Клавдия. Такое твое счастье...

Клавдия критически разглядывала себя в зеркале  – крупный неровный нос портил всю картину - даже большие карие глаза не спасали, да и тонковатые губы  ее не красили. А Клава  влюбилась в старшекурсника и очень хотела ему понравиться завтра на вечеринке, куда была приглашена знакомой студенткой.
В комнату вошла мать Дора Моисеевна. Строго глянув на дочь, мама спросила, когда та будет дома – у них завтра вечером будут гости, и присутствие Клавдии необходимо. Дочь насторожилась – мама работала директором швейной фабрики и привыкла командовать дочерью, а не просить ее о чем-то.
- Да, если ты догадалась, то верно – придет молодой человек, который подойдет тебе в мужья. Он из хорошей еврейской семьи – это Я тебе говорю – ты будешь с ним счастлива.
У дочери навернулись слезы:
 - Мама, сейчас начало 70-х, а ты, как в царское время, пытаешься выдать меня за первого  попавшегося!
- Ничего, дочь, он хоть из бедной семьи, но человек очень порядочный. Да и кому ты нужна со своим еврейским носом, кроме еврея?

После занятий в институте Клавдия долго решала,  пойти ли ей на вечеринку или остаться дома и посмотреть на того, кого пророчат ей в мужья. Решила, что еще есть время подумать,  но уже понимала, что ослушаться матери вряд ли посмеет.
В прихожей квартиры сидел какой-то посетитель. Он был похож на подбитую птицу – сгорбился, сидя на краешке стула. У Клавдии вызывали отвращение плохо одетые люди, поэтому она даже не ответила на тихое приветствие  гостя.
Из комнаты вышла мать и, натужно улыбаясь, сказала:
 - Клавочка, знакомься – это Эмиль – я тебе о нем рассказывала.
Вот оно что – мамочка не дождалась вечера и поторопила события! Клавдия с изумлением  и брезгливостью смотрела на скрюченного в углу парня, спрятавшего свое лицо в воротник легкого пальтишки и поджавшего под стул ноги в стоптанных ботинках десятилетней давности. И это ее будущий муж?
Парень встал и слегка наклонил голову:
- Эмиль Марецкий. Преподаю в техникуме.
- И зачем ты здесь, парень? Тебя родители хотят насильно женить на  любой еврейке? Разве мы подопытные кролики?
Дора Моисеевна  замахнулась на Клавдию шарфом:
- Что ты несешь? Посмотри вокруг – хочешь пополнить армию разведенок – мужики пьющие через одного!
- Да, я не пью, - смиренно произнес Эмиль,  - даже не курю.
- О, да  это же здорово – такое «приданное»! А что тебе обещано от меня – вишь, какой у меня некрасивый нос? И хозяйка я никакая – яичницу смогу сделать – и все!
И тут Эмиль преобразился – он выпрямился, оказавшись совсем не сутулым молодым человеком ненамного старше Клавдии, отодвинул прядь волос за торчащие крупные уши и, слегка заикаясь, сказал:
 - Клавдия,  Вы очень красивая девушка – я уже год на Вас любуюсь, прихожу к остановке у института и вижу, как Вы общаетесь с друзьями в ожидании автобуса. И мне  нужна  не домработница, а любимая женщина.

.... Свадьбу сыграли после сессии. Невеста стыдилась своего лопоухого жениха с толстыми губами, пока не выступил с поздравлениями коллега Эмиля:
- Мои товарищи просили передать свою радость по поводу того, что у Эмиля появится семья. Ему - любимцу всех коллег и студентов - должно когда-то повезти.
Глянув с интересом на Эмиля,  молодая жена, подавив вздох, подумала, что умного человека Бог все же обделил красотой.

  Шло время. Эмиль обожал студентов, не жалел своего времени на дополнительные занятия, которые посещали даже те, кто в них не нуждался. Клавдия постоянно возмущалась, что муж перерабатывает часы, за которые не получает ни копейки. Эмиль только вздыхал, а потом как-то не выдержал и сказал:
 - Мы семь лет вместе, а ты все не решишься на рождение ребенка - то не было жилья, то мебели, то модной одежды. Благодаря помощи твоей мамы, у нас есть все, а домой идти не хочется.
Клавдия повертела в руках модные импортные очки с темными стеклами по цене двух месячных зарплат ее мужа, поправила безупречную прическу и лениво произнесла:
 - Ты очень надоел мне этой темой, как и мама - она даже пообещала взять ребенка на полное содержание до совершеннолетия. Так что материальный вопрос решен, а выгуливать малыша будешь ты.
- Он не собачка, чтобы его выгуливать, - оскорбился всегда покорный Эмиль за  своего будущего ребенка.

