Москве? Что тогда будет?
- Будете встречаться пореже, - успокоила меня Нина. - А она будет приезжать в Вешняки. Всего час езды от дома до дома. Не переживай. Всё образуется. Я уверена. Езжай спокойно в свою Германию. Галя будет с тобой. Настоящая любовь бывает только раз на свете! Разве вы можете забыть друг друга? Не сомневайся в Гале. Она замечательная девушка. Всё у вас будет хорошо.
- Спасибо тебе, Нина, - сказал я растроганно. - Твои слова -бальзам на моё сердце! А мне теперь самому стыдно. Ты меня здорово приободрила.
Мы подошли к нашей школе. Она стояла перед нами тёмная и немного чужая.
Все силы приложу, чтобы работать после вуза в нашей школе! - сказала Нина. - Не могу жить без нашей школы. И хотя не все учителя отличные, всё равно наша школа замечательная. Потому что возглавляет её наш директор. Такого надо поискать на белом свете! И я ещё поработаю под его руководством.
- Завидую тебе, - вздохнула Лена. - Я решила стать всё-таки врачом. Только будет трудно поступать в медицинский институт. Теперь пойдут без конкурса фронтовики. Но пройдёт два года, и поступать будет легче.
Мы простились и пошли по домам. А я ещё долго стоял около своего дома. Я думал о Гале, о Германии. Неужели я там буду? А ребята всё ещё в лагере. Но ничего! Скоро приедут. У меня впереди полно забот. Только бы ничего не сорвалось. Но Бойко не подведёт. Его слова на вес золота. Какие же прекрасные люди попадаются мне на пути! Везёт мне пока в жизни. А о плохом лучше не думать. Надо быть всегда оптимистом. Только так. Ах, как тяжело без Гали. Где же она? Неужели не чувствует сердцем, что я здесь, что я жду её и уезжаю?
4
На другой день в десять утра я был у Бойко. Он быстро оформил на меня документы, и повёз меня сразу на окружную дорогу, где стоял санитарный поезд.
Мы вошли в вагон, а потом в купе, где сидел военный с погонами полковника.
Привет, Иван Иванович! - сказал Бойко.
- Полковник Столяров, - представился он и протянул мне руку. - А теперь расскажи мне по-немецки всю свою автобиографию, и откуда знаешь немецкий язык.
Я рассказал о Вешняках, о семье, о Вере Ивановне, о школе, о желании воевать с немцами. Полковник молча слушал.
- Достаточно, - наконец сказал он. - Всё ясно. Ты нам подходишь. Будешь выполнять в поезде все мои указания. А в госпитале будешь выполнять распоряжения начальника госпиталя. Поезд отходит завтра в четыре часа дня с Белорусского вокзала. В три часа быть в этом вагоне. На всякий случай напишу тебе временный пропуск. А то ещё задержат патрули. Не подведи нас с Бойко. Дело-то серьёзное. Не подведёшь?
- Не подведу! - выпалил я.
- Вот и хорошо. С собой возьми только предметы туалета. Да словари на всякий случай. До завтра.
Бойко высадил меня на Рязанском шоссе около поворота в наш посёлок.
- Будь здоров! - сказал мне Бойко. - Когда вернёшься, зайди ко мне. Расскажешь мне про свою работу. Я уверен, что тебе там понравится.
- Спасибо Вам! - крикнул я Бойко на прощание.
Дома я уложил свои вещи в небольшой чемодан. А потом пошёл проститься с девчатами.
Мы опять гуляем по улице. И говорим обо всём, что приходит в голову.
- Не переживай из-за Гали, - успокаивает меня Нина. - Она вот-вот приедет. И будет переживать, что не увидела тебя. Зато я передам ей твоё письмо.
- Не задерживайся там долго, - говорит мне Лена. - Приезжай к первому сентября. И пиши нам почаще письма. Как у тебя настроение?
- Какое-то смутное, - признался я. - Боюсь, что Галя уедет в Москву. Всё у нас с ней осложнится. Я это уже чувствую заранее.
- Не будь таким ясновидцем, - говорит мне Нина. Может всё оказаться по-другому.
Я простился с девчатами и пошёл домой. Отец поджидал меня.
- Давай, сынок, выпьем с тобой на прощание. Степан получил комнату, Иван где-то с Мариной. А мы с тобой два мужика. Мать! Дай чего-нибудь закусить!
- Приучаешь парня к водке - не выдержала мать. - Он ещё молод пить.
- Надо знать свою норму и хорошо закусывать, - возразил отец. - Одна стопка не повредит. Ты пиши нам, сынок, почаще письма. А то мы тут с матерью будем волноваться.
За столом сидит Танюшка. Ей уже восемь лет, и она идёт осенью в первый класс. Растёт наша сестрёнка. Растёт. Только вот от Фёдора нет никаких вестей. Где же он? И что с ним случилось? Когда-нибудь я всё узнаю.
На другой день меня провожает только отец. Матери я не велел ехать - неудобно перед Столяровым.
- Ну, езжай! - сказал мне отец на прощание. - Пиши почаще. Не думал я, что ты в таком возрасте отправишься в Германию. Я буду переживать, если не будет писем, мать тоже. Всего тебе хорошего, сынок.
Поезд тронулся. Отец махнул мне рукой и пропал вдали. Поезд набирал скорость. Замелькала станции. Проехали Можайск. Потом Гжатск и Вязьму.
Ужинали вдвоём в купе Столярова. У него же я и обосновался.
- Будешь пока моим порученцем, - сказал мне Столяров. - Поменьше выходи на крупных станциях. А то ещё отстанешь.
Утром мы ехали по Белоруссии. Я заметил, что по обе стороны железной дороги лес был вырублен. Спросил об этом Столярова.
- Это немцы так боролась против партизан. Вырубали лес, чтобы партизаны не смогли незаметно подобраться к железной дороге. Теперь нескоро вырастет.
Днём мы прибыли в Минск.
- Стоять будем около часа. Далеко не уходи, - предупредил Столяров.
На вокзале я увидел пленных немцев. Они восстанавливали разрушенное здание. Рядом сидел наш солдат с автоматом.
- Можно я поговорю с кем-нибудь из немцев? - спросил я солдата.
- А сумеешь?
- Попробую.
- Мюллер! - крикнул солдат. Когда Мюллер подошёл, солдат кивнул на меня.
- Курите! - сказал я немцу по-немецки и протянул ему пачку папирос. - Можно задать Вам несколько вопросов?
- Откуда знаете немецкий? - сразу спросил Миллер.
- Моя мать преподаёт немецкий язык. Она со мной дома говорит только по-немецки.
- Ваша мать - отличный педагог!
- Спасибо, господин Мюллер. Где Вы жили в Германии?
- В Люнебурге под Гамбургом. Прекрасный город! Когда я теперь его увижу?
- Главное - Вы остались в живых. Восстановите город и вернётесь домой. Думаю, что года через четыре, а может быть, и раньше.
- Это всё равно долго! Я ведь воевал с тридцать девятого года. Десять лет жизни вычеркнуты из жизни.
- Впереди у Вас долгая и хорошая жизнь. А может быть, я Вас когда-нибудь навещу в Вашем городе. Если Вы не возражаете, конечно.
- Я Вас угощу дома хорошим немецким пивом, - сказал Мюллер. - Но мне надо работать. У нас план. Приятно было с Вами поговорить. Я очень жалею, что немцы начали воевать с Россией. Очень жалею. Гитлеру надо было остановиться после нападения на Польшу. Вернее, до нападения на Польшу. Тогда бы не было этой ужасной войны. Что стало с Германией? И зачем мы только послушали этого фанатика Гитлера? Что может наделать один человек? Будь он проклят!
- Как с питанием? - спросил я Мюллера.
- Мы получаем паёк. Но всё равно маловато. Можно было бы получать посылки через Красный Крест, но наши близкие сами голодают. Вы едете в Германию?
- Да, еду переводчиком в санитарном поезде.
- Как бы я хотел уехать отсюда домой! Но нам ещё повезло. Германия совсем близко. Многие пленные попали в Сибирь. А там, я слышал, ужасные морозы!
- У них есть тёплая одежда. Не пропадут. Узнают как следует Россию. Всего Вам хорошего, господин Мюллер.
Я дал вторую пачку папирос солдату. Тот был очень доволен.
- Здорово ты шпрехаешь! - похвалил меня солдат. - Не немец ли ты? Вроде не похож. Чисто говоришь по-русски. Где научился?
- Брал частные уроки, - сказал я. - Хотел попасть на фронт.
- Чудак! - улыбнулся солдат. - Тебе повезло. Остался жив. А сколько моих друзей сложило головы! Особенно под Берлином. В последние дни войны. Надо ценить свою жизнь. Подрастёшь, узнаешь. Молод ты ещё, парень. Только не обижайся.
Мы поехали дальше. Мимо проплывали леса, деревни, небольшие городки, а потом пошла равнина до самого Бреста.
В Бресте долго стояли. Я не выходил из вагона. Сразу за Брестом начиналась граница с Польшей. А вдруг отстанешь?
А вот и граница. Поехали по Польше, другая страна. Другие здания. Узкими полосками тянулись крестьянские наделы. Телеги на резиновом ходу. И много часовен с распятым Христом.
Под вечер мы пересекли широкую Вислу и въехали в разрушенную Варшаву. Ещё полгода назад тут шли бои. А теперь тишина и мир. Около поезда крутились какие-то торговцы.
Столяров повёл меня обедать в вагон-столовую.
- Ну, как ты? - спросил Столяров. - Освоился? Как обед?
- Обед отличный, - ответил я. - Так бы обедать каждый день!
- Ночью пересечём Одер и поедем по Германии, - сказал Столяров. - Ты отсыпайся. В госпитале у тебя будет много работы. Там только успевай поворачиваться. Надо ещё уговорить начальника госпиталя Фоминова. Но он мужик хороший. Если я попрошу, он мне не откажет. Тем более, что ты хорошо говоришь по-немецки. Мы загрузим раненых и уедем домой. Можешь передать письмо. Госпиталь большой. Работы у тебя будет много. Далеко от госпиталя один не отлучайся. Мало ли что. В хуторах и лесах прячутся недобитые фашисты. И молодёжь настроена против нас. Будь осторожен.
Мы тронулись дальше. Потянулись красивые поля, рощи. Страна была ровная как стол. А наш поезд летел и летел. С каждой минутой мы приближались к Германии, куда я давно мечтал попасть.
Я не отрывался от окна. Интересно посмотреть на другую жизнь, на другую страну. Я не думал, что в Польше будет так красиво. Но красота эта щемящая. И какая-то грустная. И эти распятия на каждом шагу. Они заставляют думать о конце жизни, о беге времени, о бренности нашего существования.
- Ложись спать! - приказал мне Столяров. - Ты должен прибыть в Германию со свежей головой! Никуда она от тебя не уйдёт. Завтра будем на месте. Ясно?
- Ясно, - ответил я, и лёг спать. Но засну ли я в эту ночь?
Утром меня разбудил Столяров.
- Вставай. Проспал Германию. Мы уже на окраине Берлина. Сейчас поедем в Потсдам. Там наш госпиталь.
Я вижу развалины Берлина. Неужели я в Германии? Да! Я в Германии. А вот и Потсдам.
У вокзала мы садимся в машину и едем в госпиталь. Проезжаем мимо красивых вилл. Таких я у нас не видел. По улице степенно идут немки и немцы. Играют дети. Здесь я наговорюсь вволю. Если, конечно, будет возможность.
В госпитале мы сразу прошли к начальнику госпиталя полковнику Фоминову.
- Кого это ты мне привёз? - спросил Фоминов.
- Он будет работать в госпитале санитаром и исполнять обязанности переводчика, если возникнет такая необходимость.
- Переводчик мне нужен, - сказал Фоминов. - Да и санитар тоже не помешает.
- Он свободно говорит по-немецки, - сказал Столяров. - Сам слышал в Минске, как он разговаривал с пленными немцами. Его мне рекомендовал начальник военкомата из Люберец под Москвой, мой старый друг.
- Откуда знаешь язык? - спросил меня Фоминов.
Я кратко рассказал о занятиях с Верой Ивановной и о желании попасть на фронт. И пообещал вести себя как следует, только почаще привлекать меня к общению с немцами.
- Ладно, - сказал Фоминой. - Ты мне подходишь. А пока поступишь в распоряжение старшей медсестры. Она организует тут твой быт и введёт в курс наших дел.
- В конце августа я заберу его домой, - предупредил Столяров. Так мы договорились с Бойко.
- Хорошо, - согласился Фоминов. - Иди к медсестре. Она тут рядом со мной.
Я прощаюсь со Столяровым и иду к старшей медсестре. Её зовут Галиной Петровной. Она ведёт меня по длинным коридорам, где сидят раненые. Одни играют в домино, другие потихоньку дуются в картишки. Кое-кто читает газеты. А некоторые бродят на костылях или с палочкой по коридорам.
- Сколько тебе лет? - спрашивает меня Галина Петровна.
- Скоро будет шестнадцать.
- Откуда приехал?
- Из-под Москвы.
- Как попал к нам и откуда знаешь Фоминова?
Я кратко рассказал о себе.
- Всё ясно, - сказала Галина Петровна. - Вот твоя комнатушка. Маленькая, зато отдельная. Клади свой чемодан, и я познакомлю тебя с нашими медсёстрами и санитарами. Если будут трудности, обращайся ко мне. Но народ у нас тут хороший. Обижать тебя никто не будет. С ранеными будь поласковее. Среди них много нервных людей. И не спорь с ними.
Потом Галина Петровна выдала мне военное обмундирование солдата и белый халат.
- Клава! - крикнула Галина Петровна.
К нам подошла молоденькая и симпатичная медсестра.
- Вот тебе новый санитар, Клава. Коля Лугин. Покажи ему, что он должен делать. Да не обижай его. Он только что приехал из Москвы. А если будет филонить, сразу скажи мне. Я его тогда отведу к полковнику!
Под командой Клавы я таскаю коробки с лекарствами, выношу мусор, вожу раненых на перевязку, разношу градусники.
С непривычки я даже немного устал. Клава ведёт меня в столовую для медперсонала.
На первое дали наваристые щи, на второе картошку с котлетой, на третье - компот. Хлеба можно брать несколько кусков.
- Хорошо! - сказал я Клаве после обеда. - Жить можно.
- Только с ранеными бывает иногда тяжело, - пожаловалась мне Клава. - Чуть задержишься, швыряют в дверь стакан или графин. Устраивают истерику. Но мы терпим. Люди прошли войну. И нервы у многих расшатались. А так жить можно. Как только меня демобилизуют, я уеду домой, в Москву.
- Значит, мы с тобой земляки? - спросил я Клаву.
- Выходит так. Может, и в Москве увидимся потом. Я живу на Абельмановской заставе. А ты где?
- А я в Вешняках. Это по Рязанскому шоссе не так уж далеко.
- Бывала я и в Вешняках. Красивое место. Ну ладно. Пора вкалывать дальше.
Вечером Галина Петровна сказала мне:
- Завтра поедем с утра в Берлин на склад за медикаментами. Потом заглянем на чёрный рынок. Ты мне поможешь там кое-что купить.
На другой день на “студебекере” мы поехали в Берлин. Я забрался в кузов, а Галина Петровна села в кабину.
Мы ехали по шоссе, выложенному брусчаткой. Я жадно разглядывал немецкие деревни. Все дороги были обсажены деревьями, и даже яблонями. Дома все были каменные и двухэтажные. Чужая страна и чужие ландшафты.
Показался разрушенный Берлин. Чем ближе к центру, тем разрушения сильнее. На стенах видны следы от пуль и осколков снарядов.
И я подумал, что может быть и хорошо, что я не попал на фронт. Мог бы запросто погибнуть и лежать в какой-нибудь братской могиле. А теперь у меня вся жизнь впереди. Только что-то тоскливо мне в этой Германии. Находишься в стране, а живых немцев пока не встречал. С кем же мне тренироваться в немецком языке?
Приехали на склад. Галина Петровна принимала коробки с лекарствами, а мы с водителем таскали их в машину.
Потом мы поехали на чёрный рынок, который находился недалеко от Бранденбургских ворот.
- Помоги мне обменять наши папиросы на часы и женские чулки, - попросила меня Галина Петровна.
На рынке я заметил, что кроме немцев и наших солдат тут много американских, английских и французских солдат. И все предлагали какой-нибудь товар.
Галина Петровна увидела немца с красивыми часиками, и стала с моей помощью торговаться.
- У меня есть папиросы “Казбек” и “Беломор”, - сказала Галина Петровна. - За сколько пачек он отдаст?
Немец попросил тридцать пачек “Беломора”. Он отдал часики за двадцать пять пачек.
Потом мы приглядели у француза женские чулки. Француз плохо говорил по-немецки. Приходилось с ним больше объясняться на пальцах. Француз требовал нашу водку. Галина Петровна послала водителя, и тот притащил три бутылки водки.
- А что тебе нужно? - опросила меня Галина Петровна. - Говори, не стесняйся.
- Пока мне ничего не надо. Потом скажу.
- Тебе нужны часы - сказала Галина Петровна. - Обменяем в следующий раз.
К обеду мы вернулись в госпиталь. А после обеда я помогал Клаве.
- Ну как? - спросила меня Клава. - Понравился тебе Берлин?
- Весь разрушен. Там нечего смотреть.
- Здесь есть красивый парк и дворец Сан-Суси, - сказала Клава, - Но туда сейчас не пускают. Там будет какая-то важная конференция.
- А есть в госпитале немцы? - спросил я Клаву.
- В прачечной работают немки и ещё в подсобном хозяйстве. Здесь раньше был немецкий госпиталь. Я тебя отведу в это подсобное хозяйство. Там есть пожилой немец с сыном-подростком. С ними сможешь и поговорить.
- Большое тебе спасибо, Клава! Так хочется поговорить с немцами. О чём они сейчас думают? На что надеются? Что думают о Гитлере?
- Ещё успеешь наговориться, - успокоила меня Клава. - Ты когда поедешь домой?
- В конце августа. Коли всё будет нормально.
Вечером меня вызвал к себе Фоминов. Он сообщил мне, что поедет завтра со мной к немецкому хирургу. Надо обсудить кое-какие проблемы. Велел мне повторить медицинские термины. И дал мне листок с этими терминами.
Весь вечер я искал в словаре эти слова. Нашёл не все. Но надеялся, что в ходе беседы выкручусь. Главное - не терять головы. В крайнем случае спрошу у немца. Плохо было то, что я и по-русски не понимал некоторые термины.
На другое утро я сел с Фоминовым в его “виллис”, и мы поехали в Берлин.
- Мы будем выпивать и закусывать по ходу беседы, - сказал мне Фоминов. - А ты смотри по обстановке: когда выпить, а когда закусить.
Нас принял профессор Пост. Фоминов выложил на стол водку и банки с консервами.
- Разговор будет долгий, - объяснил Фоминов, - мы будем сочетать полезное с приятным.
Две бутылки и несколько банок, а там был и кофе, Фоминов положил отдельно и сказал Посту:
- А это Вам от меня.
- Большое спасибо, - поблагодарил профессор.
Пост вызвал медсестру, и она быстро всё поставила на стол. И потекла беседа. Они пили по рюмочке, закусывали, шутили. А я переводил и переводил. И конца и края не было их беседе. Они обсуждали отдельные случаи из практики. Когда мне не хватало слов, я смотрел на Поста, повторял наш термин на немецкий манер, профессор Пост произносил его как полагается, и я переводил дальше. Иногда они употребляли латинские термины. И понимали сразу друг друга.
Прошло более двух часов. Бутылка водки была выпита. На все свои вопросы Фоминов получил ответы.
Фоминов поблагодарил профессора и стал собираться в обратный путь.
- Вы очень хорошо переводили, - похвалил меня Пост. - Где Вы изучали немецкий язык?
Я кратко сказал о своём желании попасть на фронт, о Вере Ивановне.
Пост понимающе улыбнулся и крепко пожал мне руку.
- Молодец! - похвалил меня Фоминов, когда мы уже сидели в машине. - Я думал, что ты знаешь несколько общих фраз. А ты чешешь и чешешь, и почти ни разу не сбился. А ведь было много терминов. Тебе надо, по-моему, идти в медицинский институт. С твоими знаниями немецкого ты быстро продвинешься. А учитель и врач - самые благородные профессии в мире. Подумай об этом.
- Я подумаю, - ответил я. - Мне ещё два года учиться в школе.
- Ты мне дай список, что тебе в качестве подарков купить, когда поедешь домой. Мы с Галиной Петровной тебе поможем. Ты только не стесняйся. Да и себе надо что-нибудь купить. Главное - не стесняйся.
- Хорошо, - сказал я. Но мне было неудобно. Ведь я только приехал, какие тут подарки? Ещё надо работать и работать!
6
На другой день Фоминов вызвал меня опять.
- Хочу тебя предупредить, - сказал Фоминов. - В Потсдаме будет проходить важное совещание на высоком уровне. Никуда далеко от госпиталя один не отлучайся. А то могут сцапать тебя патрули. И у меня будут неприятности. Станут копаться в документах. Понятно?
- Всё понятно, - ответил я. - Буду всё время в госпитале или рядом.
Я помогал Клаве в её нелёгкой работе. По утрам я иногда по её просьбе разносил градусники. Писал письма раненым, какие сами не могли написать. С некоторыми решал кроссворды. Много разговаривал о войне, о политике. Я спрашивал раненых, что могло случиться с Фёдором. Ответы были разные: мог попасть в плен, могло засыпать землёй, могло накрыть прямым попаданием снаряда. Я спросил, что означает его надпись на конверте: 42 с.п. Оказалось это значит: сорок второй стрелковый полк.
Молодой лейтенант Ануров объяснил мне, что через военкомат можно узнать, в какую дивизию входил этот полк. А тогда можно узнать точно, где воевала эта дивизия.
Я решил по приезде спросить об этом Бойко. Может, он как-нибудь мне поможет. Но просить его часто неудобно.
Ануров был на пять лет старше меня. На фронте он командовал взводом. У него было прострелено лёгкое. А когда он дышал, то лёгкое его хрипело и клокотало. Он часто кашлял. Жил Ануров в Москве на Красносельской улице. И он почему-то тянулся ко мне.
Через несколько дней Клава повела меня в подсобное хозяйство госпиталя.
Нас встретил пожилой немец на протезе.
- Это переводчик! - сказала Клава, указывая на меня. - Мне надо набрать зелени для столовой. Можно у вас немного посидеть? Я сегодня за день устала.
Я начал свою беседу со стариком. Звали его Баумен. Он был на фронте до сорок третьего года, пока его не ранили в ногу. Ногу ампутировали. Баумен яростно проклинал Гитлера. Сокрушался, что Германия не скоро встанет на ноги.
Я дал ему пачку папирос. Он поблагодарил меня. Подошёл его сын. Звали его Гансом.
- Не бойся, Ганс, - сказал Баумен. - Это хороший человек. Он говорит свободно по-немецки.
Но Ганс разговаривал со мной весьма неохотно.
- Был в фольксштурме? - спросил я.
- Я его прятал у соседей, - ответил Баумен - это такое преступление Гитлера - бросать мальчишек в огонь войны! Ушёл от возмездия. А может, он ещё и скрывается где-нибудь в Южной Америке. Такая сволочь! Соблазнял мальчишек оружием. А какой мальчишка откажется от автомата или фаустпатрона?
Вечером Клава пригласила меня в свою комнату.
- Посиди у меня немного, - попросила Клава. - Вообще-то у меня сегодня день рождения. Давай чуть-чуть отпразднуем! Выпить и закусить у меня найдётся.
- Что же ты утром не сказала? - спросил я.
- А зачем? Пришло время, я и сказала. А могла бы и не сказать. Давай-ка пригубим по рюмочке! Мы выпили и закусили.
- Танцевать умеешь? - спросила Клава. - Если не умеешь, то научу.
- Умею, - ответил я, и стал заводить патефон, который стоял на тумбочке.
- А ты молодец! - похвалила меня Клава. - С виду скромный и тихий, а танцуешь хорошо.
- За тебя, Клава! - сказал я. - Желаю тебе найти красивого жениха.
Мы выпили по второй рюмке.
- Какие тут женихи! - отмахнулась Клава. - Одни раненые, да женатые. Им бы со мной только переспать. Женихи мои сложили голову на фронте. Вернусь домой, закончу вечернюю школу и буду поступать в медицинский институт.
- Пошли танцевать, - пригласила меня Клава. И мы танцевали все танцы подряд.
- Надо ещё по одной, - предложила Клава. - Теперь выпьем за тебя. Чтобы всё у тебя было хорошо! И чтобы ты не забывал Клаву.
Потом я рассказал Клаве о Вешняках, о своих друзьях и о Гале. Пожаловался, что она, видимо, уедет в Москву. Как бы наша дружба не распалась.
- Если она уедет в Москву, то у вас ничего не получится, - припечатала Клава. - Ты только не обижайся. Другая школа, другие ребята. А там ещё как родители посмотрят на вашу дружбу. Особенно отец. Вам ещё два года учиться. А жить потом где будете? У родителей? Они будут постоянно вмешиваться в вашу жизнь.
- После твоих слов пропадает желание жить на этом свете. Ну зачем ты так? Наоборот надо меня успокоить, приободрить.
- Надо всегда смотреть правде в лицо. А не обижайся на меня. Я старше тебя и лучше знаю жизнь. Хотя и не так хорошо. Ладно. Лучше давай ещё немного выпьем. Всё-таки у меня день рождения. Двадцать лет. Это уже возраст для девушки. Мы выпили и опять стали танцевать.
- Ты сегодня украсил мой день рождения, - сказала Клава. - Я впервые так опьянела. Но это ничего. А ты тоже немного захмелел. Позвонишь мне в Москве, когда я вернусь домой?
- Обязательно позвоню.
- Тебе от Вешняков рукой подать. Автобусы сейчас ходят по Рязанскому шоссе?
- Пока не ходят.
- Значит, скоро пойдут. Тогда тебе придётся ехать на электричке до Новой, а потом на трамвае. А на попутной машине доберёшься за десять минут. Папа у меня погиб в сорок втором. Одна мама осталась. Она ждёт меня, не дождётся. Просит скорее демобилизоваться. Но в Москве люди живут впроголодь. Трудно мне будет привыкать к полуголодной жизни. Но я привычная к трудностям. Ну, давай по последней! Посуда любит чистоту!
- Я боюсь, Клава. Так я и свою комнату не найду.
- Полежишь у меня немного и найдёшь. В крайнем случае, я тебя провожу.
Мы выпили по последней, и я прилёг. Клава потушила свет м легла рядом со мной. Я почувствовал, что Клава уже без платья. И прижимается ко мне. Потом она стянула с меня брюки.
И тут произошло чудо. Я уже не владел собой. А мне было хорошо…
Потом Клава спросила:
- Я у тебя первая?
- Да, - ответил я.
- Это хорошо. Почти как муж и жена. И не стесняйся. Это жизнь. Всё нормально.
На рассвете я тихо прокрался в свою комнатушку. Вроде, никто ничего не заметил. И я рухнул в кровать.
А когда проснулся часа через три, было уже поздно. Завтрак я проспал. Ничего. Один раз можно и не позавтракать.
Я стал думать о своей жизни. Клава. Галя. Что же мне теперь делать? Что я скажу Гале, когда её увижу? Если увижу. Что было, то было. Был пьян и ничего не помню. С кем не бывает. Не стоит паниковать раньше времени.
Дни побежали один за другим. Вновь приехал Столяров за ранеными.
- Привет тебе от Бойко, - сказал Столяров. - Как ты тут?
- Всё нормально. Уже привык. Не забудьте меня захватить домой к первому сентября.
- Не забуду. Держи связь с Фоминовым. Он тебя заранее предупредит, когда надо будет собираться домой. Письмо домой будешь писать?
- Напишу и передам. А Вы там в Москве бросьте его в почтовый ящик.
С Фоминовым мы ездили еще раз к профессору Посту. Потом были в Карлсхосте. Ездили в Лейпциг. Фоминов показал мне и Веймар, где жил много лет великий Гёте.
Потом мы попали с Фоминовым в чудную местность под названием “Шпреевальд”. Там много узких каналов. По берегам стояли стога с сеном. Только комары зверски нас кусали.
А потом мы поехали на север в Мекленбург. Там я любовался синими озёрами. И пришло мне в голову, что Германия огромная страна. И зачем только немцы вздумали нападать на нас? И вот как всё обернулось. Оказалась теперь Германия расчленённой на четыре зоны оккупации. А что будет дальше с Германией? На этот вопрос даст ответ только время.
Фоминов явно расположился ко мне. Говорил со мной обо всём на свете. Похвалил меня за то, что я много читаю. - Подумай о медицине, - посоветовал мне Фоминов. - Медицина - это великая вещь. И в медицину нужен приток одарённых людей. Медицина спасает людей и продлевает их жизнь. Не прогадаешь. Поступай в медицинский институт!
Я обещал подумать. Может, Фоминов и прав? Язык немецкий я уже практически знаю. Он во многом прав.
А моя дружба с Клавой продолжалась. В конце недели я навещал Клаву в её обители.
- Ты ведь скоро уедешь, - говорила грустно Клава. - Завлёк меня, а сам уматываешь. Нехорошо. А может, останешься? Поработаешь годик. Прибарахлишься. А?
- Мне надо учиться, Клава. А зачем мне барахло? Там меня ждут друзья, родители. Первого сентября пойду в девятый класс.
- Тогда я тоже постараюсь уехать домой поскорее, - решила Клава. - Нечего тут время терять. Мне тоже надо учиться. Зайдёшь ко мне в Москве?
- Обязательно. Давай мне свой телефон.
- О Гале часто думаешь? Только не ври!
- Думаю, конечно. Зачем мне врать. Только не знаю, что меня ждёт. Если она уедет жить в Москву, то всё у нас нарушится. Я из-за этого сильно переживаю.
- О нашей связи ты ей, надеюсь, ничего не скажешь?
- Не скажу. Зачем её зря волновать и расстраивать? У нас же всё случайно получилось?
- Ты мне очень нравишься, - сказала Клава. - Как жаль, что я старше тебя. Даже если бы ты сделал мне предложение, я бы ни за что не вышла за тебя замуж. Потому что лет через десять ты бы стал мне изменять. А этого я не могу вынести. Встретились и разошлись. Верно?
- Не знаю, Клава. Я ещё мало знаю жизнь. Я так далеко вперёд смотреть не могу.
Девятого августа СССР объявил Японии войну. Опять война! Вот это да!
Мне захотелось домой.
- Это не война, - сказал мне Фоминов. - Это продлится недолго. Против нас там стоит Квантунская армия. Но дни Японии сочтены. Больше месяца эта война не продлится. Куда Японии воевать против двух мировых гигантов?
Приехал опять Столяров и подал мне письмо от Игоря. Игорь поехал к Бойко и разыскал с его помощью поезд Столярова. И передал мне письмо.
-“Привет тебе, Коля! - писал Игорь. - Мы все сильно скучаем и ждём твоего приезда. Вообще-то мы тут живём весело. Виктор всё-таки устроил танцплощадку на Детской улице в липах. Здорово получилось! Рядом со школой. Наш директор просил нашего участкового поддержать нашу инициативу. А мы пообещали соблюдать порядок и в двенадцать ночи всё заканчивать. И дело закрутилось.
Только тебя здесь не хватает. На площадке пыль стоит столбом. Приходится часто поливать нашу танцплощадку. Мы каждый вечер ходим туда вчетвером. Галя куда-то пропала. Бабушка говорит, что их семья получила комнату в Москве. Мы очень рады за тебя. Военные лагеря мы уже давно забыли. Заходим к тебе иногда домой. У тебя дома всё в порядке. Ждём тебя. Приезжай к началу учебного года. И не забывай про нас”.
7
По нашим газетам я следил за событиями на Дальнем Востоке, где наши три фронта атаковали Квантунскую армию. Из газет узнал, что американцы сбросили две атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Но я ещё тогда не знал толком, что такое атомная бомба. Я знал только, что наши войска успешно наступают. А это самое главное.
Меня всё сильнее и сильнее тянуло домой. Несколько раз я беседовал с Бауменом в его хозяйстве.
- Только такой безумец как Гитлер мог напасть на огромную Россию, - говорил Баумен. - Сколько людей погибло зря? Во имя чего? Теперь Германии надо выбираться из ямы, в которой мы оказались. Сам-то Гитлер ушёл от суда. Хитёр. Я верю, что Германия возродится! Только когда это всё будет? Лет десять понадобится. А может, и больше. И мы, немцы, больше никогда не будем ни с кем воевать! Хватит! Сыты по горло. Будем делать из нашей страны рай на земле. И сделаем. Мы умеем трудиться. И воспитаем молодёжь так, как надо. Я уверен, что в мире не будет таких страшных войн. Если будут, то только локальные. А это не так страшно.
Мы с Гансом тоже подружились. Ганс подарил мне небольшую коллекцию почтовых марок. А я подарил Гансу немецко-русский словарик.
Время отъезда приближалось. Надо всем привезти подарки. Пусть даже небольшие. Но я это должен сделать. И тут мне сильно помог Фоминов.
- Ты скоро уезжаешь, - сказал мне Фоминов. - От себя лично я дарю тебе эти часы. Они тебе пригодятся. А Галина Петровна поможет тебе достать разные сувениры. Здесь можно достать и ручки, и зажигалки и другие мелочи.
- Спасибо Вам за все! - поблагодарил я Фоминова.
- Тебе тоже за всё спасибо! - сказал Фоминов. - Ты хорошо работал. А о медицине ты всё-таки подумай!
С помощью Галины Петровны и Клавы я приобрёл на черном рынке несколько ручек, зажигалок. Для сестры я купил куклу. Приобрёл ещё одни часы. Себе достал несколько немецких книг. В последний вечер перед отъездом я сидел у Клавы.
- Это тебе от меня! - сказала Клава. И протянула мне костюм.
- Клава! Мне неудобно. Такой ценный подарок!
- Бери, бери! И не забывай меня в Москве. Надо всегда помогать друг другу. Зайдёшь ко мне?
- Обязательно зайду.
- А с Галей не разводи сироп. Если она тебя любит, будет сама приезжать в Вешняки. А если не будет приезжать, то сильно не переживай. Понял?
- У тебя всё просто, Клава.
- Ты слушай меня и на ус наматывай! Я тебе дам знать, как буду уезжать из Германии. А ты мне позванивай. Знаю, что нам не быть вместе. Но я ни о чём не жалею. Что было, то было. А что будет, то узнаем. Давай выпьем на прощание! Определи свою норму. Водку надо уметь пить.
Утром я прощался с ранеными. Ануров дал мне свой адрес, а я ему свой.
- А ты малый не промах! - сказала мне на прощание Галина Петровна. Я покраснел. И ничего не ответил.
В последний раз я забежал в комнату Клавы, обнял её и крепко поцеловал.
- Я тебя никогда не забуду! - сказал я Клаве.
- Я тоже, - ответила Клава, и заплакала.
- Не плачь, скоро увидимся, - успокаивал я Клаву.
- Как жаль, что всё так нескладно получилось. Нам бы надо быть вместе, Коля.
- Там будет видно, - сказал я туманно.
- Всё, Коля! Уходи. Я больше не могу.
Я сижу в купе санитарного поезда. В том же купе, в котором выезжал из Москвы. Два месяца, а сколько я увидел и услышал?
Поезд тронулся. Столяров разложил на столике закуску и бутылку водки.
- Пропустим по маленькой! - предложил Столяров. - Грустно что-то.
Мы пили водочку. Столяров по полстакана, а я чуть на донышке. И говорили о мирной жизни, о войне с Японией, о немцах.
А поезд стучал и стучал колёсами, и с каждым часом я приближался к дому.
- Доволен поездкой? - спросил меня Столяров.
- Очень. Посмотрел эту часть Германии. Поговорил с немцами. А с ранеными много говорил о войне. С некоторыми подружился. Проверил свои знания языка. Конечно, иногда слов не хватает. Но жить можно. Фоминов советует мне поступать в медицинский.
- Понятно. Тебе ещё учиться два года. Смотри сам. Профессию в жизни надо выбирать один раз.
На другое утро я смотрел на поля Польши. И опять видел распятия, телеги на резиновом ходу. А дом всё приближался и приближался.
В Бресте Столяров повёл меня в ресторан на вокзале. Там мы поели борща.
- Теперь дома, - сказал Столяров. - Надоело мне мотаться с этим поездом. Запиши мой московский телефон. Может, что понадобится по медицинской части. Фоминов хорошо о тебе отзывался. Ты должен пойти далеко. Только не зазнавайся. А то когда человека хвалят, у него начинает кружиться голова.
Наш поезд покатил дальше по Белоруссии. Я лежал на полке и пытался себе представить, что я увижу дома. Увижу ли я Галю? Куда она вообще пропала? Как всё вдруг усложнилось! Ладно. Приеду домой, а там на месте всё будет видно.
После Смоленска я считал каждый километр. Только к обеду мы прибыли на Белорусский вокзал.
- Пока посиди в купе! - сказал мне Столяров. - Я тебя подброшу на машине до дома. Тебе одному сложно будет добираться до дома. Всякая шпана может прицепиться.
Через час Столяров вёз меня домой. Я смотрю на Абельмановскую заставу. Где-то тут живёт моя Клава. Я смотрю на родное Рязанское шоссе. А вот и тополя, и поворот к нашему поселку.
- Вот мой дом! - сказал я Столярову. - Зайдите на минутку. Познакомитесь с моими родителями.
- Только на минутку! - сказал Столяров. - У меня полно дел.
Мать заплакала, увидев меня. Отец ещё был на работе.
- Пообедайте с нами! - пригласила мать Столярова.
- Нет времени, - извинился Столяров. - Я хотел сказать Вам, что у Вас хороший сын. Он нам здорово помог в госпитале. Начальник госпиталя его очень хвалил.
Уехал Столяров. А я стал раскладывать подарки. Матери я дал отрез на платье. Этот отрез я достал по совету Клавы. Отцу - зажигалку, Ивану - часы. Степану зажигалку, Зое и Марине духи, а дочке игрушку. Сестре подарил куклу и краски для рисования.
Пришёл с работы отец с Иваном. Я вручил отцу и брату подарки. И поставил на стол бутылку водки, которую мне дала на дорогу Галина Петровна.
- Степан бывает у нас? - спросил я отца.
- Почти не бывает, - сказал отец. - Ему трудно приходится. Жена не работает, сидит с дочкой. Денег на жизнь не хватает. Вот он и ремонтирует машины, где попросят. За что-то на меня обиделся. Сам не пойму. Ладно. Соловья баснями не кормят.
- За твой приезд! - сказал довольный Иван. Мой подарок ему очень понравился.
Мы выпили. Закусили. Помолчали.
- Ну, расскажи немного, что ты там видел! - попросил меня отец.
Я рассказал о разрушенном Берлине, о том, что немцы голодают, о Столярове, о Фоминове, о госпитале, о чёрном рынке, о Баумене и его сыне, о поездках на юг и на север Германии. Рассказал, какую я увидел из окна Польшу и Белоруссию. О своих разговорах с немцами.
- Хорошие тебе люди попались, - сказал отец. - Тебе повезло, сынок. А это надо ценить. Будь всегда и сам таким. И всегда помогай людям, если у тебя есть такая возможность. Помни всегда - люди живут людьми. Никогда не отгораживайся от людей! И не отказывайся от их помощи. И тогда ты пересилишь любую беду. Любую. Потому что будешь не один. И как бы тебе ни было тяжело и страшно - хорошие люди всегда помогут. Потому что ты не один живёшь на белом свете.
После обеда я помчался к Игорю.
- Приехал! - крикнул Игорь. - Наконец-то. А мы тебя уже три дня поджидаем. Ну, расскажи немного. Как всё было в Германии?
Я протянул Игорю красивую ручку и стал рассказывать.
- А где же моя Галя? - спросил я наконец Игоря.
- Наверное, в Москве. С нами она не виделась. Мы сильно удивились. Что-то у неё в семье случилось. Но она, я думаю, появится. Почти взрослый человек. Столько времени были вместе, и вдруг исчезла. Не переживай.
- Как же мне не переживать? Любил девчонку. А она вдруг исчезла. Вечером загляну к её бабушке. Она мне что-нибудь сообщит. А танцплощадка работает? Ходите туда?
- На танцплощадке собираются все Вешняки. Вечером все пойдём туда. Тогда сам всё увидишь.
Мы пошли к девчатам. И мне вдруг стало тоскливо. Где же моя Галя? Куда она подевалась? Надо её разыскать.
Нине и Лене я вручил по флакону духов.
- Ты теперь стал богачом, - засмеялась довольная Нина. - Сильно повзрослел. Ты стал каким-то другим.
А потом прибежал Виктор. Ему я вручил роскошный перочинный нож.
- То, что мне нужно, - сказал довольный Виктор, любуясь ножом. - Пойдёшь с нами на “пятачок”?
- Конечно, пойду. Куда же я денусь. Столько о нём уже узнал от Игоря. Хочется посмотреть своими глазами.
К бабушке я решил заглянуть с утра на другой день. А то вдруг легла рано спать? Старушка будет не в духе.
И вот мы на танцплощадке, которую вся округа называла “пятачок” И там действительно пыль стояла столбом.
Подошли два милиционера, постояли, посмотрели, попросили закурить. Виктор протянул им уже приготовленную пачку папирос. И стражи закона удалились.
На площадке была вся молодёжь Вешняков. И было тут человек сто пятьдесят. И чем-то этот “пятачок” был похож на гулянку в деревне, где собирается на площадке вся деревня, где поют частушки и пляшут. А потом парочками расходятся в разные стороны.
Я танцевал с девчатами и думал о жизни. Господи! Ещё два дня назад я прощался с Клавой. Пожимал руку Фоминову. Махал рукой из купе Галине Петровне и Клаве. И вот я уже дома. Танцую со своими девчатами, и все мои мысли о Гале.
А динамик на нашей площадке гремел, разносились песни эмигранта Лещенко, звучали наши песни, и пыль поднималась столбом, хотя площадку поливали каждые два часа.
После одиннадцати молодёжь стала расходиться. Виктор забрался на дерево и снял динамик. Ему этот динамик кто-то притащил с завода. То ли купил, то ли украл. Это никого не интересовало.
- Слава Богу, - сказал Виктор, - пока ещё ни одной драки не было. Но всякие урки приходят. Ведут себя тихо. У нас тут есть отряд по поддержанию порядка. Пока всё идёт нормально.
- Пошли ко мне, - предложила Нина. - Папа вернулся. Но мы посидим на кухне. У нас соседи хорошие, они нас не будут трогать.
Мы сидим, как и раньше, у Нины. Только на кухне. Пьём чай, тихо обсуждаем всё, что за это время случилось.
- Мы тут без тебя скучали, - призналась Нина. - Да ещё Галя исчезла. Вчетвером бродили по поселку, вспоминали тебя. Ходили часто купаться. Но тебя сильно не хватало. А если найдётся и Галя, то всё будет по-старому. Послезавтра в школу. А тут опять война с Японией. Кажется, она уже закончилась. Будет подписана капитуляция. Американцы припугнули их своими бомбами, да и мы разгромили Квантунскую армию. Теперь уже война закончилась окончательно!
- Давайте ещё походим по улице! - предложила Лена. - Хочется побродить перед учебой. Как раньше.
Мы идём по тёмному посёлку. Свет горит лишь кое-где. А мы смотрим на небо, усеянное звездами, думаем о школе. Скоро опять учёба.
- На тот год опять надо ехать в военные лагеря, - вздохнул Игорь. - Не хочется терять время. Наголодались в этот раз вдоволь. Да и муштра тоже надоела.
- Пора домой! - говорит Нина. - Надо готовиться к учёбе. Лето тянулось долго, а учёба будет пролетать быстро. До завтра.
Мы остаёмся втроем - я, Игорь и Виктор. Стоим у нашего дома, потом садимся на лавочку.
- Ты из-за Гали сильно не переживай, - говорит мне Игорь. - Надо сначала во всём разобраться. Ясно? Сходишь к её бабушке, и что-нибудь узнаешь.
8
И вот я около заветной калитки. Стучу в дверь дома.
- Приехал? - спросила меня бабушка. - Хорошо, что зашёл. Галя очень хотела тебя видеть, а ты пропал. Где ты был?
- В Германии работал в госпитале. Я забегал, Вы же помните?
- Помню, хорошо помню. Я так и сказала Гале. Она оставила письмо. Просила передать тебе лично в руки. Заходи и читай. Потом письмо вернёшь мне. Обещаешь?
- Обещаю. Давайте скорее письмо.
“Дорогой Коля! Всё сложилось очень плохо. Папа узнал от мамы о нашей дружбе и воспринял всё это очень плохо. Он запретил мне встречаться с тобой. Здоровье у него после ранения плохое. Он всё время нервничает. Ему часто делают уколы. Мама просила меня послушаться папу. Всё-таки он воевал, и идти против него я не могу. Да и что я могу сделать? В моём возрасте. Всё против нас. Конечно, мы можем встречаться тайком, писать друг другу письма, но мне кажется, что так будет ещё хуже. Мы будем только мучить друг друга. Давай отложим все наши вопросы до окончания десятого класса! А там будет видно. Если наша любовь выдержит такое испытание, значит, мы будем вместе, а если кто-то из нас (только не я!) забудет нашу дружбу, значит так должно и быть. Значит, не судьба. Коля! Не ругай меня! Мне ещё так мало лет. И мне очень жалко папу. Я не могу рисковать его здоровьем. Не переживай. Будем учиться. Два года пролетят быстро, а там всё может измениться к лучшему. Вот такие дела. Пишу это письмо и плачу. Как всё сложно в нашей жизни. Я никогда не думала, что так всё может произойти. Я всегда буду помнить о тебе. И буду думать о тебе каждую минуту. Вот и всё, дорогой Коля. Крепко тебя целую. Помни обо мне. А если мы вдруг где-нибудь в Москве случайно встретимся, не бросайся сразу ко мне, если со мной будут родители. Пройди тогда мимо. А если я буду одна, то, наверное, упаду в обморок от радости и волнения. Что же будет с нами через два года? Я очень хотела бы это знать. Будем ли мы вместе, или каждый из нас пойдёт своим путем? На этот вопрос даст ответ только время. Помни обо мне! Твоя навеки Галя”.
Я отдал старушке письмо. Задумался.
- А сюда она не приезжает? - спросил я.
- Отец запретил. Мать только приезжает. Да ты сильно не убивайся. Пройдёт время, и отец отойдёт. Вы ещё молодые. Рано вам встречаться. В старину такого не было. Это в наше время стали друг друга провожать. А раньше приедут сваты и обо всём договорятся. И хорошо, между прочим, жили. Никаких разводов не было. А ты заглядывай ко мне. Я тебе буду про Галю рассказывать, если что узнаю. Может, всё у вас и наладится.
Машинально я вернул письмо бабушке, которая сразу его порвала.
- Я обещала Гале это сделать. А ты иди домой и не переживай. У каждого своя судьба.
Галино письмо меня обожгло. Что же мне делать?
- Вы можете мне дать Галин адрес? - попросил я бабушку.
Ещё чего! Адрес ему! Никакого адреса не будет. Поедешь к ней, отец устроит скандал. Потерпи пока. Пройдёт время, и всё узнаешь. Заглядывай ко мне раз в две недели. Я вот на днях поеду к ним и скажу про тебя Гале. Может, она тебе и напишет.
Я шёл к дому и готов был плакать. Как же я буду жить это время? Да я обязательно разыщу её! Попрошу друзей. Я найду её даже на дне морском!
Я ехал в Люберцы к Бойко. Я обещал его навестить, и решил не откладывать, а то потом закрутишься с учёбой, и будешь каждый день откладывать эту поездку.
- Рад видеть! - сказал Бойко, и протянул мне руку. Выглядишь хорошо. Трудно было? Говори правду!
- Бывало и трудновато, - признался я. - А это Вам от меня. Я протянул Бойко немецкий барометр.
- Спасибо! - обрадовался Бойко. - Буду теперь каждое утро изучать погоду. Ты мне только эти названия напиши с переводом. А то я в нём запутаюсь.
Я написал перевод. Мне было приятно сидеть в этом кабинете. Он стал мне почти родным. Как хорошо, что на свете есть добрые и порядочные люди. Ведь мог выгнать меня из своего кабинета. А он отнёсся ко мне по-человечески. Началось, конечно, всё с нашего директора. Но и Бойко сделал для меня большое дело.
- Учись на “отлично”! - сказал мне на прощание Бойко. - А если будут трудности - всегда бегом ко мне. Или скажи директору, он мне позвонит.
По дороге домой я заскочил в школу к директору. Ему я подарил авторучку.
- Всё было нормально? - спросил меня директор.
Я рассказал директору о Германии, о немцах, о чёрном рынке, где торгуют солдаты четырёх держав.
- Да, - сказал директор. - Война позади. С Японией скоро будет подписан акт о капитуляции. Всё. Надо восстанавливать страну. Демобилизованные воины едут и едут. Время будет очень интересное. Через два года ты закончишь школу. Куда будешь поступать?
- Наверное, на факультет иностранных языков.
- Тебе виднее. Я рад за тебя, что у тебя всё так хорошо получилось.
- Благодаря Вам, - сказал я директору.
- И благодаря тебе самому, - ответил директор. - Ну, до завтра. У меня ещё полно разных дел.
Вечером мы опять встретились, гуляли по посёлку и радовались, что завтра пойдём в девятый класс.
И вот, в который уже раз, мы стоим на нашем школьном дворе. Теперь он утрамбован нашими ногами. И трудно представить себе, что здесь когда-то росла картошка.
Я стоял и слушал директора. Он говорил о конце войны, о мирном строительстве, о выборе профессии.
После торжественной части мы бросились в класс, чтобы за¬нять задние парты. Я сел с Игорем. Позади нас сидел Виктор. Только Гали нет здесь. Узнать бы школу, где она учится. Когда-нибудь узнаю. В крайнем случае подключу Бойко, и он выручит меня. Только нужно ли это делать? Вот в чём вопрос.
Мы радостно поздоровались с нашим географом. С ним мы будем теперь изучать экономическую географию зарубежных стран.
Наш географ настроен добродушно. Он весь в мирной жизни.
Сначала он кратко информирует нас о последних событиях в мире. А потом переходит к первой теме урока.
После занятий мы идём к дому.
- Чего-то не хватает, - жалуется Нина. - Нет рядом нашей Гали. Кто бы мог подумать, что так всё получится? Живёшь, и не знаешь, что с тобой будет на другой день.
- Давайте не будем унывать! - предлагает Игорь. - Ведь идёт мирное время, а мы ведём себя так, как будто ещё идёт война. Скоро отменят карточки. Заживём за милую душу. Всё будет хорошо.
- Как бы мне узнать адрес Гали? - спрашиваю я всех.
- Только через милицию! - говорит Игорь.
- Или проследить за бабушкой Гали, когда она поедет к ним в Москву, - замечаю я. - Или обратиться мне к Бойко, а тот узнает через горвоенкомат Москвы, где проживает отец Гали.
- Не надо торопиться, - говорит мне Нина. - Подожди немного. Пройдёт время, и всё станет ясным. Что-нибудь и сами придумаем. А может, Галя сама вырвется в Вешняки. И это, пожалуй, самое вероятное. Зачем чесать левой рукой правое ухо? Всё зависит от Гали. Если она тебя, Коля, захочет увидеть, она придумает что-нибудь. Может вместо занятий в школе приехать в Вешняки и встретиться с тобой. Не может же её отец следить за ней и день и ночь!
- Главное - не падай духом! - ободряет меня Виктор. - Я уверен, что всё у тебя будет хорошо.
Вечером мы собрались на моём огороде. Я притащил из дому солёных огурцов и хлеба.
Ярко пылал наш костёр, а мы стояли вокруг и бросали в огонь картофельную ботву. А потом ели с аппетитом печёную картошку с солёными огурцами. Хорошо!
А потом гуляли, шурша ботинками по шлаковому шоссе. И говорили обо всём на свете. О дальних странах, о новой войне, если она вдруг начнётся, о возможной жизни на далёких планетах, о выборе профессии.
А на другой день мы узнали о капитуляции Японии.
- По этому случаю надо выпить! - сказал весело отец.
- Когда к нам заедет Степан? - спросила отца мать. - Может, с ним что-нибудь случилось?
- Приедет, никуда не денется! - ответил отец.
После завтрака я пошёл к Игорю. И пожаловался ему на свою судьбу.
- Давай побродим по округе! - предложил Игорь. - А ты не ной. Это самое последнее дело! Пиши стихи! Пиши дневник! Делай что-нибудь! Совершай дальние походы! Вот мы сейчас с тобой рванём в Кузьминки, а потом назад. И тебе станет полегче. Понял? Пошли!
Мы быстро шагаем с Игорем в сторону Рязанского шоссе, пересекаем его. И подходим к противотанковому рву. Тук-тук-тук! - стучит вдруг моё сердце. Что такое? К чему бы это?
- Когда-нибудь зароют этот ров, - сказал Игорь, - и никто не будет знать, что здесь был огромный ров, и что рыли его наши женщины. Всё уходит в прошлое. А хорошо бы здесь поставить какой-нибудь небольшой памятник. Чтобы наши потомки знали, что тут было раньше. Это же наша история.
Вдоль булыжного шоссе, которое вело в парк, пленные немцы копали траншею для водопровода.
И я подумал, что есть всё-таки историческая справедливость в том, что в сорок первом году наши женщины копали здесь противотанковый ров, чтобы оградить себя от вражеских танков, а теперь в сорок пятом, когда мы победили, эти враги копают рядом мирную траншею, зарабатывая себе прощение у победившего народа. Это выглядело символично: тогда мы стояли перед возможной катастрофой, а теперь, после своей катастрофы, немцы зарабатывают себе возвращение на родину. Они остались в живых, а мой Фёдор пропал навеки.
И вступать в разговор с бывшими врагами мне не захотелось.
Мы вошли в парк, прошли по аллеям и вышли к пруду. Полюбовались железными львами и конями. Полюбовались прудом и столетними липами. Народу было мало.
- Что-то меня немного пугает наше будущее, - начал Игорь. - Какие-то смутные предчувствия. Но что-то будет. Вот развелись мои родители. Отца видел только один день. Он просил меня не обижаться на него. Когда подрасту, то, мол, всё пойму. Он обещал мне постоянно помогать. Жалко мать. Она ждала его всю войну. И все её надежды рассыпались в прах. Нет у меня уже того чудного настроения, которое меня охватило девятого мая. Нет. Первое время я ещё чего-то ждал необычайного. Но жизнь наступила совсем обычная. Ничего нет интересного. А как всё пойдёт дальше? Будем надеяться, что всё будет хорошо.
К вечеру мы вернулись домой. Потом все вместе погуляли по Вешнякам и разошлись по домам.
9
Двадцатого сентября мне исполнилось шестнадцать лет.
С утра я забежал к Галиной бабушке.
- Мне ничего нет от Гали? - спросил робко я.
- Ничего. Ей не до тебя сейчас. Отец сильно болеет. А ты сюда больше не ходи и не мути Гале голову. Писать она тебе пока не собирается. Только просила поздравить тебя с днём рождения. Может быть, и написала бы что-нибудь, да боится, что заметит отец. А если будет письмо, я сама тебя найду. Ты ведь в шестом доме живёшь? Терпи и не печалься. Время покажет, что у вас за любовь.
Вечером я сидел с друзьями у себя дома. И не мог сказать, что мне было весело. Вот и исполнилось мне шестнадцать лет. Если бы была война, то я сразу бы пошёл добровольцем. Но война закончилась. А новая будет не скоро. Надо учиться жить в мирное время. Впереди - ясная дорога. Два года в школе, потом пять лет в вузе, а потом трудиться, трудиться и трудиться. На благо Родины. А что будет со мной и с Галей? Заранее ничего не узнаешь. Надо примириться с сегодняшним положением. Надо учиться терпеть, ждать и надеяться. Только так.
Как всегда в мой день рождения, мы вышли на наш огород и развели яркий костёр. Набросали в него много картошки. В сумке я вынес вино и закуску. Так будет ещё лучше.
- Теперь мы совершеннолетние, - проговорил Игорь. - А через два года мы, наверное, будем в Ленинграде в нашем мореходном училище. Летит наша жизнь. И впереди нас ждёт много интересного, но будут и всякие неприятности. И нам надо держаться вместе. Мы будем с Виктором часто приезжать из Ленинграда. И вы будете приезжать к нам в Ленинград. Так что наша дружба не заржавеет. Всё будет как надо, а как не надо, так не будет.
Я стоял около костра и думал о Гале. Как всё странно сложилось. И никто в этом не виноват. Такова наша жизнь. А что будет дальше? Если бы Галя хотя бы писала мне раз в месяц, тогда бы я чувствовал себя получше. А так живешь и не знаешь, о чём она думает и на что надеется. Ведь она же любила меня! Это было видно по её глазам! И куда всё это подевалось?
А потом мы гуляли по посёлку, говорили об учёбе, строили планы на будущее. И всё было, вроде, по-старому, только Гали не было рядом. И я уже стал понемногу привыкать к этой тоске, к этой постоянной боли в груди. Со временем станет полегче. Закрутит учёба, а там и Галя появится. Должна появиться!
Дни летели и летели себе дальше, не останавливаясь ни на секунду. Стремительно промчался октябрь, наступил ноябрь и закончилась первая четверть.
Вечером в школе был праздничный вечер, концерт художественной самодеятельности, а потом танцы.
Я, Игорь и Виктор приглашали всех девчат, смеялись, создавали праздничное настроение.
- Молодцы! - похвалил нас директор. - Так и надо. И других ребят расшевелили.
После вечера мы ещё долго гуляли по нашему посёлку.
- Быстро летит время, - сказала Нина. - Не успели оглянуться, а первая четверть уже закончилась. Так и весь год пролетит незаметно. Так и вся наша молодость проскочит незаметно. А потом и вся жизнь.
После ноябрьских праздников в нашу семью пришло опять большое горе.
Ивана арестовала милиция. У него в кармане оказался немецкий парабеллум. Теперь ему грозило тюремное заключение.
Оказалось, что летом Иван на шоссе починил машину какому-то военному и увидел в багажнике пистолет. И военный подарил его Ивану.
Теперь надо было дожидаться суда. И искать защитника. Мать рыдала каждый день.
В конце декабря я получил письмо от Клавы. Она писала, что в январе приедет в Москву насовсем. И будет ждать моего звонка.
Наступило тридцать первое декабря.
Договорились встречать Новый год как всегда у Нины. Её родители уходили на всю ночь к знакомым. Так что нам будет одним совсем неплохо.
Вечером я поздравил родителей с Новым годом, выпил с отцом по стопочке и побежал к Нине.
Как обычно, я прихватил с собой бутылку вина и закуску.
У Нины стол уже был накрыт. Все ждали меня.
- Опаздываешь, - сказал мне Игорь. - Пора провожать старый год. Надеемся, что он будет тоже неплохим. Мы пойдём в десятый класс. И через год закончим школу.
Как тут не хватает Гали! Ничего. Я уже привык переносить эту тоскливую боль. И время меня вознаградит за такое терпение. Галя не должна меня забыть.
