Бабочка...

Это не сказка, это реальная история. Но я до сих пор не понимаю, что заставило меня воплотить все ЕГО переживания, которыми он со мной делился, в один большой рассказ…



"…………...……………. И это единственная причина тому, что я начал вести этот чертов дневник. Пусть даже он начинается с таких строчек… Просто я хочу, чтобы было хоть что-то, что будет напоминать… Никому не хочется быть пустым местом, никто не хочет терять себя.
Я, наконец, стал ценить свое счастье. А именно то, что у меня есть брат-близнец - Кирилл. И пусть это звучит банально, но по-другому писать не умею. Я знаю, что скоро он это прочитает и, может быть… я пишу здесь именно для него.
Несмотря на то, что мы близнецы, наши характеры различны, как черное и белое. Наверное, поэтому иногда между нами происходят мелкие ссоры. Но, как правило, все легко поправимо, а сейчас для меня это уже совсем превратилось в ничто. Роднят нас только темно-карие глаза. Но даже они блестят по-разному. Наши золотисто-русые волосы остались только на фотографиях. Так как Кир, когда ему исполнилось тринадцать, решил сделать себе дредлоки и не расстается с ними вот уже почти пять лет. Я его искренне люблю, пускай, и не переношу порой его грубых выходок. Но мой самый дорогой человек в этой жизни – мама. С ней сейчас почти не общаюсь. Но виноват во всем сам. А сейчас… Сейчас – тем более не стану, так как не хочу сделать ей больно. Думаю, если я не могу сделать для нее что-то лучшее, то хотя бы не буду вредить… Отца не помню. Он бросил мать, когда нам было два года. Говорят, сейчас он живет где-то в Австралии. Никогда не думал, что могу поступить так же как и он, однако ж… против своей воли, но поступаю…
Все так странно… Я чувствую себя сейчас словно в воздухе. Будто я и не человек совсем, а что-то временное, но еще не выполнившее свою миссию. Все как будто проходит мимо… жизнь, смерть, какие-то события, которые мне совершенно не важны… а я остаюсь в неизменном состоянии…"
- Эй, Вань! – ручка выпала из рук. Он совсем не ожидал громкого стука захлопнувшейся двери, когда брат запрыгнул в комнату.
- Кирилл! – укорительно крикнул Иван, - тебя не учили стучать?
- Знаешь, я не привык стучаться в свою комнату, – с размахом закинул свой рюкзак на кровать и сел рядом, уставившись на своего брата.
- Это не только твоя комната… - буркнул под нос и отвернулся обратно к окну.
- Что за тетрадь? – было слышно, что Кирилл улыбается. Ваня слишком хорошо знал его сладкий голос, не предвещающий ничего хорошего в такие моменты.
- Да так…
- Что "так"? Ну-ка покажи, – соскочил с места и быстро выхватил ее из-под носа у Вани.
Тот подпрыгнул и почти накинулся на брата, сбив его с ног, и отобрал помятую тетрадку.
- Отстань…
 Кирилл немного опешил:
- Ого… Это что там такое может быть нацарапано, что ты так рыцарски ее защищаешь?
- Неважно.
- Ну, неважно так неважно… - он с легкостью бросил эту тему и принялся за другое. А ты чего с последней "пары" сбежал?
- У меня были… - он замялся, -  некоторые дела…
- Чего у тебя было? – Кирилл засмеялся. - Ты знаешь, таких дел у меня каждый день вагон и маленькая тележка!
Ваня любил слушать, как его брат смеется. Это всегда получалось у него так радостно и беззаботно, что самому хотелось улыбнуться, вторя ему.
- Слушай, Кир. Что тебе от меня надо? – он развернулся к нему.
Кирилл резко оборвал свою улыбку.
- Да ничего… расслабься… Я просто…
- Вот и иди отсюда "просто", хорошо?
- Хорошо-хорошо, не нервничай… - еле сдержав смех, который потом все же неосторожно вырвался за дверью, Кирилл вышел.
Вздохнув, Иван опять сел и посмотрел на свою помятую тетрадь, грустно лежавшую перед ним. Осторожно разгладил ее загнувшиеся уголки и опять взгляд его застыл.

