Потерявшийся

    Старик в этот день проснулся поздно. С каждым днем он чувствовала, что тело его все неохотнее возвращается из сонного небытия к яви. В общем-то, удивляться тут было нечему – годы просто–напросто брали своё. Когда-нибудь вскоре, и день этот всё приближался и приближался, он уснет и не сумеет проснуться. Как и многие старики до него, Старик ничего не имел против подобного исхода. Жить вечно он не собирался, да и вообще, жизнь ему, честно говоря, поднадоела. Да и потом, разве ж это – жизнь? Разве этого он желал, будучи молодым? Разве ради этого он голодал, мерз, отказывал себе во всем необходимом? Ради того, чтобы прозябать ОДНОМУ на жалкую нищенскую пенсию, которой только и хватает, что на молоко, хлеб и оплату квартиры. Жена его умерла пару лет назад, дети разъехались по всей стране, и никому из них он уже не был нужен, ибо у каждого из них были свои проблемы, свои заботы, свои горести. Да и дети его уже состарились. Иногда старику хотелось выйти на улицу и закричать, закричать громко, на весь мир: « Люди, где вы?!». В огромном городе, где людей было больше, чем звезд на небе, каждый из них был одинок и никому не нужен. Старик видел это по их лицам, хмурым, озабоченным, каким-то серым и безразличным. Они мелькали, мелькали, суетились, проходили мимо и пропадали навсегда, не задерживаясь, не запоминаясь.
    Старик помнил другие времена, помнил своё ЕДИНСТВО с огромной страной, с народом, с энтузиазмом и огромной верой в будущее. Тогда все были, как один человек, каждый ощущал рядом плечо друга, все вместе боролись, воевали, строили, жили, праздновали и огорчались. Каждый знал о каждом все, ибо скрыть что-либо в тех условиях было невозможно. И чужаки, враги, скрытые либо явные не оставались неразоблаченными. И патефон играл во дворе, и пахло сиренью. Ибо тогда  все должны были быть одним целым, как кулак, и любое инородное, инакомыслящее существо должно было быть устранено, удалено, дабы не мешать всё растущему, всё крепнущему единству остальных. И так было. И благодаря этому страна богатела  и мужала, и твердо заняла свое, только свое гордое и особое место во враждебном мире. Место самой великой из всех великих держав, державы, которую все боялись и уважали. И старик, тогда ещё вовсе не старик, а молодой и крепкий человек, гордился тем, что он – частичка этой огромной сила, маленький винтик в её сложнейшем механизме. Он знал своё место в мире и в жизни, и знал, что без него, без этого крошечного винтика, ничего не будет работать, что только на нем и держится вся эта махина. И он работал, работал выбиваясь из сил, чтобы жила и крепла вся страна. И именно в этом было великое ЕДИНСТВО и великое СЧАСТЬЕ.
    Казалось, что так будет всегда…. С каждым днем все больше чугуна и стали на душу населения производилось, все росли и росли урожаи, и, наконец, человечество, в лице его огромной страны вышло в космос, и – вдруг – в одночасье все рухнуло, рассыпалось прахом, словно ничего этого и не было. Как, почему, старик не мог этого понять. Богатая, мощная, могучая, огромная и сильная страна, и вдруг развалилась, как карточный домик,  на кучку  жалких недоразвитых государств, только и уповающих на помощь извне, неспособных самостоятельно ни купить что-либо, ни, тем более, произвести. Не способных ни на что.
    И под обломками этого государства, этого колосса оказался старик. Вместо солидной, поболее некоторых зарплат, пенсии. У него остались жалкие крохи. Вместо вклада в сберкассе – пыль. Вместо здоровья - склероз и заболевания суставов. Вместо гордости и самоуважения – горечь. Старик ненавидел эту жизнь, ненавидел новое правительство, в котором сидели одни воры и бандиты, ненавидел Думу – сборище болтунов и идиотов, ненавидел молодежь, для которой все прежние идеалы – пустой звук, а вместо них на первом, как, впрочем, и на втором, и на третьем, и на всех последующих местах – деньги, одни только деньги. Страна, великая и прекрасная развалилась на их глазах, а они, как стервятники, окружили её тело и рвали, кромсали его на куски, на клочья, на мелкие частички. Все, что было собрано предыдущими поколениями на протяжении многих веков. И иностранцы лезли, чтобы понадежнее развалить и разодрать этого великана, от одного имени которого их бросало в дрожь вот уже столько веков.