Мы проводили старый год, а потом с боем кремлевских курантов встретили и Новый сорок шестой год. Сколько изменений было за год! Получается, что жизнь наша как кино: меняются всё время кадры жизни, только помедленнее чем в кино.
- Когда же отменят карточки? - спросила нас Лена. - Пора бы их уже отменить.
- На всё нужно время, - сказал с улыбкой Виктор. - Летом с новым урожаем, наверное, и карточки отменят. Как не хочется ехать в эти военные лагеря!
Мы слушали праздничный концерт по радио. А потом вышли на улицу. Лёгкий мороз, скрип снега под ногами и яркое звёздное небо. Мы идём к станции, потом по Советской улице идём к школе, долго стоим около нашей родной школы и возвращаемся в наш посёлок.
- Всё у нас будет в Новом году хорошо, - говорит уверенно Нина. - Всё идёт по плану. И Галя тоже со временем объявится. Не вечно же ей сидеть около отца. Так что не падай духом, Коля. Трудности начнутся после окончания школы, когда будем поступать в вузы. Надо хорошо сдать вступительные экзамены. Надо выбрать правильно профессию. Чтобы она была каждому по душе. А пока мы ещё школьники, пока будем гулять по нашим Вешнякам.
- А может, и правда, всё будет хорошо? - подумал я. - Зачем горевать раньше времени?
После Нового года я позвонил Клаве.
- Приезжай! - сказала мне Клава. - Давно жду твоего звонка. Я уже два дня как в Москве.
Дверь мне открыла Клава. Я увидел длинный коридор, где на стенах висели велосипеды, а на полу стояли какие-то ящики и тумбочки.
Клава втолкнула меня в свою комнату.
- Молодец, что приехал, - сказала Клава. - Мама уехала на два дня к родным. Мы с тобой тут одни. Понял?
Клава быстро накрыла на стол. Она вся светилась. Мы выпили за встречу. А я рассказал Клаве про свою жизнь, про Галю, про брата, про учёбу.
- Не переживай сильно! - успокоила меня Клава. - Всё со временем образуется. Но скажу тебе одно. Если бы Галя тебя сильно любила, она писала бы тебе часто письма. Тут что-то не так. Может, я и ошибаюсь. Отец тут при чём? Отец ни при чём. Это моё мнение.
Клаве кто-то звонил, её куда-то приглашали, но она всем вежливо отказывала.
Домой меня Клава не пустила.
- Куда поедешь, на ночь глядя! - сказала мне Клава. И я остался.
- Что собираешься делать? - спросил я Клаву.
- Буду учиться в вечерней школе, и работать в больнице. А летом буду поступать в медицинский институт. Хватит бегать мне медсестрой. Хочу быть хорошим врачом. И тебе тоже советую. Из тебя бы получился хороший терапевт или невропатолог. Подумай об этом. Фоминов тебе тоже советовал.
Когда я пришёл домой, то мать сурово поджала губы. Но ничего мне не стала говорить.
В середине января был суд. И как ни старался наш защитник, Ивану дали три года за незаконное хранение огнестрельного оружия.
Иван на суде не падал духом.
- Не плачь мама! - утешал он мать. - Время пролетит быстро. Зима, лето, зима, лето. А может, выпустят досрочно.
Через неделю Иван прислал письмо. Он оказался в Косино около Святого озера. Совсем рядом с теми местами, где мы в войну пололи наши длинные грядки.
Мы сразу же поехали в Косино. В проходной мы увидели Ивана. Передали ему продукты. Иван опять был весёлый. Словно он был в доме отдыха. И тут я позавидовал брату. Ничего себе нервная система! Мне бы такую…
Всё это время я ждал письма от Гали. Ведь она запросто могла написать мне по почте письмо. Адрес она знала. А почтальон у нас старый, и знает всех жителей посёлка наизусть. Что же ей мешает написать мне письмо? Что? Нечего писать? Не хочет повторяться? Кажется, Клава в чём-то оказалась права. Можно узнать адрес Гали через Бойко. Но не могу же я писать ей письма на дом! Не могу! Что-то там с Галей происходит. Но что? Ответ даст только время. Но когда? Сходить к её бабушке? Она меня и на порог не пустит. Надо иметь гордость. Галя в любую минуту может написать мне письмо, но почему-то не пишет. Ничего. Я пока подожду.
Недели через две я опять навестил Клаву. Она уже ходила в вечернюю школу и работала в больнице. Клава не падала духом.
- Всё у меня хорошо, - говорила за столом Клава, - только с тобой незадача. И зачем мы только встретились? Зачем? Втюрилась я в тебя как глупенькая девчонка! А поделать с собой ничего не могу. Нравишься ты мне, Коленька. Хороший ты мой. Ну почему я родилась раньше тебя? Почему? Ну-ка, давай махнём по маленькой. Самое главное - мы ходим по этой земле, живём, пьём водочку и надеемся на счастье. Не надо никогда падать духом, как бы тебе не было трудно. Этому я научилась в госпитале. Какие чудные люди, которые прошли фронт! Они всегда смеялись и шутили. И делали мне предложения.
- А ты почему не вышла замуж? - спросил я Клаву.
- Не хотела. Любви не было. А вот тебя я полюбила с первого взгляда. Покалечил ты меня, Коля. Разбил мне душу.
- Но я не хотел этого, - защищался я.
- В том-то и дело, что не хотел. Ты мне показался принцем из кинофильма. Такой чистый и нежный. Такой милый мальчик. Вот я и втюрилась. А что теперь будет? А ничего. Выйду замуж за солидного мужика. Нарожаю кучу детей, а тебя буду помнить всегда. Всегда. Потому что ты хороший человек. И всегда оставайся таким. Ну-ка давай махнём ещё по одной. Где наша не пропадала!
И опять я остался ночевать у Клавы, соседи уже признали меня. Но пока ничего не говорили.
Домой я возвращался с Абельмановской заставы на попутной машине. И подумал я о том, что многие события крутятся в одних и тех же местах. В Косино полол грядки, в Косино купался, и брат мой теперь в Косино. А Абельмановскую заставу я проскакивал шестнадцатого октября сорок первого года. И вот теперь ловлю попутную машину тоже на Абельмановской заставе. И пешком мы потом сюда приходили из Вешняков. И в будущем я, наверное, буду тут что-нибудь делать. Только что? Время всё расставит по своим местам.
10
Девятого февраля, в субботу, вместе с матерью мы поехали в Косино к Ивану. И не знал я тогда, что в это время Сталин делал свой доклад перед своими избирателями и рисовал картины светлого будущего.
Я шёл в телогрейке и в кепочке с маленьким козырьком. Такая была мода.
Весёлый Иван принял нашу передачу. И сообщил нам, что он ремонтирует машину начальнику лагеря, а тот пообещал перевести Ивана на условное заключение. Тогда Иван придёт домой, и будет только выплачивать государству двадцать пять процентов от своего месячного заработка.
Мать повеселела. Мы шли к станции, а мороз покалывал мои уши. Но я тоже обрадовался. Скоро Иван будет дома.
На другой день были выборы в Верховный Совет СССР. Я проснулся поздно. Мне надо было бежать в школу и помогать директору. Но я не мог этого сделать. Слабость, температура, озноб.
- Идите без меня, - сказал я Игорю. - Что-то я приболел. Наверное, вчера простудился, когда ездил в Косино. Надо мне отлежаться.
Мать поила меня чаем. Дала мне аспирин. Мне стало полегче. Но было скучно и тоскливо. Плохо болеть на этом свете.
Вечером Игорь забежал опять. Мне было чуть-чуть получше.
- В школу пойдёшь завтра? - спросил он меня.
- Не знаю. Но я постараюсь пойти, если будет получше. Дома лежать ужасно.
И хотя на другой день я чувствовал себя не очень хорошо, я всё-таки отправился в школу. Я надеялся, что простуда пройдёт. Но весь день я чувствовал себя неважно.
- Кислый у тебя вид, - сказала мне Нина. - Зря ты пошёл в школу.
Придя домой, я сразу рухнул на кровать. И долго лежал, приходя в себя. Потом попил чаю. Есть мне совсем не хотелось.
- Надо тебе съездить в поликлинику, - сказала со вздохом мать. - Врач даст тебе нужное лекарство, и ты встанешь на ноги.
- Пройдёт! - ответил я матери. - Ничего особенного. Обыкновенная простуда.
Перед сном я смерил температуру: тридцать семь и шесть. Ни то, ни сё.
- Температура не такая высокая, - сказал я матери. Неудобно идти с такой температурой. Да ещё ехать в Перово. Было бы рядом с домом, тогда другое дело.
Я продолжал ходить в школу. Моё недомогание почти прошло. Только ночью сильно потел, да по утрам чувствовал сильную слабость. Днём слабость не проходила. А температура вечером была одна и та же - тридцать семь и две десятых. Разве это температура? Но на душе оставалось беспокойство. Что же со мной всё-таки происходит? И странное дело - я даже перестал тосковать без Гали. Мне только хотелось лежать и лежать в постели, лишь бы потеплее укрыться. И чтобы меня никто не тревожил. Так я мог лежать полдня. И настроение моё было гнетущим.
- Что с тобой? - спрашивали меня и Нина, и Игорь. - Ты стал совсем другим. Почему ты всё время молчишь? О чём всё время думаешь? Может, серьёзно заболел? Или думаешь о Гале?
- Что-то мне нездоровится, - признался я однажды. - Но температуры нет. Идти к врачу как-то неудобно.
- Сходи к врачу! - уговаривал меня Игорь. - Куда глядят твои родители? Ведь ты же болен! Я это ясно вижу. Не стоит так долго тянуть.
- Схожу как-нибудь, - отвечал я. А сам всё откладывал и откладывал.
Временами, когда светило солнце, мне становилось совсем хорошо. И мне казалось, что болезнь моя позади.
Мать старалась меня получше кормить. Хотя с продуктами было по-прежнему трудно. И чтобы успокоить мать, я старался есть побольше. Но аппетит мой совсем пропал. Я с трудом проглатывал еду. И меня опять тянуло в постель.
Я продолжал ходить в школу, побледнел, похудел, но ходил и готовил уроки. И вёл себя как заведенная машина.
- Это всё Галя! - сказала однажды Лена. - Вот до чего может довести неудачная любовь! Противная эта Галя. Взрослая девчонка, а сидит около папы и не может успокоить Колю! Я бы ей сейчас высказала всё, если бы она появилась в посёлке. Не любит она Колю. Просто играет в любовь.
- Ну как ты себя чувствуешь? - спрашивал меня Игорь. - Лучше или хуже?
- Сам не знаю. Иногда лучше, иногда хуже. И вроде, у меня ничего не болит. А слабость и озноб. И температура держится чуть выше тридцати семи. Надо мне идти к врачу. Но я уже теперь боюсь идти.
- Пойдём вместе! - предложил мне Игорь.
Наступили весенние каникулы. Однажды я позвонил Клаве.
- Куда это ты пропал? - набросилась на меня Клава. - Приезжай немедленно ко мне. С тобой что-то случилось. Хочу на тебя посмотреть.
- Здравствуй! - сказал я Клаве, войдя в коридор её квартиры.
- А ты изменился, - сказала мне Клава. - Похудел. Побледнел. Что с тобой?
- Простудился я в феврале. И всё никак не приду в себя. Слабость не проходит.
- А у врача ты был?
- Ещё нет. Но я собираюсь пойти.
- Тебе надо завтра же к врачу! - крикнула Клава. - Куда смотрит твоя мать? А вдруг у тебя с лёгкими непорядок? Сейчас масса людей после войны больна туберкулёзом. Немедленно к врачу! Надо срочно пройти рентген. А если не пойдёшь, я сама отведу тебя в нашу больницу!
- Не кричи так, Клава! - попросил я. - Я схожу. Только не гони меня.
- Ладно! Молодец, что приехал ко мне. Со здоровьем шутить нельзя. Выпьем по стопочке для аппетита. И закусим. У меня есть селёдочка и картошечка. И капустка, и огурчики. И салатик. Поехали!
После выпитой рюмки у меня разыгрался аппетит.
- Боюсь я за тебя, - сокрушалась Клава. - Родителей ты не слушаешься, как я вижу. Бить тебя надо за это. Чтобы завтра же шёл в больницу! Понял?
- Понял, Клава. Ты меня убедила.
- Потому что люблю тебя! А может, нам пожениться? Но ты ещё школьник! Горе ты моё. Я места себе не буду находить, если у тебя обнаружат процесс в лёгких. А дело пахнет именно этим. Проглядели тебя родители. Да, война проклятая во всём виновата. Питание плохое, одни лишения.
- Может, всё обойдется ещё, Клава? Зачем ты горюешь прежде времени?
- Дай Бог, если так окажется. Дай Бог! Давай ещё по одной. В твоём состоянии иногда можно и выпить, чтобы встряхнуть организм. Я же всё-таки медсестра. Оставайся у меня. Я тебя не отпущу домой. Неизвестно, когда мы теперь увидимся. Чувствую, что просто так всё это не обойдётся.
Утром я был дома. Мать хмурила брови. А я думал, когда же мне поехать в Перово. Ехать мне совсем не хочется. Так и быть. Подожду ещё чуть-чуть. Может, всё обойдётся. Я же хожу, температура почти нормальная, только слегка нездоровится.
Вечером я иногда гулял с друзьями по нашему посёлку. Но почти не говорил ни слова. А друзья привыкли уже к моему молчанию.
Апрельские дни бежали и бежали навстречу майским праздникам. Моя слабость не проходила. Всё время хотелось лежать и лежать. Уроки мне стало трудно делать. Сколько же так будет продолжаться? Надо что-то делать.
- Тебе письмо! - сказала мать, протягивая мне конверт. “Неужели Галя”? подумал я. Но письмо было от Клавы. “Коля! Куда ты пропал? Что с тобой? Почему не звонишь? Где ты? Я очень беспокоюсь за тебя! Отзовись, мой дорогой! Я сразу приеду к тебе! Только дай о себе знать! Твоя Клава”.
Дождался. Надо срочно идти к врачу. Я же обещал Клаве. И не сдержал своего слова. Надо идти. Ничего не поделаешь.
После двадцатого апреля с утра я поехал в Перово. Записался на приём к терапевту.
Женщина-терапевт долго слушала меня, а потом послала на рентген и велела сдать кровь.
Через час я опять сижу в кабинете терапевта.
- Дела у Вас, Лугин, неважные. У Вас большое затемнение в лёгких. Вам надо срочно ложиться в больницу. Но с местами в больнице очень трудно. Придётся подождать, пока получите место. Я Вам выписываю направление.
- А можно мне пока ходить в школу? Я не хотел бы терять год.
- Пока можно. Но берегите себя.
- А к первому сентября я вылечусь?
- Трудно сказать. Как пойдёт лечение. Там будет видно.
Медленно я выходил из поликлиники. Медленно поднимался по лестнице на платформу, чтобы ехать домой. Как же мне жить дальше? Все мои планы теперь под вопросом. Сумею ли я закончить школу вовремя? Пришла большая беда. Надо выстоять. Надо срочно вылечиться. Другого выхода у меня просто нет. Сегодня я в школу не успею. А завтра пойду. Буду отвечать на всех уроках. Потом пойду к директору. Посоветуюсь с ним, что мне делать с учёбой. Может, мне разрешат сдать досрочно экзамены? А может, меня освободят от экзаменов за девятый класс. Клава оказалась права. Как в воду глядела. Надо срочно связаться с Галей. Чтобы она знала о моей беде. Может, она не захочет иметь дело с больным человеком. Я обязан её предупредить. Надо держаться. Не умирать же раньше времени! С помощью врачей я должен справиться с этой болезнью. Должен! Другого выхода нет.
Дома я сказал матери о своей болезни.
Мать всплеснула руками. Заплакала.
- Ну что ты плачешь! - сказал я матери. - Вылечусь! Медицина делает чудеса. Лягу в больницу. И быстро подлечусь. Сейчас появляется много новых лекарств. Всё будет в порядке, мама.
Отец после работы выслушал меня и успокоил.
- Держись, сынок. Не пропадём. Руки, ноги целы, а лёгкие придут в норму. Давай выпьем по маленькой. И закусим, как следует. А что с учёбой?
- Девятый класс я закончу. А там посмотрим.
Вечером я сидел у Нины. Мои друзья выслушали моё сообщение и пригорюнились.
- Всё будет нормально! - сказал я весело. - Чего вы приуныли. Пошли на улицу!
- Чувствовал я эту беду! - вздохнул Игорь. - Чувствовал заранее. И вот пришла беда. Сначала Галя исчезла. А потом заболел ты. А мы так ждали эту мирную жизнь, а она оказывается совсем не мирной. А что будет дальше?
- Всё преодолеем, - сказал я. - Давайте не будем грустить! Теперь всё ясно. Надо мне поскорее ложиться в больницу. Завтра пойду к директору, и буду просить его, чтобы он освободил меня от экзаменов за девятый класс. А ещё попрошу его узнать через Бойко адрес Гали. Бойко сразу узнает, где проживает Галин отец. А девчат попрошу подкараулить Галю у дома и передать ей моё письмо.
На другой день я пошёл в школу. На большой перемене я зашёл к директору. Я всё рассказал ему. Он очень расстроился. Обещал освободить меня от экзаменов и узнать адрес Гали. Директор предложил свою помощь, чтобы мне быстро предоставили место. Но я отказался, ибо за это дело взялся мой отец.
Договорились с директором, что я буду ходить в школу, пока не лягу в больницу. Дома же мне было сидеть трудно. Как в темнице.
Я ходил в школу и мысленно прощался с классом и со школой. Мне не хотелось ложиться в больницу, но у меня не было другого выхода.
Я позвонил Клаве, и всё рассказал.
- Так я и думала! - сказала Клава. - Так я и думала! Ко мне заедешь?
- Наверное, нет, Клава. Ты уж извини меня.
- Тогда звони из больницы. Держи меня в курсе. Слышишь?
- Слышу, Клава. Никуда я не денусь. Всё будет нормально. В начале мая получу место, а к началу учёбы выпишусь из больницы.
- Не загадывай, Коля. Ох, не загадывай! Дурачок ты ещё! Милый Коля! Я приеду к тебе в больницу. Ты только напиши или позвони.
- Мы ещё увидимся, Клава, мы с тобой связаны одной верёвочкой. Ещё выпьем с тобой водочки под картошечку и селёдочку. Слышишь?
- Всё слышу, Коля. Я рада, что ты такой весёлый. Ты у меня молодец. За это я тебя и люблю. Будь здоров, и не падай духом никогда!
Отец с Шапиро уехали в главк пробивать мне место в больницу.
- Место будет после майских праздников, - сказал мне отец. - Все места забиты фронтовиками. Но место будет обязательно.
Перед самыми майскими праздниками директор вызвал меня в свой кабинет. Он протянул мне бумажку с адресом Гали.
- Она живет сейчас на Красносельской улице, - сказал директор. - Рядом с вокзалом. И учится где-нибудь рядом с домом. Желаю успеха. Как у тебя настроение?
- Стараюсь не падать духом, Николай Дмитриевич. У меня хорошие друзья. Отец с начальником гаража пробивают мне место. Сразу после майских праздников буду в больнице.
- За экзамены не беспокойся. Мы тебя переведём в десятый класс без экзаменов. Только скорее выздоравливай.
Тридцатого апреля мы шли из школы к станции. Впереди два праздничных дня.
- Даже не верится, что тебя скоро с нами не будет, - сказала Нина. - Что-то навалились на нас напасти. Будем надеяться, что дальше всё будет хорошо. Мы к тебе, Коля, будем часто приезжать. Будем привозить тебе интересные книги. Ты там только не скучай.
- У меня просьба к вам, - сказал я. - Надо подкараулить Галю у дома и передать ей моё письмо. И на словах всё рассказать. Я должен сказать Гале, что серьёзно заболел. Может, на этом наша дружба и закончится. Постарайтесь это сделать на этих днях.
- Постараемся! - сказала Нина. - На это придётся весь день потратить. Но сделаем обязательно. Пиши своё письмо.
Вечером мы долго гуляли по нашему посёлку. Наступала самая приятная пора. Тепло. Первые зелёные листочки. Тёплый ветерок. Можно гулять до рассвета.
- Вспоминаю прошлый год, - сказала Лена. - Какое у нас было радостное настроение! Как мы ждали конца войны! А сейчас у всех какое-то приземлённое настроение. Ведь через восемь дней мы будем праздновать первую годовщину со дня победы. Целый год пролетел. Жизнь наша не стоит на месте. Что она принесёт нам в будущем? Хочется, чтобы всё у нас было хорошо. Что завтра будем делать? Дома сидеть?
- Завтра Коля с утра напишет письмо, и мы сразу поедем с тобой в Москву, - сказала Нина. - В первый день мы можем её не увидеть. Можно и домой зайти, но если у неё такой подозрительный отец, нам лучше у неё дома не показываться. Дождёмся, когда она выйдет на улицу. Часа два подождём. А может, и три. Будем ездить каждый день, пока её не увидим.
В тот же вечер я сел писать письмо Гале. Я решил много не писать. Дело слишком серьёзное. В письме я кратко написал, что сильно скучал без неё. А теперь я серьёзно заболел. На днях лягу в больницу на станции “Яуза”. Если сумеет, то пусть напишет мне пару строк. И всё. Я специально написал прохладно. Чтобы она поняла, что дело серьёзное. И пусть подумает, стоит ли нам думать друг о друге при данных обстоятельствах.
На другой день я передал письмо Нине, и она вскоре уехала с Леной в Москву.
Я сидел с Игорем и Виктором на лавочке у моего дома. Мы с отцом уже немного выпили. Всё-таки праздник.
Погода была чудесная. Мы говорили обо всём на свете. И гадали, когда приедут девчата.
Девчата приехали только вечером. Они долго ждали Галю, и наконец она попалась им на глаза.
- Она вспыхнула, когда увидела нас, - рассказывала Нина. - Прочитала твоё письмо. Сказала, что ответ пришлёт тебе домой. Ей надо подумать. Спрашивала, насколько ты серьёзно болен. Жаловалась на отца. Но она стала какой-то другой. Говорила она мало. Больше слушала нас. И быстро ушла. Вот и всё. Так что жди ответа, если она тебе напишет. Я спросила её, почему она тебе раньше не написала. Она сказала, что она всё написала в своём письме перед отъездом. Не нравится мне вся эта история, Коля. Ты уж извини меня за мою откровенность. И я сомневаюсь, что она тебе напишет.
Через час мы все вместе гуляли по поселку. Настроение у меня было грустное. Галя, Галя! Что с тобою стало? Неужели всё дело в отце? А может, есть и другая причина? Напиши мне обо всём откровенно. Молю тебя!
- Держись, Коля, - говорил мне Игорь поздно вечером, когда мы расходились по домам. - Держись. Всё у тебя будет нормально. Только на это нужно время.
- Я держусь, Игорь. Мне больше ничего не остаётся делать. Посмотрим, что мне Галя напишет. Если вообще напишет. Мне надо срочно вылечиться. Это пока - самое главное. Только бы поскорее получить место в больнице и приступить к настоящему лечению. Хочется, правда, праздник Победы отметить с вами дома. Не пропадём, Игорь. Когда вы рядом со мной, мне ничего не страшно.
11
Второго мая мы гуляли весь день по нашей округе. Я заметил, что стал уставать, но виду не показывал.
Третьего мая мы пошли в школу. Шапиро названивал и в министерство, и в больницу. Он старался поскорее пробить мне место. Но пока ничего не получалось. Были только горячие обещания.
- Место будет, - успокаивал меня отец. - Если Шапиро за что-нибудь взялся, то всё будет в порядке.
Через день пришло письмо от Гали. Я сел на лавочку, чтобы мне никто не мешал, и стал читать письмо.
“Дорогой, Коля. Я страшно расстроилась, когда узнала, что ты заболел. И почему на нас падают в мирное время такие несчастья? Я очень долго привыкала к новой школе. С папой становится всё труднее. Мы с мамой совсем замучились. Но он отдал своё здоровье ради нас. А мы должны терпеть. Но иногда терпеть очень тяжело. Хочу тебя видеть. Пиши мне письма на почту до востребования. А я буду писать тебе домой. Извини, что я не писала тебе в этом году. Но писать было нечего. А жаловаться на судьбу я не хочу. Всё решится через два года. Мы будем совершеннолетними, и сможем сами решать, что нам делать. Но до того времени надо ещё дожить. Я уверена, что ты обязательно станешь здоровым. Ты всегда был большим оптимистом, и сумеешь победить эту болезнь. Нужно только хорошее питание, покой и длительные прогулки. И моральная поддержка друзей. Коля! Я всегда в мыслях с тобой. Верь мне! Крепко тебя целую! Твоя Галя”.
Я сложил письмо в конверт. Какой же можно сделать вывод из всего написанного? Вроде, она со мной. Вроде. Но нет настоящей любви. Есть жалобы на судьбу, есть обещания быть со мной. Трудно всё это понять. Трудно.
Ладно. Поживём - увидим. Сейчас надо вылечиться, а всё остальное в сторону. Меня не так легко сломать. У меня есть воля, есть друзья, есть хорошие родители. Мне только надо выполнять указания врачей и поменьше горевать.
Наступило девятое мая. День Победы. Ровно год прошёл с того дня, когда наш народ праздновал Победу.
По радио всё время говорили о Победе. Отец с утра настроился празднично. Мать накрыла на стол.
Мы сидим за столом вчетвером: отец, мать, я и Танюшка. Она уже заканчивает первый класс.
- За Победу! - говорит отец, и мы выпиваем наши стопки.
- Степан совсем забыл нас! - жалуется мать. - Обиделся на нас за что-то. Или его Зоя настраивает против нас?
- Никуда твой Степан не денется, - успокаивает отец мать. - Пройдёт время, и он появится. Давай-ка, сынок, ещё по одной! Это твоей болезни не повредит. Главное - никогда не вешай голову. На днях уедешь в больницу. А там тебя быстро подлечат. Всё у нас будет хорошо. Вот только Фёдора нам не вернуть. Давай-ка помянем его! Светлая ему память! Не горюй, сынок. Пока у меня руки - ноги целы, я тебя поддержу. А там Иван скоро должен придти домой. Больница хорошая. Шапиро узнавал. Поэтому туда так трудно попасть. А где же твоя Галя? Что-то её не слышно и не видно?
- Прислала письмо. Обещает меня навестить в больнице, - соврал я. - Отец у неё вернулся с войны с расшатанной нервной системой. Никуда её не пускает.
- Всё наладится, сынок. На всё нужно время. Ты только ни о чём не переживай сильно. Лечись. А об остальном поменьше думай. Начальник у меня хороший. Он мне всегда помогает. И я готов за него в огонь и в воду. Я ещё одну пропущу. А ты как?
- Мне хватит, папа. Пойду к друзьям. Ты уж меня извини.
- Не извиняйся. Я всё понимаю. Хорошие у тебя друзья. Они тебя никогда не оставят в беде. А я ещё приму пару стопок.
Я вышел на улицу. Кое-кто копал свои огороды. И мне это совсем не понравилось. День Победы! Такой праздник! А они копают свои огороды. Эх, люди, люди! Уже успели забыть военные годы.
А что было в прошлом году? Люди пели песни, обнимались и целовались. Такова жизнь. Всё проходит, всё забывается, а мирские заботы обволакивают нашу душу и заставляют забыть тяжёлое и славное прошлое.
Мы собрались у Нины. Я сказал, что получил письмо от Гали. И дал его прочитать девчатам.
- Ну, что вы скажете? - спросил я девчат. - Со стороны виднее.
- Не поймёшь её, - сказала Нина. - Но письмо мне не нравится в целом. Много слов и ничего конкретного. Остаётся только ждать, что будет дальше.
- Да я бы на её месте не посмотрела бы на отца и ездила бы каждое воскресенье в Вешняки! - сказала Лена. - Что-то у неё ещё таится в душе. Нет настоящей искренности.
Мы решили прогуляться до Кусково, а потом под вечер поехать в Москву и посмотреть на салют, на праздничную Москву.
Идём к станции, потом мимо церкви и чугунолитейного заводика по пихтовой аллее направляемся в Кусково.
Но весенние воды опять прорвали плотину, и вся вода ушла из пруда. Обидно. Мы пошли по берегу. Но без воды не было ни красоты, ни очарования. И только дворец на другом берегу молча смотрел на нас своими большими окнами.
- Господи! - сказала Нина. - Ещё четыре года тому назад тут проходили военную подготовку наши красноармейцы. И всё уже в прошлом. Прошёл год мирной жизни. Но мир медленно входит в нашу жизнь. Карточки так и не отменяли. Жить по-прежнему трудно. Когда же начнётся прекрасная жизнь, о которой мы мечтали год назад? Когда?
- Начнётся когда-нибудь, - ответил Виктор. - На всё нужно время. Пока восстанавливаем страну. Сколько мужчин погибло! А это всё рабочая сила. В деревне работать почти некому. Пройдёт время, и всё наладится.
Медленно идём назад. А природа бушует. Поют птицы, растут на глазах зелёные листья на деревьях. А на траве желтеют одуванчики. Тепло. Хочется смеяться и плакать от такой красоты. На земле мир. А радости нет. Законы жизни нам пока не совсем доступны. Жизнь течёт и течёт, и всё куда-то двигается. А куда? Никто этого не знает. А может, это и лучше, что мы точно не знаем, куда нас двигает эта загадочная и таинственная жизнь?
Вечером мы едем в Москву. В электричке много людей. Все хотят увидеть нашу праздничную Москву.
В Москве было намного веселее. Толпы молодёжи бродили по улице Горького и распевали громко песни. А потом вспыхнул салют.
- Быстро пролетел этот год, - сказал Игорь. - Как стрела! Впереди будет ещё много таких праздников. И мы их должны всегда встречать вместе. Всегда! А если нас судьба разбросает в разные концы земли, мы в этот день будем слать друг другу телеграммы. Но лучше, если мы будем сидеть за одним столом. Мне казалось, что первую годовщину страна будет отмечать торжественнее, но нет такого ликования, которое было в прошлом году. Жаль, конечно. Но, видимо, так бывает всегда. Острота ощущений притупляется. Но мы этот день будем отмечать всегда. И сегодня ещё отметить надо. Коля! У тебя дома не найдётся по глотку спиртного?
- Найдётся! - ответил я. - Посидим у меня на кухне или на лавочке около дома.
- Лучше на лавочке, - предложила Лена. - Чтобы никому не мешать и самим не стесняться.
Дома я прошу у отца спиртное. Отец даёт мне четвертинку водки. Это его последний неприкосновенный запас.
Я беру хлеб, огурцы и выхожу на улицу.
Мы сидим на лавочке. Вокруг тишина. Мы разливаем водку по рюмкам. Себе - побольше, девчатам - на самое донышко.
- Вот теперь совсем другое дело! - говорит довольный Игорь. - Теперь у нас настоящий праздник! За Победу! И чтобы в следующем году мы были опять вместе. И чтобы у нас всё было хорошо!
- Давайте ещё чуть-чуть пройдёмся! - предложила Лена. - Коля скоро ляжет в больницу. Мы останемся вчетвером. Да и день сегодня особенный.
Мы пошли по нашему посёлку, глядя на уснувшие дома. Мы вспоминали военные годы, все наши приключения тех лет. Мы смутно догадывались, что жизнь наша не так проста, как это нам казалось раньше. Этот год уже показал, что мечты - это одно, а реальная жизнь - это совсем другое. И мы понимали, что если будем вместе, то никакие беды не сломят нас. Никакие.
Я думал о Гале. О чём она думает сейчас? На что надеется? И любит ли она меня? На все эти вопросы ответит время. Скорее бы мне лечь в больницу и полностью вылечиться. Я весь истомился и исстрадался.
Семнадцатого мая на легковой машине, которую выделил для меня Шапиро, мы едем с матерью в больницу на станции Яуза.
Ехали долго. Сначала по Рязанскому шоссе через Абельмановскую заставу. Мимо Клавы. Она уже знает, где я буду лежать. И Галя тоже знает. Я написал ей письмо до востребования.
Я ехал и думал, успею ли я выписаться из больницы к началу учебного года. И как у меня всё сложится в этой больнице? И что за люди будут лежать в палате? Найду ли я с ними общий язык?
Вскоре мы уже ехали по Ярославскому шоссе мимо огромной статуи Мухиной “Рабочий и колхозница”. А потом свернули направо и остановились около огромной больницы.
Внизу я простился с матерью, немного поплескался в ванной и пошёл в больничной одежде на третий этаж.
- Завтра я приеду, - сказала мне на прощание мать. - Выздоравливай, сынок!
Я вошёл в большую палату, где стояло восемь кроватей.
- Привет, Коля! - крикнул мне от окна Ануров. - Не узнаёшь? И ты заболел? Это я - Ануров Виктор. В госпитале лежал в Германии. Так и не зашёл ко мне.
- Ну, как тут? - спросил я Анурова. Он сильно похудел, и я с трудом узнал его.
- Нормально. Питание хорошее. Сам увидишь. Лечение тоже хорошее. Врачи здесь замечательные. Только вот поезда под окном шумят. Но ничего - привыкнем. Читать с собой ничего не захватил?
- Мать завтра привезёт. Чтение у нас будет.
- А у меня после ранения открылся в лёгком процесс. После твоего отъезда я демобилизовался. Устроился работать в метро. Но стал себя плохо чувствовать. Пошёл к врачу, а у меня идёт процесс в лёгком. А у тебя что? Затемнение или каверна?
- А я толком не разобрался. Говорят, что процесс в левом лёгком. И всё.
- Удивительно, что мы с тобой здесь встретились, - изумлялся Ануров. - Просто не верится. Ведь надо же! Здорово, что мы с тобой тут оказались. Будем в домино играть. И книги читать. Радио слушать. Можно и на улицу сходить. По вечерам рассказываем анекдоты. Играем в бильярд в комнате отдыха. А утром всякие процедуры. Тебе, наверное, будут накладывать искусственный пневмоторакс.
- А что это такое?
- Втыкают тонкую иглу между рёбер, и через неё накачивают воздух между двух плевр. Лёгкое поджимается и быстро заживает. Иногда бывают спайки между плеврами, тогда их электрической иглой пережигают.
- А больно проходит это поддувание?
- Не очень. Как обычный укол. Привыкнешь. Хочешь выздороветь - надо всё перетерпеть. Другого выхода нет. Это - самое эффективное лечение. Палочки Коха пропадают. Года через два будешь полностью здоров.
- Почему ты так уверенно говоришь? Откуда всё знаешь?
- Больные просветили. Они тут всё знают. Настоящие профессора. Главное - не унывай. Будь всегда весёлым. И на фронте тоже так было. Кто начинал тосковать, тот быстро погибал. Всё будет нормально.
В комнату принесли поднос с тарелками. Я съел очень вкусный борщ. Потом дали две вкусные котлеты с гарниром. На третье компот.
Этот обед меня потряс. Господи! Если бы я так питался каждый день! Никакая бы болезнь меня не взяла. А может, всё это приключилось из-за Гали? Много переживал, думал о ней всё время, тосковал. Вот и заболел. А может, кто-нибудь в нашем роду болел этой болезнью? Надо расспросить родителей.
Я посмотрел из окна. Прямо около здания струилась Яуза. И уходила в сторону под железной дорогой. А по железной дороге грохотали поезда. Весёлое место.
Наступил тихий час. Я лежал в постели. Почитал газету, которую принесли нам в палату. Ануров дал мне книгу “Как закалялась сталь” Николая Островского. Я стал её читать во второй раз. А потом задремал.
Через час вошла медсестра и раздала нам градусники.
У меня оказалось ровно тридцать семь. Мне принесли баночки для мочи и кала. А утром мне предстоял рентген. Мысли мои были в Вешняках. Как там мои друзья? Пришли из школы. Наверное, вспоминают меня. В воскресенье должны приехать. Привезут мне книги для чтения. А что делает Галя? Трудно сказать. Приедет ли она ко мне? Ей тут совсем недалеко ехать. Живёт рядом с Ярославским вокзалом.
Перед ужином мы погуляли с Ануровым по территории больницы.
- Думаю о своей жизни, - говорил мне Ануров. - Десятый класс я не успел закончить, а учиться начинать страшновато.
- Поступай в вечернюю школу, - посоветовал я Анурову. - Будет трудно, я тебе помогу. А там поступишь в институт. Нельзя стоять на месте. Ты ещё совсем молодой.
- Пожалуй, ты прав, - скачал Ануров, - надо подумать.
После ужина мы пошли играть в бильярд. Очередь была большая, но мы дождались своей очереди. Я сыграл одну партию с Ануровым. Играл я плохо. Ануров учил меня по ходу игры.
В десять вечера наступал отбой. В палате лежали железнодорожники: машинисты, инженеры. Все люди с большим жизненным опытом. Рассказывали всякие истории и анекдоты. А потом вошла сестра и пригрозила пожаловаться дежурному врачу. И мы притихли.
После завтрака меня пригласили к лечащему врачу. Звали её Евгения Ивановна.
Она повела меня на рентген. Долго вертела меня в разные стороны.
- У тебя, дружок, в правом лёгком каверна, - сказала мне после рентгена Евгения Ивановна. - Придется тебе полежать у нас, будем накладывать тебе искусственный пневмоторакс.
- А что такое “каверна”? - спросил я.
- Это дырка в лёгком. Это уже больше, чем затемнение. Но мы тебя вылечим. Нужно только время. И чтобы ты выполнял все наши указания.
- К началу учебного года я выпишусь? - спросил я с надеждой.
- Трудно сказать. Как пойдёт лечение. У каждого больного это проходит индивидуально. Сейчас для тебя главное - вновь стать здоровым. Учёба от тебя никуда не уйдёт. Жизнь у нас долгая. За это время можно закончить три института. Не думай и не печалься! Всё будет хорошо. В крайнем случае пропустишь учебный год. Ничего страшного. После нашей больницы тебе надо обязательно съездить в санаторий. И не один, а раза два. Чтобы вылечиться окончательно. Я тебе не советую форсировать учебу.
После обеда приехала мать. Я вышел с ней в коридор. Мать привезла мне сырых яичек и несколько книг, которым я сильно обрадовался.
- У меня всё хорошо, - успокоил я мать. - Ты не волнуйся за меня. Кормят здесь замечательно. Врачи отличные, и все лекарства есть. Аппетит у меня хороший.
- Виню я себя за то, - сказала мать, - что не отвела тебя сразу к врачу. Не досмотрели мы с отцом. Ты уж прости меня, сынок.
- Я сам во всём виноват, - успокоил я мать. - Всё будет хорошо. Скоро меня тут станут лечить капитально. Я уверен, что к осени поправлюсь.
На другой день в больницу приехали друзья. И мы гуляли по территории больницы. Потом сидели на скамейке.
- Ну, как ты тут? - спросил меня Игорь. - Тяжело?
- Нормально. Сдавал анализы, был на рентгене. На этой неделе начнут поддувание. Это самое эффективное средство. В палате оказался знакомый по госпиталю в Германии. Вы мне книжек привезли?
- А как же! - ответила Нина. - Вот тебе порция на неделю. “Два капитана” Каверина, “Агасфер” Эжена Сю, “Крестоносцы” Сенкевича, “Бруски” Панфёрова.
- Хватит недели на две. Большое вам спасибо. У вас ведь завтра первый экзамен. Поезжайте домой. Я через мать буду передавать вам записки. Пока не приезжайте. Вам теперь некогда. А мне тут надо капитально лечиться.
Ушли друзья. Мне сразу стало грустно. Теперь между ними и мной пролегла незримая черта. Они здоровые, а я больной. В этом большая разница. Но ничего. Пройдёт время, и я тоже буду здоров как бык. Я вытерплю все эти уколы и процедуры. И я обязательно стану здоровым! Иначе и жить не стоит на этом свете.
Я увидел идущего Анурова.
- Ты что такой печальный? - спросил он меня. - Это никуда не годится.
-Только что простился с друзьями, и немного расстроился.
- Понятно. Так часто бывает. Они пришли из другой жизни. А у нас тут свой мир. Всё это понятно только нам здесь. Тут уж ничего не поделаешь. Надо стиснуть зубы и поскорее забыть про дом. Давай еще немного походим. У тебя есть постоянная девчонка?
- Была, да сплыла, - ответил я. И рассказал всю свою историю с Галей.
- Ерунда у вас какая-то получается, - сказал Ануров. - Хотя Галя твоя ещё не совсем взрослая. А характер у неё не тот. Вот отец и подмял её. Эгоист он последний. Думает только о себе. Но Галя твоя мне тоже не очень нравится. Она могла тебе писать письма. А она взяла и замолчала. Что-то тут не так. Ты присмотрись к ней внимательнее.
Потом я рассказал Анурову и про Клаву.
- Жаль, что она старше тебя, - пожалел Ануров. - Это как раз то, что тебе нужно. Но возраст есть возраст. Лет до сорока всё будет нормально, а потом ты будешь поглядывать на сторону. И вся ваша жизнь пойдёт насмарку. А Клава твоя - женщина умная. Она всё понимает и смотрит в будущее. Ей нужен другой человек. Постарше и посолиднее. Но пока держись за неё. Сейчас она для тебя большая опора. А Галя твоя - это загадка, как и все женщины. Честно говоря, я думаю, что у неё мог на примете оказаться кто-то другой. Вот сейчас и состоится проверка ваших чувств. Если она будет к тебе часто приезжать, будет тебе писать письма, тогда другое дело. А если замолчит и будет ссылаться на папу, то дело дрянь. Поверь мне, Коля. Приглядись ты к своей Гале. Не нравится мне вся эта история.
13
Прошло несколько дней. Я уже привык к больничной жизни. Много читал. Гулял с Ануровым по территории больницы. Играл в бильярд. Евгения Ивановна пока не накладывала мне пневмоторакс.
В четверг я играл на бильярде. Вдруг я закашлялся. Плюнул в раковину и увидел кровь.
Я побежал в палату и сказал медсестре. Она привела дежурного врача. Мне дали раствор кальцекса и уложили в постель.
Утром Евгения Ивановна сказала:
- Будем сегодня накладывать пневмоторакс. Воздух зажмёт кровоточащие сосуды. Всё будет нормально. Не волнуйся, дружок. Ничего страшного.
И вот я лежу на кушетке. Иголка пронзает кожу, и начинается поддувание. Совсем не больно. Только дышать немного трудновато.
Мне дали только пятьдесят кубиков, воздуха. Но вечером кашель появился опять. И опять была кровь.
Через день мне дали триста кубиков! Но кашель не проходил. Я лежал в кровати и думал о жизни. Что же это такое? Неужели я сыграю в ящик? Так рано? Нет! Я буду жить!
Пришла мать. На неё было страшно смотреть.
- Не волнуйся, мама! - успокаивал я мать. - Всё пройдёт. И кашель пройдёт. Только не волнуйся.
Мать ушла в слезах.
Через день мне дали пятьсот кубиков. Но в мокроте по-прежнему была кровь. Что же это такое? Так всё хорошо было поначалу. И вдруг такое ухудшение?
На другой день меня повезли в специальную камеру облучать токами высокой частоты мою селезёнку.
Я лежал в закрытой комнате. Гудел аппарат. А я был спокоен. Я ещё поборюсь за свою жизнь. Поборюсь. Я думал о Гале. Когда же она приедет ко мне? Ведь я написал ей письмо из больницы. Она знает, как меня быстро найти. Она может подняться с чёрного хода и зайти ко мне в палату. Но её нет. Почему? Неужели Ануров прав? Неужели у неё есть кто-то другой?
Меня привезли в палату. Около моей кровати сидел Игорь.
- Как дела? - спросил меня Игорь,
- Пока неважно, - ответил я. - Но я держусь. Кровь никак не останавливается. И дышать стало мне трудно. Совсем зажали мне лёгкое. Ничего! Мы ещё погуляем по Вешнякам. Как ваши дела?
- Сдаём экзамены. Всё идёт нормально. В июне уедем опять в лагеря. Чёрт бы их побрал! Так не хочется ехать. А ты держись! Я уверен, что всё будет хорошо.
Наступил вечер. Дышать становилось всё труднее. Ануров сидел около меня.
- Морсу хочешь? - спрашивал он. - Ты проси, не стесняйся!
- Дышать тяжело! - пожаловался я Анурову.
- Я скажу медсестре.
Пришёл дежурный врач. Мне сделали укол. Я заснул. А в полночь проснулся. Мне было тяжело дышать. Что делать? Опять звать помощь? Как-то несолидно. А потом на меня накатил страх. Мне показалось, что я умираю. Что уже лежу в гробу, а потом меня закапывают в сырую землю. И всё. И меня больше нет на этом свете. Мне захотелось кричать от страха и отчаяния. Неужели я умираю? Не может этого быть! Я задыхаюсь. Но всё-таки дышу. Я попытался прослушать свой пульс, но сердце моё колотилось так, что нельзя было понять, какой у меня пульс. Неужели я умираю? Не может этого быть! Тогда бы медсестра сидела у моей кровати. Тогда бы меня увезли в отдельную палату. Но ничего этого нет. Я просто обычный больной, которому вкачали много воздуха. Я ещё молод, чтобы умирать. Я не должен умереть. А что тогда будет с моими родителями? Они умрут с горя!
Я опять забылся. И снилось мне, что я лечу над облаками. Мне радостно и легко. А невидимый голос говорит мне: “Не бойся! Ты не умрёшь. Повторяй только всё время волшебное слово! Запомни его - Дин-дон! Дин-дон! Говори это слово, и смерть уйдёт от тебя”.
- Дин-дон! Дин-дон! - говорил я во сне. И мне стало легко и радостно. Нашёлся добрый волшебник, который спас меня. Теперь я никогда не умру…
- Доброе утро! - услышал я рано утром голос медсестры. - Будем измерять температуру!
Я открыл глаза. Ярко светило солнце. И я жив. Благодаря неведомому Волшебнику.
Меня охватила дикая радость. Я жив! Я буду жить! Ура!
В палату вошла Евгения Ивановна. Послушала меня, пощупала пульс.
- Лёгкие у тебя на тройку с минусом, а сердце на пять с плюсом! - сказала Евгения Ивановна. - Как мокрота?
Я сплюнул в специальную баночку. Крови не было.
- Всё нормально, дружок. Теперь быстро пойдёшь на поправку. Кризис миновал. Но придётся несколько дней полежать в постели. Потерпи, дружок.
Пришли родители. Отец сидел около кровати в белом халате и кряхтел. У него были испуганные глаза. Видимо, он здорово переживал за меня.
- Всё будет хорошо, - успокаивал я отца, - Врач сказал, что кризис миновал. Пневмоторакс сделал своё дело. Зажал лёгкое, и кровотечение остановилось.
- Я присмотрю за ним, - сказал отцу Ануров.
Ушёл отец и вошла мать. По её лицу было видно, что она плакала.
- Мама, - сказал я, - у меня теперь всё хорошо! Пошёл на поправку.
Мать стала выкладывать на тумбочку еду.
- Больше пока не привозите ничего кроме книг, - сказал я матери. - У меня пока плохой аппетит. Здесь кормят нормально. Успокоенная мать ушла.
- Какое сегодня число? - спросил я Анурова. - Потерял уже счёт дням.
- Сегодня первое июня, - сказал Ануров. - Суббота.
В палату вошёл Игорь. А за ним и Виктор.
- Вот тебе книги, - сказал Игорь. - Читай на здоровье. Как дела?
- Ночью было тяжело. Но ничего. К утру стало полегче. Кровь прошла. Скоро будем гулять во дворе.
- А мы едем в военные лагеря, - сказал Игорь. - Осталось сдать два экзамена. Без тебя скучновато. Когда будут выписывать?
- Врач намекнула, чтобы я не торопился с выпиской. Придётся полежать до осени. Главное, чтобы не было спаек в плевре. А то надо будет делать пережигание спаек. Но я теперь уже готов на всё. Только бы выздороветь. Позвоните Клаве от моего имени и опишите ей моё состояние кратко. И передайте ей большой привет. А вот Галя что-то не пишет.
Дела мои пошли на поправку. Через три дня я уже ходил по коридорам, а на пятый день мы вышли с Ануровым на улицу.
- Сильно ты меня испугал, - признался мне Ануров. - Я очень переживал за тебя. Всё хорошо, что хорошо кончается. Теперь у тебя всё будет в порядке.
Я слушал Анурова и думал о Гале. Неужели она не может вырваться на пару часов? Ведь ехать - совсем ничего. Вокзал рядом. Несколько коротких остановок. Больница рядом со станцией. Чудная она какая-то. А может быть, ей теперь не до меня? И так может быть. Подожду ещё немного. Как бы она тут только не столкнулась с Клавой. Вот будет сцена. Если Галя не приедет, то надо ставить точку на наших отношениях.
Под вечер приехала мать и привезла мне письмо от Гали. Я сразу стал его читать. “Дорогой Коля! Я всё время думаю о тебе. Как ты там? У меня сейчас идут экзамены. А после экзаменов я постараюсь тебя навестить в больнице. Папа уедет в санаторий, Тогда я смогу приезжать к тебе почаще. До встречи. Твоя Галя.”
- Пропала куда-то твоя Галя, - сказала огорчённо мать. - Всем нужны здоровые. Ты только не переживай из-за неё. Найдёшь себе другую.
- Дело пошло на поправку, - успокоил я мать. - Аппетит у меня хороший. Много гуляю. Книги у меня есть. Друзья приезжают. Не пропаду я, мама. Та за меня не беспокойся. Всё будет хорошо. Жаль только год пропускать. Обидно. Друзья закончат школу, а мне ещё придётся год учиться.
- Не жалей ты этого года, сынок, жизнь будет такая длинная. Столько годов ещё пройдёт! Будешь здоровый и всего достигнешь. А когда больной, то и жизнь не мила. У меня отлегло от души. Я уже несколько раз в церковь ходила. Молилась за тебя. Господь Бог не оставил нас. Ну, я пошла.
Восьмого июня ко мне приехали все мои друзья. Они только что сдали все экзамены. Настроение у нас было отличное.
Мы забрались в укромный уголок больничной территории. Игорь достал из сумки бутылку портвейна. И мы выпили по глотку.
- За окончание учебного года! - сказал Игорь.
В сумке были бутерброды с колбасой.
- А теперь за выздоровление Коля! - сказала Нина.
Мы сидели в кустах на скамейке, и нам было уютно.
- Вкусно есть на воздухе, - сказал Игорь. - Быка бы сейчас съел. Ты тут, Коля, не скучай без нас. Нам надо собираться в лагерь. А девочки ещё заедут к тебе. Галя тебе пишет?
- Прислала небольшое письмецо. Обещает скоро навестить меня. Видимо, придёт на днях. Тогда и поговорю с ней обо всём.
Нина передала мне стопку книг.
- Это тебе подарок от нас, - сказала Нина. - Можешь всем давать в палате.
- Где вы только достаёте такие интересные книги? - удивился я. “Мартин Иден” Джека Лондона, “Кукла” Болеслава Пруса, “Звёзды смотрят вниз” Кронина. - Огромное вам спасибо!
- Не хочется уезжать от тебя! - призналась Лена. - С тобой тут весело. Но мы к тебе ещё раз все вместе приедем через неделю. И привезём тебе еще книг.
Я проводил друзей до ворот. Как мне хотелось выпорхнуть отсюда! Всё бы отдал за это! Но нельзя. Мне надо вылечиться. И как грустно махать рукой друзьям, которые скрываются за поворотом. Что бы я делал без них? Пропал бы, наверное. А с такими друзьями я горы сворочу! И никакая болезнь не победит меня. Но больница - всё-таки красивая и чистая тюрьма. Сидишь тут как птица в клетке. Скорее бы приходила Галя. И внесла бы ясность в наши отношения. Друг она мне или нет? Я только посмотрю ей в глаза и всё пойму. Она придёт. Раз написала, значит придёт. Ну что ж? Вуду ждать.
14
- Лугин, к тебе пришли! - крикнула медсестра.
В коридоре стояла Галя. Сердце моё застучало.
- Здравствуй, Галя! - сказал я. - Пошли на улицу. Тут не поговоришь.
Мы сидим на скамейке лицом к больнице. Позади шумит Яуза. Часто пролетают электрички.
- Похудел и побледнел, - сказала Галя, - и повзрослел. Надо же! Не виделись целый год, даже страшно подумать! Как ты себя чувствуешь? Расскажи мне всё подробно.
- Сначала было неважно, а теперь всё наладилось, дело пошло на поправку. Часто думаю о тебе. А как ты живёшь? Рассказывай!
- Плохо я живу, Коля! Год оказался очень плохим. Я чуть не умерла от тоски! Ждали папу, думали, что всё будет хорошо. А он вернулся с расшатанной нервной системой. Кричит на маму, кричит на меня. Мама часто плачет. Но пока терпим. Всё это время я вспоминала наши прогулки по Вешнякам. Думала о тебе. Что с нами будет, Коля? Неужели наша дружба погаснет? Мне становится страшно от этой мысли. Как ты думаешь? Говори всё, что думаешь.
- Не знаю, Галя, если говорить честно, мы не видимся, пишем друг другу редко. А что будет дальше? Мне надо лечиться. Этот учебный год, видимо, проведу в санаториях. А потом мне надо заканчивать школу. И думать, где буду учиться дальше. Я понимаю твою обстановку дома. Пока надо набраться терпения. Это и будет проверка нашей дружбы. А отца бросать нельзя. Он отдавал свою жизнь и здоровье за нас. Но нельзя ему потакать во всём. Ты уже почти взрослая. Надо отвоёвывать свою свободу. Надо иногда приезжать в Вешняки.
- Можно я тебя поцелую, Коля?
- Только в щёку. А в губы нельзя. Могу тебя заразить. С бациллами Коха шутить нельзя. Бережёного Бог бережёт. Держись, Галя. Вот когда исчезнут палочки в мокроте, тогда и будем целоваться. Ясно?
- Ясно, Коля. - Галя заплакала. Слёзы текли и текли у неё по щекам.
- Не надо плакать, - успокаивал я Галю. - Слезами горю не поможешь. Придёт время, и мы что-нибудь придумаем. За бедой всегда наступает светлая пора.
- Извини, Коля. Это всё нервы. Накопилось за год. Я скоро приеду к тебе опять. Надо нам почаще видеться. А то мы так забудем друг друга. А ты ещё любишь меня?
- Люблю, Галя. Поэтому и письма тебе писал. Поэтому и думаю о тебе всё время.
Я проводил Галю до ворот, потом долго гулял по больничному двору. Впереди простиралась жизнь, полная тревог и волнений. Хватит ли у меня сил перенести все невзгоды? Должно хватить. Это же не фронт, а только больница. И время работает на меня. Меня не так легко сломать. Военные годы закалили меня. Не пропаду. Я ещё буду на коне! А пока надо брести в свою палату, смотреть в потолок, читать книги и выполнять все процедуры. Выше голову, Коля!
Дни бежали и бежали вперёд. Я быстро поправлялся. Много гулял.
Мать приезжала два раза в неделю. Я её успокаивал. В субботу приехали мои друзья. И опять мы сидели на нашей скамейке. Много говорили о лете, о военных лагерях.
- Я уезжаю с родителями к морю! - сказала Нина.
- А я еду к родным в Алексин, - сказала Лена. - Буду там купаться в Оке.
- Не скучай тут без нас, Коля, - забеспокоился Игорь. - Как ты тут поживаешь?
- Уже привык к этой больнице, - ответил я. - Кормят хорошо. Книги есть. Гуляю с Ануровым, слушаю рассказы бывалых людей, играю в бильярд, слушаю радио, читаю газеты и хожу на процедуры. И день пролетает незаметно. Но вообще-то уже захотелось на волю. В наши Вешняки. Как там наш “пятачок”?
- Работает, как и в прошлом году, - улыбнулся Виктор. - Все танцуют, все довольны, кроме местных жителей. Но и они, кажется, уже притерпелись. Мы не хулиганим, а только утрамбовываем землю.
И опять ушли друзья, и опять я затосковал после их ухода. Они вольные птицы, а я сижу здесь как в клетке. И когда я только вырвусь отсюда? Лучше не загадывать. Время всё поставит на свои места. А может, я ещё успею к началу учебного года? Может, я уговорю Евгению Ивановну? Надо надеяться и на такой исход. Никогда не надо унывать и сдаваться. Будет и на моей улице праздник! Будет. Всё будет, только в своё время.
А потом вдруг у меня объявилась Клава. Нежданно-негаданно.
- Привет, мой голубь! Как жизнь? - обрушилась на меня Клава. - Сдала экзамены за десятый класс. Буду поступать в медицинский институт. А ты выглядишь совсем неплохо! Как тут кормят?
- Всё хорошо, Клава. Было трудно, но кризис остался позади, теперь уже подумываю о выписке.
- Не торопись. Раз хорошо кормят, то лежи и лечись. Ты мне иногда позванивай. А то мне некогда будет тебя навещать. Надо будет готовиться к вступительным экзаменам. Я твёрдо решила стать врачом и буду хорошим врачом. Только ещё специальность точно не выбрала. Там будет видно. Галя-то была у тебя?
- Была один раз.
- Ну-ну. Выпить бы с тобой по стопочке. Да ещё рановато. Вот сдам экзамены и приеду к тебе. Не скоро это будет, но будет обязательно. Ты тут не кисни, не тоскуй. Мы ещё с тобой погуляем на радостях. Будь всегда оптимистом.
Ушла Клава, и опять наступила тишина в моей жизни. А лето катилось и катилось. И тут опять случилась беда. Где-то меня продуло. У меня поднялась температура, которая держалась два дня. А потом на рентгене заметили, что у меня в плевральной полости появилась жидкость. Неужели будут откачивать? Там совсем другая игла. Огромная и страшная.
Жидкость, к счастью, испарилась постепенно сама, но зато оставила после себя парочку спаек.
Меня стали готовить к операции, чтобы пережечь эти спайки.
И опять волновалась мать, и опять я её успокаивал и говорил, что это совсем пустяковая операция.
Во второй раз пришла Галя.
Она посидела у меня в палате, потом мы походили по коридору. Она уезжала с мамой в деревню. И папа с ними. И вроде, мы простились с Галей хорошо, но что-то было не то. И я не стал ломать себе пока голову. Надо сначала пройти операцию.
Было больно, но я терпел. Тонким раскалённым волоском пережгли мои спаечки, и мой воздушный пузырь опять расправился, жить стало сразу легче.
Я стал опять выходить на улицу. И время полетело быстро. Наступил июль. Ко мне приехали Игорь с Виктором.
- Здорово! - буркнул Игорь. - Ты тут лежишь себе полёживаешь, а мы с Витей топали в лагере строем и пели песни. Но кормёжка в этом году была чуть получше. Погода стояла хорошая, дни пролетали быстро. Мы взяли с собой побольше денег и опять варили в лесу кашу. Чтобы не похудеть. Лагеря эти скоро прикроют. Никому они теперь не нужны. Как тут у тебя дела?
- Была небольшая операция, пережигали спайки. Теперь всё в порядке. Регулярно мне вкачивают по четыреста кубиков. Лёгкое сдавлено, температура пришла в норму. Стало уже надоедать, но ничего не поделаешь. Перечитал много книг. Не привезли мне ничего?