***

С утра лил дождь. Нет, он не лил, он пытался залить этот город. Капюшон почти не спасал, но и ускорять шаг не хотелось. Ваня шел по улице со стеклянным взглядом. Он шел не спеша, пристально вглядываясь в лица прохожих. "Почему они все так боятся дождя?.. – думалось ему, - может быть они, чувствуют его прикосновение в последний раз… Вот тот старичок – точно в последний. Я же вижу… Тогда почему бы ему не постоять минут пять и не запомнить, как стучат капли по асфальту?.. Непонятно мне это…"
Проходя мимо очередного дома, он увидел как под "козырьком" сидит продрогшая собачка с ободранной шерстью и исхудавшим тельцем. "Все относительно… все временно" – эти мысли его успокоили, и он пошел дальше.
Вибрирующий сотовый в кармане.
- Да... – Ваня не сразу смог ответить. Пальцы заледенели от холодной воды и плохо слушались его.
- Вань, ты где?
"Кирилл…" – промчалось в голове.
- Гуляю… - Он улыбнулся беззаботно и невинно, как будто так и должно быть.
В трубке молчали.
- Ты что, совсем?! – Кирилл наконец опомнился и опять "включил" воспитателя. – На занятия БЕ-ГОМ!
- Да, сейчас буду… - голос Вани был спокойным и тихим, а настроение ничуть не испортилось, как будто он слышал голос Кирилла не в реальности, а где-то во сне и совершенно не заботился об этом.
Было слышно, что Кирилл изо всех сил пытался что-то еще крикнуть, но Ваня не спешно отвел телефон от уха и замерзшими пальцами нажал на красную кнопку, что далось ему с трудом.

***

"Сегодня утром мне захотелось замерзнуть… Даже не замерзнуть, а промерзнуть хорошенько, чтобы никогда не забыть этого… Чтобы это ощущение жило во мне долго-долго… В такие моменты кто-то хочет насмотреться на солнце, кто-то запомнить все лучшие моменты жизни, перебирая фотографии… А я хочу замерзнуть. Может только потому, что это ощущение мне очень нравится. Оно как будто создает бесконечность времени. Там… под дождем я точно про него забыл… его там не существовало… Это важно для меня. Странно, но я избегаю Кирилла. Мне неприятно с ним общаться. Видеть его сейчас… Я просто хочу убежать от него. В какой-то степени мне даже больно смотреть на его безмятежный смех… Ему не страшно… Он не испытывает чувство страха, в то время как я весь пронзен им и не имею даже возможности пошевелиться. Слишком многое пугает… Так хочется спросить… Столько вопросов, но нет людей которые бы ответили мне на эти вопросы, так мучающие меня. Это начинает раздражать, и в итоге я стараюсь отгонять от себя такие мысли. Но мало что из этого выходит.
Рано утром мне захотелось выпить крепкого горячего кофе, и я забрел в какое-то кафе, находящееся неподалеку.
Кофе был горький, но именно такой я и хотел. Странно, но перед тем, как его выпить, я еще долго смотрел на него… Нет… не надо все так… Слишком уж это…
Напротив меня сидела пожилая женщина и о чем-то воодушевленно спорила со своей спутницей. А потом вдруг резко указала на меня и выкрикнула:
- Да ведь они еще совсем дети! Для них мир сейчас кажется таким огромным! Но ведь это не так. А когда поймут, будет поздно…
Я прекрасно понимал, что просто попал под горячую руку и что, возможно, она говорила про своего сына или еще про кого-нибудь, но… Этот выкрик выбил меня из колеи на целый день. Не спасла даже прогулка, я только сильнее углублялся в свои мысли, и от этого становилось все трудней и трудней дышать… А думал я лишь о том, насколько эта женщина ошибалась… или, наоборот, была права… Ведь каких-то две недели назад этот мир действительно казался мне непостижимым… огромным… Что меня впереди ждет еще столько всего, и все это нужно успеть за одну только жизнь… А теперь…. Теперь я оказался в душной грязной клетке с толстыми железными прутьями, без окон… Все краски поблекли, я больше не вижу того света, который видел раньше… Мир для меня превратился в гнилую убогую тюрьму… Я вдруг с ужасом понял, что больше не успею сделать абсолютно ничего… Что все то время, которое я потратил зря, больше не вернуть, и от этого как-то странно в глазах появляются слезы, и приходит ощущение, будто я несу на себе огромный камень, и мне не подняться. Первые минуты мысли, когда я стал тем новым, что представляю собой сейчас, я подумал, что еще есть время настигнуть хотя бы часть того, что планировал. Но… днем позже я понял, что это мне совершенно не нужно и что уж эти-то минуты я точно зря не потрачу.
Превратился в ноль. Но я боюсь им остаться после… Ужасно боюсь. Боюсь, боюсь, боюсь… Страх с каждым днем все сильнее охватывает мой организм, словно он какой-то вирус… Он убивает… я чувствую…. Как же страшно это чувствовать…
Но все-таки женщина та была не права… Ведь если бы у меня только было время сейчас, я бы.. я бы… Но ведь столько всего есть в этом мире… Остается только жить и радоваться! Сколько возможностей, моментов, уроков, чувств можно получить от этого мира! Время… время… Все упирается в него… О, если б только оно у меня было… И в этот момент рассуждений я вдруг почувствовал к этой женщине сильнейшую ненависть. Мне захотелось просто застрелить ее, чтобы потом она поняла, насколько огромный и непостижимый этот мир… Медленно, на вытянутой руке, направить на нее пистолет, прицелиться в лоб и выстрелить…." – Ваня отстранил ручку от листка. Казалось, его самого испугали его мысли. Встряхнув головой он продолжил: "У нее есть самое главное в жизни, но она не ценит… Я ценю, но у меня это отбирают… Несправедливость? Не знаю… Говорят, в мире все идет так, как должно быть… Значит, так нужно. Жаль только, что люди – настолько ничтожные и тупые существа, что никогда не ценят того, что у них есть. Но я не вычеркиваю себя из этого списка… Потому что имею сейчас самое драгоценное и прекрасное время, но не ценю, ужасаясь про себя… Мне плохо от этого, но я понимаю, что потом буду жалеть… Как все тускло, мерзко и глупо… Ведь мир создан намного умнее и светлее… Только мы омрачаем его своим присутствием…"

