Мои приключения за рубежом. Глава 30

Глава 30
  Спускаясь с насыпи, я разогналась слишком быстро, и исключительно из осторожности пробежала по ложбине вдоль железнодорожного полотна вправо, значительно отклонившись от пункта цели. Ветер дул в спину с противоположной стороны, причём, достаточно крепкий, стук колёс послышался сзади, прежде чем сознание скомандовало побежать вправо вверх по валу, потому что поезд летел по самой крайней линии. Помогло природное благоразумие и инстинкт самосохранения – не бежать с пригорка прямо, а только вбок, но почему я побежала вправо, а не влево, до сих пор не могу ответить на этот вопрос, по всей вероятности, виновата опять она же – судьба.
  Побеги я влево, возможно, всего этого бы и не произошло, потому что слева, между насыпью и железнодорожным полотном, находились густые высокие заросли кустарника, и из пролетающего поезда любая фигура была бы неприметна. Словом – произошло, а что, я сразу толком и не сообразила.
Вынуждена добавить одну немаловажную деталь – я включила фонарик, зачем, также не в состоянии объяснить, видимо без всякой цели.
  Я остановилась, пропуская бегущий экспресс, и сразу же заметила грустное мужское лицо в открытом окне. Он смотрел на меня, и мне показалось, что сделал мне знак рукой, потому что никого кроме меня в пределах видимости не было, а я, чтобы не показаться невежливой, подпрыгнула, подняла руки с зажженным фонариком вверх и принялась ими размахивать, даже послала воздушный поцелуй, о чём тут же и пожалела.
Надо сказать, что всё происходило буквально доли секунды. Экспресс на повороте, однако, чуть сбавил скорость. Лицо неизвестного сделало движение и из открытого окна вылетело что-то чёрное и плоское, которое, увеличиваясь в размерах, с огромной скоростью приближалось ко мне. Этому способствовала сила инерции и скорость ветра.
  От страха я уронила фонарик, машинально присела на корточки, зажала уши руками и зажмурилась, ожидая взрыва и не имея возможности бежать, так как "нечто" уже плюхнулось мне под ноги. Взрыва не последовало.
  Я открыла глаза и с ужасом смотрела на чёрный дипломат, лежащий у моих ног. И что-то меня в ту же секунду пнуло – глаза непроизвольно поднялись и увидели другое мужское лицо и руку, высунутую из последнего окна вагона, держащую оружие. Мозг получил молниеносное руководство к действию, и тело, распластавшись на земле, откатилось в сторону железнодорожной линии, прежде чем прогремели звуки нескольких выстрелов, и пули просвистели примерно в двух сантиметров от правого уха, вонзаясь в травяной покров насыпи.
  Стук вагонных колёс затих, поезд скрылся за поворотом.
  Какое-то мгновение я не могла прийти в себя от неожиданности и непонимания, какая цель преследовалась неизвестным с грустным лицом, и почему он избавился от дипломата, решив переложить на меня дальнейшую заботу о нём. Второму неизвестному явно не понравилось решение первого, и он попытался избавиться от меня, хвала богу, – безуспешно. То, что дипломат предназначался именно мне, не было никаких сомнений, но тут же напрашивался вопрос – зачем? Почему второй тип из экспресса стрелял? Не каждый день выбрасываются дипломаты из окон поездов и падают к нашим ногам. Если оба типа решили избавиться от меня – первый с помощью взрывчатого вещества, находящегося в чёрном ящике, второй, увидев, что взрывное устройство не сработало, устроил настоящую пальбу из пистолета, к счастью безрезультатно. Всё, что произошло, выглядело страшно нелогичным, даже учитывая такое огромное количество врагов, которых я успела нажить за столь короткий срок в Варшаве.