    Старик не понимал, и не хотел понимать происходящих в государстве перемен. Да и были ли они, эти перемены? Кто их видел? Кто их заметил? Да, появилось на улицах много новых автомобилей, особенно иномарок, ну и что? Кто в них ездит? Работяги? Нет – «новые русские», урвавшие себе солидный кусок от неисчислимых народных богатств. Работяги остались ни с чем, не говоря уж о пенсионерах. Коммерческие палатки и магазины просто бесили старика. Понатыкали их, где ни попадя, но чем они торгуют? Заморскими яствами безвкусными да спиртным? Кому нужно все это дерьмо, - спрашивал себя старик и не находил ответа. Кому нужны все эти банки, финансовые группы, фирмы и туристические агентства? Народу все это было не нужно, уж это-то старик знал точно, ибо он и был – народ. Народу нужна самая малость – покушать да одеться, а остальное –блажь и дурь.
    Старик замечал, что все меньше на улицах беременных женщин и маленьких детей. Он понимал, почему: кто же решится в это голодное злобное время заводить детей? И самое главное – у людей больше не было уверенности в завтрашнем дне. В какой стране он проснется завтра? Да и вообще, какая уверенность может быть, если даже цены на товары и продукты разнятся от магазина к магазину и могут достигать чуть ли не астрономических цифр. Да что толку думать обо всем этом, - печалился старик. Что мне, старому и больному человеку, если молодые думать не хотят? Им же, дуракам, дальше жить, а они… Они только одним днём и живут, никаких идеалов у них не осталось. Какое будущее они себе построят?
    Старик выбрался из постели, с трудом распрямив и согнув затекшие за ночь руки и ноги. Суставы  хрустели, скрипели, щелкали, но пока ещё подчинялись его приказам. Это было единственным, что порадовало старика в это утро. Молоко, купленное только вчера, скисло, хлеба почти не осталось. Старик кое-как позавтракал и решил сегодня пойти за хлебом. Вообще-то все эти походы по магазинам становились для него сплошным  мучением, но старик все равно радовался этому, ибо он был ещё способен их совершать. А вот что будет, если он сляжет окончательно? Старик предвидел для себя весьма нерадостную перспективу. Конечно же, его никто не хватится, и он будет лежать в пустой комнате долго… очень долго... Постепенно умирая от голода и жажды. И не сможет встать, чтобы оправиться. И это будет хуже всего – лежать в собственных испражнениях. Унизительно…. А потом труп его высохнет, мумифицируется и только через несколько лет квартиру его вскроют и найдут там тело…. Старика даже передёрнуло от этой мысли.
В бога-то он не верил, но почему-то не  хотелось умереть вот так, да и незахороненный труп, иссохший и никому не нужный, пугал старика. Он весьма живо представлял себе этот труп, ибо для этого достаточно было просто заглянуть в зеркало. Старик был худощав и понимал, что смерть не очень сильно обезобразит его… Но все равно, было неприятно думать об этом, хотя возраст все чаще и чаще заставлял возвращаться к этой мысли. Вообще-то, о будущем думать не хотелось. Что ждало его там, в этом будущем? Ничего. Жизнь его закончилась и закончилась уже давно…. По вине всё тех же правителей, разоривших страну и не оставивших в этом будущем места для него, старика.
