Лавка богов книга первая

Лавка богов
Из жизни Патриарха
(полный текст этого и другие произведения автора можно приобрести по ссылке: http://rubie.in.ua/sample-page/)
«Терах жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора и Арана. Вот родословие Тераха: Терах родил Аврама, Нахора и Арана. Аран родил Лота. И умер Аран при Тераху, отце своем, в земле рождения своего, в Уре Халдейском.  Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврамовой: Сара; имя жены Нахоровой: Милка, дочь Арана, отца Милки и отца Иски.  И Сара была неплодна и бездетна. И взял Терах Аврама, сына своего, и Лота, сына Аранова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там.  И было дней [жизни] Тераха двести пять лет, и умер Терах в Харране.»
                Книга Берешит

“Что нам за помощь и услаждение от всех идолов [...], что ты поклоняешься им? Ибо в них совсем нет духа (души); но они, которых вы почитаете, суть проклятие и соблазн сердца. Почитайте Бога небесного, Который низводит на землю дождь и росу, и все совершает на земле, и все сотворил Своим словом, и вся жизнь пред Его лицем! Зачем вы почитаете тех, которые не имеют духа? ибо они нечто сделанное, и на своих плечах вы носите их, и не имеете от них никакой помощи, но они служат великим поношением для тех, которые делают их к соблазну сердца и почитают их. Не почитайте их!”
                Книга Юбилеев
КНИГА ПЕРВАЯ. ПРИЗВАНИЕ
Глава первая
 1782 г. до Рождества Христова
Даже в самых ужасных ночных кошмарах Терах не мог себе представить, что с ним может случиться такое. Никогда еще он не чувствовал столь сильного давления и почти животного страха перед окружающим миром, как сейчас.
Здесь, в царском дворце, уже много лет Тераху были знакомы каждая комната и самый укромный уголок; он знал здесь по имени каждого раба. Каждая сплетня и тайна, как бы она ни скрывалась, непременно становилась известной Тераху благодаря верным осведомителям. В глазах правителя Терах обладал почти безраздельным авторитетом и никто и ничто не могло поколебать его. По-крайней мере так казалось самому Тераху…
 Как же он мог пропустить удар? Где совершил ошибку? Ответы на эти вопросы Терах пока не знал, но в чем бы не заключалась причина столь неожиданной немилости монарха, для Тераха дворец стал теперь чужим и враждебным. Взгляды придворных, рабов и даже фрески на стенах таили в себе угрозу. Отсюда хотелось скорее убежать как можно дальше и больше не возвращаться. Но дворец не хотел отпускать Тераха просто так. Он требовал жертвы, расплаты за свою былую благосклонность, жаждал крови и смерти. Терах был уверен, что куда бы он ни бежал, все равно, рано или поздно, ему придется отдать…
Правитель возвышался над Терахом словно гора, готовая вот-вот обрушиться на него в сокрушающем гневе. Глаза этого страшного человека смотрели на Тераха из-под густых нахмуренных бровей, внушая ему беспомощность и страх.
- Разве у меня нет выбора, мой повелитель? – едва слышно задал вопрос Терах, не смея поднять голову.
- Выбор есть всегда, Терах, - басом прогудел правитель, продолжая сверлить ненавистным взглядом своего бывшего фаворита, - только не стоит выбирать противление воле богов. Они могут прогневаться, и тогда тебе не поможет никто, даже я.
Терах поднял голову и увидел за спиной правителя Тасида, жреца богов Нанниру и Исина, покровителей великого Ура. На его лице играла самодовольная ухмылка. Что ж, эта хитрая лиса сыграла на этот раз удачную партию.  Уже который год жречество жаждало власти  и на горе многих получало ее, ниспровергая всех, кого считало своими врагами. Терах на свою беду оказался одним из них. Он знал, что теперь, когда он в опале, ни у кого из окружения правителя ни здесь в Уре, ни в Баб-или нет желания ему помочь. В одно мгновение он стал никем. Такова судьба придворного…
- Эта жертва умилостивит великих богов Сенаара и принесет процветание Уру и твоему дому.
- Но это же мой сын… - пролепетал Терах.
- Это не единственный твой сын, - уже гремел голос правителя откуда-то сверху. От осознания собственного ничтожества и бессилия Терах уже ничего не видел вокруг себя, кроме тени правителя. Ему хотелось испариться с места, на котором он стоял, как можно быстрее.
Тем временем, судя по всему, буря над головой Тераха утихла также неожиданно, как и разразилась. Правитель перестал гневаться на своего непокорного слугу и почти по-дружески положил руку на его опущенные плечи:
- Завтра последний день, когда благословенная жертва должна быть посвящена богам, Терах, - будничным тоном произнес он, - если к полудню ты сам не решишься самостоятельно исполнить волю всезнающих, за ним придут.
С этими словами правитель сделал жест, который означал, что самая страшная и роковая аудиенция в жизни Тераха закончилась. Впереди самая ужасная для него ночь. Выйдя на дворцовый двор, где раздавался конский топот и бодрые голоса стражников, Терах несколько раз вдохнул наполненный пылью знойный воздух, и, будучи не в силах больше держаться на ногах, опустился на нагретый солнцем каменный парапет. Окружающий мир перестал существовать. В его ушах все еще не стихал голос правителя: «Если к полудню ты сам не решишься самостоятельно исполнить волю всезнающих, за ним придут…». Придут за его сыном… Заберут его на смерть… На глазах у Тераха навернулись слезы и он зарыдал как ребенок. Так сидел он, сотрясаемый горем, оставленный всеми, пока солнце не скрыло свой лик за изрезанным домами и деревьями горизонтом и дворцовую площадь не покрыли вечерние сумерки.