  Я сидела на корточках и озиралась по сторонам. Нужно было принимать какое-то решение, и как можно быстрее. Убежать, не позволяла совесть. На меня возложена какая-то ответственность, но я не знала, какая именно. Если бы это была бомба, которую первый незнакомец метнул в меня по ошибке, конечно же, она бы непременно разорвалась. Не сработал механизм? Это казалось мало вероятным – при ударе о землю, хотя, я не имела даже зелёного понятия о современных бомбах и часовых механизмах. Эксплозии не последовало. Дипломат вовсе не собирался взрываться, а спокойно лежал себе и лежал.
  От раздумий и нервного перенапряжения, у меня голова раскалилась под париком и я его совершенно автоматически содрала с головы, уже не заботясь о своём внешнем виде и сунула в карман куртки, обнаружив там Миркину рекламную авоську.
  Затем, я решила послушать – не тикает ли часовой механизм внутри дипломата. Если бы злосчастный дипломат скрывал в себе бомбу, я к нему никогда в жизни бы не приблизилась, я себя знаю – подсознательный инстинкт самосохранения у меня очень высоко развит. И в этой ситуации я бы не противилась идти на поводу разума против обострённого чувства интуиции.
  Набравшись храбрости, чтобы приложить ухо, обострив слух и шестое чувство, я поняла, что никакой бомбы и часового механизма внутри и в помине нет. Тем более, – какой смысл прикреплять к ручке ключик к предмету, который вот-вот разнесёт в щепы, причём так, что ключ невозможно отвязать, а только отрезать тесёмку? Нелогично! А может вся соль – как раз в этой самой нелогичности? Может, существуют безчасовые бомбы, ну, например, реагирующие только на открытие?
  Пакет был велик, и дипломат вошёл в него целиком. Кстати, он был достаточно тяжёл, чтобы быть пустым. Я уже знала, что там лежит, но ещё не ведала, зачем незнакомец с грустным лицом доверил мне такое ценное содержимое, и какую цель преследовал он, возлагая на меня столь тяжёлую ответственность, с учётом того, что второй намеревался помешать планам первого?
  Нужно было собраться с мыслями, затем стереть их, и уже в ментальной пустоте найти единственно правильное решение и ответ на вопрос – зачем провидение посчитало нужным доверить дипломат именно мне? Отсутствуя на земле, я не заметила, как добралась до ворот своего дома, столкнувшись нос к носу с паном Тадеушем, спохватившись, ответила на его "день добрый" и прямым ходом понеслась на чердак.
  Обследуя чердачное помещение ранее, чтобы проверить надёжность и прочность дома, я приметила узкую щель между перекрытием и обшивкой кровли, прикрытую узкой продолговатой доской. Я пнула доску ногой, она рухнула вниз, повиснув на одном гвозде, открывая паз. Трудно было возвратить доску в прежнее положение, но мне удалось. Лучшего места для тайника не придумаешь!
  На сей раз, я чуть оттянула доску на себя и отогнула вверх, сунула в отверстие рекламный пакет с чёрным предметом, опустила доску и прижала, чтобы всё выглядело идеально и не бросалось в глаза, только тогда перевела дух. Потом я подумала, что всему виной моя заколка, которая до сих пор лежит где-то рядом с железнодорожной линией.
  Меня радовала возможность без помех сконцентрироваться на произошедшем, чтобы найти выход из создавшейся ситуации в тишине и покое, поскольку Мирослав спал, набирая силы.
  День клонился к вечеру, когда со стороны палисада вдруг послышались звуки моторов и скрип тормозов. Улица не транзитная, и рокот машин – явление редкое. Под моими окнами отливали тёмным металликом два мерседеса. Из них вывалились четыре циклопообразных существа с матёрыми мордами. Можно затрепетать, увидев нечто подобное. Не вызывало сомнения, что это только исполнители или сторожевые псы.
  Два босса, с вполне человекообразными признаками и гораздо меньших масштабов, остались сидеть каждый в своей машине. Исполнители разделились на две равные части, и двое исчезли во дворе дома напротив.
– Не подходи к окну! Пружковская мафия! – услышала я за спиной хриплый шёпот мужа.