Он с удовольствием бы вышел на какой-нибудь митинг или демонстрацию протеста против этого антинародного, бесчеловечного режима, а то и просто взял бы в руки винтовку, но здоровье, к сожалению уже не позволяло ему этого сделать. А как было бы здорово пройтись в одной колонне с единомышленниками, сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить этот беспредел. Старик помнил, как эти митинги действовали, и действовали не только в масштабе страны, где с их помощью были заклеймены троцкисты и иностранные шпионы, но и влияли на мировую политику, где, благодаря им, простым советским людям, вставшим плечо к плечу, закончились войны Америки против Вьетнама и Кореи, и разрешился Карибский кризис, захлебнулись контрреволюционные мятежи в Чехословакии и Венгрии. А теперь…. Кто теперь встанет на защиту развалившегося великого государства, кто защитит угнетённых во всём мире? Бывшие союзники, как крысы, первыми бросились в море с утопающего корабля. Да и собственный народ безмолвно и безучастно наблюдает за происходящей катастрофой. Скоты, бараны, быдло… в одно мгновение забыли всё своё великое прошлое, позарились на призрачную и насквозь лживую надежду на скорое обогащение. Сколько их теперь стоит и вопит, что их ограбили? Миллионы! А чего они хотели? Быстро обогатиться за счёт других, таких же, как они? Вот и получили желаемое. Старику не было жаль их. Он всю жизнь работал, как вол, но заработать какого-то богатства не смог. А они хотели за минуту, за секунду, ничего для этого не делая,  не шевельнув даже пальцем, получить миллионы? Да они их, впрочем, и получили, но что такое современный миллион? Фу-фу, ветер, жалкие бумажонки. Это раньше рубль обеспечивался всеми богатствами страны и был РУБЛЁМ. А сейчас и на тысячу ничего не купишь. Старику нравилось вспоминать об ушедших временах, ибо там все было правильно и осмысленно. Люди строили электростанции и заводы, БАМ и Норильский комбинат, осваивали новую технику, вооружали армию новейшим оружием, запускали в космос спутники и космические станции, поднимали целину и осваивали Нечерноземье – и все это было нужно и делалось хорошо. И по телевизору показывали достижения народа на пути строительства социализма, новые фермы, водохранилища, поля, дающие обильные урожаи, а не взрывы, пожары, разрушительные землетрясения и бандитские разборки. Раньше всё было лучше, даже землетрясения практически не приносили человеческих жертв и разрушений, не то, что сейчас. А почему? Землетрясения были другими? Как бы не так, просто строили лучше, прочнее, качественнее. Да и ученые работали, предупреждали людей. А сейчас что? От не очень сильного толчка почти рассыпался посёлок на Дальнем Востоке, в одну ночь превратившись в огромную братскую могилу. Раньше ничего подобного просто и быть не могло, ибо работали все на совесть. Где сейчас строят хоть что-нибудь, кроме особняков для все тех же поганых «новых русских»? Нигде в округе старик не видел подъёмных кранов. А ведь были времена, когда весь город был просто утыкан ими, как ёж иголками.
Каков бы ни был Никита, но это его хрущобы вытащили из подвалов и бараков огромное количество людей. А сейчас где строят? Вот то-то же… В метро теперь, говорят, вовсю торгуют, вонь кругом, грязь. А раньше? Раньше в метро ходили, как в музей, только чтобы посмотреть на роскошные подземные дворцы. А какая раньше была чистота во всём городе! Татары-дворники в нагрудниках с бляхами… Да что толку перечислять все то, что раньше было лучше, чем сейчас. Старик знал, что раньше ВСЁ было лучше. Он видел…Только кому ты что этим докажешь? Молодые ничего не видели, ничего не знают, да и знать, похоже, ничего не хотят. И работать не хотят. Заводы стоят, фабрики стоят, шахты стоят, сельское хозяйство полностью развалено, и никому никакого дела нет. Конечно, в первую голову во всём виновата власть, но ведь и народ же должен сказать своё веское слово. Ведь и раньше всё в стране делалось не руками властей, а руками простых людей. Ведь как раньше было? «Партия сказала – надо, а народ ответил – есть». Вот только так и нужно жить. А сейчас и власти ничего не надо, им только побольше себе в карман нахапать да за границу умотать. Где же идейные коммунисты, почему они не свергнут поганую преступную верхушку?! Ведь за этими правителями никого нет, только жалкая кучка воров и махинаторов, которая трусливо разбежится при первых же выстрелах. А за коммунистами – миллионы, сила, весь цвет мирового пролетариата. Почему они молчат? Этого старик не понимал.
