Мои приключения за рубежом. Глава 32

Глава 32
  После отъезда Ирен на меня навалилось огромное чувство пустоты и тревоги. Мирек бросал в мою сторону странные косые взгляды, причём, старался делать это исподтишка. Он изучал меня, как будто видел впервые, и почему-то пребывал всё ещё в состоянии трезвости, хотя по моим подсчётам, процесс алкогольного ублажения должен был начаться вот-вот.
  На следующее утро на пороге возник сияющий пан Тадеуш с букетом свежих алых роз и лукошком, полным орехов. Склонившись в низком поклоне, он провозгласил:
– Это, для пани!
– О, нет, нет и нет! Отнеси, лучше, пан, своей жене – она вполне заслужила! – запротестовала я, имея в виду цветы.
– Она уже свои получила! – услышала я, всё больше изумляясь.
Он ещё раз поклонился и, попятившись, с достоинством удалился.
В глаза бросилась его причёсанность, умытость и чистая одежда. Цветы, конечно же, были срезаны паном Тадеушем рано утром в каком-то огороде, с риском быть схваченным на месте преступления. Прямо чудеса! Неужели старик изменил мнение обо мне? Холодные, бесчувственные, равнодушные "русские коровы" способны ли оценить по достоинству прелестные бархатные бутоны, созданные Богом исключительно для того, чтобы разбивать  сердца утончённых непреступных дам?
  Но день, утро которого началось с букета алых роз, был омрачён появлением в нашем доме Веслава Боровского. Двери неожиданно отворились, и он ввалился, свернувшись вдвое, что-то прогоготал и, не выпрямляясь, отмерив два шага, сразу же рухнул на стул, который едва под ним не рассыпался, а лаги под половицами просели. Его раскатистый демонический хохот сотряс дряхлые стены, а громогласный баритон, переходящий в бас, не находя выхода в столь замкнутом пространстве, подпёр своды.
  Я уже знала, зачем он припёрся непрошено. Одно из видений, посланных мне четыре года тому назад, явно предупреждало о предстоящей встрече с человеком-великаном, которого нужно остерегаться, но я отнеслась к этому слишком легкомысленно, не придав ни малейшего значения, посчитав лишь забавной случайностью. Но случайностей, к сожалению, не бывает.
  Он язвительно хихикнул, оглядев убогое убранство нашего жилища, вытянул ноги, похожие на столбы, затянутые фирменным джинсовым материалом, которые достигали почти порога, а торчащие огромные ступни пятидесятого размера, выглядели чудовищно.
– Рассказывайте, – рявкнул он, – как вы прозябаете в этой мокрой пещере? – и в который раз разразился хохотом, оставшись доволен, отпущенной остротой.
– Не твоё дело! – огрызнулась я. – Не нравится, ступай в свои хоромы!
– Какие мы обидчивые! – примирительным тоном невозмутимо прокричал он. – Кстати, место прекрасное, можно даже замок выстроить!
– Замок из песка! – раздражённо бросила я, решив не сдавать позиций. – Дом и участок принадлежат ГМИНЕ!
– Всё можно "залатвить"! – прорычал он многозначительно.
У поляков слово "залатвить" употребляется при определении почти каждого действия. "Залатвить" //устроить//, можно всё и вся.
– А может быть, ты уже "залатвил", и купил "каменицу" //кирпичный дом// вместе с потрохами, то есть с нами, и теперь терзаешься, куда бы нас сплавить? – ещё более раздражённо выпалила я.
– Ты меня начинаешь нервировать! Я пришёл сюда с добрыми намерениями...
– С какими намерениями ты пришёл, мне известно... – я осеклась и замолчала, не закончив фразы.
– Вот как, наша девочка – ясновидящая!
– Вовсе нет, и прекрати свои едкие насмешки! – обиженным тоном произнесла я.
Два закадычных дружка, которые дополняли друг друга – один своим недюжинным своеобразным умом, граничащим с безумством, другой – неслыханной глупостью, испуганно переглянулись.
