Пояс Ориона часть первая. Мечта

                Виктору Конецкому - писателю, моряку, человеку.

                П О Я С    О Р И О Н А
                («Крючки» памяти).
                В трёх частях.

1. Мечта. И не только.
2. Жизнь. И не только
3. Корабль. И не только.
 
                1.  Мечта.
               
                "С подветренной цепляясь стороны антеннами  за  пояс Ориона…"
               

   Что же цепляется за эти строчки из песни Юрия Визбора, как с подветренной, так и с наветренной стороны?  «Мы с детства о море, о море мечтали, о дальних огнях маяков». «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам суда уходят в плаванье к далёким берегам».  И  «Капитаны»  Николая  Гумилёва. И   все-все  паруса  Александра  Грина.     И  Городницкий:
                …«С левого борта – Южный Крест, справа – звезда Полярная»…
               
   Когда я был маленьким мальчиком,  у нас дома стояли каретные часы знаменитой фирмы  «Павел Буре»,  (не  путать со знаменитым хоккеистом); сквозь стеклянные стенки было  видно, как крутятся всякие  колёсики, если   нажать кнопку. И тогда часы начинали бить.  А  ещё   я просил подарить мне  на день рождения  всегда одно и то же – заводную машину. Получив подарок, немедленно выламывал   из неё механизм и сооружал очередной  колёсный пароход «с настоящим мотором», совершавший каботажное плавание по нашей большой ванне. И, хотя на  вопрос,  кем я буду,  когда вырасту, неизменно отвечал: – «Моряком», тем не менее, повзрослев, пошёл в инженеры.
 
     Работал, как положено, по распределению три года в заводском техотделе, начал "делать карьеру", но так хотелось повидать мир! И, хотя в советские времена мир был жестко ограничен Государственной Границей, даже и в её пределах было, (да и сейчас есть), так много интересного!

        По дороге из Владивостока в Находку справа отвесные скалы спускаются в море,  образуя живописные бухты, как в Крыму возле Карадага. (Или как фиорды Норвегии, или каньоны Канады, которые я видел по ТВ). А слева над грядой невысоких зелёных холмов вдруг появляется кончик корабельной мачты! Удивление растёт и достигает апогея, когда, наконец, обнаруживается, что на одной из вершин стоит… рыболовный сейнер! Настоящий!  Кто, зачем, и, главное,  как его туда  затащил – остаётся  для меня загадкой по сей день.
 
     А у плотины Красноярской ГЭС нет шлюзов. Корабль через открытую «дверь» заходит  в «ванну», которая стоит на притопленной платформе, выполненной в виде клина, лежащего на боку.  Дверь закрывается, и платформа, вместе с ванной, водой и пароходом в ней, (страшно даже представить себе, сколько  всё это весит), поднимается  по наклонному пандусу до верха плотины, наверху поворачивается  на  гигантском круге,  съезжает по другому пандусу вниз, и платформа «тонет» до тех пор, пока вода  в ванне не уровняется  с водой на той стороне. Дверь открывается, и корабль продолжает свой путь по Енисею.  Там  тоже можно увидеть сказочную картину, –  корабельные мачты в  вышине. Но что самое удивительное – колёса, на которых едет  по простым рельсам этот монстр – обычные, вагонные! Только их очень много. Для «технарей»  добавлю;  у каждого колеса – зубчатый «венец», катящийся по зубчатой же «рейке» вдоль всего рельса, и свой гидромотор, который, «в случае чего»  становиться гидротормозом.  Всё распределено.  Гениально и просто.   
               
    На Белом море близ Пояконды множество маленьких островков, они стоят тесно, как торты на витрине, и такие же круглые, и такие же разные: один – «полушарик», весь покрытый  зелёным ёжиком кустарника, другой обрывается в воду тёмносизыми гранитными лбами,   напоминая  средневековую крепость, а третий – плоский и низкий, как лагуна, только вместо пальм на нём чёрные зубчики ёлок. И всё это –  рядом.  И всё это отражается  в тихой серебряной воде, сливающейся у горизонта  с тихим серебряным небом.   Если летней ночью глянуть через борт лодки, увидишь мириады зеленовато-голубых  вспышек-искр, и медленно всплывающие светящиеся шары,  а  погруженное  в воду весло горит, как головешка из костра. Если же опустить за борт руку, она тоже светится, и её обожжёт…холодом!  Всё-таки Заполярье.

