***

Владимир Герасименко

Хроники
одного фейерверка



                Все совпадения -   случайны.               
                На то они и совпадения.
                (Из газет) 
               
                "Тихо шифером шурша,
                едет крыша не спеша".
                (Из песен и газет)

Глава первая

... Ветер с лимана пахнул в открытое окно привычной вонью. Летом вечерний бриз тянул на прибрежную часть Труборога нелучшие запахи городских стоков. Вера Фёдоровна с тяжёлым вздохом выключила телевизор и взяла в руки ящик-табуретку. Внутрь её уже были  засыпаны жареные семечки подсолнуха и приготовленные из газеты пакетики. Ей предстоял шумный праздничный вечер на замусоренной трамвайной остановке напротив “белого дома” - так в городе давно привыкли называть горком партии, закономерно сменивший своё название на “городскую управу-администрацию”. Старушка надеялась на неплохую торговлю, поскольку с наступлением густой южной темноты народ наверняка вывалит поглазеть на обещанный городским головой фейерверк.
Вера Фёдоровна ещё раз взглянула на себя в зеркало, нащупала помаду в кармашке лучшего платья, купленного за первую пенсию семнадцать лет назад, и вышла на пахнущую летней пылью центральную городскую улицу.
Она не знала, что долгожданный фейерверк находился под угрозой срыва. 

ПИР ВО ВРЕМЯ 

Глава городской управы-администрации Иван Михайлович Мыло, который очень любил, когда его называли мэром, в это самое время безуспешно пытался попасть толстой ногой в невидимую из-за мешкоподобного живота непослушную штанину. Почти три часа тяжело проспал он на диване в комнате отдыха позади своего служебного кабинета, но последствия воскресного обеда на яхте оказались сильнее привыкшего ко многому грузного организма. Штаны надеть не удавалось никак. К тому же его давний помощник и верный зам, шустрый и придурковатый Коля Мопсенко, почему-то не откликался ни по селектору, ни по мобильнику, хотя должен был находиться в своём кабинете этажом выше.
Коля физически не мог откликнуться, поскольку после доставки с яхты раскисшего тела шефа брезгливо отмывал свой костюм в персональном душе, а потом заснул на кафельном полу прямо под тёплыми струями. Сток воды он нечаянно прикрыл пышной чиновничьей ягодицей, ласковая душевая водичка уже заполняла пол кабинета. В нижерасположенный кабинет Мыло ей не позволял просочиться истинно дубовый паркет.
Иван Михайлович, так и не справившись с непокорной штаниной, натужно пытался сосредоточиться на сегодняшнем торжестве. Из угла кабинета антикварные часы гулко пробухали семь, а в восемь под первую порцию фейерверка у стен “белого дома” Мыло должен был торжественно открывать праздничный концерт. Он слышал доносившиеся сквозь заботливый гул кондиционера шумы улицы, они усиливались неотвратимо скапливавшейся толпой и не давали жутко гудящей голове вспомнить - удалось ли дозвониться до строптивого Саши Канаша.
* * *
Сашка, негодяй, в последнее время совсем отбился от рук, и за финансирование очередного фейерверка (а фейерверки стали “при Мыло” частыми и традиционными) затребовал гигантский кусок городской земли. Он простирался от недавно прикупленного Сашей здания “дома пионеров” (бывшего Дворянского Собрания) прямо до берега лимана. Дело в том, что сильно страдавшая “нервами” жена Канаша захотела видеть из окон трёх этажей своего будущего городского дома успокаивающий водный пейзаж. К его расслабляющему действию эта рано постаревшая дура, в прошлом заштатная комсомольская инструкторша, успела  быстро привыкнуть в канашовом загородном поместье по ту сторону лимана.
Конечно, городские детишки остались без своего “Дома”, но детишки детишками, а не иметь достойного городского угла  канашовой супруге уже было просто стыдно. И напрасно Иван Михайлович пытался  взывать к остаткам сашкиной совести, напоминая о своих предстоящих перевыборах и необходимости потерпеть, не раздражать перед ними электорат. Сашка давно полагал отплаченными и абсолютно ненужными их с Мыло при коммунистах наработанные связи. 
Вот и сегодня – на утренний примирительный звонок Канашу Иван Михайлович услыхал сухой ответ сашкиной супруги: Сашенька, видите ли, отбыл на охоту за лиман. Да какая охота, когда такой праздник в городе! Не знаю, у них открытие сезона. А что касается фейерверка, так этим Сашенька поручил заниматься своему заму на фирме, Феде Биндюжному, с ним и договаривайтесь!
Тёртый аппаратчик Мыло прекрасно понимал, что означает это “договаривайтесь”. На недавно прошедших выборах городского депутатства Канаш пожелал видеть этого Федю депутатом, в то время как городская управа сдуру пихала на то же место своего из аппарата – в результате оно неожиданно досталось совсем ненужной никому из них бабе, местной патриотке из новых коммунистов. Как тут “договориться”?
Иван Михайлович вдруг ощутил, что его босые ноги стоят в тёплой жидкости, и в ужасе схватился за трусы - слава богу, сухие. А жидкость крупными каплями падала с потолка. “Колька, гад!” - через запёкшиеся без пива губы болезненно выдохнул Мыло, и тут же спасительно затренчал селектор. “Алё, Иван Михайлович! - возбуждённо гундосил очухавшийся Коля Мопсенко, - я прижучил Сашку и Биндюжного – фейерверк будет!”.