Окно было чуть приоткрыто, что казалось Миреку очень опасным.
– Похоже на разборки бандитов, и в каждую долю секунды может начаться перестрелка! Ложись на пол! – скомандовал он, распластавшись на полу с перекошенным от страха лицом.
– Я успею грохнуться на пол! Но в данный момент идёт перестрелка бранными словами, – ответила я, но тоже шёпотом, стоя за оконной портьерой.
  Вышла Ивона в сопровождении циклопов. Боссы медленно вылезли из машин. Все двинулись на бедную Ивону, обступили её, образовав сплошную стену из тел, отрезав пути к бегству. Но Ивона не робкого десятка и сдаваться не собиралась, хотя и была безоружна, к тому же – женщина, а зажавшие её в тиски "бандёры" были, без сомнения, вооружены.
– Где, ку.., "шмаль", Ивонка? – начал один из боссов, заметно гнусавя.
– Какой "шмаль"? – удивилась Ивона. – Я плачу вам всё вовремя! – заявила она.
– Ты, ку.., не прикидывайся, невинной девочкой, не о харачо идёт речь! Ты знаешь о чём, ку...
– Ку.., о чём речь, я не знаю!
– А вот всажу тебе пулю в животик, тогда узнаешь, ку.., – расхохотался другой босс.
– Всади, ну, всади, ку.., - заголосила Ивона и двинулась на того всем телом.
– Спердаляй, глупая баба! Держись подальше, а то грабли выпалят!
– Чей это фонарик, Ивонка? – спросил неожиданно гнусавый босс, извлекая из кармана синий фонарик, забытый мною у железнодорожного полотна.
– А откуда мне знать?
– Где ты была сегодня, ку.., в четыре тридцать утра?
– Глупый вопрос! Конечно же, спала!
– Я проверю, и если врёшь, ты меня знаешь, ку.., разорву на мелкие клочья и собакам на съеденье выброшу! Со мной шуточки не пройдут!
– А я и не собираюсь шутить! Клянусь, моим собственным ребёнком! Мать может подтвердить!, – и округлив глаза, добавила, – А что случилось, хлопаки (парни)?
– Ничего! Если спрятала "шмаль", далеко не убежишь, если нет – боевое задание тебе – узнай, что за брюнетка по насыпи с фонариком сегодня рано утром разгуливала! – приказал гнусавый, и добавил, – Имеешь всего двадцать четыре часа!
Они исчезли в машинах, зашуршали по асфальту колёса. Не нужно и говорить, что происходило со мной.
  На следующий день мы с Миреком поехали на вокзал Варшава Центральная к поезду из Праги.
В огромной толчее я не сразу узнала Ирен. Мы бросились друг к другу и обнялись. По нашим щекам текли слёзы радости. Я представила ей своего мужа. Он прильнул к руке Ирен, что плавит каждое женское сердце, а тем более наших сестёр по ту сторону восточной границы.
– Галантный! – шепнула Ирен мне на ухо.
– Сестрёнка, моя милая! – нараспев протянула она, ещё раз целуя меня в щёку.
Я смахнула слёзы ладонями. Смотря на неё, и отметив в ней некоторые перемены, думала, что как всё-таки расчудесно, иметь на этой планете, хотя бы одну родственную душу.
  А перемены были разительными. Нет, не внешние. Она всегда была черноволосой черноглазой красавицей. Её роскошные чёрные волосы цвета воронового крыла, всё также отливая серебряным блеском, струились по плечам, безукоризненно чистая кожа, которая не боялась даже прямых солнечных лучей, всегда имела неповторимый цвет зрелого персика. Всё было в ней, как прежде, вот только глаза, огромные, живые, с обжигающим взглядом, которые всегда магически действовали на другую половину человечества, излучали какое-то таинственное свечение. Мы встретились взглядами только на один миг, и я почувствовала горячую волну прилива единения душ. Это было новое ощущение, не переживаемое мною никогда ранее.
