Сны о филлипинской мудрости

 
 
 

Как обычно, когда часы показали сразу тремя руками двенадцать часов ночи, я посчитала самым разумным занятием спокойно улечься спать.
Не спеша, разбираю свой потрепанный временем диван «Юность», натягиваю на подушку новую наволочку и застилаю простынь, потом вытаскиваю из невидимого постороннему глазу шкафчика толстое пуховое одеяло.
Свернувшись калачиком, смотрю в незадернутое тяжелыми гардинами окно и рассматриваю однотонную, темно-синюю, ничем неразбавленную масляную краску неба, по которой неразумный художник провел кисточкой, смоченной в простой воде.
Небо масляной гидрофобной природы отталкивало капельки воды на прозрачную поверхность стекла. Шлепки дождинок о подоконник. Протекающая сверху, незалатанная щель пропустила влагу в комнату, не дала спокойно уснуть. Пришлось спрыгнуть со своего ложа и бежать бегом на кухню за тазиком. Подставляю его под эту капель и, уже немного замерзая от подступающего гнетущего наступления осени, направляюсь обратно в кровать.
Благодарю Бога за сегодняшний серенький, могущий быть и лучше, день, и с некоторой тревогой прошу, чтобы будущий был не хуже.
Отключаюсь от оформленного в жесткие рамки материального мира.

Тихий всплеск воды слышен из-под весла небольшой пироги.
Я вместе с кем-то плыву в ней. Что-то неуловимо-бестеленое чувствуется внизу под деревянным дном – это переливистые всхлипывания и булькание морской воды.
Вижу перед собой того, кто правит нашей лодкой – это старик-филиппинец темно-коричневой, чуть поблескивающей, дубленой кожи. Его головной убор соломенного исполнения затеняет верхнюю половину лица, но ощущение такое, будто ни лоб, ни щеки, ни нос этого человека уже не нуждаются в защите от солнца. Оно давным-давно оставило на них вековой след.
Темно-карие проникновенные и наполненные чем-то очень важным, но достойно сдерживаемым глаза показались двумя непреступными крепостями. Трудно было понять по внешним каменным стенам, что было в его мыслях, как относится он ко мне, куда направил свою лодку и зачем.

;Куда мы плывем? – решила спросить я.
;В деревню, к моим друзьям, морякам, - ничуть не удивившись вопросу, без какого-либо изменения на, казалось, застывшем лице, молвил он.

Взгляд отправился к дальним отблескам залитого светом ярко-оранжевого, покрытого естественной позолотой далекого горизонта. Сверкающие точки прерывались темно-фиолетовыми отливами, а те – салатными, светло-зелеными огоньками, создавая неописуемое зрелище необъяснимого разноцветия.
Морская гладь была безгранично изменчива, с каждой секундой в ее феерический коктейль добавлялись несколько новых оттенков. Вскоре они начали густеть, стали заменяться более теплыми, непрозрачными, чуть бронзоватыми.
Я снова обернулась в сторону своего спутника. Только сейчас я заметила его длинную белую клиновидную бороду, «как у древних мудрецов», подумалось мне.
Прямой в своем распространении багряный луч уходящей желто-малиновой звезды пронзил его глаз сбоку, сделав видимым и объемным водянистость его поверхности до радужки. Сама же она обожгла меня интенсивно-красным карминовым цветом. Мне стало немного не по себе, редко можно встретить такой незабываемый цвет глаз.

Мы близко уже, - читая невысказанное ожидание, проговорил старик, мерно, почти без устали работая веслом.
Тут совершенно неожиданно с двух сторон наше суденышко обступили темнеющие тени деревянных домов рыбацкой деревушки. Не верю своим глазам – мы попали в пролеты улиц настоящей «южной Венеции». Нас приветствовали домики, стоящие на тонких сваях, прямо на воде. Запахло экзотической соленостью, плесенью и тропической рыбой.

Скажите, как люди живут так, на воде? – заинтересованно полуспросила – полувоскликнула я.

Нет здесь ничего мудреного. Главное – это сваи, все остальное – наносное. Вот там, вдалеке, видишь? Добрый дом, он был построен век назад честным рыбаком и его женой. Они добросовестно трудились, помогали беднякам. Иной раз – богатый улов – соберут всех своих знакомых и друзей на пир.
Веселые были люди, да и в беде помогали другим не раз.
Однажды у них самих случилась беда, был великий шторм, унесло их баркас далеко в открытое море. Все искали его, но найти так и не удалось. Так, представляешь, каждый из наших тогдашних жителей привез этой семье по деревцу с острова, и скоро появилась новая лодка.

