Лёха

     Сырой осенний ветер пробирает до костей. Даже куртка не спасает. У выхода из метро, на пятачке, - никого. А обычно здесь много  тусуется. Но уж очень погано. Это про такую, наверное, погоду говорят: хороший хозяин из дома собаку не выгонит. Резкий порыв ветра поднимает в воздух обрывки разбросанных вокруг газет и  кружит их, вместе с опавшими листьями, над трамвайными путями. Ну и погодка! Бр-р-р! Мерзость!  Натягиваю на лоб кепку и поднимаю воротник. Чтобы добраться до киоска, приходится огибать глубокую лужу. У кромки воды хлопают крыльями, наскакивая друг на друга, две большие серые вороны – не могут поделить размокшую горбушку хлеба. Когда рассчитываюсь, боковым зрением  замечаю слева от себя    маленькую, щуплую фигурку. Пацан, наверное. Когда  своим сиплым простуженным голосом он  начинает канючить, поворачиваю голову и понимаю что ошибся – не пацан это - обыкновенный бомж. Испитая  опухшая  физиономия, синяк под глазом, трясущиеся руки. Он, видимо, прятался за  палаткой в ожидании жертвы и выплыл оттуда, заметив меня.  Сколько же их – отверженных, по кому  годы эти катком прошлись. Много. И меняются часто. Одни появляются, другие исчезают. Может,  перебираются куда. А может и вовсе пропадают. Жизнь то собачья - по законам стаи. Выживают сильнейшие. Я смахиваю мелочь в протянутую ладонь и отхожу, застёгивая на ходу портфель.
   - Мужик, будь человеком, добавь пару рублей, помираю ведь, поправиться надо, - доносится  сзади.
     Обнаглел, однако. Мало ему. Сегодня, конечно, день тяжёлый, много не собирёшь. Но совесть то тоже надо иметь. Не обращая внимания на стенания измученной души, продолжаю идти в сторону трамвайной остановки.  А вслед слышу:
   - Да ладно, мужик, не парься, не бери в голову, пустое всё!
     Ха, во даёт! Он меня прощает. Ну, молодец! Но странное какое-то ощущение - будто слышал  я это уже.  Ну, вот точно эти самые слова. Но где…? Когда…? Дежавю какое-то.
     Неужели…? Да не может  быть…. Откуда?

     А было это давно. Ещё в школе. Во время зимних каникул.  Проснулся  я от ярких лучей солнца, которое било прямо в глаза, проникая в комнату через незашторенные окна. Вставать не хотелось, но и валяться дальше не имело смысла. С трудом поднявшись, я подошёл к окну. Ночью шёл снег, и теперь всё было бело: и тротуар, и набережная, и река – всё сливалось в один белоснежный ковёр, всё сияло и искрилось какой–то первозданной чистотой. Судя по всему, денёк обещал быть сказочным. Сейчас такие редко случаются. Да и зим теперь таких, почитай, не бывает. Так, дребедень какая-то. А тогда…. К тому же, как мне помнится, в этот день мы ещё на каток с ребятами собирались, так  что ощущение грядущего  праздника вообще переполняло меня.  Но, наверное,  ожиданий было слишком много – через край. Это теперь, по прошествии многих лет я понимаю, что жизнь – она полосатая, и когда всё  хорошо, а ждёшь, что будет ещё лучше, то надо готовиться к переменам – неприятности могут возникнуть из ничего. Вот и на этот раз они  не заставили себя ждать. Конечно, то что произошло неприятностями вряд ли можно  назвать, но с мыслью о   катке  пришлось таки расстаться. А ведь с нами и Ленка собиралась….  Ну, не везёт, в общем, так  не везёт.  А случилось, собственно, вот что. Неожиданно позвонила бабушка. Ей срочно понадобились какие-то лекарства или из  продуктов что – сейчас уже не помню. Ну и  сами понимаете, кроме меня  это, конечно, сделать было некому. Все мои предложения перенести поездку на другой день или хотя бы  на вечер мать отвергла без обсуждений. В общем, надо было собираться – пропал день. Чтобы хоть как-то компенсировать потери, я решил захватить с собой лыжи.  Ну, не получилось на коньках, так хоть на лыжах пробегусь. Бабушка жила в Кунцеве. Теперь это  один  из престижных районов Москвы, а тогда здесь была большая деревня: избы, сараи, колонки. Конец нашей улицы вплотную подходил к  парку – только дорогу перейти. А дальше – настоящий лес: вековые  сосны, дубы, глубокие овраги,  крутые спуски к реке. В общем, есть, где развернуться.