– А мы это проверим! – нетерпеливо громыхнул он, вскакивая, а меня охватила досада, что его голова не проломила потолка и не торчит теперь где-нибудь между кровлей и чердачным перекрытием.
– Слушай, меня внимательно! – истерично пробормотал он, снова сваливаясь на стул. – Я появился здесь, чтобы спасти тебя от верной гибели – рано или поздно, пружковская мафия узнает о твоей нескромной роли в исчезновении денег и о том, каким образом они вдруг оказались в закромах польского государства, и тогда тебя уже ничто не спасёт от их гнева.
  Мирек в этот момент, понуро потупив взор, занимался изучением ногтей на своих передних конечностях.
"Ублюдок, – подумала я, вспомнив о хрустнувшей ветке за сетчатой оградой, – он подслушивал!"
– Ни о каких деньгах мне ничего неизвестно! И не прикидывайся благодетелем! – хмуро произнесла я и, подумав, буркнула: – Обладай я такой суммой, меня бы уже здесь давно не было!
– Вроде бы логично, но имей в виду – они умеют развязывать языки!
– Я никого и ничего не боюсь. Дела мафии и их деньги меня не интересуют. Я живу скромно, и по-моему, это видно даже невооружённым глазом, – невозмутимо бросила я, для убедительности, обведя вокруг взглядом.
– Не такая уж ты неуязвимая, как тебе кажется! Так вот, мне некогда тут пререкаться с тобой, и я считаю разумным сразу же приступить к теме. Я предлагаю тебе сотрудничество со мной! Заметь, я сказал – предлагаю!
Я молчала, подпирая стену, и помутившимся взором уставилась в окно, выходящее во двор.
– Ты ничего не будешь делать, только иногда вечерами, мы будем посещать... казино..., для забавы! – и, не услышав ответа, он прошипел: – Полчаса, я думаю, вам будет достаточно, чтобы собрать ваши жалкие пожитки, – он поморщился, – только личные вещи необходимые на первых порах.
– Что значит – на первых порах? – не выдержала я испытания молчанием от такой неслыханной наглости – сметь распоряжаться нашими жизнями. – Ты не можешь заставить нас! В государстве польском, слава богу, существует полиция!
– Кстати, о полиции! Не успев ступить на польскую землю, ты сразу же загадила свой хвост и имеешь серьёзные проблемы с польским правом. Я живой свидетель того, что ты купила "шлюб", а это карается тюрьмой.
Он назвал какие-то статьи закона и соответствующий срок тюремного заключения.
– А тот, кто продал, так называемый "шлюб", отделается лишь лёгким испугом? – невозмутимо спросила я, глядя на Мирека.
– Будь спокойна, я адвокат, у меня масса знакомых, и я найду способ упрятать тебя, куда следует, и представить правосудию неоспоримые доказательства невиновности моего друга! Ты подумай лучше о себе!
– Адвокаты работают в судах, или же в собственных адвокатских канцеляриях, а не в казино, – мрачно пролепетала я. – Я требую объяснений! Какая же роль отводится мне тобой в вышеупомянутом заведении?
– А вот это уже теплее! – прогоготал он и, истекая слюной как пёс, у которого на кончике носа лежит благоухающая съестным запахом, душистая колбаса, выложил нам свой план, назвав его "планом века".
– Откуда уверенность, что я могу перемещать предметы взглядом? Предположим, это действительно так, – ты очень рискуешь проиграться – остановить рулетку взглядом и заставить скачущий шарик прыгнуть на нужную цифру, не пытались даже сильнейшие маги мира. Ты думаешь, что это может сделать маленькая женщина со слабой энергией? Ты – одержимый, и мне кажется, что у тебя не все дома! – заключила я. – Как адвокату, тебе известно, что принуждение к преступной деятельности равнозначно насилию, которое даже можно расценить как двойное преступление, а каждое преступление карается законом.
– А ты не принуждай меня к насилию!
