Дойти до жизни

               
                - Как долго мы будем идти к жизни?
                - Пока наш ведомый не скажет:
                «Мне ад не страшен. Мне рай – смешон»
                - Что произойдёт потом?
                - Мы перейдём линию жизни.
                - Что будет там?
                - Этого никто не знает, это дело веры.

               
- Почему так!? – спрашивал себя Гапечкин. Он был изнеможен и зол на весь мир. В него вселялось нечто новое. Частица, образ, назовите это как хотите, хоть слоном, оно продолжало впихиваться в Гапечкина. Он едва мог контролировать свои эмоции. Поступки его становились все более непредвидимыми. Он не знал, что будет делать в ближайшие полчаса, в каком месте окажется, с кем будет говорить, о чем думать?
 
Гапечкин посмотрел на небо, на рассвет, и… увидел бесконечность. Как следствие бесконечности, он понял, что бессмертен.

 Космическая ответственность легла на худенькие плечи Гапечкина. Отныне он знал, что за малейшую ошибку он несет ответственность, и нельзя так просто взять и умереть. Умер, и ты уже вроде ни при чём, и грехи свои искупил смертью своею. Ан, не получится. Отныне, за всё, что ты совершишь,  должен ответить сам, и только сам. Ты, и только ты, и никто кроме тебя. Грудное спокойствие Гапечкина нарушила ледяная труба с тупой гладко отполированной поверхностью. Холод от трубы стал равномерно распространяться от сердца к границам его материального существования.

«Я бессмертен, я бессмертен, - повторял Гапечкин, - бессмертно все, что начало быть»

Ему стало скучно. Он перестал бояться смерти. Разве можно бояться того, чего просто не существует. «Мы не умираем, мы переходим в другое состояние, - подумал Гапечкин, - но грехи, которые ты совершил, неотделимы от тебя. Набедокурил, пулю в рот пустил, и смертью все поправил!? Фигушки. Да ты просто сбежал из этого измерения.
И вот стоит перед тобой изящная секретарша, изящная, по меркам того измерения, в которое  попадёшь, и протягивает она тебе список грехов твоих. А у тебя и головы-то там нет, и о пистолетах никакого представления обитатели того измерения не имеют. И умирают там по-другому и вследствие других причин. А список подан, так что будь добр, дружок, исправить содеянное. Слишком просто: пулю в рот, или петлю на шею. Слишком просто. Так не бывает!»

Стонут, рыдают ушедшие души,
Недолюбившие, недосказавшие,
Стонут над вьюгой, воют и будят
Будто вернулись сюда непогодой.

Нам же язык их непонятен,
Речь не прямая, образ неясен,
Мечемся, в клетку себя загоняя,
Нет переводчика, нет атамана.

Лишь колыхание ангела смерти,
Вкус поцелуя, яблочный искус,
Им бы обратно в свою колыбельку,
Нам бы с пелёнок немножечко вылезть.

 Гапечкину стало страшно, как маленькому ребенку, которого оставили одного в темной комнате. И он понял холодную конечность своего существования. «В космосе всё добровольно: хочешь жить – живи. Не хочешь – существуй, как любая вещь. Отбудешь срок материального износа, отслужишь опорой или подставкой чего-либо. Сломаешься, сгниешь».

Умирать Гапечкин не хотел ни в этом измерении, ни в другом. В восемь утра ему надо было принять дежурство на очистных сооружениях. Он решил зайти домой переодеться, позавтракать, собрать что-нибудь съестное, и вообще, просто проведать дом. О том, что в доме Царицына и её гости Гапечкин забыл.

На двери висела табличка «ПРОСЬБА, СОБЛЮДАТЬ ТИШИНУ, ИДЕТ СЕАНС». Гапечкин подергал дверь, она оказалась запертой. Постучался. В дверном проёме нарисовалась испуганная физиономия Царицыной. Она и пикнуть не успела, как Гапечкин оттолкнул её, открыл дверь, и вошел.
 