    Старик долго, постанывая и покряхтывая, одевался в прихожей. Суставы почти не гнулись, поэтому одевание превратилось для старика чуть ли не в пытку. По дому он обычно так и ходил – в нижнем белье, перед кем ему теперь красоваться? Но на улицу приходилось одеваться, хошь не хошь. Наконец он застегнул старые затрепанные сандалеты и накинул плащ, такой же ветхий и заношенный, как и его хозяин. Хотя на дворе стояло лето, но старческая кровь не грела уже тела, всегда требовалось дополнительное одеяние. Напоследок старик надел шляпу, которая символизировала для него давно ушедшие, благополучные времена. Старику она напоминала о прошлой, сытой и довольной жизни. Он презирал своих сверстников, с готовностью напяливавших на себя что угодно, вплоть до футболок с голыми девками и тряпочных кепочек с широкими козырьками, иностранными символами, буквами и золотым шитьем. Тоже, старпёры, а гонятся за модой, за блескучей дешёвкой с чужого плеча. Космополиты недобитые… Стыдоба одна. А ведь недаром кепки эти – прямо, как современная жизнь – спереди все красиво, шикарно, добротно, а сзади – сеточка дешёвая. Одно слово – погань!
    Старик взял авоськи и вышел из квартиры. Теперь ему приходилось следить за собой внимательно, буквально за каждым своим действием, ибо память в обыденной жизни неоднократно подводила его. Старик проверил, на месте ли ключи от квартиры, деньги, ещё раз внимательно осмотрел одежду. Несмотря на возраст, ему не хотелось выставлять себя на посмешище, выйдя на улицу с расстегнутой ширинкой или вообще – в пижамных штанах. На этот раз всё вроде бы было нормально. Старик захлопнул дверь в квартиру, дёрнул её для полной уверенности и вызвал лифт. Пока лифт громыхал своими, тоже старческими, железными костями по этажам, старик ещё раз брезгливо оглядел опостылевшую лестничную клетку, испоганенную разными иностранными словами. Это теперь старик понимал, что именно тогда, лет сорок назад начало готовиться крушение его страны. Готовиться именно такими вот щенками, которые преклонялись перед всем иностранным. Недаром говорили: « Сегодня он играет джаз, а завтра – Родину продаст!» Кое-кому это казалось глупым, как и облавы на стиляг. И напрасно…. Именно тогда тлетворное от влияния Запада зерно вражеской пропаганды упало впервые на советскую почву. И трофейные фильмы…Вот так, потихоньку, полегоньку ковыряли они незыблемый фундамент братства и единства, на котором покоилась страна, и все-таки расковыряли, добились-таки своего. Выросли и окрепли, предательски привыкшие говорить одно, а думать о другом. И не было больше на них управы, ибо Вождь умел, а равных ему по уму и прозорливости не нашлось. И вот таились в народной среде враги, прятались, подстраивались, добиваясь хорошего положения в обществе, Денег, власти, наконец. А задумайся, кто они все? Вот именно.  Жиды одни. Они и музыканты, и художники, и артисты. Среди них работяг нету. Все учатся, лезут наверх, вот и добились своего. И, добившись, казалось бы, всего, решили, в который раз, разграбить, захватить, разрушить вскормившую и воспитавшую их Систему. И захватили, и растащили всё, урча и рыча друг на друга, как голодные звери, по своим укромным уголкам и затаились. Старик даже бабахнул ладонью по двери лифта. Все ведь растащили жиды. Всю страну разворовали.
