Гомешки

Гомешки.

– Беги скорее, а то опоздаешь,– сказала мама, и вытолкнула Сашку за дверь. Как бы ни так! Сашка действительно, якобы, побежал, изображая громкий стук ногами по лестнице крыльца. Поднатужившись, мотая из стороны в сторону висящим на спине портфелем, пробежал несколько шагов до калитки. Вывалился из неё, исчезнув из поля зрения наблюдавшей, возможно, за ним из окна мамы, остановился, перевёл дух, и побрёл медленно-медленно вдоль высокого нового забора, построенного отцом, по направлению к школе. А ведь учиться совсем не хотелось. Что он там не видел? Ещё неделю назад первого сентября было интересно встретиться с друзьями, а сейчас опять всё надоело. Его обогнала, по-воробьиному чирикающая, кучка первоклашек. Небо было тёмно-синим, безоблачным. Сентябрьское солнце уже начинало палить, но сильный ветер дул в лицо, мешая идти, и это был намёк. Природа противилась противоестественным усилиям Сашки. Внезапно, Сашка увидел впереди себя сгорбленную под тяжестью портфеля знакомую фигуру, которая передвигалась столь же медленно, а значит, тоже не очень-то стремилась в школу.
– Витька!– крикнул Сашка, и хотя, порывом ветра его голос отнесло значительно в сторону, мольба изнывающей души была услышана. Витька повернулся, узнал Сашку, и сразу расслабился, остановился, прислонился к стволу акации, ожидая друга. Его лицо, обычно выражавшее необъятную, всепоглощающую лень, несколько оживилось.
– Привет!
– Привет!
– В школку?– задал дурацкий вопрос Витька.
– В школку,– вздохнул Сашка.
– Не хоцца?– задал ещё один дурацкий вопрос Витька, ведь каждому нормальному пацану «не хоцца».
– А ты что предлагаешь?– с интересом оживился Сашка.
Великолепный мозг развитого хомо-сапиенса европеоидного типа, намного превышающий по размерам мозг прославленного на всю улицу своим умом Витькиного кота Тошку, заработал в полную мощь. Наконец, спасительная мысль пробилась через дремучие заросли коротко остриженной щетины Витькиных волос, и озарила его гениальную голову.
– Я предлагаю на море.
– Нее,– протянул Сашка. – Шторм сейчас, да и плавки я не взял.
– Хорошо, что шторм. На пляже людей мало, а значит, и плавки не очень нужны. Трусы-то ты надел?
– А как же,– возмутился Сашка. – Я умею под волны нырять. Папа научил. И тебя могу научить.
– Вот и пошли, научишь.
Мысль о том, что он будет показывать своё умение нырять под волны, вдохновила Сашку, его глаза загорелись, и волна энтузиазма подхватила разленившееся тело, сгорбленные плечи распрямились, в походке появилась упругость и лёгкость.
– Пошли! Только давай мобилки выключим,– с радостью крикнул Сашка, и они, выключив мобильные телефоны, быстрыми шагами направились на пляж Учкуевка.
Путь был не близкий. Но вот уже друзья миновали лесопосадки, которые заканчивались широкой полосой протянувшегося до самого горизонта песчаного пляжа. И тут донёсся шум моря. Сашка оробел.
– Ишь, как шумит! Волны, наверно, огромные,– высказал он опасение.
– Испугался?
– Ничуть не испугался.
Они вышли на берег. Многочисленные кафе, ларёчки, ресторанчики почти все были закрыты. На песке кое-где виднелись отдельные тушки отдыхающих. Их легко было различать по цвету кожи. Покрытые шоколадным загаром – севастопольцы, а розовые и белые – приезжие. Огромные волны накатывались на песчаный берег, почти достигая середины пляжа, и сползали обратно, шурша песком. Вода в море, как и небо, была тёмно синяя, а у берега грязная от взбаламученного песка, но разве когда-нибудь это останавливало мальчишек в двенадцать лет?
Друзья скинули портфели, разделись, и в трусах пошли к морю. С рёвом накатила следующая волна, и пузырчатая вспененная вода залила им ноги почти по пояс.
– Тёплая,– сказал Сашка, ощущая, как вода, щекоча пальцы песчинками, вымывала их из-под ступней.
– Ну, показывай!– сказал Витька.
