Мой пятый класс

     При окончании первого полугодия пятого класса возник мой перекрёсток. Уже прошли трудные 4 года начальных классов, в течение которых я с трудом привыкал к условиям школы, и к не всегда справедливой системе отметок. А второй и четвёртый классы я окончил даже с похвальными грамотами.
     В пятом классе прибавилось учителей, учиться стало интересней. Да и мы, ученики, повзрослели, уже некоторые отличники, я в том числе, примеряли пионерские галстуки. В руководстве школы, которая территориально относилась к Красной Баварии, довольно отсталому району города, появились свежие идеи, лица. Мы, то есть все школьники с пятого по десятый классы, приходили в школу за полчаса до занятий, выстраивались во дворе в ряды длинных шеренг с расстояниями друг между другом в полтора метра, и делали утреннюю зарядку все вместе под радио. Руководил физкультурник, и после 10 – 12 минут упражнений мы расходились по классам, заряженные энергией. Но это было ещё не главное удовольствие. В школе появилась новая пионервожатая, она вела к тому же у нас в классе очень хорошо уроки русского языка и литературы. Пионерские сборы стали массовыми и красочными, не скучными, а в пионерскую комнату стало возможным приходить, как в клуб.
     В нашем классе блистали качеством преподавания учителя украинского и немецкого языков. Пожилая «украинка» учила с нами все правила на уроке, тут же ставила отметки успевающим, так что на дом заданий не оставалось. На уроке украинской литературы она так интересно читала отрывки из прозы, стихи видных украиских поэтов, что хотелось узнать больше о поэтах, писателях, самому прочесть что-то сверх программы. Учитель немецкого языка, бывший военный переводчик, приходил в класс, с порога здоровался по-немецки, и с учениками разговаривал тоже только по-немецки. Сразу же писалась на доске дата и все необходимые к уроку слова по-немецки. Затем отчётливо произносился перевод этих слов на русский язык, который нужно было записать к себе в словарик. Это требовало внимания и сосредоточенности, быстрого записывания, что создавало постоянный стимул, интерес к уроку.
     Остальные учителя: истории, географии, ботаники, были обычными. Зато учитель пения сразу же стал создавать хор, и проводил репетиции после занятий. Меня он тоже отобрал в хор, и мы, два-три десятка учеников разных классов, пели детские песни, разучивали слова, потихоньку привыкали к нотам. После нескольких репетиций хора учитель пения отобрал меня, как будущего солиста, поручал мне отдельные партии, и я сразу почувствовал себя в родной стихии. Я ощущал себя, как рыба, оказавшаяся в воде. Во мне сразу появилось самоуважение, но не заносчивость, а просто осознание своих особых возможностей, которых у других ребят не было. Я вдруг понял, что хотел музыки, как в жару хотят воды измученные путники. Музыка приходила ко мне через радио, уже гимн Советского Союза, звучавший по утрам, настраивал камертон моей души. «Утренняя зорька» - передача для детей, звучавшая по утрам, сопровождалась музыкой. Радио, не выключавшееся у нас дома, иногда передавало музыку Кабалевского, его чудные детские песни. Наконец, мой отец, когда был в хорошем настроении, иногда брал в руки аккордеон, играл немецкие, австрийские песенки, привезенные с войны. Он что-то мурлыкал себе под нос, насвистывал мелодии, иногда пел арию хана Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь», которую он готовил в иснститутской самодеятельности, и выступал там. Правда, в хорошем настроении он бывал всё реже, и никогда не приглашал петь вместе. Первая мачеха Майя пела приятным альтом детские песенки «В лесу родилась ёлочка», «Сон приходит на порог», «Нам не страшен серый волк», вторая мачеха Нина была безголосой. Музыка была и у деда в деревне, когда он играл на скрипке отдельные пьесы, как заправский музыкант. Бабушка пела, и разучивала со мной русские народные песни «Степь, да степь кругом», советские песни послевоенных лет «Ой, цветёт калина», «Летят перелётные птицы», и другие, которые я уже забыл, но, услышав по радио, вспоминаю почему-то слова, целые куплеты, и даже песни целиком. Наконец, в застольях я любил момент, когда после еды и питья  кто-то запевал песню. Это случалось редко, по праздникам, но тем желаннее были эти разливы голосов, эти чудные двух- и многоголосия в русских и украинских песнях. «По диким степям Забайкалья», «Дивлюсь я на небо»  – я   вырастал с этими и многими другими песнями, это был мой мир. Музыка была везде: машины клаксонили, велосипедные звонки звучали, требуя дороги, по радио пели, маршируя, солдаты, охраняя мирное небо нашей Родины. Так что мне было легко в хоре, песенный, оперетный мелос был моей стихией.
     К Новому году пионерские отряды, соревнуясь, стали готовить постановки детских спектаклей. Не отставал и наш класс. И я был тут как тут, получил роль пожилого дедушки, у которого есть внук-пионер, в новогодней пьесе. Учил слова, на репетициях легко входил в образ, который принял лишь совсем недавно, когда у меня появились свои внуки и внучки. Сложность представляли поиски рубашки для меня, которая должна была бы подчеркнуть возраст моего героя. Но и эти трудности были преодолены. И вот настал день генеральной репетиции. Всё было готово: слова выучены, реквизит подобран, время назначено. Но…
     В день генеральной репетиции отец увёз меня в город, в новую семью, к родителям его жены Нины, несмотря на мои просьбы остаться на два-три дня, чтобы выступить в спектакле, ведь замену мне не  готовили, и спектакль срывался.
Кроме того, в новогоднем концерте выступал и хор, и я был в его составе, даже в одном номере солировал. Когда отец пришёл в школу забирать мои документы, его стали упрашивать учителя, чтобы он позволил мне завершить год достойно, участвовать в заключительном концерте. Ведь переезд был лишь в город из пригорода, и его просили привезти меня хотя бы на концерт. Но он не дал себя уговорить. И мой поезд покатился по другим рельсам, далеко от музыки. 
     В городской школе уже не было ни хора, ни театра. Учителей было в ней много хороших. Но таких, как в первой моей окраинной школе № 76 учителей украинского и немецкого языка, пения, я больше не встречал. Можно было пойти на хор во Дворец пионеров, но без спроса у отца я этого сделать не мог, да и дела в новой школе пошли не блестяще. Не сразу смог я показать себя в этой снобской школе № 36 города Харькова. Там были свои иерархии среди учеников, зачастую не определяющиеся способностями и успеваемостью. Учёба и жизнь всё дальше уводили меня от музыки, театра. Да и новая семья, где отец вообще не играл никакой роли, определила мне вспомогательную роль: стоять в очередях за продуктами, помогать на кухне. 

18 июля 2009 г.