***

Кирилл замечал, что брат стал совсем рассеянным, словно потерянным в этой суете вокруг. Перемены эти ему совсем не нравились. Ваня не разговаривал с ним больше пяти минут и всегда уходил от разговора. Кирилл с удивлением заметил, что у него, сидящего на скамейке, в руках была та самая тетрадка. И тут совершенно неожиданно ему вспомнилось, что с этой тетрадкой он не разлучается всю последнюю неделю. Ваня сидел с неопределенным рассеянным взглядом, как будто чего-то опасался или наоборот искал.
Он решил подойти к нему и разобраться, в чем тут дело. Но двигало им совсем не желание помочь брату, а просто личный интерес и совершенное непонимание этой ситуации.
- Привет, – бодро, но искусственно выкрикнул Кирилл, сев рядом.
Ваня, казалось, совсем не ожидал его увидеть и удивленно обернулся в его сторону.
- Да…
- Что "Да"?
- Ничего… - он поморщился и приложил ладонь ко лбу. Вид его был странным. На мгновенье Кириллу показалось, что он совсем забыл о его присутствии. Мысли брата были точно не здесь.
- Что-то случилось?
- Случилось… - не смотря на Кирилла, он сказал это словно в пустоту.
- Что? – он напрягся.
- Кир, - он вдруг резко посмотрел ему прямо в глаза, охваченный твердым намерением и идеей, которая так ярко засверкала в его глазах, - что ты чувствуешь, когда ожидаешь чего-то страшного?
Задав этот вопрос, он озарился милой улыбкой, на которой показался оттенок злобы, что совершенно не мешало оставаться ей все столь же милой.
- Что я чувствую?.. Ну… например, когда я ожидаю новую контрольную по химии, я чувствую, как мое сердце останавливается от страха. – Он заливисто засмеялся.
Иван грустно улыбнулся, отводя взгляд.
- Вот и я чувствую то же самое… - Он хотел встать, но Кирилл остановил его.
- Подожди… - он сконфузился, - Так ты разве не расскажешь мне, что пишешь в своей тетради?
Ваня ухмыльнулся.
- Потом я тебе ее покажу обязательно. Но не сейчас… - он бросил на него быстрый взгляд и ушел.

