Сожители

С.

В конце августа Рита и Митя съехались. Они перевезли свои скромные пожитки в трехкомнатной квартиру, которая находилась в новостройке, недавно принятой госкомиссией. Квартал был еще пустынным, необжитым, возле домов громоздились переполненные контейнеры со строительным мусором, курсировали грузовики и работали асфальтоукладчики.

Пока Митя таскал из такси коробки и чемоданы к лифту, Рита поднялась наверх и первая вошла в квартиру, бросила сумки у двери и решительно направилась изучать новое жилье. Зайдя в первую комнату, она удовлетворенно осмотрелась: просторно, светло. Резкий запах обойного клея, штукатурки и свежеуложенного линолеума напомнил о детстве, которому сопутствовал бессрочный ремонт, так никогда и не законченный, и волнительное ощущение, что наступает новая, с чистого листа жизнь, которая на этот раз должна быть светлой, радостной и долгой...

- Митко, живем! – выпрыгнула она в коридор, услышав, как хлопнула дверь, и резво кинулась на шею нагруженному тяжелыми коробками Мите.

Квартиру снял и регулярно оплачивал женатый любовник Риты, владелец фирмы по продаже газового оборудования. Митя об этом, естественно, понятия не имел. Он свято верил, что квартира – это бонус, который Рита получила как ценный специалист от компании, в которую она недавно устроилась – крупного игрока на рынке недвижимости. Рита соврала, чтобы не расстраивать Митю, который был для нее вроде священной коровы, дороже и важнее всего: любовников, друзей, карьеры, денег. Она хотела любым способом оградить его от возможных неприятностей и жизненных разочарований.

Любовник Риты, Олег, был человеком весьма странным: ужимистым, почти скупердяем во всем, что касалось мелочей (цветов, ресторанов, подарков), но широким и великодушным в существенном (узнав, что Рита не имеет собственного угла и мотается со своим скарбом от подруги к подруге, он немедленно предложил ей снять хорошую квартиру где-нибудь на окраине Москвы за его счет). При этом встречаться они продолжали, как и прежде, в гостинице в центре города, принадлежавшей его хорошему приятелю, где у Олега существовала чуть ли не пожизненная бронь – для подпольной и довольно активной любви.

Странности его на этом не заканчивались: Олег писал стихи, довольно пустые и пафосные. Так как человек он был деловой и ужасно загруженный, то, чтобы не позабыть какую-нибудь глубокую мысль или удачную рифму, он повсюду носил с собой диктофон и время от времени что-то в него нашептывал. Бывало, он, как ужаленный, выпрыгивал из постели и, схватив диктофон, бежал в туалет, где запирался и сидел иногда битый час. Рита, уже привычная к творческим озарениям любовника, закуривала сигарету и старательно готовила слова восхищения новым шедевром. Она перебирала в уме всевозможные варианты («бесконечно красиво!», «точно и глубоко!», «отпад!», «сильно…», «это потрясает…»), но, как правило, останавливалась на чем-то менее лицемерном и более двусмысленном (например, «оригинально!» или «здесь есть над чем подумать…»). Многие стихи Олег посвящал Рите. Речь в них шла обычно о загробной жизни, где они смогут воссоединиться по-настоящему. Рита ядовито отмечала про себя, что тогда и с сексом можно было бы подождать, но Олег физическую близость (в отличие от развода) за грех не считал - он был человеком духовным. Если узнавал, что Рита слегла с простудой, то в тот же день он непременно шел в церковь и ставил свечку за ее здравие. Как ни странно, Рита всегда быстро вставала на ноги.

Трудно сказать, какие чувства их связывали. Олег частенько раздражал Риту своими высокопарными тирадами и морализаторством в сочетании с поведением типичного блудливого кота. Олега же бесили попытки Риты философствовать и вообще рассуждать на темы, недоступные ее пониманию. Именно поэтому он любил повторять: «В глубокомыслии легко перемудрить!» и ласково называл ее «растением». Во всяком случае, наем жилья для Риты не только сцементировал их любовную связь, но и дал повод тяготиться ею. То, что раньше казалось добровольным выбором и приятным времяпровождением, становилось теперь обременительной необходимостью.