– Если я не соглашусь, что тогда?
– Я сразу же сдам тебя, только вот не знаю кому первому – мафии или полиции.
– Уверяю тебя – у меня ничего не получится!
– Тебя будет подстёгивать страх загреметь в тюрьму, и ты сумеешь мобилизовать все свои силы, – вожделённо глотая слюну, сказал он.
– Безумец, ты хочешь меня запугать и держать в страхе! Да, будет тебе известно, что страх парализует, гложет исподволь и является причиной каждого поражения. Это червь, мешающий жить, ведущий в бездну, и только бесстрашие – залог успеха, а бесстрашному воину – венец славы!
Он тупо смотрел на меня, переваривая сказанное – я не заметила, как перешла на русский. Но я знала, что он в совершенстве владеет языком Достоевского и Толстого.
– Вот и прекрасно! Я не ошибся в тебе! – громогласно прорычал он.
  Я была загнана в угол и, понимая, что пререкаться с силой нет смысла, стала собирать вещи. Мой злой гений, тем временем, рассказывал Мирославу о своей матери, о том, что он не может войти к ней в квартиру, поскольку двери, открывающиеся вовнутрь помещения, не в состоянии открыться. Безумная старушка за несколько лет натаскала со свалок горы вонючих тряпок и разного барахла, которые за долгий срок  неутомимого собирания, разрослись и вширь, и ввысь и упёрлись в потолочное перекрытие. Чокнутая мама посвятила себя этому титаническому труду исключительно из гуманитарных побуждений – в помощь родственникам по ту сторону русской границы. Сама старушка едва выглядывает в приоткрытые двери, но даже в узкую щель видны гигантские кучи хлама, а нос улавливает распространяющийся зловонный смрад.
  А я в этот момент думала, что сыночек, наверняка унаследовал от мамы ген сумасшествия, и его собственное черепно-потолочное перекрытие – явно не на месте. 
  И вот я снова в квартире великанов, но в совершенно другой роли – в роли узницы.
Мелькнула и исчезла сгорбленная фигура великанши Эвы. Она кинула на меня быстрый взгляд, ничего кроме любопытства не выражающий, но это было только мгновение – её некрасивое бледное лицо изобразило затем полное равнодушие.
  Я оказалась под домашним арестом в небольшой прекрасно обставленной комнате. Мирек вошёл только один раз, чтобы бросить сумки с вещами и исчез до наступления ночи. Он не смотрел мне в глаза, а мне было противно глядеть в его сторону. Можно было понять, что он является моим стражем, но на правах законного супруга будет спать со мной в одной кровати, одновременно охраняя. Когда меня закрыли на ключ, я не могла прийти в себя от ярости и собственного бессилия. Положение, в которое я попала, было столь неслыханно-нелепым, что казалось мне каким-то глупым розыгрышем. Был момент, когда я засомневалась даже в собственной нормальности.
  Подавив волну бешенства, первое, что я сделала – обследовала камеру своего заключения. Ничего утешающего это не дало, поскольку, единственное окно без балкона было плотно закрыто и находилось высоко над землёй. Единственным приятным открытием было для меня то, что к небольшой комнате, оказавшейся спальней, прилегало крошечное ванное помещение с душевой кабиной и другими туалетными причиндалами.
  Оставшись наедине с мыслями, я чувствовала себя одинокой узницей за неприступными крепостными стенами, полностью отрезанная от всего мира. Эти негодяи вынули чип из моего телефона и, злорадно улыбаясь, вернули мне пустой аппарат. И впервые меня посетила мысль о побеге...
– Есть ли у неё заграничный паспорт? – обострив всю тонкость слуха, услышала я вопрос Веслава, обращённый к Мирославу, когда я бросала в сумку свои вещи.
– Нет, старый она потеряла, а новый, только собиралась сделать, – ответило существо, которое по документам являлось моим мужем.
– "Довод особисты", пусть оставит! С ним нет возможности удрать в Россию, а в Польше, мы её повсюду  достанем!
