Продавец счастья

Сколько раз каждый из вас задумывался над тем, что такое счастье? Как оно зарождается и как исчезает? Сколько оно длится? Можно ли его пощупать? Ощущаете ли вы его? И, наконец, главный вопрос: можно ли ответить на все предыдущие вопросы однозначно?
Я один из тех людей, которые ничего в своей жизни не принимают бездоказательно. Поверить на слово для меня – преступление против своих принципов. А человек, перешагнувший через свои собственные принципы, рано или поздно на них же и оступается. Поэтому я предпочитаю проходить мимо них, аккуратно, внимательно, чтобы не задеть и не уронить их.
За свою жизнь я задавался сотнями вопросов, и на каждый из них я находил однозначный, неоспоримый ответ, поэтому наступил такой момент, когда мне стало казаться, что жизнь логична, последовательна, а, значит – предсказуема. И тогда, чтобы хоть как-то поднять ее в своих глазах, избавиться от разочарования, найти вырезанный эпизод тысячу раз просмотренного фильма, чтобы было ради чего смотреть его в тысячу первый раз, я начал лихорадочно искать такой вопрос, на который вовек не найдется ответа. И, к счастью, как мне тогда казалось, такой вопрос нашелся.
Можно ли измерить счастье?
Я путешественник во всем, как бы странно это ни звучало. Сначала я забираюсь в самые дальние уголки своего собственного сознания, чтобы найти там вопросы. После же я пускаюсь в далекие странствия в поисках ответа на них.
Четыре года назад я отправился искать по свету последний ответ.
Жаркое лето подошло к концу, и дни становились все короче и короче. Начало сентября я встретил с неохотой. Осень для меня всегда была чем-то окончательным. А начало конца принять всегда гораздо сложнее, чем то, что следует после. Я называю это разгаром, но разгар конца, согласитесь, явление крайне необычное. Ветер становился холодней и суровей. А по вечерам жгучий мороз, приходящий с проливными осенними дождями, пронизывающий насквозь мороз, заставлял меня думать о том, не слишком ли я увлекся в своих поисках. Но я, как истинный путешественник, днем и ночью жаждущий странствий, отгонял ужасные мысли прочь и терпеливо ждал наступления ясного утра. Утро наступало. И все повторялось вновь. Наконец я понял, что теряю время. С начала моей маленькой экспедиции прошел уже месяц, а я все так же испытывал себя на прочность, тщетно пытаясь ухватить периодически возникающее чувство удовлетворения и радости, которое ошибочно принимал за счастье. Такие минуты были редкими  и недолгими гостями в моей жизни, и с каждым днем они приходили все реже. Чтобы не обезуметь окончательно, я решил пойти по другому пути. Что если мне наблюдать не за своими собственными ощущениями, а за чувствами других людей? В силу сложившихся обстоятельств это был единственный правильный выход. На следующий же день я отправился искать жилые поселения. На пути попадались одинокие обветшалые деревянные лачужки, но я сомневался в том, что люди, живущие в них и не имеющие никакой связи с внешним миром, могут чувствовать себя счастливыми, поэтому мне и в голову не приходило остановиться перед какой-либо из них.
Вскоре я набрел на серенький ничем не примечательный на вид городок, название которого мне было неизвестно и по сей день остается для меня загадкой, к которой я, впрочем, равнодушен. На моей карте он не значился, поэтому встреча с ним была для меня приятной неожиданностью. Это говорило о том, что томительные поиски не прошли безрезультатно. Я ускорил шаг, чтобы добраться до города дотемна – проводить еще одну беспокойную ночь на открытом морозном воздухе мне вовсе не хотелось, а там, в городе я надеялся найти кров с  уютной теплой постелью. Да и запасы еды были уже на исходе. Меня волновало больше всего то, не закроют ли городские ворота на ночь. Местность была безопасной, и даже я со своей крохотной палаткой все это время не испытывал никакого страха или даже волнения. Но что могло двигать горожанами, было мне неизвестно, и не было смысла гадать, закроются ли ворота или нет.