Что же касается Мити, то Рита была старше его на два года. Разница небольшая, но для Риты существенная – чувство ответственности за все происходящее у нее было гипертрофированным. Митя был еще студентом, учился на пятом курсе. Вытащив, наконец, его из общежития, Рита радовалась не только тому, что теперь самый близкий ей человек будет рядом, но и тому, что у него появились нормальные условия для последнего учебного года. Рита считала, что Митя необычайно одарен (он учился в физическом ВУЗе) и его ждет большое будущее. Ради этого будущего она готова была работать на трех работах, кормить, поить, одевать его столько, сколько потребуется.

Внешне Рита и Митя были неуловимо похожи, хотя черты лица у них были совершено разными: мелкие, заостренные – у Риты и крупные, резковатые – у Мити. Но сходство все-таки проявлялось необъяснимым образом, особенно, когда они улыбались.

Рита и Митя договорились, что каждый возьмет по комнате (Рите нужно место для работы, Мите - для учебы), а третья будет вроде гостевой – для зависающих на ночь друзей и наезжающих время от времени родственников.

Рита - натура увлекающаяся – практиковала одновременно йогу и магические пассы Кастанеды, зачитывалась эзотерическими книжками, называла себя попеременно то буддисткой, то амидаисткой, то даоской, то последовательницей четвертого пути Гурджиева и Успенского. Рита была верующей по своей глубинной сути, неважно в кого: в Деда Мороза, Кришну или Мухаммеда, -  не могла отказать в существовании ни одному богу. Она хотела, чтобы были все, и искренне верила во всех сразу. В своей комнате она устроила по-японски аскетичное спальное место: взяла ватное одеяло, примостила его в углу, постелила белье и так и спала – практически на полу. Митя, совершенно чуждый религиозных хобби Риты, сначала возмущался: «Слушай, ну есть же кровать! Что же ты, как собака - на подстилке?», но потом махнул рукой и стал относиться к Ритиным причудам с иронией. Если он вдруг просыпался раньше нее, то имел привычку, заглянув в ее комнату, громко будить ее словами: «Женщина! Возьми постель свою и иди!».

Самого Митю гораздо больше физики интересовал футбол. Первым, что он купил, переехав на новое место жительства, был телевизор и спутниковая тарелка – теперь ему был обеспечен круглосуточный просмотр матчей во всем мире. По вечерам, ему, правда, приходилось имитировать для чрезмерно озабоченной его успехами Риты учебный процесс, но зато ночью, когда Рита уже спала в своей комнате, он отрывался по полной программе. Болельщик он был настоящий, со всем набором экстремальных состояний: от дикого восторга до лютой ненависти. Иногда в запале он подпрыгивал и бил кулаком в потолок, от чего осыпалась штукатурка и просыпалась Рита. Она в испуге вбегала в его комнату, растрепанная и растерянная, готовая тут же, прямо в ночной рубашке, бежать куда глаза глядят. «Что это было? Взрыв?» - вопрошала она, а Митя, не в силах сдержать своего ликования, бросался на нее с объятиями, восклицая: «Го-о-ол! Го-о-ол! Засадили петухам!» и принимался отплясывать вокруг нее, выдавая такие коленца, что закипающая от возмущения, было, Рита лишь немного сердито, но в целом благодушно умилялась детской выходке своего сумасшедшего болельщика.

Работа у Риты была связана с региональными филиалами, поэтому ей приходилось часто уезжать в командировки. Митя одиночеством не тяготился, наоборот, жил в ее отсутствие в свое удовольствие: не утруждал себя тем, чтобы заправлять постель, мыть посуду и бриться, литрами пил пиво, денно и нощно смотрел по телевизору все спортивные программы подряд, зазывал в гости многочисленных друзей и устраивал студенческие попойки с общежитским размахом. Но в день ее возвращения он всегда брал себя в руки: совершал основательную уборку, приводил себя в порядок, покупал для Риты что-нибудь сладкое и даже с некоторым нетерпеньем ожидал ее звонка в дверь. Он любил, когда праздник и свобода заканчивались и в квартиру водворялись Ритина болтовня и суетливость, а с ними человеческое тепло и уют. Ему казалось, что и он в каком-то смысле возвращается из временного загула домой, где все надежно, стабильно, правильно.

