Там и судьба... продолжение-Ю. Ёлка

Начало читайте: http://www.proza.ru/2009/08/05/305)




                В народе мигом разлетелся слух о царской причуде.

«Куды стрела царевичева упадеть, там жону собе он и возьметь. Где ж тако видано-то? Блажь царская, да и только.» - шептались бабки на завалинках.

                В городище все девки незамужние да вдовы молодые день-деньской высматривали царевичевы стрелы. Выглядывали, да не всем пофартило.




                Дуня встала ранехонько, с зорькой ясной. А как же? Скотину доглянуть надо, в избе поприбирать, снеди наготовить да квасок поставить.
                Солнышко еще не поднялось высоко, а она уж переделала работу-то и за прялочку села. Прялка ей от бабки досталась, а бабке от прабабки. А та где взяла? Кто-мо знает…
Знатную Дунину пряжу купцы «с руками отрывали», не зря же прозвали ее Дуня-тонкопряха.

                Вертелось прялкино колесо, пело веретенце… За работой мысли текли неспешно, пока не кончится кудель многое вспомнить можно…
А вспомнить есть что…. как дом к венцу, так жизнь к концу… Не заметила Дуня, как пятый десяток разменяла. Родители да муж давно в земле сырой, дети разлетелись, как птенцы…

                Чу, что это? Треснуло окошко слюдяное, дернулась прялка, нитка оборвалась…

                Ба, в расколотом колесе стрела царская застряла.

«Изувечили прялочку, оставили без куска хлеба на старость, - заплакала Дуня, прялку подхватила и во дворец подалась, - Пусть милость царскую окажут. Умели калечить – сумеют и новую прялку жаловать.»


                Так нашлась стрела Василия, среднего царского сына…




                Старший сын Федор-Царевич, тоже пустил стрелу. Хоть и считал затею с женитьбой пустой. Седой уж, как лунь. Оженится в 62 года. Не припоздал ли? Но воле царской покорился. Почто перечить отцу? Батюшка и по молодости лет упрям был, а теперь и подавно, отступного не даст.





                Старый Дед Силантий сидя на лавке, оглядел горницу. Вместе с ним и внучкой Марфой в избе поселилась нужда.

«Судьбинушка моя, да не ласковая… Переживем ли эту зиму?» - подумал он.

                Любил Силантий жену, но Агаша оставила его одного коротать век на земле-матушке, давно преставилась.
                Сын Данила-охотник силен был, как вепрь дикий, дубы молодые из земли для забавы выворачивал, корову играючи поднимал…
                Сколько раз сынок на медведя с голыми руками хаживал, да в последней охоте не рассчитал сил богатырских, - заломал медведь Данилу.
                А невестка Любавушка при родах померла.

«Хорошая баба была, справная, ладная, под стать Данилке.» – вспомнил Силантий невестку.

Уж много годков, как выдолблена, готова у Силантия дубовая домовина, а довелось пережить почти всех, кого любил…


«Марфуша, красавица ты моя. Волосья пшеничные, ланиты румяные, очи, что васильки в поле». – говорил Дед Силантий с любовью глядя на внучку.

                Внучка улыбалась деду в ответ, лучилась глазами.

«И нравом ты спокойна, ако горлица. Хорошей женой будешь, внученька» - продолжал Дед.

                Марфа молчала, все так же кротко глядя на Деда.

«Агу, внученька, агу, милая», - сказал он и катнул люльку.

                Марфушка довольно засмеялась.

                Тут сбоку в колыбельку воткнулась стрела, зазвенела древком.

«Пострелы! Чо удумали? Дитя безвинное чуть не погубили! Я ужо вам, озорники!» - кинулся из избы на двор Силантий.

                Там и узнал от соседки, что стрела-то царская.

«Смилостивился Бог-Отец над нашим родом. Будет внученька жить без нужды. Спасибо тебе Господи! - возблагодарил Дед Силантий, - Да и мне теперича можно умереть покойно.» …




                Царь-Батюшка сидел в палатах пригорюнясь.

«Было не легко, Петрушка, а стало совсем худо. - жаловался он любимому скомороху, – Старшому Федьке стрела на люльку младенческую указала, Ваське пряха старая досталась, а Иванушкина стрела и вовсе, в пустую кочку болотную угодила.»

«В кочку, Батюшка, да не в пустую. Я за Иваном-Царевичем соглядатая послал. Полдня он за Иваном круги по трясине наматывал. И видал на кочке той здоровенную лягушку». – отвечал скоморох Петрушка. – Да, чай крепко угорел от болота соглядатай. Все твердит, что лягушка по-человечьи молвит, а на голове корону самоцветную имеет. Ему и розог давали, талдычит все одно, божится».

«Лягушка в короне. Вовсе ум за разум зашел… Лягушка, куда уж лучше? Смеется видно Бог-Творец надо мной. Попал я к нему в немилость. - качал Царь поникшей головой, - А как же сон, Петруша? Эх, был ведь сон мне вещий…»

«Царь-Батюшка, ну какой твой сон? Стариковский. Ночь не спишь, под утречко вежды сомкнешь ненадолго.» – утешал его Петрушка.

«Твоя правда, Петруша.» - согласился Царь.

«И потом, не раз говаривал я тебе, Батюшка. Экая вычура царская, гордыня твоя какая, в короне-то спать. Она ж голову-то жмёть…»

«Слово царское – слово твердое, нерушимое! Значится и быть по-таковскому. Куды упали стрелы царевичевы - там судьба их!» - решительно обрубил Царь. – И лягушку ту, Петрушка, вели сыскать, непременно…»




                Окончание следует…