Сашка посмотрел на высоченную волну, которая накатывалась, как мутно-чёрная стена, и его обычно мужественная душа, молча скользнула куда-то вниз, спряталась в пятках, где шуршали песчинки, и было тепло, темно, почти безопасно. Волна ударила с рёвом о берег, а потом убралась восвояси, оглушительно шурша.
– Трус ты!– сказал Витька, и шагнул прямо навстречу следующей волне. Волна обрушилась на него как белая лавина. Тело Витьки мелькнуло в воздухе растопыренными конечностями, и исчезло среди пены и шума. Сашка с тревогой смотрел, не появится ли где русая голова друга. Когда вода схлынула, стала ниже колен, внезапно за его спиной раздался жалобный писк. Сашка оглянулся, и увидел Витьку. Тот барахтался в белой пене, пытаясь встать на ноги, но трусы, сорванные волной до щиколоток, мешали ему. Тогда он, лёжа на спине, задрал высоко ноги, уцепился руками за трусы и, изгибаясь из стороны в сторону как перепуганный насмерть червяк, наконец, натянул их себе на попу.
Сашка хохотал так, что следующая неожиданная волна застала его врасплох, сбила с ног, и чуть не утащила за собой.
– Потому что ты не умеешь. Я сейчас тебя научу. Смотри.
Сашка смело пошёл вперёд, вслед за откатывающейся водой, а когда очередная гигантская волна закрыла полнеба, нырнул прямо под её основание.  Он ощутил страшный удар по голове тяжёлого песка, поднятого со дна водой, его тело опрокинуло, закрутило, швырнуло назад на берег, а когда вода схлынула, он, как и Витька, барахтался в пене и песке, а его трусы предательски тихо скользили мимо, намереваясь кануть навсегда в морской пучине. Сашка поймал норовистые трусы, вскочил, и помчался прочь от моря. Там, на сухом берегу, он натянул трусы, и ощутил, что исцарапанное о песок лицо горит, словно натёрли его шершавыми листьями инжира. Подошёл Витька. Они несколько минут смотрели на ободранные физиономии друг-друга, и нервно смеялись, вздрагивая плечами.
– Показал? Теперь пошли хоть позагораем,– предложил Витька, и первым побрёл к брошенным портфелям.
– Мороженного хочется. Или Колы. У тебя деньги есть?– спросил Сашка.
– Маманя не даёт из-за этого Лёхи.
– Почему из-за Лёхи?– поинтересовался Сашка.
– Лёха угостил меня сигареткой, а маманя учуяла запах сигарет, и больше мне денег не даёт.
– И моя учуяла. Запах пива. Лёха угостил. Теперь мне мама денег тоже не даёт,– загрустил Сашка.
– Все наши беды из-за Лёхи,– решительно сказал Витька, и вдруг, остановился. Впереди на песке сидел одиннадцатиклассник Лёха и трое его одноклассников. Они азартно резались в карты.
– Может, смоемся потихоньку?– предложил Сашка.
Но тут Лёха поднял голову и радостно закричал:
– Гомешки! А ну, идите сюда!
– Как ты их назвал? Говняшки? – удивился один из его приятелей.
– Горошко и Мелешко – сокращённо Гомешки. Их отцы тоже Гомешки. И деды, и прадеды. Всегда жили рядом, всегда дружили и всегда их дразнили Гомешками.
– Теперь уже дружить не модно,– сказал один из приятелей Лёхи. – «Я стал бояться слова «друг», ведь столько пидоров вокруг», как  сказал однажды наш трудовик.
– У меня есть к вам дело,– обратился к пятиклассникам Лёха, сдавая карты. – Вот только сейчас доиграем, посидите.
Сашка и Витька, совсем без энтузиазма, уселись на песок.
– Ну вот, опять дело,…– вздохнул Витька, и в голосе его была обречённость.
– Я знаю деда Горошки. На 9 мая его показывали по телеку, и говорили, что во время войны он мальчишкой спас целый партизанский отряд. Как это было, ты не знаешь?– спросил Лёху один из его приятелей.