***

В парке было безлюдно. Ваня решил, что это лучшее место, чтобы остановиться здесь. Ему думалось, что он решил это неожиданно и спонтанно, но именно этими мыслями врал самому себе. Каждый вечер приходил сюда после школы и садился на одну и ту же скамейку, чтобы писать в полной тишине и непоколебимом покое. Он торопился. У него было слишком много мыслей и ничтожно мало времени. Ручка быстро бежала по листку, оставляя за собой грязно-синие следы. Иногда на мгновение он останавливался, обдумывая что-то, но тут же опять принимался писать с огромной скоростью до тех пор, пока пальцы совсем не онемеют.
"Тяжело ощущать, как стрелки часов с каждой секундой приближаются ближе к концу. Это стало моей манией до такой степени, что я больше не выношу звука тикающей стрелки. Вчера я выбросил свои наручные часы в мусорный бак, и это настолько меня воодушевило, что захотелось снова улыбаться и дарить людям улыбку. Но это было всего лишь минутным затмением. Затем я опять с огромным ужасом вдруг осознал для самого себя, что вместе с этими часами я совсем не скинул тот "таймер", что непременно сработает в установленное время. Я ужаснулся своему открытию настолько, что до этого будто бы и не понимал такого очевидного факта…
После этого я всю ночь не спал. Первый раз ощутил такое странное чувство, когда что-то заставляет подняться с кровати, подогнуть колени к голове и сидеть в таком положении долгое время, смотря в одну точку… Странное чувство… Это даже не одно, а несколько чувств, смешанных во мне… Панический страх… ужас… безысходность… безразличие… Но сквозь все эти чувства проскальзывает одно совсем иное: радость… Я не знаю, отчего она вдруг зародилась во мне, но иногда испытываю ее каким-нибудь пасмурным утром. Особенно, когда идет мелкая морось… Люблю это.
С тех пор, как я пишу свой дневник, мысли мои обрывисты и спонтанны, и я не могу собрать их во что-то целое и целесообразное. Просто пишу то, что придет в голову. Одна мысль накладывается на другую. Из-за этого я иногда не дописываю абзацы…
Сейчас, например, мне думается о том, что когда-то я хотел стать стоматологом и совсем недавно грезил об этом… Постоянное изучение столь любимой биологии, посещение факультативов… Какие это сейчас глупости. Сколько планов, сколько надежд рухнуло разом! Разве можно вынести такое? Разве можно это стерпеть, сдержать себя и не закричать в полный голос где-нибудь в безлюдном парке? Разве это можно?..  Тяжело само осознание того, что я навсегда останусь школьником. Я совсем не хочу им оставаться! НЕ ХОЧУ!
Жаль все-таки, что биография моя такая скудная и неинтересная. Мне помнится, как мы с Кириллом рассуждали о будущем. Как я мечтал... как я стремился, как хотел… Ничто все."
Ваня остановился, всматриваясь в два последних написанных слова.
Вечер был на удивление красивым, и пахло вечерней свежестью и прохладой. Этот аромат был таким легким и тонким, что от него кружилась голова, и появлялось какое-то странное чувство счастья. Он вдохнул полную грудь и с наслаждением выдохнул. "Дыши, пока еще имеешь возможность", – нечаянно промелькнуло у него в голове, и от этой мысли стало так волнительно и горько, что он зажмурился, обхватив переносицу пальцами. Нет, больше он не мог думать об этом и совсем не хотел писать. Но дело в том, что он даже и не знал, чего
хотел и куда убежать от ноющей боли, которая с каждым днем была все сильнее и сильнее…