* * *
Сергей Витальевич Серый (по заглазному прозвищу подчинённых - “серый кардинал”), первый заместитель Мыло, в отличие от своего патрона сегодня практически не пил.
Его жёлтое лицо нестарого ещё человечка, измождённого постоянными подковёрными интригами, сейчас отражало напряжённую внутреннюю работу: “Стоит или не стоит сегодня подставлять Ваню перед высокими гостями? Если подставлю, то что поимею? А если не подставлю, а только попугаю? И вообще - сколько мне ещё терпеть эту пьянь?!”.
Так размышлял о патроне Сергей Витальевич, стоя в своём кабинете перед окном. Он брезгливо рассматривал собиравшуюся перед административным зданием жаждавшую даровых развлечений толпу, представляя, как любопытно было бы порадовать её демонстрацией мэра в том виде, в котором десять минут назад видел его сам Сергей Витальевич.
...Ещё за полтора часа до начала мероприятия Серый уже всё проверил и имел полную информацию о подготовке ко встрече гостей, их размещении, поимённо опросил, тщательно осмотрел во всех полостях и дотошно ощупал приготовленных девочек для “массажа” - он был запланирован на сегодняшнюю ночь в просторной сауне загородной базы бывшего мясокомбината.
А в четверть восьмого, открыв своим ключом комнату отдыха патрона, он застал Ивана Михайловича спящим на унитазе в натянутых одной штаниной брюках и мокрой несвежей майке, но при галстуке, с красной оплывшей мордой страдающего после перепоя диабетика.
Тут же найденной по телефону своей секретарше “кардинал” поручил срочно привести Мыло в максимально достойный вид. А до её прихода с деланным волнением хорошо поработавшего человека доложил покачивающемуся на унитазе мэру о полной готовности аппарата, массовки из отрядов художественной самодеятельности и ОМОНа к началу празднеств.
* * *
Вопрос с фейерверком “серого кардинала” не интересовал, поскольку решил он его ещё позавчера, находясь в состоянии сговора с Канашом. Более того, именно Серый и посоветовал Канашу требовать за фейерверк тот кусок городской земли.
Сергей Витальевич и Саша совсем не были ни друзьями, ни коллегами, несмотря на совместное аппаратное прошлое восьмилетней давности. Канаш был на десять лет младше Серого и после своевременного разрыва с неудавшейся гэбистской службой  рванул в бизнес. Новый российский бизнес на тот момент стал уже не преследуемым властями, а наоборот - откровенно вожделенным для них. Романтический кооперативный период просуществовал ровно столько, сколько нужно было комсомольско-гэбэшному сословию для прибрания к рукам всего общенародного и спешно приватизируемого. Это Канаш вовремя уловил именно благодаря своей недлинной гэбистской службе, по долгу которой  отслеживал наивных романтиков возродившегося и быстренько задушенного свободного российского бизнеса.
А вот Серый выбрал себе чисто кардинальское положение за толстой спиной первого человека городской власти. Именно эта позиция соответствовала “кардинальским” принципам достижения материального уровня, который вице-мэр считал достойным для человека своих способностей.
Нынешнее же неафишируемое сотрудничество с Канашом он рассматривал как необходимое на всякий случай. И не то, чтобы положение городского чиновника его тяготило... Нет, просто оно являлось необходимым для сохранения зыбкой личной безопасности. Да, это было именно так: Сергей Витальевич отлично понимал, что не сможет в ближайшее время уйти со своего поста без риска для собственной свободы. Та же опасность существовала для его патрона, и Сергей Витальевич чутко использовал заслуженный страх Ивана Михайловича.
Мыло уже давно плохо понимал, что происходит в Трубороге, которым вроде бы как руководил. Он просто боялся своего первого заместителя, фактически стянувшего себе всю реальную труборожскую власть. Сергей же Витальевич, заботливо культивируя порочное пристрастие Ивана Михайловича к любым напиткам крепче кефира, всё дальше и дальше отодвигал того от рычагов городской власти. А своими методами руководства всё ближе придвигал мылино кресло к неминуемой скамье подсудимых ...
- Как же он сегодня накушался! - в кабинет Серого вплыла его объёмная секретарша, рьяная помощница во внутриаппаратных играх. Она сделала своё дело, дождалась запыхавшегося Колю Мопсенко со спасительным пивом, и теперь позволила себе развязно высказать последнее впечатление о Мыло.
- И сколько он ещё протянет   т а к   со своим сахаром? -  качнула она бедром, имея в виду недавно просочившиеся в городскую управу сведения о последних медицинских анализах  Ивана Михайловича. Их пугающие цифры дали толчок очередной серии оживлённых пересудов среди пяти сотен дармоедов труборожской управы. Привычное для них ещё со времён горкомов-райкомов состояние активно-смурного безделья в последнее время было взбаламучено слухами о вроде как прогрессирующем нездоровье всё реже выходящего из запоев Мыло.
- Заткнись, не ко времени каркаешь, - Сергей Витальевич раздражённо отстранил пальцем вялое бедро помощницы: мысленно он уже был на сегодняшнем ночном “массаже”. “Под массажик” ушлый вице-мэр собирался выпытать у районного прокурора подробности опять затеянной возни вокруг его, Серого, пятилетней давности зернового дела. Тогда ему с помощью своевременно вовлечённого и смертельно запуганного Ивана Михайловича невероятных трудов стоило выскользнуть из под явного срока.
...Те миллионы дались Серому и Мыло с бoльшими, чем обычно, хлопотами из-за неожиданного ажиотажа вокруг двух загадочных смертей городских чиновников. Один из них, давний мылин соратник, был поставлен на городские финансы и вскоре разбился в новом авто, по официальной версии - в пьяном виде. Это авто и появилось-то у него в аккурат после выдачи лихим людям тех самых миллионов из городской казны. А выданы они были на страховую закупку зерна для Труборога.
Сергей Витальевич потратил тогда на “страхование” немало своих сил и казённых средств, чтобы доказать, что любимому южнороссийскому городу, окружённому тучными пшеничными полями, грозит неминуемый голод и жуткий мор без именно этого приобретения зерна по какой-то дико несуразной цене. Миллионы, конечно, попали по запланированному адресу, а вот человека не стало. Да и столь успешную афёру с “запасом зерна” больше повторять не решались.
Серый и сейчас нервно передёрнул кривыми плечиками, вспомнив ту ночь в финотделе управы, когда он панически “чистил” от компромата сейфы погибшего.
Второй несчастный чиновник совсем неожиданно оказался в петле под потолком у себя дома (официальная версия - повесился на личной почве). Несчастье случилось вскоре после того, как возглавляемый им депутатский комитет “борцов с коррупцией” наткнулся на бумажки по зерновым операциям и как-то излишне суетливо ими занялся. Конечно, Сергей Витальевич помог тогда своему человеку, быстро всунутому в депутатский комитет на место усопшего в петле, правильно завершить зерновое разбирательство.
Всё ограничилось тогда жалким пасквилем в местной газетке, где тот депутатский комитет грозно рекомендовал “Мыло И.М. расторгнуть контракт с Серым С.В. в связи с утратой доверия”. На что Сергей Витальевич отреагировал издевательским приказом за подписью именно Мыло, в котором тот непонятно кому велел “указать Серому Сергею Витальевичу на недостаточный контроль за своими подчинёнными”.
Приказ сам “кардинал” для смеха сунул в тот же номер муниципальной газетки, где был пасквиль. Потому как знайте, суки, кто у нас хозяин. И вот - на тебе! Опять кто-то ворошит.

* * *
Особых сомнений - кто же этот “кто-то”, у Серого не было. Было искреннее непонимание. Настолько искреннее, насколько хотя бы перед собой мог быть искренним чиновник с четвертьвековым стажем. “Ну зачем это ему?” - недоумевал Сергей Витальевич. Никакие ожидания материальных выгод в действиях “кого-то” не просматривались. А иных возможных мотивов жизненной деятельности “кардинал” отродясь не знал.
Как и любого давно остановившегося в своём росте аппаратчика, Серого пугало всё непонятное. Он по-своему пытался из непонятного сделать понятное: были собраны сведения даже о детских годах этого странного для Сергея Витальевича человека. Телефон “кого-то” уже несколько лет круглосуточно прослушивали нанятые Серым люди. Они же проводили акции физического устрашения. В “на всё готовых” от голода городских газетках и телеканалах была развёрнута затяжная дискредитационная кампания - “кто-то” иногда, но верно огрызался, причём Иван Михайлович, страдавший от этих вражеских выпадов не менее Серого, вынужден был однажды даже прочувствованно попросить своего первого зама: “Давай оставим его в покое! Ну не может это продолжаться вечно!”.
- Да не вы ли вспоминали мне Иосифа Виссарионовича: “Нет человека - нет проблемы”! - поперхнулся тогда от возмущения Сергей Витальевич. Он действительно был страшно возмущён неуместной мягкотелостью патрона. Ведь пару-тройку лет назад, когда Иван Михайлович ещё как-то мог понимать происходящее в городе, именно Мыло, а не Серый, не единожды проговаривал в уж совсем узком кругу текущие детали операции по самому настоящему аресту “кого-то” с обязательной посадкой по изобретённому им, Мыло, плану.
И то, что сама операция тогда сорвалась, а весь замысел стал широко известным в Трубороге и даже “выше”, стало возможным по опять-таки непонятным Серому и пугающим его причинам.            