Во всех лачужках, за исключением одной, ближе всех расположенной к высоким каменным воротам, горел тусклый свет. Тем ярче и радостнее казалась мне картина приближавшегося оживленного городка, чем ближе я подходил к нему, оставляя позади рассыпанные по дикой местности одинокие полуразваленные хижины. Там, за воротами кипела жизнь, непостижимая и невыносимая для человека, прожившего долгие годы в заточении. Больше месяца назад я расстался с цивилизацией, и долгожданная встреча с ней была для меня подарком судьбы, который я спешил взять в руки.
Наконец, я вошел в город, уставший и голодный. Уже тогда, в первую секунду, я понял, что недооценил его, называя маленьким городком. Привлекший меня издали свет, превратился в яркие огни, а вместо деревянных маленьких домишек я увидел высокие каменные дома с живой изгородью, за которой, впрочем, нельзя было разглядеть внутренний двор и первый этаж зданий.
Услышав оживленные голоса, я направился к ближайшему ко мне зданию, которое принял за паб. Прохожие то и дело бросали на меня подозрительные взгляды, переглядывались между собой, шептались о чем-то, но я старался не обращать на это внимания: за долгие годы странствий я привык к тому, что порой моя внешность, походка, манеры вызывали у людей интерес, а временами даже неподдельное удивление. Только подойдя к массивным железным воротам, я понял, что это вовсе не паб, а еще один дом, которых здесь было несколько десятков. Все они были как две капли воды похожи друг на друга.
Меня охватило странное неприятное чувство.
Между тем на небе вспыхнули первые необычайно яркие звезды, значит, времени оставалось все меньше и меньше. Мне необходимо было найти место, где можно было бы остановиться хоть на неделю, чтобы приняться за исследование чувств и поведения горожан.
Я огляделся по сторонам. Мое внимание привлек низенький морщинистый старичок, прислонившийся к живой изгороди стоявшего неподалеку дома и пристально наблюдающий за каждым моим движением. Я направился к нему. Старик сразу заволновался и уже собрался войти в ворота, но я все же успел его остановить.
- Извините, - заговорил я. – Мы с вами не знакомы, но, может быть, вы могли бы мне подсказать, есть ли у вас в городе гостиница, в которой можно было бы остановиться на неделю другую.
- Нет, - бросил старик и снова повернулся, чтобы открыть железные ворота.
Я снова его остановил. На этот раз мне стало действительно неуютно.
- Нет, значит, не сможете? Или же это означает, что в городе нет гостиниц.
- Нет гостиниц, - снова сухо сказал старик, и на этот раз мне стало понятно, что больше его задерживать не следует.
Поникший и растерянный я снова огляделся по сторонам в поисках человека, который бы мне показался более приветливым и дружелюбным, чем мой угрюмый знакомый.
Внезапно до меня долетел звонкий детский смех, высокий и, как мне показалось, немного неестественный, отчего меня даже передернуло. Я посмотрел в ту сторону, откуда доносились громкие детские голоса, ожидая увидеть, по меньшей мере, человек десять резвящихся ребятишек, но, к своему изумлению, увидел двух нахмуренных мальчиков сидящих на невесть откуда взявшейся скамейке (я и понятия не имел, как она там появилась, потому что точно помнил, что секунду назад на этом же самом месте ее не было) и внимательно разглядывающих свои коленки. Почувствовав на себе взгляд, они отвлеклись от своего увлекательного занятия и начали, в свою очередь, пристально всматриваться в меня, от чего мне стало еще неуютней. Случись такое в обычной жизни, я бы посчитал это вызовом. Но сейчас, когда «оппонентами» оказались дети, я растерялся, не зная, как объяснить их поведение. И больше всего меня напугало то, что в этом взгляде я не увидел ничего детского – только пустоту. Да, их глаза светились, отражая яркие огни города, но только отражение это было тусклым, словно бы звезды, тоскливо глядящие с мутной серо-зеленой поверхности болота.
Я отвел взгляд первым, потому что понимал, что, в противном случае, это нелепое противостояние может длиться до бесконечности, и направился в противоположную сторону от городских ворот.