***

Надоевшие Ване уроки, в которых он больше не видел никакого смысла, проходили сегодня особенно тяжело. Весь день он ходил словно в тумане, мало соображая, что делает и что говорит. Беспрестанно ходящие взад и вперед люди вызывали в его глазах раздражающую рябь. Он пытался успокоиться, сжимая пальцы в кулак и закрывая глаза, но чувствовал, что не может с этим справиться.
В класс зашел Кирилл со своими друзьями, которые, заметив Ваню, не упустили момента лишний раз полюбопытствовать у Кирилла, что за тетрадь, которую его брат держит всегда при себе . Тот только принужденно смеялся, пытаясь развеять обстановку, явно не желая говорить об этом и тем более о своем брате, и наигранно весело отвечал: "А это у него дневник, куда он записывает кулинарные рецепты. Он, конечно, в этом не признается. И не поспоришь! Ууууу… Драться лезет!" – вся раззадоривались громким смехом, в том числе и Кирилл, в большей степени радовавшийся тому, что смог отвести своих спутников от этой темы. Говорили они громко, и Ване совсем не нужно было напрягаться, чтобы услышать это. Но тут он заметил, что с соседней парты за ним давно уже наблюдают. Это был его одноклассник, который с большим интересом выслушал только что прозвучавшие реплики. Но Ваня с ним мало общался, а, если точнее, не общался вообще и ни с кем. Парень старался не показывать своего к Ване интереса и делал вид, что что-то записывает. Наконец, решив, что пора, он встал, не спеша, но уверенно подошел к Ване и сел рядом с ним. Ваня, в свою очередь, не посмотрел на него, продолжая наблюдать глазами так наскучившую ему толпу людей.
- Мне сказали, что ты какой-то странный, - резко и прямо начал разговор парень незамысловатым ехидным голосом.
- Кто говорит? – Ваня задал вопрос в пустоту, не оборачиваясь к собеседнику.
- Да все…  – равнодушие Вани его ничуть не смутило, и он продолжал дальше. – Говорят, с тетрадкой своей не расстаешься и ни с кем не разговариваешь. Но то, что ни с кем не разговариваешь, я и сам вижу. Даже с братом в школе не говоришь, он тебя сторонится. Как будто его смущает, что ты его брат. Мне кажется, что вы и дома так себя ведете. Не правда ли все это странно? По-моему, очень. Мне вот просто интересно: что у тебя в этой тетрадке? Как ты обходишься без всего того, что так нужно человеку? – насмешливый монолог оборвался, чему Ваня был, несомненно, рад.
- Тебе зачем?
- Ну… - он замялся, - может, я тоже хочу вот так вот, как ты… Может, мне тоже все надоело, и я хочу ненадолго остаться один. Отдохнуть как бы… Только у меня это не получается. Я удивляюсь твоей стойкости. Ну скажи, как ты это делаешь? – он лукаво улыбнулся, но пытался подавить это в себе и скрыть от Вани.
- Ни к чему… Тебе это все не нужно.
- Это как это не нужно? Если я говорю "нужно", значит нужно.
- Если бы ты захотел этого, для тебя бы не составило проблемы прогулять школу, сказав матери, что ты заболел, остаться в теплой постели и послушать диск с любимой музыкой. И, как ты выражаешься, тебе это нужно не надолго, я так понял. Ну вот и отдохни недельку и приходи в школу снова. Вот и все. Не нужно мне говорить, что тебе все это необходимо, потому что я вижу, что ты нагло подмасливаешь место перед новым и главным вопросом. Так что не трать свое и мое время, - Ваня особенно ударил на слова "мое время", - и переходи к главному вопросу.
Вадик потупился и немного помолчал.
- В принципе, я и подошел к главному вопросу. Ты сейчас сам сказал, чтобы отдохнуть от других, можно просто остаться дома. Здесь же, в школе, ни с кем не общаться почти не удается, однако у тебя получается, я это хорошо заметил. Но… раз тебе все так надоели, зачем ты продолжаешь ходить в школу, но при этом умудряешься ни с кем и словом не обмолвиться? В чем причина?
- Надоели? – Грустная ухмылка изобразилась на его лице. - Мне кажется, ты слишком любопытный и попросту лезешь не в свое дело, но я отвечу тебе… - Впервые за время всего разговора Ваня обернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. – Тебе никогда не понять причину всему этому, но я и не хочу, чтобы ты понимал. Не нужно это… Возможно ты не поверишь, но, приходя сюда, в школу, я испытываю огромную радость и хочу быть с кем угодно, только не в одиночестве. Для меня сейчас важен каждый миг и… Моя необщительность ничего не означает. Я совсем не хочу отдыхать, - голос его дрогнул, - я хочу быть здесь, слышать, чувствовать, дышать… Понимаешь? И эта моя замкнутость – совсем не "стойкость". Я просто не могу сказать что-либо... – во все время, пока он говорил, глаза его неопределенно бегали по сторонам, как будто пытались найти там нужные слова.
Все это было сказано как-то особенно эмоционально, так, что Вадик смотрел на него с удивлением, даже с неким испугом, но молчал. Прозвенел звонок, и он, ничего не отвечая, медленно встал из-за его парты и пошел на свое место.


Смотря в свою изрисованную тетрадь, Ваня ждал, когда закончится урок. Это последнее занятие тянулось особенно долго. Прохаживающийся взад и вперед учитель говорил что-то совсем невнятное, или, может, просто Ваня никак не мог разобрать произнесенные им слова. Весеннее солнце, уже не стесняясь, светило в окно, отчего ему становилось невыносимо душно.
Прозвенел спасительный звонок, и Ваня хотел уже сорваться с места, но только сейчас почувствовал, что уже давно слишком слаб для подобных действий. Он с усилием встал и, дрожащими руками собрав свои вещи в рюкзак, вышел из класса, решив не дожидаться Кирилла. Пыльные лестницы плыли перед глазами, а перила едва удерживали его, все буквально расплывалось впереди.
Дорога домой показалась ему адом, но он совсем и не догадался поймать такси. Несколько раз во время своего пути он забывал, в какую сторону нужно свернуть и где он вообще живет. Когда все же добрался домой, то ничего больше не мог, как упасть на свою кровать и закрыть глаза, надеясь, что приступ пройдет. Все его тело трясло, но в большей степени от страха. Сколько раз он думал о таких моментах и как боялся их проявления. Но этот момент настал, и ему ничего не оставалось, как стиснуть зубы и ждать…
Через какое-то время, поняв, что боль и не думает исчезать, он открыл глаза,и мутному взгляду его некуда было деваться, кроме как упереться в потолок. На лице показались капли холодного пота.
Послышался скрип ключа. Минуту спустя в комнату зашел Кирилл.  Он по привычке с шумом открыл дверь и начал бодрым голосом:
- Ты меня не подождал! Нет, ну разве так можно! Я, понимаешь, хожу, его там ищу, спрашиваю, мол, не видели ли Ваньку, а он! Эй… - только сейчас он обратил на него внимание. "Обиделся", – пронеслось у него в голове, но все равно что-то настораживало. Осторожно подошел к Ване и, заглянув ему в глаза, ахнул.
- Ваня. Вань… - он слегка потряс его за плечо, - тебе плохо? Ваня… Что с тобой?
Он не отвечал, он просто не мог сейчас ничего сказать. Ему хотелось только одного: чтобы Кирилл вышел и не наблюдал его в таком ничтожном состоянии. Вдруг зрачки его расширились. Он резко встал с кровати и на ватных ногах побежал в ванную.
По звукам, доносящимся из ванной, опешивший Кирилл с ужасом понял, что брата тошнит...

