Мои приключения за рубежом. Глава 29

Глава 29
  Я не учла одного обстоятельства, строго-настрого предупреждая торговку "левой" водкой, пани Хенрику, что в этом районе Варшавы нет недостатка в подобных подпольных ночных "малинах", где дают на "крэхи", и продажа спиртного является главным источником дохода. В этом я убедилась, когда Мирек уже вечером того же дня возник с бутылкой "бальзама" на пороге, собираясь врачевать раны, которые я посмела разбередить, пользуясь правами жены.
  Признаюсь, что я не выдержала и сорвалась, и, не скупясь в аргументациях, бушевала минут десять. Ровно настолько меня хватило, чтобы сделать мужу внушение – я терпеть не могу и не умею устраивать сцены, но изо всех сил старалась быть убедительной. Видимо, это и послужило ответом на мои старания. О шитье нужно было забыть на несколько дней.
  Тихая надежда, что очередная алкоголетерапия пройдёт в спокойной обстановке, окончательно рухнула. Я являлась, как всегда, пассивным слушателем длинного бессвязного монолога, из контекста которого, поскольку уши мои были открыты, удавалось кое-что выхватить. Глаза сами в тревоге натыкались на часы, стрелки неумолимо медленно перемещались по циферблату, а затем складывались в несколько долгих часов тревожного ожидания исчерпания безвестного оратора, который мог бы потягаться в ораторском искусстве даже с самим Фиделем Кастро.
  Но это были не просто речи, а пронизанные злостью монологи, полные угроз. Мне стоило огромных усилий не огрызаться и молчать, изображая бесчувственного истукана, хотя все угрозы направлялись, естественно, в мой адрес. Я повторяла про себя, как заклинание: "Только бы выдержать, только бы не сорваться!" Ещё мне помогала исключительно моя природная сдержанность.
  Безмерно трудным оказалось остужать в себе вскипающую ярость и пересилить нестерпимо огромное желание ударить неугомонного оратора, например, скалкой или сковородкой по головке, за его твёрдые обещания, что бандиты уже в пути, чтобы изрезать моё хорошенькое личико бритвочкой, или же, что у него собрано достаточно материала и доказательств, что я являюсь продуктом знаменитейшей фабрики по производству и поставки за рубеж шпионов – легендарного КГБ.
  Надо сказать, что его убогая фантазия, имела границы, и, не придумав ничего новенького, он неизменно возвращался к уже ранее сказанному, что несколько утешало, но в то же время неимоверно раздражало, так как «обшарпанную старую пластинку» нужно было выслушивать с самого начала.
  Но кто сказал, что нужно? И я выскакивала во двор в полном отчаянии, но в надежде, что, не видя мой "портрет" какое-то время, он забудется или же свалится где-нибудь посреди комнаты от львиной дозы спиртного, как это нередко бывало.
  Вот и в тот раз я вылетела, в сердцах хлопнув дверью, успев прихватить с собой старенькое пальтишко, болтающееся на вешалке у входа.
  Благоухало лето, но ночи-то до промозглости холодны, а по предположению, я была обречена на бесконечное отсиживание в кустах. В прошлый раз Мирек закрылся и не впустил меня в дом до самого утра.
  Мне померещилось, что он гонится за мной и, подстрекаемая страхом, я выскочила за ворота, но у меня была лазейка слева, и, метнувшись туда, я схоронилась под сенью тёмного куста, за лёгкой ржавой оградой, завернувшись в спасительное старое пальтецо. Я устроилась под развесистым тёмным кустом, где  предусмотрительно спрятала кусок старой трухлявой доски, оказавшейся прекрасным изоляционным материалом между мной и невысыхающей почвой, от которой так и тянуло сыростью, потому что район Влохи был когда-то очень давно возведён на осушенных болотах.
  Дерево своей развесистой листвой надёжно прикрывало меня со всех сторон, и одна из пышных ветвей заслоняла со стороны узкой асфальтированной, прилегающей к палисаду дороги.
  Пристроившись на спасительной трухлявой доске и обняв руками ноги, я понемногу приходила в себя, расслаблялась, и меня захватила красота звёздного неба, кусок которого вместе с луной, словно прозрачная краюха сыра, повисшей на невидимой нити, виднелся в щёлочку между листьями.
  Пробежала, мяукнув серая кошка, но я сразу же засомневалась в её окрасе, вспомнив английскую пословицу: "Ночью все кошки кажутся серыми". Где-то далеко тявкнула собачонка, лязгнула дверь в доме напротив. В окне показалась белолицая черноволосая Ивона – дочь пани Хенрики. Она подошла к окну и задёрнула штору.