  Что я делаю за открытыми дверьми в шкафу, разглядеть было невозможно. Я быстро схватила с полки загранпаспорт, небрежно засунутый между ворохом моего нижнего белья, и спрятала на своём теле. Получила я его совсем недавно, и у меня не было возможности сказать об этом Мирославу, потому что он был то пьян, то нежился в постели, отлёживаясь с похмелья.

  Была ещё одна, более веская причина, побудившая меня быть более скрытной. Однажды, когда Мирослав был абсолютно трезв, я высказала ему, что не выдерживаю его бесконечных пьянок, что его ораторское искусство, обостряющееся в определённой фазе опьянения, длящееся долгими нудными часами, действует на меня отвратительно, что мы разные люди, и что нам лучше по-хорошему расстаться. Зачем я не убежала тогда? Скорее всего, мне захотелось стать жертвой, чтобы со спокойной совестью развязать наш союз.
  Я закрыла лицо руками и свернулась в клубок, превратившись в боксёрскую грушу, которую мой муж озверело пинал и топтал ногами. Наконец он обессилел, и оставил избитое тело корчиться от боли. Я ещё долго не могла пошевелиться, наконец, стиснув зубы и, превозмогая болевой шок, с трудом подползла к кровати, и путём неимоверных физических страданий опустила на неё своё истерзанное тело.
  Прошла неделя, прежде чем я смогла подняться, и ещё долго зализывала саднящие раны, а муж терпеливо ухаживал за мной, но я не услышала ни единого слова раскаяния в содеянном изуверстве, и ни слова – «Прости». Вот тогда-то я поняла, что или нужно смириться с судьбой, или же решиться на обманный шаг, противоречащий моим жизненным принципам.

  Я прилегла на кровать и, прикрыв глаза, нарисовала в своём расстроенном воображении очень трагичную сцену: меня насильно усаживают в машину и везут в игорный дом, а я на зло двум извергам, посмевшим лишить меня свободы, выбрасываюсь из машины на полном ходу, и моё бездыханное тело, распростёртое на асфальте, обретает вечную свободу. Но тотчас же забылась, растворившись в видении.
  Не успев осмотреться в огромной зале, выложенной серо-голубым мрамором, куда из окон, расположенных очень высоко под самым потолком, проникал рассеянный серо-голубой свет, я увидела силуэт женщины, давшей мне жизнь. Она появилась из противоположных дверей, являющихся границей между миром иным и нашим бренным. Она загородила собой порог, который я раньше своего пробившего часа намеревалась переступить. Я приблизилась к ней настолько, что видела каждый узелок, каждое переплетение нитей ткани, из которой была выполнена простого кроя одежда, ниспадающая с её плеч. Просторный кафтан, длинная свободная юбка и большой головной платок, перекинутый через плечо – всё было серо-голубого цвета, и я была поражена, что при жизни, она никогда не носила одежд подобного стиля. Не успела я открыть рта, как серо-голубую залу наполнил её голос.
– Как смела ты прийти сюда?
Да, без сомнения, это был её голос! Разве можно забыть голос собственной матери?
– Моя жизнь зашла в тупик! Я расплачиваюсь за содеянное и не вижу выхода из создавшейся ситуации! – скорбно произнесла я, надеясь услышать слова сочувствия.
– Немедленно возвращайся, беги из плена и разводись с ним! – крикнула она своим звучным голосом одну короткую фразу, вытесняя меня из мрачного помещения.
  Глаза открылись, а в ушах ещё долго звучал повелительный голос матушки: "Немедленно, немедленно, немедленно..." Я никогда не смела противиться материнской воле, а чтобы выполнить её до конца, нужно было вначале обрести свободу.
  Мой мозг воспрянул от спячки, я успокоилась и собралась с мыслями. Множество дерзких планов побега мне пришлось отбросить сразу же, поразмыслив здраво. Самый простой и распространённый способ, которым испокон веков пользовались беглецы всего мира – спуститься по простыням вниз из окна, пришлось отбросить по двум причинам: невозможность открыть окно и полное отсутствие простыней. Неужели подонки предусмотрительны настолько, что изъяли все простыни? Быть может, они просто забыли о них? Изверги, злодеи, ублюдки с уродливыми душами!