- Привезли, - улыбнулся Игорь. - Вот смотри. “Лженерон” Фейхтвангера и несколько книжек про войну. Хватит тебе на первое время. Мы к тебе теперь будем приезжать регулярно. Если ты, конечно, не против. Будем с Виктором на площадке танцевать и смотреть за порядком. Лето пролетит незаметно.
Я проводил друзей до ворот. Они здорово подняли мне настроение. А то я немного приуныл.
В стороне гулял Ануров. Я присоединился к нему.
- Как настроение? - спросил я Анурова.
- Хочу домой, - признался мне Ануров. - Поддувание я могу делать и дома. Центральная поликлиника МПС у Красных ворот. Две остановки на метро. И по женщинам соскучился.
- А у тебя есть кто-нибудь? - спросил я.
- Конечно, есть. Хорошая девчонка. Ждёт меня. Я ей позваниваю, может, и женюсь на ней. Вспоминаю, как меня ранило. Только приподнялся, и меня сразу ударило в грудь. А чуть бы повыше, и лежал бы уже давно в сырой земле. Судьба. А против судьбы не попрёшь. Разбередил ты мне душу своей учёбой. Придется идти в десятый класс. Жаль, нет у меня родителей. Но моя Катя меня поддержит. А там махну в институт железнодорожного транспорта. Только ещё не решил, на какой факультет. Там будет видно. Хороший там есть факультет “Мосты и тоннели”. Это как раз для меня. Только страшновато. Институт - это не школа. Одни чертежи замучат. Но я же фронтовик! Должен делать за себя и за ребят, которые сложили голову на фронте. Надо трудиться до седьмого пота. Только надо здоровье подремонтировать. Надеюсь, что мы не будем больше ни с кем воевать. Хватит! Навоевались. И немцы сыты по горло этой войной. Надолго запомнят эту войну. А ты меня после выписки не бросай, Коля. Мало ли что. Мы должны держаться друг за друга. Ты согласен?
- Конечно, согласен. О чём разговор? Будем регулярно встречаться. Я тебе с немецким помогу, если надо. И с математикой на первых порах.
Мы пошли на ужин. Сильно тянуло домой. А здесь ходи по коридорам или слушай радио. Можно и почитать. Но в десять отбой. Надо лежать в постели. А где теперь моя Галя? Где-то в деревне. И не пишет мне писем. Неужели мы разбежимся в разные стороны?
15
Июль стоял жаркий. И всем было ясно, что в стране нашей - засуха. Значит, будет плохой урожай. Значит, опять будут карточки.
Игорь и Виктор приезжали ко мне часто. И всё время привозили мне книги. Мы долго гуляли по больничной территории, обсуждали разные проблемы, читали письма Нины и Лены, которые они присылали Игорю и Виктору. Мне они тоже прислали по письмецу. И на том спасибо.
По радио часто звучал голос спортивного комментатора Вадима Синявского. Я узнал, что от московского автозавода имени Сталина выступает команда “Торпедо”. Там здорово забивал голы центр нападения Александр Пономарёв. Я стал болеть за “Торпедо”, слушать футбольные репортажи более внимательно. Но главная моя страсть - книги. Я их буквально проглатывал. И тут мои друзья здорово выручали меня. Где они только доставали эти книги? Узнаю, когда вернусь в Вешняки.
В мою палату потянулись больные за интересными книгами. И я никому не отказывал. Только записывал книги и фамилии в свою тетрадь. Чтобы не забыть. А то запросто зачитают.
Теперь я стал старожилом нашего отделения. Я знал всех врачей и медсестёр. Знал всех санитарок и других работников. Тут был теперь мой второй дом.
Мать и отец приезжали тоже. Отец редко, а мать раза два в неделю. Я спрашивал мать про Ивана. Пока его не отпускали домой. Но Иван надеялся скоро возвратиться. Степан пока не появлялся. Обиделся на родителей за что-то.
Каждый раз мать пытливо всматривалась в меня.
- Всё хорошо, - успокаивал я мать. - Лёгкое поджато, процесс в лёгком остановлен. Теперь нужно только время, хорошее питание и прогулки на свежем воздухе. Домой только сильнее захотелось.
- Не рвись ты домой, - сказала мне мать. - Лечись как следует. И главное - не горюй, сынок. Всё образуется.
Дни покатились дальше. Наступил август. Жара не проходила. Я жил, как заведённый механизм. Подъём, градусник, туалет, завтрак, процедуры, прогулка, обед, тихий час, прогулка, ужин, бильярд, чтение, радио, отбой. И так каждый день.
В Нюрнберге проходил суд над главными немецкими преступниками. Газеты помещали большие отчёты об этом процессе.
Я вбирал в себя всю информацию из газет и радио. Иногда в комнате отдыха возникали всякие споры. И о войне, и о современной обстановке, о состоянии нашей медицины. Я слушал и слушал. Тут я был самый младший, и моё дело - помалкивать. И я помалкивал.
В один из дней я увидел на территории больницы пленных немцев. Я подошел к ним и стал разговаривать. Охраны почему-то не было. Мне никто не мешал. А разговаривал я с молодым парнем лет двадцати. Немца звали Петер Фогель. Он был родом из Баварии. Удивлялся моим знаниям немецкого языка. Я спросил, в чём он нуждается. Он признался, что не хватает папирос. Я обещал ему принести.
Моё настроение резко приподнялось. Немецкий язык подбодрил меня. Я ещё поживу на этом свете!
Пришло письмо от Гали. Наконец-то. “Милый Коля! Папа всё время хандрит. Мы с мамой всё время рядом с ним. Здесь тихо и скучно, и я готова реветь от тоски каждый день. Весь день здесь стоит такая тишина, что хочется выть. Ни радио, ни газет. Людей в деревне мало. Все бегут из деревни под любым предлогом. Дороги после дождя становятся непроезжими. Как тысячу лет назад. Иногда хожу с мамой в лес за грибами и орехами. Но тоска меня не отпускает. Папа стал жутким эгоистом. Он всё время изводит нас с мамой. Кажется, он догадывается, что мы с тобой переписываемся. Я его страшно боюсь. Что это за отец, который не считает свою дочь человеком? Я часто вижу тебя во сне. Как твои дела? Скоро мы вернёмся в Москву. Пиши мне до востребования. Думаю о нашем будущем, но не вижу никакого просвета. Что же будет с нами, Коля? Запуталась я во всём. Постараюсь приехать к тебе, как только вернусь в Москву. Буду ругаться с отцом, буду бороться за свою свободу. Иначе я просто погибну около него. Крепко тебя целую. Твоя Галя”.
Несколько раз я перечитал письмо. Мне стало жалко Галю. Попала она в сложное положение. И роль матери тут непонятна. Сломали совсем девчонку. А отец её - какой-то изверг и вурдалак. Что же ей написать? Надо как следует подумать. Дело принимает серьёзный оборот. Если бы я был здоров, тогда другое дело. А мне надо лечиться и лечиться. И следить за собой. Будущее в тумане. И если мы будем дружить с Галей, тогда ей надо бросать родителей и жить у меня. Но всё не так просто. На что мы будем жить, когда будем студентами? И где мы будем жить? Ведь скоро придёт Иван, который собирается жениться на своей Марине. Жить фактически негде. Мне стало грустно. Полная безнадёга. Мне пока нечего предложить Гале. Сколько так она сможет продержаться одна? Я ей пока не помощник. И слабая моральная поддержка. Мне тоже захотелось плакать. Но плакать мужчине не положено, как и солдату. Надо терпеть и крепко думать. Не всё так безнадёжно. Должны появиться какие-то просветы в моей жизни. Хорошо бы ещё в этом году пойти в десятый класс. Но вряд ли это получится. Эх, жизнь! И почему ты такая жестокая? Почему ты так сильно бьёшь по человеку? Но надо жить, надо сжать зубы, надо думать только о хорошем.
В таком духе я и написал письмо Гале. Советовал не падать духом и надеяться на то, что всё образуется в будущем. А пока надо терпеть. Мне самому не понравилось это письмо. Надо было бы написать по-другому.
Я отправил письмо и стал поджидать Галю. Но и Клава обещалась тоже заглянуть ко мне после вступительных экзаменов. Как бы они не встретились тут? Тогда будет просто трагедия. Для Гали, конечно. Клава ведь знает про Галю. А Галя ничего не знает, и знать не должна.
Несколько раз я встречался с Петером Фогелем. Я регулярно дарил ему сигареты. Петер благодарил меня и приглашал к себе в гости, когда я буду в Германии, и когда он вернётся на родину.
- Так хочется домой, - вздыхал Петер, - Когда нас отпустят? Неужели мы тут пробудем лет десять? Я уже три года в России. И немного русский язык стал понимать. Молодость проходит! Я понимаю, что должен благодарить Бога за то, что остался жив. Но очень хочется домой. Я тут с ума сойду! После работы я не нахожу себе места. Сколько ещё ждать? Год? Два? Три?
- Не думай об этом, - посоветовал я Петеру. - Освобождение может наступить внезапно. Мне тоже хочется домой. Но надо быть тут. Держись, Петер. В жизни надо всё испытать. Главное - ты остался жив. Мы с тобой обязательно увидимся в Германии. Я уверен, что после учёбы в вузе я буду работать в Германии. Давай свой адрес. А я тебе дам свой.
- Я живу в городе Аугсбурге, - сказал Петер. - Это недалеко от Мюнхена. Всего час езды на автомобиле. Очень красивый город. У нас отличный театр.
- Когда Вы меня будете выписывать? - спрашивал я Евгению Ивановну. - Поддувание я могу делать и в поликлинике.
- Не торопись, дружок. Время придёт, и мы тебя сами выпишем. Очередь в нашу больницу огромная. Здесь хорошее питание. Лечение, контроль. А дома ты будешь нарушать режим, питание будет не то, будешь тосковать, а если пойдёшь в школу, то будешь переутомляться, и всё лечение может пойти насмарку. Здесь спешить опасно. Надо, чтобы организм полностью победил эту болезнь. А ты ещё только встал на ноги. Тебе надо окрепнуть. У тебя же была каверна в лёгком. И довольно большая. После больницы постараемся послать тебя в санаторий. Там как следует окрепнешь, тогда можно браться за учёбу. Всё в своё время, дружочек.
Я обдумывал слова Евгении Ивановны. Значит, мне ещё придётся полежать в этой больнице, прощай моя учёба в этом году! Обидно терять год. Но ничего не поделаешь. Евгения Ивановна, конечно, права. Её надо слушать внимательно. Как хорошо, что я попал к ней. Отличный человек!
После двадцатого августа ко мне пришла Клава.
- Пошли на улицу! - предложила Клава. - У меня большая радость! Теперь я студентка мединститута. И хотя сдала экзамены не очень хорошо, меня зачислили вне конкурса, как сотрудника военного госпиталя. Я так счастлива, Коля! Ты даже не можешь себе этого представить.
Мы забрались в глухой уголок больничной территории, где стояла небольшая скамейка.
Клава деловито достала из сумки четвертинку водки и бутерброды.
- Выпьем за моё поступление, Коля! Я так рада! Сбылась моя мечта! Я буду врачом! Это так здорово! Я буду очень стараться. Ну, давай по маленькой. Тебе эта рюмка не повредит. Только закусывай как следует. Год назад мы работали с тобой в госпитале. Если бы ты не приехал, мы бы никогда не познакомились с тобой. Страшно подумать. И был бы у меня кто-то другой. И хотя мы не будем с тобой вместе, я ни о чём не жалею. Найду себе солидного жениха, нарожаю детей. А ты женишься на какой-нибудь молоденькой. И я желаю тебе большого счастья. Ну, давай по второй. Посуда любит чистоту. А где же твоя ненаглядная Галя?
- Скоро приедет из деревни. Обещалась зайти.
- Так-так. Ничего у тебя с этой Галей не получится. Слабый у неё характер. За счастье надо бороться, а она всё ссылается на папу! Тебе нужна другая девчонка. Но ты смотри сам. Люди учатся на собственных ошибках. Набьют себе лоб, а потом начинают понимать, что они сделали. Выглядишь ты нормально. Когда тебя выпишут, ты сразу дай мне знать. Надо нам встретиться у меня. Если, конечно, ты не против. А то сидим тут как жулики и озираемся, как бы нас не сцапали. Хорошее у меня настроение. Всё будет у нас хорошо, Коля. Главное - никогда не унывай, как бы тяжело ни было! Я этому научилась в госпитале. И всё время надо двигаться вперед. Никогда не стоять на месте. Иначе жизнь превратится в скуку невыносимую. Будь всегда с людьми. Не замыкайся в себе. Надо верить в свои силы. И всё будет так, как мы задумали. Ну, мне пора идти. Да и тебе надо идти на ужин. Поешь теперь с аппетитом. Хорошо мы с тобой посидели. Не знаю, когда я теперь к тебе приеду.
- Теперь увидимся у тебя дома, - сказал я. - Как только выпишут, я сразу тебе позвоню.
- До этого времени я ещё загляну к тебе. Ну, я пошла. Звони отсюда. Телефон ведь есть. Попроси медсестру, она и разрешит.
Я проводил Клаву до ворот и опять остался один. И опять мне стало немного грустно. Но ничего не поделаешь. Надо лечиться, и надеяться на лучшее.
Где же Галя? Уже должна вернуться из своей деревни! Но пока от неё ни слуху, ни духу. И придёт ли она вообще? Будем ждать. Как мне хочется вырваться в Вешняки! Походить бы по тихим нашим улицам, полюбоваться старинными дачами, столетними дубами и помечтать о красивой жизни. Когда-нибудь я вернусь в свои Вешняки, и мы там вволю погуляем с друзьями, обсудим все проблемы. Но когда это будет? Больше месяца я тут не пролежу. А до начала учебного года осталось совсем немного. Как же я буду жить без учёбы, без друзей, без надежды на будущее? Как-нибудь проживу. Всё равно другого выхода у меня пока нет. Надо ждать и надеяться. И поменьше терзать себе душу тоскливыми мыслями.
16
Тридцать первого августа, перед самым началом занятий, меня навестили мои друзья.
Мы сидели в уголке больничного сада. Шутили, смеялись и про¬сто балагурили.
- Как настроение? - спросила меня Нина. - Привык к больнице?
- Честно говоря, привык. Кормят хорошо. Книгами вы меня снабжаете. Погода хоровая, много гуляю, слушаю радио, слежу за Нюрнбергским процессом по газетам. Если выпишут в сентябре, то пойду в десятый класс. Просто так сидеть дома я не буду. Евгения Ивановна обещает отправить меня в санаторий. Трудно сейчас загадывать. Всё в подвешенном состоянии. По Вешнякам сильно соскучился.
- Ещё погуляем по нашим Вешнякам, - утешил меня Игорь. - У нас впереди долгая жизнь. И по морям поплаваем, и по суше погуляем. Выше голову. Коля!
- Пока держусь, - ответил я Игорю. - Больше мне ничего другого не остаётся.
Ушли мои друзья. Завтра воскресенье. А второго сентября они пойдут в школу. В десятый класс. Как я им завидую! А меня эта болезнь надолго выбила из седла. Тяжело мне сейчас. Но надо держаться. Надо держаться.
Подошёл Ануров.
- Меня в понедельник выписывают, - сказал Ануров. - Тебя тоже, наверное, скоро выпишут. Ты обязательно ко мне заходи. Не пропадай.
- Зайду обязательно, - заверил я Анурова. - Пошли ужинать.
Первого сентября был прекрасный воскресный день.
С утра приехала мать. Она теперь успокоилась. Мы поговорили, и я отправил мать домой. Мне почему-то казалось, что сегодня ко мне может придти Галя.
И Галя пришла. Сразу после обеда.
Мы сели на нашу лавочку в углу двора. Молча глядели друг на друга.
- А ты хорошо выглядишь! - сказала мне Галя. - Как ты себя чувствуешь?
- Нормально, Галя. Пошёл на поправку. Скоро должны выписать. А как ты живешь?
- Неважно, Коля. Я тебе всё написала в письме из деревни. Нового ничего нет. Когда ехала к тебе, отец устроил скандал. А я хлопнула дверью и пошла. Не знаю, что будет, но я так больше не могу. И маме об этом сказала. Просила маму отпустить меня к бабушке в Вешняки, но мама ни в какую. Отец против. Какая-то полная безысходность.
- Я тебе сочувствую, Галя. Ты прямо как в клетке. Но ничего. Через год тебе исполнится восемнадцать лет. Тогда ты уже имеешь право самостоятельно принимать решения. Какой у нас получился ужасный год. И у тебя, и у меня. И никто из нас не предполагал, что так получится. Ты держись, Галя. А будешь сильно переживать, можешь и заболеть. Не дай Бог! Я так тебе завидую, что ты завтра идёшь в десятый класс! Плюнь на домашние дела и занимайся учёбой. Оставайся подольше в школе. А с отцом сильно не спорь. Может, он что-нибудь со временем и поймёт. Грустно всё это. Пережили такую страшную войну, а теперь нас душит будничная жизнь. Уходят наши молодые годы. А радости пока никакой. Остаётся только сжать зубы и терпеть все эти неприятности.
- Я всё понимаю, Коля. Но временами наваливается такая тоска, что хочется реветь во весь голос. Я держусь из последних сил. Хоть из дома уходи!
- Из дома уходить не надо. Будет скандал. Не торопись.
- Ну, я пошла, Коля. Извини, что я так жаловалась на жизнь. Больше некому.
- Когда теперь приедешь? Я буду тебя ждать.
- Даже не знаю. Недели через две постараюсь приехать. Если, конечно, получится. Я тебе напишу письмо.
Ушла моя Галя. А на душе осталась какая-то горечь. Не было у нас той нежности, что была раньше. Исчезло очарование прошлых лет. Видимо, я становлюсь эгоистом. Или моя обида на Галю не проходит. И нет у меня в душе уверенности, что мы будем с Галей вместе. Сейчас папа, а потом ещё что-нибудь помешает. А может, я просто сгущаю краски? Как всё непросто бывает в жизни. Остаётся только ждать. Время всё расставит по своим местам.
Второго сентября начался учебный год. А я вместо школы пошёл в этот день к Евгении Ивановне и получил четыреста кубиков воздуха.
- У тебя всё идёт хорошо, дружок, - сообщила мне Евгения Ивановна. - Вот пошлём тебя в санаторий, а там отец или школа достанут тебе ещё одну путёвку, тогда можно и говорить о дальнейшей учёбе. Я вижу, что ты сегодня сильно переживаешь. Что же делать, дружок, раз ты заболел? Надо действовать по обстоятельствам. Не горюй, Коля! Закончишь школу и институт. Заведёшь себе семью. Я уже знаю такие случаи. Потерпи, дружок. Сегодня мы выписываем твоего друга Анурова. Вы ещё можете с ним встретиться в санатории. Он у нас на заметке.
Перед обедом я провожал Анурова домой.
- Не горюй, Коля, - утешал меня Ануров. - Мы с тобой связаны одной верёвочкой. Приду домой, и сразу поступлю в десятый класс вечерней школы. Меня уже ждёт моя зазноба Катя. Соскучилась по мне. Тебя скоро тоже выпишут. Приезжай в гости.
Я вышел на улицу и проводил Анурова до ворот.
- Ну, будь здоров и скорее выписывайся! - сказал мне на прощание Ануров. - До встречи у меня дома. Выше голову и твёрже шаг!
Какой тяжёлый выдался сегодня день! И начало учебного года, и выписка Анурова. И жалобы Гали вчера. Всё свалилось в одну кучу! Только бы не сломаться мне в этой больнице, только бы не расклеиться. Речь идёт о моей дальнейшей жизни. Надо мне выстоять. А потом будет полегче. Что значит один год, если учесть, что мне жить на этом свете лет семьдесят, а может быть, и больше. Один год - это почти ерунда. Кстати! Ведь у меня скоро день рождения! Как же я буду его отмечать?
Может, Евгения Ивановна выпишет меня ко дню рождения? Лучше не загадывать. Дело в здоровье, а не в дне рождения. И не обязательно все дни рождения отмечать дома. Выпьем с друзьями по рюмочке в углу больничного двора, и хватит.
Скорее бы проходил этот тяжёлый день. Сил нет думать о том, как мои друзья рассаживаются по партам, слушают преподавателей, записывают домашнее задание, а после школы не торопясь пойдут к станции, вспомнят обо мне, и пойдут по домам делать свои уроки. Не надо растравлять себе душу. Надо забыться, чем-нибудь заняться и просто взять себя в руки. Будет впереди вереница годов, когда первого сентября я буду приходить в институт, а потом ещё где-нибудь буду учиться. Жизнь моя будет долгая, и надо всегда держать себя в руках. Иначе можно просто сломаться.
Незаметно подошёл мой день рождения - двадцатое сентября. С утра приехали отец с матерью. Поздравили меня. Мать привезла мне несколько книг. Где она их только достала? Отец подарил мне свитер. Потом он подмигнул мне, и мы вышли с ним в туалет.
- Давай пригубим по чуть-чуть! - сказал мне отец. - Всё-таки день рождения.
Он вытащил четвертинку, и мы приложились к ней. Из сумки отец достал два солёных огурца, и мы закусили.
- Я допью, а тебе нельзя, ещё опьянеешь, - сказал отец и допил остаток. - Когда тебя выпишут?
- Теперь уже осталось недолго ждать. Думаю, что к первому буду дома. Всё равно надо ждать путёвку в санаторий. Самое трудное уже позади.
- Твои друзья просили мне передать, что будут у тебя часа в четыре, и просили тебя спуститься во двор, - сказал отец. - Хорошие у тебя друзья, сынок. Цени такую дружбу.
Ещё не закончился тихий час, а я уже спустился по чёрному ходу на улицу. Подошёл к воротам и стал поджидать своих друзей.
Они не заставили себя ждать.
Мы нашли наше укромное место. Игорь достал бутылку портвейна. Нина достала маленькие стопки.
- С днем рождения тебя! - сказал от имени всех Игорь. - Скоро будем гулять с тобой по Вешнякам!
- А где же Галя? - спросила меня Нина. - Она была у тебя?
- Была первого сентября. А теперь опять пропала. У неё там конфликты с отцом. Даже плакала здесь.
- Могла бы сегодня и поздравить! - проговорила Лена. - Живёт отсюда совсем недалеко. И дорогу хорошо знает.
- Может, ещё приедет, - пытался я оправдать Галю.
Мы допили портвейн, доели бутерброды с колбасой. В руках я держал связку книг - подарок ко дню рождения. Мог ли я представить себе в прошлом году, что буду отмечать свой день рождения в этой больнице? И вот сижу с друзьями, как будто я дома. Но нет нашего огорода, нет костра, на котором мы всегда пекли картошку. Ничего. Всё это будет. Обязательно будет.
- Как настроение? - спросил меня Виктор. - Он всё время отмалчивался.
- Нормальное. А наш “пятачок” ещё работает?
- Пока работает. Но скоро прикроем. Погода начинает портиться.
- А ты не простудишься здесь с нами? - спросила вдруг меня Нина.
- Не должен, - успокоил я Нину. - Ещё не так холодно. На мне новый свитер.
- А мы гуляем по Вешнякам теперь вчетвером, - рассказывала Лена. - Часто вспоминаем тебя. И Галю тоже вспоминаем. Всё будет нормально, Коля. Только не падай духом.
Во дворе я вдруг увидел Клаву, которая искала меня.
- Клава! - крикнул я. - Иди сюда!
Клава нисколько не смутилась, увидев моих друзей.
- Это Клава, - представил я её своим друзьям.
Клава протянула каждому руку. Мои друзья вдруг засмущались.
- Мы поедем, Коля, - сказала Нина. – Мы ещё приедем.
- Поздравляю тебя с днём рождения! - сказала Клава. - Мне твои друзья понравились. Я вспомнила утром, что у тебя день рождения. Ты мне ещё в Германии говорил. Вот я и запомнила. К тебе приехала прямо после занятий. Но четвертинку я всё-таки привезла. И немного закуски. Как ты тут? А вот тебе и подарок от меня.
Клава протянула мне красивую записную книжку с авторучкой.
- Спасибо, Клава. Мне сегодня придётся пить уже в третий раз. С утра пил в туалете с отцом, потом с друзьями. А теперь с тобой.
- Понемножку можно, - сказала Клава. - Сразу пойдёшь на ужин. Поешь с аппетитом. А где же твоя Галя? Что-то ты о ней ничего не говоришь?
- Гали что-то нет. Наверное, не смогла удрать из дома.
- Понятно. Послала бы я её на твоем месте куда подальше. Но это тебе решать. Ты уж извини меня за прямоту.
- Как учеба? - спросил я Клаву, когда мы выпили по глотку водки.
- Трудно, но я не унываю. Зубами буду грызть науку. У меня же была богатая практика. Так что дело пойдёт. Надо зубрить много. А как дела у тебя?
- Должны скоро выписать. Евгения Ивановна хочет меня послать в ведомственный санаторий. Как будут путевки, так и выпишет. Там буду долечиваться.
- Надо допить, - предложила Клава. - Я рада, что вырвалась к тебе. Месяц уже не виделись. Соскучилась по тебе. Выглядишь ты хорошо. Как выпишут, сразу звони мне домой. А ещё лучше перед выпиской. Я буду ждать звонка. Желаю тебе прожить сто лет. И желаю тебе большого счастья! Я пошла.
В голове у меня немного шумело. Молча я пришёл в палату и принялся за ужин. А потом лёг спать. Немного перебрал. Неудобно, если медсестра заметит.
Но сон не шёл. Итак, мне семнадцать лет. Как ждал я этого возраста! Но опоздал на войну, заболел, с Галей какая-то ерунда, и всё моё будущее теперь в тумане. Но надо жить и не падать духом. Интересно, где я буду отмечать свой следующий день рождения? Наверное, дома. Буду заканчивать десятый класс, а друзья мои будут уже учиться в институтах. Игорь с Виктором скорее всего уедут в свою мореходку. А где будет моя Галя? Не порвётся ли наша связь? Всё может быть. Вот и сегодня вырваться не смогла. А может, не хотела? Попробуй, влезь в чужую душу! Чужая душа - потёмки. И даже писем мне не пишет. Что-то там у неё происходит. Ладно. Надо запастись терпением и ждать финала. Финал обязательно будет, только какой? Семнадцать лет. Скоро буду дома. Скоро буду бродить по Вешнякам. Как я хочу туда попасть! Осталось совсем немного. Дней десять, не больше. Как-нибудь дотерплю.
17
На другой день я опять заболел. Опять простуда, опять появилась жидкость в плевральной полости. Видимо, перегулял на дне рождения.
Евгения Ивановна сокрушённо качала головой. И выписка моя отодвинулась опять. Вот так. Загад не бывает богат.
И опять я лежал в постели, часто измерял температуру, а она показывала всё время тридцать восемь. Но я почему-то был уверен, что простуда пройдёт. И жидкость моя рассосётся. А если нужно, пусть откачивают. Я, кажется, тут и к боли привык.
Наступил октябрь. Галя мне не писала, и я не стал писать. Уж письмо-то она может и в школе написать. Значит, что-то ей мешает написать мне. Но что? Теперь я уже не верил Гале. Она мне просто не всё рассказывала. Бог ей судья. Я навязываться не буду. У меня тоже есть гордость.
В газетах напечатали приговор немецким военным преступникам. Тринадцать человек из двадцати приговорили к смертной казни через повешение. Оправдали Шахта, Папена и Наумана. Геринг покончил с собой до казни, проглотив ампулу с ядом. Где он её только достал?
Лишь через много лет я узнал подробно судьбу каждого военного преступника. Гиммлер попался в английской зоне оккупации в мае сорок пятого года, и разгрыз ампулу с ядом. Кох скрывался четыре года в деревне на севере Германии, пока его не опознал один крестьянин. Его приговорили поляки к смертной казни, но он ещё десять лет изображал из себя сумасшедшего. Мне удалось достать дневник Шпеера, который сидел в тюрьме в составе семи преступников, там он подробно описывает свои встречи с Гитлером и описывает всех заключённых. Только один Гесс был приговорён к пожизненному заключению.
Но в сорок шестом году я ничего не знал подробно. Я был занят своей судьбой. Я думал о выздоровлении, о выписке, о лечении в санатории. И часто думал о Гале. Что с ней? Где она? Может, ей нужна помощь?
Мать опять зачастила ко мне. Приезжали и мои друзья. Я просил их не ездить так часто. Ведь у них трудная учёба. Но они приезжали поочерёдно.
Мать привезла мне письмо от Гали: “Милый Коля! Извини, что не поздравила тебя вовремя с днём рождения. Папа сильно заболел, и я не смогла вырваться к тебе. В школе много задают, приходится сидеть допоздна. Посылаю тебе письмо домой, потому что думаю, что тебя уже выписали. Как идут твои дела? Что собираешься делать? Почему ты перестал мне писать? Меня беспокоит твоё молчание. Напиши мне обязательно. Неужели наша дружба угасает? Не хочется в это верить. Не должна эта разлука погасить нашу любовь. Я думаю о тебе каждый день. Напиши мне поскорее. Я каждый день заглядываю на почту. Но от тебя ничего нет. Жду твоего ответа. Твоя Галя”.
Целый день я думал, что написать Гале. Написать всё, что думаю, или не стоит пока этого делать? Решил, что пока не стоит. Я написал несколько сухих строк, сообщил, что опять простудился, что выпишусь где-то в конце октября и сразу уеду в санаторий. Дома пробуду, наверное, дня два. Так что вряд ли мы увидимся. Пообещал написать ей из санатория.
Я уже ходил по коридорам. Меня тянуло на улицу, но Евгения Ивановна пока меня не выпускала.
- Посиди в помещении, дружок. Рассосётся жидкость, тогда и пойдёшь. Я боюсь тебе откачивать жидкость, потому что она иногда появляется опять. Лучше пусть сама рассосётся. И больше не простужайся. Будь осторожнее.
В палате шли разговоры о политике, о жизни в стране. Но видно было, что многие боялись говорить откровенно. Страх, посеянный в тридцать седьмом году, душил почти всех. Сильно ругали Америку, которая грозит своей атомной бомбой! Сокрушались, что карточки всё ещё не отменили.
Все соседи по палате были старше меня. Они подтрунивали над моим юным возрастом, рассказывали всякие похабные истории, а я помалкивал. Пусть болтают. Без Анурова тут стало очень скучно. Пока меня выручали книги. Но временами и книги тоже надоедали. Хотелось пробежаться по больничной территории, подышать свежим воздухом, полюбоваться осенней листвой, которая медленно облетала с деревьев. Но пока я метался как зверь внутри больницы.
Шли дни, я перебарывал свою простуду. Жидкость моя в плевральной полости испарилась, я выздоровел и снова стал выходить на улицу. Теперь я уже не загадывал, когда я покину стены этой больницы. Надо терпеть и надеяться, что я увижу, наконец, свои Вешняки.
Несколько раз я звонил Клаве. У неё шло всё нормально. Она ругала меня за то, что я умудрился простудиться.
На улице стало холодать. Но я регулярно выходил гулять. Хоть какое-то разнообразие после больничных стен. В больнице мне давали тёплую телогрейку и шапку. Я уже смирился с потерей учебного года. Что же делать? Не умирать же из-за потери одного года? Надо жить и бороться дальше.
Игорь и Виктор не забывали меня. Два раза в неделю они приезжали ко мне.
- Ты тут засиделся, - сказал Игорь. - Терпи, брат. Больно коварная у тебя твоя болезнь. Её надо обязательно победить. Это твоё первое серьёзное испытание в жизни. И тебе надо его выдержать. Зато получишь закалку на всю дальнейшую жизнь. Ничего даром не проходит в нашей жизни. Будешь теперь своё здоровье беречь. Главное - не горюй. Мы ещё погуляем по Вешнякам, потому что жить будем долго-долго. Никогда, Коля, не падай духом. Что бы ни случилось в жизни. Ясно?
- Ясно, Игорь. Но временами бывает очень тяжело. Я стараюсь прогонять унылое настроение. Читаю, играю в бильярд, гуляю. Безделье сильно угнетает. Главное занятие - это завтрак, обед и ужин. Ох, и наброшусь я на учёбу, когда пойду в десятый класс!
Я проводил друзей до ворот и пошёл в своё отделение. Ребята меня подбодрили. Почаще бы так встречаться и говорить обо всём. До выписки теперь совсем немного осталось. Всё будет хорошо. Только не поддаваться плохому настроению.
В конце октября мать привезла радостную весть: Ивана перевели на условный срок, и он уже дома. Мать вся светилась.
- Скоро ты придешь домой и будет совсем хорошо! - радовалась мать.
- Но я ведь сразу уеду в санаторий.
- Всё равно большая радость, - говорила мать. - Побудешь несколько деньков дома, придёшь в себя. Танюшка по тебе соскучилась. Я уже была у врача, она сказала, что скоро тебя выпишут. Как только поступят путёвки.
От Гали больше писем не поступало. Видимо, её разочаровало моё последнее письмо. А может, была и другая причина. В душе стало появляться, какое-то равнодушие. Не пишет, ну и Бог с ней. Видимо, нет времени для меня. А может, моя болезнь заставила её о многом задуматься? Болезнь-то серьёзная. Попробуй, пойми человека, когда он ушёл в неизвестность. Видимо, надо мне вычёркивать Галю из своего сердца.
Наступил ноябрь. Я просил Евгению Ивановну выписать меня перед праздником.
- Не дави на меня, Коля, - сказала Евгения Ивановна. - Лучше, если на праздники побудешь в стенах больницы. На днях должны поступить путёвки. Как поступят, так сразу я тебя и выпишу.
Шестого ноября я думал с утра о школе. Закончилась первая четверть. Ещё не поздно включиться в учёбу. Но это значит, что я должен буду работать как зверь, чтобы нагнать своих товарищей. Не стоит пороть горячку.
Вечером я слушал по радио доклад Жданова на торжественном заседании, посвящённом Октябрьской революции. Жданов говорил сначала о неурожае, который случился в ряде областей нашей страны. А потом обрушился на Зощенко и Ахматову, которые в своих произведениях оплёвывали наши достижения. Голос Жданова был резкий и неприятный. И кто бы мог подумать, что этот борец умрёт через два года?
Доклад произвёл на меня гнетущее впечатление. Что же будет дальше со страной? Война позади, надо радоваться, даже если случился неурожай. А тут опять борьба с писателями и поэтами. Что же это такое? Неужели рассказы Зощенко и стихи Ахматовой наносят такой вред нашей стране? Значит, наши руководители чувствуют себя не совсем уверенно на вершине власти? С кем бы поговорить на эту тему? Непонятно всё это для меня.
Седьмого ноября ко мне приехала мать с Иваном. А потом мои друзья вызвали меня на улицу.
- Примем немного? - спросил меня Игорь. - Всё-таки праздник сегодня.
- Только по глоточку, - сказал я. И мы приняли по глоточку. А потом ходили по территории больницы. Листья с деревьев уже облетели. Но я был в телогрейке, шапке и тёплых ботинках, которые мне дали в больнице. В самом укромном углу двора мы приняли ещё по глоточку.
- На тот год будем отмечать тридцатую годовщину нашей революции, - сказал Игорь. - А куда мы идём? Чего добились за тридцать лет? Война спутала все наши планы. Но будем надеяться, что всё у нас наладится. А карточки всё не отменяют. Жаль. Надоели до смерти эти карточки.
- Галя пишет тебе? - спросила Лена.
- Что-то замолчала, - ответил я. - Что-то у неё дома неладно. Выпишусь, и постараюсь с ней встретиться. Погляжу ей в глаза и постараюсь всё понять.
- Хуже всего неопределённость, - сказала Нина, - Что-то у вас идёт не так. Но смотри сам.
Перед расставанием я с Игорем и Виктором принял ещё по глоточку.
- Скоро увидимся дома, - сказал я на прощание. - Осталось мне тут быть всего несколько дней. Хотел я погулять по Вешнякам осенью. Погуляем в следующем году. Главное - это здоровье. А там наверстаем всё остальное.
Ушли друзья. Но мне не было грустно. Я с удовольствием вдыхал прохладный воздух. С такими друзьями я никогда не пропаду. И ещё многого достигну в своей жизни. За битого двух небитых дают. Теперь я стал понимать, что такое жизнь. Главное - ходить по земле своими ногами и работать по шестнадцать часов в сутки. Тогда жить весело и интересно. И это всё будет у меня.
18
Одиннадцатого ноября меня выписали. Я получил путёвку в санаторий на станции Хвойная Новгородской области. Выезжать туда надо будет первого декабря.
- Выписываю тебя, дружок, - сказала мне на прощание Евгения Ивановна. - Болезнь мы остановили. Теперь всё время будешь поправляться. После этого санатория тебе надо побыть ещё раз в санатории. Проси родителей или школу, чтобы тебе помогли. Всё у тебя будет хорошо. И будь всегда веселым! Не предавайся греху уныния.
- Огромное Вам спасибо, Евгения Ивановна! - поблагодарил я Евгению Ивановну.
- Это мой долг, дружок. Напиши мне письмо из Хвойной, как там у тебя пойдут дела. Если тебе будет не трудно.
- Обязательно напишу!
Я попрощался со своими соседями по палате и пошёл в приёмный покой. Там меня ожидала мать с зимними вещами.
У больницы стояла машина. Это опять Шапиро позаботился обо мне.
Мы летим домой мимо статуи рабочего и колхозницы, выскакиваем на Мещанскую, а потом на Таганскую улицу и мимо Абельмановской заставы мчимся по Рязанскому шоссе.
А вот и родные тополя, поворот на шлаковое шоссе. Вот и мой дом.
Ура! Я дома.
Отец с Иваном пока на работе. Я с жадностью вдыхаю запахи нашего жилья. Мать кормит меня обедом. Я не нахожу себе места. Мне надо увидеться с друзьями. И я бегу к Игорю.
- Поздравляю! - сказал Игорь, увидев меня. - Наконец-то тебя выписали. Сколько пробудешь дома?
- До первого декабря. Зайду к директору. Встречусь с Галей, если она придёт на свидание.
- А в наш класс зайдёшь?
- Сейчас не смогу. Слишком много переживаний. Зайду весной. Перед окончанием учебного года. Когда окончательно встану на ноги.
Я написал письмо Гале и назначил ей свидание около метро “Красносельская”. Я написал, что через неделю буду три дня подряд, если она вдруг не сможет придти. А потом уеду в санаторий. Придёт ли она? Трудно сказать. Должна придти!
А вечером мы собрались у меня.
Родители накрыли на стол. Отец поставил водку и портвейн. Мы сидели и смеялись. И я думал, что всё у меня будет хорошо. Не пропаду я в этом огромном мире. Ведь я же не один. Кругом полно хороших и добрых людей. У меня есть крыша над головой, есть родители, есть друзья, есть молодость, есть воля к жизни. Всё будет у меня нормально. Всё будет нормально. Только надо поменьше грустить. Грусть не помогает, а только разъедает душу.
А потом мы пошли на улицу. Завывал ветер. Но мы не обращали внимания на погоду. Нам хорошо. Что только скажет мне Галя? Что-то она должна мне сказать.
- Через год будем уже студентами, - сказала Нина. - Ты, Коля, только не обижайся на нас. Ты тоже будешь студентом, только попозже.
Мы долго ходили по посёлку. Игорь жаловался на то, что не чувствуется совсем мирное время. Когда же наступит светлая жизнь? Когда?
На другой день я пошёл в школу. Я специально вошёл в школу, когда шли уроки. И прямо к директору в кабинет.
- Рад тебя видеть! - сказал директор. - Какие у тебя планы? Будешь догонять друзей или лечиться дальше?
- Врачи не советуют форсировать учебу. Надо закрепить достигнутое. Придётся этот год пропустить. Скоро уезжаю в санаторий.
- Хорошо. Когда вернёшься, заходи. Мы постараемся тебе тоже пробить путевку. Чтобы ты пришел в десятый класс как огурчик. Как настроение?
- Держусь. Но было очень тяжело.
- Держись, Коля. Бойко несколько раз спрашивал о тебе. Очень переживал за тебя. Я его успокоил. Сказал, что ты поправляешься. Как вернёшься из санатория, заходи сразу ко мне. Путёвку мы постараемся тебе пробить.
Вечером мы гуляли вдвоём с Игорем.
- Скучно без тебя! - вздохнул Игорь. - И вот опять уезжаешь. Все вокруг зубрят. Мысли гложут о поступлении в училище. И не знаешь, чего бояться - медкомиссии или вступительных экзаменов. А вдруг мы с Виктором не поступим? Для меня это будет большая трагедия. Если хочешь, я могу приехать к тебе на зимние каникулы.
- Там посмотрим. А ты держись, Игорь. И не думай о плохом. Впереди у нас будет много и хорошего, и плохого. Как и у всех людей. Надо нам быть готовыми ко всему. Все говорят, что жизнь прожить - не поле перейти. Не будем горевать заранее.
Через неделю я ждал Галю около вестибюля станции метро “Красносельская”. Но Галя не пришла. И я через два часа уехал домой. В чём дело? Придётся подождать и завтра. А может быть, и послезавтра.
На другой день я опять стоял в три часа у станции метро. И ждал Галю. Где же она?
- Здравствуй, Коля! - сказала Галя. Она появилась неожиданно.
- Вчера я не смогла вырваться из дома. А сегодня взяла и ушла. Я рада, что тебя выписали.
- Почему ты мне не писала в последнее время? - спросил я.
- Не о чем было писать. Да и негде. В школе на уроке писать почти невозможно. А дома тем более. Отцу всё хуже и хуже. Часто вызываем врача. Когда ты уезжаешь?
- Первого декабря. Время ещё есть. Меня беспокоит, Галя, наше будущее. Неужели жизнь разлучит нас?
- Отца и маму я бросить не могу, - ответила Галя. — Я не виновата. Трудно сказать, что будет дальше.
- Всё это очень печально. Галя. Так вы будете ухаживать за папой много лет. Он, конечно, будет против того, чтобы мы поженились. Тогда какой смысл нам встречаться и переписываться? Давай говорить честно!
- Я ничего не могу сказать определённого. Зачем загадывать заранее? Мы ещё совсем молоды. Нам надо закончить школу, поступить в институт и встать на ноги. На всё это нужно время. Не будем торопить события. Я пойду, Коля. Мне уже пора. Напиши мне из санатория. Я постараюсь тебе ответить. Не обижайся. Ты же видишь, как всё сложно в этой жизни. Думали об одном, а получилось всё по-другому. Я пойду, а то вдруг расплачусь. Извини меня, Коля. Мне надо торопиться домой. Через два месяца увидимся, если ничего не случится.
Я постоял несколько минут у станции метро. На душу навалилась смертельная тоска. С Галей творится что-то не то. Впервые я ей не поверил. Она старалась не смотреть мне в глаза. Уж лучше бы она не приходила на это свидание. Тогда я мог бы поставить точку на нашей дружбе. Но что-то её удерживает от разрыва. Самое страшное, что впереди жуткая неопределённость. На всё у неё есть отговорки. Неужели она меня разлюбила? А может, вообще не любила, а только играла в любовь?
Приехав домой, я сразу побежал к Игорю. Я всё ему рассказал. Мне было важно знать мнение Игоря. Он видит на три метра под землёй!
- Не нравится мне вся эта история, - проговорил медленно Игорь. - Что-то тут не так, Коля. Я тебе не завидую. Галю я просто не узнаю. Что-то она крутит. Неужели у неё есть кто-то другой? Но как это узнать? Ради друга я готов на всё. Ты уедешь в санаторий, а я осторожно за ней понаблюдаю. Ты не бойся, я сделаю всё незаметно. И если я замечу, что там мелькает другой парень, тебе придётся отвалить. Другого выхода нет. Зато будет полная ясность.
- Нехорошо всё это, Игорь. Галя может заметить. Тогда все мосты будут сожжены. Будет полный крах!
- Не бойся. Ты попал в трудную ситуацию. Ты в санатории, думаешь о ней, а у неё может быть кто-то другой. Зачем же тебе быть дурачком? Ради друга я готов на всё. Покручусь в определённые часы около школы, около её дома, найду помощника, если повезёт, и всё разузнаю. Если она чиста перед тобой, значит, это были глупые подозрения. А если она говорит неправду, то забудь о ней сразу.
- Писать ли мне ей из санатория?
- Конечно, напиши. Ты же обещал! Но посуше. Покороче. Надо тебе выбираться из этой запутанной ситуации. Я всё раскопаю, если есть что раскапывать! Люди бывают разные. И нельзя их всех идеализировать. Пора нам расставаться с наивными представлениями о жизни. Нам надо взрослеть. Мир жесток. И рот разевать нельзя. Придётся поторчать мне в Москве. Но я всё узнаю. А ты поезжай в свой санаторий. И не переживай. Будь готов ко всему. И к хорошему, и к плохому.
Вечером я позвонил Клаве. А на другой день я уже сидел у неё в комнате.
- Совсем меня забыл, - выговаривала мне Клава. - Выписался неделю назад, и не звонит! Хорош гусь! А я давно берегу бутылочку для нашей встречи. Трудно мне, Коля. За войну отвыкла от учебы. Но зубами грызу науку. Иногда плакать хочется. Часто вспоминаю тебя. А выбраться к тебе не было времени. Ну, давай примем по маленькой! За нашу встречу! Выглядишь ты хорошо. Теперь пошёл на поправку. Всё у тебя будет хорошо. Как там твоя Галя поживает? Говори мне всю правду!
- Виделись мы с ней, но она всё жалуется на отца. И всё торопится домой. Я ничего не понимаю. Может, тебе что-нибудь ясно?
- Мне всё ясно. Крутит она на два фронта. Прикидывает, что лучше. Забудь ты её! И чем скорее, тем лучше! На ней свет клином не сошёлся. Она тебе всю жизнь испоганит! Сейчас у неё папа, потом будет мама. А ты у неё будешь на последнем месте. Раз дело не пошло, надо всё рвать. Это тяжело, я понимаю. Но говорю тебе всё, что думаю. То ли твоя Галя такая растяпа, что растерялась, то ли она с тобой хитрит. Оба варианта тебя ведут к нулю. Кончай ты с ней встречаться!
Легко сказать “кончай!”. А если я своей дальнейшей жизни без Гали не мыслю? А если я всю жизнь буду думать о ней? А если я больше никого не полюблю? И так может быть. Но и Клава тоже права. Так жить нельзя, мне нужна какая-то ясность. Иначе я просто пропаду.
Мы выпили с Клавой за жизнь.
- Что мне делать дальше? - рассуждала вслух Клава. - Надо вообще-то замуж выходить и детей рожать. Так что ты на меня особенно не рассчитывай. Как только подвернётся подходящий мужик, я выскочу замуж. Мне надо устраивать свою личную жизнь. И вить своё гнездо. А ты будешь устраивать своё гнездо. Ты молодой, у тебя всё впереди. Согласен?
- Согласен, Клава. Всё ты правильно говоришь. Только жаль мне терять тебя. Мне с тобой хорошо.
Перед отъездом в Хвойную я посидел с друзьями у Нины.
- Опять расставаться, - вздохнула Нина. - Для нас эти два месяца пролетят быстро. А как для тебя? Не скучай там без нас!
Мы пошли на улицу. И долго ходили по Вешнякам. Постояли у станции, постояли у школы и долго ходили по нашему посёлку.
- Второй год идёт мирная жизнь, - сказал Игорь. - Что будет дальше? Наступит ли чудесная мирная жизнь? Надо ждать и надеяться. Только бы поступить в мореходное училище. Тогда я буду на седьмом небе!
- И тогда развалится наша компания, - проговорила грустно Лена. - Вы с Виктором будете в Ленинграде, а мы втроём останемся здесь. Будут только письма да редкие проезды. Грустно всё это.
- Не век же мы должны тут жить! - возразил Игорь. - Надо и на широкий мир посмотреть. Что делается на земном шаре. А к старости опять соберёмся вместе. Но это я шучу. Надо ещё поступить в училище. А это не так просто. Мне уже страшно заранее.
- Поступите, - успокоила Игоря Нина. - Обязательно поступите. Но дружба наша ослабнет или совсем потухнет. А вообще-то не будем иного загадывать.
Мы стояли с Игорем у дома.
- Я всё разузнаю, - заверил меня Игорь. - Зол я на твою Галю. Не верю я ей. Времени на это не пожалею. Приеду к тебе в Хвойную и всё расскажу.
19
Первого декабря я стоял на платформе Савёловского вокзала и ждал поезда Москва-Ленинград.
Меня провожали родители и Игорь с Виктором.
- Ты напиши сразу, как там тебя будут кормить, - несколько раз повторила мать. - Если что, то я сразу приеду к тебе.
- Я приеду вместо матери, - шепнул мне Игорь. И сунул мне связку книг, чтобы я не скучал в санатории.
Ночь я проспал на второй полке, положив чемодан под голову. А когда проснулся, то увидел снега, снега и снега. Слышались щемящие русские названия: Кимры, Калязин, Красный холм. Изредка виднелись деревни, засыпанные снегом. И не верилось, что это всё находится недалеко от Москвы и Ленинграда. Впечатление такое, будто я ехал по тайге.
Под вечер поезд прибыл на станцию Хвойная. Перед станцией поезд прогрохотал по мосту через речку. Низкая деревянная платформа. Пассажиров мало.
- Здорово! - услышал я знакомый голос. - Не узнаёшь?
Я сразу узнал Анурова. Вот это сюрприз!
Нас встретила женщина из санатория. Мы прошли метров четыреста и вошли в бывшую больницу, где теперь открылся санаторий.
Мы поселились с Ануровым вместе. Со второго этажа была видна река, засыпанная снегом, а за рекой много деревянных домов.
После ужина в палату с ленинградским поездом подъехали ещё несколько человек.
Ануров рассыпал на столе фишки домино, и мы стали играть.
На другой день пошли бродить по Хвойной. Это был районный центр. Почти все дома были одноэтажные. И было здесь тихо и скучно. Вся жизнь поселка крутилась около станции, где проходило всего два поезда за день. На станции был буфет, и мы там выпили пива.
В первый же день я разыскал библиотеку и по своему паспорту записался. Взял несколько последних толстых журналов. Теперь я был чтением обеспечен.
Питание нам с Ануровым не понравилось. Досыта мы не наедались. Это плохо. А как же быть дальше? Надо что-то делать.
Мы с Ануровым сходили на базар и купили свежих яичек.
Я написал несколько писем домой, Гале, друзьям.
Гале я написал совсем мало, сославшись на то, что только приехал. И я не надеялся, что она мне ответит.
Домой я написал, что питание подходящее, но добавка не помешала бы. Ко мне собирается в начале января Игорь. С ним можно передать что-нибудь из продуктов.
И побежала моя жизнь в этом санатории. Это была та же больница. Только название другое.
Раз в неделю мне делали поддувание. Остальное время можно было гулять. И мы гуляли с Ануровым по железной дороге. То к Москве, то к Ленинграду.
Вечером пили пиво в станционном буфете.
Около станции прогуливались местные девчата. Я решил познакомиться с кем-нибудь. Уж очень скучно было жить здесь!
Как раз мимо проходили две девчонки. Одна из них мне сразу понравилась.
- Девочки! - обратился я к ним. - Можно я с вами немного пройдусь? Что-то у вас здесь очень скучно. И как вы тут только живёте?
- Живём, - ответила та, которая мне понравилась. - Это наша родина. Ничего, жить можно. Недалеко от нас Ленинград. Можно в крайнем случае туда съездить.
- А как вас зовут? - спросил я.
- Маша, - ответила та, с которой я не сводил глаз.
- Ира, - ответила другая.
- А меня зовут Колей. Вот приехал из Москвы сюда на лечение. И здесь придётся встречать и Новый год.
Ира вдруг куда-то убежала, махнув нам рукой. Я остался с Машей.
- А Вы давно болеете? - спросила меня Маша.
- С лета прошлого года. Вот и лечусь до сих пор. Сюда послали после больницы долечиваться. Обидно, что учебный год потерял. Сейчас бы заканчивал десятый класс.
- А я пошла на работу и учусь в девятом классе вечерней школы, - сказала Маша.
Я немного разглядел Машу. Красивое овальное лицо и большие серые глаза. Настоящая красавица.
- А у Вас есть друг, Маша? - спросил вдруг я.
- А зачем Вам это знать? Вообще-то пока нет.
- Тогда я буду Вашим другом. Не возражаете?
Маша засмеялась. И смех у неё был как звон колокольчика.
- Маша, - начал я. - Давай встречаться почаще! Выручай москвича от скуки. Приходи к московскому поезду. Покажешь Хвойную. А я тебя буду обучать немецкому языку. У вас в вечерней школе немецкий язык?
- Немецкий. А Вы откуда знаете этот язык? Может быть, Вы немец?
- Нет, я русский. Но люблю немецкий язык, был в Германии два месяца в прошлом году. Я тебе потом всё расскажу. Но ты только приходи к станции. Ты не представляешь, как мне здесь скучно. Все книги уже перечитал.
- Хорошо, Коля. Я приду завтра. Только ты не опаздывай!
В палату я пришёл поздно. Я открыл дверь. Было темно. Разделся и бросился в кровать. И сразу же вскочил, уколовшись о какие-то иглы. В палате раздался хохот и вспыхнул свет.
Это мои друзья наложили мне под простыню еловых веток. Подшутили.
Я старался держать себя в руках.
- Где был? Рассказывай! - потребовал Ануров.
- Пока нечего рассказывать, - ответил я. - Только познакомился.
Я долго не мог заснуть. Думал о доме, о Гале, о Клаве, о своих друзьях, о будущем лете. Напишет ли Галя? Трудно сказать. Буду ждать и письма от Гали, и приезда Игоря. Что он мне расскажет? Опасная это затея. А вдруг Галя заметит Игоря? Тогда всё! Конец нашей дружбе. Но я тоже весь исстрадался. Нельзя больше тянуть эту резину. Сил моих больше нет.
Долго думал о Маше. Она мне очень понравилась. В такую можно и влюбиться. Сколько раз в жизни человек может влюбляться? Один раз? Или несколько? Разве разберёшься в таком трудном вопросе?
Мы стали встречаться с Машей каждый вечер. Я звонил ей предварительно на работу. Гуляли, как правило, по шпалам. Было сухо. Мало снега. И никто не слышал нашей беседы.
Маша рассказывала, что в первые два года войны, когда немцы были под Ленинградом, тут было много военных. А потом всё замерло. Но она любит свой посёлок. Всё-таки районный центр и железная дорога между двумя большими городами. Летом тут совсем хорошо. Можно гулять вдоль реки Песи. Можно ловить рыбу. Тут летом много всякой ягоды. И если я сюда приеду летом, то сам всё и увижу.
Под Новый год я получил письмо от Игоря. “Привет, Коля! Второго января я буду у тебя. Встречай и готовь мне ночлег. Первые результаты моей разведки: к Гале домой часто заглядывает молодой фронтовик. Он старше её лет на пять. Подробно всё расскажу при встрече. Но писем ей пока не пиши. У нас тут всё идет нормально. Зубрим как окаянные. Все ученики боятся вступительных экзаменов. Я тоже побаиваюсь. И тоже зубрю. Пока всё. Твой Игорь. Привет от Виктора и девчат. Перед отъездом зайду к твоим родителям”.
Я обдумывал полученное письмо. Вот это Галя! Ничего себе! Откуда появился этот парень? И почему она мне ничего о нём не сказала? А я верил как последний олух! Мне даже плакать захотелось. Если бы я это узнал год назад, то, видимо, не смог бы жить на этом свете. А теперь я уже как-то был к этому внутренне подготовлен. И слова Игоря, и слова Клавы всё время наталкивали меня на мысль, что у Гали кто-то есть. Ладно! Будем жить теперь без Гали. А Игорь просто молодец!
Маша пригласила меня перед Новым годом к себе домой. Было воскресенье, мы сидели за столом. Отец Маши, слесарь из депо, угощал меня водочкой. А на столе стояла русская закуска: варёная картошка, солёные огурцы, квашеная капуста, селёдка с луком и солёные грибочки. Хорошо!
- Приезжай к нам летом, - приглашал меня отец Маши. - У нас тут летом благодать!
А потом мы гуляли с Машей по улицам Хвойной. Около её дома, когда мы уже расставались, я вдруг поцеловал Машу в губы. Зачем же я это делаю? Ведь заразить могу! Но так уж устроен наш мир - все мы эгоисты.
Новый год мы встречали в палате. Ануров и ленинградец Святов купили две бутылки водки. Я тоже вошёл в долю. Закуски купили на базаре, принесли хлеб из столовой.
В десять вечера мы проводили старый год. А в половине двенадцатого стали встречать Новый год.
Медперсонал тоже отмечал Новый год. У нас была полная свобода.
Что принесёт мне Новый год? Прошедший год был для меня ужасным. Впервые меня так ударила жизнь. И болезнь, и Галя, и арест Ивана. Кое-как я всё это перенёс. Что же ожидает меня в сорок седьмом году? Как будет со здоровьем? Увижу ли я ещё раз Галю или всё уже закончилось? Поеду ли ещё раз в санаторий? Буду ли учиться в десятом классе? Надо мне заранее приготовиться ко всем трудностям. Надо побольше бывать на свежем воздухе. Побольше есть. Смеяться побольше. И тогда я выздоровею окончательно.
Спать мы легли только в три утра. Осушили обе бутылки. Святов с Ануровым заходили в другие палаты. Там их тоже угостили.
Не думал я раньше, что мне придётся Новый год встречать в санатории. Но вот встречаю. И ничего. Надо теперь ко всему привыкать.
Днём я опять был в доме Маши. И опять мы выпивали. И опять её отец приглашал сюда на лето. Маша смотрела на меня счастливыми глазами. Зачем я закрутил голову Маше? Хорошо ли это? А что мне делать? А может, я женюсь на Маше? Всё может быть.
На другой день я пошёл встречать Игоря.
- Привет! - поздоровался со мной Игорь. - Весь Новый год у Нины о тебе говорили. Скучновато было без тебя. Приедешь, мы всё наверстаем. Спал всю ночь в дороге. Боялся проехать твою остановку. Даже не верится, что я в Хвойной. Такое впечатление, что я где-то на краю света. А ведь и до Ленинграда не так далеко?
- Всего двести пятьдесят километров, - уточнил я.
В палате Игорь выложил мне продукты, которые передали мне родители. Я их сложил в холодильник. С сестрой-хозяйкой я договорился, чтобы Игоря покормили и устроили на ночлег. Мы пошли на улицу сразу после ужина.
На улице Игорь стал мне рассказывать про Галю.
- К Гале домой часто ходит бывший фронтовик, молодой парень, весь в орденах. Это сын друга отца Гали. Я подружился с парнишкой из этого дома. Подарил ему альбом с марками. Он мне всё рассказал. Раза два Галя ходила с этим фронтовиком то ли в кино, то ли в театр. Парень этот был на фронте танкистом. И у него даже немного обожжено лицо. Но наград очень много. Дело там, видимо, серьёзное. По-моему, Коля, ты там третий лишний. Не думаю, что у них просто дружба. Дело там идёт к свадьбе. Парнишка мой оказался очень толковый. Он даже знает, как зовут этого фронтовика. Костя. Вот так. Тебе Галя ответила?