Когда Терах наконец, поднял голову, его окружала ночная темнота. Черное небо затянули тучи, сильный, порывистый ветер был холодным и продирал до самых костей. Пройдя мимо почтенно склоненных перед ним стражников, Терах оказался за воротами царского дворца. Первым его побуждением было зайти в ближайшую харчевню и залить отцовское горе дешевым кислым вином. Но Терах удержался от искушения – вот уже третий день в городе все, от нищенки до заезжего купца, обсуждали бедного опального чиновника, вынужденного принести в жертву собственного сына. Поправив на себе дорогие одежды, сохраняя величественную осанку и моля богов о том, чтобы никто из знакомых не повстречался ему сейчас на пути, Терах зашагал к своему дому. Дом. Его он построил немного больше года назад на щедрый подарок правителя. Тогда Терах думал, что в этом доме на многие годы поселятся благополучие и счастье…
Амкелин встретила мужа на высоком крыльце с массивными каменными поручнями, на которых искусный художник вырезал жутковатые лики сенаарских богов. Увидев их изображения, освещенные тусклым светом факела, Терах невольно вспомнил, что его жена была против изображений «идолов», как она выражалась, в их доме. «Чужие» боги принесут несчастье – говорила Амкелин. Ее пророчество исполнилось.
- По выражению твоего лица вижу, что ты принес недобрые вести, - тихо произнесла  Амкелин, когда Терах подошел ближе.
Терах остановился возле высокой лестницы и, разглядывая барельеф на перилах, молчал. Ему не хотелось говорить. Но бессилие, которое одолевало его душу в присутствии правителя, странным образом превратилось  в ожесточенность и злость в присутствии жены.
- Они прогневались на нас, - глухо произнес он, не смотря на Амкелин.
- Кто прогневался? - не поняла та.
- Те, кто сохраняет наш дом. Ты прогневала их своим неверием! – голос Тераха сорвался на крик. Его глаза теперь в упор смотрели на Амкелин, готовые испепелить женщину. Уязвленное мужское достоинство требовало возмездия…
Вид Тераха в тот момент был действительно страшен. Этого крепкого и по-богатырски сложенного мужчину испугался бы всякий, кто увидел бы. Всякий, но не его жена. Она по-прежнему смотрела на мужа сверху вниз, и в ее взгляде Терах прочел только холодный металл презрения, что еще больше его взбесило. Он молнией взлетел вверх по лестнице и навис над маленькой хрупкой Амкелин. Но женщина даже не шелохнулась.
- Ты не веришь в богов, Амкелин, потому что считаешь себя самой умной, - взревел Терах, - ты всегда смеялась над моей верой  и над верой моих предков, презирая наши традиции и вековые устои, теперь пришла расплата! Боги разгневались и теперь забирают нашего младшего сына!
- Боги никого не заберут, - невозмутимо ответила Амкелин.
- Наверное, твой неведомый бог, в которого ты веришь, спасет его! – с сарказмом произнес Терах.
- Они не заберут нашего младенца, - продолжала говорить женщина, - потому что ты его не отдашь. Ведь они мертвы. Ничего не слышат и не видят. Одно слово – камень и дерево!
Терах только устало покачал головой. Его злость вдруг неожиданно куда-то улетучилась. Сейчас он почувствовал, насколько он уже стар.
- Тем не менее, завтра за ним придут, - произнес он.
- Если ты пожертвуешь собственным сыном ради прихоти этих негодных людей, я прокляну тебя и умру, - прошипела Амкелин, - и проклятие мое не покинет дух твой и после смерти…
До уха Тераха донесся детский плач.
- Абрам плачет, - сказал он, - как ты могла оставить его одного?
В ответ Амкелин только насмешливо усмехнулась:
- Это не Абрам. Рабыня твоя сегодня после полудня родила сына…
Услышав жену, Терах как-то сразу успокоился, и глаза его сверкнули недобрым блеском. На короткое время он отвернулся от жены и стал о чем-то напряженно думать.
- Нам надо бежать, Терах, - едва сдерживая слезы, произнесла Амкелин, положив ладони на широкие плечи мужа, - Шем давно зовет нас с собою в Ханаан из этого зловонного места. Если ты желаешь, чтобы твой младший сын остался среди живых…
Терах снова повернулся к жене и насмешливо посмотрел на нее. В выражении его лица и глаз женщина не увидела ни капли растерянности или отчаяния. Терах как и прежде казался самоуверенным и гордым, будто его сыну больше ничего не угрожает.
- Куда нас зовет Шем? – с сарказмом спросил он, - в пустыню в окружение полудиких племен? Кто, позволь спросить, защитит этого юродивого старика от кишащих в Ханаане врагов? Уж не он сам возьмется за меч? – Терах рассмеялся, но его смех показался Амкелин несколько неестественным. Она силилась предугадать, что именно задумал ее муж, почему его настроение столь резко изменилось в лучшую сторону. Однако женщина знала, что спрашивать бесполезно – ничего, кроме замысловатых фраз и отговорок она сейчас не добьется. Оставалось дождаться утра и молить Всевышнего, чтобы Терах не совершил очередное безрассудство.
- Я тебе не раз уже говорила, что воля Единого в том, чтобы мы покинули Ур и отправились на запад, - едва слышно сказала Амкелин.
Терах поднял подбородок жены средним и указательным пальцем правой руки и медленно, словно он разговаривал с малым ребенком, произнес:
- Пока я жив в моем доме будет исполнятся воля сенаарских богов, Амкелин. Это ты слышала от меня также не один раз. Чужеземному богу нет места в сердцах и жилищах благородных обитателей Великой Долины.
- Единый - не чужой бог, - возразила Амкелин, хотя хорошо понимала, что смысла в этом споре нет - Терах слишком самоуверен и горд, чтобы прислушаться к чьему-то другому голосу, кроме своего собственного, -  Его воля непреклонна и всегда исполняется!
- Ну что ж, пускай докажет мне лично свое могущество, - с ехидной улыбкой произнес Терах и ушел в дом…

Глава вторая
Семнадцать  лет спустя
Амкелин вздрогнула и проснулась от сильных болей во всем теле. Женщина знала  - болезнь вернулась и на этот раз уже не отпустит ее. Все тело болело так, словно его сильно поколотили палками.  Голова раскалывалась, мысли, застигнутые врасплох неожиданным пробуждением, в смятении метались в воспаленном от болезни сознании. Хотелось пить, однако не только встать, а даже протянуть руку к кружке у нее не было сил. Она облизнула пересохшие губы и повернула голову в ту сторону, где на охапке прелой соломы спал ее сын. Единственный из трех, кто остался рядом с ней сейчас. Амкелин чувствовала приближавшуюся к ней смерть, но понимала, что совсем не готова умереть. В ее душе по-прежнему оставалось то, чем она  должна была поделиться с сыном. Это надо было сделать как можно быстрее. Прямо сейчас. Возможно, ей отпущено лишь несколько часов. Женщина попыталась позвать Абрама, но язык оказался не в состоянии справиться со словами, поэтому из ее уст вырвался еле слышный стон. Она не надеялась, что Абрам услышит ее, потому что тот обычно спал крепко, и разбудить его было нелегко. 
