Аркан 0 Безумец

Данный Аркан не является самостоятельным произведением, хотя несет в себе смысл Таро.
Он, начиная с Нулевого Аркана, входит в состав второй книги, как бы ни пафосно это звучало.
Все авторские права защищены.

В иллюстрации использована колода Таро Авалон, созданная в 2001 году художником  Joseph Viglioglia
_____________________________________

0-й Аркан - Безумец (Безумный)

Значение: «Безумец» известен так же как «Шут» или «Дух Эфира». Этот Аркан в колоде Таро считается нулевым и не просто так. Если по воле других Старших Арканов нам дается выбор из множества вариантов, то эта карта – олицетворение судьбы. Карма.
На изображении чаще всего - человек, слепо шагающий вперед с улыбкой. Он не  видит, что под ногами у него пропасть. Вслед за человеком нередко бежит пес, злобно раздирающий его одежду и не дающий свернуть в сторону. Это слепец – не что иное, как сами мы, идущие вперед без понимания собственного пути. Мы бредем без цели, не видя порой даже пропасти под ногами. И лишь от судьбы зависит, упадем мы в нее или же благополучно минуем, так и не узнав, чего избежали.

Вы хотите свернуть с пути? Вам это не удастся  - не вы принимаете решение, и все теперь в руках судьбы. Вы теперь будете покорно следовать намеченной дорогой, полагаясь лишь на удачу. Но не беспокойтесь, может быть, совсем скоро вы выйдете на свет из тёмной ночи, и все ваши страхи покажутся нелепыми и мелкими.