- Пока нет.
- Думаю, что не ответит вообще. И ты ей больше не пиши! Не унижайся! Вот как обернулась вся её история с папой. И не разберёшь теперь, где правда, а где враньё. Ты, конечно, можешь ей написать письмо. Но ты же не напишешь, что всё знаешь? Зачем раскрывать все карты? Тебе надо кончать с Галей. Я переживаю за тебя, Коля. Надо быть мужчиной и молча перенести этот удар. Как ты? Не сломаешься? Только честно?
- Не сломаюсь. Я уже давно что-то предчувствовал. Были какие-то смутные подозрения. Не ожидал я этого от Гали. Почему не сказать честно, что между нами всё кончено? Бог с ней. Больше я о ней думать не буду. Спасибо тебе большое, Игорь. Ты для меня сделал огромное дело. Я перед тобой в долгу.
- Сочтёмся. Мы же друзья. Сам погибай, а товарища выручай.
На другой день я показал Игорю Хвойную. Она вся была засыпана и укутана снегом. Тихо дремали одноэтажные дома. Народу было совсем немного. Но народ был. Мы подошли к реке, покрытой снегом.
- Наверное, тут полно рыбы, - сказал Игорь. - И ягод в лесу, наверное, полно.
- Может быть, летом я сюда приеду опять, - сказал я Игорю. - Вечером познакомлю тебя с Машей.
Вечером я провожал Игоря домой. Подошла Маша. Игорю Маша сразу понравилась. Это было заметно по улыбке Игоря.
- Очень приятно, - сказал галантно Игорь. - Не давайте тут скучать Коле. И приезжайте к нам в Москву. Мы вам там всё покажем. Познакомим Вас с нашими друзьями.
Поезд тронулся, и Игорь уехал. Мы с Машей остались на платформе.
- Вот и ты скоро уедешь, - сказала грустно Маша. - И зачем я только с тобой встретилась? Думай потом о тебе всё время. А я не уверена, напишешь ли ты мне письмо. Жила бы себе спокойно. Родителям ты очень понравился. Правда, мама говорит, что тебе надо сначала выздороветь. Приедешь летом?
- Постараюсь, Маша. Надо уломать моих родителей. Слишком далеко мы живём друг от друга. Но думаю, что приеду.
- Год побудем врозь, а потом я приеду учиться в Москву. Хотя в Ленинград было бы поближе. Но я хочу быть около тебя. Испугался?
- Наоборот! Я только рад!
Январские дни летели один за другим. Я привык уже к Хвойной. Хотя она и была вся засыпана снегом.
Я часто бывал у Маши. И чувствовал себя там как дома.
- Да, - говорил отец Маши, чокаясь со мной. - Ты нам стал как родной! Подрастёте немного, и поженитесь.
- Хватит тебе болтать! - вмешалась мать Маши. - Выпил, и болтает что попало!
- Совсем ты меня забыл! - обижался на меня Ануров. - Но я тебя понимаю. Закрутил девчонке голову. А что дальше?
Наступил день отъезда. Маша целует меня и плачет.
- Всё будет хорошо, - успокаиваю я её. - Ну зачем плакать? Я сразу напишу тебе письмо. Не надо плакать.
Я стою в тамбуре. Маша улыбается мне сквозь слёзы. Трогается наш поезд. Мы машем друг другу. А вскоре Хвойная исчезает. Поезд летит в Москву. В Москву! А там мои друзья, мои родители, брат и сестра.
- Давай по капельке примем! - предлагает мне Ануров. - Тебе надо успокоиться. А то ты уже готов разрыдаться!
20
На вокзале меня встречали Игорь с Виктором. Я познакомил друзей с Ануровым. Ануров просил меня заходить к нему.
По дороге друзья рассказывали мне о жизни в школе. В общем ничего нового. Все зубрят. Все боятся вступительных экзаменов в вузы. В школе много задают. Ужас просто! Девчата учат день и ночь.
А вот и мои Вешняки! Зима. Всё вокруг белым-бело. Только купола церкви сияют на солнце. Наша дорогая тринадцатая верста.
Мать сразу захлопотала на кухне. А тут подошли отец с Иваном. Почти вся семья в сборе. Нет только Степана, который пока не показывался у нас.
- С прибытием! - сказал весело отец. - Как твоё здоровье?
- Всё идет нормально, но нужно ещё время.
Я рассказывал о Хвойной, но о Маше пока ничего не сказал. И всё время вдыхал в себя запахи дома. От дома я сильно отвык. Долго ещё будет судьба бросать меня в разные края? И когда же я наконец выздоровею? Надо будет поговорить с отцом о Маше. Отпустит ли он меня к Маше?
Вечером мы собрались у Нины.
- К чёрту сегодня уроки! - сказала решительно Нина. Будем пить чай! Рассказывай, Коля, как ты проводил время в Хвойной!
После моего рассказа мы ещё потанцевали и пошли на улицу.
- А ты молодец, Коля! - похвалила меня Нина. - Выстоял. И почти поправился. Не дрогнул перед этой проклятой болезнью. Вижу, что переживаешь за учёбу. Не переживай. Всё равно в школе тебе учиться только один год. Он быстро пролетит, и ты станешь студентом. Какие у тебя планы теперь?
- Завтра иду к директору. Он обещал мне пробить путёвку в санаторий по линии комсомола.
- У нас уже было заседание комитета комсомола, - сказала Лена. - Приняли решение ходатайствовать перед райкомом комсомола о выдаче тебе путёвки.
Я понимал, что мне придётся поездить, но путёвка у меня, видимо, будет. А дома я помру с тоски. Надо срочно уезжать куда-нибудь лечиться, выполнять все процедуры. Наступит лето, а там не за горами новый учебный год.
На другой день я пошёл к директору школы.
- А! Приехал. Рассказывай, как идёт лечение.
Директор дал мне ходатайство школы и выписку из заседания комитета комсомола.
- Я уже позвонил в райком комсомола секретарю. Он в курсе твоих дел. Не откладывай и сразу поезжай туда. Как у тебя настроение? Духом не падаешь?
- Самое трудное позади. Теперь всё нормально. Учиться только сильно хочется.
- Не переживай. Один год жизни - это так мало, в сущности. После окончания вуза потекут года один за другим, и все будут похожи один на другой. Держи меня в курсе, как пойдут дела с путёвкой. Я думаю, всё будет нормально.
Я сразу же поехал в Люберцы. И вот я уже в кабинете первого секретаря райкома комсомола. Он меня сразу принимает и даёт секретарю текст, который надо отпечатать на бланке.
Через десять минут у меня ходатайство райкома комсомола в обком комсомола.
На другой день я еду в Москву, на Маросейку, где находится Московский обком комсомола. Там ко мне относятся очень внимательно. И сразу печатают ходатайство в здравотдел города Москвы и Московской области.
Через час я уже на Неглинной улице. Долго жду начальника облздравотдела. Наконец он приходит в свой кабинет, и я бесстрашно иду к нему.
Тот читает бумагу и спрашивает меня, как у меня с учёбой. Я всё ему объясняю. Он пишет на уголке моей бумаги: выдать путёвку! И подпись.
Уже поздно. А мне ещё надо ехать на площадь Борьбы, где выдают путёвки в туберкулёзные санатории.
Я решил не откладывать на другой день, и еду туда.
Направляюсь к заву этого диспансера. Она недовольно вертит мою бумагу и говорит, что заезд уже начался. Теперь есть путёвки только с двадцатого марта. Я соглашаюсь на этот вариант.
Я держу в руках путевку в санаторий “Сукманиха”. Ехать надо до станции Щёлково, а там ещё добираться на машине, которую высылает санаторий.
Я не верю своему счастью. Оказалось всё так просто. Только поездить пришлось мне сегодня. Но у меня в руках настоящая путёвка! Я так рад, что мне хочется петь. Ура! Ничего, что придётся посидеть дома. Буду ездить на поддувание в Перово. Это совсем рядом. Буду много гулять, читать, съезжу к Клаве, буду писать письма Маше. А там и время подойдёт уезжать. Главное - есть цель.
Дома я делюсь своей радостью с родителями.
- Хороший у вас директор школы, - говорит отец.
- Да, - соглашаюсь я. - Директор у нас что надо. Всё благодаря его заботе.
А потом я бегу к Игорю. Он радуется вместе со мной. Мы немного сидим у Нины, но я быстро ухожу, чтобы не мешать моим друзьям готовиться к урокам. Им надо заниматься, а я пока вольная птица. Главная моя забота - как убить это время. Пока только начало февраля. Впереди почти пятьдесят дней.
На другой день я иду гулять по Вешнякам. Дохожу до станции, иду мимо церкви в Кусково. Стою на берегу пруда, в котором пока нет воды. Передо мной снежное поле и дворец на другом берегу. Странно, но в моей душе нет грусти. Я совершенно спокоен. И думаю я теперь о Маше. Что же мне делать? Посоветуюсь я всё-таки с отцом. Он у меня мудрый мужик. А может, с Клавой. Начну с Клавы.
После обеда я иду на почту и звоню из автомата Клаве.
- Приезжай! - говорит мне Клава. - Мог бы позвонить сразу, как приехал!
И вот я у Клавы. Мамы её как всегда нет. И куда её Клава девает на время моего прихода?
После первой рюмки я рассказал Клаве про Галю, а потом про Машу.
- А ты, милый мой, хороший котик! - говорит Клава. - Везде успевает. Я рада, что ты наконец разобрался со своей мамзелью Галей. Спасибо Игорю. Головастый он парень! А то до сих пор бы вздыхал. Понял, какие бывают девушки? Они вашего брата десять раз вокруг пальца обкрутят! Маше ты голову закрутил зря. И чего ты пристал к хорошей и скромной девчонке? Тоже мне москвич! Что теперь делать будешь? Подумай как следует! Если ты не готов на ней жениться, сразу всё прекрати. Она найдёт себе дома парня по душе. И будет с ним счастлива. А тебе надо учиться, получать специальность. У тебя пока ни кола, ни двора. Только не обижайся на меня! Надо на всё смотреть реально. А у тебя сразу любовь и романтика! Обжёгся на Гале, так будь умнее и осторожнее. И сам не будь таким.
- Как у тебя с учебой? - спрашиваю я Клаву.
- Первую сессию сдала. Выло очень трудно. Но я же фронтовик! Ночами зубрила. Теперь будет полегче. Теперь не пропаду. Надо мне муженька приглядывать.
- А как же я?
- А ты найдёшь себе другую Клаву! Ты теперь парень опытный. Одиноких женщин сейчас много. Не пропадёшь. Только выздоравливай поскорее!
Я остался у Клавы ночевать. Дома я сказал матери, что могу не приехать домой. Мать мне ничего не сказала, но вид у неё был недовольный.
Дома была тишина. Мать возилась на кухне, а я стал перебирать свои книги и тетради. Если так сидеть дома каждый день, то можно с ума сойти. Надо придумать себе какое-нибудь другое занятие. Но какое? Может, на лыжах покататься? Рискованно. Могу сильно вспотеть и простудиться. А это мне совсем ни к чему.
На другой день я поехал в Перово. Там мне вкачали четыреста кубиков. На целую неделю. Опять я свободен.
Дома меня ожидало письмо от Маши. Письмо было грустное. Маша звала меня на лето в Хвойную. Придётся летом ехать. Неудобно не ехать. А что будет потом? А я и сам не знаю. Что будет, то и будет.
К вечеру ко мне заглянул Игорь. Мы вышли на улицу.
- Что-то у меня настроение неважное, - пожаловался Игорь.
- Мне бы твои проблемы, - усмехнулся я. - Здоровый как бык, и ещё жалуется на жизнь. А что же мне тогда говорить?
- Очень боюсь, что не пройду комиссию в мореходку, - признался Игорь. - Придерутся к чему-нибудь, и не пропустят. Мне уже ребята рассказывали, что медкомиссия жутко придирается.
- Что делать? - пытался я успокоить Игоря. - Надо надеяться на лучшее, а рассчитывать на худшее. Ты должен заранее приготовить себе путь к отступлению. И если ты не пройдёшь эту медкомиссию, то сразу возвращайся домой и поступай в какой-нибудь московский вуз.
- А в какой? Мне больше никуда не хочется. Я просто не смогу пережить такого удара!
- Я вот пережил свой удар. И ты переживёшь. Трудности надо уметь преодолевать. А капитулировать - это самое простое решение. В случае неудачи лучше сразу поступить в какой-нибудь вуз и учиться. Дома сидеть тошно. Да и в армию тебя могут забрать. Может, тебе тогда стать военным?
- Не знаю, - ответил Игорь. - Я мечтал быть только моряком. А военный - это совсем другое дело. Это суша. А я хочу увидеть весь мир. Неужели моя мечта рухнет?
- Не настраивай себя заранее на это. Французы говорят, что расстраиваться надо тогда, когда неприятность налицо. А ты только плохое прогнозируешь. Будь оптимистом, Игорь! Не нравится мне твоё нытьё.
- Наверное, ты прав, Коля, я постараюсь заранее не переживать. Что будет, то и будет. Ты прав.
21
Потянулись дни, одинаковые и монотонные. Я старался загрузить себя всякими делами.
С утра делал небольшую зарядку, завтракал, а потом шёл гулять. У меня уже выработался маршрут. Я шёл быстрым шагом к станции, переходил железную дорогу и шёл в Кусково. А потом по берегу пруда выходил на другую дорогу, ведущую к железной дороге. Проходил мимо стадиона “Фрезер”, пересекал железную дорогу у станции “Плющево” и шёл дачами к своему поселку. Получался замкнутый круг.
Я шёл быстро. Скрипел под ногами снег, дышалось легко. И настроение моё было ровным и спокойным.
Дома я что-нибудь читал. Однажды нашёл письма Фёдора и перечитал их снова, долго держал в руках треугольник с несколькими строками, которые он написал на станции Чухлинка по дороге на фронт. Ведь с тех пор прошло лишь неполных пять лет. Это же было совсем недавно. А кажется, что всё это было давно-давно.
Иногда мы собирались у Нины, гуляли по нашему посёлку и быстро расходились. Моим друзьям надо было учить, а мне как-то убивать время до отъезда в санаторий.
Несколько раз писал письма Маше. Писал я осторожно, понимая, что она впитывает каждую строку моего письма. И втайне ждал письма от Гали. Но от неё писем не было. И вряд ли я когда-нибудь получу такое письмо. Наверное, больше никогда её не увижу. И это даже хорошо, что она не будет мелькать перед глазами. Меня всё ещё поражало, с какой лёгкостью она отказалась от меня. Видимо, и моя болезнь тоже сыграла свою роль. Ну что ж? Дай Бог ей счастья. А я пойду своей дорогой. Что мне всё-таки делать с Машей? Тут надо соблюдать большую осторожность. Если я поеду к ней в Хвойную, то всё это тогда может рано или поздно закончиться женитьбой. А это уже на всю жизнь. И тут мне надо думать, думать, думать.
Я снова позвонил Клаве и поехал к ней.
- Скоро уедешь в санаторий и забудешь меня, - сказала Клава. - Может, это и к лучшему. Рано или поздно нам надо кончать нашу дружбу. Мне надо устраивать свою жизнь. Хочу иметь семью, хочу своего счастья. А ты ещё молод для семьи. Когда мы закончим встречаться?
- Как скажешь, так и закончим. Я всё понимаю, Клава. Ты очень хороший человек. И я буду рад, если у тебя всё хорошо сложится.
- А горевать не будешь?
- Немного погорюю. Но я с этим справлюсь. Только смотри, не ошибись.
- Для того чтобы искупаться, надо войти в воду. Где наша не пропадала! Пиши мне письма из санатория. Я могу к тебе и подъехать. Мало ли что.
- Сразу как приеду, напишу.
- А теперь давай потанцуем. С тобой приятно танцевать.
Клава поставила пластинку, и нежное танго заполнило комнатушку. Мы двигались в такт музыке. Клава напевала слова песни.
- Как настроение теперь? - спросила вдруг Клава.
- Самое трудное уже позади. А впереди учёба и лечение, а потом институт. Если всё получится, как я задумал, то всё будет хорошо.
- Я рада за тебя. Верю, что у тебя всё будет хорошо. Ты только совсем не пропадай. Мало ли что может быть? А мы с тобой большие друзья. И такими должны остаться на всю жизнь. Ты согласен?
- Согласен, Клава. Я всегда восхищаюсь тобой. Ты настоящая русская женщина. О таких как ты Некрасов писал поэмы.
- Не трепись. Я такая, как все. Бывают, конечно, заразы и сволочи, а я простая русская баба. Вот и всё. Но мне с тобой хорошо. Я никогда не забуду эти встречи. А ты? Только не ври.
- Я тоже тебя не забуду, будем иногда перезваниваться. Я тебя буду поздравлять с каждым праздником.
Перед самым отъездом в санаторий мы посидели у Нины. Настроение у всех было хорошее. Через четыре дня начинались весенние каникулы. Ещё одно усилие, и десятый класс будет закончен. Мы долго гуляли по улице.
- Интересно, что будет с нами через год? - спросила Нина. - Даже не верится, что мы уже будем студентами. Кроме Коли. И Виктора с Игорем тут не будет. Всё будет по-другому. Останемся мы тогда с Колей. И будет нас только трое.
- Не загадывай заранее, - сказал Игорь. - Всякое может быть.
Мы долго стояли у школы, смотрели на Рязанское шоссе. Где же станция метро, о которой нам говорил географ в сорок втором году? Пока и не пахло никаким строительством.
- Пиши нам из санатория, - попросила Нина. - А может, мы к тебе приедем? Это не так далеко от Москвы. Хотя времени у нас совсем не будет. Я только зря обещаю.
Ушли девчата, а мы втроём ещё походили по улице.
- А время-то летит и летит, - сказал грустно Игорь. - И война уже забывается, и мирная жизнь стала почти привычной. И не успеем оглянуться, как мы с вами все состаримся. Что-то я стал терять свой оптимизм. Не к добру всё это.
- Ты просто устал от учебы, сказал Виктор. - Чувствую по себе.
- Пиши, - сказал мне Игорь, когда мы стояли у моего парадного. - Скучно будет без тебя. Времени у тебя там будет много. Пиши. А я может, к тебе заскочу. Но твёрдо не обещаю. Как настроение?
- Всё нормально. Еду с хорошим настроением. Я уже представляю себе заранее обстановку санатория. Будет много людей. Весь день чем-нибудь буду занят. И время будет пролетать незаметно.
- А ты молодец! - похвалил меня Игорь. - Преодолел плохое настроение, примирился с потерей года. И надеешься на успехи в будущем. Так и надо. Буду брать с тебя пример.
Игорь пошёл домой, а я ещё постоял на улице, послушал тишину спящего посёлка и подумал, что меня ждёт в будущем. Пока надо лечиться, а там будет видно. Но надо быть заранее готовым и к хорошему, и к плохому. Так уж устроена наша жизнь.
Двадцатого марта я поехал с матерью до Москвы. Там мать посадила меня на электричку до Щёлково.
Когда я проезжал платформу “Яуза” то сердце моё затрепетало. Я увидел мою больницу и окна моей палаты. И вот я еду теперь дальше, буду лечиться, буду бороться за своё место в жизни.
Через час я был на станции Щёлково. Там нас ожидала полуторка, мы сели на доски, которые были положены на борта машины, и поехали.
Мы ехали и ехали, всё дальше и дальше от станции. Проехали около часа, у деревни Каблуково свернули, и въехали через каменные ворота в санаторий “Сукманиха”. Видимо, здесь раньше была помещичья усадьба. Пока всё было покрыто снегом. Но чувствовалось, что весной здесь будет очень красиво.
Меня поселили в маленькую палату, где стояли три койки. Мой сосед напротив был с протезом. Молодой парень, фронтовик. А другой здоровый, полный тоже был на фронте.
Пошли обедать. Покормили нас вкусно. Мне даже дали добавку.
Парня без ноги звали Николаем. В сорок втором году он ушёл добровольцем на фронт. Бел ранен в ногу перед концом войны. Ногу отняли до колена.
- Повезло мне, - говорил Николай. - Остался в живых. А сколько там друзей погибло? Самое страшное время - перед атакой. У всех зубы стучат. Старшина принесёт ведро водки. Молодые пьют стакан, а иногда и второй. И страх притупляется. А старички не пили. Они были поумнее нас, молодых. А когда бежали в атаку, то мат стоял жуткий. Одного ранило, второго, третьего. Страшно было.
Я слушал Николая и думал о том, как мечтал попасть на фронт. И я мог бы погибнуть или остаться с одной ногой.
Второго парня звали Михаилом. Фамилия - Ревзин. Он тоже ушёл добровольцем, но в сорок третьем. Был он лишь на два года старше меня. А сколько увидел и пережил? Ему пришлось форсировать Днепр. Потом воевал в Венгрии. После войны заболел.
Михаил всё время писал стихи. Иногда нам читал эти стихи вслух. Он писал о какой-то девушке, которая вышла замуж за другого.
Фронтовиков среди больных было много. Я разговаривал то с одним, то с другим. И выслушивал часто интереснейшие истории. Я их старательно запоминал. Вдруг пригодятся в будущем?
Быстро таял снег. Но ходить пока можно было только по аллеям. Мы пока толпились в бильярдной. А там царил старый бильярдист по прозвищу “доктор”. Во время игры он часто повторял свою любимую присказку: “Милый! Что ты сделал над кобылой? Три дня не ссыт!”
А когда мы восхищались его блестящей игрой, он отвечал, улыбаясь:
- Что вы удивляетесь? Вы имеете дело с бывшим чемпионом по бильярду юга России!
Как-то доктор сказал фразу по-немецки. Я тоже сказал что-то по-немецки.
- Ого! - удивился доктор. - Мальчик, кажется, говорит по-немецки? Это уже интересно! Откуда знаете немецкий язык?
Я рассказал доктору по-немецки о себе.
- Всё у тебя наладится, мой мальчик! У тебя всё впереди. Учиться тебе надо на факультете иностранных языков. А то быстро забудешь язык. Там выучишь и второй, и третий языки. А пока учись у меня играть в бильярд. И всегда шути. Никогда не унывай. И ты победишь свою болезнь. Вот так!
- А Вы откуда знаете немецкий язык? - спросил я доктора.
- Учился до революции в Германии, мой дорогой. Но вот забывать стал. Читаю иногда Гёте и Гейне по-немецки. Мне теперь надо думать о пенсии. Я многое видел в этой жизни. В войну заболел туберкулёзом. Хватил лиха. Если хочешь, мы можем иногда разговаривать по-немецки для практики.
Я не возражал.
В свободное время я писал письма домой, Маше, друзьям и Клаве. И читал письма от них.
В конце апреля земля подсохла, и я стал рыскать по окрестностям.
Рядом струилась река Воря. Желтели первые одуванчики. Я смастерил себе удочку и стоял на берегу Вори, любуясь окрестностями.
Сразу после майских праздников ко мне приехала мать. Всё-таки не утерпела. Я очень обрадовался.
- Соскучилась без тебя, - сказала мне мать. - Больше не могла сидеть дома. Друзья твои часто заходят к нам.
Мы попили с матерью молока, которое она привезла с собой.
- Как у тебя дела? - спросила мать.
- Всё хорошо. Палочки Коха в мокроте давно исчезли. Дело идёт на поправку. Учиться хочется. Дома есть какие новости?
- Приезжал в гости Степан с женой и дочкой на праздник. Вроде, перестал на нас обижаться. Слава тебе Господи!
Я пошёл провожать мать до Каблуково, где посадил её на первую попутную машину.
Я помахал матери на прощание и пошёл к санаторию. Я шёл полем, на котором зеленели нежные всходы ржи или овса.
А вокруг стояла звенящая тишина. И лес неподалеку тоже стоял молчаливый и задумчивый. У меня было такое чувство, словно природа нежно обнимает меня и поддерживает в это трудное для меня время. Меня вдруг охватил восторг перед этой тишиной, перед этой красотой, которая меня окружала. И я понял, что не надо никогда грустить, и что всё со временем у меня будет хорошо. Только надо подождать. А природа словно провожала меня в санаторий и глядела мне вслед. Я замедлил свои шаги, чтобы продлить это чувство ликования и восторга, ликования и уверенности в том, что меня в будущем ожидает счастливая жизнь. Я дышал полной грудью, и мне захотелось петь или декламировать стихи о природе. Я шёл медленно. Мне захотелось просто поплакать от счастья. Как хорошо, что я живу на этом свете! И как прекрасна наша жизнь! И люди вокруг попадаются потрясающие. Не пропаду я на этом свете! Быстро пролетит лето, и я снова буду сидеть за партой в своей школе. И всё будет у меня хорошо. Только как быть мне с Машей? Надо поговорить с отцом. Он мне всё разложит по полочкам. Ехать ли мне в Хвойную? Или не ехать? Могу ли я жить без Маши? Надо всё взвесить. Всё обдумать. И действовать без ошибок.
Здесь я ни с кем из девушек не знакомился. Тут были в основном мужчины. А деревни были далеко от санатория. Мы туда не ходили. Только официантки мелькали у нас перед глазами, и мы засыпали их комплиментами. Они уже ко всему привыкли.
Я сильно сдружился с Николаем. Он каждый день мне рассказывал всё новые истории о войне. А потом рассказал, как он лежал в госпитале города Котельнич, и как чуть не женился на санитарке.
- Приезжай ко мне в Бескудниково! - приглашал меня Николай. - Там меня каждая собака знает. Я там работаю портным в ателье. Костюмчик могу тебе сшить.
- А почему ты не женился в Котельниче? - спросил я Николая.
- Что-то домой сильно захотелось. Испугался я этой женитьбы. Мне тогда было всего девятнадцать лет. Ну куда мне жениться? Мне ещё надо погулять.
Недалеко от санатория находился густой лес. Его почему-то называли “загсом”. Мы туда иногда ходили с Николаем, разводили костёр.
- Выпить бы чуть-чуть на воздухе, - вздыхал Николай. - Да в этой дыре нигде водки не достанешь! А скоро день Победы. Неужели так и отметим всухую?
Девятого мая весь санаторий гудел. Это и понятно - больные были сплошь фронтовиками.
Кто-то отряжал гонцов в Щёлково или куда-нибудь поближе. Надо ради этого дня раздобыть водочки. Иначе никак нельзя.
- Одни мы сидим без спиртного! - сокрушался Николай. - Деньги есть, а водки нет. Надо что-то делать, братва! Не выпрашивать же нам стопку у других. У нас должна быть своя бутылка!
- Давайте я смотаюсь, - предложил Михаил. - По дороге мы проезжали большой фабричный поселок. Кажется, Фрязино. Там я куплю. А если и там не будет, махну в Щёлково.
- Это совсем другое дело! - повеселел Николай. - А мы тут закуску раздобудем. Может, ты там где-нибудь купишь у старушек огурчиков солёных. Постарайся!
Николай весело ходил на своём протезе. Выпить решили перед обедом. После обеда допить остаток, если, конечно, что останется.
Я подумал о Вешняках, о своих друзьях. Что там сейчас делается? Жаль, что в такой день мы не вместе.
Я ходил по аллее санатория от столовой и до каменных ворот. Вдруг я увидел две мужские фигуры, которые шли от Каблуково к санаторию. Сердце моё затрепетало! Я издали узнал Игоря и Виктора! Это они!
Я быстро пошёл им навстречу.
- Привет! - крикнул я своим друзьям.
- Как ты догадался, что мы приедем? - спросил Игорь.
- Просто увидел вас от ворот.
Заходим в палату.
Игорь раскладывает припасы, которые они с Виктором привезли с собой. Он ставит на стол бутылку водки. А вторую просит куда-нибудь спрятать на всякий случай. Раскладывает на столе закуску, которую прислала мне мать.
В это время в палату входит Николай.
Он сразу оценивает обстановку и довольно улыбается.
- Михаила ждать не будем? - спрашиваю я Николая.
- Начнём без него, - говорит Николай.
Мы разливаем водку по стаканам. Я наливаю Николаю чуть побольше.
- Тебе как фронтовику полагается побольше, - объясняю я.
- За Победу! - предлагает Николай.
Мы выпиваем свои порции и закусываем колбасой, сыром и салом.
- Теперь совсем другое дело! - говорит слегка повеселевший Николай.
- А вы молодцы! - хвалит Николай моих друзей. - В такой день не забыли друга. И нам украсили здешнюю жизнь. Эх, Ребята! Как же я ряд, что остался в живых! И как мне завидовали фронтовики, когда меня ранило! Ободряли меня. А я первое время переживал, что остался без ноги. А потом плюнул на всё. Надо жить и не плакать. Я никогда не горюю. Раз так случилось, то уже ничего не поделаешь.
- Мы погуляем, пока не приедет Михаил, - говорю я Николаю.
- Ну как там жизнь в Вешняках? - спрашиваю я друзей.
- Зубрим как проклятые, - ответил Игорь со вздохом. - Двадцатого мая первый выпускной экзамен - сочинение. Сдавать будем до двадцать пятого июня. Офонареть можно. Девчонки зубрят всё время. Мы почти не гуляем вечером. Иногда походим полчасика, и всё. Часто тебя вспоминаем. Красиво тут у тебя!
- Вы не торопитесь? - спросил я друзей. - У нас скоро обед. Мы сходим, заберём еду и назад. Посидим ещё.
- Посидим, - согласился Игорь. - Надо немного разрядиться. А то эта зубрёжка доконала нас совсем.
Перед обедом приезжает Михаил. Весёлый и довольный. Он где-то уже хлебнул по дороге.
Мы идём на обед. В столовой стоит гул. Фронтовики уже немного “приняли”. Все быстро забирают в тарелках второе и торопятся в свои палаты. Мы делаем то же самое.
В палате разливаем водку и пьём ещё раз. На этот раз за всех, кто погиб или пропал без вести.
- Я сразу попал на Днепр, - рассказывал Михаил. - Решил отличиться и закрепиться на том берегу. За это давали звание Героя Советского Союза. Только мы стали грузиться на плот, а тут как шарахнул рядом снаряд! Меня оглушило. Хорошо, что ребята меня вытащили из воды. А то бы я не сидел тут с вами. Потом лечил контузию в госпитале. Дошёл до Праги. Оттуда направили в училище. И вот эта болезнь. Теперь демобилизуют. Постараюсь устроиться в какой-нибудь газете. Не пропаду. Давайте ещё раз выпьем за Победу!
Я пошёл провожать друзей до шоссе, где проносились попутные машины. Мы долго голосовали. Наконец друзья взобрались в кузов полуторки и умчались.
И опять я шёл к санаторию и вспоминал май сорок пятого. Сколько событий случилось за это время? А что будет дальше? Разве угадаешь? Два года пролетело со дня капитуляции. А ведь пройдёт и десять, и двенадцать, и двадцать, и пятьдесят лет. Буду ли я ходить к тому времени по этой земле? Лучше не загадывать.
Семнадцатого мая, в субботу, мы уезжали из санатория. Всё! Погуляли, и хватит! Теперь опять буду болтаться дома. Ещё бы съездить в такой санаторий? Да не получится. Больных много, а санаториев пока мало.
Мы садимся на доски в нашу санаторную полуторку и трогаемся. Проезжаем мимо “загса”. Попаду ли я когда-нибудь сюда? Трудно сказать.
А вот и Щёлково. Все пациенты санатория разбредаются по платформе. Я, Николай и Михаил заходим в буфет, который находится на платформе, выпиваем на прощание по сто пятьдесят грамм.
В электричке обмениваемся адресами, обещаем часто писать друг другу.
Я смотрю опять на окна моей палаты в Яузе. А вот и вокзал. И тут мы пожимаем друг другу руки и расходимся. Всё.
Через сорок минут я уже стою на платформе в Вешняках. Смотрю на купола церкви, на цифру “13” и медленно иду к дому. Улица Герцена. Рынок. Кладбище. Наш посёлок. А вот и мой дом. И не знал я тогда, что в этот день через сорок шесть лет меня раздавит страшное несчастье. Как хорошо, что мы не знаем, что ожидает нас впереди.
22
Дома всё по-старому. Тихо. Отец ещё на работе. Только мать да Танюшка.
Я сел за стол. Что же я теперь буду делать? Гулять по Вешнякам? Читать книги? Ездить на процедуры? Писать письма Маше? Навещать Клаву? Сначала надо поговорить с отцом о Маше. Как мне с ней быть? Ехать в Хвойную? Или не надо? Что он мне посоветует? Надо бы забежать к друзьям. Ведь сегодня суббота.
Пришёл отец с Иваном. Отец достал бутылку и разлил по стопкам водку.
- С приездом, сынок. Как здоровье?
- Поправляюсь, - ответил я. - Но ещё года два надо мне ходить на поддувание. А там будет видно.
- Чем летом думаешь заняться? - спросил отец. - Может, отвезти тебя в деревню?
- Не стоит. Там негде делать поддувание. И скучно там будет. Ни газет, ни радио.
- Ну, смотри. Если что нужно будет, ты скажи.
После ужина отец вышел на лавочку за углом дома. Я подсел к нему.
- Хочу с тобой посоветоваться, - начал я разговор с отцом. - Как мне быть с Хвойной? Там у меня есть Маша. Хорошая девчонка. Зовёт в гости. Родители меня знают. Я бывал у них дома. И вот не знаю, что мне делать. Нравится она очень, а ехать боязно. Удобно ли мне ехать туда? И деньги нужны. Поеду, вроде, как жених. А дальше как быть?
- Надо подумать тебе как следует, сынок. Тебе ещё нет восемнадцати лет. Тебе надо и лечиться, и учиться. Жениться тебе ещё рано. А ты девчонку обнадёжишь, если туда поедешь. Закружишь ей голову. И тебе тогда придётся жениться. А где будешь жить? Не в Хвойной же? Значит, у нас. А у нас теснота. И оба вы не работаете. Смотри, сынок, дело это серьёзное. Если ты не можешь без неё жить, тогда поезжай. Я тебе мешать не буду. Денег на дорогу я тебе дам. А дальше не знаю. Жизнь становится трудной. Еле сводим мы с матерью концы с концами. Трудная идёт жизнь. Но если это твоя судьба, то не упускай эту девчонку. Хорошие девчата на дороге не валяются. А как же Галя? Ведь у вас была такая дружба!
- Галя мне не пишет. А я навязываться ей не собираюсь.
- Тем более тебе после Гали не стоит бросаться на первую встречную. Хорошие девчата есть и здесь. Не торопись, сынок. Тебе надо подрасти. Подумай как следует. В общем, решай сам! Надо тебе всё взвесить. Коли ты не можешь жить без своей Маши, то езжай. Но я бы на твоём месте не поехал. И молод ты, и болен пока, и не работаешь, и жить вам негде и не на что. Не усложняй свою жизнь прежде времени, сынок. Найдёшь себе девчонку не хуже Маши. Москва - город большой. Да и Вешняки наши не маленькие. Не торопись. Я вот женился молодым. Двадцать два года мне было. Я не хотел жениться, а мать умерла, в доме нужна женщина. Отец приказал жениться. Другого выхода не было. Так и не погулял я как следует. А там дети пошли, а там колхозы. Вот и пришлось бежать из родной деревни. Скажите спасибо, что я вовремя вас оттуда вывез. А то бы сидели сейчас в деревне и за работу получали бы палочки и по сто грамм хлеба на трудодень.
- Спасибо, папа. Ты у меня умный мужик. Всё мне разложил по полочкам. Теперь буду думать. Торопиться не буду.
Я пошёл к Игорю, а от него пошли к Нине. Посидели, поболтали и пошли на улицу. Постояли у станции, посмотрели на поезда, на людей, и пошли к школе.
Долго стояли у нашей школы.
- Мы уходим из школы, а Коля будет тут учиться ещё год, - сказала Нина. - Что-то грустно на душе. Что с нами будет лет через десять? Как сложится наша судьба? Главное - поступить в вуз. А там ещё пять лет учебы. А потом работать до конца жизни. Я хочу вернуться после университета в свою школу. Я уже говорила директору о своём желании. Он меня даже похвалил за такие мысли.
- Лет через десять тут будут большие дома, - сказала Лена, - построят поликлинику или больницу. И я тут где-нибудь рядом буду работать. Здорово! Только вот бросают нас Игорь с Виктором. Жаль! Распадается наша компания.
- Будем приезжать раз в месяц и на каникулы, - утешил Лену Игорь. - Главное - поступить. А дружба наша навеки! Вот что будет, если нас не примут? Буду плакать целый месяц и уйду с горя тогда в армию.
Я остановился около парадного. Что мне делать эти три месяца? И как быть с Машей? Могу я жить без неё или нет? Вот живу без Гали и ничего. Жалко мне Машу. Но как мне быть? Лучше кончить всё раньше. Поплачет и успокоится. Надо написать ей для начала обтекаемое письмо. Подготовить её постепенно. И как следует подумать, что ей написать. А может, не писать совсем? Нет, это не годится. Маша слишком хороший человек. Надо написать. И почему так всё нескладно получается? Хорошо бы держать Машу в неведении и разобраться в самом себе. Ну что же мне делать?
На другой день я позвонил Клаве. Она пригласила меня на вечер.
Друзья мои зубрили, готовились к сочинению. Я предупредил Игоря, что меня вечером не будет. А сам думал, думал, что мне написать Маше. Надо написать так, чтобы она почувствовала всё между строк.
Вечером я уже сидел у Клавы.
- Выглядишь хорошо! - оценила меня Клава. - Молодец. Завёл в санатории новую любовь? Признавайся.
- Нет. Там никого подходящего для меня не было. Отвечал на Машины письма. Она меня усиленно приглашает в Хвойную.
- Не вздумай туда ездить! Она там с тобой переспит, и тогда тебя совесть замучает. И придётся тебе на ней жениться. А тебе ещё нет восемнадцати лет. Оставь ты девку в покое! Время все раны залечит. У тебя сейчас сложный период в жизни. И учёба, и здоровье, и поступление на тот год в вуз. Материальное положение у тебя дома слабое. Не забивай себе голову романтикой. Решай сам. Сердцу не прикажешь.
Клава подняла рюмку.
- Выпьем за встречу, Коля. Есть у меня на курсе парень-фронтовик. Ухаживает за мной. Я пока держу его на привязи, но если сделает мне предложение, то мы с тобой расстанемся. Не будешь переживать?
- Буду, Клава. Я к тебе сильно привык. Но я тебя понимаю. Постараюсь держать себя в руках. Звонить тебе не буду. Если только с праздниками поздравлять?
- Ладно! Там посмотрим. Может, ещё с этим парнем ничего и не получится. Только не будем горевать, Коля! Живем ведь на свете один раз. Давай-ка потанцуем.
Через два дня я поехал в Перово. Знакомая женщина-фтизиатр повела меня на рентген, а потом сделала мне поддувание. Теперь надо появиться только через десять дней. Можно и через две недели.
Мои друзья готовятся к следующему экзамену. Не буду я им мешать. Пусть спокойно готовятся. Я поехал в Москву. В кинотеатре “Шторм” посмотрел картину про войну. Пошёл пешком к Сокольникам и побродил по парку. Шесть лет назад перед самой войной я был тут на празднике и веселился. Шесть лет! Как же давно всё это было!
Я бродил по аллеям парка и думал о своей жизни. Надо что-то написать Маше. Надо чем-то заниматься. Лучше всего опять уехать бы в санаторий. Но путёвку достать трудно. Я и так уже побывал в двух санаториях. Ничего. Как-нибудь перебьюсь эти три месяца. Буду гулять по Вешнякам, буду читать книги, буду слушать немецкое радио по приёмнику, который где-то достал Иван. Буду просматривать учебники за девятый и десятый классы. Потихоньку копаться на огороде. И время пройдёт. А вечерами буду гулять с друзьями. Хотя бы часочек. Надо мне пережить это трудное время. Как же тяжело болтаться без дела.
На другой день я сел за письмо к Маше. “Дорогая Маша! - писал я. - Недавно приехал из санатория и пишу тебе письмо. Побывал в поликлинике и сделал поддувание. Всё время думаю о тебе. Очень хочется поехать к тебе, но в ближайшее время не могу. Надо походить в поликлинику. Так врач велел. Поговорил с отцом о поездке, и он мне не советует ехать. Говорит, что мы с тобой ещё не такие взрослые, чтобы ездить друг другу в гости. Он считает, что это нехорошо. Да и расстались мы не так давно. Надо проверить свои чувства временем. Я уважаю отца. И мне неудобно идти против его желания. Может, он и прав? Надо нам подождать, Маша. Не будем торопиться. Ты только не обижайся на меня. Я пока полностью зависим от родителей. Они меня любят, но идти против отца мне не хочется. Может быть, отложим всё до зимних каникул? Мне надо лечиться и ле¬читься. Надо ещё сделать несколько анализов, чтобы убедиться, что палочек в мокроте нет. Вот и всё, Маша. Я буду писать тебе регулярно. Наверное, зря мы с тобой познакомились. Но время покажет, зря это было или не зря. Жду ответа. Твой Николай”.
Я пошёл на почту, чтобы опустить письмо в почтовый ящик. От почты я прошёл до школы. Там теперь мои друзья сдают экзамены. А я брожу как неприкаянный по округе.
Я перешёл Рязанское шоссе и пошёл в Кузьминки. А вот и противотанковый ров с оплывшими краями. Когда же его засыплют?
Тук-тук-тук! - вдруг застучало мое сердце. Тук-тук-тук! Что это? Какое-то предупреждение? Тук-тук-тук!
Откуда я мог знать, что здесь возникнет огромное кладбище, и что я буду хоронить дорогого мне человека, и у меня пропадёт желание жить на этом свете?
Я перешёл этот ров, прошёл мимо домов ветеринарной академии и вошёл в парк.
Я долго ходил по аллеям. Пока не устал. А потом долго шёл к дому. И ноги мои еле шли.
Дома я пообедал и лёг полежать. Задремал.
Пришёл Игорь.
- Соскучился по тебе, - сказал он. -Пришёл поболтать.
Вечером мы всей компанией гуляли по нашему посёлку. Была чудная погода.
- В такую погоду надо только гулять и наслаждаться жизнью, - проговорила Нина. - А мы сидим, как проклятые и всё учим, учим. И так больше месяца. С ума можно сойти!
Я слушал жалобы Нины и дико им всем завидовал. Они учат, они сдают экзамены, потом ещё раз будут сдавать экзамены при поступлении в институт, а я буду носиться по окрестностям и убивать свободное время, которое мне совсем некуда девать. Эх, жизнь! И зачем ты так сильно ударила меня? За что? Хотя бы точно знать, что впереди меня ждёт удача. Но впереди всё темно. И надеяться надо только на самого себя, на свою волю и выдержку.
- Как настроение, Коля? - спросил меня Виктор. - Почему молчишь?
Но я не стал жаловаться друзьям на свою судьбу. Не хотел показывать свою слабость перед ними.
- Всё нормально, - ответил я, - Гуляю по посёлку. Был в поликлинике. Читаю, пишу письма Маше и духом не падаю.
- Молодец! - похвалила меня Нина. - Так и надо. Ты у нас просто герой!
Мы долго гуляли в этот вечер. И не было у нас былого восторженного настроения. Все понимали, что мирная жизнь оказывается совсем не мирной. Она таит в себе много неожиданностей и коварных ударов. И надо быть всё время начеку.
Я долго ещё стоял с Игорем около дома.
- Не переживай, - сказал мне Игорь.
- Тяжело мне, Игорь, - признался я. - Так тяжело, что не нахожу себе места! Сегодня я носился по округе как ненормальный. Временами хотелось плакать. Держусь из последних сил.
- Надо держаться, - сказал Игорь. - Другого выхода нет. Жизнь наша только начинается. Надо не отчаиваться, а закаляться. Иначе все мы просто пропадём.
- А уедешь ты с Виктором, мне будет ещё тяжелее, - добавил я. - Вот с тобой сейчас говорю, и мне становится полегче.
- Ещё неизвестно, как всё сложится в Ленинграде. Боюсь, что придётся мне возвращаться не солоно хлебавши. Я уже заранее готовлю себя и Виктора ко всему.
- И правильно делаешь, - одобрил я. - Не поступишь в Ленинграде, поступишь в какой-нибудь вуз в Москве.
- В какой-нибудь, - повторил Игорь. - Пойду тогда в энергетический. Он ближе всех к дому. Ехать до “Новой” четыре остановки. Можно ещё в Ветеринарную академию. Но туда я ни за что не пойду. А если поступлю в Ленинграде, то буду на седьмом небе. Может, и повезёт мне. Я ещё хотел тебе сказать одну вещь. Лена мне очень нравится. А если останусь в Ленинграде, то наша дружба может рассыпаться в пыль.
- Ты к ней заходишь? - опросил я.
- Захожу иногда. Всё у нас идёт нормально. А Виктору нравится Нина. Он тоже переживает. Боится, что потеряет Нину.
- Дела, - сказал я. - Сдружились здесь без меня. Так оно должно и случиться. Не ездите вы тогда в Ленинград. У вас тут решается вся ваша судьба!
- Ехать надо, - ответил Игорь. - Я это уже решил твёрдо в пятом классе. Без моря мне будет трудно. А в разлуке наша любовь будет только крепчать. Ясно?
Ушёл Игорь. Я всё стоял около парадного, смотрел на звёзды, вздыхал и думал, как мне убить эти сто дней перед учёбой. Может, в деревню поехать? Нет. Там тоска. И негде делать поддувание. Читать? Работать на огороде? Надо придумать что-то реальное и дельное. Но что? В голову ничего не приходило. А без дела я просто сойду с ума. Поехать к Маше? Но больше недели там жить неудобно. Достать путевку ещё в один санаторий? Не достану. Надо просить отца, а он ничего не сможет сделать. Спокойно, Коля! Спокойно. Не надо шебуршиться. Не надо паниковать. Дни будут сами пробегать. Только не надо их подгонять. Всё образуется. Всё будет нормально.
23
И побежали тихо и неторопливо майские, а потом и июньские дни.
Я окучивал картошку на огороде, читал книги, съездил один раз к Клаве, ходил в магазин отоваривать карточки. Много гулял. Съездил в поликлинику на поддувание. Но дни всё-таки тянулись медленно.
Друзья готовились к экзаменам, потом сдавали их, в день сдачи мы гуляли по посёлку.
Потом я опять оставался один. Я ухе привык к своему одиночеству.
Маша писала мне грустные письма. Она жалела, что я не хочу к ней приехать. И всё писала, как она меня любит и как ей трудно без меня.
Ей трудно. А каково мне? Всем трудно. Но надо жить и преодолевать эти трудности. Кто как может. Другого пути просто нет.
Двадцать второго июня, в воскресенье, в годовщину начала войны, я сидел за домом на лавочке. И вспоминал тот день шесть лет тому назад. Как давно это было! Как давно! И было мне тогда неполных двенадцать лет. Скоро будет восемнадцать. Как мечтал я тогда поскорее стать взрослым. И вот я взрослый. Почти взрослый. А счастья пока нет. Есть только одни переживания. И те четыре года мне стали теперь казаться прекрасным временем, хотя были и голод, и страх, и другие лишения. Как мечтали мы тогда о мире, о счастье, о светлом будущем! Где же оно, это светлое будущее? Пока его нет и не предвидится. Я вспоминал бомбёжки на Силикатной, поездку в деревню, бегство из деревни от танков Гудериана, массу войск на Силикатной и поездку шестнадцатого октября в этот посёлок, который стал мне вскоре родным. И всё прошлое заволакивается туманной плёнкой. И вроде не было этого ничего. Всё кануло в вечность. А из будущего наплывает что-то неизвестное и загадочное. Какое оно будет, это будущее?
Я сидел на скамейке, грелся на солнышке и тосковал. Эта тоска крепко засела у меня в душе. И, видимо, надолго. Все люди занимались своим делом. Только я один болтался без дела. Где же мои друзья? Сидят дома и готовят последний экзамен. Они уже измучились. И неудобно их отрывать от дела, ныть и жаловаться на свою жизнь. Надо самому справляться со своими проблемами. И другим надо помогать. И поменьше думать о себе. Я вынул из кармана очередное письмо от Маши. “Здравствуй, дорогой Коля! Как ты там покиваешь? По твоему письму я вижу, что ты там скучаешь. Тебе надо заняться каким-нибудь делом. А лучше всего приезжай к нам в гости. У нас тут хорошо! Папа взял бы тебя на рыбалку. И больница тут рядом. Может, приедешь? Коля! Я всё время думаю о тебе, часто плачу. Боюсь, что мы больше не увидимся. Я, наверное, не выдержу, и сама приеду к тебе. Ты пустишь меня ночевать? Извини, Коля, что пишу всякие глупости, но когда я тебе пишу, мне становится легче. Пиши мне почаще. Мне так грустно без тебя! Закончила девятый класс. А на следующий год закончу десятый и приеду учиться в Москву. Не бойся, я не буду тебе надоедать. Если ты не захочешь, то я не буду встречаться с тобой. Как было бы хорошо, если бы мы были вместе! Извини меня за эти глупые мысли, Коля. Крепко тебя целую. Твоя Маша”.
Вот так. Что мне делать с Машей? И зачем я с ней только стал знакомиться? Нанёс человеку рану. Но ничего. Это пройдёт со временем. Погорюет, погорюет и забудет меня. Не сразу, конечно. Ничего. Надо ей пореже писать. И она всё поймёт. Жестоко с моей стороны. Но лучше всё кончить сейчас.
- Вот ты где! - сказал Игорь, подходя ко мне. - Сил больше нет. Учу и учу эту химию. Последний предмет остался. Даже не верится, что скоро всё будет позади! Как у тебя настроение?
- Грустно, - признался я. - Уже целый месяц болтаюсь без дела. А впереди ещё целых два. Не знаю, как я эти месяцы выдержу. Сижу и думаю, чем мне теперь заняться. Ничего не могу придумать.
- Держись. Коля. Набирайся сил. Больше гуляй. Ходи по музеям и кинотеатрам. Плохо, конечно, что ты часто один. Но впереди тебя ждёт десятый класс. И ты снова будешь занят с утра до вечера. Найди себе какое-нибудь дело. Отгадывай кроссворды, играй сам с собой в шахматы, гуляй, читай, забегай ко мне. Через три дня все мы освободимся. Потерпи ещё чуть-чуть. К сожалению, я тебе сейчас ничем не могу помочь. Но три дня как-нибудь потерпи.
- Потерплю, - ответил я. - Я уже целый месяц терплю. И книги дома все перечитал. И газеты читаю ежедневно. Но всё мне уже надоело. Тяжело мне, Игорь.
- Я понимаю, Коля. Но это у тебя всё временно. Надо держаться.
Игорь ушёл учить химию. А я опять сидел на скамейке и не знал, чем мне заняться. Остаётся только Клава. Надо ехать к ней.
- Клава, - говорю я по телефону. - Мне очень тоскливо. Места себе не нахожу. Хочу к тебе приехать. Можно?
- Приезжай, - говорит сразу Клава. - Раз плохо, то приезжай.
Я еду к Клаве. Мне уже становится легче. Почему бы мне не жениться на Клаве? Замечательный она человек!
- Ну, как ты? - спрашивает меня Клава, а сама быстро готовит закуску. - Я тоже по тебе соскучилась. Искуситель ты мой! Что это ты так раскис?
- Плохо сидеть дома без дела, - отвечаю я. - Места себе не нахожу. Всё время один. Друзья зубрят и сдают экзамены. А мне одному тяжко.
- Понятно. Надо занять себя делами. Это ты просто опустил руки. А дела всегда можно найти.
- Я умею только готовить уроки, да читать книги.
- Ясно. Ничего. Это у тебя временное явление. Два месяца как-нибудь перебьёшься. Ходи в кино, слушай радио. Броди по Москве. Она у нас большая. Копайся в огороде. И не терзай себе душу мрачными мыслями. Не будь Гамлетом! Возьми себя в руки! А как же люди в тюрьме сидят? Или где-нибудь в тайге? Надо привыкать к трудностям. Пора тебе взрослеть, Коля.
- Я согласен.
- Давай-ка выпьем за всё хорошее! Сегодня ведь шесть лет, как началась война. Как давно это было! А теперь мир, Коля! А надо быть нам всем счастливыми! Ты понимаешь? И не ныть! Мы ходим по этой земле! А наши ребята остались лежать в этой земле. И никогда не встанут. А тебе повезло. Ты остался в живых. И надо жить И радоваться жизни! Не раскисай, Коля! Потерпи немного. И всё у тебя будет хорошо. Не предавайся ты мрачным мыслям. С кем не бывает беды? Со всеми бывает. Только в разное время. Так что держись, дорогой! Ну как? Полегче стало?
- После водочки всегда становится легче. Да и с тобой рядом всегда хорошо. Спасибо тебе за всё, Клава.
- Ты только меня потом не забывай, когда встанешь на ноги. Вдруг и со мной приключится беда?
- Я тебя никогда не забуду, Клава! Таких людей, как ты, забыть невозможно.
- Дай Бог. Мне тоже хорошо с тобой сидеть. И я рада, что хотя бы чем-то смогу тебе помочь. Давай еще по маленькой. И потанцуем немного. Я поставлю танго.
Мы танцевали и тихо пели военные песни. Клава прослезилась немного, жалея погибших ребят.
Я остался ночевать. А утром ехал домой и думал, как мне занять себя в эти два месяца. Надо поездить по Москве. Надо хотя бы раз съездить на стадион. Ни разу там не был. Надо походить по музеям. А музеев в Москве много. Главное - убить время до вечера, а вечером можно встречаться с друзьями. Надо совершить несколько дальних походов, хотя одному будет и скучновато. Надо побольше читать по-немецки. А для этого надо записаться в иностранный отдел московской библиотеки. Картошку надо несколько раз окучить. И время пролетит или протащится. Главное - мне есть чего ждать. Первого сентября я пойду опять в школу. А там дел будет по горло. Только успевай. И не предаваться грустным мыслям. Клава права. Всё это пройдёт. И всё у меня быстро наладится. Только не надо хныкать и копаться в своей душе.
Придётся просить у родителей деньги на кино и стадион. Но что делать? Потом я всё верну. Постараюсь найти себе частный урок. Сейчас мне надо выстоять.
Дома я позавтракал и пошёл гулять. На этот раз я двинул мимо школы по деревне Выхино. Шёл себе и шёл. И думал о жизни. Смотрел на дома, на людей, на пролетающие машины.
Вот и Косино. А за линией железной дороги эти длинные грядки, которые мы пололи в войну.
Я иду дальше. И вот я в Люберцах. Ноги еле идут. Но ничего. Надо дойти до станции.
Там я сажусь на электричку, и через пятнадцать минут я уже в Вешняках.
Дома я обедаю, ложусь отдохнуть, а потом с книгой выхожу на лавочку за домом.
Подходят Игорь с Виктором.
- Скучаешь? - спрашивает Игорь.
- Я уже привык скучать, - отвечаю я. - Как у вас дела?
Сил больше нет! - жалуется Виктор. - Последний предмет надо свалить. Вышли немного погулять. А то уже голова совсем не варит. Двойку нам не поставят, если мы плохо ответим. Устали мы сильно.
Мы идём к станции, а потом идём по Коммунистической улице.
Она тихая и вся заросла деревьями. И дачи здесь все старые, дореволюционные. Что будет с этими дачами лет через двадцать? Наверное, снесут. Москва будет всё время наступать на пригороды. И они тихо исчезнут с лица земли. И никто со временем не будет знать, какие красивые и уютные дачи стояли здесь.
- Надо учить дальше, - вздохнул Игорь. - Последний бросок остаётся. Только бы всё получилось в Ленинграде! А эту химию мы уж как-нибудь сдадим.
Двадцать пятого июня мои друзья сдали последний экзамен. Господи! Они всё сдали! А я! А я ещё должен учиться целый год! Только не растравлять себя.
Мы собрались у Нины. На столе появилась бутылка портвейна.
- За окончание! - предложил тост Игорь. - Наконец-то мы отмучились. А впереди ещё мучения. Даже не верится, что мы уже закончили школу. Осталось погулять на выпускном вечере, получить аттестат, а потом надо ехать в Ленинград. Вызов уже пришёл. Нам с Виктором надо там быть пятого июля. И если мы поступим, то устроим пир на весь мир.
- Предлагаю тост за то, чтобы мы всегда были вместе, - сказала Нина.
- Я так устала! - сказала Лена. - Хорошо, что мы сидим вместе и пьём этот портвейн. Душа расслабляется, и становится легче. Теперь надо отдохнуть деньков пятнадцать. А потом надо готовиться к вступительным экзаменам. И начнётся у нас новая жизнь. Кроме Коли. А ты, Коля, не обижайся на нас. Все мы порядочные эгоисты. Так уж устроен наш мир. Через год и ты станешь студентом. А год в нашей долгой жизни - это один маленький миг. Это уже будет совсем другая жизнь. Там мы будем взрослыми людьми. С нами будут учиться и бывшие фронтовики. Будет трудно, но здорово.
- Нужна ещё бутылка! - сказал Игорь. - Мы сейчас сходим и принесём.
Мы пошли к станции. Купили бутылку портвейна.
- Хорошо! - сказал Виктор. - Отдохнём немного, поспим. На вечере выпускном погуляем. А уж в Ленинграде - как получится.
Мы долго сидели у Нины, а потом пошли гулять по Вешнякам.
- Летит наша жизнь, - размышляла вслух Нина. - Теперь мы уже взрослые люди. Впереди - целая жизнь. И так всё здорово и интересно! Только бы поступить в университет. А если не поступим? Поплачем и пойдём работать, а на следующий год будем поступать опять. Вся наша жизнь - борьба. А жить всё равно хорошо! У меня сейчас такая радость, что готова весь мир обнять!
Я шёл и помалкивал. Пусть веселятся. Я рад за своих друзей. На тот год и я буду радоваться. Только бы мне продержаться эти два месяца. Как и чем их заполнить? Может, всё-таки поехать в Хвойную? Надо подумать.
По Вешнякам бродили бывшие десятиклассники. Звучали песни. На улице было тепло. И не было войны. Скоро, наверное, отменят карточки. И всё будет хорошо. Надо только всё время смотреть вперёд и надеяться на лучшее.
А потом в школе был выпускной вечер. Я гулял один по посёлку. И не находил себе места.
Договорились, что после вечера друзья придут к моему дому, и мы посидим вместе.
Я сидел на лавочке и поджидал друзей. И успокаивал себя. Я понимал, что глупо расстраиваться, что всё у меня наладится, что время всё сгладит, но ничего не мог поделать с собой. Я бы всё отдал, чтобы быть в школе вместе с друзьями, и держать в руках аттестат зрелости. Я мог бы его получить, если бы не поехал в санаторий. Но это было опасно. Я всё делал правильно. Тише едешь - дальше будешь. Не всё сразу.
Над головой регулярно пролетали пассажирские самолёты из Быково. А я ждал друзей. Рядом со мной стояла сумка. Там были закуска, стаканы и бутылка вина. Я вспомнил Галю. Где она теперь? Что с ней? Счастлива ли она? Увижу ли я её вообще? Мне теперь всё равно. Может, оно и лучше, что так всё получилось. А то могли бы пожениться, а потом я бы заметил, что нет у неё ко мне сильного чувства, что она не тот человек, за которого я её принимал. А теперь всё ясно. Жизнь, выходит, всё расставляет по своим местам. Не любила она меня. Теперь Галя пошла с кем-то своим путем. Куда она будет поступать? Кажется на биофак МГУ. Надо пореже о ней вспоминать. Много я настрадался из-за неё. Сам во всём виноват: слишком я легковерный.