***

Завтрак проходил в полном молчании. Лениво со скрипом царапали вилки по полупустым тарелкам.
Братья молчали. Никто из них не обмолвился словом с самого утра. Ваня сидел хмурый. Кирилл заметил, что внутри него идет негодование, и не решался спросить, что такое вчера произошло. Однако вся эта ситуация уже не на шутку испугала даже такого беззаботного оторву, как Кирилл, который редко когда проявлял заботу о брате.
- Как спалось? – несмело начал Кирилл.
Ваня тут же взглянул на него исподлобья, как будто он сказал что-то совсем из ряда вон выходящее.
- Нормально, – низким тоном прошептал он.
Кирилл сглотнул, понимая, сейчас или никогда.
- Вань… Ты ничего не хочешь мне сказать?
- Нет. – он наивно покачал головой, сделав вид, что даже не подозревает, о чем говорит Кирилл. Но хмурость совсем не сочеталась с притворством в этот момент, и все выглядело совершенно глупо и нелепо, что только усложняло ситуацию.
Кирилл поджал губы, чувствуя, что ничего не получится, и Ваня наотрез отказывается с ним говорить. А если он что-то для себя решил, то его не разубедить. Это Кирилл прекрасно знал.
- Постарайся хотя бы сегодня не таскаться по школе со своей тетрадкой, – тихо, но с проскальзывающими нотками раздражения бросил напоследок Кирилл и вышел из кухни.
Ваня прекратил есть. В горле образовался комок, мешающий дышать. Глаза заслезились, словно в них попал песок, и ужасно неприятно защипало в носу. Вилка выпала из рук, со звоном ударив о тарелку. Он всегда ненавидел такое состояние и старался как можно быстрее от него избавиться. Слова Кирилла настолько задели его, что он больше не мог продолжать свой завтрак. Дыхание участилось, и он крепко сжал вилку, пытаясь успокоиться. Появилось огромное желание опять прогулять занятия и убежать на ту самую скамейку в парке, которая уже несколько недель была ему ближе всех. Только там он мог открыть свой дневник и писать… Писать… Писать…