– Нас разделили долгие годы, – произнесла она, когда Мирослав удалился, чтобы поймать носильщика, поскольку Ирен имела огромный багаж, большая часть которого была помещена в камеру хранения. – И не нужно слов, в твоих глазах я прочла всё, а это больше, чем рассказ, – тихо добавила она.
День прошел в сладостных воспоминаниях. Мы говорили и говорили, вспоминали и вспоминали. Мне не хотелось затрагивать тему настоящего, а Ирен ни о чём и не спрашивала – она видела больше сквозь факты реальных событий, а её природный такт не позволял задавать вопросы, тем более, в ответах не было необходимости. Ящик чешского пива, привезённый Ирен из Праги, произвёл на Мирослава огромное впечатление, а, узнав, что это для него, он почти прослезился, и его внимание сосредоточилось исключительно на содержимом бутылок.
  Болтая без умолку, вечером мы уселись под ореховыми деревьями на старую скамью. Погода разгулялась на славу. Наступала пора золотой осени. Деревья роняли первые пожелтевшие листья. Ветер утих, но был слышен лёгкий шeпот отмирающей листвы.
– Обожаю осень! Что может быть прекраснее этого времени года, когда природа щедро отдаёт накопленное и готовится к зимнему сну! – вздохнула Ирен, расширив ноздри, и запрокидывая голову, взглянула в вечернее небо. – Чтобы снова проснуться весной и продолжить вечный цикл бесконечной временной цепочки обновления – отмирания и рождения. А иодный запах, созданный деревьями? – продолжала она. – Это ни что иное, как недостающее звено разорванной людьми цепи, которое матушка природа пытается снова восстановить.
– Расскажи о своих путешествиях, Ирен! Мне необыкновенно интересно всё, что тебе удалось сделать за все эти долгие годы на выбранном поприще. И какая святая миссия возложена на тебя свыше? – спросила я.
– Дорогая, рассказывать всё по порядку слишком долго, мне не хватит трёх дней, которые я собираюсь провести у тебя в гостях.
– Как, только три дня?!
– Да, более не позволяет поджимающее время. Оно неумолимо наступает мне на пятки. Я должна спешить с переработкой накопленных мной материалов. Ты обратила внимание на серый чемодан необъятных размеров? Он полон бесценнейшими доказательствами, копиями исследований, фотографиями, словом, прямыми фактами необыкновенных чудес, и умалчивание их перед человечеством, является огромным преступлением. После долгих волнующих ожиданий, тщетных ухищрений и нескольких безуспешных визитов в святая святых, я всё ещё надеюсь получить аудиенцию и быть благославлённой его святейшеством Папой на написание книги о нерукотворных иконах.
  (Если покойный Папа благославил немца - Паула Бадде и в 2005 году вышла его книга именно на эту тему, то почему бы не благ. русскую? Женщина? Я прочла эту книгу и опираюсь на факты. Каждая аудиенция является тайной и свидетелей тому нет. Протокол тоже не ведётся. Это же не партийное собрание. Потом, у меня нет оснований не верить Ирен.)