Но Абрам откликнулся сразу. Он не спал, с тревогой прислушиваясь к неровному хриплому дыханию матери. Уже несколько месяцев она лежала без движения, пораженная сильным неведомым недугом, с которым не мог совладать ни один местный знахарь. Второй день подряд они сидели на заплесневелых от давности лепешках и воде, которую Абрам каждое утро носил из пересыхающего колодца. Так было, потому что полгода назад отец в очередной раз разорился на одной из своих нечистых сделок, потеряв дом и даже самое необходимое имущество.  Во всем он почему-то обвинял Амкелин, хотя та неоднократно со слезами предупреждала его об опасности. Теперь же, Терах неделями не появлялся дома, не работал, занимаясь, в основном  разбоем или попрошайничеством. Когда мать Абрама была здорова, она подрабатывала прачкой в доме одного знатного вельможи, поэтому хлеб и вино всегда водились в доме. Но теперь, когда она заболела, голод стал частым гостем в их убогой халупе. Тех жалких грошей, которые он, подросток, зарабатывал, тягая тюки с товарами на пристани, едва хватит, чтобы прокормиться. Абрам стал хуже спать, с ужасом представляя себе будущее, умоляя всех известных ему богов, чтобы они смилостивились над его семьей и послали ей благополучие. Абрам не был уверен, слышат ли его просьбы те, к кому он обращается, но с каждым днем его молитвы были все горячее и пламенней. Он каждый раз обещал богам щедрые подарки, если те помогут его семье, думая, что это должно сделать их более сговорчивыми. Но боги медлили. Абрам не знал почему. То ли он мало обещал им в благодарность, то ли боги все это время были заняты другими, более важными, чем у него делами, и им было не до его ничтожных просьб, но ничего не происходило. Отец считал, что если бы мать перестала изображать из себя больную, то могла бы вполне пристойно обеспечить себя и собственного сына, а он, Терах не станет унижаться до того, чтобы  от зари до зари батрачить на привередливых и жадных толстосумов. Когда-то боги снова должны вспомнить о нем и снова вернуть к нему благорасположение правителя и жрецов. Но матери становилось с каждым днем хуже и хуже, и в душу Абраму закрадывался липкий и ледяной страх. Каждую ночь он с волнением прислушивался, - дышит ли  она? Страх ее смерти, граничащий с ужасом, не давал сна усталому сознанию мальчика.
Абрам услышал хрип матери и тут же вскочил на ноги. Прочтя по губам о мучавшей ее жажде, мальчик бросился к кадке с водой. Когда Амкелин, наконец, напилась, то почувствовала, что может говорить:
- Сын мой! – еле слышным голосом позвала она.
- Я здесь, мама, - отозвался Абрам, присаживаясь на постели матери и с состраданием смотря на нее.
- Отец не приходил, когда я спала? – спросила она.
Абрам отрицательно покачал головой:
- Его не было со вчерашнего утра, - ответил он, тяжело вздохнув, - соседка говорит, что видела его пьяным на окраине города возле леса. Он был похож на животное…
- Я тебе должна кое-что рассказать. Это очень важно, - прервала сына Амкелин.
- Я слушаю, мама, - тихо произнес мальчик.
- Ты должен это узнать до того, как я умру, а мне, поверь, сынок, осталось не так уж и много. До того, как ты родился, твой отец был влиятельным вельможей в Уре. У него была жена, которая родила ему Арана и Нахора. Он всегда ее любил больше, чем меня, - Амкелин горько усмехнулась. Ее затуманенный болезнью взор был обращен в прошлое, - что для него молоденькая девчушка, какой я тогда была? Средство для утоления похоти, и ничего больше. То, что я забеременела тобой, для него было неприятной неожиданностью. Только собственная репутация заставили его  взять меня в жены. Но самое страшное произошло через три года после твоего рождения…
Амкелин закашлялась и Абрам увидел капельки крови брызнувшие на его рубаху изо рта матери.
- Мама…
Вдруг в дверь громко постучали.
Абрам поднялся на ноги, посмотрел на дверь затем на продолжающую кашлять мать, и затем подал ей воды. Он знал, кто стучит в дверь, поскольку слышал шаркающие шаги отца, когда еще тот брел по дороге, его хриплый голос. Однако Абрам не спешил открывать двери пьяному отцу, поскольку знал, что последует потом. Отец  отшвырнет его в дальний темный угол их убогого жилища и как обычно набросится с кулаками на больную мать. По мере того, как  стук ставал все более настойчивым, а проклятия за дверью все более угрожающими  в  душе у Абрам назревала буря. Злость, неожиданно поднявшаяся из глубин его естества, овладевала душой. Раньше, повинуясь увещеваниям матери, Абрам старался брать себя в руки и загонял бурлящие эмоции на задворки сознания, но теперь он более не находил в себе сил сдерживаться.  Накопленный за последние годы груз обиды и ожесточения против собственного отца властно рвался наружу, требуя немедленного удовлетворения.
Абрам посмотрел на худощавое мертвецки бледное лицо матери, еле видное в  желтоватом свете луны, бесстрастно взирающей на страдалицу через маленькое окно. Ее темные, наполненные страданием и страхом глаза, с нездоровым блеском были устремлены на него. Обескровленные губы едва заметно шевелились, силясь продолжить рассказ. Сердце Абрама сжалось от боли. Он искренно верил, что боги все-таки не оставят его мать, но она слабела прямо на  глазах, будучи уже не в состоянии даже говорить. 