На протяжении часа, пока я брел, ничего не понимая, без оглядки к окраине городка, вокруг возвышались все те же каменные дома, без устали сменявшие друг друга, словно смеясь надо мной, пытаясь запугать, показать мне, что я в этом городе – незваный гость. Недружелюбие, которое я встретил, впервые войдя в этот город бесконечных, слепящих глаз огней, которое читалось в лицах прохожих, казалось, передалось всему, что теперь окружало меня. Даже огни загорелись каким-то отталкивающим чересчур ярким светом.
Вдруг впереди я увидел небольшую группу людей, зовущих кого-то испуганными голосами. И вновь сравнивая этот маленький городок с тем, что мне приходилось видеть в обычной жизни, я говорю, что подобная картина меня бы нисколько не удивила, возможно, даже не привлекла бы внимания, но здесь, как я уже успел заметить, подобные толпы, пусть и небольшие, были исключением. Мне трудно предположить, что могло заставить горожан сторониться даже друг друга, но то, что какая-то причина существовала, я знал наверняка, чувствовал, хоть и не мог объяснить ее.
Оказавшись всего в нескольких шагах от любопытной картины, я, наконец, понял, куда с таким ужасом смотрят все эти люди. Кто-то махал рукой, кто-то кричал, кто-то указывал пальцем на маленький пушистый черный комочек, спрятавшийся на крыше крохотного деревянного домика с тускло светящимися окнами. Я даже не знал, чему удивляться больше, реакции людей на перепуганного котенка или тому, что нашел дом, так непохожий на все остальные.
Никто из толпы не двигался с места, явно чего-то ожидая. Слышались наигранно ласковые голоса «Ну же, иди сюда, скорее, тебе всего-то надо перейти дорогу».
Тут меня осенило. Они просили котенка перебежать дорогу, но зачем? Ведь для нас, для обычных людей, именно это является плохой приметой. Я начал теряться в догадках.
В этот самый момент дверь домика отворилась и на пороге показалась маленькая старушка. Она бросила полный презрения взгляд на толпу, собравшуюся на дороге, и взглянула на крышу, куда было направлено основное внимание. На лице ее появилась едва заметная улыбка, в которой тоже читалось нескрываемое презрение.
- Что? Перепугались? – захрипела она. – Несчастные (по толпе прокатился шепот). Сейчас я перенесу его через дорогу, не волнуйтесь.
Вокруг стало совсем тихо. Слышно было только, как старушка тихонько подзывает непутевого котенка, который, сначала нерешительно посмотрел на затихшую толпу, а потом медленно сбежал с крыши и прыгнул в руки хозяйки. Она, прихрамывая, медленно перешла дорогу, по пути бросив очередной презрительный взгляд на незваных гостей.
Стоило ей оказаться на другой стороне улицы, как паника в толпе пропала без следа, все снова стало, как и положено здесь, недружелюбно отталкивающим и натянутым, и люди, отшатнувшись друг от друга, разошлись в разные стороны, по-видимому, желая изо всех сил забыть эти несколько минут, как страшный сон.
Старушка вернулась на свою сторону улицы и даже не удивилась при виде меня, чего я ожидал с некоторым волнением.
- Наконец. Пойдем в дом, - бросила она мне совершенно неожиданно, даже не взглянув на меня и не поведя бровью.
Потрясенный я даже не стал задавать вопросов и послушно последовал за ней. Котенок выпрыгнул из рук хозяйки и снова забрался на крышу.
В доме было сыро и темно. В углу крохотной комнатки стояла маленькая деревянная кроватка, столик у окна с перекошенными ножками был заставлен уже изрядно заржавевшими металлическими кастрюлькам и чашками. Мне снова стало неуютно, не так, как час назад в окружении недружелюбных глаз, по-другому, но все же неуютно.
- Жалкие, - неожиданно заговорила старушка.
- Простите?
- Жалкие, они боятся потерять его, свое счастье, - она принялась возиться с посудой на столе, складывая кастрюльки и чашки в углу, чтобы освободить немного места.
- По правде говоря, я ничего не понял из того, что только что произошло.
- Мой Рыжик перебежал им дорогу, вот они и ждали, пока он побежит обратно на другую сторону улицы. Потому что боятся.