В час ночи я услышал весёлые голоса своих друзей.
- Удрали с вечера! - сказал Игорь. - Выпили по две порции водки, а девчата пили кагор. Дальше стало неинтересно. Все стали разбредаться по школе. Мы решили тихонько смыться. Нечего там больше делать. Попрощались с директором - и к тебе. Привет тебе от него!
Девчата садятся на скамейку, а мы - напротив на корточках. Пьём портвейн, закусываем бутербродами.
- Теперь у нас с Виктором получится ёрш, - говорит Игорь, ухмыляясь. - Можем сильно опьянеть. В такой день можно и напиться.
- Как у тебя настроение, Коля? - спрашивает Лена.
- Всё нормально, - ответил я. - Я уже привык к своему образу жизни. Держусь. И вам спасибо. Без вас мне было бы труднее.
- Ты у нас молодец! - хвалит меня Нина. - Ты просто герой. В такой ситуации не растерялся. С тебя надо брать пример.
Знала бы Нина, как мне даётся это внешнее спокойствие!
- Хорошо! - проговорил удовлетворенно Игорь. - Хорошо мы тут сидим. Но мне даже от счастья захотелось поплакать. Пусть наша жизнь всегда будет весёлой и счастливой! Я всех очень люблю!
- Опьянел наш Игорь! - пошутила Лена.
- Только чуть-чуть! - оправдывался Игорь. - И всё равно я всех очень люблю!
Стало рассветать. Наш поселок медленно выступал из ночной тьмы. Был он тих и молчалив. И смотрел на нас своими глазами-окнами. А мы сидели у моего дома и были счастливы в эти минуты.
- Только бы нам поступить в мореходное училище! - говорил Игорь. - Это сейчас для нас самое главное! А в Вешняки мы будем приезжать часто. Без Вешняков мы тоже долго не можем жить. Только бы здоровье наше не подвело. А экзамены мы сдадим. Экзамены для нас не проблема! До чего же хорошо жить на этом свете, братцы! А сколько ещё приятных минут нас ожидает в жизни! Как я вас всех люблю! Вы даже представить не можете. Дорогие вы мои! Как я вас люблю! Хочу вас всех поцеловать! Если не возражаете.
24
Четвёртого июля мы провожали Игоря и Виктора в Ленинград. Игорь сильно волновался, стоя на платформе Ленинградского вокзала.
- Желаем вам поступить! - сказали в один голос девчата. Поезд тронулся. Мы побрели на Казанский вокзал.
- А если они не поступят, что тогда? - спросила меня Лена. - Как ребята перенесут такую неудачу? Ты их тогда поддержи, Коля.
- Должны поступить, - сказал я. - А не поступят там, будут учиться в Москве. Я вот совсем не учусь - и живу. Не всё нам в этой жизни удаётся. Не будем пока думать о плохом.
Девчата стали готовиться к вступительным экзаменам. Нина подала документы на русское отделение филфака МГУ, а Лена во второй медицинский.
Я мучительно думал, как мне убить июль месяц.
Шли игры на кубок футбола. Хорошо играло “Торпедо”, за которое я стал болеть.
Восьмого июля я впервые поехал на стадион “Динамо”. Впервые я увидел зелёное поле, огромные трибуны и свою команду, которая выступала против “Динамо” из Тбилиси. В напряжённой борьбе с добавочным временем моя команда победила. Игра меня захватила. Настроение моё резко улучшилось. Пока я добрался до дома, было уже десять вечера. Я поужинал, погулял в одиночестве около дома и лёг спать. День прошёл, и слава Богу!
Я думал об Игоре и Викторе. Как там у них идут дела в Ленинграде? Раз их тут нет, значит, всё идёт нормально.
Вечером на другой день я поговорил с отцом о Хвойной. Я всё-таки решил съездить на недельку туда. Уж больно тоскливо торчать дома. И просил отца, чтобы он дал мне денег на дорогу и на карманные расходы.
- Поезжай, раз такое дело, - разрешил мне отец. - Но веди себя аккуратно. А то они тебя там охомутают. Не успеешь оглянуться, как окажешься женатым. И тогда прощай молодость! Поживи, погляди, прикинь, но никаких серьёзных шагов не делай. Никуда твоя Маша не денется.
Я написал Маше письмо, что в конце июля, наверное, приеду в Хвойную. Если не возражает она и её родители.
Двенадцатого июля Игорь с Виктором появились в Вешняках. У меня дрогнуло сердце, когда я увидел их.
- Не прошли медкомиссию! - сразу заявил мне Игорь. - У меня подкачало зрение, а у Виктора оказалось повышенное давление.
- Что думаете делать? - спросил я участливо.
- Не знаем, - ответил Игорь, - У нас с Виктором опустились руки. Мне даже жить не хочется! Так мечтал с пятого класса, и всё рухнуло! Не повезло. Не хочу я учиться в другом вузе!
- Может, пойдёшь в институт рыбной промышленности, - предложил я, - всё-таки он связан с морем.
- Это всё не то, - отрезал Игорь. - Если и пойду, то только рядом, в энергетический, чтобы года не терять. А просто так сидеть дома - я не выдержу. Виктор тоже пойдёт со мной. Мы решили поступать в один вуз. Напиться что ли нам? Да не на что.
- Зайду домой и спрошу отца, - предложил я.
Отец дал мне денег на бутылку портвейна.
Мы сели за стол. Мать поставила закуску. Отец налил нам портвейну, а себе водочки.
- Я этот квас никогда не пью, - пошутил отец. - Не горюйте, ребята. Жизнь у вас впереди долгая и длинная. Не всё у нас в жизни сбывается. Выпьем за то, чтобы никогда не падать духом! После портвейна мы сели на нашу лавочку за домом.
- Ну как, полегче? - спросил я Игоря.
- Почти так же. Разве такое горе можно забыть? Вся жизнь теперь пойдёт по кочкам. Буду теперь каким-нибудь инженером. Всё это скучно!
- Поступай в геологоразведочный! - посоветовал я. - Там много романтики. Будешь бродить по тайге, по горам, по пустыне. Интересно и опасно.
- Суша меня не привлекает, - отрезал Игорь. - Мне нужно море.
- Девчата знают? - спросил я.
- Знают, - ответил Виктор. - Я был у Нины и Лены, и всё им сказал. Они ахали и охали, а потом опять стал зубрить.
- Не буду я готовиться к экзаменам! - сказал Игорь. - Как получится, так и получится. Не примут, пойду в армию. А там видно будет. Я сейчас не живу, а просто хожу машинально по земле.
Около нас вдруг появились Нина и Лена.
- Вы что-то от нас отделяетесь! - упрекнула нас Нина. - Не думайте, что мы такие эгоисты и думаем только о себе! Возьмите себя в руки, ребята. Вы ведь предполагали заранее, что так может случиться. Так в чём же дело? Надо вам теперь всё продумать и выбрать другой вуз! Да он у вас уже давно был на примете. Энергетический. И ехать недалеко. А вуз огромный! Известный по всей стране! Надо готовиться к поступлению в этот вуз. Не расслабляйтесь! Не будьте такими слабаками! В Москве около восьмидесяти вузов. А вы сидите и горюете!
- Эх, Нина! - покачал головой Игорь. - Как у тебя всё просто! И это говоришь ты! Ты же знала наши мечты с пятого класса. Не надо всё так упрощать. Случилось огромное несчастье. И ещё неизвестно, как это отразится на нашей дальнейшей жизни.
- Вот именно! - подхватила Нина. - Может, потом и не будете ни о чём жалеть. Пошли походим. Вам надо успокоиться, ребята! Берите пример с Коли. Он получил такой удар, но держится!
Мы пошли кружить по Вешнякам. Сначала дошли до станции, оттуда к школе, где постояли с полчасика. От школы пошли вдоль Рязанского шоссе к Москве. Я подумал о Клаве. Где она теперь? Она собиралась подрабатывать летом в больнице. А я ей не звоню. Хорошо ли это? Надо обязательно позвонить. Обязательно. А потом поеду в Хвойную, в эти суровые и прекрасные северные края.
Мы дошли до Карачаровской церкви и повернули обратно. Говорили мало. О чём говорить? Почти всё уже переговорено. Шли и молчали. И вдруг мне пришло в голову, что Игорь женится на Лене, а Виктор на Нине. Теперь они будут всё время с нами. Пока я был в больнице и санаториях, они тут сильно сдружились. Что ж? Это хорошо. Пока только я один брожу и езжу как неприкаянный. И всё не могу найти себе покоя. Всё не могу найти себе ту, которая бы разделила со мной мою судьбу. А может, это будет Маша? Поеду в Хвойную и подумаю. А может, и совсем останусь холостяком? Надо бы погадать у цыганки. Иногда они говорят правду.
- Ладно, - сказал около дома Игорь со вздохом. - Будем поступать в энергетический. Другого выхода у нас нет.
- Держитесь, ребята, - сказал я. Не везёт нам в последнее время. Но жить-то надо. И не будем считать себя неудачниками. Когда-нибудь и нам повезёт. Я верю в это.
- Что-то не верится, - проговорил Игорь. - Теперь только коптить небо. И больше ничего. Ладно. Поживём - увидим.
И опять я был один. Друзья готовились в институты. А я болтался без дела. Окучил картошку на огороде, хотя мать боялась, что это повредит моему здоровью. Ездил на стадион “Динамо”. “Торпедо” должно было играть в финале со “Спартаком”, и я был уверен, что моё “Торпедо” обязательно выиграет.
Я позвонил Клаве. Только бы она была дома. И мне повезло. Клава была дома.
- Приезжай, жду, - пригласила Клава. И я полетел, как на крыльях.
- Редко звонишь, - упрекнула меня Клава. - Нашёл себе кралю или в Хвойную собрался?
- Ты как цыганка, всё чувствуешь. В Хвойную собрался. Съезжу на недельку. Места себе не нахожу. Там поболтаюсь, пригляжусь к своей Маше. Отец отпускает, только посоветовал быть начеку. А то могут меня там оженить.
- Отец твой - умный мужик. Всё верно. Как настроение?
- Тяжеловато, но втянулся в своё безделье. Проталкиваю дни. Остаётся полтора месяца. Теперь уже ждать не так долго.
- А мы с тобой сегодня видимся, наверное, в последний раз. Всё, Коля. Хороший парень-фронтовик с нашего курса сделал мне предложение. Я всё думаю. И, наверное, выйду за него замуж. Ты уж теперь мне больше не звони.
- А как же мы будем знать друг о друге? Открытку к празднику можно прислать? Мне интересно, как у тебя жизнь сложится дальше.
- Открытку прислать можно. Я тебе тоже буду присылать иногда. Мало ли что может случиться? Ты на меня не в обиде?
- Я всегда буду тебя помнить, Клава. Желаю тебе большого счастья.
- И я тебе тоже желаю счастья. Желаю закончить институт, найти себе девушку по душе, заиметь кучу детей. Я тебя тоже никогда не забуду. Не знаю, как у меня всё сложится с моим будущим мужем. Но я буду стараться.
На другое утро я простился с Клавой и ехал печальный домой. Когда я теперь увижу Клаву? Кто это может знать? Да и нужно ли её видеть потом? Я уже думал о Хвойной, о Маше, о новом учебном годе. Кризис я, кажется, уже преодолел.
Двадцать первого июля я слушал репортаж со стадиона “Динамо”. Я не смог достать билет на этот финальный матч, и слушал тоскливо репортаж, который вёл Синявский. Моё “Торпедо” проигрывало. И проиграло со счетом ноль - два. Плохо.
Я вышел на улицу. А на улице - никого. Тихо и пустынно. И даже музыка с “пятачка” не доносится. Что делать? Куда деваться? Всё. Так можно с ума сойти. Еду в Хвойную.
Захожу к Игорю. И приглашаю его на улицу.
- Как настроение? - спрашиваю я Игоря.
- Паршивое, - отвечает Игорь. - Потерял интерес к жизни. Не живу, а существую. Лена меня немного тормошит и часто ругает. А то бы я совсем не готовился.
Мы идём с Игорем к станции. Молчим. Каждый думает о своём.
- Еду в Хвойную, - говорю я Игорю. - Не могу я больше болтаться тут без дела.
- Поезжай, - говорит мне Игорь. - Тебе виднее. Мы тебе сейчас не можем уделить много времени.
- Я всё понимаю, Игорь, - отвечаю я. - Поэтому и еду. Надо мне окончательно разобраться с Машей. Плохо быть одному. Может, это моя судьба, а там будет видно.
- Долго там пробудешь?
- Посмотрю. Как будут принимать её родители. Обещали свозить на рыбалку. Надо мне переменить атмосферу хотя бы на недельку. А ты, Игорь, возьми себя в руки. Может, ты станешь большим учёным в энергетике? Надо попробовать, а там будет видно.
- Попробую, - криво улыбнулся Игорь. - Ничего мне больше не остаётся. А ты поживи в Хвойной, если тебе там понравится. Мы тут будем ещё готовиться, а потом сдавать экзамены. Надеюсь, что хандра моя улетучится. Но пока мне очень тяжело. Виктор всё это переносит как-то легче. А мне тяжело. Как представлю свою учёбу в течении пяти лет в этом вузе, а потом неинтересную работу, так просто жить не хочется. Ладно. Не буду терзать свою душу. Буду брать пример с тебя. Хотя предполагаю, что тебе тоже пришлось нелегко. Когда уезжаешь?
- Дня через два. Надо взять билет, да телеграмму о приезде послать. Отца я уговорил, а мать недовольна. Мать, она и есть мать. Ревнует.
25
Двадцать пятого июля я сажусь в тот же поезд, на котором отъезжал в декабре в санаторий. В тот же поезд. А сколько времени прошло? Сколько передумал за это время? Сколько перестрадал? Только не плакал, но был близок к этому.
Я лежу на второй полке. Под головой - небольшой чемодан. Постельное бельё для экономии не беру. Да и стесняюсь я при всех раздеваться, а потом одеваться. Зачем всё это? Можно и на жёсткой полке одну ночь пролежать.
Днём я жадно смотрю на Калязинскую церковь, которая видна из воды. Те же станции. И всё ближе, ближе Хвойная.
А вот и река Песь, и знакомая деревянная платформа. На платформе стоит моя Маша с цветами в руке. Георгины и золотые шары.
Маша обнимает меня. И вся светится.
- Всё-таки приехал, - говорит она тихо. - Я так тебя ждала! Пошли. Наверное, проголодался с дороги?
- Не очень, - говорю я. - Почти полгода не был здесь. А Хвойная летом совсем другая. Песку кругом много. Везде песок.
- Отец собирается с тобой на рыбалку. Я тоже с вами поеду. Ты не против?
- Будешь варить нам уху, - говорю я.
Дома я здороваюсь с родителями Маши. Отца зовут Николай Степанович, а мать - Ольгой Ивановной. Пока ещё не забыл.
Стол уже накрыт.
Николай Степанович весь светится от предстоящей хорошей выпивки. Я выставляю две бутылки на стол.
- Это папа посылает вам из Москвы, - говорю я.
- Завтра на рыбалке пригодятся, - говорит Николай Степанович. - У нас тут всё есть.
Ольга Ивановна немного хмурится. Мне это совсем не нравится. То ли она дочь не одобряет, то ли мной недовольна. Надо в этом разобраться. А может, и не надо?
- За встречу! - говорит торжественно Николай Степанович. - Будем живы!
Маша только прикасается губами к рюмке с портвейном. Ольга Ивановна слегка пригубляет.
- Вы кушайте, - говорит мне Ольга Ивановна. - Не стесняйтесь. Как здоровье?
- Иду на поправку, - отвечаю бодро я. - Но ещё года два надо походить на процедуры. Закончу десятый класс, и буду поступать в институт.
- Я тоже буду поступать, - сказала Маша. - Поеду в Москву. Мы с Колей уже договорились.
- Чтобы всё у вас было хорошо! - предлагает второй тост Николай Степанович.
- Молоды они ещё, - говорит мужу Ольга Ивановна. - Ни жилья, ни специальности.
- Всё придёт в своё время, - говорит весело Николай Степанович. - Мы тоже с тобой начинали на пустом месте.
Мне стало немного неуютно. С первого часа пошли такие серьёзные разговоры. Ну что ж? Раз приехал, надо терпеть. Я всё перетерплю. Ради себя и Маши.
Маша тоже насторожилась. Ей тоже не нравится этот разговор. Наступает тишина.
- Бог троицу любит! - говорит торжественно Николай Степанович,
Я чокаюсь со всеми. И боюсь опьянеть. Надо притормозить хозяина. А то напьюсь в первый вечер.
- Мне, пожалуй, хватит, - говорю я Николаю Степановичу. - А то я с дороги еще опьянею.
- Мы пойдём погуляем, - говорит Маша.
- Погуляйте, - разрешает нам отец, и наливает себе ещё рюмочку. - А я еще одну выпью. Хорошо идет водочка под такую закуску.
Мы выходим с Машей на улицу и идём по линии железной дороги к Ленинграду. По обе стороны стоит вековой лес. Тихо и безлюдно.
- А я уже надежду потеряла, что ты приедешь, - говорит мне счастливая Маша. - Ты уж не обижайся на маму за её замечания. Она хочет мне счастья. Её можно понять. Не обижаешься?
- Не обижаюсь, - ответил я, - Я же всё понимаю. Маша. Я же всё взвесил, прежде чем ехать к тебе. Не волнуйся. Всё будет хорошо.
- Ты долго пробудешь у нас? Можешь жить хоть целый месяц!
- Там посмотрим. Я ехал недели на две.
- Живи, пока не надоест. Я так рада, что ты приехал! Места себе не нахожу! Да. Ночевать ты будешь рядом, у моей тёти. Чтобы разговоров лишних не было. А то у нас тесновато. А тётя вдвоём с дядей. Мы уже договорились. Ты не возражаешь?
- Не возражаю. Вы тут всё продумали. А мама у тебя строгая, как мне кажется.
- Мамы все одинаковы, Коля. Завтра поедете на рыбалку с отцом. Мама меня не пускает.
- Тогда оставайся дома. Маму надо слушаться.
Вечером за ужином мы ещё раз выпили с Николаем Степановичем по рюмочке, и Маша повела меня к тёте, которая жила рядом. Там мне выделили комнатку, где я мог читать и писать. И мне никто не мешал.
На другой день после завтрака мы стали собираться на рыбалку. Вещей набралось много. На мотоцикле с коляской приехал друг Николая Степановича Иван Кузьмич и повёз нас вдоль Песи.
Мы отъехали километров десять и остановились в хорошем месте. Там уже были заготовлены дрова и стоял шалаш.
- Приехали, - сказал радостно Николай Степанович. - Теперь нам надо наловить на уху.
Вместе с другом они вытащили бредень и стали ходить с ним по воде вдоль берега. Скоро у нас набралось всякой рыбёшки как раз на хорошую уху.
Я чистил картошку, Николай Степанович раскладывал на клеёнке закуску из дома: солёные огурчики, лук, варёное мясо, селёдку, а картошка уже варилась на костре.
Иван Кузьмич готовил рыбу для ухи. А пока варилась наша уха, мы решили принять по первой стопочке.
- За хорошую рыбалку! - сказал Николай Степанович. - Сейчас забросим донки и перемёт. Потом к вечеру побросаем спиннинг. А там видно будет. Пьём немного, а то опьянеем и не наловим рыбы.
После выпитой водки мы набросились на еду.
- Хорошо! - сказал Николай Степанович. - Хорошо пошла! Что значит на воздухе! И закуска имеет большое значение. Здесь можно литр выпить. Всё быстро выветривается.
Сварилась уха. Иван Кузьмич разлил её по тарелкам.
- Под ушицу надо обязательно выпить! - сказал Иван Кузьмич. - А иначе у нее вкус будет другой.
Выпили под ушицу.
Иван Кузьмич пошёл за дровами.
- У тебя серьёзно с Машей? - спросил вдруг Николай Степанович. - Она у нас одна. И я прошу тебя её пока не трогать. Ты меня понял?
- Понял, - ответил я. - Не волнуйтесь, Николай Степанович. Я знаю, как себя вести в гостях. Можете быть спокойны.
- Вот и хорошо! - улыбнулся Николай Степанович. - Маша по тебе сохнет, Коля. Мы с женой переживаем за Машу. Вот ты приехал, и наша Маша вся ожила, а уедешь - она опять потухнет. Так у вас серьёзно всё?
- Не знаю, - ответил я Николаю Степановичу. - Для этого я сюда и приехал. Мне надо самому для себя всё уяснить. Нам ведь ещё мало лет.
- Это верно, - согласился Николай Степанович. - Ты мне нравишься, Коля. Сразу видно, что парень ты порядочный и ничего не скрываешь от меня. Я ничего говорить не буду ни жене, ни Маше. А ты смотри сам. У вас всё впереди. А ошибаться вам нельзя. Одно дело дружить, а другое дело - создавать семью. Поживи у нас, посмотри, подумай и решай не торопясь. Торопиться вам пока некуда. Может, ещё раз приедешь. Только зря голову Маше не крути, если раздумаешь. Мне уже заранее страшно, если у вас будет разрыв. Эх, дети, дети! Одно горе с вами. Ладно. Теперь давай-ка выпьем за твоё здоровье! Чтобы ты скорее становился на ноги!
- А почему без меня? - крикнул Иван Кузьмич, подходя с охапкой дров.
- Надо бы посидеть с удочкой! - предложил Николай Степанович. - Или спиннинг побросать. На ночь надо еще сварить уху.
Мы сидим с удочками. Клюёт плохо. Попадаются ерши да меленькие окуньки.
Иван Кузьмин бросает спиннинг. Ему попадается крупный окунь.
Мы опять варим уху. В шалаше много сена. Лежать на нём приятно.
Иван Кузьмин уходит вглубь леса и приносит кружку малины.
Мы сидим на берегу Песи. Тишина. Заходит солнце. Ярко полыхает наш костёр.
Николай Степанович готовит очередную закуску к ужину. А я думаю о Вешняках, о Маше, о будущей жизни. Что же ждёт меня впереди? Разве угадаешь? Как же мне быть с Машей? Она очень чуткая, и догадается до отъезда, что у меня делается в душе. Может, зря я сюда приехал? А может, и не зря. Мне плохо одному. Жила бы Маша в Вешняках, мы бы поженились с ней сразу, как только я закончу школу. Мотаться между Хвойной и Москвой тяжело. А что делать, когда она приедет на учёбу в Москву? Она, конечно, приедет лишь в том случае, если у нас с ней всё будет хорошо. А если будут ссоры, она не приедет. Это и ежу понятно. Одни проблемы.
- Прошу к столу, - пригласил Николай Степанович. - Пьём, пьём, а голова свежая, как огурчик. Великое дело - природа! Нашу природу я ни на что не променяю. Надо будет нам за грибами и за малиной сходить. Это недалеко от дома.
- Наливай! - напомнил Иван Кузьмич. - Душа просит!
- До чего же хорошо, братцы! - сказал со вздохом Николай Степанович. - Остался в живых после фронта. И вот сидим и блаженствуем. У кого какая судьба. А кому-то не повезло: лежат в земле сырой. У тебя, Коля, кажется, брат пропал без вести?
- Пропал. Было ему всего девятнадцать лет. И я узнаю когда-нибудь, что с ним случилось.
Мы выпили и закусили. А кругом стояла тишина. Солнце медленно опускалось за край горизонта.
- Ляжем пораньше спать, - сказал Иван Кузьмич, - а на рассвете я проверю перемёт. К завтраку наловим ещё на уху.
Мы забираемся в шалаш, накрываемся ватным одеялом, которое Николай Степанович захватил с собой, и сразу засыпаем.
- Вставай, Коля! - слышу я утром голос Николая Степановича. - Хватит дрыхнуть!
В ведёрке плещется рыба, которую Иван Кузьмич снял с перемёта. Николай Степанович ловит удочкой.
Потом они прошлись разок с бреднем вдоль берега и наловили всякой мелочи.
Мне захотелось искупаться, но я боялся простудиться. Лучше не надо.
Ярко горит костер, варится очередная уха. В кружке - малина. На клеёнке порезано сало, селёдка, свежие огурцы, молодой лук.
- Водочки у нас маловато, - сказал сокрушённо Николай Степанович, - Последняя бутылка.
- Я могу сгонять в магазин, - предложил Иван Кузьмич.
- Не стоит, - сказал Николай Степанович. - После завтрака будем собираться домой. Я обещал вернуться к обеду. Заходи к нам, Иван Кузьмич. Сегодня ведь день Военно-морского флота. Хорошо мы тут сидим! Коля! Тебе нравится?
- Нравится, - ответил я. - Здорово.
Мы прикончили бутылку, закусили, поели ухи и стали собираться домой. Набрали малины. И двинулись к дому.
- Отдохнул? - спросил меня Иван Кузьмич.
- Отдохнул, - ответил я. - И спал хорошо.
Мы медленно ехали в посёлок. Я думал о Маше. Что мы будем делать дальше? Как бы и тут не началась скука? Но Маша что-нибудь придумает.
- Ну как? - спросила Маша, когда мы подъехали к дому. - Понравилось?
- Здорово! - сказал я. - Просто здорово! Особенно мне понравилась уха!
Мы садимся за стол. Пьём с Николаем Степановичем по стопочке. Подходит Иван Кузьмич с женой.
Мы с Машей идём на улицу.
Меня начинает клонить ко сну. Всё-таки я там мало поспал.
А Маша рассказывает мне про работу, про учёбу, про своих подруг. Я слушаю. И думаю, что будет дальше.
- Завтра пойдём в лес за малиной и за грибами, - говорит Маша. - Мама тоже с нами пойдёт. Мы насушим белых грибов, и ты возьмёшь их домой. Будешь меня вспоминать. А хочешь в Ленинград съездить? У нас там есть родственники. На пару деньков. Поедем? Я тебе покажу Ленинград.
Я думаю. Ленинград. Что ж? Посмотреть такой город не мешало бы. Деньги у меня есть. Можно и съездить.
- А как твои родители? - спрашиваю я. - Как-то неудобно.
- Решено, - говорит Маша. - Дадим телеграмму родственникам и поедем!
- Пожалуй, не стоит, - вдруг говорю я. - Я же приехал к тебе в Хвойную. Мне как-то неудобно. Давай не поедем! Ты только не обижайся.
Но Маша сразу потухла. Кажется, она прочитывала мои осторожные мысли. А какие у меня были мысли? Мысли были трусливые. Как бы мне здесь не затянуться в этот быт, в эту тихую жизнь! Как бы мне не присохнуть к Маше. Надо мне остановиться, быть поосторожнее. А то так и буду мотаться в Хвойную и обратно. А может, это и хорошо? Вот для этого я сюда и приехал.
На другой день мы пошли в лес по грибы и ягоды. Леса кругом были огромные. Мы долго объедались малиной. Её тут было пропасть! Набрали и грибов.
Ольга Ивановна всё время была рядом. Мне было всё равно. Пусть ходит, раз ей так нравится.
Вечером мы опять гуляли с Машей по путям.
- Нравится тебе у нас? - спросила вдруг Маша. - Или тут слишком тихо по сравнению с Вешняками?
- Нравится, - ответил я. - Есть где погулять. Всё тут под рукой. И станция рядом. Только развлечений маловато.
- Можно сходить в дом культуры, - предложила Маша. - Только там все на нас будут глазеть. Не боишься?
- Не боюсь. Главное смотри сама. А ребята меня как чужака не поколотят?
- Не бойся. Тут у нас народ хороший.
На другой день я зашёл в больницу. Поздоровался с медсёстрами и врачами. Они уже почти забыли меня. Тут была новая волна больных. Им было не до меня.
На шестой день я уже стал тяготиться своим пребыванием в Хвойной. Всё уже исхожено, всё изучено. В голове вертелся всё тот же вопрос: как мне быть с Машей? Будет у нас с ней что-нибудь хорошее? Поженимся ли мы с ней или забудем постепенно друг друга? Или будем ездить друг к другу в гости? А что потом? Лучше не загадывать, что будет потом. Сейчас мне одиноко. Сейчас я пытаюсь убить свободное время до школы. Начнётся учёба, и тогда неизвестно, как всё обернётся. Я искоса смотрел на Машу. Идя рядом со мной, она вся светилась. И, видимо, готова была ради меня пойти в огонь и в воду. А если она мне надоест? Что потом? Такие не выдерживают разлуки. Она просто не станет жить. Виноват буду я. Значит, либо быть с Машей, либо тихо отчаливать в сторону. Всему виной наш возраст, наша неустроенность, наша отдалённость друг от друга. Письмами сыт не будешь. Письма - это хорошо. Но хороши они до поры до времени. А потом надо жить вместе, заводить детей, решать материальные проблемы. А мне ещё нет и восемнадцати лет. Надо решать сейчас. А Маша всё чувствует. Она прочитывает, видимо, все мои мысли. Это плохо. Да и не умею я скрывать эти мысли. А может, я зря сюда приехал? Нет, не зря. Надо ставить какую-то точку.
Маша всё старалась увести меня подальше от дома. Она водила меня к своим подругам. Те уже смотрели на нас, как на будущих мужа и жену. Мне это совсем не нравилось.
- Что же с нами будет дальше? - спросила меня Маша перед самым отъездом.
- Не знаю, Маша. Говорю, что думаю. Врать не хочу. Жизнь идёт трудная. Болезнь моя путает все карты. Школу надо закончить. В институт поступать. Жить придётся на стипендию. И надо ещё на что-то одеваться. Отец мой зарабатывает мало. У нас ещё маленькая сестрёнка. Сплошная нужда. Мне надо где-то найти хотя бы маленький приработок. Постараюсь давать уроки немецкого языка ученикам. Всё пока в тумане, Маша.
- Забудешь ты меня в своих Вешняках, - говорит грустно Маша. - Парень ты видный. Найдутся другие девчонки. Не такие серые и тихие, как я. Отобьют они тебя у меня. Что я смогу сделать на расстоянии? К тебе в Вешняки-то приехать можно будет?
- Поговорю с родителями. Да и отпустят ли тебя твои? Не загадывай лучше, Маша. И не печалься. Будь веселее. Зачем заранее настраиваться на плохое? Может, всё будет и хорошо. Разве угадаешь свою судьбу? Всё будет зависеть от нас и от обстоятельств. И тебе здесь может встретиться толковый парень. А против сердца не пойдёшь. Посмотрим. Ты только не плачь. Не хорони нашу любовь.
Перед отъездом родители Маши устроили отвальную. Стол ломился от спиртного и закусок. Николай Степанович довольно потирал руки.
- За вас! - сказал Николай Степанович, поднимая первую рюмку. - Чтобы всё у вас было хорошо! Дружите по-серьёзному. А ты, Коля, приезжай к нам на зимние каникулы. Ты нам очень понравился.
Ольга Ивановна наложила мне еды на дорогу и солёных грибочков для моих родителей, а ещё малиновое варенье.
Мы стоим на платформе. Подходит поезд.
- Мы еще встретимся? - спрашивает меня вдруг Маша.
- Не знаю, - отвечаю я. - Врать не хочу. Может, и встретимся. Как жизнь сложится. Ты не грусти, Маша. Я буду тебе часто писать. И ты пиши мне.
Я нежно целую Машу и сажусь в вагон. Маша стоит на платформе и плачет. Я ещё долго вижу ее фигуру, стоящую на платформе. Мне вдруг хочется плакать. Почему я не сказал ей красивых слов? Почему не поклялся, что мы обязательно будем вместе? Вёл себя прохладно. Она многое поняла, и решила, видимо, что я больше к ней не приеду. Может, она и права.
26
Дома было тихо и скучно. Друзья сдавали экзамены, и я их почти не видел. Но уже кончалась первая декада августа. Оставалось всего три недели до первого сентября. Как-нибудь протолкну я эти дни. Теперь осталось совсем недолго.
Я всё-таки забежал к Игорю. Они вместе с Виктором что-то зубрили.
- Сочинение написал кое-как, - говорил Игорь. - Думал, получу двойку. Поставили трояк. Конкурс небольшой. Должны поступить.
Девчонки почти всё сдавали на пятёрки.
Несколько раз я ездил на стадион. На каждую поездку туда у меня уходило около шести часов.
Двадцатого августа мы собрались у Нины. Экзамены были сданы. Все мои друзья поступили.
- Надо это дело отметить, - предложил Игорь. Он сбегал к станции и принёс бутылку портвейна.
- У меня так легко на душе! - сказала Нина. - Господи! Отмучились до января! До первой нашей сессии. Я так устала.
- Я тоже! - сказала Лена. - Девчонок сильно засыпали. Много было фронтовиков. Но всё-таки поступила. Как я дрожала! Даже в душе молилась Богу!
Мы идём на улицу. Девчата всё время говорят. А мы втроём грустим.
- Увижу ли я Сингапур или Рио-де-Жанейро когда-нибудь? - спрашивает нас Игорь.
- Увидишь! - сразу отвечает ему Виктор. - Закончишь вуз, станешь большим человеком, и будешь разъезжать с делегациями по разным странам.
- Фантазёр ты, - горько усмехается Игорь. - Будем простыми инженерами, и будем жить на скромную зарплату.
Мы постояли у станции. Постояли около школы.
- Как у тебя, Коля, настроение? - спрашивает меня Нина. - Теперь будешь ходить в школу без нас.
- Ничего, держусь, - отвечаю я. - Жду начала учебного года. Как меня примет десятый класс?
- Оба девятых класса были хорошими, - обрадовала меня Лена. - Просись у директора в десятый "Б".
Мы долго ходим по Вешнякам. Ноги нас так и несут. Иногда я думаю о Маше. Я ей написал уже два хороших письма. Пусть она успокоится. Со страхом думаю о будущей жизни. Теперь я начинаю понимать, что жизнь наша не стоит на месте. Она всё время куда-то несётся и несёт нас с собой в туманную неизвестность. И надо твёрдо стоять на земле, чтобы эта жизнь не швырнула меня в очередную пропасть.
Первого сентября я стою перед школой в шеренге десятого класса "Б". Я уже предварительно договорился с директором, чтобы меня зачислили в этот класс.
Как обычно, звучат напутственные речи учителей. А у меня и грустно и радостно на душе. Опять я буду занят весь день учёбой. А с друзьями буду встречаться по вечерам перед сном. Только бы Игорь успокоился и прекратил проклинать свою судьбу.
В классе я быстро сел на заднюю парту вместе с Толей Фадейкиным. Его я и раньше немного знал.
Первым уроком была литература. Вошла старенькая преподавательница, и стала нам рассказывать о Чехове. Урок пролетел незаметно.
Потом был немецкий язык. Ольга Фёдоровна подняла меня и стала расспрашивать по-немецки о моём здоровье.
Весь класс раскрыл рот от изумления, когда я стал рассказывать Ольге Фёдоровне по-немецки о своих бедах.
- Будешь заменять меня, если я заболею! - сказала Ольга Фёдоровна.
Потом была математика. Физику вёл сам директор. Бучая он за грубость выгнал, пока я болел. Последним уроком было черчение.
После занятий мы с Фадейкиным вышли на улицу. Бушевала золотая осень. И мир опять был прекрасен! Мне хотелось всех любить и целовать и петь любимые песни.
Дома я сразу сел за уроки. Настроение было какое-то возвышенное. Я ждал с нетерпением своих друзей. И пошёл к станции. Первыми я увидел Игоря с Виктором.
- Тяжело учиться в техническом вузе! - оказал Игорь. - Начертательная геометрия, математический анализ, листы с чертежами надо сдавать. Не продохнуть!
- Как-нибудь выдержим! - вмешался Виктор. - Мы же вешняковцы! Нам ли трусить!
Потом приехали наши девчата. Они наперебой делились своими впечатлениями. А мне стало грустно. Они уже взрослые, а я всё остаюсь школьником. Когда же это всё кончится? Но ничего! Год пролетит незаметно. Сегодня день так и летит! И так пролетят остальные дни до самого лета. А там аттестат в зубы и - в вуз!
Вечером мы немного побродили по Вешнякам.
- Времени теперь не будет гулять по нашим улицам, - вздыхает Лена. - Только если по субботам?
- Встречаться надо обязательно, - говорит Виктор. - Иначе мы разбежимся в разные стороны! А это никуда не годится.
Седьмого сентября, в воскресенье, Москва отмечала свой юбилей. Восемьсот лет!
Мы поехали в Москву. Бродили по Манежной площади. Смотрели салют.
- Что будет с нами через пятьдесят лет? - спросила нас Нина. - Кто может ответить на этот вопрос?
Мы замолчали. Что тут скажешь? И смотрели на Игоря. Он у нас самый зрелый.
- Что-нибудь будет, - сказал Игорь. - Я бы сам это хотел знать. Самое главное - все мы с вами будем живы и здоровы. Москва будет хорошеть, а вся страна будет процветать. У нас будет полностью построен социализм, и мы будем приближаться к коммунизму. А может, коммунизм уже наступит. Одно плохо - мы будем старенькие-старенькие. Но у нас будет много внуков. Мы будем на пенсии. И по-прежнему будем встречаться. И вспоминать, как мы дружили в годы войны и гуляли на этой площади пятьдесят лет тому назад. А что такое пятьдесят лет, если возраст земли около четырёх миллиардов дет? Пустяк. Пронесутся эти годы очень быстро. Мы даже не успеем оглянуться. Ну, как?
- Ну, ты даёшь! - проговорил восхищенно Виктор. - Вот это картина! Просто здорово! Я потрясён.
- Молодец! - похвалила Нина Игоря. - Ты у нас настоящий фантаст. Может, ты во многом и прав? Кто знает? Страна наша идёт к коммунизму. Это верно. И хотя это движение вперёд сейчас почти не видно, но движение это есть. Надо уметь ждать. Мы дождёмся этого светлого будущего. Обязательно дождёмся!
Дни бежали без остановки вперёд. Двадцатого сентября мне исполнилось восемнадцать лет. Вот и дождался я своего совершеннолетия. Только не таким представлял я себе этот юбилей раньше. Не таким.
Дома мы собрались за семейным столом. Были все здесь. Иван, Степан со своим семейством. Подошли и мои друзья. С утра пришла телеграмма от Маши.
Отец задавал тон. Раздавались тосты. А я вспоминал почему-то сорок первый год. Как я находился в своей родной деревне, и не знал, что танки Гудериана вот-вот объявятся в наших краях. Хорошо, что мать вовремя увезла нас оттуда. Шесть лет пролетело с тех пор. Не так уж и много. Всё тонет в какой-то дымке. Вроде, этого совсем и не было.
Часа через два мы пошли на наш огород. Ботву я приготовил там заранее. Заполыхал наш традиционный костёр. Пили портвейн на свежем воздухе. Шутили и смеялись. Но не было в моей душе настоящего веселья. Подранила меня моя болезнь. Когда только сброшу я с себя этот печальный груз забот?
- Не думал я, что буду здесь отмечать твой день рождения, - сказал Игорь. - А вот стоим здесь все вместе. Время летит и летит. Так и вся наша жизнь может пролететь незаметно.
- Давайте не будем грустить! - предложил вдруг Виктор. - Жизнь без трудностей не бывает. Переживём мы всё это! А ты, Игорь, кончай свою меланхолию! Мы ведь договорились, что отмечаем наш общий день рождения сегодня. Все мы с двадцать девятого года, и всем нам по восемнадцать лет. За нашу дружбу! И чтобы мы никогда не хныкали!
- Молодец, - похвалила Нина Виктора. - Ты просто, Витя, сегодня молодец!
Вкусно хрустели на зубах солёные огурчики материнского засола. Опустела наша бутылка, догорал наш костёр.
- Пока всё идёт у нас неплохо, - сказала Лена. - И дни рождения отмечаем, и по Вешнякам гуляем, и взрослеем, и двигаемся по жизни дальше. Всё у нас будет хорошо. Я в этом абсолютно уверена. Пока мы вместе, нам ничего не страшно. Мы сильны нашей дружбой. Так будем жить и дальше - все за одного, один за всех! Тогда мы не пропадём. И любое море нам будет по колено!
- Не упоминай ты про море! - взмолился Игорь. - Море, море! Когда я увижу хотя бы наши портовые города? Одессу, Владивосток?
- Если будешь хорошо учиться и работать, ты станешь большим человеком, - сказала Нина Игорю. - Только не вешай голову, Игорёк!
Мы пошли кружить по нашим Вешнякам. На душе у меня стало хорошо. Надо бороться с этой грустью и неудовлетворённостью. Всё у меня будет хорошо. И школу закончу, и в институт поступлю, и в Германию опять поеду, и мир посмотрю. Только вот нет у меня девушки теперь, с которой я бы смог связать свою судьбу. Маша хороша, но мне почему-то с ней становится скучно. Словно я заперт в тесной каморке и не вижу большого и прекрасного мира. Надо постепенно замедлять с ней переписку. Потом она сама всё поймёт, а может быть, уже и поняла. Я буду пока вольной птицей, и будут у меня ещё хорошие девушки. Будут. Только не надо вешать голову.
Мы постояли у станции, посмотрели на цифру “13” и пошли к школе.
- Как у тебя дела в классе? - спросила Нина. - Приняли тебя хорошо?
- Класс хороший, - ответил я. - Я даже не ожидал. Всё идёт хорошо.
Мы стояли у школы и смотрели на освещённые окна, где жил директор.
- Хорошо бы к нему зайти, - сказал мечтательно Виктор. - Да неудобно. Только закончили школу, и лезем к нему в дом. А через годик зайдём обязательно.
- Я тебе, Коля, немного завидую, - вздохнула Нина. - Я так скучаю по школе. А ты в неё ходишь каждый день. Это, конечно, всё глупо, но школа меня тянет. Но я вернусь сюда через пять дет. Обязательно вернусь. И буду работать всю жизнь!
- А я опять вспоминаю, как мы копали тут утрамбованный грунт в сорок втором году, - сказала Лена. - Тяжело было. Географ нас всё утешал, и говорил, что на углу после войны будет станция метро. Но пока ничего нет, и неизвестно, когда её тут построят. Тут ещё какой-то обводной канал до войны проектировали. Чтобы пароходы из Химок шли по этому каналу не через Москву, а в обход. И почему нас всех тянет на эпохальные мысли? Наверное, много думаем об этом. Или военные годы так на нас подействовали?
Ладно. Расходимся по домам. Когда теперь встретимся? В следующую субботу?
- До следующей субботы, - ответила Нина. - Если ничего экстренного не возникнет.
Наша мужская компания осталась у дома. Я сбегал домой и притащил новую бутылку портвейна.
Мы сидели на лавочке. Смотрели на звёзды. И пили из горлышка портвейн.
- Течёт наша жизнь куда-то, - сказал со вздохом Игорь. - Ждёшь чего-то необыкновенного, а жизнь пока идёт обычная, без особых происшествий. Даже иногда скучно становится. Разве мы для этого появились на свет?
- Не всё сразу, - ответил Виктор. - Не всё сразу, Игорь. У нас впереди путь, по которому идёт большинство наших сверстников. Школа, институт, работа, семейная жизнь. На войну мы не сумели попасть, упустили свой шанс. На море тоже не попали. Но третий шанс мы не упустим. Будем с тобой хорошо учиться и делать открытия на работе после окончания. И достигнем многого. Страна у нас большая. Ты будешь большим начальником, а я - твоим замом. И дело у нас пойдёт. А там видно будет. Может, новая война с Америкой разразится. Мы рванём с тобой на войну. Там всё увидим. Или в ящик сыграем. Всё может быть. Нам надо всё время смотреть вперёд. Ты же здорово нам рассказывал о будущей жизни в нашей стране, о коммунизме! Мы не можем быть несчастливыми при такой жизни! Только не надо голову вешать.
- Ты меня почти убедил, Витя, - проворчал Игорь. - Во многом ты прав. Но это только наши предположения. Будущее может оказаться совсем другим, чем нам кажется. И война может быть, и голод может случиться. Ладно. Будем жить, учиться и надеяться на наше счастье. Я постараюсь взять себя в руки.
Мы ещё долго сидели на нашей скамейке. Молчали. Смотрели на звёзды, особенно на Большую Медведицу. Что там есть на этих звездах? Камни или быль? Побывать бы там когда-нибудь. А ведь люди доберутся и до Луны и до Марса. Нужно только время.
Ушли мои друзья. А я ещё посидел один наедине со своими мыслями. Всё у меня налаживается. Самое страшное осталось позади. Жаль, что нет рядом Клавы. Уплыла моя Клава. С Машей надо тихо заканчивать.
На другой день я прочитал ругательную статью о президенте Америки Гарри Трумене. Статья была напечатана в “Литературной газете”. И написал её Борис Горбатов. Мне не понравился тон этой статьи. Зачем же так писать оскорбительно о президенте великой державы? Америка была нашим союзником во время войны. Наверняка Горбатову приказали сверху написать такую статью. И он её написал. Значит, дело идёт к войне с Америкой? Не дай Бог! Опять воевать? И как воевать с этой Америкой? Через Аляску, что ли? Нам надо восстанавливать разрушенную страну. Надо налаживать жизнь народа. А мы опять лезем на рожон. Зачем нам всё это надо? И как выглядит в этой ситуации Горбатов? Есть у него порядочность? Ну и ну…
Я не выдержал и побежал к Игорю с этой статьёй.
- Нехорошо всё это, - прокомментировал Игорь. - Как-то подленько всё это выглядит. Так писать о президенте Америки. Зачем всё это делается? Чтобы нас натравить на Америку? Не нравится мне всё это. А Горбатова я бы повесил вниз головой, чтобы отвечал за свою рабскую подлость. Вот так и течёт наша жизнь. Мы мечтаем о красивой жизни, о коммунизме, а тут к нам подкрадывается новая большая война. Так мы никогда не вылезем из плохой жизни. И будем конфликтовать со всем миром. Пошли пройдёмся! Надо развеять нехорошие мысли.
Мы пошли в Кусково. Шли быстрым шагом. Каждый думал о своём.
- Ничего, - сказал Игорь. - Всё переживём, всё перетерпим. Не пропадём. Будем жить дальше.
27
Новый десятый класс мне нравился всё больше и больше. Многие ученики учились раньше в Кузьминках, а их родители работали в Ветеринарной академии. Все вели себя просто и скромно. Ко мне относились с пониманием. И уважали за знание немецкого языка.
С Фадейкиным у меня был полный контакт. Жил он не так далеко от меня: ближе к Рязанскому шоссе в таких же стандартных бараках.
Передо мной сидела Лариса Котова. Она то и дело обращалась ко мне с разными просьбами. И мне показалось, что я ей нравлюсь. Лариса была комсоргом нашего класса.
Я учился с большим удовольствием. Раз в десять дней после школы ездил в Перово на поддувание. Врач Соколовская всё время говорила, что у меня быстро идёт выздоровление. Только мне надо соблюдать режим: не переутомляться, вовремя ложиться спать, хорошо питаться, побольше быть на свежем воздухе. Что я старался и делать. Настроение мое улучшалось с каждым днём.
Страна готовилась отметить тридцатую годовщину Октябрьской революции. Каждый день об этом говорило радио, газеты тоже не отставали. Говорили о людях, которые родились в семнадцатом году. Говорили об успехах, которых добилась наша страна. В качестве главного успеха отмечалась наша победа в Великой Отечественной войне. С этим трудно было спорить. Эта пропаганда заразила меня. Моё настроение стало ещё лучше. В такой стране я не пропаду. Мне дали две путёвки на лечение. Бесплатно. До этого меня лечили бесплатно в больнице. И я должен быть благодарен своей Родине.
Маша писала мне раз в неделю. Я отвечал. Но ответы мои были сухи и деловиты. В одном из писем Маша намекнула, чтобы я приехал к ней в Хвойную на ноябрьские праздники. Я вежливо отклонил это приглашение.
Шестого ноября закончилась первая четверть. У меня были одни пятёрки. Я был безумно рад.
Вечером в школе должен был состояться торжественный вечер с докладом директора, а потом концерт художественной самодеятельности и танцы.
Я пошёл на этот вечер.
После доклада директора и концерта начались танцы. Ко мне подскочила Лариса.
- Пойдём, Коля, танцевать. Ты же хорошо танцуешь.
- Откуда ты знаешь? - спросил я Ларису.
- Знаю. Девчонки говорили.
Мы танцуем с Ларисой. Я не знаю, о чём мне с ней говорить.
- Не молчи, - просит Лариса. - Что ты такой печальный? Веселиться надо! Такой праздник в стране!
- Всё из-за своей болезни, - ответил я. - Ты не обращай на это внимания.
- Всё у тебя будет хорошо, - сказала Лариса. - Будь повеселее. В классе тебя все уважают. И я тоже тебя уважаю. Ты так здорово говоришь по-немецки! Откуда такие знания?
- Занимался дополнительно с преподавателем два года. Была одна старушка в нашем доме. Ну и сам старался. В Германии был два месяца. А сейчас стал забывать.
- Приходи ко мне в гости! - пригласила меня Лариса. - Идти, правда, далеко, но у нас в Кузьминках замечательно.
- Как-нибудь зайду. Зимой погоняем на лыжах.
- Ты приходи раньше. Договоримся после праздника. Хорошо?
- Согласен. А что мы будем делать?
- Гулять по парку, говорить обо всём. Найдём темы для разговора. У меня мама замечательная. Она тебе понравится.
После вечера я пошёл к Нине. Там сидели мои друзья.
- Ты где был? - спросил Игорь. - Ждём тебя весь вечер!
- В школу ходил на торжественный вечер.
- Редко мы стали видёться, - вздохнула Нина. - Этого следовало ожидать. Учёба отнимает все силы.
- А мы тут доклад по радио прослушали, - оказал Игорь. - Всё у нас в стране будет замечательно. Только надо немного подождать. Ты веришь в это?
- Верю, - ответил я. - Иначе и быть не может. Теперь мы пошли вперёд, скоро заживём как боги.
- А я не верю в эти перспективы, - возразил мне Игорь. - Обещать легко, но выполнить будет не так просто. До сих пор не отменили карточки! Сколько можно ждать? В деревне положение неважное. По сто грамм хлеба дают на трудодень! Разве это жизнь?
- Всё наладится, - гнул я своё. - Всё наладится, Игорь. Не всё сразу. Такую войну выиграли. И устояли. Теперь надо бы всё налаживать, а тут американцы бряцают своей атомной бомбой. Как нам жить и строить спокойно дальше? Приходится тоже тратить деньги на оборону.
- Это всё демагогия! - отрубил Игорь. - Меня не проведёшь. Много треска в печати и по радио. А народ живёт очень плохо. Посмотрим, что дальше будет.
- Давайте всё-таки выпьем по рюмочке за тридцатую годовщину нашей революции! - предложил Виктор. - Не будем пока спорить. Время покажет, кто из вас прав.
Мы выпили портвейна.
- А мне что-то грустно, - призналась Нина. - Почему, сама не пойму. В школу тянет, к учёбе в университете никак не могу привыкнуть. Может, это всё временное явление? Не знаю. И очень боюсь зимней сессии.
- Сдадим как-нибудь, - успокоил её Виктор. - Мы же не лодыри. А не сдадим, так потом пересдадим. Только не унывать.
- Я тоже боюсь этих зимних зачетов и экзаменов, - признался Игорь. - Как бы не завалить сессию. Что будет, то и будет. Пока учусь кое-как. Душа ещё не отошла от летней трагедии. Я часто во сне вижу море. Иногда снится сон, будто я в Гонконге. А проснусь, хочется выть волком. Дурная полоса идёт в моей жизни.
- Не хнычь, - оборвала его Лена. - Ты же мужчина! Всё уже обговорили. Держись и не ной! Всё у тебя наладится. Пошли на улицу, на свежий воздух. И так всё время проводим в помещении.
Мы вышли на улицу. Прошли по кладбищу мимо рынка. Постояли у станции. А потом пошли к школе, там остановились.
- Неужели я тут буду через пять лет преподавать? - спросила нас Нина. - Мне просто не верится. Целых пять лет нужно будет учить и учить все предметы. Возьмёт ли меня наш директор?
- Обязательно возьмёт, - утешил Нину Виктор. - Тебя да не взять?
- А получится ли из меня преподаватель? - опять спросила нас Нина. - Ведь это целое искусство - быть преподавателем. Хорошим преподавателем. Но я буду стараться.
- Что будем делать на праздники? - спросила нас Лена. - Завтра надо идти на демонстрацию. Весь день пропадёт. А вечером походим по праздничной Москве, посмотрим на иллюминацию.
Когда все стали расходиться по домам, мы постояли с Игорем на улице.
- Тяжело мне, - сказал грустно Игорь. - Учёба трудная, а у меня нет никакого желания. Как бы мне не вылететь. Тогда буду служить в армии. А там будет видно.
- Постарайся сдать сессию, - посоветовал я Игорю. - Время ещё есть. Возьми себя в руки. Выводы будешь делать летом, после первого курса. Мне тоже было страшно трудно. Хорошо, что вы меня всё время поддерживали. Особенно трудно было, когда я почти всё лето просидел дома. Метался как зверь. Теперь у меня почти всё наладилось.
- У тебя другое дело, - возразил Игорь. - Сейчас ты болен, а через некоторое время будешь здоров. И ты не собирался стать моряком. А мне на что надеяться? После института всю жизнь проработать инженером? Я, наверное, тогда сойду с ума! Не могу я жить скучной и монотонной жизнью! Мне нужно море, нужна романтика, штормы, верная мужская дружба, риск и опасности! А серая жизнь не для меня. А тут ещё в стране чёрт знает что происходит. Не могу я разобраться. Ты уж извини меня за мои жалобы.
- Ничего. Мне можно говорить всё. Только держись и не падай. Стой крепче на ногах. Это настроение у тебя пройдёт. Я в этом уверен.
- Хочу на это сам надеяться. Ладно. Поживём - увидим.
Четырнадцатого декабря, в воскресенье, наш класс поехал в полном составе в Москву. Сначала мы сходили в музей Льва Толстого, а потом пошли в кино.
Когда мы вышли из кино, то увидели ликующие толпы народа. Оказалось, что отменили карточки и ввели новые деньги.
- Ура! - закричал весь наш десятый “Б”. - Наконец-то! Кончились эти проклятые карточки! Надоели они нам до смерти!
Мы возбуждённо говорили в электричке. Как теперь будем жить дальше?
Дома я сразу бросился к Нине. Там сидели мои друзья.
- Дождались! - сказала Нина. - Целых шесть с половиной лет мы жили с этими карточками! Теперь будем жить спокойно. И не бояться, что хлеб сегодня не отоварили. Покупай теперь, что хочешь! Только к новым деньгам теперь придётся привыкать.
Возбуждённые и окрылённые мы двинули на улицу. У станции уже пели песни подвыпившие мужчины. Народ ликовал.
- Всё хорошо, только сессия скоро, - вздохнула Лена. - Тяжело привыкать к вузу. Совсем другая система. Зато потом будут каникулы.
- Может, зайдём к директору? - предложил Виктор. - Обсудим с ним всю нашу жизнь.
- В следующее воскресенье будут выборы, вот тогда и зайдём, - сказала Нина. - Неудобно его беспокоить дома.
Двадцать первого декабря мы впервые пошли голосовать на выборах.
- Совсем взрослые стали! - вздохнула Нина. - Юность осталась позади. А впереди взрослая и трудная жизнь.
После голосования решили заглянуть в кабинет директора. Он должен сегодня там быть.
- Наконец-то заглянули ко мне! - обрадовался директор. - Колю я часто вижу. А остальных не видел с выпускного вечера. Рассказывайте о своей учёбе. Мне интересно послушать.
- Учиться интересно, но трудно, - сказала Нина, - Но мы стараемся. Боимся предстоящей сессии.
- А как себя чувствуют Игорь и Виктор? Всё переживаете вашу неудачу в Ленинграде?
- Переживаем, - признался Игорь. - Теперь учимся в энергетическом институте.
- Я знаю от Коли, - сказал директор, - рад, что вы меня не забыли. Я ведь помню все свои выпуски. Переживал за вас во время войны. Трудное было время.
- Мы всё помним, почти каждый день, - сказала Лена. - И Вы нам всё время помогали. И за это мы Вас очень любим и никогда не забудем. Говорю это от чистого сердца!
- Спасибо! - сказал смущённо директор. - Большое вам спасибо. Заходите почаще. Я буду вам всегда рад. А тебя, Нина, жду после окончания в нашу школу. Ты мне сама об этом говорила. И тогда мы с тобой ещё поработаем вместе. Школе нужны молодые и энергичные преподаватели. А теперь извините, ребята, мне надо подняться в избирательную комиссию. Всего вам хорошего.
- Хорошо поговорили, - сказала Нина. - Замечательный человек наш директор! Много для нас сделал. Мы ему многим обязаны.
Тридцать первого декабря я посидел с родителями за праздничным столом. Настроение у меня было хорошее. Закончилась вторая четверть. Всё у меня идёт хорошо. Только с Машей непорядок. Она в своих письмах обижается на меня за то, что пишу редко и мало. Я ничего с собой не могу поделать. Писать мне почти не о чем. Напишу страницу - и хватит. Значит, нет у меня большого чувства к ней. Хорошо, что её нет тут рядом. Тогда всё было бы намного сложнее.
- Выпьем за старый год! - сказал отец. - Год был неплохой. Карточек нет, деньги новые. Жизнь пока не полегчала. Но горевать не будем.
Иван после второй рюмки умчался к Марине. В январе они собрались идти в загс. Будет наш Иван жить у Марины. На улице Герцена, около кладбища, её семья жила в небольшом домике. Отец Марины за лето сделал пристройку для будущих молодожёнов. Только денег Иван получал маловато, приходилось выплачивать двадцать пять процентов за условный срок.
После девяти вечера стал собираться и я.
- Давай ещё по маленькой, - предлагает отец. - Одному пить скучно. Мать наша пить так и не научилась. Давай выпьем за твоё здоровье, сынок. Чтобы всё у тебя было хорошо!
Мы выпили и закусили.
- Иди, иди, - разрешил мне отец. - Сидишь как на углях. Я же всё понимаю, сам был молодой.
Я сижу с друзьями у Нины.
Родители Нины ушли к знакомым, чтобы не мешать нам.
- Здорово, что мы все вместе опять! - говорит радостно Нина. - Пока наша дружба крепка. Надеюсь, что так будет и дальше. Надо нам всё время держаться вместе. Вот сидим мы сейчас тут, и мне кажется, что мы способны преодолеть любые трудности. Я уверена, что мы ещё долго-долго будем встречать вместе наши праздники. А теперь выпьем за старый год! Старый год был не таким ух плохим. А дальше должно быть ещё лучше! Может, со мной не согласится Игорь, но в спорах рождается истина!
Зазвенели кремлёвские куранты.
- Ура! - крикнули мы. - За сорок восьмой год!