  На протяжении нескольких долгих лет я посетила множество святых мест, где берегут реликвии чудесных образов. Я побывала на земле ацтеков в Храме Матери Божьей Гваделупской - самой большой и наиболее посещаемой  святыни в Латинской Америке. С самого начала его существования там происходят неустанные чудесные обращения и исцеления. Современные научные исследования подтвердили всеобщую убеждённость верующих в нерукотворности Гваделупской иконы Божьей Матери. Небесная красота Непорочной Девы неоспорима, а краски на полотне создала субстанция, которой в сущности не существует. Время не стирает цветного проявления прекрасного изображения и не действует разрушающе на ткань – образ не подвластен процессу тления, он стал иконой и является первоисточником для иконописцев.                Далее мой путь лежал через Святую Землю, куда Бог Отец посчитал нужным прислать своего Сына через непорочное зачатие и рождение. Я была свидетелем многих чудотворных явлений и необъяснимых излечений.  Наконец, ровно год я провела в Италии. Я истратила уйму денег, привлекая учёных для более глубоких исследований, добывая подлинные документы, или хотя бы их достоверные копии, отсеивая полову и оставляя только крепкие зёрна, которые могут дать свежие побеги. Меня безмерно заинтересовала не только Туринская Плащаница – изображение в негативе подлинного облика Христа, Плащаница из Мaнопелло, но и платок святой Вероники!  Она взглянула на меня с загадочной улыбкой Моны Лизы на устах. А я только слегка удивлённо приподняла брови, не желая перебивать глупыми вопросами столь удивительного рассказа, от которого веяло невероятно возвышенной чистотой. Я смотрела на Ирен с безмерным восхищением. Сколько же в ней энергии, благородного порыва и огромной целеустремлённости! Как ничтожны перипетии, пережитые мною, сколько истрачено впустую бесценной психической энергии на столь низменные интересы.                – Да, дорогая, у тебя святое имя! – воскликнула она, продолжая свой рассказ. – Изображение Святого Облика на платке женщины по имени Вероника является первой нерукотворной фотографией Бога-Сына! Я была потрясена необыкновенным фактом и неопровержимыми доказательствами, что Плащаница из Мaнопелло, является ни чем иным, как фотографией, которую сотворил сам Бог, то есть позитивом с Плащаницы Туринской и является эталоном в иконописи! Среди духовенства существуют мнения, что Плащаница из Мaнопелло – платок Вероники, но мы с Рудольфом имеем прямые доказательства того, что эти две фотографии сотворены отдельно. Если они правы, то напрашивается вопрос – что за прозрачную ткань показывают паломникам и пилигримам один раз в год в соборе Святого Петра, если одновременно существует Плащаница из Мaнопелло? Ещё меня интересовал тернистый путь, который совершили эти уникальные реликвии от Святой Земли до Италии и стен Ватикана.
  Возможно, тебе больше хочется узнать о святой Веронике, своей тёзке, и неоспоримой святости имени, носить которое ты, безусловно, достойна. Так вот, предание гласит, что женщина по имени Вероника, которая шла в толпе, окружающей Христа, нёсшего свой крест к Голгофе, отёрла кровь и пот Спасителя своим платком. На тончайшем прозрачном полотне моментально проявился Его Святой Лик, а сама Вероника, долгие годы страдающая тяжелым недугом, была исцелена. Бесспорно одно, Лик на Туринской Плащанице и на платке святой Вероники – лицо, принадлежащее одному и тому же человеку!
– Невероятно! – удалось пробормотать мне.
– Ты знаешь, почему я ехала через Прагу? – улыбнулась она. – Там живёт один учёный, мой друг, который безмерно помог мне во многом. Я прилетела туда самолётом из Рима, и мы с Рудольфом провели всего два дня в бесконечных разговорах и спорах. Двух дней мизерно мало, но я пригласила его к себе в Сочи. Он пообещал приехать через месяц, а я тем временем займусь упорядочением собранных материалов. Кстати, две комнаты с видом на море, отведённые для вас много лет тому назад, стоят нетронутыми. Знай, что это твой дом, и тебе есть куда вернуться!
– Я знаю, сестричка! Самое главное сокровище, которым я обладаю – это ты!
– Я – сокровище! Как это мило! – залилась Ирен весёлым смехом, обнажая два ряда ровных белых зубов, блеснувших глянцем в лучах ночного светила, словно выточенные из лунного камня, точно такого же – в серебряной ажурной оправе, какой она постоянно теребила в руках.
  Ночь опустилась мгновенно. За нами подглядывала полная луна. Недаром камень называется лунным – он светился в темноте, и его гладкая поверхность отливала то серебром, то голубизной.
– Ну, так всё же, что скажешь насчёт поездки в Россию?