Несмотря на исключительные Ритины самостоятельность, внешнюю самоуверенность и взрослую рассудительность, с ней время от времени случались истерики, которых Митя боялся больше всего на свете. Причем, поводом для них мог стать любой, самый незначительный пустяк.

Однажды Рита прилетела из Владивостока поздно ночью и обнаружила свою постель заправленной не так, как она ее оставляла, уезжая. Эмоциональный допрос с пристрастием показал, что у Мити ночевал друг, и так как они здорово набрались, Митя решил уложить его на Ритину подстилку, даже не меняя белья, тем более что он не знал, где хранится чистое и выглаженное.

- Как не знал?! Ты что из себя идиота строишь?! – кричала раскрасневшаяся Рита. – Ты где полотенце берешь, когда в душ идешь?!
- Как где? – заикался насмерть перепуганный Митя. – У тебя спрашиваю…

Рита гневно смотрела в бесстыжие Митины глаза, не зная, что сказать и явно собираясь рыдать.

- Марго, ну ты чего?.. – бормотал извиняющимся тоном Митя, отводя взгляд. – Ну, давай я тебе сейчас все заново постелю, а? Или хочешь, у меня ложись?.. Или в гостевой?..
- Ты совсем обо мне не думаешь, - горько выдохнула Рита и обессилено села на стул. – Ведь знал, что приеду черт те знает откуда… Я устала, как собака… Мне завтра на работу к восьми… Тебе на меня просто наплевать… Ты совсем меня не любишь…

Рита закрывала лицо руками и громко показательно хлюпала носом. Митя, естественно, чувствовал себя законченным негодяем.

В другой раз к бурной, бессонной ночи привел затеянный Ритой шутливый разговор о Митиных однокурсницах. (Надо сказать, что Рита пыталась держать под контролем все происходящее в Митиной жизни: учебу, друзей, увлечения. Она выспрашивала у него такие подробности, которые никак не могли, с Митиной точки зрения, ее интересовать, заставляя его часами объяснять, что такое квантовый алгоритм или обменная энтропия. Рита ничегошеньки не понимала и была этому почему-то необычайно рада. «Он понимает!» - восхищенно думала она и улыбалась, глядя на возбужденно жестикулирующего, тщетно пытающегося найти слова попроще Митю.) В тот раз Рита просто спросила, есть ли у них на курсе симпатичные девочки. Митя немного подумал и ответил:

- Да, есть. Даже очень красивые есть.
- А тебе кто-нибудь нравится? – спросила Рита, подняв вверх брови.
- Нравится? – Митя заерзал на стуле. - Внешне – да, но, знаешь, Марго… Поговоришь с ними, и такое разочарование…
- Почему это?
- Да, как сказать… Вот есть у нас Ленка Засыпкина - яркая девушка. Так у нее любовник – какая-то газпромовская шишка. Женат, конечно. В институт за ней на «Лексусе» приезжает, квартиру ей на Пушечной купил, на Бали и Сейшелы возит, каждый день – новые брюлики…

Рита вдруг перестала улыбаться и осторожно спросила:

- Ну и что?
- Как что?! – рассердился Митя и от возмущения даже встал со стула. – Ведь если бы он ей ни копейки не давал, она бы никогда с ним жить не стала! Ты бы этого урода видела! Он старый, толстый и некрасивый!
- Может, он человек хороший, - пробормотала Рита и почувствовала, что начинает злиться.
- Марго! Ну, что тут непонятного? Она телом приторговывает, понимаешь? И ведь не от нужды, вот что самое интересное: москвичка, родители обеспеченные… Это тебе не какая-нибудь Сонечка Мармеладова... Ну, как, скажи, как таких можно любить, когда у них одно на уме: что с тебя поиметь можно и как не продешевить?
- Газпромовская шишка, видно, любит… – вяло возразила Рита. Взгляд её становился все более отстраненным.
- А я не шишка. Я – человек, – с укором, как показалось Рите, сказал Митя и ушел в свою комнату.