  Одно за другим гасли светлые пятна окон, погружались в густую темноту дома. Прикрыв глаза, я утратила чувство времени и не помню, как унеслась куда-то в своих пространственных путешествиях, которые считала грёзами, но неожиданно очнулась, вздрогнув.
– Где они держат её? – услышала я голос сбоку и звуки лёгких шагов.
– Недалеко, можно сказать совсем рядом, потом перевезут в коричневую полуразвалившуюся дощатую лачугу, хотя, не знаю определённо, куда именно, но тоже где-то поблизости, ты же понимаешь, что чрезмерное любопытство, может вызвать подозрение, – ответил другой голос.
Мне показалось, что один из голосов, я уже слышала когда-то, но не могла ни одного, ни другого голоса увязать с каким-нибудь образом человека.
– М-да, это верно, – прогнусавил, подтвердив сказанное, первый голос. Хотя разговор происходил очень тихо, мой слух вдруг обострился настолько, что я слышала всё так отчётливо, словно говорившие находились в полуметре от моего тайного укрытия.
– Излишне напоминать тебе, что точные координаты не понадобятся. Важно держать руку на пульсе переговоров и не упустить момент передачи "шмаля". Мы должны точно знать время и место. Девчонка нас не интересует.
– Да, я знаю. Вот жаль, что тачка сломалась, а я не могу распыляться теперь, чтобы "позаимствовать у народа"!
– Это даже и лучше – меньше подозрений! А теперь, мотай назад! Завтра в это же время! – скомандовал первый голос.
Я боялась пошевелиться и затаила дыхание от страха быть обнаруженной, но всё-таки отважилась высунуть голову из укрытия и увидела два мужских силуэта достаточно далеко на перекрёстке. Оба держали в руках велосипеды. Я даже не успела удивиться, что слышу их тихий шёпот так отчётливо, словно стою рядом, как они оседлали велосипеды, и один из них растворился в темноте слева, а другой мгновенно исчез в переулке.
От долгого сидения на корточках, занемели ноги. Стоило неимоверных усилий, чтобы встать и восстановить циркуляцию крови. То, что уже далеко за полночь, возвещало посветлевшее ночное небо.
  Дверь оказалась незапертой. Мирек спал, сидя на стуле у кухонного стола перед пустой бутылкой. Прямо скажем, зрелище не из приятных, но я возликовала и, просочившись мимо, как можно бесшумней, погасила свет и шмыгнула под одеяло.
  Проснулась, когда солнечные лучи уже проникли в окно со стороны палисада. Скорее всего, меня разбудило пьяное бормотанье.
  В помещении, которое служило одновременно и кухней, и прихожей, Мирек продолжал пировать - перед ним стояла новая початая бутылка.
  Он взглянул на меня безразличными помутневшими глазами и, демонстративно налив в стакан прозрачную жидкость, осушил до дна и закусил уже прикуренной сигаретой.
– Я гадкий вонючий жид! – еле ворочая языком, промычал он.
Я пропустила мимо ушей сказанное. Сей диагноз мне был давно известен. Помимо пассивного слушателя, я была ещё и пассивной курильщицей, мне поневоле приходилось дышать никотиновым дымом. Подозрение, что он прячет заранее купленную оптом водку на чердаке, показалось вполне реальным.
  Ну и пусть пьёт, только бы меня оставил в покое! Вдруг я вспомнила, что мобильный телефон, полностью вычерпанный ещё позавчера, всё ещё подсоединён к шнуру и уже достаточно "наелся". Чип в телефоне почти иссяк, но ко мне вполне могли ещё звонить. Я включила его и вышла во двор, усевшись на лавке под ореховым деревом, телефон тотчас же затрезвонил и таинственный голос подруги Ирен, которую я на протяжении полугода безрезультатно пыталась застать дома, названивая ей и записываясь на автомат-секретаршу, пропел прямо в ухо, как будто бы мы расстались только вчера:
– Алло, привет, дорогая!
– Ирен, это ты? – завопила я, подпрыгнув от неожиданности.
– Я, неужели, ты не узнаёшь меня?! – прозвучал голос лучшей подруги.
– Боже мой, как я счастлива, что ты нашлась наконец-то! В чём дело? Куда ты исчезла? Почему не отвечает твой домашний телефон? Почему я должна разговаривать с твоим голосом, который ты оставила, а сама испарилась? Почему ты закрыла мобильник? – взволнованно вскричала я.
– Номер моего мобильного теперь другой и я никуда не исчезала, а выполняла святую миссию. Кстати, твой телефон не отвечает уже два дня.
– Какую миссию? – переспросила я.
– Святую! – повторила она.