ЗА  ДАНЬЮ  -  ДАНЬ

“Да, сегодня и в сауне!” - Сергей Витальевич мысленно вернулся к ночной своей сверхзадаче.
Действительно, затягивать далее вопрос с опять вылезшим зерновым делом было уже просто опасно, а лучшего места и времени для сокровенной беседы с районным прокурором найти просто невозможно. В том, что собственно торжество теперь может идти и без него, мудрого чиновника Серого, устроившего и подготовившего всё для высоких гостей, он был уверен.
А серьёзные дела не при фейерверках делаются, там шумно и людно - в сауне же оно и привычнее, и для тела приятнее.
Идиотизм повода сегодняшнего праздника многих в Трубороге уже давно и привычно раздражал: как же, триста лет труборожскому виноводочному заводу! Строго говоря, действительно когда-то молодой император Петр издал свой указ с упоминанием местных винокурен. Однако смысл его был несколько иной: разгневанный государь обнаружил в Покровской крепости (на месте которой полвека спустя и возник собственно Труборог) повальное пьянство её обитателей. Сей казус отнюдь не способствовал боеготовности защитников рубежей российских от турецких притязаний и послужил причиной высочайшего повеления: сжечь дотла винокурни, а их держателей батогами бить да в кандалы заковать.
Однако Иван Михайлович Мыло, половину своей аппаратной жизни проболтавшийся на “идеологической работе” по райкомам с горкомами, прекрасно знал главный закон этой “работы”: была бы идея, а нужную нам историю мы к ней всегда присобачим! И пять лет назад, оказавшись назначенным на своё нынешнее руководящее место, развернул бурную просветительскую деятельность среди мрачно взиравших на него труборожцев.
Для этого он завёл себе ряд умных советников. Главным среди них долгое время числился совсем молодой, но очень даровитый Вася Питергородский. Имел он усы казацкие на красном лице, стать командирскую, и редкое для его возраста умение решать проблемы. Так его должность Иван Михайлович и нарёк: советник по проблемным вопросам.
Собственно, проблема у них с Васей была одна, но очень серьёзная и возникала, как правило, уже с утра, когда после вчерашнего привычно раскалывалась голова и нестерпимо сохло во рту. Советник Питергородский решал эту главную проблему очень натренированно, с полным пониманием как времени (семь часов утра) и места (кабинет Мыло), так и материального обеспечения. Вот это последнее и приводило в кабинет Ивана Михайловича озабоченных городских деловых людей.
Забот у них действительно хватало, и Серый с Мыло рост самих забот уверенно обеспечивали - причём для всех, невзирая, как говорится.
А вот разрешение забот уже проводилось ими вдумчиво, индивидуально с каждым, кто понимал пути решения (с непонятливыми поручалось как следует разобраться налоговым и иным суровым органам - пока не начнут понимать). Проблемой выявления и доставки понятливых в кабинет к Мыло случайный человек заниматься, конечно, не смог бы. А Питергородский - смог, и как много раз! Потом, правда, случилась неприятность с одним или, точнее, одной из “понятливых”. Её смутила заданная величина “понимания” и, главное, повторное его назначение для совсем небольшой кафешки “понятливой”: Вася ведь тоже не мог всё помнить, а записывать по вполне объяснимым причинам не стремился. Вот и ошибся.
А “понятливая” возьми да и стукни. Её как следует, до заикания, успокоили, когда заявление принимали, да заодно и Ивану Михайловичу звякнули. Дело не заводили, но Питергородскому покинуть “белый дом” всё же пришлось.
Талантливый юноша, конечно, не затерялся и тут же оказался на ответственной службе у одного из самых понятливых - Саши Канаша.
…Жаль, кафешка та почему-то вскоре сгорела. Буквально дотла.

* * *
Другого своего советника Иван Михайлович взял “из образованных”.
Это был доцент философии Трясинин, промышлявший ранее в местном ВУЗе преподаванием марксизма-ленинизма. Но вовремя перековался из “товарища” в “господина” и перестал неуместно и навязчиво цитировать “Капитал”. Трясинина Мыло отрядил на решение к трёхсотлетнему юбилею задач, порождённых провозглашённой на всю Россию труборожской национальной идеей. Идея требовала обязательного создания флага, гимна и энциклопедии Труборога.
Первоначально хотели замахнуться на глобус города, но потом ограничились изданием очень красочного, на пяти языках в Финляндии отпечатанного “Географического атласа города Труборога”. Глобус же по не очень понятной причине никак не получался, как ни бились над этой задачей лучшие умы созданного под руководством доцента Трясинина юбилейного комитета.
Однако и атлас Труборога не стыдно было всучить какому-нибудь иностранному гостю, а их старались в город затянуть побольше и не особо разбираясь, посему в основном натыкались на своих же, вчера ещё отечественных аферистов. Но цветастая книжка и на них производила сильное впечатление. Особенно удивлял подзаголовок “Сквозь каждый двор” на обложке этого красочного фолианта. В принципе вполне понимая специфику и полезность проходных дворов при внезапной нужде уйти по-английски либо убежать непойманными, вчерашние шустроглазые соотечественники недоумевали в части несусветно гигантского тиража роскошного пособия: получалось, что нужда такая существовала едва ль не для каждого труборожца.
Но доцент Трясинин, который под хорошую закусь мог вдруг громко и неразборчиво загнусавить чуть ли не по-французски, со снисходительной улыбкой разъяснял иностранным гостям, что размеры тиража определяются вовсе не спросом на это уникальное издание. (Спрос у горожан, точнее его полный нуль, и в самом деле поначалу несколько смущал штатного труборожского просветителя). Просто многотысячная масса уже трижды уценённой макулатуры должна была, по хитрому замыслу чиновных издателей, косвенно и непрестанно подтверждать тезис о якобы “бешеном интересе к Труборогу” со стороны как раз не местных, а далёких от города людей, которым для перемещения по Труборогу позарез необходим атлас.
Это мэрское заклинание “интерес к Труборогу бешеный” нагло использовалось для вбивания в головы сильно сомневающихся горожан тезиса о необходимости непосредственного участия Мыло в решении одной из главных задач Трёхсотлетия.    