– Чтобы без помех и как можно быстрее выполнить святую миссию, которая, без сомнения, возложена на тебя свыше, ты должна уединиться. Мешать было бы тяжким и непоправимым грехом. Моя миссия отнюдь не святая, но я должна тоже выполнить кое-что, завершив определённый этап пути. У каждого своя Стезя... Хотя, выбирая свою, я знала, на что иду, что мой путь не будет устлан розами. И слава богу! Я бы боялась ступить хотя бы на одну из них, и тогда моя жизнь превратилась бы в сплошную муку и терзания. Поэтому я выбрала другую дорогу – я продираюсь сквозь густые заросли жгучей крапивы, но от страха быть ошпаренной, несусь вперёд, нисколечко не боясь повредить побеги, оставляющие при соприкосновении с кожей болезненные волдыри. По крайней мере, не мучат угрызения совести!
– Это ты здорово – про крапиву! И в этом вся ты! – она снова расхохоталась. – По разному живут люди – один топчет прекрасные розы, созданные исключительно для любования – другой обходит их тернистым путём.
Несколько минут мы молчали, думая каждая о чём-то своём. Над нашими головами шуршали, отрываясь от дерев, созревшие орехи.
– Какая чудная лунная ночь и настоящий ореховый град! – упоённо простонала Ирен.
– Да, это чудо! – согласилась я.
Но она вдруг резко изменила тему.
– Твой отъезд был для меня полнейшей неожиданностью, впрочем, как и все твои поступки.
– Сначала ты объявила о своём отъезде за границу, что послужило первым толчком к моему решению покинуть насовсем страну и отчий дом.
– Я уже тогда научилась ничему не удивляться, – продолжала она. – Но, особенно, твоё внезапное исчезновение потрясло Люцифера – ведь ты уехала, не сказав ни слова, оставив его пребывать в полном неведении!
– Откуда тебе это известно? – я взглянула на неё удивлённо.
– Есть одна деталь, о которой ты не знаешь – мне пришлось посетить на несколько дней город нашего безоблачного детства. Было это около двух лет тому назад. Мы совершенно случайно столкнулись с ним. Он бросился ко мне и забыл о девице, которая его сопровождала.
– Он общественный. Он – как народное богатство, и принадлежит сразу всем женщинам. Он и родился-то только для того, чтобы осчастливить несколько сотен изнывающих от одиночества, томящихся в ожидании любви, фальшивых и глупых баб. Как минимум!
Ирен расхохоталась своим бисерным смехом.
– Нет, это была одна "ляля" с работы. Напрасно ты так жестоко с ним поступила! Он-то хорохорился, но я увидела огромную печаль в его глазах! Я ему: "Люциан, ещё секунда, и я бы тебя не узнала!" А он мне: "Процесс перевоплощения простого Люциана в злобного Люцифера был опустошающим!" С твоей лёгкой руки все без исключения его Люцифером теперь и погоняют, за глаза, конечно!
– Он заслужил это! – не сдавалась я.
– Я никогда тебе об этом не говорила, но сегодня, эта лунная ночь слишком располагает к откровенным излияниям – мне всегда казалось, что ты намеренно убегала от своего счастья! Нет, с совершенной точностью утверждаю, что ты боялась быть счастливой!
– Ирен, счастья не существует, так же как и вечной любви! Бесконечно счастливым может быть только глупец, а вечно влюблённым – безумец!
– Счастье каждый понимает по-своему, и это вовсе – не "когда тебя понимают", а когда ты понимаешь счастье со своей позиции понимания, хотя если тебя понимают, очень удобно, но при одном условии – понимают правильно!
В её руках купался в лучах лунного света, лунный камень. Языки голубого пламени плясали в бешеном танце, но когда в его гладкую поверхность заглядывала луна, он выбрасывал поток лучей, отливающих серебром, похожий на пучок тончайших серебряных струн.
– Это адуляр. Мне подарил его Рудольф, он привёз камень из Индии. Теперь, это мой талисман.
