Дом в Марьяновке

        Моя свекровь была обычной труженицей украинского села.
        Замуж вышла в семнадцать лет. Муж увез ее почти в Ширяево – большое красивое село Марьяновка сливалось с этим районным центром.  Построили дом, растили пятерых детей – четырех сыновей и дочку.
А потом – война, а потом – муж в лагерях Магадана … Что ей пришлось испытать в жизни пересказывать не буду. Слава Богу, дети от голода и холода не погибли, росли хоть и сорванцами, но помощниками.  Муж вернулся со справкой о снятии обвинений, живой, вроде бы здоровый, правда, долго еще, даже теплыми ночами, спал в шапке и шерстяных носках.
      
       Была наша бабушка Нина не очень разговорчивой и совсем не сентиментальной.
Дом, поле, огород, куры, корова, козочки – везде порядок и чистота, несмотря на то, что жили они с мужем, дедушкой Федей уже одни. Деньги, вырученные за сельхозпродукты, естественно, откладывались «на черный день».

      Все дети обзавелись семьями, жили отдельно, приезжали по праздникам и не надолго. И никогда не уезжали с пустыми руками – бабушка и дедушка своими дарами паковали сумки, кульки, банки и коробки. Деньгами никогда не баловали внуков – такой был порядок, или, может быть, закон.
   
      Мы с мужем и дочкой тоже бывали в деревне один-два раза в год, но с краткосрочными визитами. Работа, школа, летом – море и не очень то рвались в деревню.      
      Однажды, когда нашей дочери было лет двенадцать, тема о бабушке Нине, о Прошке, ее собачке, стала основной в разговорах по вечерам. Каждый день мы слышали один и тот же вопрос: «Ну, когда мы поедем в Марьяновку, когда мы поедем в Марьяновку?»   
      
 И вот мы в Марьяновке. Дом, как всегда выбелен и подведен голубой краской. Вышитые занавески на окнах, самотканые дорожки в сенях и в комнатах. Прошка крутится у наших ног на, посыпанном желтым песочком, дворе. 
       Бабушка сдержанно рада приезду детей. После приветствий муж начинает рассказывать, как и почему мы внепланово посетили родительский дом:
 - Мы, конечно, собирались к Вам, только не сейчас. Но Инна два - три раза  в день только и говорила о Марьяновке, а вчера настояла на своем: «Давайте поедем, мне уже бабушкиным домом пахнет не только в квартире, но  даже и во дворе!» 
      Молча наша бабушка Нина ушла в дом. Через какое-то время вышла, позвала внучку, протянула аккуратно сложенную стопочку денег и сказала: «Держи, Инка! Пусть купят тебе что-нибудь на память об этом доме».
   
     Много лет прошло после той поездки. Давно нет родителей. На деньги, отложенные бережливыми хозяевами дома, дети поставили им два памятника. А сам дом был  продан сразу, со всеми пожитками за смешную цену – только бы не стоял без присмотра. Присмотр оказались не ахти – стоит теперь наш дом полуразрушенный и неухоженный, среди выкорчеванного сада. И когда мы на Родительскую субботу проезжаем мимо него на сельское кладбище, всегда останавливаемся у разболтанной калитки, зовущей во двор. Он захламлен разбросанным скарбом, зарос травой и не сияет желтым песочком. Мы с мужем просто молчим, а дочка, рядом с  которой сидит взрослый сын, молча плачет, не скрывая своих слез.
   
     И я чувствую себя виноватой в том, что, в тот приезд, на память о доме, купила дочке золотое колечко, примерив на свою руку. А, когда она подросла, оказалось, что у нее очень изящные руки с длинными тонкими пальцами и  колечко велико - размера на два больше, чем нужно. Мы его благополучно продали, купив на вырученные деньги сапожки, которые имели свойство быстро выйти из моды…