Да, конечно, то, что Ирен в год по нескольку раз совершает паломничество к святым местам, я знала. Но исчезнуть так надолго! И теперь, оказывается, что её исчезновение связано с какой-то святой миссией. Это вполне на неё похоже.
– Слушай, знаешь что? Я хотела приехать к тебе. Не выгонишь? – вдруг спросила она.
– Как у тебя язык повернулся спросить подобную чушь! Я ликую от радости! Когда ты собираешься?
– Ровно через восемь дней, – и она назвала дату прибытия, номер вагона и номер поезда, проходившего через Варшаву из Праги.
– Я встречу тебя на вокзале Варшава Центральная! Запиши! – возликовала я.
– Хорошо, договорились, можно было бы и поболтать, но у меня ещё масса дел перед отъездом. Я сейчас нахожусь в Риме. Жара ужасная! Площадь Святого Петра в Ватикане полна паломников, все в напряженном ожидании появления в окне папы Иоанна-Павла Второго. Негде яблоку упасть. Наговоримся при встрече! Пока!
– Пока!
Ирен отсоединилась. Вот это, да! Ирен увидит самого Папу римского, а я здесь сижу и смотрю на пьяную морду! Но затем, я вдруг вспомнила, что его святейшество, Папа римский Иоанн-Павел Второй – чистокровный поляк.
  Предстоящая встреча с лучшей подругой приободрила, и я повеселела. Но, ясно осознав, что придётся принимать её ни где-нибудь, а в этой собачьей конуре, тотчас же поморщилась – ведь Ирен была настоящей миллионершей.
  Произошло это пятнадцать лет тому назад, во времена всё ещё неспокойные, когда мы – простые смертные находились под недремлющим оком всемогущего КГБ.
    Ирен работала музыкантом в детском саду под началом моей мамы. Она уже тогда считалась подругой для нас обеих. Ирен старше меня на семь лет и, естественно, моложе мамы, что нисколечко не мешало нам троим быть связанными тесными узами дружбы.
Тех дней, когда маму – заведующую детским садом несколько раз подряд вызывали в КГБ, я не помню, поскольку она усиленно скрывала этот факт от всех без исключения, а рассказала об этом событии гораздо позднее.
  Кэгэбэшники проводили свойственную только им политику осторожного завуалирования истинных причин заинтересованности персоналом столь невинного детского учреждения. В том то и дело, что враг не дремал и вполне мог затаиться даже под покровом просвещения. Был момент, когда маме казалось, что они знают больше о её подчинённых, нежели она – непосредственный руководитель, но ни о чём не подозревала, считая это рутинной проверкой благонадёжности народных масс.
  Вдруг их тактика резко изменилась, и интерес заострился лишь на Ирен Рудковской. Сыпалось множество вопросов о её сугубо индивидуальных качествах, было проявлено огромное любопытство относительно внутренней стороны её жизни. Мама ответила, что личная жизнь каждого из сотрудников, является делом частным, и её не интересует, поскольку вторгаться в частные дела, она считает крайне неэтичным.
  Тогда они, наконец, открыли карты. Ирен Рудковская – единственная наследница огромного многомиллионного состояния, которое ей оставил богатый дядюшка-американец. Во сколько миллионов долларов оценивалось это состояние, они не посчитали нужным уточнять, переключив внимание исключительно на моральную устойчивость наследницы. Терзались в сомнениях – не дёрнет ли за границу?
  Нагнать страху они умели и, вызвав Ирен "на ковёр", не стесняясь в угрозах, принудили отписать государству все миллионы, посулив взамен только один, пообещав, что в противном случае, она не получит ровно ничего.
  И Ирен подписала какие-то бумаги, не углубляясь в их содержание. Согласившись – на один, она так никогда и не узнала, сколько миллионов долларов, на самом деле, оставил ей дядюшка Станислав, как она его нежно называла. Каким образом отчитались кэгэбэшники перед адвокатом умершего дядюшки-миллионера, тоже осталось большим секретом.
  Получив капитал в один миллион долларов, Ирен сразу же исчезла, как в воду канула. Было чуточку обидно, что не попрощавшись. По нашему мнению это объяснялось так внезапно подскочившим её материальным статусом, что оказалось совсем не верным.
  Внезапно, месяца через три, Ирен объявилась, позвонив из Сочи, и сообщила, что купила виллу на берегу Чёрного моря и приглашает нас в гости, погреть косточки на щедром южном солнце.
  С тех самых незапамятных времён, которые я вспоминаю с восторгом, за нами в её многокомнатном "палаццо" были закреплены на вечное пользование апартаменты с прекрасным видом на море. Дверь выходила на просторную террасу, где метрах в ста пенились и лизали песчаный берег тёплые черноморские волны.