       Эти  воды  щедры на всяческую живность – там и подводные сады, и морские звёзды,  и «морские лилии»…– не так ярко, как в южных морях, но неожиданно богато для таких, казалось бы, малокомфортных мест. (Я попал туда, нанявшись на время отпуска рабочим в экспедицию к биологам).  И ещё там живёт медуза с красивым названием, вслушайтесь: –   «Цианея Капилята Арктика». Она и на вид очень красива: розовато-фиолетовая, с длинной мантией, и размером до метра в длину. Гораздо крупнее и красивее белесых балтийских и черноморских медуз. И настолько же опаснее – может нанести серьёзный  ожог. Во время погружения  с аквалангом мне понадобилось поправить шлем гидрокостюма, а для этого пришлось, как и положено, вдохнуть воздух и вынуть загубник. Вставив его обратно, я почувствовал во рту жжение, которое быстро усилилось до нестерпимого, а я не мог  понять, в чём причина.  Хорошо, что я был неглубоко, поэтому пулей выскочил на поверхность к  лодке, откуда меня страховали. И только тогда понял, в чём было дело: вместе с загубником  с водой из моря  в рот попала маленькая Цианея!  Не каждый  знает,  какова она на вкус.

   И вот, с должности старшего инженера я отправился мотаться рабочим-топографом  по экспедициям  вместе с молодой женой, которая закончила Автодорожный. Наш отдел прокладывал  по суше и по воде трассы   для  будущих мостов.  Я  научился править  лодкой на Ангаре с помощью шеста, (возле Иркутска она изобилует мелями, и течение в протоках настолько стремительное, что на вёслах не угрести), ходил с эхолотом на моторке по Аму-Дарье, (после купания  в её воде цвета охры на зубах всегда скрипел тончайший песок),  рубил просеки для теодолитного хода  в  пойме Урала,  (заводи  были сплошь покрыты  толстым слоем  осыпавшихся лепестков с кустов шиповника). И ещё – там досаждал крик преследующих меня ворон. Сколько бы я   ни «целился»  в них из палки – бесполезно. Но стоило однажды выйти в маршрут с ружьём на плече, – ни одна тварь даже не пикнула! А когда в казахстанской степи начинается ливень, его слышно издалека, как приближающийся поезд. Убежать от него невозможно, зато можно просто уйти в сторону, и он промчится, как поезд, мимо, оставив после себя  быстро просыхающую полосу-«колею». 
 
      Однажды на личном опыте убедился в реальности нечистой силы: я шёл на широких охотничьих лыжах по сибирской тайге, тут бес и шепнул мне: «Лизни топор!» И я, находясь  в полном сознании и трезвом рассудке – лизнул.   Пройдя метров десять с высунутым  языком, понял,  что надо, наконец,  решаться, и дёрнул!  На  металле остался кусочек кожи  с пупырышками.  Не скажу, чтобы это было очень больно. Скорее, обидно!  Хорошо, что я  был один...

    Так прошло три года, пора было заниматься настоящим своим делом. Да и другие радикальные изменения  в жизни назревали.
    Однажды я прочитал на улице: «СКБ Института Кристаллографии требуются...». Название понравилось: я знал, что кристалл – это красиво, и зашёл в СКБ.  Посмотрев мои документы, спросили, что я умею? О кристаллах я только и знал, что это красиво, поэтому ответил: «ничего». Ответ понравился. Ещё спросили – согласен на должность техника? Я ответил, что согласен. Ответ понравился.   Через месяц я получил первую  небольшую, но  самостоятельную работу. Моей заказчицей  была аспирантка Лена. Красивая, надменная. Помню её  нежный румянец, родинку на щеке. Поскольку я делал работу  как бы для неё, она пыталась говорить со мной, как с официантом или горничной: одним словом, я был «обслуга».  Мне пришлось напомнить ей, что у меня тоже высшее образование. Подействовало. (Потом мы подружились, ходили на байдарках   в одной команде).