Абрам поднялся со своей соломенной постели и шагнул к двери, сотрясаемой от ударов. Неведомо откуда в его руках появилась увесистая палка. Дрожащими от возбуждения пальцами Абрам отодвинул тяжелую металлическую щеколду. Дверь распахнулась, и Абрам увидел перед собой сгорбленную фигуру отца. Терах, одетый в жалкие лохмотья, покачиваясь, стоял на пороге собственного дома  и мутными  глазами смотрел на сына. Абрам напрягся, ожидая привычного обращения, в решимости дать отпор агрессору, даже если это будет ему грозить осуждением и смертью. Он знал, что должен сейчас защитить мать. Но Терах продолжал стоять за порогом и смотреть на Абрама.
- Почему долго не открывал двери? – раздался приглушенный рокот из запутанной грязной бороды отца, - неужели я должен разбудить целую улицу, для того, чтобы попасть в собственный дом?
- Все спали. Уже поздно, - выдавил из себя скупую фразу Абрам. Он не любил разговаривать с нетрезвым отцом. Воняющий потом и прокисшим вином, он внушал мальчику непреодолимое чувство гадливости и презрения. Обычно Терах чувствовал это, злился и часто жестоко избивал Абрама.
Абрам решил больше ничего не говорить, но продолжал стоять напротив отца с палкой в руке. Его глаза из-под опущенных бровей сверкали в темноте воинственным огнем. Мальчик ждал нападения, чтобы оказать сопротивление. Но прошло несколько минут, а отец и не думал бросаться на сына с кулаками как обычно. Грянул гром и на голову Тераха хлынул ливень, однако тот не тронулся с места, пристально всматриваясь в Абрама. Мальчику на какое-то мгновение даже показалось, что отец уже совсем не пьян, - дождь отрезвил его, но по-прежнему оставался на месте, не освобождая отцу дорогу в дом. За спиной донесся слабый стон матери. Наверное, ей стало холодно, или она боялась за него, Абрама? Абрам еле сдержался, чтобы не заплакать. Что же делать?  Закрыть двери перед носом отца или впустить его в дом? И в том и в другом случае, Абрам был уверен - их с матерью не ждет ничего хорошего…
- С палкой встречаешь отца, Абрам? - вдруг раздался знакомый голос за спиной у Тераха, и Абрам вздрогнул. Его сердце радостно забилось. Это был его брат Нахор.  Чуть больше года назад его забрали в ополчение. Набонид, правитель славного города Ура, ведущий нескончаемые войны с соседями, всегда нуждался в свежих воинских пополнениях для своей армии.  И вот, он  дома. Живой. Абрам бросил палку и кинулся на показавшегося в дверях брата с радостным воплем. Богатырская фигура Нахора почти полностью заняла небольшой дверной проем хижины.
Терах посторонился, давая возможность Нахору пройти, и молча наблюдал за встречей своих сыновей. После смерти первенца для него словно погасло солнце, перестали светить звезды, рождать земля и даже сам воздух казался ему отравленным болью невосполнимой утраты. Но все это время Терах, почему-то, совсем не осознавал, что у него есть еще двое сыновей: Нахор, доблестный и умелый воин, и Абрам, часто задумчивый, но трудолюбивый и любящий свою мать мальчик. Разве ради них не стоило продолжать жить, глядя на сыновей, вдруг подумал Терах. На его потрескавшихся губах впервые за последние полгода появилось нечто, отдаленно похожее на улыбку. Появилось и сразу исчезло. Перед затуманенным взором предстал Абрам, его младший сын, с увесистой дубиной в руках и недвусмысленными намерениями во взгляде. Откуда-то из груди поднялась волна гнева и негодования. Как мог этот сопливый мальчишка даже помыслить о том, чтобы поднять руку на собственно отца?! Да знает ли он, что бывает за такое… Терах, даже сам не зная почему, осекся, усилием воли прервав бурный поток эмоций. Кажется вчера, какая-то женщина, встретившая его на улице, обезумевшего от выпитого им дешевого прокисшего вина, прорекла, что ждет его, Тераха, если он не образумится и снова не станет добропорядочным семьянином. Конечно же, сейчас семья не в моде, но боги, в отличие от людей, не следят за модой, они обязательно покарают. Терах с содроганием в теле вспомнил, как наполнилась его душа ужасом, каким реальным показалось ему пророчество незнакомой женщины, встретившейся ему на пустынной сельской дороге. Он, помнится, мгновенно протрезвел и поклялся грозным богам, что с завтрашнего дня вернется к нормальной жизни, пойдет на работу. Но на следующий день Масал приказал работникам выгнать его взашей, грозно предупредив, чтобы Терах больше не появлялся к нему на глаза. Новой жизни не получилось, и Терах одолжив денег, снова напился проклятого кислого вина. Он был страшно зол на себя и на богов за то, что лишился работы, сыпал проклятиями и был полон решимости выместить все зло на больной жене и Абраме. Однако возле самого порога Терах увидел Нахора. Возвращение его среднего сына спасло его семью от очередной громогласной семейной сцены, о которой на следующий день судачил бы почти весь Ур. Так разве мог ли он, Терах судить Абрама? Не должен ли он прежде осудить себя?
Терах тяжело вздохнул, чем привлек внимание сыновей. Нахор выпустил из богатырских объятий брата и обернулся к отцу.
- Вижу, что благословенный ливень, ниспосланный богами, вернул тебе трезвый рассудок, отец, - тихо произнес он, - не желаешь ли пригласить меня к себе в дом?