  Я стала лихорадочно обдумывать линию своего дальнейшего поведения, решив в корне изменить тактику и прикинуться если не испуганной, то встревоженной своей дальнейшей судьбой – сделаю вид, что согласна работать с Веславом Боровским в игорных домах, откуда легче бежать.
  Я нащупала с внутренней стороны пояса кармашек, о существовании которого не знал Мирек. Этот кармашек, с застёгивающейся молнией, я смастерила давно из предосторожности быть обворованной в польских поездах, где орудовали беспощадные воры. Купе вагонов, сделанных в Польше, не запирались изнутри, и это упущение вагоносоздателей дерзко использовалось бандитами. Они открывали раздвижные двери, впрыскивали из газовых баллончиков какой-то парализующий газ, прикрывали двери на определённое время и, когда всё живое, находящееся в замкнутом пространстве, теряло сознание, обезволенные тела незамедлительно обезденеживались. Вот тогда-то я и изготовила хитрый кармашек. В последнее время он пустовал, но перед отъездом Ирен насильно втиснула мне четыреста долларов. Я пальцами нащупала хрустящие бумажки – на первое время достаточно.
После совершения побега, в успехе которого я ни минуты не сомневалась, я не знала куда податься. В Россию?    Принимая польское гражданство, я с лёгкостью отказалась от всех гражданств СССР, тогда это было обязательным условием. Жить в своей стране на правах иностранного подданного? Ни за что!
  И я приступила к первому шагу своего плана – затарабанила в двери ногами так, что через несколько мгновений кто-то сунул ключ в замочную скважину, дверь приоткрылась и первое, что я увидела –  это ненавистный подёргивающийся ус моего мужа.
– Я хочу говорить с Веславом! Имей в виду, – это срочно! – свирепо выкрикнула я.
Он вздрогнул и исчез, замкнув двери, а через минуту они явились оба.
– Веслав, этот разговор может состояться только между нами! Если, конечно, у тебя вообще есть желание обсудить всё по-хорошему! – сказала я, как можно убедительнее и, отвернувшись, отошла в сторону окна.
Мгновение он колебался, но всё-таки произнёс:
– Выйди!
Мирек закрыл двери с другой стороны, и мы остались одни.
– Первым моим условием, – начала я сразу же, – очень для меня важным, поскольку это поможет мне лучше сосредоточиться на концентрации и аккумуляции энергии, так необходимой в предстоящей очень трудной работе...
– Ну, ну, какое условие? – нетерпеливо прогоготал он.
– Я испытываю огромное желание и потребность в тотальном одиночестве, и не потерплю в своей кровати этого хронического неврастеника. Вот моё самое главное условие!
– Хорошо! Но, ты будешь закрыта на ключ! Так спокойней. Только не помышляй о побеге через окно – это невозможно!
– Далее. Какой процент от выигрыша получаю я в твоём "проекте"? Уж не решил ли ты, что я соглашусь работать даром?
Он замялся и нехотя выдавил:
– Если хорошо постараешься – десять процентов!
Я истерично рассмеялась.
– Тогда, я предпочитаю не выходить отсюда. Тебе придётся двигать меня силой. Чтобы я добровольно поднялась с кровати, я должна иметь не менее пятидесяти процентов от выигранной суммы! В противном случае, вам придётся меня носить.
– Больше двадцати процентов, я тебе дать не могу! – поколебавшись, заявил он.
После нескольких минут пререканий, мы сошлись на двадцати пяти процентах.
– Когда приступаем? – нетерпеливо спросила я.
– Завтра вечером!
Я поняла, что не знаю обо всех предпринятых им мерах предосторожности, потому что, прежде чем выйти, он бросил:
– Время покажет, а завтрашний день – решающий!