***

  Я устало выдохнула и улыбнулась так же натянуто, как и вчера вечером. На улице, где я находилась, пахло утром, цветами и машинами – запах бензина щекотал ноздри и немного раздражал.
  Но что поделать, мой офис находится здесь, в самом центре человеческих судеб.  Днём из окна я часто наблюдаю, как они снуют туда - обратно, смотрят только под ноги и не говорят «Будьте здоровы»,  когда незнакомый человек чихает.
  Они словно улитки в коконах.
  И так каждый день. Я прихожу на работу к семи, сонная и нелепая. В нашем отделении царит пока тишина, лишь охранник Василий и уборщица, тётя Маша, как всегда немного подвыпившие и раскрасневшиеся от чистого медицинского спирта. А ещё от них пахнет нафталином и несбывшимися мечтами.
  Я киваю им приветственно головой и за спиной уже слышу: «Пришла, а ты всё сделал?»
  И уже грозный шепот  Василия: «Тсс, услышит ещё!»
  Я улыбаюсь, открываю кабинет, вернее, пытаюсь. Ключ постоянно заедает в замке, но сменить его не торопятся. Пять минут я воюю с ними, проклиная скрягу - завхоза и тусклые лампочки в коридоре. Напряжение постоянно скачет, они судорожно бьются в коридоре яркими пятнами, а со стороны  приёмной веет туалетом и хлоркой.
  Обыкновенное государственное учреждение, отличное от любого частного своей убогостью и натяжным аскетизмом. Но я всё равно здесь, это МОЁ.
-Тебе Галина вчера звонила? – спрашивает охранник у меня криком. Слова разливаются по коридору эхом, отлетают от серого кафеля под ногами, а я испуганно киваю головой.
-И что? Уйдёшь от нас? Вона, Ефимыч же ушёл. – С завистью проговаривает каждый слог Василий, вспоминая Сергея Ефимова, который на днях уволился и перешёл в частную клинику  «сексопатологом».Не к Галине. – Хорошо вам, молодые, умные… денег заработать на чужом нестояке.
Подвыпившая тётя Маша кивает головой и смеется:
-Ой, не говори! Раньше бабе-то сказать стыдно было, засмеют. А теперь врачи модные.
-Нет, не пойду. Мне и здесь хорошо. – На последних словах я хриплю, натужно пихая дверь. Охранник, покровительственно улыбаясь, встает с места и идёт ко мне:
-Эх, каши мало ела?
  Лампочки  мигают в такт его шагам, через минуту довольного марша он подходит ко мне и открывает дверь.
-Спасибо, - смущённо в сотый раз улыбаюсь я ему и в сотый же раз повторяюсь – Завхоз всё забывает…
-А ты ему бутылку водки поставь, живо вспомнит. – Ворчит Василий. – К Галке бы ушла, проблем бы не было. У неё вона, чисто – хорошо…Я вчерась заходил к напарнику бывшему, сытно живут, падлы.
  Я морщусь от ругани, но ничего не говорю. Терпимо.
-Дядь Вася, я к Анферовой не пойду. Хоть и подруги ещё с академии, но это не моё.     Сидеть, принимать непонятных людей непонятно для чего. Психоаналитики  нынче в моде, только я не из их числа. От меня здесь больше пользы. – Я натянуто улыбаюсь, а руки дрожат.
-Польза…Нужна она кому-то. Хоть один из бесноватых твоих спасибо сказал? А у тебя двое дочек, да и третьего скоро родишь, поди. Мужа обрадуешь. И себе спокойней будет у Галки-то.
  Я удивленно молчу. Кричит уборщица, слушая наш разговор:
-Чего? Это я сказала! Я по лицу, девонька, вижу. Беремчатая ты! Как пить дать, беремчатая! Сколько работаю, не ошиблась ни разу. Я в родильном сколько полов отдраила, километры!
  Василий, теребя усы, довольно жмурится рядом и потом дёргается, словно вспомнил что-то важное. Пару секунд шарит по карманам и довольно вытаскивает помятую открытку ещё советских времен. Красные гвоздики на твёрдом картоне. Тянет мне.
  Я благодарно обнимаю его, принимая подарок.
-Спасибо вам. Помните…
-А чо, у хорошего человека как ни помнить? Да, Сергевна? – жмурится котом Василий, а тётя Маша машет рукой. – С днем рождения тебя. Совсем старая стала?
-Тридцать два…- Отчего-то смутилась я.
-Отмечать будете? За тобой заедут или сама, на своей? Хорошая у тебя машина… - И тёте Маше в сотый раз напоминает. – Слышь, Москвича отре…отреставрировала!
  С трудом выговаривает - вспоминает каверзное слово он.
-Сама… - Я целую его в небритую щеку, и захожу наконец-то в кабинет. Закрываю за собой дверь, по привычке кидаю сумку на стул и потягиваюсь вверх с открыткой в руках. Разминаю сонные мышцы.
  Первое за сегодня поздравление. Муж за завтраком лишь хмуро тёр щёки и пил кофе, даже поцеловать забыл.
  Стареем.
  Я обиженно хмыкнула, но напоминать не стала. Выпрашивать – еще чего. Надо будет – вспомнит.
  А вот дочки, хоть и сонные, поцеловали на прощание, как всегда. Тёплые, родные щебетали что-то сквозь детские сны. Они ещё маленькие, старшей нет и пяти. К девяти часам подойдёт мама, будет с ними возиться и воспитывать, а мне некогда – я на работе…
Я беру фотографию со стола. Мой муж и мои дети, что ещё нужно для счастья? Смущенно глажу живот и задумчиво смотрю в окно. А что, если права тётя Маша и третий на подходе?
Смеюсь и бегу к широкому, на полстены окну. Распахиваю и дышу летом.
Это так замечательно, если будет малыш. Сын…Муж обрадуется сыну, хотя своих малявок обожает сверх меры. Постоянно балует, хотя до их рождения говорил, что девочек ему не надо.
  Вот и получил двух, я вредная.
  А что до работы в клинике Анферовой, точно не пойду. Зачем, ради денег? Здесь у меня есть всё – свобода в изучении, свобода в поведении. А у Галины всё по шаблонам, лишь бы побольше из натянутой проблемы вытянуть денег. И люди все такие, как Семенов напротив нашей квартиры. Такой же дерганный, богатый и злой. Слова лишнего не скажи, по струнке ходи смирно.
  Но Семенова я перевоспитала, на то и сосед, а не клиент. И ещё, мне свои психи дороже.
  Я перелистала стопку карточек, проверила расписание. Шизофреники, немного детских проблем и одна суицидальная особа.
  Всех я наблюдала больше года, шли на поправку. Хотя…
  Я сжала руки в гневе, и посмотрела на облупившуюся краску на оконной решетке. У Мано снова срыв, опять его личности выбрались из-под контроля и устроили погром с небольшой истерией. Мано – это мужчина двадцати пяти лет, Григорий Остапов, вечный студент.  Он так называет себя, по начальным буквам всех четырех личностей.
  Как и в прошлом месяце, он опять «взорвался», пришлось прописать меллерил 30—50 мг. в сутки, сильный антидепрессант широкого спектра действия в сочетании с нейролептиками. Мано их принимает усердно, старается. Он всегда честен со мной, хотя поначалу было столько проблем… Он сейчас дома, потому как в  психодиспансере переполнены места одинокими, чьи квартиры – лакомый кусок. А таких, как Мано, много… Очень много. Но никого это не волнует.
Я надеваю белый халат в раздумьях и в ожидания дня сажусь на широкий подоконник.