Речь незнакомца показалась мне слишком бодрой и молодой.
Тем временем мы почти доплыли до того дома, о котором шла речь. Небольшой, покрашенный голубой краской деревянный каркас с широким порогом, начинавшимся прямо у водной глади.
Он так и манил зайти внутрь.

В основании его были толстые обработанные особым раствором деревянные сваи.

Заметила? Добрый прочный фундамент вбили когда-то еще родители того рыбака. Они старались сделать его жизнь легче, чтобы он сам не тратил силы на последующее переустройство. Сваи на века, внутреннее убранство – это уже сделали дети.

Мы уже проплываем мимо распахнутой двери, и я с любопытством и уважением одновременно заглянула внутрь – простая тахта, низенький столик, развешанные повсюду старые рыбацкие сети и прямо напротив прохода – неожиданная здесь изысканная картина, переливающаяся сочными цветами импрессионизма.
Удивительно…
Старик улыбнулся, не изменяя положение губ. Улыбнулся одними действительно значимыми щелками глаз.
Я тут же оживилась, напряжение покинуло меня, он не причинит мне вреда. Ему можно доверять.

Мы плыли все дальше. Вдруг щелкающий скрип прогнившей древесины заставил мой слух встревожится и резко повернуть голову по направлению к источнику звука.
Что это? – увидев почти рухнувшую в воду хижину, накренившуюся и стремящуюся полностью погрузиться в воду. В тысячах маленьких кривых зеркальцах водной поверхности отражались горе и дряхлость и одно последнее желание…

Жалко этого Маркуа, - вдруг встрепенулся мой проводник, - сколько раз мужчины нашего селения говорили ему на совете, Маркуа – смотри, не загоняй себя в угол, не пей, лови рыбу, чини свой дом, пока можешь спасти свои пожитки, не медли! Нет. Сколько раз я сам разговаривал с ним и убеждал, что он может изменить свою жизнь. Он затыкал свои уши воском дикой осы. И вот расплата.

Надеюсь, никого нет в доме сейчас?

Нет, Маркуа оплыл отсюда, стал неприкаянным, морским цыганом навсегда. Его дом пал от своей слабости… Но, знаешь, девочка…- он странно по кругу оглядел меня, но не заинтересовавшись ни чем, кроме своего отражения в моих глазах, продолжал говорить- знаешь, не такая уж некудышняя хибара была у него. Только некоторые сваи были совсем худые. Еще тогда советовал его отцу, обработай бревна крепким заваром, пусть не скупится твоя жена – выстроите сыну дом на славу, будут вам благодарны ваши потомки. Но, видно, сами не умели строить да и у других помощи не принимали. Нет, все же сделали так, что и рыбе на глубине обидно! – в сердцах проговорил он.
Я молча ждала продолжения исповеди глубоко ранившей его судьбы.
Вот и жизнь их сына, Маркуа, так-то началась. Все болел, когда мальчонкой был, рос добрым, но очень нервным. Все боялся, что дом в любую минуту может рухнуть. Потом вырос, женился, так эта девица кричала на мужа так, что слышала вся округа, она все время жила в страхе, вдруг он уйдет в море на единственной лодке, а дома стены рухнут.
Охотно верю, – на наших глазах последняя несущая сдалась и под напором отяжелевшего от пропитавшейся воды остатка стен рухнуло что-то очень весомое, болезненное и неспасенное.
Видишь, это Маркуа потерял веру.
Он замолчал на минуту, но потом продолжил:
- Но еще скажу последнее, хороший все-таки он человек, добрый, может, найдет в себе силы восстановить все…
Сидящий передо мной как-то сильно изменился.
Не предала значения, опустила глаза, задумавшись о судьбе Маркуа.

Ты что заскучала? – кажется, узнаю этот голос… Отчаянно поднимаю голову и гляжу на него:
Расскажите, пожалуйста, о себе. Где твой дом? – неожиданно для себя я перешла на «ты». Старец был неузнаваем, он окунулся в свою молодость и в месте с водой смыл черты национального колорита.
Он преображался беспрестанно. Мне показалось, что я узнала эти глаза, глядящие сквозь мою душу как будто бы с древней, потемневшей от времени и испарений ладана иконы.

