О семье

О семье

Мой дед, Игнатий Дмитриевич Рождественский родился в 1910 году в Москве. Его отец, по всей видимости, был близок купеческому сословию, а мать, моя прабабка – дочь одного из братьев Бландовых (Братья Бландовы – в свое время известная торговая марка; магазины братьев Бландовых торговали сыром и маслом по всей России; до определенного времени братьям принадлежала вся российская сыроваренная отрасль). Романтическая легенда: прадед смертельно влюбился в прабабку, проходя по улице и увидев ее на балконе. Живя на Декабристов, я в течение лета наблюдал на балконе дома напротив загорающую девушку в купальнике, но влюбиться так и не получилось.
В 1918 году дед Игнатий оказался в Красноярске. Семья бежала от красных в Харбин, но в Красноярске тяжело заболела прабабушка. В Красноярске она и умерла. Зима была суровая, больница не отапливалась, и утром прабабушку нашли примерзшей к стенке. Пришлось ее откалывать топором.
Восьмилетнего Игнатия поселили в доме священника наискосок от Покровского храма. Куда девался прадед, точно не известно. Кажется, он добрался до Иркутска, где на некоторое время осел. Потом вернулся в Красноярск. В первые годы советской власти он стал священником назло советским, которых ненавидел всем сердцем. В середине двадцатых годов прадед был арестован и задушен в минусинской тюрьме.
В семнадцать лет дед написал стихотворение «Красные обозы» и опубликовал его в газете. Люди, у которых он жил, также не любили советских. Узнав об этой публикации, деда выгнали из дома.
Игнатий Дмитриевич стал учительствовать по районам края. Человек он был восторженный, поэтический, литературный. Единственная его попытка стать ближе к народу – заняться физическим трудом – окончилась плачевно: он участвовал в прорубке просеки в тайге, но сильно повредил себе ногу. После этого он занимался только своими учениками и писанием стихов.
Ближе к тридцатым годам дед женился. Его жена – моя бабушка – Евгения Моисеевна – из еврейской семьи, приехавшей в Сибирь в начале 1900-х годов из-под Чернигова. Семья поселилась в Большой Мурте, где завела крестьянское хозяйство. Отец моей бабушки, Моисей Леонтьевич, был человек творческий, неплохой кларнетист, но в хозяйстве практически непригодный: слаб, мягок характером, никакой деловой жилки. Хозяйство держалось на прабабушке Елене Абрамовне. В семье было десять детей, бабушка младшая. Все дети работали. А в конце каждой недели Елена Абрамовна брала мужа и вместе с ним ездила на телеге по селу, пытаясь вернуть розданные супругом деньги. Тем не менее семья была зажиточной, в центре Красноярска имела два дома, которые сдавались.
Бабушка неоднократно вспоминала, какую неловкость чувствовали еврейские дети в школе во время православных молитв: пока все молились, евреи стояли особняком и не знали, куда деваться от смущения. Тем не менее, в Сибири никогда не было антисемитизма и тем более погромов.
Дед влюбился в бабушку, кажется, раз и навсегда. Внешность у нее была не типично еврейская, по крайней мере, не такая, как ее представляют: бабушка была яркая блондинка с мягкими чертами лица. Возможно, дед сначала и не догадывался о национальности своей невесты: известно, что в зрелые годы дед был близок к антисемитизму. А уж все типично русское: армия, природа, поэзия – всегда его восхищали безмерно.
В тридцатые годы у них родилось трое детей: Владимир, Юлия и Владислав. В 1947 году родилась Лидия. В 1949 году – Елена, моя мать. Детей могло быть и еще больше, но бабушка не захотела. Аборт тогда можно было сделать только с разрешения специальной комиссии, и бабушка несколько раз отваживалась пройти эту унизительную, с точки зрения наших дней, проверку.
Перед самой войной семья, пожив и поработав на севере: в Туруханске, Игарке обосновалась окончательно в Красноярске. Бабушка так и не простила деду этот переезд: из сытой, относительно благополучной Игарки – в голодный, озлобленный Красноярск. Но деда звали писательские дела, и он вынужден был переехать.
Бабушка вспоминает: какая жирная была в Игарке рыба! Стерлядь, таймень тащили волоком по снегу, а за ней желтый, жирнющий след. А в Красноярске, когда она с грудным ребенком пошла в очередь получать пропитание по карточкам, кто-то слишком проворный закричал во всю глотку: да нет у нее детей! Полено тряпкой обернула! И вся добропорядочная очередь скинула бабушку с магазинного крыльца.
Бабушка была учительницей младших классов и, как ни странно, единственный орден на семью получила именно она: орден «Знак почета».