     Чтобы сократить путь, я  рванул от автобусной остановки  напрямки.   С трудом взобравшись на гору по узкой, утопающей в глубоком снегу тропе, я сразу выскочил на нашу улицу,  в двух шагах от  бабушкиного дома.  В прозрачном морозном воздухе далеко разносился мерный стук топора. Не иначе, Лёха что-то мастерит - мелькнуло в голове. Лёха был нашим   соседом. Со своей  матерью и бабушкой – тётей Машей он жил здесь постоянно.  Мы с Лёхой были одногодки, но он остался на второй год и теперь на класс отставал от меня.  Хотя учёба и давалась  Лёхе с трудом, зато во всём остальном, что касалось деревенской жизни,  равных ему не было. Летом, когда мы с братьями  приезжали сюда на каникулы, именно Лёха был инициатором и организатором всех наших авантюр.  Он знал здесь всех и всё. Когда мы выбирались с удочками на рыбалку, Лёха всегда точно выводил нас на прикормленные рыбаками места. А иногда рыбалка вообще превращалась в настоящий праздник. Это происходило, когда Лёха, по каким-то только ему известным приметам, безошибочно определял момент подхода рыбы к берегу. Тогда он доставал  с чердака сплетённый им самим бредень, и начиналась большая путина. Была рыба. Была уха. Готовил он её, кстати, всегда сам. В этом деле у него тоже были свои секреты. А потом были долгие посиделки  у костра с жуткими историями и рассказами. А когда в колхозном саду созревали яблоки,  Лёха организовывал наши ночные набеги. Все тайные тропы и дыры в заборах были ему хорошо знакомы. При этом и своих яблок у нас всегда было навалом. Но это ж не интересно!
     Наша бабушка и тётя Маша были подругами. Они и родом были из одной деревни. И всю жизнь рядом. Дня не проходило, чтобы одна не забежала к другой  попить чайку  и посплетничать. Между нашими домами и забора то никогда  не было. А зачем – если  как родные.
     Я нагнал бабушку у крыльца. Она остановилась передохнуть, поставив ведро с водой на ступеньку и держась одной рукой за поручень. Мы расцеловались. Я поставил лыжи к стене и   вслед за бабушкой прошёл с ведром в избу. В комнате было тепло и пахло свежеиспечёнными пирогами.
   - Ну что, Серёженька, опять я тебе погулять не дала?-спросила бабушка, передавая мне свой полушубок.
   - Да ну, бабуль, всё нормально, Я вон и лыжи взял покататься,- ответил я, вешая полушубок.
   - А чего мать сестру не прислала? Я ведь Иринку, считай, с лета не видела. Как у неё дела то?
   - Да как всегда - занятия, тренировки. Нормально, в общем.
   - Ну и ладно. Ты не ругай меня старую. Я ведь сама к вам собиралась, да вот спину что-то прихватило. Зато я тебя сейчас борщиком угощу. Свеженький, только сготовила.
   - Да какой, бабуль, борщик? Я же прямо из-за стола. Давай лучше я помогу тебе чем, а то ты  вон со своей спиной за водой мотаешься.  меня что ли не могла дождаться? Может дров наколоть или ещё чего?
   - Да нет, Серёженька, спасибо. Мне Лёша вчера все дрова переколол. Ты лучше с дороги хоть чайку с пирогами попей.
     Пока пили чай, бабушка расспрашивала  о нашем житье-бытье.
   - Бабуль, а что там Лёха мастерит не знаешь? - спросил я, переводя разговор на местную почву.
   - Не знаю. С утра стучит. Да ты сам сходи, посмотри.Я же вижу, что ты как на иголках. Не терпится тебе.
