Последняя конструкция синьора Стрюба

Теперь мне кажется - подглядывая за жизнью из окна, невольно боковым зрением замечаешь спрятавшуюся в толще стекла фобию: увидеть себя со стороны, там на улице, в белой, застёгнутой на все пуговицы, рубашке, отутюженных коротких штанишках, едва скрывающих йодную сетку под коленками, гетрах и этих дурацких сандалях пай-мальчика.

В детстве я просиживал у окна часами, пытаясь разгадать правила новых игр соседских мальчишек, завороженный формами блестящих авто и танцующими попками городских красавиц, спешащих в ателье мэтра Домманже на примерку, терпеливо следил, как отправляется на прогулку синьор Бланкард, отмечая палкой расстояние, и лишь затем делая очередной шажок. Казалось, если даже он добредёт до светофора, то не преодолеет перекрёсток до заката. Но старик хитрил, через 20 метров сворачивал в бистро, располагался в самом тёмном углу и бесконечно долго пил чашку кофе, категорически запрещённый ему врачами. И я надолго прилипал носом к стеклу, разглядывая удивительную жизнь единственного на нашей улице частного дома. Скромное одноэтажное строение с лихо заломленной черепичной крышей, заботливо перевязанное виноградом, как рождественский подарок, отгородилось забором из подстриженного скобкой можжевельника от нависающих доходных многоэтажек. Синьор Стрюб, слыл изрядным чудаком - служа в нотариальной конторе, по вечерами он мастерил во дворе диковинные машины. Для чего предназначались эти механизмы ведал лишь он сам. Собранные из подручного материала, агрегаты спотыкались, подпрыгивали, нервно вибрировали, самозакапывались или разваливались на глазах. Мадам Стрюб, вытирая руки о передник, внимательно изучала очередное бредовое творение своего супруга, после чего равнодушно пожимала плечами и уходила в дом, сервировать ужин.

В то лето, надолго застрявшее где-то на северной сортировочной станции, синьор Стрюб притащил целый ворох пружин. Весь вечер он их перебирал, крутил в руках и примеривался, озадаченно почёсывая свою начинающую лысеть макушку. Пришлось мне вооружиться отцовским биноклем, дабы разглядеть все эти манжетные, кольцевые, пластинчатые, винтовые, дисковые пружины и даже двухконусные, типа "боннель". За неделю мой сосед смастерил нечто замысловатое, состоящее из треножника и цилиндра, к которому крепились четыре конечности-консоли. Стоило толкнуть рычаг на цилиндре, как консоли по очереди распрямлялись, причём с таким рвением, что вся конструкция ходила ходуном. Несколько раз опробовав действие своего детища и оставшись довольным его успехами, синьор Стрюб смазал, что следует, и ненадолго скрылся в доме. Вернулся он с метлой, стиральной доской, утюгом и шумовкой и прикрутил нехитрую символику доморабства к консолям толстой медной проволокой.

На следующей день я сначала обратил внимание, что мадам Стрюб мечется по дому. Вскоре выяснилось, что она разыскивает утюг. Обнаружив его вкраплённым в очередную игрушку супруга, предприняла отчаянные попытки освободить ценный инвентарь, но проволока оказалась прикрученной намертво. Дальнейшее для меня навсегда останется загадкой: какими соображениями руководствовалась мадам Стрюб, толкая рычаг? Надеялась, что неведомая сила придёт ей на помощь и вызволит утюг? Или же просто захотела взглянуть, как работает устройство? Отшатнувшись от консоли со стиральной доской, мадам угодила под другую, с утюгом. Рессорная пружина сработала на совесть - удар пришёлся женщине в грудь и отшвырнул назад. Мадам Стрюб летела спиной вперёд, руки и ноги вытянуты, словно готовящегося прыгнуть с тумбочки в бассейн пловца зашвырнули на трибуну, и угодила точно в дверь, из которой пару минут назад вышла во двор.

Я не знал, как поступить. Понимал, что стал свидетелем чего-то ужасного, но куда страшнее казалось признаться взрослым. Бежать к Стрюбам отказывались ноги. Меня бросило в пот, я молился увидеть в окне дома напротив поднимающийся и отряхивающийся силуэт.

Полиция убийцу не нашла: ни похищенных вещей, ни мотивов. Синьора Стрюба выпустили из участка уже на следующий день – он не отлучался из конторы, что подтвердили все его сослуживцы. Обращаться к столичным детективам не стали, местная газета быстро потеряла интерес к мадам Стрюб, дело закрыли. Синьор Стрюб ни с кем не разговаривал, целыми днями пил во дворе. К нему зачастили какие-то люди, предлагали продать дом – он молча наливал и им. С работы его уволили, деньги скоро кончились, в долг отпускать перестали и пришлось ставить росчерк под контрактом. Так на нашей улице стало одним доходным домом больше.

Через много лет, неспешно двигаясь по залам Центра Помпиду, боковым зрением, я заметил знакомый силуэт. Инсталяция была покрашена в матовый чёрный цвет и облагорожена электроникой: консоли распрямлялись по сложному алгоритму, то по одной, то попарно. Намёк на повторяемость всегда удерживает нас на месте, в поисках разгадки последовательности. Старушка, в футболке, брюках и кроссовках, американский божий одуванчик, прошла мимо меня и не сдержалась, шёпотом поделилась впечатлением: It’s evil. Консоли были обуты в разношенные мужские сандали. Табличка, прикрученная к полу, гласила: Машина в одну лошадиную силу.