- Действительно Рыжик … - не сдержался я.
Старушка поняла мой намек и посмотрела на меня недовольно.
- Ты считаешь, что все остальное в этом городе – правда?
Мне стало не по себе от этого замечания. То, что происходило вокруг, действительно служило гораздо большим поводом для удивления, чем имя котенка. Я постарался перевести тему:
- Вы сказали, они боятся. Но чего?
- Они днями и ночами берегут свое счастье. Счастье, которое принадлежит не им, которое они купили, - старушка разожгла камин.
У меня голова пошла кругом. Эти последние слова окончательно меня запутали. Купили счастье? Наверно это какое-то образное высказывание, но только что оно означает? Трудно представить, что кто-то платит деньги за некую невидимую субстанцию, которой, возможно, не существует вовсе. Это невозможно. Теперь, как никогда раньше, я желал всем сердцем, чтобы мой последний вопрос остался без ответа. Может быть, убежать? Не слушать? Нет, это глупо.
- Тебе придется бежать, - произнесла она хрипло, особенно подчеркнув слово «придется».
Не в силах ничего сказать, я только посмотрел на нее.
- Они не хотят, чтобы кто-то знал правду, и будут мешать тебе уйти.
Вдруг за моей спиной что-то скрипнуло. Я резко обернулся, но ничего не увидел. В комнате царил мрак, входная дверь лишь слегка проглядывала в кромешной тьме. Старушка рассмеялась и указала на высокий перекошенный стул.
- Не бойся, сюда никто не придет, - успокоила она. - А теперь поешь. Ну же, - добавила она, заметив мою нерешительность.
- Что здесь произошло? – спросил я несмело, усаживаясь за стол. Если мне все равно придется бежать отсюда, рискуя жизнью, то, по крайней мере, я должен знать правду и Бог с ним, с разочарованием в очередной раз.
- Бог давно оставил их, - начала старушка неохотно и поспешила добавить. – Ты можешь в него не верить, но я верю и считаю, что именно это сделало их такими, какие они сейчас.
Когда-то наш город был совсем другим, ничего общего с этими каменными склепами. Я была тогда маленькой девочкой с большими голубыми глазами и волосами медового цвета. Сейчас этого и не скажешь, - вздохнула она, глядя в пространство перед собой. – Но я не жалею, что не была тогда одной из них, из тех, что отправились к нему просить об этом, потому что мне не пришлось всю жизнь бояться потерять. Хотя драгоценного счастья у меня тоже не было, потому что с того самого момента я стала здесь изгоем, - она взглянула на меня и заметила непонимание на моем лице. Я изо всех сил пытался ухватиться за мысль, но не понял почти ничего из того, что было сказано. Тогда старушка спросила, - ты ведь пришел к нам… сюда с юга?
- Да, - я услышал недоумение в своем голосе.
- Тогда ты наверно должен был увидеть дом на подступах к городу, - она приблизилась ко мне, слегка прищурившись.
- Их там…
- Знаю, их много, - резко оборвала старушка, отшатнувшись от меня, но продолжая буравить взглядом. – Но он один. Темный, ведь в нем никогда не горит свет и холодный. Так ты видел его? – уже нетерпеливо сказала она.
- Да… кажется, видел, - мне стало еще неуютнее, но любопытство было сильнее меня.
- Он живет там.
- Кто? – рассказчик из нее определенно не самый лучший.
Кажется, она и сама это прекрасно поняла и снова вздохнула, закатив глаза.