"Не понимаю, как я мог пропустить самое главное и не упомянуть об этом… Решение бездействовать далось мне не легко. Я долго над этим размышлял и решил, что лучше спокойно дожить те последние дни, что мне отпущены, чем продлить страдание еще на пол года с помощью так ненавистных мне лекарств. Я просто не вижу в этом смысла. Отдалять неизбежное и при том еще больше бояться… Это страшно для меня. Я решил. Думаю, так мне будет легче прожить. А таблетки легкой делают только смерть.
Приступы случаются все чаще, и от этого меня начинает трясти, словно в лихорадке. Каждого из них я ожидаю с огромным мучением. К счастью, они случаются, когда я один, и это избавляет меня от излишних объяснений, но… В таком состоянии меня видел Кирилл. По началу это меня напрягало, но, думаю, все обойдется. Но он не станет задевать эту тему, понимая, что я этого не хочу. А настойчивостью он не отличается, во всяком случае, по отношению ко мне.
Бывали моменты, когда после очередного приступа я думал о самоубийстве, но тут же изгонял из своей головы эти противные липкие мысли. Я твердо решил: пускай все будет так, как должно быть. Не могу лишить себя возможности вдохнуть свежий воздух лишний раз… А лишним он быть никак не может. Еще одна странность, которой со мной раньше никогда не было: ночью, когда все спят, и кругом полная тишина, я кладу руку на сердце и слушаю его удары. Как-то я даже пытался их считать, но мне стало так неприятно и страшно, что больше я этого не повторял. Однако стук своего сердца я все равно слушаю. Не знаю, зачем я это делаю. Возможно затем, чтобы проверить – не остановилось ли оно…
Не понимаю, что случилось с моим самообладанием. Наверное, это симптомы болезни. Я стал невыносимо раздражительным и с трудом себя сдерживаю.  Однажды, когда я сидел на своей кровати и делал уроки, в комнату зашел Кирилл и начал разговаривать со мной своим привычно насмешливым тоном. Едва сдержавшись, я чуть не бросил учебник по химии прямо в него. Не знаю как, но он тогда, кажется, угадал мое желание, и его насмешливая улыбка смешалась с нахальной злобой, и было в ней что-то… что-то сродни ощущению превосходства. Смешно ему… Совершенно не знаю с чем это связано и не хочу размышлять на эту тему. Все. Абзац.
Опять ловлю себя на мысли, что думаю о нем время от времени. Но думаю не о том, что он будет чувствовать потом, а о том, что уход мой не так уж и страшен. Потому что на Земле останется точная копия меня – мой брат-близнец. Конечно, мы разные, но все же… Точная копия меня… А это интересно. И мне совсем не страшно думать об этом, а, наоборот, увлекательно. Копия. Может быть, я и правда не нужен. Копия… Такой же, как я… Нос, глаза, губы, телосложение, улыбка… Это меня немного успокаивает – маме будет не так больно… У нее есть запасной вариант", – он нахмурился и отвел свой взгляд от листка тетради. Взгляд его устремился куда-то вдаль, будто бы вглядывался во что-то, и в этот момент взгляд его наполнился вдруг отчаянной решимостью, которая именно в этот момент прочно завладела его сердцем. И было понятно, что теперь она не отпустит… На мгновенье он как будто забылся и тут же оживился всем телом, вспомнив нечто важное, опять быстро стал писать. И изумился самому себе, что рассуждает здесь о каких-то мелочах, но не написал еще о столь важном событии в его жизни:
"Но всего неделю назад появилось то, что в корне перевернуло мое отношение ко всему. Утром, когда я шел в этот самый парк, увидел девушку… Обычную девушку, одетую в простые джинсы и неприметную ветровку. Внешность ее была самая обыкновенная, ничем не приметная… Но было в ней что-то такое, что… просто притягивало меня, как магнитом. Она посмотрела на меня странным, задумчивым взглядом и, отвернувшись, уже больше не обращала на меня внимания; в то дождливое утро мне показалось в ее взгляде, что она чувствует нечто похожее на то, что чувствую я…
Сопровождал ее взглядом до тех пор, пока она не сошла с аллеи. И тогда я понял, что теперь… Вот именно теперь умирать уже не так горько… Странно все это, и, наверное, нужно выкинуть из головы эти глупые мысли...
Не могу. Если я сделаю это, весь смысл будет потерян мгновенно. А с этими мыслями мне теперь… и умереть не страшно…" – Ваня остановился, по привычке прикусив конец ручки, охладившийся на осеннем ветру. Он всегда делал так, когда с головой проваливался в свои размышления. В такие моменты он смотрит в одну точку и не замечает ничего вокруг. Но теперь нечто в его туманном вдумчивом взгляде изменилось. Обычная хмурость и угрюмость куда-то испарились. Теперь в его взгляд осторожно проникла некая игривость; может быть, она была смешана с каплей радости. Все это было для Вани абсолютно новым, ранее не познанным и никогда не испытываемым. И только одному этому он уже был, несомненно, рад. Вот, наконец, на лице его стала мелькать несмелая улыбка, но, не успев проявиться, она сразу исчезла. Всеми легкими вдохнув осенний морозный воздух, в который Ваня успел влюбиться всем сердцем, он встал со скамейки и неспешно двинулся к выходу.