Глава третья

Терах первый проковылял к могиле и склонился над прахом матери. Нахор и Абрам молча стояли в отдалении, ожидая, когда отец попрощается со своей женой. Случилось то, чего так страшился Абрам. Спустя несколько дней, после приезда Нахора, матери стало совсем плохо и однажды утром, Абрам взяв ее ледяные пальцы, понял, что ее больше нет в живых. За день до этого Нахор ходил в храм и принес богатые жертвы Наннару, покровителю Ура, утверждая, что это могущественное божество, защищавшее от бед целый город, сможет спасти от неизлечимой болезни  и его мать. Однако Наннару не помог – мама все равно умерла. Убитый горем Терах ругал, на чем свет стоит, своего среднего сына, упрекая его в том, что обращаться надо было к Сину. Нахор ничего не отвечал отцу, только молча ходил из угла в угол и о чем-то думал. Тогда Абрам подумал, что вообще нет смысла обращаться к богам. Они ведь все равно не хотят помогать. Неужели они настолько безразличны к людям, которые строят для них величественные храмы и приносят богатые жертвы. Почему они не захотели исцелить его мать? Или не смогли?.. Абрам не знал, как ответить на эти вопросы, поэтому поклялся всем известным и неизвестным ему божествам, что больше никогда не станет у них что-либо просить.
- Для отца смерть матери большая потеря, - помолчав, добавил он, наблюдая за отцом.
Абрам взглянул на брата и хотел ответить, но передумал и только передернул плечами. «Навряд ли - с горечью в сердце подумал мальчик, - отец никогда не любил мать. Я-то хорошо знаю».
Нахор заметил движение Абрама и внимательно на него посмотрел.
- Тебе не следует осуждать отца, - сказал он, - людям свойственно ломаться, если их постигает чрезмерное горе.
Абрам отвел глаза от пытливого взгляда старшего брата.
- Что теперь будет? – спросил он, с болью наблюдая за тем, как пламя пожирает останки его матери, - ты снова уйдешь на службу, а я останусь здесь совсем один.
- Отец будет с тобою, - возразил Нахор.
В ответ Абрам с тоскою посмотрел на него и, махнув рукой, убежал.
Мальчика душили слезы, рыдания разрывали грудь, тоска съедала его душу, и он не знал, куда надо деться, чтобы прекратить эти нестерпимые мучения. Неужели он, Абрам, теперь обречен на одиночество? «Отец будет с тобою». Слова брата глубоко врезались в память и были насмешкой над ним.  О чем думал Нахор, его родной брат, когда говорил это? Неужели он не понимал, что отец не способен быть для него, Абрама, надежной опорой. Неужели Нахор не понимает, что отец, вместо того, чтобы самому зарабатывать деньги, будет требовать от своего младшего сына еще больше вкалывать, чтобы обеспечить его, как он это делал с матерью? Неужели Нахор столь непроницателен и бесчувственен. Ему-то что? Армия хоть и не мед, но, по крайней мере, не нужно заботиться о хлебе насущном. Лучше погибнуть в схватке с врагом, чем медленно умирать от голода и стыда, словно собака.
Абрам бежал, куда глядят глаза, пока совсем не выбился из сил. Когда, тяжело дыша, он опустился на землю и огляделся, то обнаружил себя далеко за городом. Только острая вершина зиккурата, стоявшего посреди Ура еле просматривалась на туманном горизонте. Огромное багровое солнце медленно и величественно заходило за  горизонт. Становилось холодно. Абрам обхватил руками колени, опустил голову и заплакал. Здесь, в дали от людей и богов он наконец мог себе это позволить после всего, что случилось.  Он мог отвести душу без опаски быть застигнутым врасплох сверстниками, отцом или братом. Брат. Когда Абрам был еще маленьким, он больше всего любил играть именно с Нахором. Друг с другом они были более близки чем с отцом или матерью. Теперь спустя почти год, когда Нахор вернулся домой, Абрам понял, что его любимый брат изменился. Мальчик даже не мог точно сказать, что именно изменилось. Жесты, взгляд, слова. Нахор стал жестким, иногда даже грубым, неспособным к сочувствию. Абрам знал, что служба в войсках Набонида, правителя великого города Ура, сделала его брата таким. Нахор наверняка убивал, покалечил жизни многих людей, принес бесчисленное количество жертв безразличным богам. Все это, безусловно, отложило ощутимый отпечаток на характере Нахора. Абрам в полной мере ощутил собственное одиночество и бессилие против окружающего мира. Он потерял мать, отец им почти не интересовался, и теперь, когда Абрам подумал о брате, понял что и Нахора, того Нахора, которого он знал в детстве, тоже потерял. Он остался совсем один. Что будет дальше? Этот вопрос Абрам задавал себе миллион раз, и чем больше он звучал в сознании мальчика тем сильнее ощущалось одиночество и бессилие. Абрам мог только плакать. Он плакал долго, однако его это мало волновало. Для него время как будто бы остановилось. Наступила холодная ночь. Пронизывающий ветер, гулявший по долине, пробирал до костей и заставлял тело дрожать мелкой дрожью. Надо было возвращаться в город, домой, но Абраму не хотелось, поскольку он хорошо понимал, что никакого дома у него на самом деле нет. А нищенская хижина  и отец – это не дом, это пытка. Так зачем же возвращаться?
Вдруг Абрам почувствовал, будто кто-то прикоснулся к его плечу, от чего по спине пробежали мурашки. Вначале он подумал, что это ночной холод делает свое дело, и не мешало бы согреться. Неподалеку есть пещера, где в дали от посторонних глаз можно развести костер и остаться на ночлег. Однако чувство того, что некто стоит рядом и смотрит на него, не покидало Абрама, а наоборот еще больше усиливалось. Мальчик медленно поднял голову, но вначале ничего, кроме темноты, скупо разбавленной лунным и звездным светом, не увидел. Он встал на ноги и спотыкаясь и оглядываясь пробрел в ту сторону, где еще год назад заприметил укромную пещеру.
Там царила кромешная почти осязаемая тьма. Абрам на ощупь добрался до охапки полусгнившей соломы и сел. В следующее мгновение он увидел то, что повергло его в шок.  Абрама прошиб холодный пот и захватил ледяной ужас. Он не мог шевельнуть даже мизинцем ноги и отвести взгляда от видения, представшего его взору в темной пещере. Это было похоже на бледно серую дымку, напоминающую человеческую фигуру. Она висела в воздухе посреди пещеры, освещая ее небольшое пространство собственным светом. Абрам не смог различить глаз, но хорошо ощущал, что на него пристально смотрят. Теплая приятная волна захлестнула внутренности. Мальчик, сам не осознавая, что делает, стал на колени и поклонился. Когда же снова поднял голову, не увидел ничего, кроме осязаемой пещерной тьмы…
- …просыпайся же наконец, мальчишка окаянный, - раздался над самым ухом Абрама раздраженный голос Нахора.
