Малое общежитие по улице гоголя. Ч-5

ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ. Ч-5
Слова Виктора невольно и грубо вернули Викторию Павловну к не так уж давно прожитым годам.
        Жизнь прокатилась по судьбе её своим тяжёлым беспощадным катком. Но ей, как немногим, посчастливилось из-под него выбраться.   
          Она вернулась из ссылки, чистая, без пятнышка.- все обвинения были с неё сняты. Как они могли обвинить артистов в предательстве?.. Разве их вина, что театр не успел эвакуироваться? Если бы их предупредили, что немцы уже под Днестровском!.. Директор театра звонил и звонил тогда  в райком с просьбой помочь с транспортом, а там всё успокаивали: не надо паники, наши отобьются. А когда директор позвонил в последний раз, ему уже никто не ответил.Тогда артисты вместе со своими семьями в спешке погрузились на подводы, потому что ни одной машины в городе уже не было. И только они успели выехать из города, как мимо, обдав их густой дорожной пылью, промчались мотоциклисты. Обоз еле успел съехать на обочину. Немцы! Дальше не поедешь.Пришлось поворачивать назад. А потом надвинулся голод.Всё,что можно было продать и обмеменять на толкучке, было продано и обменено на крупу и картошку. Но и эти подукты уже были на исходе.
      По вечерам актёры собирались у Виктории дома. Они ведь привыкли всегда быть  вместе. И сейчас они жались другу к другу и всё искали выход из, как им казалось, безнадёжного положения. 
      -  Что же делать, что делать? – с тоской повторял то один, то другой.И все смотрели почему-то на неё, Викторию, будто были уверены, что именно она – самая лучшая, самая талантливая актриса, прима, гордость их театра и любимица театралов, сможет что-нибудь придумать.
       - Ладно! Есть только один выход: открыть театр и начать работать...
       - Как! Мы будем выступать перед немцами, развлекать фашистов?!
       - Ну, сиди и смотри, как твой Васенька с голоду помирать будет! – жёстко  сказала Виктория.
      С разрешения немецкой комендатуры театр был открыт. Играли, в основном,  старинные  водевили и оперетту.Спектакли пользовались большим успехом у  немцев. Этим артисты и прикрылись, когда у них была создана подпольная организация. Руководили ею специально оставленные в городе хорошо проверенные, надёжные люди. Под сценой был спрятан печатный станок, на котором по ночам печатались листовки. В общем, подпольщики здорово развернулись, и вскоре все потаённые закутки театра были забиты оружием и взрывчаткой, которую использовали для изготовления мин. 
       Так бы оно и продолжалось, наверное, если бы не пожар, случившийся во время  одной из репетиций.Огонь удалось загасить своими силами, но подоспевшие к концу пожара немцы, рыская по всему театру, обнаружили целый склад оружия...   
    И был арест, и была страшная камера.И первый допрос, на котором немцы          бесцеремонно разглядывали её и громко ржали, перекидываясь репликами. Из них она, хорошо знавшая немецкий ещё со школы, поняла, что она красивее, чем они думали, когда глядели на неё из зрительного зала.Одного офицера она узнала.Он был самым постоянным, но и самым не нахальным из её немецких поклонников.Он часто ждал её после спектакля,улыбаясь,      протягивал ей цветы или пакет с галетами и консервами, и уходил, не сказав ни слова.Сейчас он, не отрываясь, смотрел на неё, и она видела в глазах его испуг и растерянность... На все вопросы, которые ей задавали, она отвечала, что она только актриса и ничего не знает... Возможно, немцы и  поверили ей, потому что схваченный ими командир подпольщиков на допросах  уверял немцев, что артисты ни о чём не догадывались, так как подпольщики проникали в театр по ночам, когда там уже никого не было...
          А вскоре произошло невероятное.Тот немец, её молчаливый поклонник,спас её. Он вывез её ночью на своей машине, велев ей лечь на пол между сиденьями. А прощаясь с ней, сказал:
         - Мы никогда больше не увидимся, и такую, как вы мне, вероятно, не встретить. Прошу только об одном: верьте мне - не все мы звери...
         А когда пришли наши, она сама, по своей воле, примчалась к ним и с гордостью рассказала о подпольной организации, которая действовала под прикрытием их театра, о страшном провале, о немецкой тюрьме... И в порыве откровенности и радости, возникшей от того, что перед ней, наконец, свои, родные лица, долгожданные освободители, рассказала о своём чудесном спасении... Какая  наивность! Её тут же арестовали за сотрудничество с немцами, а вместе с ней были арестованы и артисты, которым повезло уцелеть в немецкой тюрьме... Их всех отправили в Сибирь, откуда она вернулась только через восемь лет. Это произошло уже после смерти Сталина. Её вызвали тогда в комиссию, которая прибыла в лагерь разбираться, кто за что сидит. На этот раз её не обвиняли  в сотрудничестве с немцами, но заставили подробно рассказать о её чудесном спасении. В глазах членов комиссии она видела недоверие и ещё какую-то подленькую усмешку – немцы, любовь... Конечно, это не укладывалось в голове: столько горя,столько смертей принесла эта война. И Виктория могла их понять. Ночь она просидела неподвижно, прислонясь к холодной стенке камеры, не ощущая ни холода, ни времени... А утром ей объявили, что она ни в чём перед Родиной не виновата... Получив на руки документы, Виктория при первой же возможности покинула лагерь, решив вычеркнуть эти страшные восемь лет из своего сознания. Из жизни её они уже были украдены... В Днестровск она не вернулась, уехав в город, где было несколько театров, и где она надеялась устроиться в одном из них. Но здесь ей не повезло – ни в один театр её не брали. Всё в отделах кадров было о ней, о её недавнем пошлом известно. И даже то, что её реабелитировали, не помогло. Ей светил, в лучшем случае, клуб при каком-нибудь заводе. Хорошо, что она случайно встретила Марту Осиповну, свою землячку, которая помнила и довоенный театр, и её великолепную игру. Марта Осиповна, выслушав её трагическую историю, долго ахала и возмущалась, но не прошла стороной, а пустила в ход все свои связи и через  друзей, а те через своих и дальше, и уже неизвестный ей человек устроил Вику в театр, где она говорила детскими голосами, мяукала, лаяла и кукарекала, забавляя  детишек. Она делала это так же талантливо, как если бы она играла  в театре обычном. Довольно скоро она привыкла к новой работе, полюбила её и даже стала гордиться своим маленьким кукольным театром.