  Когда мама умерла, Ирен вся в слезах примчалась на похороны и не оставляла меня ни на шаг на протяжении целого месяца, проявив колоссальную заботливость. И надо сказать, она меня очень поддержала морально, если бы не Ирен, я не знаю, как бы мне удалось перенести столь огромную утрату.
  Затем, она объявила, что ей удалось приумножить свой капитал и поместить миллионы в швейцарском банке, виллу она сдаёт, что приносит стабильный доход, сын учится в МГИМО, а она уезжает надолго и хочет посвятить себя паломничеству. Будет собирать материалы и неопровержимые факты о святых местах на всей планете и факты божественного объявления настоящего облика Христа и Девы Марии, которые начертала не человеческая рука.
  И она уехала в Испанию. Где она мычется, в каких уголках планеты собирает бесценные материалы, я не знала. На протяжении нескольких долгих лет она объявлялась редко, это были короткие телефонные звонки с разных материков и континентов. Телефонную линию на черноморской вилле она оставила за собой, и я записывала на автомат свой голос после короткого сигнала. В последний раз она звонила мне примерно полгода назад. Прошло много лет, после нашей последней встречи, и вот теперь мы встретимся через неделю!
  Старые ореховые деревья давали прекрасную тень. Их плодоносные кроны раскинулись на высоте двух метров над уровнем земли, следовательно, срывать плоды непосредственно с деревьев не представляло ни малейшей возможности, даже используя садовую лестницу, ибо орехи, разбросанные хаотично, плюс ко всему прятались в густой листве, но созревая, произвольно падали на землю, предлагая себя, а я, практически, не могла поспеть за расторопным паном Тадеушем. Он ухитрялся собирать всю падалицу ранней ранью.
  Подхватив старое лукошко, я принялась искать в траве те жалкие остатки, не собранные соседом ранним утром, а точнее, что успело нападать. Совсем недавно открылось, что пан Тадеуш, собирает орехи на продажу, а вырученные деньги, естественно, пропивает. Позавчера, снова не выдержав, я сорвалась, и отчихвостила соседа, припоминая о наших равных правах на орехи, двор и деревья, солнце, воздух и воду. После чего поклялась вставать раньше, чтобы набрать чуточку, хотя я и не жаворонок. Правда мне ещё не довелось выполнить сей клятвы по известным причинам.
  Я втянула носом йодный запах, исходящий от ореховых плодов. Впервые я насобирала столько падалицы – половину лукошка. И тут вынырнул из своей берлоги пан Тадеуш с корзиной средних размеров, полной орехов. Я полагала, что сосед несёт урожай на рынок, но слова возмущения замерли на губах, в то время, как он поставил передо мной корзину и коротко произнёс:
– Это для пани.
Не совсем понимая, что с ним произошло, я смотрела на его удаляющуюся сгорбленную спину, но анализировать ничего не хотелось, и я снова сконцентрировалась на предстоящей встрече с подругой.
  Прошло три дня. Мирек пережил все стадии борьбы с тяжёлым недугом – похмельем, теперь он усиленно отлёживался, и у него прорезался отменный аппетит. Кроме того, муж настойчиво требовал деньги на сигареты, но у меня не было ни гроша, а Кася всё не звонила и не звонила. Её блузка была готова давно, но чтобы получить деньги за сшитую вещь, мне требовалась сама заказчица.
  Купленные в последний раз продукты исчезали с огромной скоростью, я нервничала, но тем не менее, отказала пане Ренате в сопровождении её к закрытию рынка, где можно насобирать много чего, что не считают нужным забирать с собой обратно продавцы, а просто-напросто выбрасывают. Она же ходила к закрытию базара каждый божий день, собирая кости, овощи и другие выброшенные частными торговцами продукты.
  Пани Рената чуть приуныла, поскольку выразила сомнение по поводу того, согласится ли идти на рынок Мирка, ибо не далее как позавчера, она перенесла нечто страшное. Товарки отправили её на неоплачиваемую пенсию, предварительно зверски избив, за что, точно ей неизвестно. Очевидно, Мирка была слишком конкурентоспособной, и её подружки, рассудив, что пора и честь знать, выбросили Мирку навсегда из рядов своих, уж это точно. Меня потрясло услышанное, но, когда пани Рената добавила, что Мирка осталась без средств к существованию и ворует теперь еду в магазинах, я просто потеряла дар речи.
На следующий день, к вечеру, заглянула к нам сама Мирка.
– Идёмте, "на державу" капусту воровать! – пискнула она.