Абрам открыл глаза и удивленно уставился на брата. Пещера освещалась ярким пламенем костра, разведенного посреди. Нахор сидел рядом и недовольно смотрел на Абрама. Несколько минут братья молча смотрели друг на друга.
- Почему ты убежал? – холодно спросил Нахор, - отец нуждался в утешении и внимании, а должен был волноваться из-за твоего исчезновения. Мне стоило больших трудов найти тебя здесь.
Абрам протер глаза и сел. Он почти не слушал брата. Перед его глазами стояла до сих пор дымчатая фигура.
«Значит, это был сон» - подумал мальчик и поежился. Все равно было как-то не по себе.
- Он не волновался обо мне, - сказал Абрам и посмотрел на огонь, - отцу нет до меня никакого дела. Я не собираюсь возвращаться домой.
Нахор ошарашено посмотрел на Абрама.
- Почему?
- Я  не хочу батрачить на пристани от зари до зари, для того только, чтобы зарабатывать ему на вино.
Нахор встал и, подойдя к костру, подбросил туда немного сухих веток, затем прошелся по пещере.
- Ты должен понять его, Абрам, - после некоторого молчание произнес он.
- А кто-нибудь должен понять меня, - почти закричал Абрам, - пока была жива мать, я итак терпел это достаточно долго. А теперь я не собираясь помирать с голоду, только потому, что отец не может остановиться!
Нахор подошел к Абраму и присел рядом.
- Вы больше не будете голодать, - твердо сказал он и посмотрел в глаза брата.
В руке Нахора появилась небольшая фигурка божества. Он подал ее Абраму. Тот взял ее, покрутил в руках и снова отдал ее брату.
- Я больше не молюсь богам, Нахор, - произнес он, - от них нет никакого толку.
Нахор покачал головой и сунул фигурку под нос Абраму:
- От богов есть толк, Абрам, - ответил он, - смотри: она хоть и глиняная, но покрыта тонким слоем позолоты. Ее можно продать на рынке.
Абрам вначале непонимающе посмотрел на брата, затем грустно усмехнулся:
- Спасибо за совет, братец.
Нахор приблизился к Абраму и пристально посмотрел ему в глаза:
- Боги бесполезны, если им молиться, это правда, - вкрадчиво произнес он, - зато они могут принести хорошую прибыль, если их продавать тем, кто этого еще не понял. Я научу тебя делать богов и выгодно сбывать их. Тебе поможет твой племянник Лот.
Абрам снова взял в руки идола. Видение из сна снова предстало перед его глазами. А может, это был не сон?
Абрам взглянул на брата. Впервые за долгое время его любимый брат был так рядом с ним. В его темных глазах он прочел понимание. Абраму захотелось рассказать Нахору о своем видении, но тут почему-то вспомнил свой последний разговор с матерью. Он решил воспользоваться удобным случаем и удовлетворить свое любопытство.
- Нахор, - сказал Абрам, после того, как Нахор, не надолго отлучившись, вернулся в пещеру с дичью, - правда, что до того, как я родился мой отец был состоятельным человеком?
Нахор, до этого старательно крутивший над пламенем костра на вертеле тушу зайца, остановился и внимательно взглянул на брата.
- Твоя мать возненавидела отца, за то, что тот сделал, Абрам, - тихо произнес он, - хотя лично я никогда не понимал ее ненависти. Ведь отец тогда спас тебе жизнь.
- Что произошло? – горя нетерпением, спросил Абрам.
Но Нахор только отрицательно покачал головой.
- Мы с Араном были свидетелями всего того, что происходило, - старательно выговаривая слова, произнес он, - мы поклялись отцу, что ты никогда не узнаешь о случившимся. Такую же клятву на алтаре Нанниру он вытребовал у твоей матери, однако, как я погляжу, она нарушила ее. Для нее боги Ура никогда ничего не значили.
Абрам передернул плечами и отвернулся:
- Ничего мать мне не сказала. Не успела… - Абрам с трудом подавил рыдания.
- Мне жаль тебя, братец, - вновь принявшись за зайца, сказал Нахор, - мать перед смертью растревожила твою душу, лишив ее покоя, быть может, на долгое время. Одно я могу тебе сказать. Если ты даже и узнаешь правду о том, что произошло, - это тебе ничего не даст. Твоя мать всегда была склонна несколько драматизировать. Она ненавидела нас и нашу мать за то, что мы поклонялись богам Ура…
- Кому поклонялась она?
Нахор в ответ пожал плечами:
- Отец говорил, что ее дальний родственник из Харрана внушил ей когда-то еще давно какую-то блажь, но я не интересовался душой твоей матери. Ненависть у нас, как ты знаешь, была обоюдная.
- Но ты же не веришь богам, Нахор, - сказал Абрам, пододвигаясь ближе к огню, - почему для тебя так важно не нарушить клятву?
- Я не верю в то, что богам интересны дела людей, - подумав, ответил Нахор, - а клятву я не нарушу, потому, что отец попросил меня об этом. Хорошо, что мать не научила тебя своим верованиям, иначе беда, отступившая от нашей семьи много лет назад, могла бы снова вернуться.

Глава четвертая

В храме было темно и пусто, но это совершенно не угнетало правителя. После привычного многолюдства, суеты, государственных проблем, дворцовых интриг, раскрытия заговоров и прочей мирской грязи Набонид чувствовал себя в храме великого бога Наннару словно заново рожденным. Только здесь он, хотя на очень короткое время, становился обыкновенным человеком, каким был много лет назад до своего восхождения на престол. Храм был единственным местом, куда правитель заходил без оружия и без охраны, поскольку здесь они не были ему нужны. Под сенью величественных сводов каждый смертный и каждый богоравный правитель мог чувствовать себя в полной безопасности. Никто не осмелится пролить кровь перед лицом могущественного Нанниру. Кроме великой обители Мардука в Баб-или, храм Нанниру в Уре - единственный,  где непреклонно соблюдались древние обычаи, куда не проникала бурная река времен и где не дули разрушительные ветры перемен.
