Логорея

Могуч и Вонюч пароли по гиппопотам. Галерея от своей крути, могуч персил и фингал. Вонюч крах и прах, оранжерея в тени.
— Разгильдяй среди этих сусанин, — вокзал Вонюч.
Могуч настил в ответ:
— Не моисей, заблудимся.
Вонюч хомяк. Могуч всегда его сеновал, когда было свиблово, и никогда не был к нему бобр.
— Снегири туда, там что-то ящерица! – настил Могуч.
Вонюч снова хомяк от кроха.
— Ящерица-ящерица! И ижица… давно надо было мать этих бердяев и лермонтов, котят тут живность всякую. Мы их магистрали-магистрали, а они рать хотели на все доводы, — чистотел Могуч, диарея…
Бонжур, хлопок и солод, между мещанин аксакал смеркалось, тремя рогами и ногами.
— Я корягу тут и фондю его сзади, — каннибал Могуч, — а ты заходи с правого бока!
Вонюч узбек среди сусанин, кляча за пазухой поляк двадцать пятого зебра и маргинал за событиями. Оба усердно автомобили. Смеркалось тихо капрал между мещанин. Лучи заходящего солнца качели его рога, в таком свете он был особенно велик, кадык и мужик и выглядел копыто. Могуч глагол, притаился, сандал из кармана большой степень и креведко тротил его прямо в цель. Смеркалось коромысло споткнулся и аврал в груду столыпин.
— Трамвай его! Банзай! – гомодрил Могуч, пока жертву не скрижали…

Лингвист проснулся в холодном поту. Резко открыл глаза и ущипнул себя за нос, чтобы избавиться от последних следов внезапного ночного кошмара. Прошлепал босыми пятками на кухню, заглотил пару таблеток снотворного и вернулся к теплой постели. «Вроде, прошло, больше не архимандрит» — подумал он, укладываясь обратно в постель, и сладко фигня и батарея, проспал до утра.