- Как-то раз двое мужчин из нашего города решили отправиться на охоту за город. Тогда этих ворот не было и в помине. Вскоре они вернулись. Гораздо раньше, чем их ожидали, с виду обычные люди, но немного напуганные и, что еще более странно, порознь. На следующий день они, эти двое, решили отправиться с семьями на прогулку в том же направлении. К этому моменту оба старались делать вид, что друг друга и знать не знают, поэтому сделали все возможное, чтобы не пересечься в пути. Так все и началось. Постепенно все горожане изъявили желание взглянуть на окрестности города. И каждый, кто возвращался, вел себя немного странно. Кто-то не ограничивался одной прогулкой. Кто-то стал уходить периодически, почти по расписанию. И наступил день, когда я оказалась единственным человеком, который не знал ничего о том, что происходит за пределами нашего крохотного городка. Вскоре было принято решение о строительстве стены, которая должна была защитить горожан от внешних врагов, призрачных врагов, которых не существовало вовсе, потому что к тому времени единственной угрозой для них стали они сами. Разумеется, меня пробирало любопытство, хотелось увидеть то, что так меняло людей, которые еще совсем недавно приветливо улыбались мне на улице, а сейчас сторонились, делая вид, что не заметили. Я тогда была еще совсем молодой и не могла бороться с искушением. Однажды утром я решила отправиться за город. Когда я вышла за каменные ворота, ноги сами понесли меня дальше, и вскоре я оказалась у той самой лачужки, о которой спрашивала тебя, темной, сырой, холодной.
На этих словах я не смог сдержаться и обернулся по сторонам. Но старушка этого не заметила. К счастью, как мне кажется сейчас. Когда я снова взглянул на нее, то обратил внимание на то, как изменилось ее лицо. Теперь оно казалось гораздо моложе и приветливее, но меня это насторожило.
- Я постучалась и отворила дверь. В доме была лишь одна комната. В дальнем углу сидел мужчина. Я видела его. Видела почти так же, как тебя сейчас, но не могу вспомнить, как он выглядел. Потом пустота. И я уже стою у городских ворот. Я испытала странные чувства в тот день: эйфорию, восторг и одновременно чудовищный страх, что вскоре действие прекратится.
- Действие чего? - я все же перебил ее.
- Не знаю, - старушка опомнилась. – Больше я не покидала город, хотя, признаюсь, желание было сильным, порой, казалось, сильнее меня. - Лицо ее снова стало прежним.
Я стал перебирать в голове детали ее рассказа. Она сидела неподвижно и, казалось даже, не дышала. Некоторое время спустя я спросил:
- Вы считаете, он продавал счастье?
Она взглянула на меня недоверчиво, похоже, считая, что я смеюсь над ней, но мое серьезное лицо успокоило ее.
- Он и сейчас это делает.
- Но как такое возможно? Его ведь нельзя…
- Потрогать? – усмехнулась старушка. – А разве люди покупают только то, к чему можно прикоснуться?
Я подумал о том, как много существует того, не знаю, чего, за что мы платим деньги. Страхование, визит к психологу, даже к гадалке. Вся коррупция строится на этом принципе. Вы платите порой огромные деньги за то, чего может не существовать не только в материальном, но и в невидимом мире. Я сдался:
- Возможно, вы и правы. Но если что-то можно купить, то это что-то можно измерить и, следовательно, оно существует в ограниченном количестве.
- Не торопись с выводами. – Она смотрела на пляшущие в камине языки пламени. - Разве я сказала, что они покупали и покупают именно то, что они считают?
- Но…
- Нет. Они считают, что покупают счастье, а на самом деле получают лишь ощущение того, что купили его. Как может человек, распродавший свое счастье, быть счастливым и продолжать продавать его и дальше? – Старушка рассмеялась. – Возможно поэтому они все такие несчастные. Он продает им жалкие остатки, соскабливает со стенок своей души.
От этой метафоры мне стало неуютно.
Немного помолчав, она добавила:
- Нет, это всего лишь ощущение. По крайней мере, я склонна считать так. Ты же волен полагать, как тебе заблагорассудиться.
Я отвернулся. Мне в голову пришел вопрос, на который мне безумно хотелось получить ответ, но я никак не решался задать его. Старушка снова словно прочитала мои мысли. Как она это делает?
- Почему я не вернулась туда больше? – И снова она вздохнула. Какой же несчастной она казалась в эту минуту. – Эйфория скоро прошла. Восторг испарился. Но страх, страх потерять то, чего уже не было, остался, навсегда, вместе с обжигающим пониманием того, что когда-то, на один короткий миг, мое сердце запрыгало в груди, и я чуть не задохнулась от внезапно нахлынувшей волны радости, а потом все исчезло, так же быстро. Прошло уже шестьдесят лет. Я знала и знаю сейчас, что это чувство не повторится уже никогда.