       Моя  работа  понравилась. Через год я был уже «ведущим».  Но через год – это нескоро!  А пока что я  «снял» полуподвал в районе Таганки. Там было тепло даже зимой, но по одной стене постоянно текла вода и уходила куда-то под пол. Мебель в довольно большой комнате состояла из стола, железной койки и вешалки. А моё имущёство состояло из рюкзака с палаткой, спальником  и надувным матрасом. Ну, и всякая мелочь, конечно.  И ещё у меня был, (мне «достали») транзисторный приёмник «Спидола», с диапазоном КВ, переделанным от стандартного 19 на 13 – предмет  вожделений всех ребят моего возраста и круга, потому что «глушилки» в эфире начинались с 19 метров, а на 13 можно было беспрепятственно слушать джаз и БиБиСи.  Приёмник вскоре украли: уходя  на работу, я забыл закрыть форточку, и его, вероятно, вытащили крючком  через решётку окна.
     (А ещё тогда мне хотелось иметь  тёмновасильковый «олимпийский» спортивный костюм. Он был сделан из хорошей шерсти, в нём нескоро появлялись  пузыри на  коленях.  Его тоже нельзя было просто купить в магазине,  надо было «доставать» через знакомых в Спорткомитете. Он у меня появился значительно позже).
      Денег было в обрез, –  какая  зарплата у техника, даже у старшего! Да ещё   «квартплата», и ещё некоторые регулярные расходы. Во Владимире жил мой дядя, однажды его жена подарила мне мешок антоновки из их сада. Две недели "на обед" после работы я ел только эти яблоки с чёрным хлебом. Поначалу показалось очень вкусно. Вероятно, так  оно и было, но отчаянно хотелось чего-то ещё. Казалось, что после трапезы  из яблок  голод ощущался ещё сильнее. Вероятно, так оно и было.
 
  В щель между асфальтом  двора и рамой моего окна, точнее, люка  высотой в четверть метра, набилось немного земли, и выросла трава.  Первое, что я видел, просыпаясь утром,  был солнечный луч, зажигающий в этой траве изумрудное сияние. И меня пронизывало обострённое чувство жизни, и  наслаждения этим чувством, и уверенности  в  непременном  и скором  счастье.  Мне ведь не было и тридцати…

       Моя комната была в торце длинного коридора, ведущего к кухне и туалету. В коридор выходило множество дверей, из-за  которых  доносились всевозможные звуки, о характере которых можно судить по такому  эпизоду: однажды одна из дверей с треском распахнулась, из неё спиной вперёд вылетела женщина, ударилась об меня, буркнула: «Извините!», и юркнула обратно.
      И ещё был запах!.. Я читал, что вещества, из которых делают духи, каждое в отдельности, могут пахнуть отвратительно, и лишь искусство парфюмера позволяет составить из них нужную композицию, чтобы получился изысканный аромат. Но там  смесь ароматов винного  и табачного перегаров, хлорки, гнили и кухонного чада никак в духи не превращалась, (видимо, пропорция была  соблюдена неточно). Поэтому я старался приходить туда, только, чтобы спать, и ненавидел выходные. В конце недели  я  прямо с работы  являлся  с рюкзаком  на любой  из девяти московских  вокзалов, и просился  в группу, которая приглянулась. Поскольку был я полностью автономен, да ещё  в моей палатке имелась лишняя жилплощадь, меня охотно принимали. Туристы – народ  открытый. 
       Однажды, минут за 15 до отправления поезда, обнаружили, что забыли купить хлеб.  И мы с одной девчонкой побежали в магазин через вокзальную площадь. Наверное, мы хорошо бежали, нам было  хорошо бежать вместе. Наверное, с тем самым острым ощущением  юности и бытия, потому что мы оба внезапно остановились, глянули друг на друга, и между нами возникло нечто, – неуловимое,  невыразимое,  незабываемое!…
       Потом я узнал, что её зовут Лариса, что ей нравится художник Чурлянис, что она собирается замуж за парня, который ездит на мотоцикле, (слово «байкер» тогда было неизвестно), и не любит лесных походов с кострами, палатками, песнями под гитару про то, что «заварен круто дымный чай». Я  долго ходил с этой группой, и у нас с Ларисой «ничего не было». Но, всё равно, с тех пор я  знал: если у меня когда-нибудь что-то с кем-нибудь  состоится, оно должно начинаться именно так! 