     Схватив со  стола горячий пирожок, я выскочил на улицу. По протоптанной дорожке  быстро зашагал на стук топора. Лёха менял прогнившие  ступени крыльца.  Заметив меня, он в знак приветствия поднял  над головой топор. Рядом с ним, стопкой, лежали заранее приготовленные доски. Лёха брал из стопки доску, двумя ударами топора делал в ней по две засечки с каждой стороны, а потом обухом выбивал середину. Получались два паза. После этого ступенька клалась пазами на основу и прибивалась двумя гвоздями. На каждый гвоздь Лёха тратил по два удара: наживил – забил, наживил – забил. Смотреть на его работу было одно удовольствие. Я предложил помощь, но Лёха отказался. Да и то ведь – какая от меня польза? Ну, разве что доски подавать.
   - Слушай, Серый, - обратился он ко мне, не отрываясь от работы, - я смотрю ты с лыжами. Покататься решил?
   - Ну, да. В общем то, хотел. Денёк то, сам  видишь….
   - Это точно. Я тоже думал, да вот закончить надо. Ты, Серёга, вот что: чтобы время не терять – двигай в парк, к оврагу. А я закончу, догоню. Покажу тебе трамплин, который мы с ребятами вчера соорудили. Классно получилось.
   - Ну, ладно. Тогда я пошёл. А может всё-таки вместе? Я подожду.
   - Да ну, зачем? Чего тебе зря время терять!

     Лыжи были новые и поначалу скользили плохо. Я подъехал к краю обрыва, но спускаться не решился – уж очень круто. Неожиданно рядом  затормозил парень. Он был года на два старше меня и, судя по всему, из местных. Но раньше я его не встречал. Наверное, из слободских, – решил я. Слободкой мы называли небольшой посёлок при фабрике, расположенный вверх по реке. Там в бараках жили вербованные. У кунцевских со слободскими отношения были напряжённые: постоянно происходили стычки, драки. И поэтому мы старались обходить Слободку стороной.
   - Что, боишься? – спросил парень, кивая в сторону обрыва. На нём были самодельные, прикрученные к валенкам лыжи и поношенная телогрейка.
   - Вообще то тут по оврагу спуститься можно. Там спуск пологий, прямо к реке выходит. Я покажу, если хочешь, – и, сняв рукавицу,  протянул мне   руку :
   - Мишка. – Пришлось и мне представиться, хотя, сказать по правде, знакомство это меня не сильно обрадовало – была во всём этом какая-то навязчивость. Но страха не было. Парень хоть и был явно старше меня, но один на один я бы ему вряд ли уступил.
     Новый знакомый легко скользил впереди, изредка притормаживая, чтобы не отрываться от меня. И только  на выезде  умчался вперёд. Увидел я его снова уже внизу, когда выехал на ровную поляну. Он стоял в компании ещё трёх парней,  под крутым склоном.  Все курили, о чём-то тихо переговариваясь и бросая на меня косые взгляды. Одеты они были почти одинаково. И только на одном, по виду старшем,  вместо валенок были кирзовые в гармошку сапоги, а вместо шапки – чёрная, надвинутая на глаза, кепка. Он вообще был похож на блатного, которых мне приходилось встречать и  в нашем дворе. Судя по тому, как остальные смотрели на него, рулил здесь он.
     Холодок пробежал по спине. Похоже,  влип. Весь этот спуск был, видимо, задуман, чтобы затащить меня сюда. А я купился, как последний лох.
     Наконец, договорившись о чём-то, вся компания повернулась в мою сторону.  Мой знакомый отделился от остальных и подъехал ко мне, криво  ухмыляясь.
   - Слышь, парень! Ты тут кусты помял, - он почти смеялся, чувствуя за спиной поддержку подельников, - а у нас с этим строго. Так что снимай-ка ты лыжи по-хорошему. Конфискуем мы их у тебя.
     Ситуация, в принципе, была безнадёжной. Но и пресмыкаться перед этими отморозками не хотелось. Так что отдавать лыжи просто так я не собирался. Приняв моё молчание за трусость, Мишка продолжил панибратски:
   - Да ладно, Серёга, не дрейфь – ничего мы с тобой не сделаем, если, конечно, дёргаться не будешь. Давай я тебе крепления помогу отстегнуть,- он присел, протягивая руку к моим ботинкам. Совершенно автоматически я ударил его ладонью в лоб. Да не сильно, - толкнул просто. Мишка опрокинулся на спину, задрав вверх лыжи и глядя на меня широко раскрытыми от удивления глазами. Не ожидал, видимо. Остальные загоготали.