С тридцатых годов дед стал активно печататься. Сначала его не шибко признавали, но он отправил свои стихи Горькому и тот рекомендовал московским журналам молодого поэта. У деда стали выходить книги. За жизнь – более пятидесяти сборников. В крупнейших антологиях того времени с участием всяких там Исаковских и Сурковых присутствовал и дед. В конце сороковых годов вместе с Сергеем Сартаковым, Николаем Устиновичем и Зоей Семигук дед стал основателем писательской организации в Красноярске.
Дед стал хорошо зарабатывать. Получил квартиру в элитном доме (Декабристов 23, там сейчас мемориальная доска). Даже отказался от пенсии по инвалидности: к тридцати годам у него стало страшно портиться зрение, очки он носил минус одиннадцать, но и в очках почти ничего не видел. Идеал женщины у него был: блондинка в голубом платье (в кино – героиня фильма «Большой вальс». Этот фильм он смотрел двадцать четыре раза).  Поскольку зрение у него было плохое, практически любая блондинка любого возраста, внешности и размера (лишь бы в голубом) могла его покорить. Были и навязчивые поклонницы, были, которые приезжали издалека. Завидев некоторых, дед бежал из дома и прятался во дворе за гаражами. Романов было огромное количество. Этому способствовали частые командировки по стране (с конца пятидесятых дед стал специальным корреспондентом газеты «Правда» по Сибири и Дальнему Востоку) и вообще творческая жизнь. О романах этих бабушка так или иначе узнавала. Частенько случались скандалы. Дед, до сорока лет не употреблявший спиртного вообще, стал много пить.
Работа спецкорром «Правды» давала много привилегий: у деда была прямая телефонная связь с Москвой, так называемая «вертушка», всегда можно было вызвать машину из крайкомовского гаража… Но счастья похоже не было.
В 1965 году в возрасте тридцати лет умер старший сын Володя. У здорового крепкого парня, служившего во флоте, неожиданно отказало сердце. Он еще за день что-то почувствовал, хотел отпроситься с работы (работал на радиозаводе, что на Маркса). Но начальник ему сказал: я тебя отпущу, если поможешь мне картошку грузить. Володя не смог отказать: был скромен, уступчив. На картофельном поле ему стало плохо. Домой довезти уже не успели.
Владислав, закончив институт в Новосибирске, переехал жить в Киев, женился. Юлия вышла замуж за капитана авиации и уехала жить в Норильск. Дочь Елена, бросив институт, сбежала с молодым, подающим надежды писателем в Братск (с моим отцом). Дочь Лидию, у которой тоже было плохое зрение, дед устроил на телевидение. Дом на Декабристов опустел. В 1969 году кроме бабушки и деда в квартире жил еще внук Димка, которого Юлия на время подбросила родителям. Дед продолжал пить, периодически выдавая бабушке расписки примерно такого рода: Женя, любимая, больше не пью! Клянусь! Только ты и Россия!.. Разбирая его архив уже в девяностые годы, я обнаружил около пятидесяти подобных расписок.
2 июля 1969 года деда не стало. Бабушка вышла в магазин, кажется в «Диету», дома был только Димка. Прозвучал телефонный звонок. Дед взял трубку, несколько минут слушал, сказал что-то вроде «угу» или «хорошо», положил трубку и повесился.
От внуков долгое время скрывали этот факт. Я узнал об этом только в двадцатилетнем возрасте и то совершенно случайно. Как сейчас говорят «был шок». Шок и остается. Я неоднократно пытался излечиться от этого семейного ужаса и предательства, в том числе с помощью литературы, но, похоже, не получается.
Бабушка прожила еще долго, умерла в 1990 году в возрасте восьмидесяти лет. Молодой писатель, за которого вышла замуж моя мать, вскоре ее бросил. Жизнь его не сложилась. Будучи завлитом ТЮЗа, он написал по Астафьевской «Краже» пьесу, в которой власти усмотрели антисоветчину. Пьеса была снята, у отца начались проблемы. В том числе и алкоголизм. В 1977 году он скончался в возрасте тридцати девяти лет, заработав семь смертельных болезней.
Мать всю жизнь проработала в системе высшего образования. Сейчас она методист и преподаватель СФУ. Тетка Лидия, закончив ВГИК, куда поступила также с помощью деда, всю жизнь проработала на телевидении, узнала падения и взлеты. Теперь она на пенсии. Юлия в конце девяностых эмигрировала в Израиль, где скончалась в 1996 году от рака. Владислав еще в советские годы занялся йогой и теперь в свои семьдесят с лишком бегает марафоны и выглядит на тридцать пять. Живет там же в Киеве.
С литературными делами мне серьезно помог Виктор Астафьев – один из самых ярких, известных дедовых учеников. Стихи мои он увидел почти случайно, месяц над ними раздумывал, потом позвонил, похвалил. Первая моя книжка вышла с предисловием Петровича. Он же рекомендовал меня в писательский союз, напечатал в «Юности»…
Вот, наверное, почти вся история.


Антон Нечаев
25 сентября 2008 года


Написано по просьбе сотрудников спец. библиотеки г. Красноярска для моего биобиблиографического указателя, вышедшего в 2009 г.