* * *
Эту сложную, но высокую задачу извещения всего мира об идеологических труборожских начинаниях взял лично на себя сам Иван Михайлович. Для этого им регулярно осуществлялись вроде как официальные зарубежные поездки, которые простирались от вылетов на финальные матчи европейских футбольных кубков до неоднократных посещений Нью-Йорка как бы с целью устройства в ООН презентации энциклопедии и атласа Труборога.
Поездок этих было много, они нервировали своей частотой и длительностью несознательных горожан, но поручить их Мыло никому не решался. Кроме того, путешествия эти помогали, по его собственным объяснениям для читателей главной труборожской газеты “Ваше место”, встречаться с высокопоставленными московскими персонами, которые из сам`ой столицы никак не желали воспринимать всерьёз труборожскую национальную идею.
Очевидно, кого-то и где-то на международных авиалиниях Иван Михайлович действительно успевал схватить за рукав. Он даже неоднократно демонстрировал свою фотографию с пьющим пиво у стойки парижского аэропорта улыбающимся усатым парнем, который вроде бы представлялся охранником министра по делам северных территорий.
Но, к сожалению, московский снобизм от этого не уменьшался.
Поэтому снова и снова приходилось чиновникам труборожской управы оформлять для Ивана Михайловича визы в иностранных посольствах и консульствах, снова и снова он был вынужден улетать в далёкие столицы и на заморские курортные острова, где, по его представлениям, должны были бы непременно находиться неуловимые московские снобы.
Естественно, столь сложные задачи требовали и соответствующего их финансирования в условиях почему-то быстро тощавшей городской казны. И здесь одних усилий Васи Питергородского оказалось недостаточно. Эту проблему Мыло не смог бы решить без третьего своего советника, отряжённого управлять городской собственностью.

* * *
На эту должность Иван Михайлович ещё в первые дни своего мэрства приспособил жертву горбачёвско-ельцинских политических передряг - Эдика Бабицкого, последнего в истории Труборога первого секретаря горкома комсомола. Он был молод и на всё способен из-за оборванной перестройкой карьеры.
Вдвоём с Мыло они тщательно отработали недлинный “Список Клуба деловых людей” из совсем уж надёжных местных деляг-коммерсантов, то есть торговцев городским добром, а также иных удачливых спекулянтов, готовых на неболтливое и конструктивное сотрудничество.
За основу был взят доперестроечный закрытый телефонный справочник верхушки городской номенклатуры, из которого были выбраны наименее отягощённые моральными принципами субъекты. Как-то само собой этот перечень совпадал с перечислением имён новых крупных (по труборожским меркам) деляг, удачливо приспособивших “под себя” вчерашнюю общенародную собственность. Они нуждались в надёжной защите награбленного городского имущества и делёжке его остатков. Проводить последнюю в жизнь и был приставлен Бабицкий в соответствующем комитете.
Технологии работы со “Списком Клуба” были просты и незамысловаты.
Эдик Бабицкий слегка намекал своим  собратьям по вчерашнему номенклатурному корыту, что каждое очередное приобретение чего-либо из городской собственности требует совместного с Иваном Михайловичем путешествия, необходимого для реализации высокой труборожской идеи Трёхсотлетия. Конечно, само приобретение должно стать благодаря этому путешествию ну совсем недорогим, это стороны даже не оговаривали.
По той же причине понятливо не обсуждался источник оплаты неблизкой дороги, а просто устанавливалась очерёдность, в соответствии с которой бизнесменам доверялись такие идеологически важные поездки с мэром.
Несмотря на немалые затраты (а пользоваться приходилось услугами только лучших авиакомпаний, отелей и курортов, поскольку это повышало вероятность встреч с труднодостижимыми правительственными снобами), выгодность путешествий была настолько очевидной, что деловые люди сами становились в очередь к Бабицкому “покатать Мыло”.
Иван же Михайлович объяснял такую их готовность просто как следствие суровых особенностей пресловутого рынка, в который мужественно вступила страна.
“Кто с управой дружит, у того и бизнес хорошо идёт!” - возбуждённо приговаривал он, сопя и энергично закусывая между тостами на “презентациях” в труборожских магазинах и офисах. Глаза у него при этом пьяно слезились и  рыскали в поиске следующего тостующего.
Приглашать на “презентации” мэра и других необходимых для труборожского бизнеса людей (пожарного начальника, санитарного инспектора, торговых проверяющих и презренных мытарей) было в Трубороге абсолютно обязательно, поскольку в противном случае непригласивших неукоснительно настигала жуткая кара от неприглашенных.