Набонид осторожно, почти благоговейно ступал по мраморным плитам храма, отполированным умелыми мастерами до зеркального блеска, и с наслаждением вдыхал аромат священных благовоний. Как редко он бывает в обители Вечности! Правитель подошел к сокрытой в таинственном полумраке статуе Нанниру и оглянулся. Храм был пуст. Никто не смел нарушить покой правителя великого города Ура, когда тот разговаривает с богами, даже верховный жрец. Набонид по обычаю  преклонил одно колено на предусмотрительно положенную перед алтарем атласную подушку и прикрыл глаза. Нет, он не молился. Перед ним был всего лишь идол - камень, имеющий некую форму. Правитель за всю свою жизнь даже ни разу не удосужился разглядеть, каков же на самом деле этот бог. Судя по всему, Нанниру не был на него от этого в большой обиде, поскольку пока не насылал на царство Набонида никаких бедствий. Правитель великого Ура не верил в то, что Нанниру может гневаться на него. Набонид не верил, что этот и какой-либо другой бог, живущий в Междуречье, гневается или проявляет благосклонность к людям. Боги, которых знал Набонид, всегда молчали и были абсолютно бесстрастны, даже тогда, когда им приносили самые кровавые жертвы или устраивали перед ними грандиозные оргии, («чудеса», которые «творили» жрецы, чтобы позабавить себя и одурачить невежественный народ, не в счет). Набонид давно подозревал, что богам нет дела до страстей человеческих, а в самых потаенных размышлениях даже позволял себе сомневаться в самом их существовании. Поэтому, приходя в храм, правитель никогда не разговаривал с богами. Он вел диалог с самим собой. Храм был местом, где можно было позволить себе непозволительную правителям роскошь, - слышать самого себя. Хотя бы очень короткое время, но все-таки слышать и понимать. И Набонид пользовался такой редкой возможностью. Несколько драгоценных минут проведенных в полном молчании и самосозерцании невозможно переоценить. Здесь обычно приходили самые великие замыслы, решения, казалось бы, безвыходных ситуаций, умиротворенность, возвращалась уверенность в своих силах. Набонид не верил, что все это – дело рук Нанниру. Уверенность приходила не от бесчувственной холодной статуи, стоявшей перед ним, но откуда-то изнутри, из потаенных глубин его утомленной души. Приходило и освещало разум новым сиянием мудрости и силы. Помогало бороться и быть победителем. Нанниру здесь явно был не причем.
Размышляя об этом, Набнид еле заметно усмехнулся в густую бороду и встал с колен. Он не должен был показывать своего неверия даже главному жрецу. У него не было прав разрушать веру, которую он не создавал. Ведь на этом идоле держалась и его, Набонида, власть, и он должен был заботиться о сохранности этого основания.
- Долго живи, мой царь, - раздался за спиной тихий и торжественный голос главного жреца храма Нанниру. Худощавый высокий человек, облаченный в торжественную одежду жреца, появился неслышно, будто бы материализовавшись из самого храмового полумрака, - я искренне надеюсь, что не потревожил твой покой и не прервал разговора с богами.
- Долго живи, Тасид, - ответил на приветствие правитель.
- Открыл ли тебе Нанниру свою волю, мой господин? – вкрадчиво спросил жрец, поклонившись Набониду.
С некоторых пор главный жрец Нанниру стал раздражать правителя. Тасид был умен, даже слишком умен. Его бесцветные глаза смотрели на него, Набонида, также пристально и бесцеремонно, как и на любого другого простолюдина, хотя внешне жрец всегда выражал свое почтение.  Но Набонид почувствовал в Тасиде противника, и некоторые донесения верных людей подтверждали истинность этих ощущений. Нужно было только выбрать подходящий момент, чтобы убрать потенциально опасного человека со своего пути. Правитель по опыту хорошо знал, когда именно нужно атаковать, дабы упредить нападение противника. Главный жрец храма бога Нанниру был таким противником.
- Иногда боги также, как и люди бывают скрытны, - ответил Набонид, - их намерения сокрыты во мраке неизвестности.
- Если и существует мрак, так только в нашем разуме, - также вкрадчиво произнес Тасид, - поэтому нам неведомы пути великих богов.
- Уж не думаешь ли ты учить меня разговаривать с богами? – с металлом в голосе спросил правитель. С каждым днем этот высокомерный жрец становился все более несносным. Или он просто задавака, или же за его поведением кроется то, на что ему, Набониду, надо срочно обратить внимание.
Тасид в смирении преклонил колени перед правителем. Его бледное лицо стало еще бледнее и стало похоже на хорошо выбеленное полотно. Наверное, он понял, что несколько перегнул палку. Жрец предпочел ничего не отвечать.
Хотя в Уре, впрочем, также, как  и в Баб-или, власть жрецов оставалась поистине огромна, однако существовал некий предел, за который не следовало заходить в отношениях с правителями, какими бы они сейчас слабыми не казались. А Набонид действительно не производил впечатление сильного правителя. Несколько больших дворцовых заговоров, лишь каким-то чудом раскрытых Набонидом, не совсем удачные войны с Угарит, - все это значительно подорвало авторитет Набонида в стране. Все это Тасид хорошо понимал, но также ему было известно и то, что армия и наемники все еще оставались верны правителю, а против такого довода нельзя было противопоставить только богов Ура, нужны были доводы посерьезнее. Жрец считался одним из наиболее последовательных защитников правления Набонида, однако отнюдь не брезговал исподволь плести интриги против Набонида с целью получения определенных дивидендов в последствии. В последнее время правитель был так занят войной и заговорами, что совсем не заметил, появления под самим своим боком ядовитой змеи, которой оказался жрец Нанниру в Уре. Такд умал сам жрец, однако Набонид был в курсе всего того, что происходит в его ближайшем окружении. Тайные соглядатаи правителя с кропотливостью пчел продолжали собирать по крупицам всю необходимую информацию о жрецах и их замыслах, не забывая и о шпионах самих жрецов на тайных советах Набонида.
