Сиреневый туман

            Прощались мы,  как в популярной одно время песне: в полутёмном пустом  тамбуре проходящего поезда, стоянка 20 минут, и никакой надежды на встречу. На этом перекрёстке жизни пути наши расходились надолго, если не навсегда. Я это чувствовал каким-то десятым чувством бывалого, тёртого мужика и цеплялся за неё руками и взглядом. Она что-то рассказывала про отпуск,  море и каких-то детей, как отдыхали и куда ездили. Я слабо это всё это слышал, потому что в ушах билось сердце и не хватало воздуха, как будто выходишь на высокогорный перевал и надо пройти ещё метров сто.
            «Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкой своей прощаюсь навсегда…». Всё было, как в песне, а не так: кондуктор – маленький, раздражённый чем-то мужичёк ничего не понимал и торопился меня выгнать, чтобы захлопнуть тамбур потому, что было часа два ночи и ему хотелось спать.
            Она вновь начала что-то весело рассказывать, блестя глазами и поправляя волосы одной рукой. Я недослушал, сгрёб её в охапку и, поцеловав неожиданно для себя и тем более для неё, отпустил, посмотрел внимательно в глаза, погладив по щеке и шее, и выпрыгнул на перрон. Поднялась подножка, захлопнулась дверь. Всё!
            Мне было 48, ей 28. Ничего не было и никогда уже не будет. Я побежал вдоль состава на выход из вокзала. Поезд ещё должен был стоять семь минут, семь бесконечных минут, которые  у меня отобрал проводник.