Перечитывая Диккенса

     Что за народ этот, писатели? Берут сюжеты, ну совершенно с жизнью ничего общего не имеющие, а потом читатели с ужасом в каком-то Урии Хиппе себя узнают. А какая-нибудь Мэри, сроду книжек не читавшая, вдруг откроет пожелтевший томик Диккенса, так, наугад, и зальётся слезами, в героине себя узнавая. И прячет от мужа с тяжёлой рукой этот старенький томик, и тихо страдает, когда её муж за разбитую на кухне тарелку, случайно из слабых пальчиков выскользнувшую, своей тренированной рукой ей оплеуху отвесит. Да так, что Мэри головой в стенку влипает, и без сознания по стенке съезжает. А случайный мальчишка, полуподкидыш, в Оливере Твисте себя узнаёт, только вот доброго дядю так и не находит, и утешения не получает за свои детские страдания.
     Старики и старушки, тихо догорающие в домах призрения – богадельнях, до последнего вздоха сохраняющие пожелтевшие листки писем, и грошовые колечки, так и не узнают, что их, ещё живых, их дети мысленно уже отпели, их жалкий скарб передали «хромым и нищим», перепродающим потом на базарах их прошлое за медяки. Конечно, дети из лучших побуждений, чтобы старики не терзались, стёрли и плохое, и хорошее. Только покуда эти призреваемые живы, они тихо радуются пожелтевшим письмам, и тоненьким погнутым колечкам их счастья. Ведь то были письма от любившей их матери. А колечко связывало с любимым. И позади счастье, а впереди  - только мрак расставания с этим миром, где для них уже почти нет места.
     Так не гоните, дети, своих постаревших родителей во мрак, они сами туда уйдут. А когда-то и вам суждено проделать тот же путь. И на этом пути не утешит ни слепая вера, ни мудрое знание…