- Что нас ожидает в новом году? - спросила всех Лена. - Закончим первый курс, и нам останется учиться уже четыре года. Мне, правда, придётся учиться больше, нам срок учёбы увеличили. Загадывать не стоит сильно. Главное - втянуться в эту учёбу. Я с трудом привыкаю к анатомичке. Тяжело работать с трупами. Но надо. Чтобы потом спасать людей.
Мы слушали концерт по радио. Выпили ещё раз. Мне показалось, что между Ниной и Виктором пробегают какие-то тайные искры. Они часто встречаются взглядами. Улыбаются друг другу. Что-то есть между ними. Неужели это любовь? Вот будет здорово! Лена нравится Игорю, это я знал давно. Но нравится ли Игорь Лене? Игорь не может не нравиться. Значит, получится две семейные пары в будущем, а я тут получаюсь пятое колесо. Мне нужна спутница жизни. Может, это будет Лариса? Всё может быть. Она пригласила меня к себе на каникулы. Схожу. Посмотрю на её дом, на её маму. Поболтаем, побродим по парку, посмотрим в глаза друг другу, а там будет видно.
Мы пошли подышать морозным воздухом. Ярко светились в окнах огни. Сверкали разноцветные ёлочные игрушки.
- В годы войны было в праздники совсем темно, - сказал Виктор. - Сейчас совсем другое дело. Сорок восьмой. Что он нам принесёт? Мы закончим первый курс, а Коля школу. И будет поступать. Станет студентом. Куда будешь поступать? - спросил меня Виктор.
- Ещё не решил, - ответил я. - Исторический факультет стал меня тянуть. Думаю. Боюсь, что медкомиссия может придраться. Поддувание считается открытым процессом. Меня могут рассматривать как потенциального носителя палочек Коха, возбудителя туберкулеза. Как посмотрят врачи. Я уже заранее побаиваюсь.
- Пройдёшь, - сказала Нина. - Ты же почти здоров, не волнуйся. Всё у тебя будет хорошо.
28
В январе я сходил к Ларисе в Кузьминки. Мы погуляли по парку. Потом пообедали. Потом Лариса поиграла мне на пианино. Потом пошла провожать меня до ворот парка.
- Когда придёшь ещё? - спросила Лариса. - Приходи в любой день. Я буду ждать. Тебе у нас понравилось?
- Понравилось, - ответил я. - Только ходить до тебя далеко.
- А ты потихоньку, не торопись. Приходи завтра или послезавтра. Я буду ждать.
Я шёл домой. Вот и ров противотанковый, весь засыпанный снегом. И опять мое сердце застучало: тук-тук-тук! Но я уже привык к этому волнению сердца и решил, что это волнуются покойники, которые были зарыты в этих местах после сильной чумы в Москве во времена Пушкина.
Я шёл и думал о Ларисе. Одному быть, конечно, плохо. Лариса - хорошая девчонка. Только живёт далеко. А вдруг Маша летом приедет? Что я тогда буду делать?
Маша прислала мне поздравительную открытку. Я ей не ответил. Почему? Сам не знаю. То ли открытки не было, то ли лень было писать. Обидел я девчонку. И Маша, и Лариса - всё это, честно говоря, было не то. Не сходил я с ума по этим девчонкам. Душа моя ровно тлела тихим огоньком. Не волновался я, не переживал. Мне нужна настоящая любовь. Чтобы опалила она меня целиком, чтобы не спал я ночи, писал бы стихи и ходил каждый день на свидания.
Вскоре Иван расписался с Мариной. Марина работала медсестрой, а Иван пока у отца в гараже.
Свадьба была дома у Марины. Посидели, погуляли, спели много песен, много плясали. Под конец Степан опьянел и стал ко всем приставать.
Степана увели к нам домой.
Жизнь летела дальше. Мои друзья сдавали зачёты и экзамены, а я после каникул ходил в школу.
Лариса мелькала перед глазами и часто обращалась ко мне с просьбами. Все в классе считали, что у нас крепкая дружба. Пусть считают.
Маша мне не писала, я ей тоже не писал. Я был, конечно, виноват, но извиняться мне не хотелось. Может, это и к лучшему? Так всё само собой и заглохнет?
Дни летели. Мои друзья сдали все зачёты и экзамены. Двадцать пятого января, в Татьянин день, мы сидели у Нины.
- Две недели впереди! - сказала Нина. - Теперь можно отоспаться и отдохнуть. Первый семестр закончили.
- А я не надеялся сдать сессию, - признался Игорь. - Еле проскочил. Все дни и ночи зубрил.
Мы пошли покататься на лыжах на наше Вязовское поле. На нас были валенки и телогрейки, как в военные годы. А вместо креплений были ремешки и резинки.
Я вдруг вспомнил Клаву. Позвонить бы ей, узнать бы, как она поживает, да посидеть у нее весь вечер, а потом остаться и на ночь. Всё! Весёлые деньки закончились. Если бы Клава была одна, она бы давно написала мне. Но Клава моя молчит, значит у неё всё в порядке.
Не мешало бы мне жениться. Чтобы был у меня свой очаг, своя женщина-друг. Чтобы не мотался я по поселку один, как голодный волк, а тянулся к своему дому. Но такого дома у меня пока нет, потому что я гол как сокол, а что будет дальше, никто знать не может. Катится вперёд моя судьба-жизнь, обходя большие препятствия, течёт как ручеёк вперёд и вперёд к заветной цели. А цель моя - закончить школу, поступить в вуз, найти себе девушку-друга на всю жизнь, и жить себе, заведя кучу детей. Но для этого ещё надо долго шагать и шагать. Ну что ж? Буду шагать, только мне нужна вера, что всё у меня со временем будет. А будет ли? Должно всё получиться так, как я задумал. Иначе быть не может. Я добьюсь своей цели во что бы то ни стало! Я всё перетерплю, но добьюсь своего счастья! Меня не так легко сломать.
Каждый вечер, пока у моих друзей были каникулы, мы проводили вместе. Пили чай, гуляли по Вешнякам, катались на лыжах. Иногда вместе ходили в театр.
А потом опять пошла напряжённая учёба.
Я всё старательно выполнял. Меня увлекали литература и история. И я стал сомневаться, стоит ли мне поступать на иностранный факультет. Немецкий я и так знал.
Осенью я восторгался Чеховым. Сейчас меня сильно волновал Маяковский. Я никак не мог понять, почему он застрелился. Такой талант! Так верил в наш справедливый строй. Кажется, была сильная любовь и болезнь горла. Но всё равно как-то это не укладывается в голове.
В один из дней я решил написать Анурову. Как он поживает. Отправил письмо и стал ждать ответа.
Ответ пришёл быстро. “Учусь в десятом классе вечерней школы, - писал Ануров. - Учиться трудно. Приезжай в гости. От вокзала совсем рядом. Поговорим о наших делах”.
И вот я сижу у Анурова.
Ануров рад мне. Мы рассказываем друг другу о своей жизни.
- Трудно учиться, - жалуется мне Ануров. - Но я не жалею. Врач меня поругивает, но я его не слушаю. На работе немного подхалтуриваю, но начальство смотрит сквозь пальцы, они мне сочувствуют и делают поблажки.
- А как личная жизнь? - спрашиваю я.
- Пока на распутье. Ищу хорошую девчонку. Но найти непросто. Но я не унываю. Закончу школу, поступлю в институт железнодорожного транспорта на вечернее отделение. А там будет видно.
Ануров достаёт бутылку.
- Надо выпить за встречу, - предлагает он. - Давно не виделись, я уже думал, что ты ко мне не заедешь, молодец, что приехал. Я часто вспоминаю Хвойную. Хорошо там погуляли. Как Маша?
- Перестали переписываться. Далеко мы друг от друга живём.
- Она себе найдёт мужа и в Хвойной, - сказал Ануров. - Женщины только и мечтают о замужестве. Нам с тобой надо учиться. Спасибо тебе, что ты подтолкнул меня на учёбу. Сам бы не осмелился. Мне бы только школу закончить, а там я горы сворочу. А ты, Коля, меня не забывай.
И опять побежали дни. Я редко видел своих друзей: некогда. Только по субботам мы встречались у Нины. И все ахали, как быстро бегут наши дни.
Мои друзья уже втянулись в учёбу. А впереди была весна, а потом и лето. Что меня ждёт этим летом? Куда мне поступать?
Закончилась третья четверть. У меня целая неделя каникул.
Наш десятый класс поехал в воскресенье в Третьяковскую галерею. И опять я долго стоял перед любимыми картинами: “Грачи прилетели”, “Дождь в дубовом лесу”. Было грустно на душе, и будущая жизнь меня немного пугала. Что там впереди ждёт меня? Почему так часто на меня накатывает грусть? Наверное, всё потому, что нет со мной рядом любимой девушки. Вот я и страдаю от одиночества. А рядом была Лариса. Она всё время щебетала. Я что-то отвечал, думая о своей жизни.
В электричке Лариса сидела рядом со мной. Она пожаловалась, что замёрзла, и прижалась ко мне.
Дома я нашёл в кармане пальто письмо от Ларисы. Она объяснялась мне в любви. В письме лежал засушенный зелёный листок. Это, как писала Лариса, знак надежды. Как мне теперь быть? А может, Лариса и есть моя судьба?
На другой день я пошёл в Ларисе. Вокруг всё таяло. Тук-тук-тук! - застучало моё сердце, когда я приблизился к противотанковому рву. И почему его до сих пор не закапывают? В чём дело? Ведь скоро будет третья годовщина со дня капитуляции. А ров так и зияет на пути. Видимо, нет ещё сил у нашего государства, чтобы всё заровнять и восстановить.
Лариса открывает мне дверь. Её лицо сияет от счастья, и она в этот момент прекрасна.
Мы молчим. Лариса смотрит на меня своими сияющими глазами. Она рада, что я здесь. Значит, всё хорошо.
Мы говорим о всяких пустяках, потом идём гулять по парку. Вокруг всё тает. Ярко светит солнце. Тепло.
- Ты не обиделся на моё письмо? - спрашивает вдруг Лариса.
- Ты что? - отвечаю я. - Всё нормально. Ты смелая девчонка. Я люблю таких.
- Правда? - спрашивает Лариса. - Значит, я не зря написала это письмо?
- Не зря, - отвечаю я, и любуюсь Ларисой. Как она здорово выглядит!
Весенняя природа звенит нам о счастье, о молодости, о красоте этого мира.
Поздно вечером я прихожу домой. Настроение у меня отличное. Молодец Лариса! Она просто вдохнула в меня жизнь. Наверное, это моя девушка. Только живёт далеко. Говорят, что скоро пустят автобусы до Кузьминок. Но пока автобусов нет. А ходить туда и обратно далековато. Ничего. Это не самое главное. Осталось учиться в школе всего три месяца. Эти три месяца пролетят быстро. Ну и пусть себе летят. Как хорошо жить на этом свете!
Началась последняя четверть. В первое воскресенье апреля наш класс поехал в дом учёных, где доцент из МГУ прочитал нам прекрасную лекцию о “Фаусте” немецкого поэта Гёте. Я слушал эту лекцию, и мне было стыдно, что эту трагедию я не прочитал. Обязательно теперь прочту.
Я ехал домой и думал, куда же мне поступать. Мысли мои разбегались. Куда?
На филологический факультет? На исторический? Куда? На иностранный? Что-то я охладел к иностранному языку. Война закончилась. На фронт не попадёшь. Герой из меня не получился. Лекция меня разволновала. Как же я не знал до сих пор содержания этой трагедии?
На следующее воскресенье я уже слушал лекцию о Шекспире. А в субботу я был у Ларисы. Всё было прекрасно. Кажется, я влюбился в Ларису. Кажется. А там будет видно.
Снег уже стаял. В следующую субботу я поехал к Ларисе на велосипеде, который одолжил у Игоря. Я быстро крутил педалями, перескочил ров, и сердце моё не успело застучать. Я летел, как вихрь. Через полчаса я был у Ларисы.
Мы пошли гулять по огромному парку.
- Ты куда будешь поступать? - спросила меня Лариса.
- Ещё не решил.
- А я решила поступать в строительный институт. Буду строителем, как мой папа.
- Наверное, мы тогда будем редко видеться?
- Посмотрим. Не будем загадывать заранее.
- Ты только будь всегда со мной, - попросила меня Лариса. - А если вдруг разлюбишь, то сразу мне скажи. Я не буду к тебе приставать.
- Не думай о плохом, - утешил я Ларису. - У нас всё будет хорошо.
Тридцатого апреля я сидел с друзьями у Нины. Впереди два свободных дня. Мои друзья обязаны были на другой день идти на демонстрацию.
- Почему обязательно идти? - возмущался Игорь. - В Москве полно народу. Могли бы обойтись и без меня.
- Надо идти, - сказала Нина. Везде должна быть дисциплина. Пройдёмся по свежему воздуху. Нагуляем аппетит. Будем петь песни. Не горюй!
- Топать до самого вечера, - бурчал Игорь. - Ничего себе прогулка. И это называется праздник!
Наш класс собрался первого мая в Кузьминках, у подруги Ларисы. Мы устроили складчину. Пили вино, пели песни, гуляли по парку, дурачились. Настроение было прекрасное.
Поздно вечером я зашёл к Нине. Друзья поджидали меня.
- Устала сильно, - сказала Нина. - Игорь оказался прав. Весь день шли, не останавливаясь, бежали, стояли. И только около четырёх часов прошли мимо мавзолея. Ноги гудят до сих пор.
- На следующий год не пойду! - пробурчал Игорь. - В крайнем случае, достану справку, что болен. Хватит с меня!
- Скоро опять экзамены, - вздохнула Нина. - Тяжело учиться в вузе. Вспоминаю школу. Скоро годовщина Победы. Надо нам отметить всем вместе.
Девятого мая мы сидели у Нины. Стол был накрыт.
- Три года пролетело, - оказал Игорь. - Не скажу, что быстро. Но всё-таки как-то незаметно. Не успеешь оглянуться, как и десятая годовщина стукнет. Где мы все будем к этому времени?
Выпили за всех погибших и пропавших без вести. И пошли на улицу. Повсюду висели красные флаги. Но многие люди копали свои огороды, сажали картошку.
- Как можно работать в такой день? - возмутился Игорь. - В такой праздник?
Мы идём к станции, а потом по пихтовой аллее в Кусково. Плотину починили. Пруд был доверху наполнен водой. На другом берегу смотрел своими окнами старинный дворец.
- Когда я смотрю на этот дворец, то меня охватывает чувство грусти и покоя, - сказала Нина. - Почему так? Неужели здания переносят на нас накопившуюся за это время информацию? И понимаешь тут бренность своего существования.
- У меня точно такое же чувство, - удивилась Лена, - только я не могу это выразить словами.
- А я вспоминаю сорок второй год, когда тут наши бойцы готовились к фронту, - говорит Игорь. - Молодые ребята. Где они теперь? Наверное, все погибли. Разве можно было остаться в живых после Сталинградского ада? Уходит время. Уже три года, как закончилась война. А дни бегут и бегут, мы стареем с каждым днём. Надо торопиться жить. Не успеем оглянуться, как состаримся.
Мы тихо шли назад. И молчали. Каждый думал о своём сокровенном. Около церкви мы остановились. Зашли на кладбище. И стали бродить меж могил. Пытались представить себе, как тут всё выглядело сто лет назад. Наверное, почти также. Только не было железной дороги. Её пустили в шестидесятых годах прошлого столетия.
- Опять надвигаются экзамены, - сказал Виктор. - Зато будет лето и два месяца отдыха. Что мы будем делать летом, сам не знаю. Надо бы съездить на море, да одному неохота. Денег много понадобится. Опять просить у родителей.
- Что-нибудь придумаем, - утешила Виктора Нина. - Можно поехать всей компанией. Жаль, что Коля будет сдавать экзамены. Можно снять на юге домик на всех около моря, и купаться целыми днями. Надо это нам всё обмозговать.
Я думал об экзаменах, о Ларисе, о поступлении в вуз. Куда мне поступать? Как я сдам вступительные экзамены? Только бы не подкачало здоровье. Остальное всё ерунда. Главное - не падать духом.
Мы ещё долго бродили в этот вечер по Вешнякам. Постояли у нашей школы. По Советской улице гуляли толпы молодёжи и громко распевали песни. День Победы. Этот праздник забывать нельзя.
- Что с нами будет на следующий год? - вдруг спросил Игорь. - В сущности, всё будет по-старому. Жизнь наша будет как челнок: дом - институт, институт - дом. И так каждый день. Скучноватая у нас жизнь. Надеюсь, что после окончания вуза жизнь будет полнее. Иначе можно сдохнуть от монотонности и тоски.
- Не нагоняй тоску! - сказала Лена. - Ничего плохого в нашей жизни нет. Будь немного повеселее, Игорь! Ведь праздник сегодня. Надо ещё немного посидеть.
Мы опять собрались у Нины. Чтобы не мешать родителям, уселись на кухне. Нина раздобыла бутылку красного вина. И мы проводили этот святой праздник как положено.
- Ну вот! - сказала Нина. - Праздник мы отметили по-людски. Всё было хорошо. Теперь до следующего года.
Мы ещё долго стояли на улице втроём.
- Ты что-то сегодня не в настроении? - спросил я Игоря.
- Хандра на меня напала, - признался Игорь. - Скучно мне жить на этом свете. Душа хочет моря, романтики, героических подвигов. А мы пока живём как простые обыватели. Спим, едим, учимся. И всё. Вся надежда на будущее. Уеду после окончания куда-нибудь далеко вместе с Виктором. Если ты, Витя, не бросишь меня. Будем строить огромную электростанцию или ещё что-нибудь. Посмотрим на нашу необъятную родину. А то видим её только на карте. Надо обязательно побывать во Владивостоке, на Камчатке, на Сахалине, в Норильске, в Мурманске, в Архангельске, в Одессе. Всё надо объездить. Тогда можно и вздохнуть полной грудью.
- Тогда наша дружба распадётся, - заметил я.
- Не распадётся, - не согласился Игорь. - Мы будем возвращаться и делиться своими впечатлениями, а потом опять исчезать. Так будет даже интереснее.
- Я везде буду с тобой, - сказал Игорю Виктор, - Мы с тобой связаны одной верёвочкой на всю жизнь. Ты во мне никогда не сомневайся.
- Спасибо, Витя, - сказал растроганный Игорь. - Ребята, надо бы принять по глоточку втроём. Погода отличная. А спать совсем не хочется. Выручай, Коля.
Я бросился домой. Отец ещё не заснул. Он сразу понял меня, пошарил под кроватью и дал мне четвертинку.
Я прихватил закуски. Мы сидим на нашей скамейке. Пьём из горлышка горькую водку и закусываем солёными огурцами. Над нами пролетают самолеты с Быковского аэродрома. Тихо. Посёлок наш спит.
- Хорошо! - говорит Игорь. - Как хорошо, что мы вместе! Без вас, ребята, я бы захандрил не на шутку. А когда вместе, то всё становится легче. Хандра пройдёт. Мы ещё покуролесим на этом свете!
29
Тринадцатого мая мы занимались последний день в десятом классе. Не было никаких речей и звонков. Просто сказали нам, что двадцатого мы пишем сочинение. И всё.
Я провожал Ларису в Кузьминки. Она была весёлой и счастливой.
- Пошли ко мне! - предложила Лариса. - Пообедаем, побродим по парку. Можем мы хотя бы сегодня ничего не делать? Ты не боишься экзаменов?
- Чего их бояться? Учителя свои. Они же не будут нас засыпать.
- А я очень боюсь. Тяжёлое лето будет в этом году. Если я не поступлю в институт, то с ума сойду.
Мы быстро проходим ров и подходим к воротам. Вот и парк с его вековыми липами. Хорошо здесь! Душа отдыхает. И все заботы улетают прочь.
Мы обедаем с Ларисой, потом идём в парк. Берём лодку и долго катаемся по пруду.
- Коля, я тебя очень люблю, - говорит вдруг Лариса. - А ты?
- Не знаю. Раз хожу к тебе, значит, ты мне нравишься.
- А я хочу, чтобы ты меня любил.
- Время покажет. Ты очень хорошая девчонка.
- А почему ты сегодня немного грустный? Радоваться надо, что занятия закончились.
- Боюсь медкомиссии в вузе. Могут не пропустить меня. Официально у меня открытая форма. Потому что у меня пневмоторакс. Вот это и гнетёт.
- Не думай сегодня о плохом. Ты же ходишь, и у тебя есть руки и ноги. Зачем же придираться к человеку?
Мы долго катаемся на лодке. Поздно вечером я иду домой. Иду и думаю о том, как у меня всё сложится летом. А если я не поступлю? Мне даже страшно стало при такой мысли.
Девятнадцатого мая я готовлюсь к сочинению. Перед сном мне показалось, что я всё забыл. Что делать? Я стал читать всё подряд. До самого утра.
На сочинение я пошёл сонный. И ругал себя за трусость.
Я выбрал свободную тему. Писал о счастье, которое испытывает каждый советский человек, живя в нашей стране. Я писал об успехах, которых достигла наша страна за последние тридцать лет. Написал о том, что мы обязательно построим коммунистическое общество. И будет всё это ещё в двадцатом веке.
Я остался доволен своим сочинением, только получилось немного грязновато. Если я получу за сочинение пять, то получу медаль. А если будет четыре, то тогда никакой медали не получу.
Я пришёл домой и завалился спать. Это сочинение отняло у меня много сил. Лариса звала меня к себе, но я отказался.
Потом побежали один экзамен за другим. Было тяжеловато сидеть и зубрить целыми днями, хотя, кажется, всё уже было выучено заранее.
За сочинение я подучил четвёрку. Всё. Не видать мне медали. Жаль. Сам во всём виноват. Не надо было паниковать. Надо было выспаться. А я струсил и не смог вытянуть на пятерку. Ну и чёрт с ней, с медалью! Главное - поступить в вуз. В какой? Попробую для начала подать документы на исторический факультет МГУ. Буду писать потом статьи и книги по истории, буду рыться в исторических документах. Интересно.
Лариса приставала ко мне после каждого экзамена, приглашая к себе. И я сдался. Опять мы идём вместе в Кузьминки. Опять переходим ров, и моё сердце выстукивает: тук-тук-тук! Мы долго бродим по парку, Лариса смотрит на меня ласково и нежно. И всё спрашивает, почему я всё время молчу.
- Ты меня совсем не любишь! - говорит вдруг Лариса. - Я сама пристаю к тебе. Если тебе не хочется приходить ко мне, то не ходи.
- Не надо так, Лариса, - успокаиваю я её. - Устаю я сильно после экзаменов. Хочется помолчать и отдохнуть. У нас просто разные характеры. Ты говори, а я буду слушать. Не обижайся на меня. Уж такой я уродился.
Друзей своих я почти не вижу. У них идёт летняя сессия. Им тоже тяжело. Но они уже выбрали свой путь. А я? У меня всё в подвешенном состоянии. Либо поступлю, либо нет. Надо мне уже заранее думать, если меня не примут из-за здоровья. Куда мне тогда отступать? Идти на заочное отделение? Это не учёба. Тем более в молодые годы. Я же не такой инвалид. По утрам делаю регулярно зарядку. Всё у меня хорошо. Только нет девушки, которая бы держала моё дымящееся сердце в своих руках. Один я на белом свете. Но это ничего. Только бы поступить в институт.
Двадцать пятого июня я сдаю последний экзамен на аттестат зрелости. Всё! Школа закончена.
Наш класс идёт в Кузьминки, где живут многие из учеников. Мы берём несколько лодок и скользим по глади Кузьминского пруда.
Лариса опустила руку в воду и поёт: Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви…
Мы собираемся у Ларисы. Бутылки с портвейном мы уже купили заранее. Мать Ларисы ставит все чашки и стаканы на стол. Мы выпиваем за окончание школы. Все говорят сразу. Стоит шум и гам. Всем ужасно весело.
Потом мы долго бродим по парку и поём наши любимые песни: “Летят перёлетные птицы”, “Дождливым вечером”, “Тёмная ночь”, “Гимн молодёжи” и другие. И кажется нам, что счастье лежит у наших ног, его нужно только поднять.
Поздно вечером я иду домой. На душе хорошо. Лариса взяла с меня слово, чтобы я появился у неё до выпускного вечера. Я твёрдо пообещал.
Ноги быстро несут меня домой. Я перехожу Рязанское шоссе и останавливаюсь у своей школы. Она смотрит на меня своими тёмными окнами. Жаль всё-таки её покидать. Но я буду сюда приходить иногда. Один и с друзьями. Как мне быть с Ларисой? Она просто читает мою душу. Она читает мои мысли. От неё нельзя ничего скрыть. Что же мне делать дальше? Пока ничего. Сначала надо поступить в институт.
Тридцатого июня я сижу у Нины. Все мои друзья сдали свои экзамены.
- Первый курс закончен! - говорит Нина. - Теперь можно куда-нибудь поехать. Я предлагаю вчетвером поехать на море. Там снимем домик, и будем купаться, пока не потратим наши деньги.
Мои друзья собираются в Сочи, а я буду готовиться к вступительным экзаменам. Как я им завидую! Даже Игорь, кажется, забыл своё море. А может, всё держит в глубине души? Но он снова весёлый. И я вдруг начинаю понимать, что Виктор женится на Нине, а Игорь на Лене. Только нет рядом со мной Гали. Где она теперь? Наверное, замужем. Всю жизнь она мне искорёжила. Может, из-за неё я и заболел? Всё может быть. Но нечего всё валить на Галю. Просто мне с ней не повезло.
Мы долго гуляем в этот вечер. Скоро мои друзья уедут, а я останусь один. Ничего. Была бы цель, а одиночество мне не страшно.
Первого июля был выпускной вечер. Против каждого парня стояло полстакана водки, а девочки пили кагор. Наши родители ставили закуски на стол.
Директор сказал торжественную речь. Мы получили аттестаты, а потом сели за стол.
Звучали тосты. Мы пили вместе с нашими педагогами и чувствовали себя совсем взрослыми.
Потом были танцы. Я танцевал с Ларисой. Она сияла и спрашивала меня, когда я приду к ней в Кузьминки.
- Некогда, Лариса, - ответил я. - Надо подавать документы. Надо готовиться к экзаменам. Как будет свободное время, так и зайду.
Мы гуляли до шести утра. Начало всходить солнце. Ко мне подсел директор.
- Ну, как настроение. Коля? - спросил меня директор.
- Всё нормально.
- Если будут трудности, всегда обращайся ко мне. И не стесняйся.
- Спасибо! - ответил я. - Я Вас никогда не забуду! Вы для меня второй отец! Честное слово!
- Ну, давай с тобой выпьем за твое счастье! - предложил директор.
Мы пошли по домам. Солнце уже ярко освещало всю округу. Как же прекрасен наш мир!
Я шёл к дому. Душа моя пела. Только бы мне поступить в институт. Чтобы я каждый день бежал на электричку, как мои друзья. И я буду самым счастливым человеком. Только бы поступить!
У дома я сел на свою лавочку. Отец уже встал и поливал овощи.
- Ну, как дела, сынок? - спросил он меня. - Хорошо погуляли?
- Всё хорошо. Спать только хочется.
- Куда решил подавать документы?
- На исторический факультет МГУ. Но туда трудно поступить.
- Ты поступишь. Ты же способный малый. Не дрейфь. Всё будет хорошо, сынок. Иди и поспи. Тебе надо соблюдать режим.
Вечером мы собрались у Нины. У них уже были на руках билеты. Пятого утром они уезжали в Сочи. У Нины был адрес, где отдыхали её родители. На месте найдут себе и жильё.
Мы сидели у Нины и отмечали моё окончание.
- Как этот год быстро пролетел, - сказала со вздохом Нина. - Как вихрь!
- А у меня этот год тянулся долго, - признался я. - Но побыстрее, чем в прошлом году.
- Не скучай тут без нас! - сказала Нина. - Пиши, как у тебя всё сложится. Надеюсь, что всё будет у тебя хорошо. А как же твой немецкий язык?
- Буду много читать, буду ходить на кафедру иностранных языков, и разговаривать по-немецки. Что-нибудь ещё придумаю. Главное - поступить.
- Идёт сорок восьмой год, - сказала Лена. - Мне немного грустно. Три года, как нет войны. А жизнь течёт и течёт куда-то, и мы вместе с ней. А куда? Знать бы, что ждёт нас впереди.
- Боюсь я за танцплощадку, - сказал Виктор. - Как бы чего не случилось без меня? Меня там ребята слушались. Вспыхнет драка, и разгонят наш “пятачок”. И некуда будет ходить молодёжи.
Мы пошли на “пятачок”. Потанцевали немного. Но там подняли такую густую пыль, что мы скоро ушли. И пошли бродить по округе.
- Пиши нам почаще письма, - попросила Нина. - Мы будем за тебя переживать.
- Напишу, если всё будет хорошо, - пообещал я.
- Не настраивайся заранее на плохое, - посоветовал мне Игорь. - Я вот тоже боялся медкомиссии, и не прошёл. Будь посмелее.
- Может, тебе кого-нибудь послать вместо себя? - спросил меня Виктор.
- У меня белый военный билет, - ответил я. - Тут обмануть трудно. Мой врач говорит, что должны пропустить. А там неизвестно.
Я обещал заглянуть к Ларисе. Придётся идти, раз обещал. Она меня ждёт. Схожу. Погуляем по парку, а может, покатаемся на лодке.
Я иду к Ларисе. Природа ликует. Разгар лета. Прохожу ров, и сердце моё опять застучало: тук-тук-тук! Видимо, предупреждает, что все мы смертны в этом мире.
Лариса рада моему приходу.
- А я боялась, что ты не придёшь, - призналась мне Лариса.
Мы пошли гулять по парку. Потом взяли лодку, и я грёб потихоньку, и лодка тихо скользила вдоль берега.
- Что-то ты сегодня грустный? - спросила меня Лариса. - Нельзя так! Позади экзамены, до следующих целый месяц. Всё будет хорошо. Надо быть оптимистом в этой жизни; а иначе быстро состаришься.
- Ты права, - согласился я. - Но жизнь меня бьёт в последние годы. Вот я и думаю, что, наверное, я просто невезучий.
- Всё у тебя будет хорошо. Я всегда буду с тобой. Но ты, Коля, меня не любишь. Ты просто дружишь со мной. Пройдёт мимо яркая девчонка, и ты сразу забудешь меня.
- А нужен ли я буду этой яркой девчонке? Не считай меня донжуаном.
Потом мы пообедали и опять гуляли по парку.
- Когда теперь придёшь? - спросила Лариса. - Я всё время жду тебя.
- Как сдам документы, так и приду.
- Целую неделю ждать, - вздохнула Лариса. - Я буду ждать. Обязательно приходи. Будем вместе готовиться к экзаменам.
Я шагаю домой. Что там поделывают мои друзья? Конечно, собираются в дорогу. У них свои проблемы. А у меня свои. А ведь пройдёт время, мы закончим наши институты, а в кого мы тогда превратимся? В обычных граждан нашей страны. Будут у нас семьи, будут дети, будут заботы. Так и пролетит вся наша жизнь. Прав во многом Игорь. Надо ездить и ездить по всему миру. Надо быть всё время в движении! Ведь только один раз мы живём на этом свете. А потом будет вечный сон. И торопиться будет некуда. А мы всё суетимся, всё переживаем из-за всяких мелочей, и часто не видим величие мира и величие нашего существования. Мы окружены ворохом мелких забот, и похожи на муравьёв. Вот эта неутолимая страсть к движению, видимо, двигала странников в старину. И шли они по Руси, и что-то видели, что-то говорили и что-то обдумывали для себя.
Вот и мне бы сейчас пойти пешком по нашей стране и дойти сначала до Архангельска, а потом до Владивостока. Сколько бы я тогда увидел хороших людей? Сколько красивых девушек? И нашел бы себе ту, с которой связал бы свою жизнь до конца своей жизни.
Лариса, конечно, славная девчонка. Но не больше. Не берёт она мою душу в плен. Не проскакивает между нами искра высокого напряжения. Дружба она и есть только дружба.
Субботний вечер и всё воскресенье я пробыл с друзьями.
В воскресенье вечером мы сидели у Нины. Всё было уложено. И завтра рано утром они уедут на юг. А я останусь один на один со своими заботами. Так даже лучше. Не буду ни на что отвлекаться.
- Ох, и покупаюсь я в Чёрном море! - сказал Игорь. Он радовался заранее каникулам на юге.
- Пиши нам, Коля, - опять попросила Нина.
Мы погуляли по Вешнякам. Постояли у станции, а потом у нашей школы. Походили по шлаковому шоссе от гаража до Рязанского шоссе.
- Когда-то мы два раза в день переходили это шоссе, когда учились в деревянной школе, - сказала Лена. - Кажется, что это было давно-давно. Люблю я наши Вешняки. Нет лучшего места в округе. И нет лучшего места в нашей стране, чем наше Подмосковье! И Кусково, и Кузьминки, и даже Косино с озёрами и болотами. Всё у нас тут прекрасно. Я бы хотела жить тут всю свою жизнь. Дома из Москвы уже надвигаются на нас. Вон строят огромное здание какого-то НИИ у самого шоссе. Скоро они приблизятся к Вешнякам. И поглотят эти большие дома наши Вешняки. Жаль. Никто потом не будет знать, что тут было раньше.
- Всё это будет ещё не скоро, - сказал Игорь. - Ещё лет десять пройдёт, а может и больше. Скорее бы строили метро у нашей школы. Тогда бы быстрее добирались до Москвы. Давайте не будем грустить сегодня! У нас каникулы! И мы имеем полное право отдыхать целых два месяца.
- Верно, - поддержал Игоря Виктор. - Не будем грустить. В нашем возрасте надо всё время смеяться. И песни распевать. Так и будем жить дальше.
Поздно вечером мы стали расходиться. Мы ещё постояли с Игорем у дома.
- Если не дай Бог, тебя не допустят до экзаменов, то ты держись, - посоветовал мне Игорь. - Я это говорю на всякий случай. Жизнь на этом не заканчивается. Плохо, что ты тут будешь фактически один. Держись. Тогда будем соображать, как нам поступить на следующий год. Мы же будем жить лет по сто. Только не сломайся. Обещаешь?
- Обещаю, - ответил я.
30
Пятого июля я подал документы на исторический факультет МГУ. Меня сразу направили на медкомиссию.
Врач велел мне принести выписку из моей истории болезни. Увидев мою выписку и белый билет на другой день, врач сказал:
- У Вас активная форма туберкулёза. Вам ещё надо лечиться. Мы Вас не можем принять. У нас есть список болезней. Ничего не можем сделать. Приходите на следующий год. Если распустят пневмоторакс, то тогда другое дело. У нас уже было несколько таких случаев. Не падайте духом и продолжайте лечение.
Я был сражён наповал. Чего боялся, то и получилось. Как же мне жить дальше? Ещё один год ничего не делать - это для меня равно смертной казни! Надо подать документы в другой институт. Может быть, там повезёт.
И я подал на другой день в медицинский институт. Они же медики, они должны понять моё состояние! Что же мне вешаться теперь?
Документы взяли, но сразу послали на рентген.
Врач увидела на рентгене мой пневмоторакс.
- Вряд ли Вас допустят до экзаменов, - сказала мне врач.
- А почему? - спросил я в отчаянии.
- У Вас активная форма. Вам будет очень трудно заниматься. Может обостриться процесс в лёгких. Мы не можем рисковать Вашей жизнью. Вам надо ещё полечиться. Учёба у нас очень напряжённая. А Вам нужен щадящий режим, хорошее питание и полноценный отдых. Вам нельзя рисковать. Я Вас понимаю, но мы ничего не можем поделать. Нам запрещено принимать с таким диагнозом.
Я был раздавлен. Мне хотелось громко кричать и плакать. Я стиснул зубы. Что теперь? Куда теперь подавать документы? Сдаваться или бороться дальше? Надо попробовать в последний раз.
На другой день я поехал в институт иностранных языков. Куда собирался поступать до болезни.
Метростроевская улица. Здание с десятью колоннами. На первом этаже - приёмная комиссия.
Я потолкался, почитал объявления, посмотрел, как принимают документы. Требуют справку о состоянии здоровья. Но после экзаменов и зачисления надо ещё пройти медкомиссию в поликлинике института. Военный билет тут, кажется, не требуют.
Кто же мне даст справку, что я здоров? В Перовской поликлинике меня знают как облупленного. А как я потом пройду медкомиссию в институтской поликлинике? Как? Меня там, конечно, не пропустят. Что делать? Как мне быть? Может, остановиться и никуда больше не подавать, раз я ещё болен? Но это надо терять ещё один год? И неизвестно, что будет потом. Господи! Что же мне делать? Я просто не выдержу ещё одного года без учёбы. А здесь надо преодолевать два препятствия. Принести справку, что я здоров. И пройти медкомиссию в поликлинике института. А может, попросить врача, чтобы он распустил мой пневмоторакс? Ведь он у меня уже два года. Надо поговорить с врачом. А здесь подавать документы безнадёжно. На следующий год надо поступать на педагогический факультет, где мало ребят и где не так строго обращают внимание на здоровье. На переводческий факультет идут почти одни ребята. Там меня сразу раскусят.
С поникшей головой я поехал домой. По пути зашёл в Перовскую поликлинику к своему врачу.
- Распускать пневмоторакс сейчас нельзя! - отрезала Соколовская. Я не могу взять на себя такую ответственность. Всё может снова обостриться. Это может решить только профессор. Но я не буду сейчас к нему тебя посылать. Слишком рано. Должно пройти по крайней мере года три-четыре.
- А что же мне делать?
- Поступайте на заочное отделение, - посоветовала мне Соколовская.
Но я не хотел учиться на заочном отделении. Я ещё не старик. Не заходя домой, я пошёл в школу. Надо посоветоваться с директором. Он мне обязательно поможет.
К счастью, директор был у себя в кабинете. Я рассказал ему о своих бедах.
- Самое главное, - сказал директор, - не отчаивайся. Возьми себя в руки. Тут надо всё хладнокровно обдумать. Сейчас не стоит поступать куда попало. Ты же выбираешь профессию на всю жизнь. В крайнем случае, поступишь на следующий год на вечернее отделение. Хотя учиться там трудно. Но это - в крайнем случае. Здоровье - это самое главное в нашей жизни. Ты ещё не окреп как следует. Не переживай, Коля. Я могу взять тебя лаборантом в школу. Чтобы тебе не болтаться без дела. Перегружать я тебя не буду. Будешь выполнять мои поручения. У тебя ещё вся жизнь впереди. Я тебя хорошо понимаю. Но что делать? Надо всё-таки попасть на консультацию к профессору. Попроси ещё раз своего врача. Если она откажет, тогда уже вмешаюсь я. А сейчас отдыхай. Тебе надо куда-нибудь уехать. На время. Когда приедешь, приходи сразу ко мне. Я тебя оформлю лаборантом. Год пролетит незаметно. А там вдруг профессор разрешит распустить твой пневмоторакс. И всё у тебя образуется. Держись, Коля. Трудности у всех бывают. Ничего не поделаешь. Жизнь нас всех бьёт, только в разное время и по-разному.
Дома я долго беседовал с отцом. Всё ему подробно рассказал.
- Не переживай, сынок. Жизнь у нас длинная. Это на фронте погибают быстро. Пропустишь ещё один год. Здоровье укрепишь. Надо тебе всё как следует обдумать. Ты ещё совсем молодой. Только поумнеешь за год. Не переживай. Я тебя на днях могу забросить в нашу деревню недели на три или на месяц. Поживёшь там спокойно, попьёшь молока, подышишь чистым воздухом, а потом вернёшься. Мы на машине заедем за тобой. Немного успокоишься и пойдёшь работать в школу. Мне только пятьдесят. Силёнка пока ещё есть. Не пропадём, сынок! Москва не сразу строилась. Всё у тебя наладится. Давай-ка пропустим по стопочке! Не горюй. У меня тоже в жизни бывали переплёты, а всё постепенно перемололось. Трудно было, когда я переезжал в тридцать третьем году из деревни. Ты был ещё маленький. Жили в старой хибаре на станции Бутово. Голод был. Но не пропали. Всё вынесли. А из деревни мы уехали вовремя. Как начались эти колхозы, так и пошло там всё не так, как надо. Я понял: надо уезжать, пока не поздно. Теперь уже не уедешь. Никого из деревни не отпускают. Плохо стало в деревне. Сам увидишь. По сто грамм хлеба на трудодень дают. Разве это дело? Народ живёт только за счёт своих усадеб. А иначе давно бы все ноги протянули.
Я выпил рюмку, потом другую. И мне стало полегче. Разговор с директором и с отцом убедили меня, что не надо отчаиваться, раз уж так получилось. А вот на приём к профессору надо попасть обязательно. Пусть он решит мою судьбу. Завтра схожу к Ларисе и всё ей расскажу. Она должна всё знать обо мне. А там будет видно. Ничего! Как-нибудь перебьюсь этот год. На тот год надо действовать порешительнее. Раз государство меня выкидывает из нормальной жизни, то я буду бороться, как могу. Если надо будет, то достану и справку, и пошлю кого-нибудь вместо себя в поликлинику института на медкомиссию. Нельзя сидеть, сложа руки. Меня не так легко сломать.
Во мне закипала злость. Неужели я позволю жизни превращать меня в нуль? Нет! Буду сражаться со своей судьбой! Тогда посмотрим, что из этого получится.
На другой день я пошёл в Кузьминки. Не очень мне хотелось идти туда. Но Лариса должна знать, что со мной произошло и почему я вдруг уезжаю.
Была суббота. Мы сидели с Ларисой в парке. Дома у неё я не стал говорить о себе.
Я рассказал Ларисе свои приключения. И свои планы на будущее.
- Держись! - сказала мне Лариса. - Год пролетит быстро. Раз не получается по закону, то надо обойти этот закон. А может, профессор распустит твой пневмоторакс? И тогда всё решится само собой. А куда ты тогда будешь поступать?
- Пойду в институт иностранных языков. Туда меня тянет больше всего. Хорошо, что я не попал на исторический факультет. Да и в медицинский тоже я зря подавал документы. Врачом надо родиться. Мне надо ещё раз всё взвесить. На днях я уезжаю в деревню. Там отдохну, почитаю, всё спокойно обдумаю. Раз жизнь меня так бьёт по голове, я тоже буду вести себя решительно. Буду регулярно делать зарядку, ходить, и я думаю, что к лету следующего года у меня всё исчезнет из легких. Я и сейчас уже чувствую себя совсем нормально.
Мы сидели на скамейке под вековыми липами. Мимо нас проплывали лодки с беззаботными людьми, которые радовались лету и этой красоте вокруг нас.
А липы свесили свои ветви над нами, словно защищая нас от всех жизненных напастей. Хотелось в эту минуту отбросить все заботы и радоваться жизни. Но радоваться было пока нечему. Не верилось, что меня когда-нибудь посетит удача. Особенно в эту минуту.
- Ты мне напиши из деревни, - сказала Лариса. - Я буду волноваться из-за тебя. Держись, Коля. Всё у тебя будет хорошо. Ты обязательно добьёшься своего. Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Как жалко, что мы живём далеко друг от друга. А то бы мы виделись с тобой каждый день.
- Я пойду, Лариса. Наверное, мы уже до моего отъезда не увидимся. Готовься к поступлению в институт. Уверен, что ты поступишь!
- Сплюнь три раза через левое плечо! - сказала мне Лариса.
Я сплюнул тря раза и пошёл домой.
Я шёл, и во мне зрела злость на нашу державу, которая бросила меня на полдороги. Делай теперь, что хочешь. Легко сказать. Это хорошо, что у меня много друзей и хорошие родители. А если бы я был один, то наверняка пропал бы или подался в уголовщину. Но я не сдамся! Буду бороться за своё место на земле! Меня не так легко сломать. Не зря я терпел лишения во время войны. Главная задача - надо победить эту проклятую болезнь. Не такая уж она страшная. Больше движения, больше оптимизма, больше смеха и больше уверенности в своём будущем. И однажды я буду на коне! Всё у меня будет хорошо. Буду учиться в вузе, будет у меня девушка, на которой я потом женюсь. Будут дети, будет своё жильё, будет любимая работа, будут друзья. Неизвестно, что будет с нашей страной. Впервые у меня закралось сомнение в том, что всё у нас хорошо. Ладно. Поживём - увидим. Но сдаваться я не собираюсь. Мать с отцом не сводят с меня своих печальных взоров. Не надо их расстраивать.
Через несколько дней “форд”, на котором я ехал, стремительно летел на юг. Быстро промелькнул посёлок на Силикатной, откуда мы уезжали в октябре сорок первого года. Быстро проскочили Подольск.
К вечеру мы были в Серпухове. Подъехали к вокзалу и взяли несколько пассажиров, а вернее “зайцев”, до Тулы.
В Туле шофер немного поспал, и мы поехали дальше.
Мы летели то вниз, то вверх, преодолевая увалы Среднерусской возвышенности.
В одном месте остановились. Подошли немцы, которые строили эту дорогу. На ломаном русском языке они попросили папиросу.
Я взял пачку “Беломора” у отца и протянул немцам. А потом заговорил с ними по-немецки.
- Откуда Вы знаете немецкий язык? - сразу спросил меня один из немцев.
- Занимался с преподавателем, - ответил я. - И был два месяца в Германии в сорок пятом.
- Берлин сильно разрушен? - спросили меня немцы.
- В центре почти всё разрушено, - ответил я. - Скоро домой поедете, - добавил я.
- Мы стараемся об этом не думать, - сказал разговорчивый немец. - Когда часто думаешь о родине, то трудно становится жить. Поэтому мы ничего не загадываем. Так легче.
- Как с питанием? - спросил я.
- Теперь стало намного лучше. А сначала было плоховато. Мы перевыполняем нормы. Нам за это увеличивают паёк.
- По-русски научились говорить? - поинтересовался я.
- Все по-разному. Одни говорят хорошо, другие знают только несколько слов.
- Желаю вам поскорее попасть домой, - пожелал я немцам.
Машина опять стала двигаться на юг, то взлетая вверх, то пускаясь по длинным склонам.
Мы подъехали к Черни. Я вспомнил строчку из рассказа Тургенева “Бежин луг”: “В такой точно день охотился я однажды за тетеревами в Чернском уезде Тульской губернии”.
Мы пересекли речку Снежедь, миновали село Тургенево, проехали маленькую речушку, откуда на нас смотрела затонувшая танкетка. Мы проехали перелесок, небольшой осинник, и въехали в мою родную деревню.
Деревня моя напоминает круг. В середине большой выгон и два пруда. По берегам прудов растут старые ракиты, в воде плавают утки, на лугу пасутся гуси. А вокруг стоит звенящая тишина. Только наша машина гудит.
Мы останавливаемся у дома тётки, где я жил в сорок первом году. С тех пор прошло семь лет, а кажется, что прошло лет двадцать.
Отец с шофером Тарасовым позавтракали и собрались уезжать. Они ещё должны сегодня попасть на базар в Мценск, где они купят несколько овец, которых отец зарежет дома. Здесь эти овцы стоили намного дешевле. Делалось всё это незаконно, но Шапиро давал отцу убедительный путевой лист, и милиция не придиралась.
- Ну, сынок! - сказал отец. - Не скучай тут. Через месяц мы за тобой заедем. Может, чуть пораньше. Если вдруг заболеешь, то присылай телеграмму. Отдыхай, гуляй, читай и набирайся сил.
Уехал отец, и тишина снова воцарилась в деревне. Мой двоюродный брат Володя, с которым я ходил в сорок первом году в школу, взял меня с собой в поле. По дороге я рассказывал ему о своей жизни, а Володя рассказывал мне, как он ковырял в сорок втором году запал от гранаты и как раздался взрыв. Он потерял несколько пальцев на руках. Хорошо, что военные, которые находились тогда в деревне, поместили его сразу в ближайший госпиталь, где Володе спасли обе руки. Теперь Володя работал бригадиром и командовал женщинами.
- Жениться пора, - сказал Володя. - Гуляешь до рассвета, а вставать надо вместе с солнцем. Каждый день не высыпаюсь. Сходим с тобой сегодня на выгон, там каждый вечер играет гармошка. Попоём частушки. А там присмотришь себе девчонку.
Мы ходили по полям и оврагам. Я очень устал.
В обед вернулись домой и ели из большого блюда окрошку, потом жареную картошку.
Спать я лёг в саду на сене. Спалось хорошо. Изредка вспоминал о доме. Но дом был далеко. Я старался ни о чём не думать. В душе оставалась злость на всю эту жизнь. Не учёл я сложностей этой жизни. Надо было сразу достать липовую справку и поступать. Но мой белый билет мешал мне. Надо на будущее всё как следует обдумать.
На другой день я читал книги о войне, которые прихватил с собой. Радио в деревне не было.
Я достал толстую тетрадку и начал вести дневник. Дописал две страницы. Незаметно подошло время обеда.
Я вспомнил Михаила, сына тётки, моряка, который заезжал к нам по дороге на фронт в сорок первом году. Нет Михаила и нет мужа тёти, которого арестовали в тридцать седьмом году. До этого её муж, брат моей матери, пробыл три года на строительстве Беломорканала, потому что иногда выступал против колхозов. После Беломорканала работал конюхом. Но тихо жить ему не дали. Забрали его опять, и ни одного письма от него не поступило. Жив её муж или нет? Кто знает? Надо ждать. Может, когда-нибудь вернётся. Кроме Володи у тётки был ещё сын Сережа и две девчонки. А их надо вырастить. Хорошо, что Володя был рядом.
Я гнал от себя скуку. Гулял по округе. Однажды сходил с Синдеево на кладбище и вспомнил опять строки Тургенева из рассказа “Бежин луг”: “Точно! Вот это, должно быть, Синдеевская роща…”
На этом кладбище были похоронены все мои предки. Два братика, которые умерли в грудном возрасте до моего рождения. Ни оград, ни крестов. Всё голо и пустынно. В деревне нет электричества. А ведь до Москвы отсюда всего триста километров. Дикость какая-то. Тургеневские места. Большая у нас страна. Когда же у нас будет цивилизация? Война наделала много бед. Но электричество здесь когда-нибудь будет.
- Как вели себя здесь немцы? - спросил я тетку. - Не безобразничали?
- Вели себя нормально, - сказала тетка. - Один из них говорил по-русски. Вроде, он из Польши. Показывали свои альбомы с семейными фотографиями. Дочек угостили конфетами. Просили меня готовить им картошку. Спрашивали, где мой муж? Когда я сказала, что он в тюрьме, то сначала не поверили, потому что им везде так говорили. Соседа нашего назначили старостой, но он взял и скрылся где-то в лесу. А назначили его потому, что он в первую мировую войну был в Германии в плену и хорошо понимал немецкую речь. Часто включали радио и слушали свою Германию. Они всего два месяца у нас тут были. Ничего плохого о них сказать не могу. Не трогали они нас. Может, в других местах зверствовали. А у нас нет. Врать не хочу.
Вечером я пошёл с Володей на наш деревенский выгон. Здесь собиралась вся окрестная молодежь. Были танцы, были и пляски с частушками. Частушки были довольно озорные.
Девчата посматривали на меня. Они уже знали, что я из Москвы и приехал на отдых.
Я потанцевал с одной, с другой. Говорил мало. Не хватало мне ещё здесь завязывать роман, писать письма и думать о встрече. Хватит с меня Маши. Ещё меня ждёт Лариса, а я ей пока ничего не написал. Напишу. Хорошая она девчонка, но за душу не хватает. Что мне делать дальше? Встречаться с ней или бросать все? Честно говоря, у меня теперь мысли, как мне выстоять в этой трудной ситуации. Как провести этот год? Чтобы не выть от тоски. Директор меня устроит к себе на работу. И день у меня будет занят. Остальное время буду спокойно готовиться к вступительным экзаменам в ин-яз. Надо мне всё сдать на пятёрки, если меня допустят к экзаменам. До Нового года надо попасть на консультацию к профессору, чтобы он дал команду прекратить поддувание. Тогда ко мне трудно будет придраться. А если он не даст такой команды? Тогда будем искать другой выход. Придётся идти на обман. Это у Куприна называется “святая ложь”.
На другой день я написал письмо домой и Ларисе. Потом пошёл в ближайший лесок и стал собирать орехи. Я шёл по заросшему травой и кустарниками оврагу. На дне струился узенький ручеёк. И ни души вокруг. Говорят, тут шалят волки. Их много развелось во время войны.
Я шёл и шёл, пока не вышел к большой долине. Там посередине текла маленькая речка, куда и впадал наш ручей. На другой стороне долины темнел огромный лес. Вот куда надо сходить. Только не одному. Одному туда ходить страшновато.
Вечером опять пошёл на танцы. Хорошо, что молодёжь собирается по вечерам. Иначе тут пропадёшь с тоски.
Я опять думал о своей жизни. И в душе зрел дух сопротивления. Не сдамся я так просто! Я добьюсь, что буду учиться в вузе! А там посмотрим. Мир не без добрых людей. Надо только перетерпеть этот год. Время полетит быстро, особенно зимой. Здесь меня никто не расспрашивает, и это хорошо. Хожу себе один, думаю, читаю, взвешиваю свои будущие шаги. Только скучновато здесь. Ни радио, ни газет. Приходит иногда районная газета. Но её читать совсем неинтересно. Одни сводки о сборе урожая.
Однажды я пошёл к дяде Василию, брату моего отца. С интересом посмотрел на дом, в котором я родился. Вот на этой печке я кричал от страха, когда слышал гармонь. Здесь я пытался поджечь солому, когда меня однажды оставили одного дома. Но я не нашёл спичек. А вот и сосна. Её я помнил, когда мне было только два года.
- Садись, племянник, - пригласил меня дядя Василий.
Стол стоял около дома под вишнями. На столе уже стояла бутылка водки. Быстро появилась и закуска.
- Давай выпьем за твой приезд, - предложил дядя. Мы выпили.
- Слышал я, что ты сильно болел, - начал дядя. - Как себя теперь чувствуешь?
- Сейчас почти выздоровел, только пока на учёбу не принимают.
- Не горюй. Учёба от тебя никуда не уйдёт. А здоровье надо подправить. Давай ещё по одной.
Мы говорили о жизни в деревне. Дядя только презрительно махнул рукой.
- Разве это жизнь? - усмехнулся дядя. - До колхозов мы жили хорошо. У меня было две лошади. Живности полно. Но и работали как следует. А сейчас работаем за палочки. Если бы не своя усадьба, то давно бы ноги протянули. Я-то скоро помру, а как молодёжь тут жить будет? Думаю, что все отсюда разбегутся. Кто же будет кормить Россию? А скажи хоть одно слово? Сразу окажешься за Уралом. Много у нас тут посадили в тридцать седьмом году. Кого потом отпустили, кто выпросился на фронт, а кто и сгинул неизвестно где. Хорошего тут ничего нет. Погибнет вся Россия, если за ум наше правительство не возьмётся. Без хлеба не проживёшь. А его скоро растить будет некому. Трактора и комбайны нам помогают, а за эту помощь отбирают весь урожай. Зачем нам такая помощь? Не хочется больше говорить об этом. Авось, когда-нибудь всё наладится. Как там твой отец поживает? В этот раз не забежал ко мне. Всё торопится. Знаю, что ему тоже не очень сладко живётся.
- Денег не хватает до получки, - ответил я. - Трудновато приходится.
- Понятно. На заработок рабочему трудно прожить с семьёй. Вот и мотается твой отец туда и сюда, чтобы прокормить семью. А ты заходи ко мне.
Потом я читал повести о войне: “Звезду” Казакевича, “Это было в Ленинграде” Чаковского, “Люди с чистой совестью” Вершигоры и многие другие. Хорошо, что я взял с собой много книг. Они скрасили мою деревенскую жизнь. Я старался не предаваться грустным мыслям. И ни о чём не жалеть.
Получил письмо от Ларисы. У неё шло всё нормально. Она надеялась скоро стать студенткой строительного института. Я уже понял, что мне с Ларисой не по пути. Будут лишние слёзы, выяснение отношений. Зачем мне всё это? Мне надо перебиться этот год и поступить в институт. Это сейчас для меня самое главное. Не буду я ей больше писать. И ходить в далёкие Кузьминки тоже не буду. Лариса всё сама поймёт.
Дней через двадцать пять появился мой отец. Всё. Деревенское житьё закончилось. Впереди Москва, Вешняки, работа в школе, поддувания в Перовской поликлинике.
Мы заехали сначала на базар в город Мценск. Там отец купил пару овец. Посадили пассажиров, и поехали в Москву.
Я сидел в кузове и смотрел, как позади остаётся моя родина.
Ночью я дремал на сене, которое лежало в кузове. Утром я уже был в моих Вешняках.
Ярко цвели золотые шары перед нашими окнами. Всё тут оставалось по-старому. Надо жить дальше. Надо добиваться намеченной цели.
31
Я сразу же поехал в поликлинику к Соколовской. После поддувания я завёл разговор о консультации у профессора.
Соколовская после долгих уговоров согласилась послать меня на консультацию в декабре месяце. И на том спасибо!
На улице я встретил Фадейкина. Тот сломал ногу в июле, играя в футбол. Теперь ходил с палочкой. Как и я, он горевал, что не поступил в институт.
Я пошёл к директору. Надо было устраиваться на работу. - Как настроение? - спросил меня директор. - Переживаешь?
- Сейчас уже отошёл. Хочу поработать в школе. Если возьмёте.
Директор направил меня в управление Московско-Рязанской железной дороги.
В управлении учебных заведений этой дороги мне дали направление в поликлинику, где я должен получить справку, что я могу работать лаборантом в школе.
Я послал Фадейкина вместо себя. Тот рассказывал врачам о том, как сломал ногу во время игры. Паспорт в регистратуре Фадейкин показал мой. И справку получил на мою фамилию. Врачи почти не осматривали Фадейкина. Он быстро прошёл нужных врачей.
В конце дня я получил в отделе кадров Московско-Рязанской дороги приказ о моём назначении на должность лаборанта.
- Считай, что ты уже приступил к работе, - сказал мне директор. - Будешь работать в кабинете физики. Дел там почти нет. Будешь выполнять мои отдельные поручения. Не вешай голову. До первого сентября погуляй, а первого приступишь к работе.
С юга вернулись мои друзья. Загоревшие и довольные. Игорь сразу прибежал ко мне.
- На наши письма ты не отвечал. Мы решили, что ты никуда не поступил?
- Всё верно, Игорь. Я никуда не поступил и уехал в родную деревню. Буду этот год работать в школе. Постараюсь на следующий год обязательно поступить.
- А ты молодец! - похвалил меня Игорь. - Не сдаёшься. Правильно, Коля! Так держать! Вечером соберёмся у Нины.
Я подумал о Ларисе. Может быть, надо было зайти к ней? Но зачем? Переливать из пустого в порожнее? Не стоит. Лариса сильная девушка. Она всё поймёт и смирится со своей судьбой. Ей нужен другой парень. Тихий и послушный. А я буду только играть на её нервах. Жениться я не собираюсь. А дружить три-четыре года - это не для меня. Мне нужна девушка, о которой бы я думал день и ночь. Но нет пока такой. И встречу ли я такую когда-нибудь? Должен встретить! Иначе зачем жить на этом свете?
Вечером мы собрались у Нины. Я сразу понял, что передо мной две будущие супружеские пары. Им там было хорошо на юге. Что ж? Каждому - своё. И на моей улице будет большой праздник. Обязательно будет.