Правитель подошел к коленопреклоненному Тасиду и несколько секунд смотрел на жреца.  Ему не стоило показывать свою слабость и выходить из себя. В конце концов, ничего крамольного жрец и не сказал.
- Надеюсь, что твой разум, не омраченный правительственными заботами, способен распознавать волю богов, которым ты служишь? – ровным голосом спросил Набонид.
- Все, что в моих силах, повелитель, - глухо ответил Тасид, не поднимая головы.
- Тогда встань и открой мне волю богов, жрец Нанниру, - торжественным голосом произнес правитель, с интересом наблюдая за Тасидом. Интересно, что он сейчас скажет?
- Не гневайся, владыка, - так же глухо ответил жрец, медленно поднимаясь с колен, но, по-прежнему, не смея поднять голову, - но боги и звезды открывают твоим верным слугам не самые радостные вести.
- Говори.
- Богам Ура грозит опасность, - помолчав, сказал Тасид.
Правитель рассмеялся.
- Если и богам в наше время грозит опасность, Тасид, что же говорить о смертных людях? Зачем тогда, скажи на милость, просить богов о покровительстве, когда, оказывается сами боги в опасности?
- Авторитет Нанниру и Исин под угрозой, - терпеливо выслушав издевку Набонида, продолжил Тасид, - древних богов великого Ура желают сбросить с места их славы и попрать в грязи нечестия. Такое уже было много лет. Повелитель Ура должен быть готов показать себя верным их слугою, дабы не накликать на свое царство их гнев.
- Кое-что я слышал об этом, - задумчиво произнес Набонид, - сын какого-то вельможи показался нашим жрецам демоном. Хе-хе-хе, забавная история. Но скажи,  кто же теперь посягает на богов Ура? – с иронией спросил правитель, - пока мне известно только об охотниках на мою собственную голову.
- Я понимаю твое опасение, мой повелитель, но усердие твоих людей должно быть теперь направленно в сторону защиты богов Междуречья, так как им грозит опасность.
Слушая жреца, Набонид нахмурился и внимательно посмотрел на собеседника. То, что он знал о Тасиде, конечно же, правда. Его грязные игры при дворе заслуживают особого внимания, особенно в свете последнего раскрытого заговора. Но сейчас в голосе жреца проницательный правитель уловил нотки, которые не позволяли усомниться в искренности говорящего. Вполне возможно, что Тасид получил какую-то тревожную информацию от богов, звезд или людей, - неважно. Тасид не был пешкой в государственном аппарате Ура. У него уже многие годы сохранялось устойчивое высокое положение при дворе. Много денег и связей, - как обычно  у жрецов. И если при всем при этом Тасид просит о помощи, это говорит о многом. Жрец предлагает стабильность его, Набонида, правления в обмен на помощь. Набонид знал, что Тасид может быть хорошим союзником. Возможно, ему удастся превратить потенциального тайного врага в преданного слугу? Такое случается редко, но тем не менее… Чтобы там не привиделось жрецам и халдеям, необходимо проявить хотя бы вежливое внимание.
- Что-нибудь конкретное можешь сказать?
- Боги немногословны, и звезды скупы на высказывания, ты же знаешь, повелитель.
- Что я слышу от жреца?! – усмехнулся Набонид.
- Осведомители говорят, что  сумасшедший Шем снова осмелился появиться в Уре, мой повелитель, - сказал Тасид.
Лицо правителя помрачнело от гнева. Он помнил Шема. Старик не в своем уме неведомо как проник через все посты и появился перед ним, будто бы из ничего и стал говорить о каком-то боге, которому следовало поклоняться, а всех остальных предать заклятию. С усмешкой Набонид вспомнил, как слушая старика, Тасид, чуть не лопнул от злости, рвал и метал. Вначале правитель не мог понять такой реакции жреца, но после того, как услышал, что старик открытым текстом изобличает мошенничество Тасида, - это его позабавило. Но забавлялся Набонид недолго. Лишь до того момента, пока бесстрашный Шем не стал обличать его самого… Сейчас, спустя почти десяток лет, Набонид  не мог вспомнить, что ему помешало убить на месте наглеца.
- Так немедленно схватите этого юродивого и приведите ко мне, - как можно безразличнее сказал правитель.
- Ты не хуже меня знаешь, Набонид, что этот старикашка хоть и стар, но неуловим. Но нам удалось найти его поклонников в городе, - жрец сделал паузу, затем продолжил, - вернее поклонниц.
Правитель многозначительно усмехнулся:
- Неужели старик настолько силен? – спросил он.
- В прошлом эта женщина была в почете среди жителей Ура, да и сейчас пользуется немалым авторитетом, поскольку отнюдь не бедна. Нужно действовать осторожно, чтобы не вызвать волнений…
- Да, народных волнений и недовольства нам только не хватало. Забери у нее то, без чего она лишится авторитета, - немного подумав предложил Набонид, - пускай ее дом сгорит, к примеру.
- Твоя мудрость божественна, повелитель, - поклонился Тасид.
- Более всего боги благосклонны к тем, кто меньше о них думает, а больше рассчитывает на свои силы, - в ответ съязвил Набонид.
Жрец поморщился, но возразить ничего не посмел.




Глава пятая

Прошло почти пятнадцать лет…
Зверь был совсем рядом. Ее главной задачей было его не спугнуть, ведь такое сокровище попадается, наверное, только раз  или два в жизни. Сарах в тот момент не думала о том, как она сможет дотащить столь огромную тушу до дома. Все ее сознание, каждая клеточка гибкого и сильного тела была направлена на то, чтобы сделать единственный и точный выстрел. На вторую попытку может просто не хватить времени. Раненное животное, завидев врага, могло дать достойный отпор. Дядя Сарах, опытный охотник, прививший и ей любовь к охоте, не раз говорил, что охотиться на кабана с луком – чистейшее безумие и равносильно самоубийству. Сарах, конечно же, хорошо запомнила наставления дяди, но столкнувшись чуть ли не нос к носу с кабаном, все-таки не могла удержаться от искушения...

полный текст произведения с авторскими правками можно приобрести по адресу: rubie.in.ua


Рецензии