      На Новый Год мы «сняли избу». Была такая практика в подмосковных  деревнях и посёлках – хозяева освобождали для горожан комнату, гости оборудовали её нарами, забрасывали туда  свои спальники,  запас продуктов,  и приезжали с ночёвкой на выходные: это была база для лыжных и горнолыжных забав в условиях полного тогда отсутствия  организованного сервиса. Но было удобно, и, опять же, по сравнению с нынешним днём, вскладчину  очень недорого. Да ещё можно было купить у хозяев деревенской картошки – главного деликатеса наших застолий. Ах, какой был запах у пара, когда снимали крышку!
 
      Я  опоздал к общему сбору на вокзале, и теперь   шагал от станции с рюкзаком и лыжами на плече  по  пустынной дороге.  Вокруг лежали  сине-белые поля, лишь где-то вдали лаяли собаки, да скрипел под ногами снег, отчего тишина становилась ещё более пронзительной.  И я  радовался тому, что иду  один, – ведь  нечасто  удаётся услышать такое Абсолютное Молчание.  Ночь была морозной, поэтому особенно чистым и черным  было небо,  особенно ярко сверкали звёзды, и среди них надо мной, вместе со мной, чуть впереди, не отставая и не обгоняя, величественно плыл  красавец  Орион!
       А потом я подошёл к нашей избе и постучал лыжной палкой в жёлтое окно, едва  выглядывающее из сугроба.  Какой  восторженный рёв раздался  в ответ! Меня ждали, мне  были рады.  Искренне рады – такое  воспоминание  дорогого  стоит. 

         Я любил мою работу. Один литературный персонаж  сказал: «Если бы машина могла рассуждать, то, работая полным ходом, она считала бы, что на неё нашло вдохновение».   Он был прав, несмотря на иронию. В работе  конструктора – минуты и часы творчества и вдохновения, недели и месяцы рутины,  но те минуты – тоже дорогого стоят. Так интересно было общаться с учёными мужами, вникать в методику будущего эксперимента, а потом  «из ничего», сначала  в воображении, потом на чистом листе ватмана, а потом  и в металле возникало «нечто».  Каждый раз было ощущение чуда; да это и было чудом.
        А ещё была переписка с экспертами  из «Комитета по Изобретениям» при защите своей заявки, – полная азарта, как настоящее спортивное состязание,  вроде шахматной партии, или интеллектуального фехтования… 

       И всё же мечта о море не умирала. Раз  я  даже заявился в «ГЛАВСЕВМОРПУТЬ» – серьезные дяди говорили со мной  вполне серьёзно, но требовались радисты и спецы по дизелям. И это должны быть не романтики, а классные специалисты – Арктика не прощает ошибок. Мне было стыдно.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.      http://proza.ru/2009/09/25/1098

               


Рецензии
Такое увлекательное чтиво легко мозгом пьётся. Текст умело и радушно огранён: романтикой чуткого путешественника, художественным и техническим словом.

И ещё. Это же надо так насквозь пропитаться пожизненным "соусом" элитного статуса "Человек-технарь", чтобы эдак поэтичную прозу написать во славу своего призвания.

Приведу здесь, приглянувшуюся цитату из рассказа автора: "Я любил мою работу. Один литературный персонаж сказал: «Если бы машина могла рассуждать, то, работая полным ходом, она считала бы, что на неё нашло вдохновение». Он был прав, несмотря на иронию. В работе конструктора – минуты и часы творчества и вдохновения, недели и месяцы рутины, но те минуты – тоже дорогого стоят. Так интересно было общаться с учёными мужами, вникать в методику будущего эксперимента, а потом «из ничего», сначала в воображении, потом на чистом листе ватмана, а потом и в металле возникало «нечто». Каждый раз было ощущение чуда; да это и было чудом. А ещё была переписка с экспертами из «Комитета по Изобретениям» при защите своей заявки, – полная азарта, как настоящее спортивное состязание, вроде шахматной партии, или интеллектуального фехтования…".

С уважением, Виктор

Виктор Комосов   26.11.2021 10:18     Заявить о нарушении
На это произведение написано 9 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.