Это я, разве ты не узнала меня?
Не то, чтобы я ошиблась в определении его личности, просто один образ перерос моментально в другой, огромная душа распространилась в гигантскую душу. Внезапная догадка пулей пронзила мой мозг.

Я тот, кто не имеет дома – послышалась великая усталость, -
Я помогаю тем, чьи дома под угрозой. Главная беда людей – это разъеденные, необрабатываемые сваи – я же тебе говорил об этом. Те сваи, которые закладываются первыми, те, которые должны быть опорой в жизни. Я помогаю тем, кто хочет сохранить все лучшее, чем прекрасен и уютен дом, я перевожу с живущими в нем их поклажу, вещи и доски на берег. Я встаю вместе с ними до зари, беру острый топор и отправляюсь в наш лес, ищу деревья стройные и прочный породы, потом обрабатываю их с любовью к тем, кто будет жить в будущем строении. Мы вбиваем вместе эти мощные бревна, как можно глубже в дно моря, а, потом, когда все будет готово, просто переносим с берега верхнюю жилую часть, если она нравится хозяевам и пригодна для жизни.
Он чуть улыбнулся вскользь сам себе, скрывая то, что ему очень приятно его благородное занятие.
Он снова взялся за весло.
В голову пришла простая современная мысль и я выпустила ее на волю:
Простите, пожалуйста, а не легче ли купить новый дом или снести все, а потом построить все заново? – негромко, со страхом, как нашкодивший котенок, спросила я.
Он метнул гневный испепеляющий красный взгляд. Я тут же пожалела о сказанном.
Ты глупа еще. Я думал иначе. Но, если ты глупа, придется объяснить. Я стараюсь сохранить каждую досочку, любое маленькое воспоминание о том душевном, что было связано с этом местом для человека. Я меняю лишь непрочность, нестабильность, обманчивость заблуждений, заменяя их на неподвластные коррозии и гниению принципы. На них может стоять любое здание, хоть в тысячу этажей!
Он был явно рассержен, но, буквально через минуту, видимо не желая обижать меня, сразу успокоился, вежливо обратясь ко мне с просьбой пересказать услышанное только что. Я проговорила:
Я поняла, что это очень трудное, но очень необходимое дело. Много времени и сил должен приложить сам человек, чтобы вот так взять и осознать, что твой с виду не такой уж плохой дом – может скоро пасть. А, что бы этого не произошло, пока еще можно что-то исправить, человек должен сам принять решение о том, что поможет сделать его жизнь правильнее и надежнее. То есть, искать неправильные принципы и заменять их на цельные. Те, которые справедливы по божьим и людским законам. Так ведь?

Он довольно покачал головой.
Молодец, ты все поняла верно. Но хочу сказать тебе еще одно – люди, решившиеся на переосмысление, уже не одни. Отныне я помогаю им. Этим смелым людям понадобятся могучие силы, стойкость убеждения и честность в достижении своей великой цели, но
я всегда с ними.
Яркий слепящий свет стал исходить из его глаз, они превратились во все возрастающие окружности необъяснимого белого света. Его лицо уже не видно, этот свет стал всеобщим и нестерпимо ярким.

Пала ниц и кричу:
Господи! Спаси и сохрани! Да светится имя твое…



…Резко проснулась, задыхаясь от собственного рева и метаний.
Боже мой!

За окном пропала темно-синяя заставка – там не было контуров – только утренний туманный свет, проходя через призму непроснувшихся снежных горных вершин, распространялся цветовым спектром на весь небосвод.
Открытое окно пахнуло свежестью хрустального ветерка только рождающейся зари.
Слава тебе, Господи!
Я на цыпочках, чтобы никого не разбудить, прокралась в гостиную, посмотрела на циферблат, так, на всякий случай.
Пять часов утра, еще спать да спать!
Присела на край кровати… Как необыкновенно ново на душе.
Вдруг на меня спустилось неимоверное спокойствие. Захотелось тот час уснуть, как после долгой дороги по возвращению домой.

Теперь никогда не буду сетовать на одиночество, мы не одни, он сказал сам - ОН ВСЕГДА С НАМИ РЯДОМ.

Меня снова накрыла теплая волна. И через минуту я мирно заснула, больше не видя снов.



Сочи,
6 октября 2003г.