ТЕРРАРИУМ  ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

В общем, жить бы да радоваться Эдику такой своей нужности для служения большому делу - Трёхсотлетию с организацией фейерверков и иных радостей для народа. Тем более, что Мыло уже не раз намекал на своё желание иметь преемником именно Бабицкого. (Сам Иван Михайлович прекрасно понимал необходимость своего достойного исчезновения из города, и давно готовил для этого очень интересный отходной вариант).
Но случился быстрый и поначалу необъяснимый налёт неместной милиции на служебные сейфы и собственный дом Бабицкого. Обнаружено при обысках было не только до неприличия много “дипломатов” с деньгами, но почему-то даже странное для одного лишь Эдика количество пистолетов с патронами. Наличие последних Эдик разъяснил в “Вашем месте” просто и доходчиво: исторически важное дело Трёхсотлетия породило ворогов и обличителей много, а защищаться-то самому Бабицкому и его сотрудникам от них ох как надо.
Жаль лишь, что с деньгами вот нехорошо вышло. С одной стороны, Эдик мог и всю правду рассказать - но тогда вряд ли успел бы помочь ему Иван Михайлович от чужой милиции отбиться. С другой стороны - понимал прекрасно Эдик, что “стук” на него произошёл не от перемещения воздушных масс, а от конкретного человека.
И убеждён был Бабицкий: человеком этим был Сергей Витальевич Серый.
Да, очень невзлюбил “кардинал” Эдика после того, как Мыло назначил своего любимчика ответственным за проведение перевыборов самого Ивана Михайловича на пост мэра. В силу чрезвычайной стратегической важности сей задачи должность ответственного, для Эдика новую, назвали на военный лад: “командир избирательного штаба”.
Собственно говоря, кроме обычных для городских выборов задач (запугивание и публичное шельмование соперников “действующего мэра”, формирование “правильных” избирательных комиссий, наглая подтасовка результатов выборов - с ними привычно справлялись Серый с Мопсенко), на Бабицкого были возложены скрытые от заинтересованного наблюдателя вопросы тактики.
Это были деликатнейшие операции по отъёму средств чуть ли не со всех чудом выживших в Трубороге деляг-бизнесменов. Тихим многозначительным голосом говорил Бабицкий - “на выборы, чтобы не допустить красно-коричневого реванша и нового передела вашей собственности”.
Творческие же разногласия возникли у Серого с Бабицким в тот день, когда Эдик гордо доложил в кабинете патрона о первых неслабых результатах. Но оказалось - Сергей Витальевич был изначально твёрдо уверен в том, что собираемые средства должны быть в большей части просто поделены героями избирательной кампании - собственно Мыло, самим Серым, ну и Бабицким, куда ж его денешь. Эдик при этом восклицал, в деланном гневе закатывая глаза: “А Коле Мопсенко? Если делить, то по справедливости!”.
- Да кто такой Мопсенко? Это же технический исполнитель! Давайте тогда не забудем и уборщицу тётю Машу! - эти сдавленные от возмущения хрипы Серого доносились до Ивана Михайловича, неспокойно дремавшего под пиво в комнате отдыха позади кабинета.
Однако у Бабицкого был иной взгляд не только на принцип деления, но и на способы использования собранных средств. Как человек молодой, любящий чистые ботинки и аккуратные причёски, он всё время вскрикивал о каких-то имиджмейкерах и избирательных технологиях. Сергей же Витальевич просто не мог понять необходимости выбрасывания денег.
- Какие технологии, какие мейкерманы? Коля Мопсенко наша технология! 
(Серый имел ввиду тот существеннейший факт, что Мопсенко был приставлен возглавлять “рабочие группы” городской управы, которые нужным образом “подсчитывали” голоса на выборах).
Действительно, считал Коля настолько славно, что после первых же проведённых с его использованием выборов Иван Михайлович угрожающе заявил на банкете, вздымая в трясущейся руке фужер водки: “Теперь и мы научились проводить избирательные кампании!”.
В общем, Иван Михайлович в пивной полудрёме расслабленно склонялся к мнению Серого: действительно, чего выпендриваться и зря тратить деньги? Конечно, современно выполненная наглядная агитация нужна – мэру нравились майки и зажигалки с собственным портретом, по душе были и изображённые там молодёжные лозунги - хотя и не совсем понятные, однако звучные: “С МЫЛОМ В XXI ВЕК!” и “Я ЛЮБЛЮ С МЫЛОМ!”. Но тратить на это “свои” деньги? А Саша Канаш на что?
- Короче, так! - с трудом приподнявшийся на диване Иван Михайлович трижды звучно глотнул из вспотевшей после холодильника бутылки “Абсолюта”. - Бабки чисто конкретно пойдут мне. Ну, в общем типа в фонд Трёхсотлетия. Ты, Эдик, присмотришь. Всё. И без базара!
Сергей Витальевич был потрясён. Конечно, пытался он себя успокоить, повторяя недавний газетный заголовок - у нас не Санкт-Петербург, у нас ничего не бывает вдруг. Результат выборов ясен и без выборов. Но чтобы так поступить с ним, с действительно всё устроившим Серым? И полагать, что он сможет совсем просто расстаться с заслуженной финансовой оценкой своей деятельности?

* * *
Вот так и получилось, что в один неласковый день к Эдику Бабицкому постучали в дверь суровые люди.
Конечно, Сергей Витальевич с возмущением отверг досужие домыслы в своей причастности к этому, но энергичность и злорадно-твёрдый голос опровергавшего подтверждали: не смог перенести “кардинал”, когда лишают его положенного!
Естественно, сам Серый с Иваном Михайловичем всем объясняли, что Эдик Бабицкий чист и невинен, а страдает лишь “за идею”, то есть от проклятых политических происков врагов высокой идеи Трёхсотлетия.
Для Мыло же происшествие с Бабицким было потерей уже второго (после Васи Питергородского) верного соратника - а сколько неверных тварей пришлось выявить и изгнать! Болезненность же последнего лишения была ещё и в том, что Эдик, потерявший от страха всякую ориентацию и номенклатурную выучку, вдруг судорожно выдвинул собственную кандидатуру на мэрских выборах…
Иван Михайлович тяжело но быстро пережил это предательство не за одной подряд выпитой бутылкой. Не выходя из запоя он публично откомментировал судорожное выдвижение как нервный срыв Бабицкого и тут же за нарушение служебной этики с позором вышвырнул из городской управы нервносорвавшегося претендента.
Мыло тоже можно было понять: ведь это он когда-то подобрал с улицы несостоявшегося номенклатурщика Бабицкого. Пригрел, должность подле себя дал, на загородных попойках разливать гостям напитки уже доверял. То есть мог человеком сделать.
И ведь уверял городскую общественность мэр постоянно, что очень большая работа ведётся им именно по подготовке кадров, “ядро” прихлебателей  вокруг себя именовал единомышленниками - и такие обломы. Книгу “Кадры. Деньги. Я.” как бы со своими мыслями чуть ли не сам сочинил (во всяком случае, слыхал о ней что-то от привлечённых соавторов из местных, давно недоедавших учёных умников). Недописанную от его имени доцентом Трясининым диссертацию о борьбе кадров с электоратом на столе для интервьюеров держит.
А с кем остался? С Серым? Так с ним страшней, чем без него. Нет, никому доверять нельзя!
* * *
В один из тех тяжёлых дней сквозь хмель вдруг вспомнил Иван Михайлович, как приводил к нему Серый шустрого посетителя. Тот демонстрировал чудо техники, малюсенькую телевизионную камеру. Объективчик у неё был меньше пуговицы с ширинки, и спрятать её можно было совсем невидно. Тогда ещё выпили они с посетителем крепко - Сергей Витальевич позаботился.
Потом Серый подсовывал бумагу на оплату чудо-техники, а чуть позже, за парой бутылок истинного “Арарата” демонстрировал Ивану Михайловичу в его комнате отдыха, как эта техника показывает даже самые укромные уголки в управе.
Одну такую камерку вмонтировали даже в герб российский, под которым заседать в управу не без умысла пускали разные общественные организации. Те, понятно, всё против Трёхсотлетия интрижничали, а мы их - да на экранчик Ивану Михайловичу! Глядишь - и не стало этой зловредной организации.
“А вдруг?” - страшная догадка тупой болью придавила расплавленный давешним банкетом мозг. Вспомнил Мыло, как уже после окончания масштабнейшего “евроремонта” мэрского кабинета, подозрительно засуетился Серый, бормоча что-то невнятное о необходимости ещё раз подправить натяжной французский потолок в мэрской комнате отдыха.
В жутком предчувствии подняв глаза, Иван Михайлович практически сразу наткнулся трудно концентрируемым взглядом на воровато поблескивающую знакомую “пуговку”.
...Когда через полчаса жёлто-серый от пережитого Сергей Витальевич вывалился из мылиного кабинета, смотреть на него без сожаления было невозможно. Конечно, он доказывал мэру, что “пуговка” поставлена на тот случай, если вдруг в комнату отдыха через окно ворвутся чеченские головорезы или арабские террористы. То есть для безопасности самого же Мыло. Но тот буквально сошёл с колёс. Впервые Серый видел патрона таким подвижным и быстрым на нехорошие слова в свой адрес, и впервые Серому пришлось выложить практически все свои “козыри”, которые он копил на всякий случай.
“Козырей” хватило. 
А через полтора месяца под персональным “Ауди” Серого грохнул взрыв.