***

Из записей двухлетней давности:
-Мано, что тебя беспокоит? Снова приходил Он?
Тишина.
-Мано, посмотри на меня… Натаниель?!
-Доброе утро, дивина! ТЫ как всегда прекрасна, та же улыбка, те же глаза…Ты монолитна, дивина, а я лишён права на индивидуальность. Завтра я убью остальных и буду править этим телом, хочешь? Я сильнее их.
  Лицо его искажено в отличие от лица начальной личности – Мано, собирательного образа. У Натаниеля хищная мимика, он вертит глазами и расширяет ноздри, словно зверь.
  Натаниель – образ итальянских сказок. Он пришёл к маленькому Григорию, чтобы научить не бояться и быть всегда рыцарем, противостоять пьяному отцу.  По ТВ шёл какой-то итальянский сериал, и он питал силы и информацию из него.
-Дивина, ты печальна? Тебе жаль остальных?
-Да, Натаниель, ты не пожалел тогда пятую личность, а она была так мала. Откуда в тебе эта жестокость?
  Он наигранно  отводит волосы с лица:
- Она была злом, дивина. Истинным злом, я не хотел её появления. Это была Его дочь, а сам Он…
  Тело трясет в нежданной истерике, наружу вырывается сначала одна, затем вторая личности. Начинают в голос орать, хотя я слышу один монолитный звук:
-Ты обещала… ты обещала избавить нас от Него!!!
  Помощница вкалывает дозу успокоительного, в слюне он оседает на стул. Я выключаю камеру.

***

   Записи я веду для себя, делаю в сложных ситуациях. Организации это не нужно, Мано в диспансере превратили почти в овощ, когда я взялась за него. Но он ведь не такой один.
О каком лечении может идти речь, когда психи – люди третьего сорта. Вы смотрели «Жизнь прекрасна» Роберто Бенини? Там есть эпизод, когда в светском итальянском обществе обсуждают задачи  германских учеников третьего класса.  « Сумасшедший стоит рейху четыре марки в день, калека – четыре с половиной, эпилептик – три пятьдесят. В среднем – четыре марки. Больных триста тысяч. Сколько сэкономит рейх, если всех уничтожить?»
У нас же их уничтожают по – тихому, с пользой для государства. Я, наверное, жестока, если порой сама выступаю за эвтаназию, но смотреть на их мучения, попытки срастить с Миром – это чересчур даже для меня. Огромное количество подобных заложников человеческой совести выливаются в жадность. Многие умирают от скотского обращения.
   Но в отношении большинства – все мы достойны такого дара, как жизнь…
   …За окном уже вечер, день пронёсся сегодня со скоростью света в ожидании хоть одного звонка с поздравлением. Но тишина. Они все забыли про меня.
Лишь мама позвонила в середине дня, восторженно рассказала, как Айвори нарисовала мне акварельку, а четырехлетнее солнышко Боня выпросила себе куклу в магазине, сказав, что подарит её маме. Полчаса мы болтали с ней, а потом небольшая ругань между дочерьми и хором поздравление.
   Детский картавый ор и смех теплом разлились по душе, так захотелось их увидеть, обнять…
   Я вытерла слезы, попрощалась и в ожидании продолжила рабочий день. Мано не пришёл, я пару раз звонила ему и на сотовый, и на домашний, но без толку.
   Он молчал. И это было непонятно.
   Волнение одолело меня, мысли лезли одна за другой. Неужели он пропадёт, как остальные? Иногда мои больные исчезали в неизвестном направлении, просто так. Закрывали квартиру на ключ, собирали вещи и уходили.
   Их не искали. Зачем, они вольные люди…Свободные люди в свободной стране. Может, подались в Сибирь, на свежий воздух. Или на деревню, поближе. В стране набирает мощь сельское хозяйство, страна бьётся в конвульсии родов нового правительства…
   Мано молчал, даже когда я уходила с работы. В шесть часов он должен быть дома,  смотреть любимый сериал, ни одну серию он не пропускал никогда.
   Я вышла во двор, растерянно попрощалась со всеми. Отсутствие реакции на звонки, тишина в ответ пугали меня. Слишком хорошо я его знала. Достав ключи, я подошла к машине, пиная камешки на пыльной дороге.
   Мысли распугал черный автомобиль наперерез моей. Я подошла к нему, попросить водителя освободить пространство и дать мне возможность проехать.
   Из машины вылезли двое. Похожие друг на друга, бесхарактерные черты лица, бритые головы в пиджаках. Один  молча осмотрел меня, затем кивнул. Второй встал со спины, зажал солоноватой рукой рот, и в шею вонзилось что-то острое и знакомое…
   Последнее, что я видела, это лицо Мано сквозь тонированное стекло, яркое отчего-то и его крик сквозь пелену:
-Беги, дивина, беги!
   А потом тишина и тьма вместо улыбок детей и мужа.