    Старик вышел на улицу, возбужденный своими мыслями, взбудораженный, взвинченный. Непривычно быстрыми шагами, будто ушла куда-то старость, он зашагал вперед, бормоча про себя что-то, воинственно размахивая авоськой и не замечая вокруг себя ничего. Вот он и нашел причину всего произошедшего со страной! Он – старый и больной человек. Так неужели же никто из более молодых не видит этого, ведь это же – так просто! Или… у старика даже сердце захолонуло от этой мысли, или это – никому не нужно?! Все всё прекрасно понимают, но никто не хочет ничего говорить вслух,  ибо сейчас самый выгодный момент для хапания и воровства…. И это устраивает всех! Прикрываясь разными словами, часто красивыми и правильными, все, буквально все просто воруют, грабят страну, и только объедки, огрызки бросают народу, чтобы он окончательно не загнулся и не погиб. Хотя, что им народ? За такие деньги, которыми они сейчас владеют и крутят, они запросто понавезут в страну дармовой, ну, или почти дармовой рабочей силы, хошь из Африки, хошь из Азии. В конце концов есть и поближе рабы – хохлы, молдаване, среднеазиатские и кавказские чурки, черножопые. И те не будут предъявлять претензий на все богатства страны, ибо они будут в этой стране ЧУЖИМИ,
Так вот в чем их настоящий план, а не какая-нибудь там перестройка или экономическая реформа. Кому здесь, в этой стране нужна их долбанная реформа, что она дала людям, простым советским людям? Все это лишь прикрытие для подлинного плана, дезинформация, отвлекающая народ от реальности! Он всё понял, вот она – по-настоящему ужасная реальность! Заговор внутренних и внешних врагов, сионистов и капиталистов, против Великой пролетарской державы. Никто в истории не смог завоевать эту страну, ни татары, ни немцы, ни французы. Так вот теперь они предприняли обходной маневр, чтобы свалить могучее государство ударом со спины, воспользовавшись своими платными наймитами и добровольными помощниками. Внутри неё. Все эти « новые русские» вкупе с власть имущими суть – пятая колонна внутри государства. Вот как оно, оказывается, всё задумывалось! А все вокруг ходят и ничегошеньки не знают об этом! Старик, конечно, понимал, что даже если он сообщит об этом всем и каждому, то его, скорее всего, поднимут на смех, но и молчать о заговоре он уже не мог!
- Люди! – сказал он, остановившись, - Люди, стойте!
    Но люди шли мимо него, обходя и отворачиваясь. Никому не нужен был совершенно незнакомый худой старик в сильно поношенном плаще и сандалиях. У каждого из них были свои заботы, свои проблемы, и никому не хотелось потратить хоть чуточку своего времени, своего внимания, своего участия на старого человека, даже если этот человек и хотел открыть им самое важное, что он узнал в своей долгой жизни. Старик сразу понял это. Он сник, ссутулился, весь запал его пропал. Старик беспомощно огляделся вокруг и вдруг понял, что забрел, погруженный в свои мысли, в незнакомый район. Паника охватила старика, он попытался вспомнить, как он шел, куда, откуда – но все события, связанные с житейскими мелочами почему-то разом выветрились из его головы. Он попытался вспомнить самое элементарное: свой адрес, свой телефон, свою фамилию, наконец, но ничего не вспомнил. Старик ужаснулся. Он был где-то рядом со своим домом, но где он, этот дом, не имел никакого понятия. Он потерялся в огромном городе безо всякой надежды найтись, ибо его никто искать не будет. Старик оглядел снующих мимо него людей и понял – никто из них ему не поможет. Все они чужие ему, они чужие даже самим себе. Старик заплакал, тихо, беззвучно, и слёзы, вытекая из его глаз, разбежались, прячась по глубоким морщинам, прорезавшим его лицо, и растаяли в них без следа.
- Люди! - прошептал старик, - Люди, стойте! Помогите мне…
    Но никто не остановился, никто не услышал его шёпота, а может быть, все просто делали вид, что не услышали, не желая обременять себя заботами о чужом и очень старом человеке, растерянно стоящем с авоськой в руке посреди огромного города. Никому не было никакого дела до него, каждый был погружен в свои, гораздо более важные заботы.

15.05.1997