Глава вторая

... Празднично возбужденные труборожцы стекались к “белому дому”. Вера Федоровна распродала уже почти все семечки, когда к ней пробилась давняя её подруга по пенсионерскому несчастью - Катя. Принесенная новость мгновенно заставила свернуть торговлю и броситься вслед за Катей: в торце “белого дома” шла бесплатная раздача бело-голубых флажков с городским гербом. Сами матрасно-полосатые флажки интересовали подруг мало, но к каждому из них прямо из окошек автобуса бойкие молодые люди выдавали по полкилограмма риса. Бойкие молодцы непрестанно выкрикивали, что каждый сохранивший флажок до конца праздника получит ещё столько же.
И сами “молодцы”, и их потёртый автобус были хорошо и печально знакомы подругам: это была так называемая служба дозировки и задержки пенсий “ДЭЗИ”. Служба сия была одним из самых главных достижений Серого. С её помощью удалось запугать и приручить треть населения Труборога - всех его пенсионеров, регулируя на разных выборах “избирательную волю” этих замученных службой Родине несчастных людей. Служба “ДЭЗИ” также давала Серому возможность беспрепятственно оперировать городскими пенсионными денежками, объясняя задержки в их выдаче происками далёких и недостижимых как Луна внешних недругов из Москвы и Центра.
Кроме риса обладателям флажков обещалось на протяжении праздника выдавать различные сюрпризы. Для этого необходимо было постоянно размахивать флажками и с радостными лицами громко скандировать приветствия высоким гостям и главным хозяевам. Под тексты приветствий использовалась гигантская, за валюту купленная “бегущая строка”, смонтированная на крыше “белого дома”. Размахивающие флажками люди, по замыслу режиссёров сего действа, должны были читать по “бегущей строке” славицы и в такт со вспышками отдельных слов выкрикивать всё, что хотели от них организаторы ...