  Я тоже возлагала на завтрашний день большую надежду. Роль пленницы была для меня слишком обременительна. Моя свободолюбивая натура вскипала от негодования и ненависти, но я тут же гасила и подавляла порывы безысходной злости, пыталась освободиться от неё совсем, для того чтобы потом  направить созидающую энергию в определённое русло. Громадное количество психической энергии, так необходимой мне в предстоящей борьбе именно со злом, было растрачено мною в последнее время. Хорошо, если бы меня оставили в покое до завтрашнего вечера – в тишине и покое мне удастся восполнить её запас путём погружения в бессознательное и аккумуляции на верхних уровнях сознания.
  Обыкновенные человеческие потребности вдруг пробудились во мне – я почувствовала нестерпимую жажду и острое чувство голода. В углу на низенькой тумбочке стоял маленький холодильник, в котором оказалась минеральная вода, хлеб и куриный паштет. Мои мучители явно не хотели моей голодной смерти. Я с удовольствием подкрепилась и приняла душ. Вот теперь я могла приступать.
  Очистив сознание от ненужных налетелостей, я оградилась от атак чуждых мне энергий, погрузившись в одно из тех состояний, в которые я так любила погружаться когда-то, но слишком давно не имела возможности делать это и сразу же оказалась в университетской аудитории.
  Профессорская кафедра пустовала, но зала была полна студентов. Гул голосов смолк – в зал стремительно-быстрым шагом вошла черноволосая женщина, взошла на кафедру и я увидела... Ирен Рудковскую. Её руки были пусты, она оперлась ими о кафедру и обвела глазами зал. Мне показалось, что её взгляд только мгновение задержался на мне, но она тотчас опустила глаза, и ни один мускул не дрогнул на её прекрасном лице.
Удивительный голос лектора-женщины наполнил зал.
– Тема сегодняшней лекции: "Высший аспект стихии Огня – психическая энергия".
В зале послышалось лёгкое движение, но тут же всё смолкло, и повисла мёртвая тишина.
– Человечество стоит на пороге неповторимого момента эволюции – Великой Огненной Эры, несущей в себе глобальный прилив психоэнергии, и перед нами встаёт насущная проблема, необходимости воспитания в себе правильного подхода к этой движущей силе и её гигантской мощи, чтобы нести учение о ней далее в массы от более посвящённых – к менее посвящённым.
  Основой Бытия является психодинамика духа, а во всех проявлениях жизни мы видим психожизнь, которая является неотъемлемым рычагом в жизни атома. Психодинамика соединяет все разобщённые атомы, то есть, это та сила, которая проявляется во всех формах стихий, а самое главное – в духе человека.
  Психодинамика и психожизнь – вот двигатели всех энергий. Жизнь духа, олицетворяющая основу всякого проявления жизни, и есть – тот рычаг – психожизнь, вокруг которой вращается физическая форма Бытия, а каждый организм, движим духом. Дух – рычаг всякой жизни. Дух, создаваемый мыслью, царит повсюду, начиная свой путь на Высшем Духовном Плане. Лишь изучая психодинамику духа и излучаемую им психическую энергию, мы сможем понять все явления жизни и лишь тогда приблизимся к сущности основы Бытия, и лишь тогда поймём всю мудрость и единство духа, объединяющего Мироздание, как великую  творящую силу.
Казалось, что взгляд лектора уносился в глубины Вселенной, когда она рассказывала о великой творящей силе.    Она только на секунду вернулась, чтобы обвести взглядом аудиторию и продолжала.
– Поскольку нас интересует только психическая энергия, направленная на созидание, Вибрации Высшего Мира способствуют притоку в организм творящей психической энергии, где проводником является созвучие древнего священного сочетания понятий АУМ – триединой основы высшего, чем являются Мысль, Свет и Тайна. Сочетание музыкального созвучия АУМ – лучшие вибрации музыкальной сферы, которые звучат для настройки психической энергии, а божественный звук есть символ сочетания этих высших энергий.