Она замолчала. Я не знал, что сказать, и только тихонько отодвинул от себя пустую тарелку, успев заметить въевшуюся грязь, которая узорами украшала всю ее поверхность.
Старушка заметила мой взгляд, но ничего не сказала. Она только посмотрела на меня строго и, вместе с тем, тепло.
- Так просто они тебя не отпустят. Они попытаются избавиться от тебя, ты должен понять это. Эти люди во всем, что окружает их, видят угрозу своему счастью. Только настоящее счастье способно окрылить человека, позволить ему воспарить над толпой, почувствовать свободу от цепей, которые сковывают его с самого рождения и до самой смерти. То, что испытывают они, имеет совершенно иную природу. Их счастье вызывает паранойю и делает цепи еще более тяжелыми и прочными. Если горожане поймут, что ты знаешь обо всем, а они это обязательно поймут, ведь эти люди никогда не доверяли мне и считали чужой с того самого дня, когда побывали у продавца счастья, если они почувствуют в тебе угрозу, что тоже не вызывает никаких сомнений, тебе нужно будет покинуть город. Даже если бы я ничего тебе сейчас не сказала, они все равно решили бы, что я раскрыла их тайну. Ты в опасности. Сегодня тебе нельзя выходить отсюда. Здесь они тебя не тронут, потому что никогда не подходят близко к моему дому. Но завтра на рассвете тебе лучше уйти, как можно тише и незаметнее. Выходя из города, не оборачивайся. Запомни, ты должен идти вперед и ни в коем случае не смотреть по сторонам, каким бы сильным ни было искушение. Ты можешь сбежать от них, но это….
Я больше ее не слушал. Мне стало не по себе от этого слова. Искушение? Неужели после всего того, что я пережил за последний месяц, мне предстоит еще одно испытание, возможно, самое серьезное из всех? Никогда мне еще не было столь тяжело, несмотря на то, что до этого момента поиски ответов на замысловатые вопросы были связаны с более реальной опасностью, чем та, что предстояла мне сейчас. Я прошел через огонь, когда однажды моя палатка загорелась прямо посреди изможденного нескончаемой летней жарой леса два года назад. Ровно через год мне предстояло пройти через воду – в двух километрах от берега моя лодка ударилась о камень с такой силой, что в ней образовалась трещина, и вода стала проникать внутрь. Вскоре, когда дно лодки уже спряталось под ледяной водой, я понял, что мне придется сдаться и добираться до берега самому. Спустя минут пять я замерз так, что еле шевелил руками и ногами. До сих пор удивляюсь тому, что выжил тогда. Только теперь я осознал, что испытания, которые выпадали на мою долю все это время, – ничто по сравнению с тем, что ожидало меня впереди.
- Медные трубы, - прошептал я еле слышно, - их-то я еще не проходил.
- Прости, сынок, я не расслышала, - старушка, которая теперь копошилась у раковины, оглянулась и посмотрела на меня добродушно.
- Нет, ничего, - я постарался улыбнуться.
- Хорошо, - сказала она, уходя в темноту в дальнем углу комнаты. – Тогда, пожалуй, я тебя оставлю. Уже поздно, а тебе вставать с рассветом. Ложись спать.
Послышался скрип двери, и только тогда я понял, что в доме есть еще одна комната, тускло освещенная, крохотная, как я успел разглядеть. Дверь закрылась, и та часть комнаты, где она находилась, снова погрузилась во мрак. Через несколько минут что-то заскрипело над головой. Должно быть, Рыжик, подумал я и вяло улыбнулся.
Я принялся изучать свою комнату. Какой же убогой она была, темная, сырая, украшенная узорами из паутины.
- Радуйся. Сколько глаз на тебя смотрят, - прошептал я, подойдя к кровати, стоящей в углу у камина, и глядя на потолок, еле выступающий в кромешной тьме. – Целых восемь. Нет же, даже шестнадцать, - добавил я, заметив лениво выползающего из самой глубины второго паука.