.... В маленькой дочке Ирочке Эмиль души не чаял, бабушка Дора Моисеевна покупала все, что было необходимо ребенку из вещей, оплачивала услуги няньки, а позже – и репетиторов в школе. Клавдия равнодушно смотрела на суету вокруг своего ребенка, которого она восприняла как необходимое досадное приложение к семейной жизни.
Клавдия быстро смирилась со своей долей быть женой неприятного ей мужчины – она попросту частенько игнорировала его, иногда ставя перед фактом срочного отъезда в командировку или похода в гости или театр. Эмиль никогда  не спорил, даже если рассчитывал вечером посидеть с курсовиками или дипломными работами студентов. Его не напрягало, что жена никогда не покупала ему хорошие вещи, а он по многолетней привычке экономить покупал в магазине одежду, которая была подешевле и менее удобна.
Как-то в выходной к Эмилю забежали двое студентов, чтобы отдать дипломы на проверку, и не сдержали удивления его внешним видом.
Из своей комнаты Клавдия услышала восклицание:
- Эмиль Маркович,  Вы жену не пугаете своим видом? - и сразу испуганное извинение, - простите, я пошутил.
Клавдия вышла из комнаты после ухода студентов и критически посмотрела на мужа. Он стоял перед зеркалом и растерянно смотрел на свои дырявые  трико с пузырями на коленях и старую вылинявшую майку. Жена скривила  губы:
- Ты скажи своим студентам, чтобы домой к тебе не приходили – мы в свое время к профессорам на квартиры не бегали.
- Я и не профессор, - тихо сказал Эмиль, - завтра куплю себе новую одежду.

... Ирочка была похожа на маму и папу своей некрасивостью, унаследовав во внешности все плохое от своих родителей – мамин крупный неровный нос, папины оттопыренные уши и маленькие глазки, легкую сутуловатость  и неприятный скрипучий голос от бабушки -  только синие глаза, как у Эмиля, были яркими.
 В начале 90-х годов внезапно умер Эмиль от сердечного приступа, и эту потерю острее всех ощутила Ирочка, которой исполнилось 15 лет.  Клавдия спокойно пережила смерть мужа и засобиралась в Израиль, куда ее мама уже успела уехать. Дочери Клавдия говорила, что ее некрасивость среди соотечественников не  будет бросаться в глаза, да и замуж выйти легче.
К матери Клавдия не поехала – выбрала другой город, объяснив  дочери, что у бабушки крутой характер и желание всех подмять под себя, а ей надо устраивать жизнь Ирочки. Дочь с сомнением покачала головой – у ее мамы характер был не лучше бабкиного, но Дора Моисеевна хоть любила свою  внучку, в отличие от матери.

Съемная квартира была неудобная, соседи – выходцы из Марокко – шумные и неаккуратные, что Клавдию выводило из себя.
Ирочка  заканчивала школу, с трудом заставляя себя говорить на непривычном иврите, когда  «марокканцы» - соседи по лестничной площадке - вдруг съехали, оставив квартиру взрослому сыну.  Доброжелательный тон соседа в общении с незнакомой ему «русской» девушкой помог Ирочке преодолеть психологический барьер, и она стала говорить на иврите с удовольствием. Сосед был старше Иры лет на десять, но выглядел гораздо старше из-за того, что покуривал «травку» и нигде не работал, грея свои бока на пляже под горячим израильским солнцем.

...Ирочка  вернулась с прогулки поздно, но не пошла спать сразу, а нетерпеливо растолкала мать и сообщила ей ошеломляющую новость – она выходит замуж за соседа Амрама. Клавдия хватала ртом воздух, не в силах унять сердцебиение, но немного успокоившись, решительно произнесла: «Через мой труп!» Дочь насупилась и сказала, что уже ничего не исправить – у нее будет ребенок. С Клавдией случилась истерика – она кричала, пила сердечные капли, уговаривала дочь уехать в другой город, но дочь была непреклонна:
- Я выйду замуж за кого хочу сама, а не кого мне навяжут.
И тогда Клавдия пошла ва-банк:
- Если ты родишь ребенка от своего наркомана, то я в этот же день слягу в постель и никогда – слышишь, НИКОГДА больше не встану – будешь ухаживать за ребенком и мной!
Ирочка беспечно махнула рукой, подумав про себя: «Да хоть застрелись!»