***

С каждым днем нарастало утомление. Оно совершенно противоречило желаниям Вани. Он был словно маленький ребенок, который к вечеру начинает зевать, у него слепятся глазки, но упорно будет повторять своим родителям, что ему совсем не хочется спать. Суета будней давила всей своей тяжестью на вымотанные нервы Вани. Давно уже появившиеся синяки под глазами совсем его не красили. Он боялся выходить из дома, так как предполагал, что может упасть где-нибудь прямо у всех на глазах. Все это гнетущее состояние подталкивало его к одной единственной мысли, словно кот, загоняющий мышь в угол.
Он, наконец, решился. Рано утром собрав все свои вещи в одну небольшую сумку, он в спешке сел за письменный стол, открыл свою почти всю исписанную тетрадь и быстро начал заполнять оставшиеся два листа.
"Это моя последняя запись в дневнике. Мне жаль, что она будет собрана лишь из обрывков мыслей, и многие из них я, наверное, упущу по неосторожности.  На протяжении всего этого времени я главным образом думал о самом смысле жизни. Что есть смысл жизни? Для чего люди рождаются и умирают. О, кто бы знал, как мне горько об этом думать только потому, что многие умирающие старики прожили на этом свете много лет и немало видели – вот они могут к концу своих дней судить об этом смысле, а я – нет. Я так и не понял, для чего я жил, что хорошего сделал за свои короткие семнадцать лет. Но, быть может, это даже и хорошо, что меня все запомнят молодым парнем… школьником… Если запомнят. Мысль о том, что я навсегда останусь школьником, почему-то вызвала у меня смех…
А ведь мне осталось две недели. И это максимум. По подсчетам врачей, я могу протянуть еще месяц, но это не так. Я чувствую… И никогда интуиция человека не работает так хорошо, как в этих случаях.
Но единственное, что я для себя понял – смысл жизни в том, чтобы жить, исполняя свою миссию на этой Земле. Это глупо, и я не знаю, какой была моя миссия, но, судя по всему, я ее выполнил успешно настолько, что даже не имею права больше жить. Меня не задерживают здесь более. А может быть, я просто мешаю исполнению чьей-то очень важной миссии, настолько важной, что меня выгоняют… Я верю в Высший Разум… И верю, что все не просто так. Поэтому глупо обижаться и злиться на судьбу… Все идет своим чередом. Вот мой смысл жизни.
Хотя в воздухе все равно присутствует некое чувство непостоянства… временного состояния… Был человек и нет его. Пустота. Но ведь когда-то же он жил, что-то делал, совершал различные поступки… Оставил след… Или – не было человека, и вдруг родился. А до этого его совсем не было, и как теперь после этого его считать чем-то реальным? Но ведь он теперь живет, что-то делает… Теперь он есть. Это самое чувство непостоянства всегда меня очень забавляло, а теперь я и сам стал игрушкой в ее руках.
Вспоминаю, когда я узнал свой диагноз…. Мне тогда хотелось рвать все, что попадется на пути, метаться из стороны в сторон, кричать, что есть силы; лезть на стены; плакать, в конце концов, что угодно, только бы стало легче… Как будто бы можно было еще что-то изменить…
Вот и пролетели эти полгода. Самые счастливые полгода в моей жизни, и я с уверенностью могу это заявить. Слишком многого я здесь не написал и эти мысли унесу с собой… как, впрочем, и те воспоминания о девушке, запавшие мне в душу и размышления о моем любимом брате, которого я избегаю, но люблю именно таким – веселым, беззаботным и жизнерадостным. Хочу, чтобы он всегда таким и оставался. Должна же здесь моя замена быть идеальней, чем я… На то она и замена. Мне не хочется, чтобы родные видели, как я умираю. Поэтому я решил уехать подальше от них. Наверное, это подло, но надеюсь, что они простят меня. Слишком тяжело объяснять им что-либо. Я так решил. А, может быть, я просто трус, и не могу им во всем признаться. Вместо этого – убегаю.
Ах, забыл, что у меня еще и отец есть… Живет себе где-то в Австралии и даже не знает, что скоро потеряет одного из сыновей. Но ему, наверное, неважно. И ведь это самое обидное.
Ну, вот и все. И, пускай, дневник - это то немногое, что от меня останется, но оставить в этом мире нечто большее я, увы, оказался неспособен…" – Он помедлил еще немного, захлопнул тетрадь, оставив ее на столе, взял сумку, захватив небольшую сумму денег, и с "тяжелым сердцем" отправился в аэропорт.

***

Подходя к дому, Кирилл совершенно неожиданно для себя вспомнил, что Вани весь день не было в школе. Он вспомнил так же, что готовил речь, как отчитать его "по всей строгости закона" и теперь с довольным видом, заранее торжествуя, надеялся привести свой план в исполнение.
Зайдя в комнату, он ощутил глубокое разочарование, так как был совершенно уверен, что Ваня сейчас сидит в их комнате и преспокойно что-нибудь пишет. Кирилл уже собирался посильнее стукнуть дверью и начать дуться на брата только за то, что он сломал его "план", но вовремя заметил тетрадку, небрежно оставленную на столе. Он приблизился к столу и с опаской взял ее. Сердце его сильно забилось, только он никак не мог найти этому причину. Насторожил уже тот факт, что Ваня никогда не расставался со своим дневником, и то, что теперь он одиноко лежит здесь, было нечто из рамок вон выходящее.
Немного помедлив, быстрым движением руки Кирилл открыл первую страницу и буквально впился взглядом в корявый, неряшливый, до боли знакомый ему почерк.
"Сегодня утром я вдруг узнал, что у меня "рак" на последней стадии развития… И это единственная причина тому, что я начал вести этот чертов дневник. Пусть даже он начинается с таких строчек…"