КАК  ОТМЫЛИТЬ  ДОБЕЛА  ЧЁРНОГО  КОБЕЛЯ

Счастливо переживший неудачное покушение Серый далеко не сразу ограничил испрошенный органами круг желавших его погибели. Полгорода с полным основанием мог бы включить в свой список Сергей Витальевич - собственно говоря, именно поэтому в Трубороге было развернуто тотальное снятие отпечатков пальцев мужского населения. Отсутствие правовой основы не смущало “кардинала”. В отличие от милиции, он не имел особых сомнений в источнике заказа - но страшно хотел достать исполнителей.
В самом деле, представить себе, что в его городе есть какие-то люди, решившиеся убрать самого Серого... Нет, представить это было абсолютно невозможно.
Действительно, в кругах, которые принято было с понижением голоса именовать криминальными, уважаемый “кардинал” никак не мог быть записан в подлежащие устранению помехи. Скорее наоборот. И хотя у органов не было подобного единодушия в оценке деятельности Сергея Витальевича, но и здесь долго не находили ответа на вопрос: кто?   
К тому же проводимые уже неместными силовыми структурами поиски постоянно приводили, по мнению “кардинала”, куда-то не туда. Дошло до того, что сильно читаемая в Трубороге московская газета “Факты и доказательства” во всеуслышанье увязала покушение с последовавшим через полгода арестом одного из совсем уж “новых” труборожских бизнесменов. Для мощной связями семьи этого юного дарования Иван Михайлович много лакомых кусков от бюджетного пирога и городского имущества наотламывал. Благодаря этим заботам они вместе и дружно  проприватизировали хлебное производство в Трубороге и его окрестностях.
Такой поворот в поисках покушавшихся никак не соответствовал жизненным интересам Серого, хотя арестованный юный хлебный бизнесмен был как раз из лагеря Ивана Михайловича. Ведь если поиски и далее пойдут с тем же успехом, то вскорости не только для дико запаниковавшего и совсем уж непросыхающего Мыло могут наступить нежелательные моменты истины. Статейка-то из “Фактов и доказательств” содержала недвусмысленные намёки о необходимости “прояснения для следствия экономической ситуации в Трубороге”.
А отвечал по службе за эту проклятую ситуацию как раз Серый. Да не просто отвечал, а ещё и создавал, как он любил в нешироком кругу объяснять причину своего очень повышенного материального благополучия.
Объяснения эти звучали так: “Да, я получаю материальные благодарности от разных деляг, когда как эксперт даю им советы и рекомендации. А я могу хорошо советовать, так как владею ситуацией в городе, то есть могу её создавать. И создаю!”. Конечно, создать ситуацию сразу для всех горожан было непосильно тяжело, да Сергей Витальевич слишком-то и не надрывался: создавал он её вдумчиво и целенаправленно исключительно для тех, кто мог достойно оценить и отблагодарить труды создателя.
Буквально хрестоматийным стал пример с такой ситуацией, когда Серый из городской казны очень щедро оплатил десятки тысяч ... списанных из армейских запасов противогазов.
То есть сначала мудрый “кардинал” организовал публичные замеры вредных веществ в воздухе прямо над заводскими трубами, затем через послушные средства местной дезинформации устроил психоз по поводу жуткой угрозы жизни любимым труборожцам, и лишь после этого протянул в городской управе решение по приобретению тех никем так и не увиденных средств индивидуальной защиты.
А лихие те продавцы противогазов были ему ну очень благодарны...
И вот теперь Серый вынужден был всё это вспоминать и готовиться к “прояснению для следствия экономической ситуации в Трубороге”.
* * *
Для труборожцев же, живших в условиях полного информационного вакуума относительно истинной сути любых событий в своем городе, факт жёсткого увязывания покушения с экономической ситуацией усугублялся ещё и суматошными публичными взываниями мэра в защиту так много знавшего хлебного богача.
Прекратились они лишь тогда, когда опять же неместная газетка из области прямо и очень обидно поведала об Иване Михайловиче как о фигуранте по этому хлебно-уголовному делу. Видите ли, труборожская управа поручилась банку за возврат взятого “на хлеб” тем самым богачом многомиллиардного кредита. Тот, конечно, кредит банку не вернул (для чего ж городскими-то деньгами гарантировали), и повис сей долг на совсем уж тощеньком труборожском бюджете - точнее, на том месте, где был бюджет до попадания в руки умелого распорядителя Сергея Витальевича Серого.
Газетка же та из Центра прямо увязала висящий должок с недополученными пенсиями тысяч стариков, с голодными врачами, с загаженными улицами Труборога и разваливающимися домами. То есть опять же нагло указывала не столько на Мыло, сколько на Серого, по службе обязанного финансировать все эти путавшиеся под ногами городские проблемы.
А ведь как хорошо после получения того кредита юный хлебный миллиардер повозил мэра по Испаниям с Америками! Как много они нужных для Трёхсотлетия людей повстречали и за небедными столами в Труборог на фейерверк наприглашали. Как прибыльно сам Серый, пока Мыло в тот раз особенно длительно путешествовал, на городском имуществе порезвился. И вот на ж тебе...      
Надо сказать, сам Сергей Витальевич особо разъезжать по миру не любил, предпочитая за свои труды создателя ситуации получать наличные любимого болотного цвета. Однако если уж овца оказывалась совсем поганая... Таким клоком шерсти вместо  благодарности он взял как-то с городской баскетбольной команды включение его как вице-менеджера (?) в спортивную делегацию для поездки на турнир в Сингапур. Вообще-то сама эта Азия Серому совсем не понравилась, он даже изрядно прихворнул животом в дороге, а про пресловутую китайскую кухню и вспоминать было тошно - но ведь халява же, бюджет труборожский: “что распределяю - оттуда и имею”.
А неафишировавшаяся поездка вице-менеджера стала-таки известна в Центре по причине болтливости игрунов-баскетболистов, посему опять пришлось привычно врать и извиваться в местных газетках...   
* * *
Из-за непрекращающейся череды подобных неприятностей забота об информационной незамутненности голов труборожцев занимала Серого и Мыло постоянно. Давно уже перестали вскрикивать местные средства информации хоть что-то, несоответствовавшее высокой цели Трёхсотлетия. Причём не соответствовало этой цели в общем-то всё, что хоть в малейшей степени могло бросить самую лёгкую тень на оценку любого действия или бездействия “отцов города”.
Как правило, все существенные новости о своём городе труборожцы узнавали не из местных газет. А эти сообщённые извне новости почему-то всегда искренне обижали городское руководство. Приезжий же зачастую просто ничего не мог понять, случайно взяв в руки какую-либо местную газетку и поневоле сравнивая текст с лезшей в глаза вопиющей городской действительностью.
Главным из этих местных изданий было, конечно же, “Ваше место” - периодический орган, предназначенный его закулисным кукловодом Серым для формирования самого правильного общественного мнения.         
Так, в случае с арестованным хлебным бизнесменом “Ваше место” непрестанно нагнетало обстановку путём запугивания горожан скорым повышением цен на хлеб якобы из-за того самого ареста. Мэр Мыло растерянно называл происходящее провокацией со стороны милиции и почему-то“возвратом в тридцать седьмой год”. Расчёт, конечно, делался не на внимание со всем смирившихся горожан, а на нехорошие неместные силовые структуры, которые непременно напугались бы неизбежного хлебного бунта в городе. Напугавшись, они должны были б немедленно отпустить из кутузки хлебного богача, дабы не начал он рассказывать на допросах о своих финансовых контактах с “отцами города”.
“Кто знает, с чего бы это?” - развязно вопрошал из-за пределов Труборога столичный еженедельник “Факты и доказательства”, поместив сей вопрос в статье под обидной для отцов города рубрикой “Чёрные дыры нашей экономики”. И те горожане, которые успели схватить в киосках этот номер до того как наёмные люди Серого пачками скупили крамолу, шёпотом повторяли на кухнях сей вопрос.
Другая неместная газета уж совсем нагло сообщала о том, что в Трубороге после известного ареста у местной власти возникло желание “поиграть” в хлебный бунт, но, мол, из области строго пригрозили - только посмейте!
Ну как подобные слова было допускать до труборожцев? Так и не допускали. А настырных любителей почитать посылали всё в то же “Ваше место”, где горожанам профессионально (в труборожском смысле, с внятным указанием их места) разъяснялись несравненные прелести жизни именно под особо чутким руководством лично Мыло Ивана Михайловича. 
Объяснения эти были незамысловаты и базировались на трёх простых постулатах.
Первый:  “в стране кризис, и поэтому абсолютно все беды в нашем любимом городе - именно от этого проклятого кризиса”. Ясное дело, кризис был для постулата постоянно необходимым явлением, и посему в Трубороге лелеялся не покладая рук.
Второй: “но у нас в Трубороге благодаря руководству мудрого Ивана Мыло много лучше, чем везде”. Все наглые доводы отдельных заезжих психов о наличии даже в соседних городках куда менее нищего населения тут же энергично обличались как “грязная политика”. И срочно душились в зародыше как вражеская политпропаганда. В качестве контрдоводов психов яростно тыкали носом в такие неопровержимые факты, как регулярный восход солнца в Трубороге, рождение детей и неуклонный рост деревьев и кустарников. Ясно же, что всё это было бы совершенно невозможно без личного руководства Ивана Михайловича Мыло!
Третий: “Труборог живёт в условиях постоянных происков внутренних и внешних врагов, враги не спят но видят себя в креслах Ивана Михайловича и Сергея Витальевича”. Эти происки, незаметные никому, кроме проницательного городского руководства, опять-таки именовались “грязной политикой”, а также “подготовкой оппозиции к выборам”. (Которых, надо сказать, сам мэр и его смурная команда со страхом ожидали как конца света).
С помощью таких универсальных постулатов можно было легко уходить от самых острых вопросов, которые тщетно пытались задавать неугомонные старики-пенсионеры и почему-то ставшие “при Мыло” вечно голодными учителя с врачами.
Например, требовавший прямого ответа вопрос: “Ты куда пенсии наши дел, ворюга?” тут же вызывал возмущённый и напористый ответ Ивана Михайловича: “Это же политикантство, близятся выборы, в городе активизируются силы красно-коричневого реванша!”.
Или: замеченный при очередной удачной попытке пустить налево городские денежки, застенчиво краснел Сергей Витальевич: “Мы же делаем в условиях кризиса всё, что можно и особенно чего нельзя, но это же кризис! Руководство города действует адекватно обстановке в стране. Горожане! Не поддавайтесь на провокации грязных политиканов...”. 
На самый крайний случай, когда и за руку схватили, и откупиться не успевали, существовал очень популярный приём, которым особенно любил пользоваться Иван Михайлович: “Меня опять подставили!” - с обречённой готовностью объявлял он и сплавлял из управы кого-нибудь из своих бесчисленных заместителей, якобы виновных в подставе.
Вообще подбор этих потенциальных жертв базировался на известных ещё с петровских времён отличительных чертах российского придворного лизоблюда, который “пред начальством имел вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства”. Такими людьми всегда была богата номенклатурная популяция Труборога, из неё привычно для бывшего горкомовского заворга и навылавливал Мыло членов своей “команды”. Команда была горда и как-то даже благодарна по-своему, свято следуя рабочему девизу “ты начальник - я дурак...”.
Конечно, пришибленные общим “дурацким” единением игроки той смурной команды (единомышленники, как любил подчёркивать для интервьюеров Мыло, пытаясь незаметно выдохнуть перегар в сторону от услужливых журналистов) прекрасно понимали: никакого иного места в жизни они просто не в состоянии занять из-за полного отсутствия хоть каких-то трудовых навыков и малейшего желания работать...