Родственники Амрама тоже не были в восторге от Ирочки – в их родне не было «русим», а  у этой русской только и хорошего, что синие глаза. Весной  Ирочка родила Игаля – синеглазого светловолосого малыша - и через трое суток вернулась из больницы с ним домой. Марокканская родня как приговорила: «Не наш!» Амрам раскричался на Ирочку, что она нагуляла ребенка – ишь какой светлокожий и синеглазый, и ушел спать в свою квартиру, которую сдавал приятелю бесплатно. Клавдия посмотрела торжествующе на поникшую дочь, демонстративно выложила на стул рядом с кроватью запасную простынь и полотенце и легла на кровать,  с издевкой сказав:
- А теперь покрутись сама с ребенком и больной матерью!
- А что с тобой-то?
- Я тебе говорила,  что после родов ты меня на ногах не увидишь – я буду только  лежать!

Замученная Ирочка через три дня позвонила в социальную службу с просьбой о помощи – некому было сходить в магазин, денег не было, мать не вставала даже в туалет.  Социальные работники отправили Клавдию на обследование в госпиталь, где подтвердили, что физически она абсолютно здорова, только психически страдает от стресса, поэтому не может держаться на ногах.  Ей в помощь сразу же были выделена помощница и разрешение на получение бесплатных памперсов.

... Ира любовалась сынишкой и придумывала новые шутливые прозвища для малыша, когда в комнату без звонка зашел Амрам. Он еще у двери услышал, что Ира говорит по-русски, и возмущенно закричал, чтобы она прекратила учить ребенка чужому языку. Ирочка осторожно взяла малыша на руки и тихо сказала, что язык матери не может быть чужим. Разъяренный Амрам швырнул в лицо Иры несколько купюр и заявил, что подаст на развод. Но через месяц процедуру развода пришлось начать Ире, потому что муж не приносил денег, а пособие ей не платили как замужней женщине.
С трудом получив развод, Ира  все же осталась жить рядом с бывшим мужем, чтобы ребенок не забывал отца.

Клавдия все ждала, когда ее дочь начнет рыдать и каяться, что так неосмотрительно вышла замуж и родила ребенка. Она придумывала варианты прощения и непрощения, про себя наслаждаясь мучениями нераскаявшейся Ирочки, рисовала воображаемые картины рыдающей беспутной дочери. Но Ирина и не думала каяться - она стойко переносила капризы матери и отвергла предложение бабушки сдать Клавдию в дом инвалидов, подросшего Игаля с четырех лет стала водить в вечернюю русскую школу.
Игаль никак не общался с бабушкой - она его ненавидела и всячески обижала, когда он подходил близко.

Как-то раз Клавдии вдруг так захотелось встать, пройтись по комнате, а потом пробежать по магазинам, что она запоздало подумала о том, как бездарно обошлась со своей жизнью, пролежав колодой в постели почти пять лет. Когда дома никого не было, Клавдия поднялась с постели, свесила ноги и, держась за спинку кровати, сделала неуверенный шаг.
Ирочка пришла поздно и нашла мать, лежащую рядом с кроватью. С трудом подняв Клавдию, дочь получила порцию обвинений в свой адрес и заверение матери, что больше она не предпримет попыток упростить жизнь Ирочки. Не зная о намерениях Клавдии начать ходить и вести прежний образ жизни, Ирочка недоумевала, как мать могла свалиться с кровати.

Бабушка Дора несколько раз приезжала навестить внучку и правнука, помогала  иногда деньгами,  в которых Ира всегда нуждалась, хотя  и  работала. И поглаживая внучку по голове, как в далеком детстве, скорбно покачивая головой, Дора Моисеевна приговаривала:
 - У каждого из нас свое счастье. Такое уж твое счастье, дорогая!
...Пролежав  в постели семь долгих лет, почти не разговаривая ни с кем, Клавдия  умерла, так и не простив дочери ее самостоятельности.