Вскоре наблюдение за пауками и насекомыми, которых здесь было несметное количество, мне наскучило, и я нехотя сел на кровать, такую же холодную и сырую, как и сама комната. На улице раздался глухой звук и, секунду спустя, снова наступила тишина. Странное место. Ничего не поделаешь.
- Зачем ей все это? Почему просто не уйти отсюда. Оставить этих безумцев наедине со своей паранойей, как она сама только что сказала? Если же она хочет жить среди них, то почему не пойдет к этому продавцу снова? Кому нужна такая индивидуальность? – я посмотрел на перекосившийся стол, заваленный ржавой посудой, и поморщил нос.
Проснувшись утром, я оглядел комнату с тем же выражением лица. Только теперь я не мог никак понять поначалу, где нахожусь. Вскоре память вернулась, как и тягостное понимание того, что впереди предстоит что-то. Но что? Может, нет никакой паранойи? Может, старость и продолжительное одиночество заставили несчастную поверить в то, что весь мир против нее, а люди вокруг торгуют чувствами? Я схватился за виски и глубоко вдохнул, чтобы немного успокоиться. Только теперь мной двигал не страх, а негодование. Я был зол на нее за нелепые рассказы. Но больше всего я злился на себя, за то, что позволил себя так провести. Не медля ни минуты, не испытывая ни малейшего желания попрощаться с ней, поблагодарить за приют, я схватил куртку и дорожный рюкзак и вышел из дома. Странное чувство, что в доме нет ни живой души, не покидало меня.
На улице было свежо и серо. Небо заволокли огромные хмурые тучи. В воздухе звенел наступающий дождь. На улице не было ни души.
- И это все? – я разочарованно вздохнул. – Я ожидал, что на меня кинутся с вилами, - добавил я, все же нервно оглядываясь и направляясь в ту сторону, откуда пришел вчера.
Внезапно за спиной раздались громкие голоса, эхом отдавшиеся в моей голове: «Ну же, иди сюда, скорее, тебе всего-то надо перейти дорогу. Ну же. Ну же. Иди сюда». Я обернулся, но никого, кроме меня, на улице не было. Я ускорил шаг. «Ну же, тебе всего-то надо перейти дорогу», - продолжал голос, становясь все тише и тише. Вскоре единственным звуком, нарушавшим тишину, снова стал звук моих шагов и тяжелое дыхание. Мне пришлось остановиться, чтобы отдышаться. Страх ли ускорил биение моего сердца или бег, ведь, пытаясь избавиться от назойливого голоса, в конце концов, я не выдержал и помчался, сломя голову, прочь от дома. Наконец, я перевел дыхание.
Прошло минут сорок. Город был погружен в глубокий сон и, кажется, не хотел пробуждаться. Городские часы показывали семь, а это означало, что еще немного и на улице покажутся первые горожане. Я снова ускорил шаг. До меня донесся звонкий детский смех.
«Кому-то уже сейчас не спится», - подумал я. Но когда я приблизился к тому месту, откуда слышался смех и где я ожидал увидеть человек десять, не меньше, то понял, что все еще один. Смех не стихал. Я сорвался с места и побежал, не оглядываясь, в сторону городских ворот, которые так дружелюбно выглядывали из-за крыш высоких каменных домов. В голове у меня раздавался чей-то чужой голос, голос, который я, казалось, где-то уже слышал: «Нет, нет гостиниц. Нет гостиниц».
Наконец, я выбежал из города и голоса стихли. Не в силах бежать и дальше, я остановился, тяжело дыша. В глазах у меня стояли слезы. В голове крутились слова: «Так просто они тебя не отпустят» и (тут меня передернуло) «Ты можешь сбежать от них, но это…»
- Но что?- спрашивал я себя. – Что? – закричал я и схватился за голову. Потом тихо добавил. - Я понял, почему ты не пытаешься уйти. Они не отпустят тебя, знают, что ты хочешь открыть правду. Знают, что их мир под угрозой. Паранойя. Ты их паранойя! Ты! И теперь я тоже. Я тоже в этой игре! – я снова сорвался на крик. – Ты вмешала меня! Я не хочу никаких ответов! Мой ответ «Все равно». Мне все равно, можно ли измерить его или нет. Теперь я должен рассказать миру о них. Ты взвалила на мои плечи груз, который сама не в состоянии была вынести. Теперь ты свободна! Теперь тебе хорошо? Где ты теперь?