Мы выходим на улицу и совершаем круги по Вешнякам. Стоим у станции. Стоим у школы.
- Опять ты остаёшься в родной школе, - говорит с грустью мне Нина. - И хорошо, и плохо. Пока тебе не везёт, Коля. Но ты из тех, которых жестокая жизнь закаляет. Ты поступишь в институт. Это видно по тебе. Я приду сюда работать, если всё получится так, как я задумала. Буду тут работать всю жизнь. Буду водить вас по коридорам нашей школы. Все наши трудности останутся позади. И наша дружба будет до последней берёзки. Мы живём, волнуемся, а жизнь идёт и идёт себе вперед, и всё перемалывает в своём вечном движении. Мы этого как-то не замечаем. Будни поглощают нас полностью. Только хорошие книги помогают нам осознать всё это. Год учёбы в университете мне много дал. Сильно расширил мой кругозор. Так хочется поскорее приступить к занятиям. Соскучилась я по своему курсу. Там много умных ребят и девчат.
- Мы тоже с Виктором немного втянулись в вузовскую атмосферу, - заметил Игорь. - Интересные предметы. Авось, всё будет и у нас хорошо. Верно я говорю, Виктор?
- Конечно, верно! - поддержал Игоря Виктор. - Отличный институт. Тысячи студентов.
Мы долго бродили по посёлку в тот вечер.
- А ведь когда-нибудь снесут все наши бараки, - сказал вдруг Игорь. - Москва уже наступает на пригороды. Видимо, наш географ прав. Скоро и Вешняки станут Москвой. Грустно всё это. Но это всё называется прогрессом. Жаль наших вешняковских садов. Они так чудно цветут в мае!
- Это всё будет не скоро, - возразила Нина. - Лет через десять. Мы ещё поживем в этом райском месте. А потом станем и москвичами. Я вот только боюсь за нашу школу. Вдруг на её месте построят пятиэтажную?
- Не тронут нашу школу, - успокоила Нину Лена. - Она не так давно была построена. Её никогда не сломают.
У меня в душе зрело спокойное и уверенное настроение. Государство обо мне теперь не думает. Из всех бед я должен выкарабкиваться сам. Я обязательно выкарабкаюсь. Все средства для меня будут хороши. Лишь бы только учиться. Кому я буду в вузе мешать? У меня давно в анализах нет палочек Коха. Я могу ходить и бегать. Могу нормально учиться. А из меня делают инвалида. У меня есть родители, есть друзья, есть директор школы. И я не пропаду. И со временем я буду на коне!
Первого сентября я не стоял в шеренге учеников на школьном дворе. Я смотрел на этот двор, усеянный учениками, из кабинета физики. Только не плакать! Всё надо пережить в этой жизни. Мои друзья уже учатся на втором курсе.
Я сделал уборку в кабинете, а потом зашёл в школьную библиотеку. Там я увидел молодую женщину, которая тоже только что пришла в эту школу. Было ей чуть за двадцать. Звали её Соней. Мы сразу разговорились, потому что никто не заходил в библиотеку. В сорок третьем году, когда Соне было восемнадцать, она вышла замуж за лётчика, с которым познакомилась в госпитале.
Летчик потом уехал на фронт и через год погиб. Соня осталась одна.
Она училась на вечернем отделении библиотечного института. У неё были родители, но она жила недалеко от станции отдельно от родителей.
Соня дала мне сразу три книги, которые я выбрал. Мы слегка поговорили о литературе. Соня пригласила меня заходить к ней почаще.
В хорошем настроении уходил я от Сони. Она мне понравилась. Внешностью, своим простым поведением, большой начитанностью.
Вдруг прозвучала траурная музыка: умер секретарь нашей партии Жданов. Тот самый, который громил Зощенко и Ахматову. Доклад мне его тогда сильно не понравился. Он считался в стране главным идеологом. А что будет, если умрёт Сталин? Ведь не может же он жить вечно?
Куда вообще идёт наша страна? Я знал, что за антисоветский анекдот, который ты рассказал, или который услышал и не доложил куда следует, человек автоматически получал восемь лет лагерей. Почему? Неужели для страны так опасен анекдот? Почему так боятся всего наши правители? Видимо, не верят, что народ поддерживает эту власть? Но ведь в войну люди шли на смерть. Почему? Ведь они кричали: “За Родину! За Сталина!”. Народ доказал свою верность. А наверху не верят нашему народу. И я вспомнил родную деревню. Живут как сто лет назад без дорог, без радио и света. Когда же у нас будет нормальная жизнь? Когда? Когда-нибудь будет. Не может быть всё плохо долгое время.
А от Ларисы я получил письмо. “Дорогой Коля! - писала Лариса. - Куда ты пропал? Я ждала тебя все эти дни. Но тебя нет и нет. Ты снова заболел? Или решил забыть меня? Мне нужна правда. Напиши мне пару строк. Не мучай меня! Я схожу с ума! Только напиши. И я оставлю тебя в покое. Твоя Лариса”.
Целый день я думал, что же мне написать Ларисе. И писать ли ей вообще? Наконец я написал несколько строк. “Дорогая Лариса! Я долго думал, что написать тебе в ответ. И решил написать только правду. У меня сейчас трудная ситуация. Ты сама знаешь. Мне надо привести в порядок своё здоровье, а потом поступить в институт. Я не связываю с тобой далеко идущих планов. Рано или поздно наша дружба может закончиться. И поэтому лучше всё закончить сейчас. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы крутить вокруг да около. Тебе нужен другой парень, который бы готов был ради тебя идти в огонь и в воду. А я другого замеса, и желаю тебе большого счастья. Поверь мне, дорогая Лариса! Так будет лучше и для тебя, и для меня. Не обижайся на меня. Я уверен, что ты будешь счастлива. Но не со мной. И прости меня, если я тебе причинил боль. Мечтаю увидеть тебя лет через двадцать такой же красивой и счастливой. Николай. ”
Двадцатого сентября я праздновал свой день рождения. Пришёл Иван с Мариной. Степан не приехал. А потом подошли мои друзья.
- За твои девятнадцать лет! - сказал отец. И добавил, - Покатилось по устам, как охотник по кустам.
Мне девятнадцать лет! Подумать только! Время неумолимо шагает вперёд. Что будет со мной через год? Неужели я буду учиться в институте? Обязательно буду! Иначе не стоит жить на этом свете!
На столе стоит наша обычная закуска - картошка, селёдка, огурцы, капуста, винегрет, колбаса. Водка. Портвейн.
После третьей рюмки мы стали танцевать под патефон. А потом ушли на огород. И как в былые годы вскоре заполыхал костёр. А вскоре мы ели печёную картошку и запивали её портвейном.
- Хорошо! - сказала восторженно Нина. - Как мне тут нравится! И всё у нас идёт как раньше. Несмотря на удары судьбы. Мне даже плакать хочется.
- Это верно, - согласился Виктор. - Годы идут, а мы всё время вместе. Будем надеяться, что и дальше так будет.
- Никто не знает, что нас ожидает впереди, - сказала молчавшая Лена. - У каждого своя судьба. А от судьбы никуда не уйдёшь.
- А я не верю в судьбу! - заявил Игорь. - Человек должен сам делать свою судьбу. А иначе получается, что человек - это пылинка на ветру. Куда ветер дунет, туда и пылинка полетела. Иногда надо действовать наперекор всей логике.
- Давайте походим по Вешнякам, - предложил Виктор. - Картошку съели, костер наш догорает.
Мы пошли к станции, потом к школе, потом вернулись в посёлок.
- Ну, как тебе в школе работается? - спросила меня Нина.
- Нормально. Помогаю завхозу. Езжу вместе с ним за приборами на базу. Выполняю всякие поручения директора. После обеда он отпускает меня домой. За эту работу я получаю четыреста рублей. Небольшой приработок. Всё отдаю матери, а потом потихоньку забираю назад.
Мы долго ходили по шлаковому шоссе от гаража до Рязанского шоссе и обратно. Поселок наш ярко сиял огнями. Было почти свет¬ло от такого количества огней. Да фонари ещё горели.
- А мне не верится, что через четыре года мы уже будем работать, - сказала со вздохом Лена. - И тогда прощай наша юность навсегда! Надо думать о работе, о зарплате, о семье, о жилплощади. Коля наш будет ещё учиться в вузе и оставаться студентом. Так хочется заглянуть лет на десять вперед! Будем ли мы счастливы в нашей жизни? Ведь живём на свете только один раз!
- Конечно, будем счастливы! - ответил Виктор, - иного и быть не может. Всё у нас будет хорошо! Вот увидите! И будем мы жить лет до восьмидесяти. А может, и больше. Наука к тому времени шагнёт сильно вперёд. Хирургия будет творить чудеса.
Я шёл и молчал. Мне бы только поступить в вуз. А там я горы сворочу! Я покажу, как нужно учиться! После окончания буду либо преподавать, либо работать переводчиком. Будет у меня красавица-жена и своя отдельная квартира! Мы будем встречаться семьями. И жизнь наша будет прекрасной…
За гаражом тянулось большое поле, на котором местные жители сажали картошку. Всё поле было разделено на отдельные участки.
Когда картошку все выкопали, мы быстро разровняли площадку, поставили ворота из металлических труб, и футбольное поле было готово. И закипели тут сражения, которые продолжались по несколько часов. Особенно по воскресеньям.
Сюда же преподаватель физкультуры приводил старшие классы из школы.
Я тоже приходил сюда. Часто ребята просили меня поиграть в защите, где можно иногда и стоять, если наше нападение у чужих ворот. Но меня стало тянуть к чужим воротам. К моему удивлению у меня оказался сильный и точный удар. Это сразу все заметили. Но я не лез в свалку. Старался поменьше бегать. Однажды, когда я приблизился к чужим воротам, мяч летел прямо на меня. Я только подставил голову, и мяч влетел под перекладину.
Меня стали хвалить.
В школе я часто заходил в библиотеку и подолгу беседовал с Соней о книгах, о жизни, о нашей работе. Я понял, что рано или поздно Соня позовёт меня к себе. Только не надо торопиться. А может, напроситься самому в гости?
Фадейкин прибежал ко мне и стал тянуть меня в заочный политехнический институт. Чтобы не терять год. А летом можно будет перевестись на дневное отделение в другой институт.
- Зачем ты меня тянешь? - отмахнулся я от Фадейкина. - Мне нужен гуманитарный вуз. Что я буду делать в твоём политехническом? Нет, не пойду. Ты только не обижайся на меня.
Но Фадейкин обиделся. Он считал, что ради нашей дружбы я должен был поступать вместе с ним. Мне было неудобно перед ним. Ведь он добывал мне справку на работу.
Я не ошибся в своих предположениях относительно Сони. Вскоре после нашего разговора о книгах Соня пригласила меня к себе.
- Смотри книги, - предложила мне Соня, - а я что-нибудь приготовлю.
Я жадно листал книги и вздыхал от зависти.
- Бери всё, что нравится, - сказала Соня. - Только с возвратом. Эти книги для меня дороже жизни.
На столе появилась закуска.
- У меня есть портвейн и немного водки, - сказала Соня. - Что будешь пить?
- При такой закуске я бы выпил водки.
- Я пью только с гостями, - сказала Соня. - А одна никогда. Я рада твоему приходу. Вечерами бывает очень тоскливо. Особенно по субботам. Выручает радио. Говорят, что скоро будет телевидение. Тогда вдоволь посмотрю. Только достать будет трудно этот телевизор. Но родители мне помогут. Они мне помогают немного. На эту мизерную зарплату не проживёшь. Книги меня сильно выручают. Откроешь книгу, и сразу окунёшься в другой мир. Хорошо! Я предлагаю выпить за твоё здоровье. Чтобы на тот год у тебя не было никаких проблем!
Соня раскраснелась. А потом включила патефон.
- Ты танцуешь? - спросила меня Соня.
- Немного танцую.
Я встал и мы стали танцевать медленное танго.
- А ты настоящий танцор! - похвалила меня Соня. - Просто молодец!
Мы допили спиртное. Потом я поцеловал Соню. А потом погас свет. И я остался ночевать у Сони.
Утром Соня лежала рядом со мной. И молчала.
- Ты ещё придёшь ко мне? - спросила она меня.
- Обязательно приду. Если пригласишь.
- Ты уже приглашён. Приходи в любое время. И не бойся. Я не буду связывать тебя. Только не рассказывай обо мне своим друзьям. И не будем никогда друг другу врать. А теперь иди домой и успокой мать. Она, наверное, переживает.
- Ты где пропадал? - упрекнула меня мать. - Я всю ночь не спала!
- У ребят засиделся. Я уже взрослый. Ничего со мной не случится, мама.
- И в кого ты такой бабник? Окрутит тебя какая-нибудь баба. Будешь тогда локти кусать, да поздно будет. А там дитё в подоле принесёт ко мне домой.
- Пусть погуляет, пока молодой, - выручил меня отец, который уходил на работу.
Так и покатилась моя жизнь дальше. Работа в школе. Потом шёл домой и обедал. Потом гулял или играл в футбол. Раз в две недели ездил на поддувание и напоминал Соколовской о консультации с профессором.
От Ларисы писем не было. Значит, она всё поняла, наверное, плакала. Ничего. Поплачет и забудется. Найдёт себе хорошего мужа, родит ребёнка и будет счастлива.
По стране шёл очередной шум в газетах и по радио: тридцатилетняя годовщина комсомола. Вышла кинокартина “Молодая гвардия” по роману Фадеева. Организовывались коллективные просмотры этой кинокартины.
Я тоже с волнением смотрел эту картину. Мы были с Соней в Москве. Больше всех мне понравился Сергей Тюленин. В Краснодон пришли немцы, но ребята не смирились с оккупацией и стали бороться с немцами. Почти все погибли.
В один из вечеров мы обсуждала у Нины эту картину.
- Не повезло ребятам этим, - сказал Игорь. - На мелочи попались. Зря они доверили пацанам продавать похищенные сигареты. Жалко очень Сергея Тюленина. А мы свою возможность упустили. Можно было в сорок первом лесами пробраться на передовую или в партизанский отряд. Правда, лет нам тогда было маловато. Но мы даже не сделали попытки. Упустили время.
Придя домой, я стал вдруг сочинять восторженные стихи. Я писал о новых лесополосах, которые победят засуху, о строительстве новых гидроэлектростанций. Меня несло и несло. Правда, с рифмой не всегда получалось. Но всё равно я отвёл душу. Если бы только у меня наладилось с учёбой! Тогда у меня будет прекрасная жизнь! И всё наладится. Я уже много бегаю на футбольном поле, и почти не устаю. Потихоньку готовлюсь к вступительным экзаменам. Сам с собой говорю вслух по-немецки, когда гуляю один вечерами. Всё у меня будет хорошо. Только не унывать!
32
Шестого ноября я провёл вечер у Сони. Мы слушали музыку, говорили о книгах и пили портвейн.
Прослушали праздничный доклад. Судя по докладу, всё в нашей стране шло отлично. Много говорилось о великих стройках коммунизма, которые выдвинут нас сразу в число передовых стран мира и приблизят коммунизм. От таких слов захватывало дух. В замечательное время мы живём!
- Хорошо, что ты пришёл, - радовалась Соня. - В праздничные дни бывает очень тяжело, если ты дома один. Вокруг веселье, а ты сидишь и думаешь горькую думу. Вдвоём - совсем другое дело. Жизнь сразу становится полной и веселой. Я очень рада твоему приходу.
- Я тоже очень рад. Соня. Каждый день стремлюсь к тебе. Чем только всё это у нас закончится?
- А ты не думай об этом. Нам хорошо вдвоём, а это самое главное. Придёт время, ты найдешь себе девушку помоложе, и мы тихо расстанемся. Без слёз, без битья посуды, без оскорблений.
- Что-то ты очень грустные вещи стала говорить.
- Сам начал. Но ты не горюй, жизнь сама подскажет, что нам делать дальше. А теперь будем танцевать!
Я подумал о своих друзьях. Сидят себе вчетвером и скучают, наверное, без меня. Но Игорь знает, где я сегодня. Завтра обязательно увидимся. Время всё-таки быстро летит. Это хорошо. А там скоро Новый год. Потом наступит весна. А там и лето.
Утром Соня дала мне почитать книгу Бунина “Жизнь Арсеньева”.
- Почитай, - сказала Соня. - Замечательная книга. Я плакала, когда её читала. Сегодня вечером буду у родителей. Они обижаются, что я так редко у них бываю. Буду думать о тебе. А ты где будешь?
- Сначала дома, потом зайду к своим друзьям.
- Приходи ко мне почаще, - сказала Соня.
- Долго ты где-то гуляешь, - пошутил отец. - Сейчас подъедут мои сыновья. Надо отметить праздник. Тридцать первая годовщина! Жизнь, вроде, налаживается. А платят мне мало. Если бы не поездки в Мценск, то пропали бы все. Шапиро поддерживает. Он получает свою долю от этих поездок. Но боится каждый раз. Как бы к нам не придрались. Путёвки-то у нас липовые. Хотя оформлены и правильно. Надо как-то выкручиваться. Как будем жить дальше, когда ты будешь учиться? Тебе ведь надо одеться прилично, а денег хватать не будет.
- Буду уроками подрабатывать, - успокоил я отца. - Не пропадём.
Подошёл Иван с Мариной, а за ними подъехал Степан с женой и дочкой.
Мать ставила на стол наши любимые закуски: холодец, селёдку, картошку, винегрет, огурцы, капусту.
- За праздник! - произнёс первый тост отец. Он явно был доволен, что всё наше семейство собралось за столом.
- Феденьки только не хватает! - сказала жалобно мать и вытерла слезу.
- Наше дело не забывать Фёдора, - сказал отец. - Давайте теперь помянем его.
А потом выпили по второй и по третьей.
Марина затянула свои любимые песни. Степан аккомпанировал на гитаре. Женщины стали плясать и петь частушки. Отец сидел и довольно улыбался. Он всегда радовался, когда семья была в сборе. О матери говорить не приходилось. Она металась из комнаты на кухню и назад. Всё время подкладывала закуску. Веселье набирало свои обороты.
Теперь уже за столом сидели только мужчины. Мы пили с расстановкой, обсуждая все наши дела. И нас никто не одёргивал.
- Пока живём ничего, - говорил отец. - Но я думал, что после войны будет получше. Платят мало. Вот и приходится крутиться, чтобы прокормиться.
- Везде мало платят, - сказал огорчённо Степан. - А подхалтурить трудно. Шоферам полегче. Они всегда кого-нибудь подвезут или что-нибудь перевезут. А частных машин почти нет. Вот когда будет много частных машин, тогда можно подработать на ремонте. Думаю съездить опять на Север. Там можно хорошо подработать. Но ехать придётся одному. Съезжу на годик. Если Зоя отпустит.
Я извинился и убежал к Нине. Я знал, что они там будут меня ждать. Мы посидели часок у Нины, а потом поехали в Москву любоваться иллюминацией.
Вышли на станции метро “Охотный ряд”. Погуляли по Красной площади, а потом пошли к зданию телеграфа и дальше по улице Горького.
- А жизнь у нас всё-таки идёт однообразная, - пожаловался вдруг Игорь. - Дни летят как одно мгновение. И ничего нового мы не видим кроме занятий. Так и вся наша жизнь пролетит. Обидно.
- Это же учёба, - успокоила Игоря Нина. - Чего же ты хочешь? Учёба всегда однообразна. Вот если работа потом будет скучной и однообразной, тогда дело плохо. Тогда надо всё бросать и уезжать в Сибирь или на Дальний Восток. А я учусь и жду с нетерпением, когда я вернусь в нашу школу.
- Я тоже жду, когда стану работать врачом, - сказала Лена. - Буду спасать людей. Ради этого только стоило родиться.
- А что у нас с Витей будет, пока неизвестно, - вздохнул Игорь. - Если засунут в скучную контору, то мы куда-нибудь тогда сбежим. Ладно. Пока загадывать не будем. Вообще-то, я сегодня устал после демонстрации. Но, вроде, уже втянулся. Иду с флагом, стою, опять стою, потом бегу. Сегодня в три часа прошли. Это хорошо. Но Сталина не видел.
У станции метро “Площадь Маяковского” мы решили вернуться домой. В электричке молчали. Каждый думал о своём.
- Спать буду завтра часов до двенадцати, - сказал вдруг Виктор. - Каждый день встаю в половине седьмого. И бегом на электричку. Лекции пропускать боюсь. Потом на экзамене провалишься.
- Если учиться, то надо учиться, - откликнулся Игорь. - Мы с Виктором всё выполняем, ходим на все семинары. А то соскочишь с резьбы и пропадёшь.
В Вешняках мы стали расходиться по домам.
- Приходите завтра ко мне, - пригласила Нина. - Посидим, потанцуем, поболтаем и погуляем по Вешнякам. А то потом закрутимся с учёбой до Нового года.
Мы ещё немного погуляли с Игорем.
- У меня с Леной всё серьезно, - признался мне Игорь, когда мы стояли у дома.
- Поздравляю, - сказал я Игорю. - Это просто здорово! Что собираетесь делать?
- В следующем году распишемся. Жить будем у меня. Надо мать подготовить. Лена подготовит своих родителей. Наверное, когда закончим учебный год.
- И будешь ты тогда семейным человеком, - сказал я. - Ты молодец, Игорь. Вытягиваешь счастливый билет. Главное - мы остаёмся вместе. Как дела у Виктора с Ниной?
- У них тоже дело идёт к женитьбе.
- Один я пока не имею девушки, на которой бы я смог жениться. Ладно! Буду ждать. Один я, конечно, не останусь.
Дни побежали торопливо дальше. Весь ноябрь и декабрь не было снега. Вся округа играла с упоением и азартом в футбол.
Я тоже втянулся в эту игру. С каждым днём я бегал всё быстрее и забывал о своей болезни. На свежем воздухе дышалось легко. Я бил по воротам, и удары мои часто достигали цели. Теперь я играл полузащитником. Особенно мне удавались удары по воротам головой. Футбол всё больше затягивал меня. Я с нетерпением ждал нового футбольного сезона, чтобы самому поиграть и походить на стадион “Динамо”, чтобы поболеть за моё “Торпедо”.
В нашем посёлке я познакомился с бывшим фронтовиком Женей. Я случайно узнал, что он был на фронте военным переводчиком. Я сразу заговорил с ним по-немецки, и разинул рот от удивления. Женя говорил как настоящий немец!
- Откуда такие знания? - удивился я.
- Четыре года говорил всё время с немцами, - объяснил мне Женя. - До войны я занимался три года с Верой Ивановной, которая жила в твоём доме. Благодаря немецкому, может быть, и остался жив. Работал в штабе дивизии. В разведку ходил редко. Надо учиться дальше, да я побаиваюсь. Хотелось бы поступить в институт международных отношений. Боюсь, что не сдам экзамены.
- Надо поступать, - стал я ободрять Женю. - Тебе надо обязательно учиться! Чего ты боишься?
- Боюсь, что не напишу сочинение, наделаю много ошибок.
- Я тебе помогу, только ты почаще разговаривай со мной по-немецки.
- Всегда готов, - ответил Женя.
Я с радостью установил, что пока ещё я знания свои не растерял. Надо скорее поступать в институт, а то всё улетучится.
Быт мой и жизнь моя наладилась. С утра я шёл в школу. Получал задания от директора и выполнял их. Заходил в библиотеку к Соне, договаривался, когда к ней зайду. Бегал домой обедать. Потом опять бежал в школу. Часа в четыре, иногда в пять, шёл домой. Дома ужинал, читал, слушал радио. Потом гулял. Часто заходил к Соне.
- Я к тебе так привыкла, - сказала однажды Соня, - что и не знаю, как мы будем с тобой расставаться.
- А может, нам совсем не расставаться? – сказал я. - Я буду учиться дальше, а встречи наши будут продолжаться. Хорошо.
- Тебе-то хорошо, только мне тоже надо устраивать свою личную жизнь. Я тоже хочу иметь детей, мужа, семью, своё гнездо. Ты потом оставишь меня, а лет мне будет тогда много. И замуж я тогда не выйду. Жизнь - это борьба. Как это сурово ни звучит. Каждый человек должен бороться за своё счастье. Как только мне подвернётся серьёзный мужчина, мы с тобой сразу расстанемся. Я очень хочу иметь детей. И я буду хорошей женой и матерью. Тебе теперь всё понятно?
- Понятно, - ответил я. - Грустно всё это.
Я вспомнил свою Клаву. Как она теперь поживает? Может, написать ей письмо? А зачем? Зачем лишний раз бередить хорошему человеку душу? Раз молчит, значит у неё всё хорошо. Дай ей Бог большого счастья.
- Видимо, ты права, - сказал я Соне. - Но мне потом хотелось бы знать, как всё у тебя сложится.
- А я буду поздравлять тебя с праздниками и немного сообщать о себе. Ты тоже не пропадай. Мало ли что может случиться в нашей жизни?
Наступило тридцать первое декабря. Снег так и не выпал. Странно - Новый год совсем без снега.
Я разрывался между домом, друзьями и Соней. Как мне побывать везде? Договорился с Соней, что я приду к ней часа в два ночи. Сразу после наступления Нового года, потому что я не мог встретить этот год без моих друзей.
Часов в девять вечера я сидел с родителями за столом. Танюшка сидела рядом.
- Выпьем за старый год! - предложил отец. - Не могу назвать его счастливым. Но живы пока, и слава Богу!
После десяти я побежал к Нине. Там все уже были в сборе.
Мы подводили свои итоги. У друзей почти всё было хорошо. У меня были только надежды на будущее.
Мы выпили за старый год. У меня было всё-таки хорошо на душе, потому что до лета оставалось только пять месяцев. А там будут вступительные экзамены. Если поступлю, то буду на седьмом небе от счастья.
Прозвучали кремлёвские куранты. Диктор крикнул “С Новым годом, товарищи!”. Мы крикнули “ура!” и стоя выпили.
Зазвучал праздничный концерт по радио. Я любовался моими друзьями. Скоро возникнут две семьи. Как же это хорошо! Только я пока двигаюсь по жизни как перекати-поле. Какая же девушка наконец остановит меня? Кто она? И где она? А может, это будет Соня, к которой я так стремлюсь сегодня?
- Я хочу сделать маленькое сообщение! - вдруг сказал громко Игорь. - В зимние каникулы мы подаём с Леной заявление в загс. Будет небольшая свадьба. Все заранее приглашены.
- Ура! - закричал я. - Надо выпить! Вот это событие!
И мы выпили за будущую счастливую семью.
- А теперь я предлагаю выпить за Николая! - предложила тост Нина. - За его мужество, которое он проявил в последние годы! Будь всегда таким. Коля!
Потом мы выпили за нашу дружбу, я извинился перед друзьями и побежал к Соне.
Я иду мимо наших домов. Повсюду горят огни, сверкают в окнах новогодние ёлки.
Я быстро иду мимо станции вдоль железной дороги, подхожу к даче, где на втором этаже живёт моя Соня.
- Наконец-то! - говорит Соня. - А я боялась, что ты выпьешь лишнего и забудешь про меня …
- Плохо обо мне думаешь, - сказал я, обнимая Соню. - Весь день думаю о тебе.
- Садись к столу, - приглашает Соня. - Я выпила только рюмочку за Новый год.
Мы пьём с Соней за Новый год.
- Как тебе удалось удрать? - спрашивает Соня.
- Друзья всё понимают. Они скоро поженятся, и я там лишний в данный момент. Образуются две счастливые пары. Дай им Бог большого счастья!
Потом мы долго пьём с Соней чай.
- Надо сходить после обеда к родителям, - говорит Соня, - Они обижаются, если я к ним не захожу. Или весь день будем вдвоём?
- Мне тоже надо будет к обеду вернуться домой. Придут гости: мои братья с жёнами. Мне надо быть дома. А то родители тоже обидятся. Я бы с тобой никогда не расставался. Соня моя дорогая! Мне так с тобой хорошо!
- Мы уже всё обговорили. Не береди мне душу. Вот поступишь в свой институт, и быстро забудешь про меня. Там будет много молодых девчонок. И какая-нибудь быстро окрутит тебя. Дело известное.
Я молчу. Может, Соня и права? Лучше не спорить. Часов в двенадцать я выпиваю рюмочку, целую Соню и бегу к дому.
На улице выпал нежный снежок. Но его слишком мало. Всё равно приятно идти по этому первому белому снегу. Душа моя ликует. Всё пока идёт неплохо. До лета остаётся не так уж много. Надо готовиться к вступительным экзаменам. Поиграю вдоволь в футбол. А там, может, профессор разрешит прекратить поддувание. Тогда у меня открыты все дороги. Но не надо себя заранее настраивать на это.
Дома мать накрывает на стол. Отец сидит пока один. Он приветливо кивает мне. Он любовно цедит водочку в стаканчики. Мы выпиваем наши рюмки, и я набрасываюсь на холодец, который здорово готовит мать.
Приходит Иван с Мариной. Потом появляется Степан с женой и дочкой.
Опять вся наша семья в сборе. Кроме Фёдора, который лежит в сырой земле неизвестно где.
В комнате стоит шум. Мы спорим о жизни, о заработках, о жилье.
Марина затягивает русские песни. Мы подпеваем. Отец и мать сияют. Настоящий праздник. Все дети в сборе. Всё пока хорошо. И пока сыты. Не то, что в войну.
Вдруг Степан начинает размахивать руками, всех перебивать и говорить какую-то чепуху. Всё ясно - перебрал. Степана укладывают поспать. Пора и по домам.
Женщины пьют чай. А мы, мужики, пьём по последней. Праздник закончен.
Завтра схожу в школу. Директор по случаю школьных каникул разрешил мне ходить на работу через день. Пора активно готовиться к вступительным экзаменам. Сдавать надо будет шесть предметов. Диктанты мне будет диктовать Танюшка. Потому что надо будет писать и диктант, и сочинение. Ну что ж? Времени у меня достаточно. Надо будет всё сдать на пятёрки. Чтобы уже идти наверняка.
33
Снег, выпавший ночью первого января, через день растаял. От голой земли на солнце поднимался пар. Почти как весной. Но снег ещё будет. Не может быть зима под Москвой без снега.
Мои друзья сдавали свои экзамены, а я готовился к вступительным экзаменам и много читал.
Перечитал “Страдания молодого Вертера” на немецком языке. Эта книга мне очень нравилась.
Несколько раз забегал к Жене. Женя рассказывал мне по-немецки эпизоды из фронтовой жизни. Я переспрашивал, спорил, удивлялся. Эти часы были для меня огромным наслаждением. Я удивлялся, как был похож на немца Женя, когда говорил по-немецки.
Я принёс Жене свои школьные сочинения. Он всё-таки решил поступать в институт международных отношений. Но побаивался экзаменов. Я его подбадривал. Женя считал, что ему уже двадцать шесть, и поступать ему поздновато. Я не соглашался и убеждал его поступать.
- Если поступлю, то за мной две бутылки, - сказал Женя. - Ты меня подталкиваешь. Сам бы я не осмелился. Боюсь, что трудно будет жить на стипендию. В своей конторе я договорился, что буду работать вахтёром. Иначе не проживу.
Почти каждый день мы гоняли по нашему полю мяч. Бегали в валенках, а некоторые в бутсах. Мне тоже хотелось иметь настоящие бутсы. Но где их взять? Лишних денег у меня не было. Почти всю получку я отдавал матери.
Я чувствовал, что болезнь уже ушла из моего организма. И мне мешал воздушный пузырь, который поджимал моё правое лёгкое. Как бы я носился по полю, если бы не было пневмоторакса!
Я добился от Соколовской, чтобы она направила меня в центральную поликлинику МПС.
Меня принял профессор Рубинштейн. Он долго слушал меня. Причём без трубки, а просто ухом. Потом рассматривал мои снимки. И сказал:
- Рановато, мой друг. Ещё пару лет. Большой риск, если сейчас распустим пузырь. Процесс может начаться вновь. Нельзя рисковать жизнью.
- Но я каждый день бегаю по полю и гоняю мяч. И чувствую себя отлично.
- Бегай. Это полезно.
- Но меня не пропускает медкомиссия при поступлении в институт.
- Если захочешь учиться, то обойдёшь эту комиссию. А я не могу пока дать добро. Академик Бакулев говорит: лучше перебдеть, чем недобдеть. Организм у тебя молодой, неокрепший. Надо повременить. Приходи через год. Я тебя обязательно приму.
Я ехал домой и думал. Что ж? Всё правильно. Пневмоторакс у меня всего два года. Надо подождать. Придётся обманывать медкомиссию в институте. Другого выхода нет. А если откроется обман? Простят. Я же хочу учиться. Греха тут большого нет.
Мои друзья сдали успешно экзамены. В субботу была первая свадьба. Игорь расписывался с Леной. Свадьбу отмечали у Лены. В комнате собралось человек тридцать. Родные, друзья из учебных групп.
Я смотрел на счастливых Игоря и Лену, и думал, когда же у меня будет такая свадьба. И кто будет моей женой? Где я найду свою невесту?
Мы кричали много раз “горько!”, потом пошли на улицу. Потом пошли к Игорю, где мать Игоря собрала для молодёжи стол. И мы опять гуляли до поздней ночи.
Я радовался за Игоря, но мне было немного грустно. Пора бы и мне уже определиться в своей личной жизни. Пора.
Мы стали расходиться. Сохранится ли наша дружба теперь? Игорь и Лена теперь - отдельная семья. Сохранится. Я в этом был уверен.
Я, Нина и Виктор вышил на улицу.
- Летит время, - сказала грустно Нина. - И не остановить ничем это время. Не успеем оглянуться, как состаримся.
Я пошёл к Соне. Не мог я идти домой. Я был слишком взволнован этой свадьбой.
- Кто там? - услышал я голос Сони.
- Свои.
- Ты что так поздно? Я тебя не ждала. Ты же на свадьбе!
- Очень захотелось увидеть тебя.
- Молодец! - похвалила меня Соня. - Думаешь обо мне. Я очень рада, что ты ко мне пришёл.
Я смотрел на Соню и думал, что было бы, если бы мы вдруг поженились. И не мог решить, к чему бы это привело. Лучше ни о чём не думать! Живём на свете только один раз!
Дня через три после свадьбы мы все сидели у Игоря. Пили чай. Говорили о жизни. Заговорили о космополитах.
- Не нравится мне вся эта шумиха о космополитах, - сказала Нина. - Приклеивают учёным ярлыки. Пьесы вдруг на эту тему появились. Неприятно всё это. Нам надо страну восстановить и думать о повышении материального уровня, а мы занялись космополитами. Делать нам больше нечего?
- Ты говори об этом поосторожнее, - предупредила Нину Лена. - И в своей группе об этом ни слова. В каждой группе может быть доносчик, и он сразу доложит в органы.
- И это называется “свободная страна”? - усмехнулась Нина. - Куда мы придём с такой политикой? Выиграли войну, а теперь занимаемся грязными делами. Нехорошо всё это. Как мы будем дальше жить, если нельзя будет и слова сказать?
- А ты разве не знаешь, что было в тридцать седьмом году? - спросил Нину Игорь. - Нам было по восемь лет, и мы не знали, что людей сажали пачками. Всю интеллигенцию пересажали. Мне рассказывал один человек. И мы, Нина, пока ничего сделать не сможем. В противном случае нас сцапают и отправят на лесоповал или на Колыму. Надо быть начеку. Сгореть можно моментально. Всё не так просто в нашей стране. Нам надо быть умнее и осторожнее. Но делать что-то надо. Об этом надо как следует подумать. Если за антисоветский анекдот сразу дают восемь лет, то шутки в сторону! Главный вопрос в том, куда придёт наша страна с такой политикой? Куда? Иногда страшно об этом подумать. Но если всё так будет продолжаться и дальше, то всё может закончиться катастрофой. Это ужасно. Тогда и революция, и все наши войны - коту под хвост! Но я по натуре оптимист. Надо сначала как следует оглядеться. Может, я всё вижу в мрачном свете. Может, всё будет по-другому. И Сталин уже немолодой. Кто придёт ему на смену? Какая потом будет политика? Всё сложно в этом мире. Заранее ничего не предугадаешь. Но нам пора сбрасывать нашу юношескую восторженность. В мире идёт борьба. Против нас стоит лагерь капитализма во главе с Америкой. Чем всё это закончится? Если разразится война, то война может уничтожить всё человечество. Нам война не нужна. У нас полно земли. Только чтобы нам никто не мешал. Я кончаю. Наговорил вам много.
- Всё правильно, - сказала Нина. - Всё правильно. Только всё это грустно. Я так мечтала о будущем. А оно оказалось таким сложным. Но духом нам падать не надо. Пока надо закончить наше образование, и всё время оставаться порядочными людьми. А это уже много.
Жизнь продолжалась. Директор попросил меня помочь старшему пионервожатому провести со школьниками военную игру. И я помогал в воскресный день, пряча со школьниками знамя в Кусковском парке. Другая группа искала это знамя.
Я смотрел на ребятишек. Душа моя радовалась. Ведь я тоже был таким. Дети называли меня “дядя Коля”.
Игра прошла успешно. Школьники были довольны. Директор поблагодарил меня.
- Приходи после вуза в нашу школу, - сказал он мне однажды. - Станешь со временем директором, а я уйду на покой.
- Не надо так говорить, - прервал я директора. - Вы ещё долго будете работать на этом посту, а из меня вряд ли получится директор школы. Я ещё и сам не знаю, на что я способен.
- В школе стало мало мужчин, - сказал директор. - Ребятам нужны мужчины-педагоги. Ты подумай об этом как следует.
- Вы так говорите, как будто я уже закончил вуз, - сказал я директору.
- Это и так ясно. Ты будешь учиться в вузе. Я же вижу тебя насквозь. Такие ребята нигде не пропадут. Такие ребята, как ты, войну выиграли. На таких ребятах, как ты, наша страна держится и будет держатся.
В тот же вечер я был у Сони. Я сразу заметил, что она погрустнела. И узнал причину. Соня забеременела.
- Что ты решила делать? - спросил я Соню. И весь напрягся. А может, мне жениться на Соне? И всё тогда упорядочится в моей жизни. Только жить нам будет не на что. И об учёбе тоже придется забыть.
- Надо делать аборт, - ответила тихо Соня. - На подпольный аборт нужны деньги. Бесплатно ни один хирург рисковать не станет. Хирурги и все врачи получают мало. Вот они и идут на риск. Знакомый врач есть. Но нужны деньги.
- Сколько? - спросил я.
- Тысячу рублей. Или хотя бы пятьсот. Остальные я возьму в долг у родителей.
- Я достану тебе пятьсот рублей. Но может, не надо делать аборта?
- Тогда я испорчу жизнь и тебе, и себе. Ты же знаешь мои планы. Надо делать, как это ни грустно.
На другой день с утра я пошёл вместе с отцом на работу.
- Отец, мне нужно срочно достать пятьсот рублей, знакомая девушка делает аборт. Другого выхода нет.
- Ты её не принуждаешь к аборту? - спросил меня отец. - Всё по-хорошему?
- По общему согласию.
- Подожди около гаража. Я попрошу у Шапиро. Он мне не откажет.
Я стоял около гаража. Думал о Соне, и о себе. Как всё глупо получается. Мы с ней вместе зачали новую жизнь, и спокойно губим её. Правильно ли это? Но сейчас некогда об этом думать. Думать надо было раньше.
Вышел отец и протянул мне деньги.
- Будь впредь умнее. Отдашь, когда заработаешь. Правильно сделал, что обратился ко мне.
На работе я сразу отдал Соне деньги.
- Ты на меня не обижаешься? - спросила меня Соня.
- Ни капельки. Это ты должна на меня обижаться.
- Где деньги достал? Только не ври.
- Отец выручил. Мы с ним большие друзья.
- Хороший у тебя отец. Я счастлива, что встретила тебя. Я никогда тебя не забуду. Я наверное буду с тобой, пока не надоем тебе.
- Не говори глупостей.
- Ладно, не буду. Большой грех - эта операция. Но другого выхода нет. Что говорить директору, когда меня не будет на работе?
- Придумай что-нибудь про родителей. Или заболела, но к врачу не ходила.
- Так и скажу. Или просто не приду. А потом что-нибудь наговорю.
- А врач хороший? - спросил всё-таки я.
- Хороший. Ты не волнуйся.
Я шёл домой и думал, что за все в жизни надо отвечать. И прежде чем что-то делать, надо думать о последствиях. На душе моей было муторно.
34
Через два дня Соня вышла на работу. Немного бледная и серьёзная.
- Ну как? - опросил я.
- Ужасно! - ответила Соня. - Но всё прошло благополучно. Теперь надо приходить в себя.
Наступили весенние каникулы. Директор разрешил мне несколько дней погулять. Почти всё время я пропадал на футбольном поле. Иногда мы ходили в Кусковский парк. Там сразу за дачами мы утоптали площадку и поставили ворота из железных труб. Вокруг стояли высокие сосны. Нам никто не мешал гонять мяч.
Мои друзья были заняты учёбой. Собирались редко. Я старался им не мешать.
За это время я прочитал много книг. В толстых журналах всё время появлялись книги о войне, которые я моментально проглатывал. Но и классиков тоже читал. Ведь мне придётся сдавать экзамен по литературе.
Меня потрясла “Евгения Гранде” Бальзака, и “Кузина Бетта”. Какая сила! А потом я прочитал о романе Бальзака с Эвелиной Ганской. Читал и про бракосочетание в Бердичеве. Писал Бальзак ночами, и выпивал ведро крепкого кофе. И отдал всего себя литературе.
Наступил апрель. Земля быстро подсохла. Нас гнали с поля, которое вот-вот должны были копать под картошку. А жаль. Можно было ещё поиграть.
Фадейкин принёс радостную весть. При чугунолитейном заводе создавался футбольный клуб “Машиностроитель”. За клуб должны были играть две команды: взрослая и юношеская. Руководил футбольным клубом председатель месткома завода Свиридов. Ему было под тридцать, но он ещё играл в футбол. На Клубной улице, за линией и недалеко от церкви, в обширной даче помещался клуб чугунолитейного завода. Там состоялось организационное собрание. Туда же пригласили врача, который провёл медосмотр и выдал нам справки.
Я прошёл медосмотр сам. Врач ткнул два раза трубкой в грудь и отпустил меня. Всё в порядке. Врач ничего не заметил.
Завод покупал нам всю футбольную амуницию, и мы должны были выступать на первенство Ухтомского района двумя командами. За первое место мы могли получить значок, на котором стояло римскими цифрами “III”. Третий разряд по футболу!
Одновременно Свиридов поставил перед нами задачу: срочно построить стадион на картофельном поле недалеко от клуба, рядом с прудом и железной дорогой.
Мы быстро разровняли поле и засеяли его травой. Теперь нам нужен был каток, чтобы разровнять и утрамбовать наше футбольное поле.
Кто ищет, тот найдёт. Прямо против нашей школы расположились военнопленные немцы, которые строили новое Рязанское шоссе. Договариваться Свиридов послал меня и Лёву Нидермана, игрока нашей команды.
Я стал болтать с немцами, забыв о поручении Свиридова, а Лёва подошёл к нашему прорабу и быстро договорился с ним о катке. Лева сразу же вручил начальнику задаток.
- Вы говорите как настоящий немец! - сказал мне молодой парень из Гамбурга. - Откуда у Вас такие знания?
- Изучал специально с преподавателем, чтобы досрочно попасть на фронт переводчиком.
- Понятно, - сказал немец. - Романтика. А если бы попали, то могли и погибнуть. Ненавижу эту войну! Мы уже в плену пять лет. И неизвестно, когда нас отпустят домой. Вся душа исстрадалась!
- Скоро отпустят, - утешил я немца.
- Почему Вы так думаете? - сразу спросил немец. И вид у него был взволнованный.
- Пять лет - это уже большой срок. Осталось немного. Я уверен, что осенью вы все уедете домой. Надо забывать про войну.
- Огромное Вам спасибо за такие слова! - воскликнул немец. - Даже не верится, что я увижу свою Германию.
- Самое главное - Вы остались в живых, - продолжал я. - И основной срок уже пролетел. Всё будет нормально.
Я вытянул из кармана пачку папирос и протянул немцу.
- Спасибо! - поблагодарил немец. - Папиросы для нас дороже золота. Вы очень добрый человек. Дай Вам Бог большого счастья!
Я смотрел на свою школу и на пленных немцев, которые строили новое шоссе, и опять подумал об исторической справедливости. В 1941 году в октябре упала недалеко фугасная бомба, и души наши сжимались от чувства безысходности. Что же с нами будет дальше? А немецкие лётчики кидали на нас бомбы, разрушая всё подряд, сея страх и панику. А теперь, спустя четыре года после войны, эти же немцы строят мирную дорогу вглубь России, зарабатывая себе прощение. Всё правильно. Но если мы тогда знали, что всё так хорошо закончится, и что мы победим.
В тот же день каток укатывал и утюжил наш стадион. Бегать по стадиону Свиридов нам запретил - пусть окрепнет травка. А то мы нашими шипами всю её уничтожим.
На время мы переместились на нашу площадку в Кусковском парке. Шумели сосны, а мы отрабатывали точные удары. Я не отставал и чувствовал, как в меня вливались новые силы. А когда я думал о том, что стану ещё и студентом, то мне хотелось петь и плясать от радости.
Время быстро летело вперед. Заканчивался апрель.
Тридцатого апреля мы собрались вечером у Нины. Мои друзья задыхались от предстоящих зачётов и экзаменов.
- Ты только и думаешь о своём футболе, - упрекнула меня Нина. - А как сердце?
- Пусть бегает на свежем воздухе! - защитила меня Лена. - Для лёгких это очень хорошо! Болезнь ты победил. Осталось теперь распустить пневмоторакс. Всё у тебя будет в порядке. Пневмоторакс сразу приостановил процесс в легких. Ты - молодец, Коля. Боролся мужественно за своё здоровье. И никогда не хныкал!
- Завтра утром надо вставать в шесть утра, - пожаловался Игорь. - И целый день придётся топать на этой демонстрации. И кто их только придумал? А не придёшь - получишь выговор на комсомольском собрании. Когда вся эта канитель только закончится?
- Зато Сталина живого увидишь, - заметил я.
- Он долго не стоит на мавзолее, - объяснил Игорь. - Часто куда-то отлучается. Тут как повезёт. А что из того, что я его увижу? Стипендию мне не прибавят, новую квартиру не дадут.
- Много болтаешь, Игорь, - одёрнула его Лена. - Посадят, а я что буду делать без тебя? Будь осторожнее. Игорь! Прошу тебя как мужа!
- Пойдёмте на улицу! - предложил Виктор. - На улице чудная погода. А мы паримся в доме.
Я вдруг вспомнил тридцатое апреля сорок первого года, когда мы пили чай втроём - я, мать и Фёдор, который только что приехал из Подольска, где работал в ночную смену. Я помнил бабочек-лимонниц, которые беззаботно порхали в воздухе, а мы втроём пили чай и верили, что всё в нашей жизни будет замечательно. Пролетело уже восемь лет. А потом пройдёт и двадцать, и тридцать лет, и всё канет в небытие. И никто уже не вспомнит нашего Фёдора. Придут новые поколения, у которых будут свои заботы.
На улице терпко пахло клейкими листочками тополя. Стоял оглушительный птичий гам.
Мы молча шли к станции, растворяясь в этом ликовании жизни. У станции слышался смех, песни, выкрики подвыпивших работяг. Мы перешли на другую сторону и пошли по пихтовой аллее.
А вот и наше Кусково. По глади пруда уже скользили лодки. Некоторые смельчаки купались.
- Хорошо здесь! - сказал удовлетворённо Игорь. - Народу много. Как на стадионе. Надо почаще здесь бывать. День Победы будет в этом году рабочим днём. Как это обидно! Но мы всё равно отметим этот святой день. Грустно всё это. О чём думает наш Сталин? Столько погибло людей. Схватка была не на жизнь, а на смерть. Неужели один день работы спасёт нас теперь? И за награды перестали платить. Тоже обидно.
- Что-то ты сегодня всё критикуешь? - заметила Нина. - Надо больше радоваться жизни. Посмотри, какая красота вокруг!
- Недавно я слушал сквозь помехи “Голос Америки”, - продолжал Игорь. - Они говорят, что у нас в заключении томятся миллионы заключённых. Это ужасно, если это правда! Как мы можем тогда жить спокойно?
- А что мы можем сделать? - возразил Виктор. - Идти на верную гибель? Это же чистое донкихотство! Всё у нас под замком. Всё скрывается. Надо сначала оглядеться. Закончить учёбу. А там подумаем, что нам делать дальше. Надо разобраться, где правда, а где враньё.
- Ох, ребята, и договоритесь вы! - не выдержала Лена. - Хватит! Не хочется вам гулять на свободе. Прошу вас и заклинаю! Хватит об этом! Разве в этой политике разберёшься? Со временем всё станет ясным. Не надо нам лезть на рожон. Мы ещё пока просто птенчики! Надо разобраться во всём. Иначе все погибнем. Арестуют одного, а потом потянут всех.
Молча мы подошли к дворцу, потом углубились в аллеи.
Мы посидели на скамейке. Помолчали.
- Завтра после демонстрации приходите к нам! - пригласила Лена. - А то мы стали совсем редко видеться.
- И девятого мая нам надо тоже собраться, - напомнил нам Игорь. - День Победы надо обязательно отметить.
Слова Игоря о политзаключённых заставили меня задуматься. Что же будет дальше с нашей страной? Что будет после смерти Сталина? В декабре этого года ему будет семьдесят лет! Кто его заменит, если он вдруг умрёт? И где буду я через пять лет? После окончания института? Разве угадаешь?
- Только бы нам не превратиться в обывателей! - вдруг сказал громко Игорь. - Как в рассказе Чехова “Ионыч”. Я очень боюсь этого. Ей Богу!
- Не превратимся! - сказала Нина. - Мы совсем не такие. И никогда не станем обывателями. Никогда! Зря ты так говоришь, Игорь. Как ты мог так подумать?
- Эта опасность существует всегда, - не сдавался Игорь. - Затягивает незаметно в ил. Потом уже поздно выбираться из обывательского болота.
- А ты молодец! - сказал я Игорю. - Будишь всё время нашу совесть. Мне нравятся твои речи. Будь всё время на страже, Игорь! Мы что-нибудь придумаем! Обязательно. Только не всё сразу. И ты, Лена, не трусь. Не такие уж мы дураки! Но и жить, как рабы мы всё время не сможем. Игорь во многом прав! Жизнь нас затягивает. Здесь должна быть золотая середина. И жизнь не забывать, и помнить, что ты гражданин огромной страны, на которую смотрит весь мир.
Вечером того же дня я зашёл к Соне.
- Я уж думала, что ты сегодня не придёшь, - сказала Соня. - Так тошно сидеть дома в такую чудную погоду. Садись, мы сейчас с тобой перекусим.
После застолья мы пошли с Соней на улицу и стали гулять по валу вдоль железной дороги. Наверное, этот вал был насыпан, когда строили железную дорогу. Вдали угадывались обширные Косинские болота. Мимо нас проносились поезда.
- Хорошо как на улице! - восторгалась Соня. - Как жаль, что наша дружба однажды закончится. У меня будет своя семья, у тебя своя. А ведь живём на этом свете всего лишь один раз. Но всё равно я счастлива, что встретила тебя. Лучше уж расстаться по-хорошему, чем в семейной жизни попрекать друг друга, бить посуду, визжать, ругаться матом, а потом подавать на развод и делить имущество, нажитое вместе. В любви всё должно быть красиво. И встречи, и цветы, и поцелуи, и слова. Пусть всё будет недолго, но зато красиво. И ничего потом не забудется. У меня будут свои дети, у тебя будут свои. Но мы всегда будем помнить друг о друге. Верно?
- Всё верно, Соня, - согласился я. - Ты у меня прямо поэт. Молодец!
- Что будешь делать завтра? - спросила Соня.
- С утра погоняю мяч, потом посижу дома с отцом, а потом встречусь с моими друзьями.
- А я пойду к родителям. И буду у них весь день. Если надумаешь, забегай вечером. Я всегда жду тебя. А если не захочется, не заходи.
35
Первого мая с утра я бил и бил по мячу в Кусковском парке. Был жаркий день. Друзья приедут с демонстрации не скоро, и торопиться мне пока некуда.
Фадейкин навешивал с правого края, а я каждый раз бил по мячу головой.
На душе было радостно. Теперь я буду играть в настоящей команде. И у меня уже есть своё место - левый полузащитник. Я знал, что буду иногда забивать голы. Я понимал, что полоса невезения в моей жизни закончилась. Впереди меня ждёт учёба, ждут футбольные сражения и многое другое. Впереди меня ждёт только хорошее, пока не придёт ещё одна чёрная полоса. Надо наслаждаться этой жизнью, и никогда не падать духом.
Дома мы посидели с отцом.
- Давай, сынок, по рюмочке пропустим, - предложил мне отец. - Впереди ещё один праздник. Жаль, что мы работаем. Но мы всё равно отметим и на работе, и дома. И Фёдора нашего тоже помянем. Девятнадцать лет отпустила ему судьба. Мало. Лучше бы я ушёл вместо него. Я вот живу, а Фёдора нет. Хотя бы разыскать его могилу и положить на неё цветы.
- Я найду его могилу, - пообещал я отцу.
- Это очень трудно, сынок. Столько лет прошло. Нужен транспорт и время, нужны деньги. Справишься?
- Справлюсь. Я это уже давно задумал. Разыщем мы его могилу. Я опрошу весь народ в тех местах, где он пропал без вести. Всё сделаю.
- Спасибо, сынок. Я на тебя надеюсь. Вспоминаю иногда, как я мальчишкой шестнадцати лет приехал из деревни в Подольск. Я там работал плотником. За два месяца я отложил немного денег и отослал их отцу. А отец на эти деньги смог купить семь возов сена. Жизнь была нормальная. Не голодали. А какие были раньше трактиры? Зайдёшь в трактир, кругом чистота! Возьмёшь за две копейки щи с мясом, на копейку каши, хлеб был бесплатным. Жили хорошо. И зачем эту революцию сделали? Я был тогда в твоих годах и ничего не понимал. В Октябрьскую революцию был в Москве. Потом взяли служить в армию. Попал в Ленинград, тогда он назывался Петербургом. Невский проспект был покрыт деревянной плиткой. Чистота. Возил я большого командира. Уговаривал он меня оставаться на сверхсрочную службу, обещал послать учиться. Но потянуло домой. Рос уже Степан. Приехал в деревню, но меня стало тянуть в город. Я уезжал часто на заработки в Москву. Работал носильщиком на Казанском вокзале. А тут пошла коллективизация. Я смекнул, что добром всё это не закончится, и решил уехать с семьёй из деревни. Купил хибару на станции Бутово. Жили там два года, потом - на Силикатной шесть лет, а потом в сорок первом уехали в Вешняки. Успел закончить курсы автослесарей. Вот так и живу с тех пор. А если бы не уехали тогда, так бы и сидели в деревне и получали бы сто грамм на трудодень. Трудно было мне после деревни вас всех прокормить. Но выдержал всё. И не жалею, что мы уехали из деревни. Жить там стало невозможно. Боюсь я, сынок, что не пойдёт у нас жизнь. Что-то не так у нас идёт. Вот уже четыре года как нет войны. А особых успехов нет, только звона по радио и в газетах стало больше. И что прошло уже тридцать лет после революции, это ещё ни о чём не говорит. Могут разразиться такие события, что мир только ахнет. Я, конечно, к тому времени умру, а ты попомни мои слова. Ещё не сказано последнее слово. Ещё Америка не решила, как ей вести себя дальше. Теперь о нашей семье. Ты скоро встанешь на ноги. Поэтому тебе и придётся быть главой всей нашей семьи. Помогай братьям. Ругай их за ошибки. Меня начинает беспокоить Степан. Закладывает он сильно в последнее время. Пить совсем не умеет. И за Иваном тоже поглядывай. Ну, а о Тане не говорю. Ей надо всё время помогать. И мать после моей смерти не обижай.
- Ты ещё поживешь, - сказал я отцу. - Что-то ты рано заговорил о смерти.
- Говорю на всякий случай. Все под Богом ходим! А тобой я горжусь. Ты в семье оказался самый головастый. Тебе и вожжи в руки. И деревню нашу тоже не забывай. Если вдруг мать попросит, свози её туда. Ты далеко пойдёшь. Только не задирай нос. Ты вышел из простой семьи. И оставайся всегда простым. Только не торопись жениться. Как наденешь хомут на шею, так и будешь с ним до конца жизни. Семья - это дело серьёзное. Раз женился, то уж тяни свою ношу до гроба.
Я слушал отца, и на меня потянуло холодом загробного мира. Отцу только пятьдесят один год. Он ещё поживет на этом свете.
Вечером мы сидели у Игоря. Лена хлопотала на кухне.
- Ноги мои гудят, - жаловался Игорь. - Восемь часов на ногах! Тяжело!
- Ничего, - усмехнулся Виктор. - Пора уже привыкнуть. Осталось пройти шесть раз. Два года уже проучились. А три года пролетят быстро.
Меня эти слова резанули по сердцу. Господи! Они уже два курса закончили! А я ещё топчусь перед дверями в институт. Но я скоро тоже стану студентом. Только не впадать в истерику! Всё будет как надо, а как не надо, так не будет!
- И есть хочу, и пить хочу, - пошутил Игорь. - Наверное, засну за столом. Вы тогда меня толкните!
- Я много пела сегодня, - сказала Нина. - Весело было. Играли в жучка. Плясали. Погода была хорошая. И на душе - спокойно и радостно. Надо ходить на демонстрации. Это - единение народа. Как в войну. Устала, но я довольна, что пошла на демонстрацию. Надо ходить, ребята.
Игорь только покачал головой в сторону Нины, но не стал спорить. После рюмки и закуски душа его смягчилась.
- Да, - сказала Лена. - А жизнь идёт себе вперёд, и ничто её не сможет остановить. И нам уже по двадцать лет. Теперь только начинаешь понимать, что мы живём в огромном и загадочном мире. Уйдут с лица земли наши поколения, придут новые. А жизнь будет идти и идти себе вперёд. Дай Бог, чтобы не было больше никакой войны! Это - самое главное.
Мы вышли на улицу. Постояли у станции. Постояли у школы. А ласковый ветерок шелестел над нашими головами. Кругом слышались песни. Это ликовала молодёжь, которую радовало всё - и весна, и молодость, и любовь.
- У меня сегодня чудесное настроение! - не выдержала Нина. - Так здорово жить на этом свете! Как хорошо, что нам только по двадцать лет! У нас всё ещё впереди! Нас ждёт много радостей. Витя! Что ты молчишь? Давай! Говори!
- В общем, мы тоже собрались расписаться, - сказал тихо Виктор. - После окончания учебного года устроим небольшую свадьбу. Вот так.
- Я так и думал! - выкрикнул Игорь. - Молодцы! Один только Коля у нас холостой. Выпить бы надо по этому поводу! Но где?
- А сейчас зайдём ко мне домой и выпьем, - засмеялась Нина.
Мы сидим у Нины на кухне. К нам подсаживается отец Нины. Её мама хлопочет вокруг нас.
