О гипсе

 
Что ж я пьян, как Архангел, с картонной трубой,
Как на черном, так чистый, как на белом – рябой… ( Б.Г)


   У каждого ремесла свой цвет. У лепщиков оно белое. Такое же белое ремесло у дражжейщиков на кондитерской фабрике, тестомесов на хлебзаводе, у штукатуров, и у полярников.

   Но у лепщиков белый цвет больше, чем белый цвет. Потому что  лепщик видит миллион оттенков белого цвета. Столько же о цвете знают только фотографы. Но контрасты фотографа очевиднее. Лепщик же работает только с белым. И он не художник, он не может подсинить, или подчернить. Он работает только со светотенью. Предмет его  творчества – форма. А материал – гипс.

   Материал удивительный, почти эротичный: благодарный, отзывчивый, податливый…, взыскательный, требовательный, своенравный.  Он работает-то всего восемь минут. Всего восемь минут с момента, как разведен, до момента, как стал окончательно. В следующий раз, когда увидите  лепной кронштейн,  весом в пятьсот килограмм, вспомните, что гипс работает всего восемь минут.

   Когда в мастерской большие заливки, не участвующие заранее выбирают места, чтобы не попасть под горячую руку. У участвующих же, действительно, все в руках горит:
 - Валентин, твою мать, полочка потекла…,-  тяжник-шаблон слепо скользит по жидкому гипсу, как кеды по пролитой сметане,

 - Давай, Валя, давай,-  ко второму проходу тяжника гипс  приобретает  консистенцию очень густой сметаны, и уже не оплывает мгновенно, но как бы задумывается.  И таким задуманным  им уже можно закладывать плеши и полости.

   Потому что к третьему проходу он уже становится похож на фарш,  приобретает вес, солидность и отлично держит форму.

   На четвертый проход, лепщик, заляпанный с головы до ног, по локоть в уже вставшем гипсе, набрызгивает форму свеженьким раствором, последний штрих, последние дефекты.
 - Куда…, вот сюда еще брызни,- …, все протягиваем,-  натужно скрипит тяжник, оставляя за собой безупречную дугу со сложным профилем. Радугу белого цвета. Радугу полутонов. Фотографы поймут. Все. Восемь минут.

   Тяжный стол после заливки – энтропия в чистом виде. Безупречно только изделие. Все остальное – сифак и сопли. Все-таки очень краткий рабочий момент..  Мастера курят. Пять минут, десять. Потом идут пить чай. Гипс ждет. Он нагревается, расширяется, типа расправляет плечи и парит. Потом его снимают со стола. И он снова ждет, но уже медленно остывая.

   Потом его на руках, предельно аккуратно выносят к машине, укладывают, и так же осторожно везут, а то ведь он еще и ломается. Потом его выставляют на стены такие же неряшливо одетые люди, сверлят, пилят, подгоняют. Неприятно. Но тут уже,  наконец, становится  понятен архитектурный замысел. Гипс превращается в лепнину, а материал в произведение.

   Потом приходят девочки, замазывают язвы, проделанные буром, стыки, щели, трещины, подправляют орнамент и изъяны отливки. Гипсу нравится, когда с ним работают девочки, это похоже на маникюр. В этом есть почтение. К  его сединам, ну,  к белизне, по крайней мере. К искусству. К традиции. Стилю. Фактуре.

   Ну, вот, теперь только макияж. Но уж когда покрашено! И наконец, убрались эти замарашки!

   Это… Греция! Это Гармония! Музыка! Красота! Это Вечность… Если у Вечности есть цвет, то она белая. А если есть форма – то вот она! Колонны! Арки! Балюстрады! Пиршество  линии, формы, рельефа. Каменное кружево. Белый танец.

   Замарашки курят в отдалении. Грустно глядя на дело рук своих. Ну и что. У лепщиков даже грязь белая. Ремесло такого цвета.