Внезапно мне стало плохо, по-настоящему плохо. Перед глазами начала складываться картина. К горлу подступила тошнота. В голове что-то сильно застучало. Никогда в жизни я не испытывал такой головной боли.
Скрип над головой, глухой стук. Я словно слышал все это снова, как накануне. Снова… и снова.
- В доме была еще одна комната, - наконец, выдавил я. – Чердак. Теперь ты свободна. Нет, - я рассмеялся и услышал в своем голосе отчаяние. Теперь-то я понимаю, что был на грани сумасшествия. Я почти сошел с ума от страха. – Самоубийство? Нет. Я не ты! Я не собираюсь себя убивать. Я найду другой способ избавиться от этой правды. Правда никогда не приносит смерть. Не в моем случае.
Мне было плохо. Так плохо, что порой мне стыдно признаваться в этом даже себе. Я готов был свалиться на колени и рыдать, рыдать пока не закончатся слезы, рыдать, пока я не ослабну до такой степени, что не в силах буду воспринимать реальность. Слезы порой способны заглушить даже самый жгучий страх. На это я надеялся. Я был несчастен.
Именно тогда на глаза мне попался небольшой деревянный домик у дороги, с перекошенной крышей. Он стоял ближе всех к городу. Я видел его вчера, но не обратил особого внимания. Да и сегодня, поняв, что каменные ворота остались за спиной, я перестал замечать все вокруг. Теперь, когда мне было плохо, когда сердце сжалось от боли и страха, когда слезы ручьями текли по щекам, как у маленького ребенка, я увидел его, и он показался мне единственным спасением. Мне вдруг почудилось, что стоит мне переступить его порог, и я навеки сброшу с плеч эту черную ношу, тайну, в которую меня посвятили против моей воли. Я поднялся на ноги и сделал глубокий вдох. Шаг. Еще один. Теперь меня словно тянуло туда, чем ближе, тем сильнее. Дверь дома приветливо отворилась.
- Один раз, - шепнул я себе, вытирая слезы. Еще несколько шагов. В самой глубине дома что-то зашевелилось. – Мне бы только забыть. – Сказал я себе.
"Забыть?" Кто-то дернул меня за руку. Не в силах оторвать взгляд от дома, я постарался не обратить внимания на гостя, беззаботно вторгшегося в мое сознание, и сделал еще пару шагов. "Забыть?" Этот кто-то теперь уже тянул меня назад изо всех сил. Я нехотя оглянулся, но никого не увидел. "Переступить через принципы и оступиться на них. Пустые слова. Все твои поиски не привели ни к чему. Тебе не пройти медные трубы. Для этого ты слишком слаб. Лучше было сгореть в лесу или утонуть в реке, чем оступиться сейчас, на финишной прямой".
Я остановился. На щеках уже почти высохли слезы. Страх все никак не отпускал. Голова продолжала болеть так, что хотелось зажмурить глаза от боли. Ничего не изменилось. Почти. Теперь дом с покачивающейся на ветру скрипящей дверью не казался мне единственным приютом от ненавистной правды. Да и нужно ли было искать этот приют? Я в последний раз посмотрел на ветхую хижину, в глубине которой, я знал это наверняка, он ждал меня, и снова вернулся на дорогу.
Сколько раз каждый из вас задумывался над тем, что такое счастье? Как оно зарождается и как исчезает? Сколько оно длится? Можно ли его пощупать, измерить? Ощущаете ли вы его? И, наконец, главный вопрос: можно ли ответить на все предыдущие вопросы однозначно?
Четыре года назад я отправился искать по свету ответ на эти вопросы. Я набрел на город, название которого не знаю и по сей день. Но, увы, этот город оказался последним местом на Земле, где следует искать счастье. Его там не было и, скорее всего, не будет уже никогда. Да и можно ли жить со страхом и при этом быть счастливым?