- За ваше счастье! - говорит Игорь. - Чтобы всё у вас было замечательно! Я так рад, что готов выпить целый стакан!
- Не дури! - пугается Лена. - Знай свою норму!
- Как бы хотел стать молодым! - не удерживается отец Нины. - Завидую вам всем сильно. Свадьбу сыграем в начале июля, как только закончите учебу. А где жить будете?
- По очереди, - отвечает Нина. - То у нас, то у Вити. Там будет видно. Буду работать в школе, мне быстрее дадут жильё.
- С жильём дело плохо, - покрутил огорчённо головой отец Нины. - Когда-нибудь у каждой семьи будет своя квартира. Всё в нашей стране будет нормально, только бы не было войны.
Мы долго сидели у Нины. И только под самое утро стали расходиться.
Мы стояли с Игорем на улице.
- Как у тебя настроение? - спросил меня Игорь. - Уверен, что поступишь в этом году?
- Абсолютно уверен. У меня нет другого выхода. Придётся идти на мелкие махинации с медицинскими справками. Не буду таким беспомощным как в прошлом году. И так два года потерял. Теперь надо всё наверстывать.
- А как у тебя на личном плане? Ни разу нам не показал свою Соню.
- Она старше меня и стесняется вас. Я её не неволю. Мы договорились, что когда-нибудь расстанемся. Ей надо выходить замуж, растить детей, а мне жениться пока не хочется, да и Соня много думает о своём возрасте, и никогда не пойдёт за меня замуж. Я бы не сказал, что сильно люблю её, но очень привык. Соня считает, что придёт время, и я буду погуливать.
- Грустно всё это. А где гарантия, что ты найдёшь себе красавицу по душе? Я желаю тебе большого счастья. Чтобы всё у тебя было хорошо. А там как распорядится судьба.
- Я. Игорь, в судьбу не верю. Каждый должен быть хозяином своей судьбы. Как у тебя с учёбой? Примирился с институтом?
- А куда деваться? Надо учиться. Вроде, втянулся. Виктор меня подталкивает. Дело пошло. А там всё будет зависеть от работы. Если буду мотаться в командировках по Союзу, то это будет по мне. Но это всё будет не скоро. Впереди день Победы. Будет понедельник, но мы всё равно отметим. Я приглашаю всех к себе. Приходи обязательно.
- Куда же я денусь? Обязательно приду. Жаль, что без Сони. Но ничего. Главное - это поступить в институт. А остальное - уже семечки!
- Боюсь я, что жизнь и работа разбросает нас по разным местам, - вздохнул Игорь. - А тут встретишься, посидишь вместе, рюмочку пропустишь, и сразу на душе становится легче. Ладно! Я пошёл, а то моя Лена не спит и ждёт меня. До дня Победы!
Я ещё долго стоял у своего парадного. Смотрел на звёзды, слушал тишину нашего посёлка. Иногда долетал звук от проходящего поезда. Иногда пролетал с Быковского аэродрома самолёт. Иногда слышался крик подгулявшего мужчины. Но посёлок уже спал глубоким сном. А я всё стоял и пытался разглядеть своё будущее. Что оно сулит мне? Поступление в вуз. Хорошую девчонку. Парочку детей. Отличную работу. Свою отдельную квартиру. И постоянные встречи с моими друзьями. Частые застолья. Поездки в Германию. А дальше всё тает в туманной дымке. Что будет там, на краю моей жизни? Ничего не видно. И это хорошо. Что может быть в старости? Одни болезни, да обиды, да чувство, что ты никому не нужен. Лучше об этом не думать.
36
Восьмого мая, в воскресенье, мы играли на нашем стадионе около станции у небольшого пруда.
Взрослая команда играла с юношеской. Мужчины хотели нас обыграть, как котят. Но у них это не получалось. С подачи Фадейкина я забил мяч головой.
Игра закончилась со счетом: один-один.
Вечером я был у Сони.
Мы помянули её погибшего мужа.
- Скоро забудешь меня, - сказала Соня.
- Не береди мне душу, - попросил я Соню. - Мы же взрослые люди. Как только у тебя появится перспективный жених, я сразу слиняю. Я тоже буду переживать. Сегодня не будем говорить о плохом.
Девятого мая я пошёл в школу. В обед директор пригласил меня к себе домой. На столе уже была закуска и бутылка водки.
- За Победу! - сказал директор. - Надо отметить такой святой день! Иди потом домой. Празднуй дома. Давай ещё по одной. Скоро у нас будет хорошая жизнь. Не всё сразу. Слишком много народу мы потеряли в этой войне. Деревни сильно опустели. И нет там порядка. Надо что-то делать с нашей деревней. Ну! Помянем всех погибших и пропавших без вести!
Я был горд, что директор пил со мной как с равным. Везёт мне в жизни на хороших людей.
- Когда поступишь в институт, заходи почаще в школу, - сказал вдруг директор. - Сердце учителя прирастает к каждому ученику. Приходи со своими друзьями. Я всегда буду вам рад. В этом году в конце мая устрою вечер встречи выпускников. Ты придёшь?
- Не приду. Мне на этом вечере пока делать нечего. Стыдно. Приду, когда буду учиться в институте.
- Смотри сам. Когда думаешь заканчивать в школе работу? Лучше всего с первого июля. В июне всё равно нет работы. А лишние деньги тебе не помешают.
Я пошёл домой. Полежал, немного поспал. Пришёл с работы отец.
Мы сели за стол и помянули Фёдора. У отца показались слёзы.
- Четыре года живем без войны, - сказал отец. - Это уже хорошо. Хорошо бы лет тридцать прожить без войны. Чтобы страна оклемалась. Давай ещё, сынок, по одной. За Победу! И чтобы тебе не пришлось воевать! Боюсь я этих американцев. Как бы они не бросили на нас атомную бомбу!
- Не должны, - успокоил я отца. - Сталин не допустит новой войны.
В семь вечера я пошёл к Игорю. Там уже все были в сборе.
- За всех погибших и пропавших без вести! - сказал Игорь.
Мы молча выпили. Потом я рассказал о том, как мы сидели с директором у него на квартире.
- Четыре года уже пролетело, - сказала Нина. - Как будто это было вчера. Как будто вчера был салют на Красной площади.
- Теперь время покатится быстро, - вздохнула Лена. - Не успеем оглянуться, как нам уже будет по тридцать. А там и по сорок. Лучше не думать на эту тему.
- Жаль, что мы не попали на фронт, - сокрушался Игорь. - Что мы можем рассказать нашим детям? Только про бомбёжки да продуктовые карточки. Да как пололи грядки в Косино и окучивали картошку на своих огородах. А могли бы просочиться на передовую. Были дети в воинских частях. Струсили мы. Не хватило нам решительности. Будет война впереди, но мы уже к тому времени состаримся. То были маленькие, а потом будем старенькими. Ладно. Главное - мы ходим по этой земле. Давайте выпьем за жизнь! И чтобы мы никогда не падали духом. И чтобы наша дружба никогда не ржавела.
- Что будем делать летом? - спросила Нина.
- Можно съездить к моему деду на Волгу, - предложил Виктор. - Городок Плёс в Ивановской области. Это не так далеко. Там Левитан рисовал свои картины.
- Мы ещё не думали с Игорем, - ответила Лена. - Надо ещё дожить до первого июля. И погулять на вашей свадьбе.
- Я буду поступать в институт, и играть в футбол, - сказал я. - Опять буду один в посёлке. Мне не привыкать.
Мы вышли на улицу. Стояла чудесная погода. Из окон доносились песни военных лет. Народ отмечал великий праздник.
Мы остановились около нашей школы.
- Теперь мы тут как чужие, - сказала вдруг Нина. - Но я скоро вернусь сюда, и буду работать всю жизнь. Буду самым счастливым человеком на белом свете.
- А я вспоминаю, как мы копали этот двор, - усмехнулся Виктор. - Кажется, что это было давно-давно, а прошло всего семь лет. Пустяк, если измерять историю веками. Семь лет с тех пор пролетело. Мы уже взрослые. Наш географ всё рассказывал нам, что здесь будет станция метро. Но пока ничего не строят. Не напутал ли он?
- Всё будет, - сказала Лена. - Четыре года - это совсем немного. Пока строят в Москве высотные здания. Новый огромный университет будет на Ленинских горах. Высотные дома будут возвышаться в Москве как маяки. Красиво, наверное, будет.
- А я жду телевидения, - признался Игорь. - Хорошо прямо из дома всё смотреть, сидя на диване. И когда это чудо появится у нас? Вроде кое-кто уже смотрит на маленьком экране.
- Когда-нибудь появится, - успокоила его Нина. - Чего хорошего сидеть дома и смотреть? То ли дело театр. Все нарядно одеты, приглушённо играет оркестр, а настроение у всех праздничное. Я что-то не в восторге от этого телевидения. Кое у кого оно уже есть. Экранчики чуть больше спичечной коробки. Это всё не то.
- Пойдёшь на вечер выпускников? - спросил меня Виктор.
- Не пойду, - ответил я. Рано мне ходить на такие встречи.
Мы пошли к станции. Посмотрели на цифру “13”. А я вспомнил Фёдора: как провожал его восемь лет назад. Хотя бы могилу его разыскать. И поставить на этой могиле памятник с его фамилией и именем. Он ведь отдал жизнь за Родину. Западный фронт. Тогда он находился не так далеко от Москвы. Я обязательно найду его могилу. Надо попробовать через старых военных. Покажу им письма-треугольники от Фёдора. Там есть номер полевой почты. И ещё указание - 42 с.п. Наверное - это сорок второй стрелковый полк.
Потом я долго стоял у своего дома. И не мог идти спать. Слишком много мыслей бурлило в моей голове. Наступает решительное время, тут каждый шаг надо точно рассчитать. Только не торопиться. И всё будет как в аптеке.
А что я буду делать без Сони? Привык я к ней. Мне будет трудно. Где теперь моя Галя? Наверное, замужем за своим соседом-фронтовиком. Как же я раньше не разглядел, что Галя не питает ко мне тех чувств, которые разрывали меня? Слепой и наивный я был тогда. Опалила она мне душу. Я ещё долго буду болтаться бобылём, прежде чем найду свою гавань. Но теперь я не буду таким наивным. Жизнь меня уже кое-чему научила. Что я буду делать девятого мая будущего года? Наверное, буду учиться в институте, зубрить, готовиться, и утром бежать на электричку. Как мои друзья. Дни будут пролетать стремительно. И всё у меня будет хорошо. Что мне делать с футболом? Эта игра затягивает меня всё больше и больше. Жаль, что я не совсем здоров. Из меня мог бы получится хороший футболист. Но и на том спасибо, что ребята взяли меня в свою команду. Посмотрим, что получится. Эх, жизнь! Как хочется получить всё сразу! Но это так редко бывает. Ничего. Главное - терпение и выдержка.
Долго ли я ещё проживу в Вешняках? Кто знает. Пока живу. А там будет видно. Сначала надо поступить в институт. Потом его закончить. А там куда направят на работу. Всё-таки радостно жить на этом свете. Особенно когда ты молод, здоров и ничего не боишься. При поступлении мне придётся пройти по острию ножа. Ну что ж? Раз у меня нет другого выхода, придётся идти на риск. А риск - благородное дело.
37
Пятнадцатого мая наш футбольный клуб проводил свой первый матч. Мы играли в Томилино с футбольной командой птицефабрики.
Уже на станции нам ударил в нос запах от куриного помёта. Наша мужская команда играла дома. Им было намного легче, чем нам.
В воротах нашей команды стоял двухметровый вратарь Шестов.
- Смотрите за нападающими! - умолял нас Шестов. - Не давайте им бить по воротам! А ты, Коля, поменьше уходи вперёд. Смотри за своим правым инсайдом. Они сразу же бросятся на наши ворота. Попытаются подавить нас с самого начала.
Игра началась. Я волновался. Первый раз я играю в настоящей команде.
Нам пришлось трудно. Мы отбивались, как попало.
Нам забили гол. Обидно.
Я мотался как челнок, не отходя от чужого инсайда.
Вот Фадейкин рванул по правому краю. Я незаметно продвигался слева к воротам противника. Фадейкин навесил мяч на угол вратарской площадки. Я ударил головой. Мяч влетел в левый верхний угол.
- Держите шестой номер! - крикнул чужой вратарь. А шестой номер был я.
Первый тайм закончился вничью.
- Надо применить хитрость, - сказал в перерыве Фадейкин, - иначе они нас сомнут. Слушайте меня внимательно. Правый край идёт по краю, потом пяткой отдаёт своему полузащитнику. А когда их защитники сбегутся к нам, то мяч надо откинуть назад защитнику. Защитник отдаст мяч в центр или на левый край, где всё будет пусто. И тут нам надо обязательно забивать. Иначе проиграем. Пару раз их можно на этот приём купить, потом они всё разгадают, но будет поздно.
Начался второй тайм. Правый край рванулся вперед, а при сближении с защитником отдал пяткой мяч назад. Полузащитник отдал защитнику.
Я тихо продвигался вперед. Защитник сразу отдал мяч одинокому Фадейкину. А тот сразу ударил по воротам. Вратарь, падая, отбил мяч. И прямо на меня. Пока он вставал, я уже успел ударить точно по воротам. Мы повели в счёте.
- Почему не держите шестого номера? - заорал чужой вратарь.
Опять нам пришлось отбиваться. Опять Фадейкин оказался один на один с вратарём. Тот выбежал на Фадейкина, а Фадейкин мягко перебросил мяч в ворота через вратаря.
Игра закончилась. Зрители недовольно засвистели.
К нам подходили незнакомые мужчины и благодарили за хорошую игру. Много хвалили меня и Фадейкина:
- Вам, ребята, надо играть в команде классом повыше. Можете далеко пойти.
От таких слов кружилась голова. Что значит слава?
Я был счастлив. Сказались игры на снегу зимой. Нам бы ещё хорошего тренера. Но Свиридов посоветовал почаще ездить на стадион “Динамо” и копировать игру мастеров. Или ходить рядом на стадион завода “Фрезер” в Плющево. Там играли команды на первенство Москвы по третьей группе. Там тоже можно было кое-чему поучиться.
Вечером мы собрались в заводском клубе и смотрели фильм, привезённый из Германии. Я блаженствовал. Фильм был на немецком языке. Везёт же человеку в один день.
А потом я зашёл к Соне. Мы слушали концерт по заявкам радиослушателей. Пили вино. И слушали пение соловьёв на улице. Хорошо. Видимо, у меня началась счастливая полоса в жизни.
На следующее воскресенье мы играли за Люберцами в посёлке имени Дзержинского. Стадион располагался на высоком берегу Москвы-реки. Рядом был старинный монастырь.
Сначала играла наша мужская команда. В центре защиты нашей команды мощно играл здоровый защитник по кличке “Самовар”. Он не всегда успевал отобрать мяч у противника. Иногда тот обходил нашего Самовара, но наш Самовар хватал его за трусы. И атака срывалась.
Игра закончилась нулевой ничьей.
Потом играли мы. Многое в нашей игре повторилось. Опять был навес с правого края. Я только подставил свою голову, и мяч влетел в верхний угол. Потом мы устроили ложную атаку по правому краю, заманили туда чужих защитников, мяч получил Фадейкин и вогнал его в чужие ворота.
- А вы стали здорово играть! - похвалил нас Свиридов. - Бегаете быстро, передачи точные, комбинации хитрые. Молодцы, ребята!
- Нам бы настоящего тренера, - попросил Фадейкин.
- Денег нет! - отрезал Свиридов. - Скажите спасибо за форму и за стадион. Там посмотрим. Был бы забор вокруг стадиона, можно было бы продавать билеты. Но забор стоит дорого. Обойдёмся пока тем, что имеем. Москва не сразу строилась.
В субботу в школе состоялась встреча выпускников. Игорь звал меня. Но я твёрдо решил не ходить. Идти надо, когда я буду на коне, когда буду студентом.
Весь вечер я ходил вокруг нашей школы. Гремела музыка. Раздавались весёлые возгласы. Выпускники веселились. А что мне там делать? Отвечать на один и тот же вопрос: как твоё здоровье? А потом всё объяснять. Лучше не надо. А на следующий год я обязательно пойду. Тогда будет можно кое о чём поговорить. А сейчас я лучше погуляю вокруг школы. Подумаю о своей жизни. Только не надо изображать из себя несчастного человека. Просто у меня временные трудности. А это может быть со всяким.
- Коля! - окликнула меня вдруг Соня. - Что ты тут делаешь? Почему не в школе? Ох, извини! Я совсем забыла, что решил не ходить. А я уже иду домой. Помогала директору с организацией встречи. Пошли ко мне! И не переживай. Ты же сильный человек. Всё у тебя будет хорошо. Только вот однажды мы расстанемся с тобой.
Я сижу у Сони. Она предлагает мне выпить. Но я не пью. Завтра игра. А я хочу сыграть хорошо. Когда я лечу по полю, то ощущаю себя волшебником. Ради этого можно и воздержаться. И не хочется подводить команду.
Мы гуляем с Соней по валу около железной дороги. Я смотрю в направлении Косино. От болот тянет сыростью. Гудят комары, которые прилетели оттуда. Скорее бы наступал август. Но до августа надо ещё суметь подать документы. К экзаменам я абсолютно готов. Ах, как я буду учиться, если только поступлю! А я обязательно поступлю. И всё у меня будет хорошо. Через пять лет я буду держать в руках диплом об окончании вуза. И уеду в Германию. Скорее всего с женой. Буду там потягивать немецкое пиво, есть сосиски и тосковать по Вешнякам. И это всё будет через пять лет. Обязательно будет! Человек должен сам делать свою судьбу, а не быть щепкой в житейском море, когда волны жизни бросают эту щепку в разные стороны. Всё у меня будет хорошо. Только надо держать себя в руках. И верить в себя.
На другое утро, в воскресенье, я зашёл к Жене. Мы долго обсуждали наше поступление в институт.
Женя оживился и стал мне рассказывать случаи из своей фронтовой жизни.
- Вот один смешной случай был у меня на фронте, - рассказывал Женя. - Попали мы раз в переделку. Сидим в воронке. Вокруг немцы, рвутся снаряды. А один парень пообещал съесть живьем лягушку, если мы останемся в живых. Тут подоспели наши части и отогнали немцев. Ну, а ребята вспомнили про клятву этого парня. Раз обещал, надо выполнять. Пристали к этому парню, но пожалели и принесли маленького лягушонка. Подают ему в одной руке лягушонка, а в другой кружку с разбавленным спиртом. Ну, парень закрыл глаза, сунул лягушонка в рот, и выпил всю кружку со спиртом. Ха-ха-ха! Вот было смеху. Весь полк смеялся.
- Расскажи ещё что-нибудь, - попросил я.
- И ещё был один смешной случай. Полевая кухня приезжала на рассвете. Ещё совсем темно. Все выползают из окопов с котелками и стоят в очереди. А тут видит наш повар, что котелок немецкий протягивает ему настоящий фриц! А повар был весёлый, налил фрицу и хохочет. И тут немец догадался, что он на рассвете забрёл нечаянно к нам. И опять все хохотали. А немец был хитрый и стал нас уверять, что он специально к нам перебежал. Кто его знает? Может, и верно. Но были и печальные случаи. Одно время я с разведчиками ходил на вражескую сторону. А в разведке полно уголовников. Они часто играли в карты. И однажды один уркаган поставил на кон мою голову. И проиграл. Но на моё счастье среди этих урок был один москвич. Он пожалел меня и заплатил за мою голову какую-то сумму этому урке, который проиграл мою голову. Всё это я узнал, когда уже половина роты погибла. Меня даже дрожь прошибла. Вот такие дела бывали на фронте.
Я продиктовал Жене два диктанта и объяснил ему все ошибки. Женя вдруг достал из шкафа бутылку коньяка.
- Давай выпьем по маленькой! - предложил он.
- Сейчас не могу, Женя. Мне сегодня играть в футбол. Нагрузка слишком будет велика на сердце. В следующий раз.
- Жаль. Тогда я махну стопочку один. Разволновался я, когда рассказывал тебе про фронт. Всю свою молодость оставил там. Самые лучшие годы. Вспоминаю ещё один грустный случай. Прислали к нам молоденького лейтенанта. Он пришёл к нам в землянку и всё испуганно наклонял голову, когда мимо пролетали пули. Писал письмо домой. А потом вышел в окоп, чуть высунул голову, а его сразу, видимо, немецкий снайпер снял наповал. И всё. Был человек - и не стало человека. После фронта у меня вся душа опалена, Коля. Ненавижу всякую фальшь и подлость! Еле сдерживаюсь. У меня уже несколько фронтовых друзей схлопотали себе срок. Кто табуреткой огрел в военкомате чиновника, кто обозвал начальника. Трудно нам в этой мирной жизни. Но надо жить и привыкать. Жить-то всё равно надо, Коля. И жить надо по-людски. Я вот до сих пор ещё не женился. Всё надо делать вовремя. Мне хочется получить образование. А там и жениться буду. Спасибо тебе за помощь. Главное, ты меня ободряешь. А то я трушу сильно.
- На фронте ведь было страшнее, Женя?
- Ну, не скажи. Тут войдешь в аудиторию, увидишь холодные глаза преподавателя - и сердце уходит в пятки. Здесь страшнее. А на фронте не думаешь о смерти.
Потом была игра на нашем стадионе. Народу было много. Нас уже знали в Вешняках. И знали, что юношеская команда идёт на первом месте.
И опять наша команда выиграла, и я забил свой гол головой.
А потом мы искупались в нашем прудике рядом со стадионом. И жизнь казалась мне прекрасной.
Вечером я встретился со своими друзьями.
- А мы тебя вчера вечером искали, - сказал Игорь. - Куда ты подевался? Без тебя нам было скучно.
- Бродил по Вешнякам, - ответил я.
- Опять начинается эта экзаменационная сессия, - пожаловалась Лена. - На улице бушует лето. А мы, как проклятые, должны зубрить и зубрить.
- Это лучше, чем в старости глядеть целыми днями в окно, - заметила Нина.
- Ну и язык у тебя! - огрызнулась Лена. - Давайте погуляем по нашей округе.
Мои друзья ничего не говорили о вчерашнем вечере. Я был им за это благодарен. Они всё понимали, потому что слишком хорошо знали меня.
- Свадьба намечена на второе июля, - сказал вдруг Виктор. - Это будет суббота.
- Теперь очередь за тобой, - сказала вдруг Лена. - Ищи себе невесту и женись.
- Будет сделано, - ответил я шутливо. И все засмеялись.
Мы бродили и бродили по нашим Вешнякам. Постояли около нашей площадки, где гремела радиола. Там теперь распоряжался Фадейкин. Виктор передал ему все полномочия. Пыль стояла столбом. Заливался соловьём эмигрант Лещенко. Хватал за душу Бернес. И в эти минуты хотелось сильно любить и быть любимым.
- Вчера я обошла всю школу, - сказала вдруг Нина. - Она в чём-то изменилась. И запахи стали немного другие. И стенгазеты. И так меня потянуло работать здесь. Даже не верится, что через три года я приду сюда. Но всё так и будет. Я опять поговорила на эту тему с директором, он сказал, что будет меня ждать. Как раз уйдёт к тому времени старая преподавательница. Так что место мне будет. Как всё-таки хорошо жить на этом свете!
Мы ходили и ходили по всем улицам наших Вешняков. И везде нам попадались парочки. Везде была любовь. Не хотелось идти спать. Так бы и бродить всю ночь до рассвета. А после двух ночи уже начинает брезжить рассвет. Знать бы заранее, что нас ожидает в жизни. Но лучше не думать об этом. Всё, что придёт, увидим своими глазами. И надо быть готовыми ко всему.
38
Наступил июнь. Мои друзья сдавали зачёты и экзамены. Я старался не мешать им.
Директор школы разрешил мне приходить раза два в неделю. Дел всё равно не было. Но для порядка надо иногда и показываться.
Я часто заходил к Жене. Мы разговаривали по-немецки.
- Мне бы только сочинение написать на четвёрочку или даже на тройку. Я же буду зачисляться вне конкурса как участник войны.
- Напишешь, - успокаивал я Женю. - Главное - не дрейфь! Время ещё есть.
По средам и пятницам обе наши команды тренировались на нашем стадионе. Трава на нём так толком и не выросла. Мы её забили всю своими бутсами. Часто мы играли с мужской командой. Мужчины были потехничнее нас и классом повыше. Но мы обыгрывали их на скорости.
Рядом сидели на скамейках жёны наших мужчин. Тон в игре мужской команды задавал центральный защитник Самовар. Пушечными ударами он отправлял мяч подальше от ворот.
После тренировки мы шли в наш клуб, где нас пропускали по указанию Свиридова без билетов.
Часто шли трофейные фильмы на английском и немецком языке. Я наслаждался, когда слышал немецкую речь.
Несколько раз я поговорил с немцами, которые строили новое Рязанское шоссе. Но они с каждым днем удалялись всё дальше от Вешняков. Кроме того, они никогда не поправляли меня. И это мне не нравилось, потому что я чувствовал, что иногда делаю ошибки.
Не забывал я и Соню.
- Не бросай меня, - говорил я иногда Соне.
- Чтобы однажды ты бросил меня? - отвечала Соня. - Лучше разойдёмся мирно. Отец присматривает мне хорошего жениха. Главное - что¬бы не пил как сапожник. И чтобы был не дурак. А я буду ему хорошей женой. И жильё чтобы было. Можно в Подмосковье построить дом. Отцу дают участок недалеко от Москвы. Он поможет мне деньгами. Будет у меня собственный большой дом. Насадим большой сад. Летом в гамаке буду читать хорошие книги. А рядом будут играть мои дети. Здорово! Верно?
- Верно, - соглашался я. - Всё верно, только всё очень грустно. Привык я к тебе. Как потом буду жить без тебя?
- Ты один никогда не останешься, - успокаивала меня Соня. - Не переживай. Только вспоминай иногда обо мне. А потом, может быть, где-нибудь случайно встретимся. И будем вспоминать это время, когда мы часто встречались. И вытирать слёзы.
- Ты, наверное, пишешь дневник? - спросил я вдруг Соню.
- Пишу, - призналась Соня. - Мне легче становится, когда я все свои беды доверяю дневнику. И тебе советую писать. А потом прочтёшь через несколько лет и улыбнёшься или всплакнёшь. Я люблю свой дневник. Останется память для моих детей. Пусть будут всё знать о своей матери. А от мужа спрячу его подальше. А то ещё будет ревновать. Все мужчины очень ревнивы. Женщина для них - личная собственность.
Двадцать первого июня я направился в приёмную комиссию ин¬ститута иностранных языков. В комнате, где с двадцатого июня начали принимать документы, никого не было. Рядом висел стенд, где указывался перечень документов при поступлении. Мне нужна была справка из моей поликлиники. Паспорт надо было предъявить лично. Медкомиссию при институте надо было проходить после зачисления.
Всё ясно. Нужна была справка из поликлиники. В Вешняках была небольшая медчасть. Туда и отправился Фадейкин по моей просьбе. Он назвал мою фамилию, и сразу получил справку, что он практически здоров.
На другой день, двадцать второго июня, в восьмую годовщину начала войны, я стал сдавать документы в приёмной комиссии. На факультет немецкого языка.
Пожилая женщина быстро всё оформила и выдала мне расписку о получении документов. Экзаменационный лист я должен был получить позднее. С первого июля начинались консультации по всем предметам.
Сводчатым коридором я вышел на улицу и сел в скверике на скамейку. Передо мной высилось трёхэтажное здание с десятью колоннами.
Итак, документы сданы. Начало сделано. Экзаменов я не боялся. Самое страшное - это медкомиссия. Что я буду говорить, когда спросят военный билет? Фадейкин или кто-то другой скажет, что забыл дома. А если попросят съездить домой, и привезти военный билет? Тогда весь мой обман и выйдет наружу. И всё. Тогда можно намыливать веревку и вешаться прямо на этом тополе, что шумит над моей головой. Тогда надо будет думать о вечернем или заочном отделении. А это уже не то, о чём я мечтал. Но лучше о плохом не думать. Всё будет у меня нормально. Не надо только паниковать.
Восемь лет назад началась эта страшная война. И почти никто об этом не вспоминает. Как будто её и не было. А я вспомнил рытьё бомбоубежища, бомбёжки, поездку в деревню, бегство домой. А потом паника в Москве шестнадцатого октября, наш отъезд в Вешняки под свет прожекторов и лай зениток. И всё это кануло в вечность. И не дай Бог новой войны!
Я сидел на скамейке под тополем, смотрел на здание, где мне скорее всего придётся провести пять лет. А что будет потом? А потом всё на воде вилами писано. То ли Германия, то ли школа, то ли какой-нибудь вуз, где я буду преподавать. Но до этого ещё надо дожить. А пока надо пройти первый барьер. И я его должен пройти.
Тридцатого июня я увольнялся из школы. Директор опять позвал меня к себе домой.
Мы выпили с ним по стопочке, потом по второй.
- Спасибо Вам за всё! - поблагодарил я директора. - Если бы не Вы, то мне было бы очень трудно. Я всегда чувствовал Вашу поддержку. Вы настоящий учитель и директор! Теперь я понимаю, почему Вас так любят выпускники. Вас я никогда не забуду. И всегда буду приходить в нашу школу. Пока буду жить в Вешняках.
- За такие слова надо выпить, - пошутил директор. - Все фронтовики, мои бывшие ученики, посетили меня после войны. А многие сложили свои головы. Я всех их помню. Со временем мы повесим в школе памятную доску с именами погибших учеников. Я ещё думаю поработать. Пока силёнки есть. Не пустило меня начальство на фронт. А то бы давно лежал в земле сырой. У каждого, Коля, своя судьба. А ты оставайся таким же стойким оптимистом. И всё у тебя будет хорошо. А если случится беда, всегда обращайся ко мне.
Второго июля была свадьба. Виктор женился на Нине. В комнату, где жила Нина втиснулось около тридцати человек.
Нина сидела в белом платье как принцесса. А Виктор сиял рядом с ней.
Мы каждую минуту кричали “горько”, и Виктор с Ниной смущённо целовались. Мы пьянели с каждой рюмкой. Я уже предупредил Свиридова, что играть в воскресенье не смогу.
Наконец, остались впятером.
- Всё происходит как в сказке, - сказал я. - Теперь очередь за мной. Но это будет не скоро. А может, и скоро. Там посмотрим.
Виктор и Нина остались дома, а мы втроём вышли на улицу.
- Иди домой, - сказал Игорь Лене, - а мы с Колей ещё погуляем.
Мы стоим с Игорем у нашего дома. Смотрим на звёзды. Вздыхаем. Выпили мы сегодня много. Надо нам погулять. Чтобы голова проветрилась.
- Летит наша жизнь, - сказал со вздохом Игорь. - Два курса закончили. Не успеешь оглянуться, как учёба останется позади. А там работа, работа. Хорошо, если будут поездки, если будет всё время что-то новое. Ненавижу в жизни однообразие! Вроде, я уже втянулся в студенческую жизнь. А как у тебя дела?
- Сдал документы, готовлюсь к вступительным экзаменам. Надеюсь проскочить. Только медкомиссия меня беспокоит. Если вдруг спросят военный билет. А у меня там стоит - “освобождён от воинской обязанности”, то есть белый билет.
- Надо их там как-то обмануть.
- Постараюсь. Фадейкин обещал мне помочь. Он парень хитрый и смелый. Я на него очень надеюсь.
- Поедем опять с Леной на юг, - сказал Игорь. - Отец раздобрился и прислал мне на лето деньжонок. Где-то в Тайшете он строит железную дорогу. Молодец он. Не забыл меня. А я ему раз в месяц регулярно пишу. Мать моя только стала часто болеть. Переживаю я очень. Лена говорит мне, что мать может отдать концы. У нее что-то серьёзное. Повезло мне с Леной. А море часто вижу во сне. Иногда вижу себя во сне капитаном дальнего плавания. Стою на палубе и задыхаюсь от счастья. Всем в жизни в чём-то не везёт. И тебе тоже не повезло. А теперь всё время будет везти. Так и у всех людей жизнь идёт полосами: то полоса удач, то полоса неудач. Ты тут один не скучай без нас. Нина с Виктором уезжают в Плёс на Волге.
- Скучать мне будет некогда. Консультации, тренировки и игры в футбол. Соня пока ещё со мной. Время пролетит быстро. А там и экзамены. Я теперь научился владеть собой. Не пропаду.
- Ты так и не показал нам свою Соню, - упрекнул меня Игорь.
- Она сама не захотела.
- Ты какой-то Дон Жуан, - улыбнулся Игорь. - Часто меняешь женщин.
- Всё пошло из-за Гали, - оправдывался я. - После неё всё у меня пошло кувырком. Но лучше так, как у нас получилось. А если бы пришлось после женитьбы разводиться? Я бы этого просто не перенёс. Вдруг стала бы мне изменять? Бог миловал. Даже не знаю, увижу ли я её когда-нибудь. Наверное, нет. Москва большая. Если только случайно. Но это одна миллионная доля вероятности. Можем встретиться через двадцать лет и не узнать друг друга. А встретимся - и говорить будет не о чем. Я уже почти забыл её. Так иногда вдруг подумаю о ней. Но уже никакого волнения. Раз я оказался ей не нужен, зачем она мне? Сам виноват. Увидел красивую девчонку и сразу втюрился. Раз красивая, значит умная, добрая и порядочная. Все мы делаем такую ошибку. Ладно. Бог с ней! Я рад за всех вас. Главное, что мы всё время вместе. А дружба наша - святая. Если бы не вы, я даже не знаю, как бы я все эти удары перенёс.
- Давай ещё по одной выпьем! - предложил вдруг Игорь. - На воздухе протрезвился. А разговор у нас идёт хороший. Теперь увидимся только в конце августа.
Я сбегал домой, достал бутылку у отца, захватил хлеба и колбасы.
Мы сели на лавочке за домом. Выпили по рюмочке. Закусили колбасой.
- Хорошо, - сказал Игорь. - Всё пока идёт хорошо. И у тебя будет всё хорошо. И надо жить дальше и постараться быть счастливым. Всё-таки жизнь наша - сложная штука. Надо в ней найти своё место. Я очень боюсь, что мне не будет нравиться моя работа. И что буду сидеть на одном месте. А мне нужно движение и новизна! Надеюсь, что я всё это найду после окончания. А если нет, то с ума сойду. С третьего курса у нас будут переводить ряд студентов на секретный факультет. Стипендия будет большая. Но пока неясно, что там будут преподавать. Кажется, связано с космосом. Мы с Виктором подали тоже заявления. А возьмут или нет - это пока неизвестно. Впереди у нас целая жизнь. Даже если мы проживём шестьдесят лет, то у нас целых сорок лет жизни! Сколько хорошего и плохого увидим? Что будет с нашей страной? Куда мы пойдём? Неужели мы построим коммунизм? Неужели люди будут жить как боги? Что-то мне не верится. Пока ютимся в комнатах, а нам нужны отдельные квартиры. Откуда их взять? Надо строить и строить. В деревне всё очень плохо. А если простой народ не станет дальше терпеть? Тогда что будет?
- Наш народ будет всё терпеть, - сказал я. - Что прикажут, то и будем делать. Такой уж мы русский народ. Терпим очень долго, а потом наступает бунт. Пока у нас всё идёт вроде нормально. А там будет видно.
- Ничего мы толком не знаем, - оказал грустно Игорь. - Американцы по радио говорят, что у нас миллионы политзаключённых. А мы живём спокойно, и вроде нас это не касается. А как можно спокойно жить, если такое творится? И почему народ молчит как бессловесная скотина? Ничего нигде сказать нельзя.
- Боюсь я за тебя, Игорь, - не выдержал я. - Заметут тебя когда-нибудь. Будь осторожнее.
- А зачем тогда жить, если слово сказать нельзя? - возмущался Игорь. - Тогда и жить не стоит на этом свете! Разве это жизнь?
- Не всё так просто, - пытался я объяснить Игорю. - Нам надо ещё повзрослеть. Надо оглядеться. Познакомиться с надёжными и умными людьми. Тогда станет ясно, что нам делать. А сейчас надо помалкивать. Иначе пропадём мы все как мотыльки в огне. Будь осторожен, Игорь. Не надо так рисковать.
- Ладно, - согласился Игорь. - Раз ты так говоришь, значит ты прав. Наболело уже на душе. Терпеть невмоготу и болтовню по радио, и все эти восторги. Выиграли войну все люди нашей страны, а не только партия. И положили много людей. Ладно. Пока будем молчать, а потом посмотрим. Но надо будет что-то делать. Иначе все мы пропадём, если будем молчать.
39
Побежали июльские дни, приближая вступительные экзамены. Я регулярно ходил на консультации. Много было девчонок. Большинство ребят подавало на переводческий факультет. Мне там делать было нечего с моим белым билетом.
Но скоро я понял, что экзамена по немецкому языку мне бояться не стоит. Надо обратить внимание на диктант и сочинение. Бедная Таня диктовала мне каждый день диктанты.
По средам и пятницам мы тренировались на нашем стадионе, потом шли в клуб смотреть очередной трофейный фильм.
В воскресенье была календарная игра. Я играл с удовольствием. И забивал голы. Свиридов один раз поставил меня даже за мужскую команду. И там я прилично сыграл. Даже сам Самовар похвалил меня.
Вечерами я заглядывал к Соне. К моей ненаглядной Соне. И сердце моё сжималось при мысли, что придёт однажды такой день, когда Соня скажет мне, что мы больше не увидимся. Тогда я напьюсь и буду бродить молча по Вешнякам дня три, а потом наброшусь на учёбу, и всё в моей буйной душе постепенно затихнет.
Иногда я вместе с ребятами по команде ездил на “Динамо” и смотрел как играют команды мастеров. Я понимал, что мне до их игры как от земли до неба. У них был высокий темп, точные передачи и осмысленная игра. А какие у них были удары по воротам! Сильные, точные и неожиданные. Мы были просто любителями и играли в своё удовольствие. Ну что ж? Каждому - своё.
Лето выдалось довольно дождливым. Но я не обращал внимания на плохую погоду. Главное - вступительные экзамены. Их было целых шесть!
Первого августа я сдавал письменный экзамен. Нужно было написать сначала диктант, а потом через десять минут приняться за сочинение.
Диктант был средней трудности. Я был уверен, что сделал не более одной ошибки. Сочинение писал на свободную тему. Я славил нашу Родину, наш строй и выражал твёрдую уверенность, что мы идём по правильному пути и обязательно построим коммунизм. Старался писать собранно и компактно. А то ещё в горячке наделаешь кучу ошибок. Лучше посуше и поделовитее, чтобы была твёрдая четвёрка.
Через два дня я сдавал немецкий язык. Этого экзамена я не боялся. Неужели я не сдам? Ведь меня всё время хвалили немцы.
Я вхожу первым в аудиторию и беру билет. Надо пересказать незнакомый текст на немецком языке, сделать письменный перевод нескольких предложений с русского языка на немецкий, ответить на грамматический вопрос, а затем поговорить без подготовки с экзаменатором на предложенную тему.
Я почти дословно пересказал текст, перевёл предложения на немецкий язык и вспомнил Веру Ивановну, которая обучала меня грамматике. Ответил и на грамматический вопрос.
- У Вас хорошая память, - похвалила меня женщина-экзаменатор. - Где Вы изучали немецкий язык?
Я рассказал этой симпатичной женщине о военных годах, о Вере Ивановне, о моей поездке в Германию и беседах с военнопленными немцами. И о сильном желании учиться в этом институте.
- Нам нужны такие студенты как Вы, - сказала мне экзаменатор и улыбнулась. - С удовольствием ставлю Вам пятёрку. До встречи в институте. Надеюсь, что Вы успешно сдадите и остальные экзамены.
- А почему Вы пропустили учебный год? - спросила вдруг женщина.
- Играл в прошлом году в футбол и сломал ногу прямо перед вступительными экзаменами, - соврал я. - Виноват во всём футбол.
- Понятно, - сказала женщина. - Желаю Вам успехов при сдаче остальных экзаменов.
Я вышел в коридор. Сердце моё ликовало. Меня похвалили в этом здании. Значит, я не зря поступаю сюда. Теперь надо хорошо сдать остальные экзамены.
Дома меня поджидал отец, который почему-то пришёл пораньше с работы. Неужели из-за меня?
- Пятёрка, - сказал я отцу. - Всё нормально. Только боюсь я медкомиссии. Надеюсь на ум и хитрость Фадейкина. Он обещал всё сделать для меня.
- Надо обмыть твои успехи, - сказал отец и вытащил бутылку из шкафа. - Чтобы всё у тебя было хорошо, сынок! Без риска в жизни ничего не бывает. Пора тебе учиться в институте. Два года потерял, и хватит. Только материально нам будет трудновато. Прокормить-то мы тебя как-нибудь прокормим. А вот на одежду и карманные расходы денег не найдётся. Ты уж сам крутись, как сможешь.
- Не пропаду, папа. Мне бы лишь поступить. А деньги я подработаю на частных уроках. Костюм мне только надо для учёбы.
- Есть у меня отрез бостона. Берёг для тебя. Сошьёшь себе костюм. Года три проходишь. А там видно будет. Пока Шапиро меня отпускает в Мценск, прокормимся. Не пропадём. В войну не пропали, и теперь не пропадём.
Вечером я пошёл на наш “пятачок”. Танцевал с девчатами. А сам думал о Соне. Она ведь ждёт меня. Волнуется из-за меня. И я пошёл к Соне. Всё ей подробно рассказал. Соня радовалась моим успехам как ребёнок. Мне было хорошо. Я молод, скоро поступлю, и моя мечта исполнится. Впереди меня ждут славные дела. И я могу достичь в своей будущей жизни больших успехов. Только бы прошмыгнуть в институтской поликлинике. И поставить точку над i.
Потом я сдал русский устный на четыре, и экзаменатор мне общую оценку за русский письменный - тоже четыре. Плохо. Два балла уже потерял. Вместе со мной поступают фронтовики. Они ведь пойдут вне конкурса. А там ещё поступают медалисты, которые тоже после первой пятёрки сразу зачисляются. Значит, остальные предметы надо сдавать на пятёрки.
И стал я сдавать на пятёрки. Потому что другого выхода у меня просто не было.
Сначала я сдал экзамен по литературе на пять. Потом сдал историю тоже на пять. Почему-то я очень любил экономическую географию. Видимо, потому, что сильно любил и уважал нашего географа. И когда я стал почти слово в слово пересказывать страницы из учебника, экзаменатор удивлённо поднял брови, поставил мне пятёрку и сказал:
- Ну и память у Вас! С такой памятью можно и десять языков выучить!
Всё! Экзамены сданы! Из тридцати возможных баллов я набрал двадцать восемь. Совсем недурно. Сплоховал немного на русском языке. Парадокс. Иностранный язык сдаю на пятёрку, а русский только на четыре.
Теперь надо ожидать зачисления. А будет оно не раньше двадцать пятого августа. Сегодня только восемнадцатое.
Дома меня поджидал правый край нашей команды Нефедов.
- Спасай, Коля! - обратился он ко мне. - Я срезался на математике. Получил только три. Завтра у меня иностранный язык. Мне надо обязательно получить пятёрку. Иначе я не пройду в свой авиационный институт. Спаси меня, Коля! Век буду тебя благодарить. А в игре буду точно подавать на твою голову мяч. И все девчонки в Вешняках будут за тобой бегать. Ты и так уже стал знаменит в Вешняках. Ну как? Поможешь?
- А документы? Фотография ведь другая? Что будем делать?
- Фадейкин умеет хорошо переклеивать фотографии. Пошли к нему. Он нам всё сделает в лучшем виде!
Фадейкин аккуратно отделил от экзаменационного листа фотографию Нефедова и наклеил мою. Химическим карандашом при помощи циркуля он сделал часть окружности на моей фотографии. Затем послюнявил химический карандаш и аккуратно надписал недостающие буквы на этой же фотографии. И всё совпало. Отличить подделку мог только опытный криминалист. Но кто будет внимательно разглядывать буковки на куске печати? Экзаменатор смотрит на длинную очередь абитуриентов и мечтает о том, как бы поскорее пропустить эту ораву. Тем более, что они сдают последний экзамен. И незачем портить их жизнь. А главное - надо слушать, как они читают иностранный текст и умеют ли вообще читать.
- Иди спокойно! - напутствовал меня Фадейкин. - Никто ничего не заметит. Я за свою работу ручаюсь головой! Парню надо помочь. Мы же играем в одной команде. Лёва Нидерман очень просил. А он наш капитан. Помогает Свиридову. Но при ответе не забывай, кто ты есть на самом деле. Ты не абитуриент ин-яза, а абитуриент технического вуза, который старательно готовился к этому экзамену и кое-что знает. Понятно?
- Понятно, - ответил я. - Всё понятно. А ты сходишь за меня на нашу медкомиссию?
- Я же обещал, моё слово твёрдое. Не волнуйся. Обведу твою медкомиссию вокруг пальца. Помни, если будешь блестяще отвечать, то можешь навлечь на себя подозрения.
На следующий день мы с Нефедовым поехали в авиационный институт. На территорию института пропускали только по документам. Меня пропустили по экзаменационному билету. И никто не разглядывал мою фотографию.
Я вошёл в большую аудиторию, где принимали одновременно три языка. Шум стоял приличный. Причём громко говорили в основном экзаменаторы, возмущаясь плохими знаниями абитуриентов.
Я занял очередь к экзаменатору немецкого языка. Стоял и волновался. А если она станет разглядывать печать? А если всё поймёт? Мне стало страшно.
Я вытащил билет, получил книжку с текстом и предложение для разбора.
Передо мной отвечал парень. Он раскраснелся от напряжения, и никак не мог проспрягать правильно вспомогательный глагол “быть”.
- Что мне с тобой делать? - воскликнула горестно и возмущённо женщина.
- У нас в деревне немецкий язык преподавал учитель физкультуры, - оправдывался несчастный парень. - Поставьте мне троечку! Я Вас не подведу. Учить буду и день и ночь.
- Ладно! - сказала женщина. - Беру грех на душу! Всё равно ты будешь у меня в группе. Никуда от меня не денешься! А ты что дрожишь? - обратилась ко мне женщина. - Волков бояться - в лес не ходить! Отвечай! Ты что так дрожишь?
- Тройку по физике получил, - ответил тихо я. Мне и правда стало страшно. А вдруг увидит наш обман?
Я стал читать и переводить. И старался не показывать своих знаний. Раза два сделал вид, что не знаю, как перевести. Потом сделал разбор предложения.
- Молодец! - похвалила меня женщина. - Тебе, наверное, надо было поступать в гуманитарный институт, вот поэтому у тебя и тройка по физике. Ты хорошо подумал, когда подавал сюда документы?
- Хочу самолёты строить, - ответил тихо я.
Женщина вдруг взяла мой экзаменационный лист и стала показывать своему коллеге.
- Блестяще ответил мне, а по физике тройка!
Я похолодел. А вдруг кто-нибудь заметит обман?
- Ставлю тебе пятёрку, - сказала женщина. - Теперь ты обязательно поступишь. Первая пятёрка за день. Спасибо тебе за хороший ответ! Порадовал меня, а то я тут совсем озверела от безобразных ответов. И когда у нас в школе станут нормально преподаватель иностранный язык? Про деревню не буду говорить. А в городе? Ведь некоторые даже читать не умеют! Учись на пятёрки!
- Большое Вам спасибо! - поблагодарил я женщину-экзаменатора. - Вы очень добрый человек. Особенно, когда поставили тройку этому парню из деревни. Он ведь не виноват, что немецкий язык ведёт преподаватель физкультуры.
- Спасибо тебе за добрые слова. До встречи на занятиях.
Последние слова экзаменатора мне не понравились. Так она может вычислить Нефедова и разоблачить. Но она не будет этого делать. Только Нефедову надо ей во всём покаяться.
Я вышел на улицу через проходную. Напротив меня стоял Нефедов. Он страшно переживал. И молча вопросительно смотрел на меня.
- Всё в порядке! - успокоил я Нефедова. - Пятёрка.
- Ты спас мне жизнь! - крикнул Нефедов. - Я столько тут пережил! Уже решил, что ты попался. И не знал, что мне делать. Бежать куда-нибудь или тебя выручать. А мне так хотелось сюда поступить. Я этого никогда не забуду!
- Ты только учи немецкий, - сказал я Нефедову. - Эта женщина запомнила меня. А если она станет копать, то признайся ей во всём. Она добрая и простит. Теперь Фадейкин пойдёт за меня проходить медкомиссию. Я уже заранее сильно волнуюсь.
- Фадейкин всё сделает, - успокоил меня Нефедов, - Он ничего не боится. Можешь быть спокоен.
Я ехал домой и с тоской думал об этой медкомиссии. Вся надежда была на находчивость Фадейкина. А если он вдруг не добудет мне справку, то я просто не переживу такого удара.
Идя домой я вдруг вспомнил, что совсем забыл о Жене. Как у него дела? Я знал, что он написал сочинение. А что было дальше? Всё-таки все мы эгоисты. Думаем в первую очередь только о себе.
- Входи, входи, - сказал мне весело Женя, и я понял, что у Жени всё в порядке.
- Можешь меня поздравить. Всё сдал. А фронтовики идут вне конкурса. Садись. Сейчас мы отметим мой успех, да и твой заодно.
- Мне ещё нужно пройти медкомиссию, - напомнил я. - Тут вся надежда на Фадейкина. Сумеет он пройти медкомиссию без военного билета, то тогда всё будет нормально. И то до тех пор, пока это не обнаружится в институте.
- Всё будет нормально! - сказал решительно Женя. - Махнём по стопочке. Помидоры есть, и огурчики малосольные тоже есть. Поехали!
Женя с наслаждением выпил свою стопку и шумно поставил её на стол.
- Хорошо! - сказал Женя. - Душа поёт. Устал я от этой подготовки. Да и волновался. А теперь можно и расслабиться. Давай по второй!
Я переживал, что всё может рухнуть в последний момент. И мне надо было выпить. Чтобы успокоить свои нервы.
- Не переживай! - успокоил меня Женя. - Никто и не спросит твой военный билет. Ты же не в военное училище поступаешь. Всё будет нормально! Поверь мне. Расстраиваться надо тогда, когда есть причина для расстройства. А ты беду заранее прогнозируешь. Всё будет нормально. Давай ещё по одной.
Я немного успокоился. Наверное, Женя прав. Кому там будет нужен мой военный билет? Врачам надо быстро выдать справку, потому что в поликлинику бросится толпа первокурсников. Не надо себя заранее настраивать на плохое.
Вечером я пошёл к Соне. Друзья всё ещё отдыхали. И мне некуда было деваться. А на “пятачок” я один не любил ходить.
- Всё будет хорошо! - успокаивала меня Соня. - Не переживай. Да и Фадейкин, по твоим рассказам, малый не промах. Женя прав. Ты уже фактически зачислен, а по здоровью тебя вряд ли отчислят.
Ко мне вернулось хорошее настроение. Я рассказал Соне о своих приключениях в авиационном институте. Соня смеялась. А потом сказала:
- Вот видишь! Никто не изучал печать на твоей фотокарточке. И редко кто думает об этом. Но вообще-то это нехорошо. Твой Нефедов займёт чужое место.
- Но я не мог отказать ребятам из моей команды! - защищался я.
- Нефедов должен был сдавать сам, - упорно повторяла Соня. - Не делай так больше, Коля. Прошу тебя. Ты же хороший парень.
Мы гуляли с Соней около станции. Мимо нас проносились поезда. А я уже думал об учёбе. Только бы пройти эту медкомиссию. Господи! Помоги мне!
40
Двадцать пятого я вместе с Фадейкиным поехал в институт. У входа висел приказ о зачислении. И я сразу увидел свою фамилию. А под приказом висело объявление: всем зачисленным первокурсникам срочно пройти медкомиссию в институтской поликлинике.
Мы сразу же поехали с Фадейкиным в поликлинику. Она находилась в том же здании, где было наше студенческое общежитие.
Фадейкин взял мой паспорт и пошёл в регистратуру. Медсестра завела на меня карточку и послала Фадейкина к терапевту. А вокруг сновали первокурсники - мои будущие товарищи и друзья.
Из кабинета терапевта вышел деловой Фадейкин, подмигнул мне и пошёл по другим врачам. Так он ходил часа два, а может быть и больше. А я сидел как на иголках. Военный билет могут спросить, когда будут выписывать справку. А это может произойти в кабинете главного врача.
Вот Фадейкин вошёл в этот кабинет. А я сидел и смотрел на эту дверь. Господи! Помоги мне, хотя я не верил ни в какого Бога.
Наконец, Фадейкин вышел из кабинета и протянул мне справку.
- Держи! - сказал Фадейкин. - И никогда ничего не бойся! Никому не нужен твой военный билет. Но на военной кафедре твой обман всё равно раскроется. Тебе надо здорово учиться, тогда тебя только слегка пожурят. К тому же ты, по-моему, давно здоров. Бегаешь не хуже нас по полю. Вот так и надо жить. Ты помог мне, я тебе. Люди всегда должны помогать друг другу.
Мы направились в институт, сдали справку в деканате. Там мне сказали, что тридцать первого будет собрание всех первокурсников, а потом в деканатах нам выдадут студенческие билеты, и вывесят списки групп. Заниматься я буду во вторую смену. Это хорошо. Можно поспать утром.
Мы ехали домой. В эту минуту я был счастлив. Теперь я студент этого института. Наконец-то сбылась моя мечта.
- В воскресенье играем дома! - сказал Фадейкин. - Надо сыграть как следует. Много народу придёт. Неудобно позориться.
Я думал о своей студенческой жизни. Всё! Мучения мои, кажется, закончились. Теперь буду всё время двигаться вперёд.
Дома я поделился своей радостью. Отец поставил на стол бутылку.
- Не приучай парня к водке! - сказала мать. - Научится пить как ты!
- Пить надо уметь. Выпил стопочку и закусил, - защищался отец. Мы выпили по стопке.
- Тяжело нам придётся, - рассуждал вслух отец. - Но как-нибудь осилим. Шапиро пока отпускает меня на промысел в конце недели. Как-нибудь перебьёмся.
- Я урок найду частный, - сказал я. - И стипендия будет у меня. Обойдёмся.
- Тебе нужна одежда, Тане нужна одежда, - сокрушался отец. - Тяжёлая у нас жизнь. Огород пока ещё выручает. А стипендия у тебя только на обеды хватит. Братья могли бы помочь, да у них свои семьи.
И опять я побежал к Соне. Она поставила на стол бутылку хорошего вина.
- За твоё поступление! - сказала Соня. - Чтобы всё у тебя было хорошо! Если бы ты не пришёл работать в школу, мы бы с тобой и не встретились. Случай в нашей жизни играет огромную роль. А вообще наша жизнь похожа на течение реки. Течёт река, огибает препятствия, где-то пробивает себе силой путь, а потом опять петляет между препятствиями, и всё время течёт и течёт река нашей жизни. Не хочется мне с тобой расставаться, а придётся.
- Только сразу не прекращай наши встречи, - попросил я Соню. - Надо мне чуть-чуть подготовиться.
- Я скажу заранее, - пообещала Соня.
Я остался у Сони на всю ночь. Думал о жизни. Почему у меня так нескладно всё получается? Неужели у меня такая судьба? Или первая любовь у большинства людей всегда неудачная? Как первый блин всегда бывает комом?
На другой день вернулись мои друзья. Они отдыхали всё лето вдали от Вешняков. Я по ним сильно соскучился.
Друзья обрадовались, узнав о моём поступлении.
- Теперь всё в порядке! - сказал Игорь. - Теперь мы все студенты.
Дни летели один за другим. Я тренировался на нашем стадионе, наводил порядок дома на своём столе, купил несколько чистых тетрадей и ручку.
Тридцать первого августа первый курс всех факультетов собрался в актовом зале. Перед нами выступила ректор. Она ещё раз напомнила, чтобы все прошли медкомиссию. Поздравила нас с поступлением в институт и пожелала успехов в учёбе.
Потом женщина-декан вручила нам студенческие билеты. Я держу в руках этот билет. Наконец-то! Ох, и учиться буду я теперь!
В душу закрадывается опасная мысль о том, что однажды мой подлог раскроется. Что я тогда буду мямлить? Единственная моя защита - это посещать все занятия и учиться на полную катушку. И тогда меня могут только пожурить. Но как спокойно учиться, зная, что рано или поздно мне придётся всё честно рассказать? Но у меня нет другого выхода. Я так хочу учиться! Всё будет у меня хорошо. Всё будет нормально. Не надо заводить себя раньше времени.
Вечером мы собрались у Нины.
- Завтра идём учиться, - проговорила Нина. - Теперь встречаться будем редко. Но каждую субботу сбор у меня. Будем подводить итоги за неделю.
- Как бы нас судьба не разбросала после распределения? - вздохнул Игорь. - Хотя мы теперь семейные люди. Но всё может быть. А жена должна ехать вместе с мужем.
- Не пугай заранее, - остановила Игоря Лена. - Никто нас никуда не пошлёт. Если только по желанию. А вот Коля может укатить в свою Германию, если будет один. Да и с семьёй тоже может уехать.
Мы выходим на улицу. Идём мимо рынка через кладбище к станции. Потом повернули к нашей школе. Постояли у школы и вернулись в посёлок.
- Откуда взялся весь этот мир? - опросил вдруг Игорь. - И где начало этого мира и где его конец? Читал, что земля наша стала создаваться из пылинок четыре миллиарда лет тому назад. Как это представить себе? Я не могу. А что случится с нашей землёй за сто лет? Можно это угадать? Никто не угадает. Вот так и живём. Как муравьи. И почти ничего не видим в этом огромном мире. Вот почему я хотел поплавать по белому свету и посмотреть, как живут люди на земле. Не получилось. Остаётся жить как все другие. Раз родился, то надо жить и что-то делать на благо людей.
- Кончай разводить философию! - остановила Игоря Лена. - Выше головы не прыгнешь! Умей довольствоваться тем, что имеешь. Чем ты лучше других? Придёт время, и мы тоже поездим по всему миру. Отпадут все эти запреты. Я в это крепко верю!
Я остановился у своего дома. Завтра иду впервые в свою группу. Какой она окажется? В языковой группе бывает, как правило, только десять человек. Это совсем немного. В нашей группе всего три парня. Хорошо, что я не один. Хорошо, что вторая смена. Можно утром не торопиться. И в читальном зале можно поработать до занятий.
Дин-дон! Дин-дон! Это волшебное слово спасло меня три года назад. Так мне кажется. И будет спасать дальше. Всё-таки хорошо жить на этом свете! Особенно когда достигаешь поставленной цели. Как прекрасен этот мир! Передо мной целая жизнь. Мне ведь только всего двадцать лет! И всё у меня впереди. И новая любовь, и диплом об окончании вуза, и интересная работа. Но трудно придётся мне. Как жить на стипендию? Где раздобыть денег? Не пропаду. Засну ли я в эту ночь? Должен. В путь, Коля!
Вечное движение часть 2
© Copyright: Валентин Косов, 2009
Свидетельство о публикации №209080400575
Свидетельство о публикации №209080400575
Рецензии