Я непонимающе захлопала глазами.
– Да, не бойся ты, поле не охраняется! Даже неизвестно, есть ли у этого поля хозяин. Я каждый год там беру капусту на засолку. Солить впрок ещё рановато, но капуста и без того может пригодиться, – рассуждала Мирка, усевшись у кухонного стола и прикуривая сигарету.
– Мирка, одолжи сигаретку! – простонал Мирек.
– Сама страдаю! – пропищала она, но добавила. – Одолжу при условии, что пойдёшь с нами "на державу"!
Почему она вдруг решила, что я согласна идти, не знаю, но я не стала перечить.
Мирек, такой ленивый на подъём, легко согласился идти "на державу", что было несколько неожиданным. Я это объяснила тем, что ему просто захотелось подышать вечерним воздухом, так как после протрезвления, он усердно занимался своим здоровьем – подтягивался на турнике, пристроенном между косяками в дверном проёме, горстями глотал витамины А+Е, вычитав где-то, что это отодвигает старость, видимо собираясь жить вечно на радость всем.
– Только прихватите с собой ножи! Мешков у меня достаточно! – пискнула Мирка, показывая рекламную пластиковую авоську от какого-то дорогого бутика, туго набитую пыльными холщёвыми мешками.
  Мы направились в сторону железнодорожного полотна, к насыпному длинному холму, поросшему низкой травяной растительностью. На этом участке находилось множество рельсовых разветвлений и переходить пути в этом месте категорически воспрещалось. Кусок железной дороги, который нам предстояло преодолеть, был к тому же ещё опасен своей шириной, а с правой стороны ограничена видимость, поскольку часть рельсов исчезала за крутой насыпью. Требовалась величайшая бдительность и осторожность при переходе этого весьма опасного участка пути, так как поезда здесь не сбавляли хода, а пролетали на предельной скорости, и каждую секунду разогнавшийся экспресс мог вынырнуть из-за поворота.
  Перейдя рельсы, мы зашагали по овражистой местности, затем показалось капустное поле, которое с трудом охватывал глаз.
  Уже смеркалось, когда нагруженные ворованной капустой, мы без проблем перенесли тяжеленные мешки через железнодорожное полотно и совершенно обессилевшие, перебежками дотащились до дому.
  В этот же вечер, я шинковала и солила капусту, запихивая в литровые банки. Минимум через три дня капуста заквасится, а через четыре станет ещё лучше. Имея муку можно продержаться ещё какое-то время на варениках с квашеной капустой. Будет чем кормить ненасытного мужа-бездельника и угостить подругу-миллионершу.
  Ещё раз повторяю, я не жаворонок, но в то утро я проснулась так рано, что наверняка, даже пан Тадеуш ещё спал. Но произошло это по очень простой причине. Капуста, как известно, продукт слабительный, а я по неосторожности, возьми, да и съешь огромный ломоть белокочанной. Ну, сами знаете, что может произойти.    Словом, я проснулась, вылезла из-под одеяла и намеревалась выйти на свежий воздух, а заодно проверить, сколько орехов успело нападать за ночь. Глянула в зеркало, на всякий случай, и ужаснулась – на голове сущий беспорядок!
Причесалась и стала искать заколку, очень важную вещь, когда голова не прибрана, но вспомнила, что потеряла её вчера сразу же, как только широкая рельсовая развилка железнодорожного полотна осталась позади. Я точно знала где, но было уже темно, а мы не прихватили с собой фонарики. Хороша заколка, таких больше днём с огнём не найдёшь, поэтому я подумала, что приду завтра днём и поищу.
  Заколоть торчащие в разные стороны волосы было нечем, и я натянула чёрный паричок.
Было пасмурное раннее утро, орехи в траве невозможно разглядеть, и я вернулась в дом за фонариком. Окно пана Тадеуша выходило во двор, и мне вдруг подумалось, что будет несколько нелепо – я в чёрном парике, с фонарём в руках, ползающая по траве в поисках орехов, поэтому мои планы вдруг резко изменились, и я решительным шагом направилась прямо на поиски заколки.
  Обычная утренняя тишина казалось бы. Но, приблизившись к насыпи, я вдруг явственно, всеми фибрами подсознания, почувствовала, что лучше повернуть обратно, и как можно скорее, но я шла дальше не из любопытства, а из чистой любознательности и эксперимента – увидеть то, о чём тревожно предупреждает интуиция и какую роль сыграет предвидение в преодолении явной опасности. Действуя всегда наперекор внутреннему голосу, я шла сознательно выбранной Стезёй – навстречу истинной судьбе.

Продолжение:http://www.proza.ru/2009/08/09/469