Мечтательность особого рода. 12

Она такая мечтательная!.. Так говорили о девушке, которая около года работала на нашей «елекомпании» и сидела в одном кабинете со мной и Алтуниным. Да, стоит вспомнить этот рассеянный взгляд, направленный куда-нибудь в верхний левый угол производственного помещения (если стоять спиной двери, - как стоит обычно вечно болтающийся без дела по кабинетам литредактор), или - в правый нижний. Такой взгляд писатели окрестили отсутствующим.

Губы тронуты полуулыбкой Донны Лизы, руки, - кстати, красивые, нежные, должно быть, ручки, - бессознательно теребят краешек блузки или подол короткой юбчонки. Очень мечтательная была-с. Татиана звали её. Однажды сорок минут трещала с клиентом по телефону, полагая, что ведёт переговоры с одной фирмой, а на самом деле позвонила в другую, совсем другую. (Долго объяснять, - но у нас тут тоже своя «местечковая» политика, кланы, вендетты, блин, старые счёты, если не с девяностых, то с советских времён.) И главное, ухитрилась так бестолково вести беседу, что ни сотрудник фирмы, ни она сама не поняли, что произошло недоразумение.

Обхохочешься, как в этой абсурдной жизни бывает, - последствия этого недоразумения, наслаиваясь друг на друга, переплетаясь, трансформируясь, продолжались ещё около двух месяцев, пока всё, наконец, выяснилось. Уже столько криков было, кому-то давали какие-то задания, кто-то что-то невнятно пытался объяснить, одного из наших вообще уволили. То и дело – «Так вы ж обещали!» - «Мы?!» - «Ну, мне кто-то сказал…» - «Может, вы нас неправильно поняли?» - «А когда этот разговор был?» - «Какой разговор?» - «Но вы же вчера сказали!» - «Так я же не это имел в виду!» - «А ваш представитель?» - «Так то ж неделю назад!» - «Так я и говорю!..» - и по десятому кругу.

Одно недоразумение громоздилось на другое. На нас в суд грозились подать, начальство уже вмешалось через свои каналы… Короче, целый дедуктивный метод понадобился, чтобы пошагово вернуться в прошлое и констатировать этот идиотский факт: мечтательная девушка Татьяна звонила одному клиенту, а разговор вела с другим, - то есть, искренне считала, что это другой. Трудно поверить, но факт.

А Алтунин влюбился в неё. Когда молодые мужчины (пионерские годы – не в счёт) говорят «влюбился», они подразумевают «захотел». В школах, когда мы ещё не очень понимали, что природа жестоко расстреливает нас гормонами, как картечью, всё было трепетно, радостно, зыбко-чудесно или жгуче-печально. Потихоньку мальчики с гримасами Пьеро всё чаще уединялись в ванных, а девочки от рисования принцес в колоколообразных одеяниях переходили к мечтам о принцах с автомобильными колёсами.

Впрочем, Алтунин так и говорил, в продолжительном вздохе раздувая хомячьи щёчки: «Если б ты знал, Даня, как я ЕЁ ХОЧУ!» Бедолага! Откуда же он мог знать!..

Мечтательность… Я тоже был мечтательным. Даже сильно поссорился из-за этого с сестрёнкой в детстве. (Хотя, какое это детство – девятый класс?) Однажды она увидела, что я сижу с мечтательным видом и листиками бумаги в руках, повернувши стул в угол комнаты. «А что ты делаешь, Данец?» Я ещё подумал, как легко заинтриговать женщину! Долго она меня донимала…

У Оли тогда завёлся очередной ухажёр. Вообще, она была одержима идеей срочно потерять (подарить) девственность, дабы соответствовать времени, но не знала кому, как и когда. А главное – где.

Насмотрелись… Кстати, Союз развалился из-за телевизора. Это было ещё безобидно, когда совдепы после итальянского сериала «Спрут» стали, снимая телефонную трубку, вежливо говорить «Пронто?» или «Боно джорно!», а после «Изауры» - называть свои дачные участки «фазендами». А вот, когда появились первые фильмы о проститутках с простым и ранимым сердцем, о заокеанских лёгких девушках и юношах, - царство «бессексия» пало.

Конечно, не сразу и не для всех. И дело даже не в том, что я младше сестры, - просто за девочками я тогда вообще если вяло и ухаживал, то только для формы. Дескать, и я тоже… Может, это была инфантильность. А может, и нет.

Помню, я так любил проволоку и разные поделки из неё! Какие там девочки! Игрушки-трансформеры из проволоки, плетёные (собственноручно!) солдатики, футлярчики, или, точнее, красивые оболочки, для шариковых ручек… Изоляция мягкой тонкой проволоки была разноцветной, а фантазия юного Веньяминова – безудержной.