  Истинная высшая духовность, стремящаяся к приобщению к Высшему Миру, в раскрытии высшего сознания, в развитии и овладении огромной высшей силы, изначально заложенной в каждом человеке для высшего блага.
  Только развитое сознание сможет понять, что Мир Огненный и есть – та громадная мощь, которую мы называем психической энергией! Что он не пожирает, но творит! Не об этом ли говорит Огненная Завеса, за которой происходит созидание жизни Наивысшей Мощью?
В зале пронёсся шепоток, но Ирен невозмутимо продолжала:
– Психическая энергия является частью вездесущей всетворящей Огненной энергии и высоким проявлением Высшей Стихии Света! Она присутствует везде, проникая во все клетки, устанавливает в организме равновесие и даёт ему жизнь, а выход психической энергии из организма приводит к его физической смерти. Это – мысль и действие, а Христос говорил о ней, как о силе, выходящей за временные и пространственные сферы, способной двигать горы. Психическая энергия является синтезом всех нервных излучений, высшей духовностью и приобщением к Высшему Миру.
  Перейдём к истинно человеку, как творцу собственной судьбы, так и судьбы планеты, чья мысль властвует над всеми энергиями. Эволюция всего Мироздания подвержена воздействию человеческих устремлений, а психическая энергия человека – самое действенное орудие, которое может быть направлено как на созидание, так и на разрушение!
– Госпожа, профессор! Какая же роль, вами отводится Богу, в таком случае? – выкрикнул вдруг очкарик с тёмными вихрами, сидящий поодаль от меня.
– Позвольте, мой юный друг, решать этот вопрос самому Господу Богу! И слишком дерзко называть это ролью! Если уж вы так хотите, чтобы это называлось спектаклем, то Создатель является и драматургом и режиссёром, а человек, созданный им, по Его образу и подобию, согласно Его Божественной Воле, путём развития заложенных в нём необыкновенных качеств, должен стремиться к их преумножению, ибо это Закон Жизни! Но развивать наивысшее для целей тёмных, низших и эгоистичных, величайшее преступление против Законов Мироздания.    Сознательное накопление психической энергии допустимо лишь для пользы Миру, для общего блага и помощи страждущим. Оправдываются только благие цели накопления психической энергии носителем её.
  В зале пронеслась волна ропота, но Ирен осадила её огненным взглядом, несущим частицу великой мощи Огненной Стихии. Зал застыл в напряжённой тишине.
– Госпожа, профессор! Хотелось бы узнать источник ваших знаний и, в конце концов, возможные способы накапливания психической энергии? – спросила молодая особа из глубины зала.
– Первым толчком к знанию может быть только "Мир Огненный" и постоянная связь с Силой, позволяющей накапливать знания, но закрывая своё сознание для доступа Истины, человек в этом направлении преуспеть не может, а очищение сознания приводит к пробуждению Огня сердца и порыв к Истине, Свету и Знанию.
  Умножению психической энергии может способствовать только мысль возвышенная, а вера, устремлённая к Источнику Света, поистине, творит чудеса. Напряжение воли умножает запас психической энергии и её силу. Сознательное напряжение психической энергии бесстрашия – великий панцирь, создающий Огненную стену. Творчество психической энергии беспредельно...
  Я встала и направилась к выходу. Негодующие взгляды всех без исключения, как студентов, так и профессора, были устремлены на меня.
– В чём дело, почему вы нарушаете ход лекции? – строго спросила Ирен.
– Моё сознание ещё не готово к пробуждению Огня сердца и единению с Истиной. Мне предстоит огромная работа по устранению некоторых чувств, которые являются препятствиями к приобщению к Высшему Миру! Прошу меня извинить!
  Ирен недоумённо смотрела на меня. Этот взгляд выражал многое, но я уже надавила на дверную ручку и выскользнула из зала, услышав только её растерянное:
– Но...

Продолжение:http://www.proza.ru/2009/08/09/477