– Мужская особь, одержимый исследователь, учёный, имя которого уже несколько раз звучит в твоём рассказе, подарил тебе камень любви!
– Да, он тоже носит точно такой же. Признаюсь, у нас нежные отношения, и камни помогают нам легче переносить долгую разлуку. Хочешь, посмотреть? – добавила она, снимая с шеи серебряную цепь прекрасной работы, на которой висел талисман.
– Я не могу прерывать интимную нить разговора между двумя влюблёнными! Луна – это сателлит! Смотри, как вскипает его поверхность, как голубой пламень превращается в серебро и устремляется ввысь! Наверняка, это сеанс связи...
– Рудольф спит сейчас! – улыбнулась она. – Смело бери, не бойся! В твоих руках он будет работать не хуже, чем в моих, тем более, что мы – отражение друг-друга!
Последние слова меня поразили, но я почему-то спросила, то о чём, собственно, знала:
– Откуда ты знаешь, что Рудольф спит?
– Я вижу.., – протянула Ирен.
Она задумалась и уставилась в темноту, но я была уверена, что её взгляд устремлён намного дальше, чем кажется.
Камень, то согревал, то холодил ладонь. Мой взор был прикован к гладкой поверхности, похожей на экран. Теперь он рассыпал серебряные искры. Я была всецело поглощена созерцанием, то голубых протуберанцев, то серебряного каскада искр.
  Вдруг камень накрыло тёмно-зелёной пеленой, словно на его поверхности рассыпался зелёный пепел. На несколько мгновений позеленевший экран замер, но неведомая сила изнутри разорвала зелёную тучу, отчего, как мне показалось, камень вздрогнул, но теперь я уже не видела, что происходит с ним – мой взор растворился в прекрасном видении.
  Я увидела себя, бегущей по склону горы. Сочный зелёный луг, умытый росой, сверкал в лучах утреннего солнца. Мои ноги, обутые в розовые туфельки, утопали в густой, ровно подстриженной траве. Заметьте, что туфельки были не хрустальными, и я предусмотрительно не потеряла ни одной из них, только сняла и поместила в сумочку точно такого же розового цвета с длинной ручкой, которую перекинула через плечо. Бежать стало значительно легче, я имела возможность держать в руках слишком длинный подол моего прекрасного голубого платья.
На горе вырисовывались контуры замка, похожего на игрушечный. Я очень спешила, взбираясь на гору. Наконец, оказалась на вершине. Окончательно выбившись из сил, перевела дух и, собрав последние силы, вбежала в распахнутые двери средневекового замка и очутилась в огромной зале.
  В залу проникал рассеянный солнечный свет, она была полна людей в странных пёстрых одеждах. Толпа тотчас же расступилась передо мной.
  Посередине, на сооружении в виде ступенчатого помоста, возвышался трон, и он не пустовал – на нём восседал настоящий король.
  Но я искала глазами Ирен. Её нигде не было. Вдруг мои ступни ощутили холод каменного пола и я вспомнила, что я боса, быстро вынула из сумочки туфельки и сунула в них ноги, оказавшиеся на удивление чистыми.
  Пока я проделывала все эти манипуляции, не заметила, что стою самой последней в очереди на чествование к королю. Я озиралась и всё искала глазами Ирен.
  Вдруг меня кто-то подтолкнул, я увидела лёгкий кивок коронованной головы и автоматически сделала книксен.
Раздался гулкий стук каблучков, заставивший оглянуться... В зал, запыхавшись, вбегала Ирен. Но из толпы вдруг вынырнула обезьяна, оказавшаяся переодетым шутом. Прыгая и кривляясь, шут преградил ей дорогу. В этот самый момент звон литавр известил о конце приёма.
  Я зажала камень в ладони и взглянула в чёрную пустоту ночи.
– Сказка со счастливым концом о Замарашке в розовых туфельках, – пролепетала я.

Продолжение:http://www.proza.ru/2009/08/09/473