– Конечно, знаю. Об этом вся улица знает,– сказал Лёха. – Прадед Мелешко был партизаном, а Горошко – полицаем у немцев. Их сыновьям, дедушкам нынешних Гомешек, тогда было лет по двенадцати, как этим шмакадявкам сейчас. Однажды, пацаны Гомешки подрались, и тогда Горошко пригрозил: якобы, он слышал от отца, что сегодня ночью немцы и полицаи будут брать партизан, лагерь которых обнаружил один татарин. Отца Мелешки повесят, так ему, мол, и надо!
Мелешко побежал в лес и обо всём рассказал отцу. После войны прадеда Горошко посадили на шесть лет в тюрьму, а его сыну дали медаль. Новый Павлик Морозов, блин, поневоле, из-за своего длинного языка и куриных мозгов. Говорят, у Горошек не только язык длинный. Недаром, все соседки по улице к ним в дом во все времена шастали. Может, и братья они, эти Гомешки, кто их знает.
– Тогда и ты им брат?– расхохотался один из приятелей Лёхи.
– Все мы братья,– сказал Лёха. – Человеческий род – геометрическая прогрессия. Знаешь, сколько прямых предков было в твоём роду лет шестьсот назад? Когда мы проходили геометрическую прогрессию, я для интереса посчитал: более пяти миллиардов!
– Тогда столько людей на Земле не было, где им взяться, этим миллиардам?– удивился приятель.
– Ну, так сильно математику я не знаю,– ответил Лёха.
Витька и Сашка сидели в стороне, и мало что понимали из болтовни Лёхиной компании. Наконец, Лёха бросил карты и подошёл к Гомешкам.
– Ребята, деньги вам нужны?
– Конечно….!– протянули Гомешки хором, но потом посмотрели друг на друга, и опять хором заблеяли: – Неее!
– Так да или нет?
– Мы воровать не будем,– за двоих сказал Сашка.
– Когда я вас посылал воровать?
– Ты сказал, что орехи вдоль дороги ничьи, и если мы насобираем пластиковый мешок, то получим по банке Колы и по мороженному. Получили мы. От колхозных сторожей по шеям, да ещё отсидели в обезьяннике у ментов, пока родители не приехали. А потом дома нам обоим накостыляли,– поддержал друга Витька.
– Так, значит, я должен вам по банке колы и по мороженному за ваши страдания. Хорошо. Я вам сейчас скажу страшную тайну, где просто никому не нужные деньги лежат. Принесёте нам на две бутылки сухого, а себе возьмёте столько, сколько захотите, учитывая эти самые Колы и морожки. Договорились?
Энтузиазма никакого. Друзья сидели молча, уткнув носы в колени.
– Ладно, чёрт с вами, идите за мной! И если вы посчитаете после этого, что я вас обманул, а не осчастливил, то можете меня всегда обзывать козлом. Договорились?
Недоверчивое мычание, но Гомешки поднялись, и нехотя поплелись за Лёхой. Подошли к полосе прибоя.
– Когда волна схлынет, смотрите против солнца под вот таким углом,– показал направление и угол Лёха. – Тогда увидите ничьи денежки, которые просто так лежат и вас ждут.
Гомешки посмотрели против солнца, как сказал Лёха, и когда волна схлынула, увидели сияние монет.
– Лёха, ты гений!!!– заорали они почти хором, и бросились подбирать монеты.
– Вот вам пакет. Идите сначала в одну сторону пляжа против солнца, потом обратно, глядя назад. Думаю, за один раз наберёте нам на два сухаря. Вещички ваши пусть полежат здесь, а то увлечётесь, и о нас, страждущих, забудете,– напутствовал их благодетель Лёха.
Монеты сверкали серебром и золотом. Они горели под солнцем как ясные маяки. И после каждой волны на песке Гомешки собирали не меньше целой украинской «гривони». Попадались и другие деньги, советские, российские, болгарские, турецкие, ещё неизвестно чьи. Витьке попался медальон. Гомешки долго рассматривали его, взвешивали на ладони, кусали зубами, но определить золотой он или позолоченный не смогли.
– Лёха определит,– сказал Сашка.
– Определит. Себе в карман. Знаю я Лёху,– ответил Витька, пытаясь спрятать медальон в трусы. Но медальон в трусах не задерживался и падал на песок. Наконец, Витька махнул рукой и бросил его в пакет.
Когда они вернулись из одного конца пляжа, Лёха подошёл, взял пакет, пересчитал монеты, внимательно осмотрел медальон, и, довольный, сказал:
– Всё, нам хватит. Теперь можете поработать на себя.