В комнате пахло благовониями. Посередине комнаты был установлен раскладной столик, покрытый темной скатертью с яркими павлинами. На столе лежали кем-то уже ношеные майка и трусы. Сверху лежало яйцо, по краю стола три свечи завершали магический натюрморт. На полу возле столика стоял таз с водой, в котором плавали бумажки. По формату, Гапечкин предположил, что это перевернутые фотографии. Занавеска, отделяющая его кровать от всего остального, была отодвинута. На его кровати лежал мальчик, у него в ногах сидела одна из женщин. Мальчик был посыпан каким-то порошком. Вторая женщина сидела прямо на полу возле тазика с фотографиями, и палочкой их перемешивала. Гапечкин включил свет.

Таинственная обстановка сменилась убогостью. Гапечкин подошел к тазу, взял палку-мешалку из рук женщины, и перевернул одну из фотографий. Мальчик попытался подняться, но вторая женщина жестом показала ему оставаться на месте. Гапечкин стоял с палкой в руке и смотрел на фотографию женщины, которая сидела подле его ног на полу. Он смотрел то на фотографию, то на нее.
 
- Сударыни, вы полагаете, что это уё…ще, - Гапечкин обернулся, чтобы конкретно показать, кого именно он называет этим словом. Он увидел, что Царицына стоит лицом к двери, спиной к присутствующим, а из-за своей спины показывает ему дули обеими руками. "Тьфу, детский сад", - выругался про себя Гапечкин, подошел к Царицыной, открыл дверь и вышвырнул её наружу. После чего закрыл дверь на засов.
 
Говорить он не желал, грубить тоже. Начал прибирать комнату, не обращая внимания на женщин и ребенка. Те, в свою очередь, оставались на своих местах, словно замерли.
 
В груди свербело. Состояние пустоты нарастало. По опыту Гапечкин знал, что как только образуется пустота, в грудь обязательно вонзится какая-нибудь из труб, и будет опять делать ему больно. Он бросил уборку, и прошел на кухню. Женщины тут же впустили Царицыну обратно. Они вели себя тихо, но их перешептывание действовало на Гапечкина как рвотный порошок.

Завтракать он не стал, просто нарезал бутербродов. Не стал переодеваться. Когда проходил через комнату, женщины притихли. У двери, он резко обернулся и увидел, что все четверо, включая мальчика, показывают ему дули. Сам не зная для чего, Гапечкин подошел к тазику, собрал фотографии, и вышел.

Он матюкался, на чем белый свет стоит: «уж лучше войны и землетрясения, чем бабьи глупости».


Гапечкина арестовали прямо на работе. Ему были предъявлены обвинения сразу по нескольким статьям: преднамеренное убийство с корыстной целью, повлекшее за собой гибель еще двух людей. Доведение до самоубийства матери погибшего, и обширный инфаркт с летальным исходом отца погибшего. Следствие располагало показаниями свидетелей, которые видели, как Гапечкин толкнул Сашу под колеса машины.

Гапечкин с завистью смотрел на толстую папку его дела, - «Вот это, я понимаю, пишут! Быстро, много, а главное, всё как будто правильно», - думал про себя Гапечкин.

Картина вырисовывалась следующая: Гапечкину не понравилось, что его брат продал родительский дом, не спросив его согласия, и не поделившись деньгами. С целью отомстить, он стал Сашиным любовником, и, зная, насколько тонки и трепетны взаимоотношения в семье Саши, решил убить его, подстроив под несчастный случай, и тем самым покончить разом со всеми. Соседи свидетельствовали о том, что Саша часто бывал в доме у Гапечкина. Царицына была непосредственным свидетелем их любовных отношений. К тому же Гапечкин не раз признавался ей, что смертельно завидует таланту Саши. Та самая женщина у тазика с фотографиями оказалась случайной прохожей, видевшей, как Гапечкин толкнул Сашу. В салоне автомобиля, кроме шофера, оказались еще два пассажира, которые ясно видели совершенное убийство.

Ко всему прочему, попытка Царицыной, хоть как-то утешить и поддержать родителей Саши, была оборвана грубым вмешательством Гапечкина. Он не просто выгнал её из дома Бориса, но впоследствии побил бедную женщину, и пригрозил расправиться с нею, если она заикнется о его откровении с нею по данному делу.

И весь этот душераздирающий сюжет был составлен, оформлен, запротоколирован, проверен, и записан в течение полудня. Ну, как тут не позавидовать плодовитости авторов.

Не смотря на абсурдность обвинения, крыть Гапечкину было нечем.

&&&&&&&&&&&&&&

 (отрывок из романа «Дойти до жизни»)