Рита же, посидев на кухне какое-то время одна, оделась и, ничего не сказав Мите, ушла из дома. Вернулась за полночь, распространяя явственный алкогольный душок и едва держась на ногах – Митя еле успел подхватить на входе ее обмякшее тело. Он снял с нее обувь и, придерживая за талию, провел к себе в комнату и посадил на диван, где Рита начала нести какую-то чушь, обливаясь горючими слезами:

- Митя, если бы ты знал, какая я тварь… Я так виновата перед тобой…
- Что за ерунда? В чем ты виновата? – то тряс ее за плечи, то обнимал недоумевающий Митя.
- Какая я гадина… - не унималась Рита.
- Ты не гадина, ты хорошая, – убеждал ее в свою очередь Митя.

Рита упрямо продолжала всхлипывать.

- Да пойми ты, Марго: ты ни в чем не виновата и не можешь быть виновата! Я (Митя ткнул себя пальцем в грудь) тебя осуждать не буду, даже если ты человека убьешь!

Рита на секунду затихла, подняла голову и испуганно спросила:

- Ты совсем ошалел?
- Ничего не ошалел! Я всегда буду с тобой - на твоей стороне - чтобы ни случилось, поняла? – уверенно заявил Митя и встряхнул Риту за плечи.

После минутной паузы, заплаканные глаза Риты наполнились иными слезами – немой благодарности. Потом они долго пили чай на кухне и разговаривали обо всем подряд, вспоминали детство, родителей, школьные походы... Только к четырем часам утра Митя смог уложить Риту спать и с чувством выполненного долга включил спортивный канал.

Сначала Рите сказали, что у нее ослаблен иммунитет. Она стала часто болеть: то грипп, то ангина, то воспаление легких. Врачи прописали ей кучу лекарств и курс уколов, рассчитанный на две недели. Олег неожиданно проявил такое понимание и заботу, что Рита даже задумалась, так ли уж она, собственно, хорошо знает этого человека. Он каждый день забирал ее с работы и вез на укол, ждал, отвозил домой, на другой конец Москвы. Рита всю дорогу молчала и слегка морщилась - уколы были болезненные. «Больно, да?» - сочувственно спрашивал Олег и озабоченно рассматривал ее печальное лицо в зеркале заднего вида. Когда курс уколов закончился, то зад у Риты был почти сплошь синим от кровоподтеков, и Олегу нравилось, внимательно рассматривая этот выдающийся синяк, нежно поглаживать и целовать его. «Наверное, его возбуждают калеки», - с тоской думалось Рите.

Но уколы не помогли: у Риты начался бронхит, снова перетекший в крупозную пневмонию. Рите пришлось заново сдавать все анализы, среди которых на этот раз был и рентген, и онкомаркер. Диагноз оглушил Риту: рак легких, метостазный плеврит.

Не могло быть и речи, чтобы сказать об этом Мите. Рита держала в курсе только Олега, который как-то совсем растерялся от этой новости, перестал сыпать нравоучениями и неотступно следовал за Ритой поникшей тенью. Он забросил все свои дела и ездил с ней по клиникам и светилам онкологии, выясняя, где и как ее могут вылечить. За операцию никто не брался, а все остальное было лишь отсрочкой неминуемого исхода. Тогда Олег связался со своим партнером по бизнесу в Израиле, который нашел и клинику, и хирурга, готового за баснословные деньги, которые, впрочем, Олег без разговоров согласился дать, оперировать Ритину опухоль. Времени на раздумья особо не было. Риту уже начала мучить одышка, ей сделали плевральную пункцию, откачав жидкость из легких, но состояние ее только ухудшалось.

Рита предупредила Митю, что через несколько дней уедет на корпоратив в Израиль, а потом останется там еще на некоторое время - просто отдохнуть. Митя отреагировал спокойно и даже обрадовался: ему казалось, что Рита здорово измотана и ей действительно нужен перерыв.