Работать на себя было гораздо приятнее, и уже минут через пятнадцать с двумя двухлитровыми бутылками Кока-колы и четырьмя морожками, Гомешки сидели возле своих вещей, наслаждаясь солнышком, мороженным и жизнью. Скоро закончилась морожка, влезла неизвестно куда Кола и Гомешки с набитыми животами стали одеваться, собираясь в школку.
– А на шоу с нами вы что, не пойдёте?– спросил их Лёха.
– Какое шоу?– удивился Сашка.
– Шоу с раздеванием. Стриптиззз.
– А кто будет раздеваться, ты?– спросил Сашка.
– Не! Это нам не интересно,– поддержал друга Витька.
– Раздеваться будут девочки. Всё для нас.
– А как это?– ещё больше удивились Гомешки.
В это время картёжники спрятали карты, вскочили на ноги и стали осматривать редких отдыхающих.
– Вот та нам подойдёт. Кажется, собирается искупаться,– сказал один из них, и вся группа медленно стала приближаться к выбранной жертве.
Друзья у Лёхи были, как и он, спортсмены, так что впечатление от четверых хорошо сложенных парней не портили даже две приставшие к ним мелкие козявки - пятиклашки. Девушка, робко приближавшаяся к полосе прибоя, посмотрела на ребят. Они улыбались ей ободряюще, и эта улыбка четырёх хитрющих рож, оказала почти магическое действие. Страх был преодолён.
– Сидеть!– приказала девушка чёрному пудельку, следовавшему за ней по пятам, и смело шагнула вслед убегавшей волне. Когда следующая, почти трёхметровая волна выросла перед ней громадной чёрной стеной, она нырнула прямо в её пучину, навстречу гребню из пены и брызг. Удар был страшный.
– Ищите её!– закричал Лёха, и все стали вглядываться в бушующую пену.
 Наконец, волна схлынула, и на песке лежало абсолютное голое тело. Девушка села, вращая изумлёнными глазами, и медленно приходя в себя. А потом, вдруг, почувствовав неладное, ощупала себя, свои длинные, торчащие, как две лампочки цоколями вперёд, голые сиси, опустила руку вниз, ища плавки. Но плавок тоже не было. Они чуть раньше тёмной лентой скользнули мимо, исчезая под навесом новой набегающей волны. И тогда девушка взвизгнула, вскочила, закрывая свои прелести розовыми ладошками, бросилась к берегу, а Лёха с друзьями, окружили её, взявшись за руки, плотным кольцом, исполняя при этом какой-то невообразимый танец индейцев племени долбо-ёлбо. Они высоко подпрыгивали, и мерзко гоготали. Навстречу девушке, прошмыгнув под ногами у пляшущих парней, бросился на спасение хозяйки отважный пуделёк. Девушка подхватила лающую собачку и, прикрывая ею низ живота, кинулась к своей одежде, торопливо натянула на себя лёгкое платье. А пуделёк в это время яростно обгавкивал, и даже пытался укусить за пятки пляшущих, полуголых человекообразных.
   Представление окончилось. Всё ещё гогоча и делясь впечатлениями, компания вернулась на прежнее место, ища глазами новую жертву.
– Сашка, а ты заметил, что у этой тётки писи нет,– спросил Витька.
– Ты что, дурак? Как это писи нет? Человек не может жить без писи? Чем же она тогда писяет? Просто, у неё пися такая же маленькая как у тебя, вот её из-за чёрных волосиков и не видно.
– Совсем нет! Я специально смотрел. Чистое место. Только волосики курчавые и тёмные. А писи нет.
– Может, писю оторвало, когда тётку по песку волочило?– предположил Сашка.
– Дурак! Тогда бы кровь была. Если тебе писю оторвать, представляешь?
Сашка в дурном сне себе такого не представлял, и в ужасе мотнул головой. А потом, вдруг, его лицо просветлело.
– Сам ты дурак! Я видел писю. Она у тётки была между ног спрятана. Я тоже так могу. Когда тётка побежала, я был сзади и видел, что у неё между ног чёрная пися болтается.
Витька расхохотался:
– Это хвост собачий болтался, а не пися.
