Старый погост

Причудливые тени деревьев ложились под ноги в мертвенном свете Волчьего Солнышка, а ему казалось — это сами деревья тянут к нему черные узловатые лапы-ветви: схватить, задушить, разорвать! Он бежал из последних сил, всхлипывая, хватая ртом воздух, чувствуя, что больше не может и сейчас рухнет замертво... и все равно бежал, потому что тот, сзади, был страшнее. Ему уже мерещился громкий топот за спиной, настигающий, растущий. На самом деле это грохотал в ушах бешеный пульс беглеца.

«Никогда!» - твердил он про себя. - «Никогда больше не буду делать таких глупостей!» Надо же было додуматься — пойти ночью на старое кладбище. Всему виной глупый спор с друзьями на «пузырь». И ведь говорили же — нехорошее это место, не зря там хоронить перестали, ой не зря, а он-то, дурак, не верил... Теперь он бежал, и следом за ним мчался, раскинув черные крылья, леденящий Ужас, плыл в лунном сиянии громадными прыжками, летел между звезд, закрывая редкие облака. Но он боялся обернуться. Не оборачиваться, главное не оборачиваться и не смотреть, иначе тот, сзади, вцепится в него и вырвет сердце.

Поначалу все было нормально. Страшновато, конечно, ночью на заброшенном погосте. Но если вдуматься, то что особенного в заросших холмиках с полусгнившими крестами? Правда, временами казалось, что ночь вглядывается в него тысячами пронзительных глаз. Чтобы сбросить наваждение, он заговорил, обращаясь к кому-то незримому, обзывая того бранными словами, ругая и оскорбляя, потому что было все-таки очень страшно. И когда в ответ на брань жутко заскрипели и зашатались в траве покосившиеся кресты, он дико заорал и побежал — сразу и не раздумывая. Потому что тот, сзади, выбравшийся из своей могилы, был Ужасом.

Теперь он бежал, шарахаясь от черных теней, ложащихся поперек тропы. Кладбище давно осталось позади, вокруг было обыкновенное редколесье, а он все еще бежал, хрипло выдыхая колючий воздух, не разбирая, в какую же сторону он бежит и где, собственно, деревня. Позади нарастал топот погони, и он боялся обернуться и увидеть того, сзади, тянущего к нему когтистые синеватые руки в лохмотьях полусгнившей плоти. Только увидев огни знакомых изб на берегу реки, он позволил себе рухнуть на землю возле обочины пыльной сельской дороги.

Комбайнер Михалыч закурил ядреную «беломорину», выдохнул и залпом выпил полстакана водки. Сидящие вокруг мужики сочувственно проводили стакан взглядом.

- И вот, иду это я от тещи... - продолжал Михалыч. - И приспичило мне по-большому. Залез в какие-то кусты, что это кладбище, поначалу и не разглядел. Нехорошо, конечно, но что уж делать, раз забрел... Слышу, вроде как матерится кто-то, и голос на Ваню Хромого похож, ну который по весне помер. Жутко мне стало, но пересилил себя. Вставать начал, поскользнулся, схватился за что пришлось, пару крестов повалил. И тут, братцы, из-под земли что-то как выскочит! Как заорет! С меня весь хмель вмиг слетел...

- А дальше что? - спросил бригадир, наливая в свою очередь себе.

- А дальше я штаны подтянул — и бежать в деревню. А эта тварь за мной! Да только я быстрее оказался... - сказал Михалыч и выпустил большое облако папиросного дыма.