- Слушай, а давай сходим куда-нибудь перед моим отъездом? Мы сто лет никуда не выбирались… - предложила Рита.

Митя на следующий же день купил билеты на концерт «БИ-2» в одном из ночных заведений, позвонил Рите, и они договорились о встрече в восемь часов прямо у клуба. Олег довез Риту до Белорусского вокзала, где она попросила остановить машину, потому что захотела немного пройтись пешком. Олег недоверчиво и тревожно следил за ее удаляющейся хрупкой фигурой, пока она не скрылась в переулке.

У клуба Рита без труда отыскала своего рослого Митю, оживленно разговаривающего с какой-то девушкой. Митя, увидев Риту, радостно заключил ее в объятья, а потом, как куклу, повернул лицом к девушке:

- Марго, знакомься: это Наташа, фанатка «БИ-2» и будущий медицинский физик в одном лице! Вот, напросилась.
Девушка засмеялась:
- Да, вот такая я навязчивая!

Рита улыбнулась одним уголком рта и приветственно кивнула:

- Вы вместе учитесь?
- Нет, я только на первом курсе, - необычайно дружелюбно ответила девушка.
- Ладно, наболтаетесь еще, - прервал их Митя и, приобняв обеих девушек за плечи, направил их к входной двери.

Внутри было шумно и душно, слышались пьяные вскрики и неприличный гогот, на сцене сновали какие-то люди, устанавливающие и настраивающие аппаратуру. Рите было обидно: она хотела провести этот вечер с Митей наедине. Украдкой она ревниво оглядывала худые Наташины ноги в массивных ботинках, испещренные пирсингом брови и губы, неухоженные руки в безвкусных перстнях с какими-то черепами и ящерами. Наташа смеялась буквально каждой Митиной реплике и восторженно лепетала какие-то глупости про фан-клубы и чаты. «Дурочка с переулочка, - с раздражением думала Рита. – Неужели Митьке нравятся такие пустышки?». Митя же вел себя, как школяр: носил на плече ее сумку, бегал для нее за коктейлями, смотрел ей в рот, смеялся ее дурацким шуткам. Вечер был окончательно испорчен, когда Наташа вдруг спросила у Риты, сколько ей лет. Рита враждебно глянула на нее:

- Пятьсот.

На сцену вышли участники группы, поприветствовали зал, и из мощных динамиков грянули первые аккорды:

«Я больше не играю со своей душой.
Какая есть, кому-нибудь сгодится.
На медь, не золото и твой герой -
Последний кем бы ты могла гордиться…»

Наташа вскочила с места и бросилась к сцене с вытянутыми вверх руками, подпрыгивая и пританцовывая. Митя счастливо улыбался, наблюдая за ней, и кивал головой в такт музыке. Потом извиняющимся тоном сказал Рите: «Я сейчас» и стал протискиваться к Наташе.

Рита еле дождалась окончания концерт. Когда они уже ехали с Митей в пустом автобусе от метро, сидя рядом на продавленном остывшем сиденье, Митя спросил:

- Как тебе Наташа? Совсем не понравилась?
- С чего ты взял?

Митя захохотал:

- Ты бы видела свое лицо!

Помолчав, Рита очень серьезно ответила брату:

- Знаешь, Митко, по-моему, она на маму чем-то похожа.
- На тебя она похожа, любезная сестрица, вот что! - весело сказал Митя и легонько боднул ее головой в висок.

Риту от этих слов бросило в озноб:

- Митя… Знаешь, я… - она осеклась на полуслове и молча отвернулась к окну: там проплывал безрадостный ландшафт, усеянный коробками однотипных многоэтажек и бетонными заборами. В горле стоял ком, и, чтобы не расплакаться вот так, на пустом месте, она жадно цеплялась взглядом за горящие окна, за ускользающие фонари и редких людей, бредущих куда-то или стоящих на остановке. Митя повернул голову к окну и увидел в нем Ритино отражение: на ее губах дрожала едва заметная улыбка.


2008