В это время взрослые пацаны пошли к очередной, рискнувшей искупаться, жертве, сели на берегу и стали ждать. Но жертва благополучно вошла в воду и поплыла среди бушующих волн.
– Это наша, севастопольская,– разочарованно сказал Лёха.
– Можно было сразу догадаться по загару,– поддержал его один из приятелей. – Пошли отсюда. Шоу отменяется.
Они опять играли в карты. А Лёха продолжал свой рассказ про Гомешек.
– После войны дед Горошко первым на всей улице купил велосипед. Тогда дед Мелешко купил велик с моторчиком. Горошко в ответ купил мотороллер. Мелешко – мотоцикл. Горошко – старый Москвич, Горошко Жигули… И так далее. Их семьи всегда выращивали цветы, торговали ими, так что соревнование продолжается и по сей день. Строят дома. Уже отцы. Один построил – другой лучше, первый пристройку, второй сауну… Вот и пацаны соревнуются. У одного мобилка за двести, у другого за триста. Теперь всю жизнь, как их деды и отцы, будут попу рвать, чтобы опередить в чём-то друг друга.
Гомешки опять прошлись по пляжу, насобирали денежки, потом сели поодаль и пытались впихнуть в себя очередные порции мороженного. Наконец, один из парней вскочил, указывая пальцем на дальний край пляжа. И шоу состоялось. Третья девушка была совсем беленькой, явно приезжей. Она отважно шагнула под набежавшую волну, а когда волна сбила её с ног, купальник сорвало, спокойно, не закрываясь, и не обращая внимания на бесновавшихся вокруг неё школьников, пошла к своей одежде, абсолютно хладнокровно надела платье. Потом она показала всем фигу и обозвала придурками.
Настроение она-таки, подпортила. Плюнули на шоу, выпили вина, благоразумно не предлагая его пятиклашкам, и стали играть в «Кинга».
– Ну что, видел?– спросил Витька.
– Видел!– ошеломлённо сказал Сашка. – Только холмик, а посредине, где писю отрезали, складка, шрам, наверное. Светлые волосики совсем ничего не скрывали. Зачем им писи отрезают – не понимаю. Как после этого можно жить на белом свете?
Они сидели, ошеломлённые, но спросить Лёху с пацанами не решились: те бы обязательно подняли их на смех. Так всегда со взрослыми пацанами: любят они поиздеваться над пятиклашками.

Сашка и Витька пришли в школу на четвёртый урок. Вошли в класс, и, опустив головы, стали у дверей, ободранные и притворно виноватые, с раскаивающимися, почти несчастными, физиономиями.
– Опять вдвоём целый день прогуляли,– возмутилась Ольга Александровна. – Где вы были? И почему у вас лица такие оцарапанные? Если соврёте – завтра на уроки допущу только с родителями.
– Витька шмыгнул носом, почти плача, потому что врать было опасно, и прогнусавил истинную правду:
– На Учкуря кепались.
Класс заржал. Ольга Александровна изумлённо уставилась на Витьку.
– На Учкуевке купались,– перевела выскочка и зазнайка Юлька Бережная.
– Садитесь. Сегодня я буду звонить вашим родителем,– сказала учительница.
Сашка с Витькой уселись за свою последнюю парту у окна.
– Как ты думаешь, Ольге Александровне тоже писю в детстве отрезали?– не мог успокоиться Сашка.
– Наверно. Бедная она.
– Тогда и Юлька бедная?
– Нет. Юльке так и надо,– жёстко сказал Витька.
Прозвенел звонок.
– Урр…,– начал, как всегда, орать Витька, но Ольга Александровна взглянула на него сердито, и он осёкся, жалко ему стало училку, которой совсем незаслуженно отрезали писю. Наконец, Ольга Александровна сказала «До свидания!». Витька опять заорал своё традиционное «Урра!» и успел с последней парты первым вломиться в дверь и вывалиться из неё. Сашка бежал следом. Он рванулся догонять Витьку, но тут врезался в десятиклассника, отлетел от него, посмотрел исподлобья, и сказал:
– Уууу! Стал тут, как пень на дороге!– и помчался дальше. Вслед ему неслось: «Я тебя найду!» Но Сашка знал, что на такой крайний случай у него есть друг, боксёр Лёха, поэтому, плевать он хотел на какого-то там десятиклашку.