Да, так сестра спрашивает: что это у тебя за листки и почему ты – лицом в угол? Я объяснил, - теперь уже с жаром, с пылом, потому что накипело, натёрло, наело, напухло, - выхлоп нужен был. Да и гордился я.

Построил я, видите ли, систему координат в отдельно взятом углу комнаты, слева от окна: ось Икс – ось Игрек – ось Зэд. Всё измерил. И стал «ваять» замок. В своих листочках записывал… ну не каждую строчку, это слишком сложно… В общем, если коротко, - всё в цифрах, честно проверено, перепроверено, исправлено, ещё раз проверено (там была проблемка, всё я путался с параметрами одной, честно признаюсь, украшательской, башенкой на цитадели), снова проверил. И теперь знал: замок готов, записан по кирпичику. И он У МЕНЯ, тут, в комнате. Он прекресен, хотя невидим, невесом!

И я всё это поведал сестре. Представляешь, мол, архитектура без единого материального элемента! Я только карандашиком плинтус почёркал в углу. Но Оля лишь плечами пожала. У женщин мечтательность иного рода. Вон наш толстый Алтунин в этом убедился. И чего теперь стоят эти задумчивые полуулыбки на работе? Он таки раскрутил Танечку. В кафе пару раз водил, в кино, - рассказывал потом с выражением Пьеро на лице… Наконец, притащил к себе на хату (он, везунчик, отдельную квартиру имеет). Ну, понятное дело, - постель.

И тут, вдруг, она так «отъезжает», что моего счастливого коллегу прошибает холодный пот, а воображение рисует весёлые картинки из цикла «Классический представитель интеллигенции в местах лишения свободы.» Вот такая мечтательность.

Сейчас я думаю, может быть, этот период моей жизни, который так внезапно и неожиданно для меня окончился около полутора года назад, моя эксклюзивная ненависть и любовь, - может, всё это сдулось подобно шарику, протухло?.. Может, это просто такая гнилая и свирепая мечтательность, - да и всё? И может, жалеть тут не зачем? Но ведь другой «мечтательности» у меня нет. Если я потерял способность что-то видеть, переживать, о чём-то мучительно думать, предаваться неоднозначным, но очень сильным эмоциям, то ничего нового у меня не будет. Одна бытовая рутина.

Впрочем, избави меня лунинский творец от всяких приключений житейского характера, даже экзотических. (Хватит с меня Шуцкого и Сократа энд компани.)

Бедняга Алтунин! Девчонка, оказывается, на каких-то жутких «колёсах» сидела, совсем мозги себе загадила. Да и не в мозгах дело, - хрен с ними, с клиентами нашими «Кефирными», которых она подставила, и с начальством нашим мерзким!.. Чуть не умерла девка от оргазма. Пришлось Алтунину скорую домой вызывать. А что поделать? Кому, понимаете ли, счастливая французская смерть в рассвете сил, а кому седые волосы на жирной груди. Она вскоре уволилась, и слава богу, потому что Алтунина от одного вида её полуулыбки колотить начинало.

Неужели я злорадствую? У меня ведь тоже есть женщина, которую я очень хочу, но… Я с определённой регулярностью совокупляюсь с совершенно мне не нужным существом, вместо того, что бы, как мой коллега, брать штурмом крепость.

Кстати, замок мой незримый!.. Однажды, - я тогда уже перешёл в десятый (было лето, родители куда-то уехали, не помню уже), - сестра возжелала своего хахаля, наконец, привести. Даже вино ему купила, дурочка. А я, хотя накануне обещал уйти к товарищу, вдруг упёрся как баран – не пойду никуда, я читаю! (Я тогда перечитывал «Таинственный остров» Жюля Верна.)

Она умоляла, она рыдала даже, - никогда не понять мне женщин!.. – я уже искренне жалел её и чувствовал себя бездушной сволочью, или садистом… Но всё равно упирался, вцепившись в книжку.

И вот она вдруг… А она знала мои папочки, тетрадочки, блокнотики, - хватает серую папку с надписью «Материалы ХХ съезда работников образования», выдирает оттуда мои листики, исписанные ровненькими рядами цифр – И РВЁТ.

Я плакаль. Так был разрушен мой замок. Опять же, если проводить столь любезные моему расстроенному рассудку параллели, - может быть, та моя жизнь, с псевдофилософскими протестами, желчными провокациями, - и даже многоумным развратом, – это только некоторое количество значков? Эта неожиданная мысль заставила меня многое в своей судьбе переоценить.

По крайней мере, сегодня.