   - Слышь, Крюк! Чего ты с ним цацкаешься? – прохрипел “блатной”, сплёвывая через фиксатые зубы. – Да сделай ты ему прокол, чтоб не рыпался.
     В руках у поднявшегося к тому времени  Мишки или Крюка, как уж там его, неожиданно появилась самодельная,  внушительных размеров финка. Где уж он её прятал – не знаю. Он издевательски ухмылялся, перебрасывая финку из одной руки в другую. Дело начинало принимать серьёзный оборот. Лыж, конечно, было жалко, но и на нож идти из-за них  не хотелось.
   - Да, подавись ты, - сказал я, отстёгивая одну из лыж.
     То, что произошло в следующее мгновение, с трудом поддаётся описанию. Неожиданно по крутому склону на нас буквально свалился какой-то чёрный ком. Поначалу никто ничего не понял. Этот ком молнией пронёсся мимо стоявшей под склоном троицы и, как вкопанный остановился  перед Крюком. Только тут я узнал Лёху. Это был он, и в тоже время - не он. Красное лицо, сверкающие яростью глаза, пена изо рта. Ну в общем, дьявол во плоти. В руках у него, вместо палок, была увесистая дубина. Ещё не успев окончательно остановиться, он въехал концом этой дубины Крюку в нос. Что-то хрустнуло. Кровь брызнула во все стороны. Крюк, как стоял, так и рухнул навзничь, не успев даже охнуть. Финка, описав замысловатую дугу, нырнула в сугроб.
     Первым очухался “блатной”. Растопырив руки, с воплем: “Ты что, сука, творишь? Да я тебя, падло, сейчас…”,  он сделал несколько быстрых шагов в нашу сторону. Но договорить  не успел. Второй конец дубинки пришёлся ему прямо под дых. Осекшись на полуслове, тот захрипел, согнулся и повалился на бок, дрыгая ногами.
     Остальные не стали дожидаться окончания банкета и,  побросав лыжи, рванули на четвереньках вверх по склону, с ужасом оглядываясь на Лёху.
     Тот сделал в их сторону несколько шагов, но быстро вернулся.
   - Уходим, Серый. Сейчас очухаются, вернутся с подмогой. Мало не покажется. Линять надо, - произнёс он скороговоркой, глядя куда-то сквозь меня. И, не дожидаясь ответа, пошёл в гору. Подхватив лыжи, я последовал  за ним.
     Всю дорогу мы шли молча. Постепенно Лёха оттаивал и, когда мы перешли шоссе, стал похож на того Лёху, к которому я привык. Меня так и подмывало спросить его о происшедшем. Как он сумел? Ведь по физическим данным Лёха был намного слабее меня. А тут такое…. Но я не решался. Наконец, не выдержал:
   - Слушай, Лёх! А ведь, если бы не ты мне б этим гадам лыжи  пришлось отдать. А то ведь и порезать могли. Так что, спасибо! Должник я твой. Как тебе это удалось то?
   - Да ладно, Серый, не парься, не бери в голову, пустое всё!

     Я возвращаюсь к киоску. Лёха сидит на корточках, привалившись спиной к стене, и курит. Я перекладываю в его протянутую ладонь содержимое своих карманов. Он поднимает на меня удивлённые глаза. Не понимает....
     Ком подкатывает к горлу.
   - Лёха, ты? – шепчу я, наклоняясь над ним. Он долго, не мигая, смотрит на меня. Потом с трудом поднимается и отрицательно качает головой:
   - Не, мужик, ошибся ты, обознался,- и, повернувшись, медленно уходит, припадая на левую ногу и бормоча:
   - Ошибся ты, мужик, ошибся. Обознался. Не я это. Не я это, Серый, не я.
     Как же это?
     Чёрные, бесформенные облака проносятся над головой. Куда? Куда дует ветер? Что это с нами?
     Закапало. Это не дождь. Это слёзы. Помимо моей воли они льются из глаз, скатываются по щекам, капают с подбородка. Мне жалко. Мне жалко Лёху. Его исковерканную, растоптанную жизнь. И себя мне тоже жалко. И всех нас.
     Я опускаю голову. На том месте, где только что стоял Лёха – куча скомканных бумажек…. Не взял, значит….
     Эх, Лёха! Как же это? Как же это всё? Почему?