* * *
Воздействие на население через “Ваше место” было удобным и неопасным. Но хотя бы иногда руководству города приходилось напрямую общаться с народом. Естественно, и нарочно подобранный народ должен был быть весьма специфичным, и само общение нуждалось в тщательной режиссуре.
Коля Мопсенко как специальный зам по борьбе с общественностью именно этим и занимался. Редкие “проколы”, когда в зал удавалось-таки проникнуть какому-нибудь крикуну из особо грамотных, очень обижали мэра, и в конце концов привели к отработке чисто ритуальных “встреч с общественностью”. Эта забавная форма славно зарекомендовала себя во время предвыборных кампаний, когда мэр и его приспешники-кандидаты-в-депутаты всех уровней пользовались ею особенно нагло.
Суть была в том, чтобы принципиально исключать хоть малейшую возможность избирателю встретиться с “избираемым”. Для этого Коля Мопсенко устраивал для Мыло или какого-нибудь его надёжного кандидата-захребетника нескончаемую череду так называемых “встреч с трудовыми коллективами”. Эти совсем уж до бесстыдства зарегулированные “встречи” с полутора-двумя десятками вусмерть запуганных общественников дружно подавались во всех трепещущих от подобострастия местных средствах информации как открытое общение руководства города с широкими массами.
Сами эти “средства” были низведены в Трубороге до уровня слабошевелящегося от многолетнего голода пса, готового несмотря ни на что лизать сапоги беспутного хозяина, в абсолютной независимости от гадкого вкуса грязи и мерзкой вони этих сапог.
Необходимые для этого способы “работы руководства с прессой” были максимально упрощены и проводились в жизнь так называемым руководителем пресс-службы управы, отставным политработником Задницкером. Главными его деловыми качествами были полнейшая бесполезность и абсолютная бессмысленность всего им производимого.
А производил он нескончаемые планы работы  и  руководящие материалы для городских журналистов. Эти весьма занятные для специалиста-психиатра бумаги были причиной постоянных хихиканий тех же журналюг, как выражался чистосердечно ненавидевший их Задницкер.
Конечно, “руководить людЯми” без составления своих материалов и планов он просто патологически не мог (сказывались необратимые последствия многолетней службы политработником в стройбате). Однако основным для него оставался всё же “человеческий фактор”, то есть личная, один на один накачка и воспитание редакторов и ведущих журналюг. Целью таких общений с писаками было разностороннее запугивание в непременном сочетании с периодически повторяемыми обещаниями всех благ и спокойной старости.
Причём эта “работа” проводилась им принципиально не насухую, то есть в интимной полутьме гаража управы, за удобно разостланной на полу газеткой с простецкой закусью и обильно разливаемым по гранёным стаканам медицинским спиртом. Задницкер твёрдо знал, что это и есть та самая обстановка, в которой и человека можно узнать, и максимально доходчиво разъяснить ему непростые основы журналистского мастерства.
Недостающие армейские приемы воздействия на подопечных (такие как гауптвахта, трибунал, разжалование) Задницкер компенсировал беззастенчивой эксплуатацией болезненного внимания Серого и Мыло к информационным проблемам. Само внимание было строгим, но справедливым: трудновоспитываемых наотмашь и с оттяжкой били рублём, лишали помещений, лицензий, отключали телефоны и электричество, на их жалкие редакции пачками направлялись различные контролёры и инспектора - от пожарных и санитарных до налоговых и даже по борьбе с распространителями ящура. Без помещений, прямо с тротуара, вещать и жечь глаголом было неуютно, а посему выживали исключительно понимающие, как именно надо освещать труборожскую действительность, под каким углом надо нагибаться, приседать и разводить ноги, чтобы получающаяся поза соответствовала необходимой точке зрения.
Среди наиболее соответствующих лидировало “Ваше место”, а также старательно и взахлёб выделялось местное самодельное телевидение, которое почему-то выбрало себе звучное название “АО телеканал “Двадцать одно”. В названии предполагалось стремление подчеркнуть точность совпадения выработанной точки зрения с рекомендуемой Задницкером. Однако грубые люди из невоспитанной части телезрителей именовали сей телеканал “очком”, глумливо выискивая из многообразия интерпретаций сего термина как раз анатомическую. Она не только навевалась солидной аббревиатурой АО, но и в наибольшей степени соответствовала испускаемому в эфир творческому кредо “Двадцать одного”.            
Вообще-то с электронными средствами типа местных телевизионных каналов работать Задницкеру было несколько сложнее, чем с обычными писаками, но технически вполне возможно. Например, против особо надоедливых было принято мудрое решение: антенны для приёма их передач были объявлены несовершенными, дающими в эфир помехи и к тому же разрушающими городские крыши. Быстренько создали при управе комиссию по борьбе с разрушителями крыш, и повёрнутые на “надоедливых” антенны были дружно уничтожены. 

“БЫЛИ,  ЕСТЬ  И  БУДЕМ  ЕСТЬ!”, или 
СЦЕНАРИЙ  ПО  ТИПУ  “БЛЕФ”

Как-то давно, ещё в самом начале его мэрской деятельности, валявшегося на жарком песочке Майами-бич с банкой сорокаградусного ледяного “дринка” мэра посетила одна тусклая мысль. Понял он вдруг, что “дурочка” с идеей Трёхсотлетия имеет один недостаток: как ни крути, но сама дата должна наступить и пройти, а дальше-то что? Опять из пальца высасывать какой-то юбилей?
Не. Не поверят больше...
Нужна достоверно недостижимая цель (типа коммунизма!), которой можно морочить головы постоянно, всегда, вне зависимости от назойливого календаря. Под эту цель можно будет постоянно тратиться труборожскими городскими деньжатами. Людишкам своим распихивать общенародную собственность. Из этого постылого любимого Труборога ещё боле по столицам и заграницам мотаться и подолгу там отсиживаться… Целью можно было бы прикрываться, врать о ней труборожцам в постоянно сослагательном наклонении: “Вот если бы нам позволили..., то тогда бы у нас..., и мы бы..., но нам не дают..., а то бы мы!.., и даже вы зажили бы как мы...”. 
Да, цель такую надо было искать, и надо было что-то придумать. Но вот насчёт “придумать” у Ивана Михайловича проблемы cуществовали всегда. Сам процесс думания у него как-то не очень получался.
Поэтому Мыло давно уже использовал простой, но надёжный принцип заимствования чужих мыслей (слово “воровство” ему не казалось самым подходящим). Автора украденной идеи принято было тщательно шельмовать сразу после заимствования, дабы не тявкал он о каких-то правах.
Напрягшись номенклатурным умом, привлёк тогда Иван Михайлович к поиску нужной для заимствования мысли всех ближайших прихлебателей - и вскорости эврика была вытащена из недалёкого прошлого! Среди неразумных депутатских разглагольствований времён разгула горбачёвской демократии была отыскана многократно обгаженная самим тогдашним предисполкома Мыло идея: надо бороться за разрешение свободной зоны в Трубороге!

* * *
Да ... Это была суперидея. Если учесть, что все такие зоны понаделаны только у них, то значит, можно будет к ним же надолго и часто сматываться (типа за опытом)!
Под эту же лавочку появлялась прекрасная возможность - списывать все свои достижения по руководству городом (сравнимые с последствиями ядерной войны) на непременное нежелание Москвы предоставить Труборогу статус свободной зоны. А уж сколько отвлекающей говорильни в городе можно было развести... А какие гостевые приёмы с распусканием хвоста наустраивать...
И что особо ценно - во всю эту хренотень здорово вписывалась “дурочка” с Трёхсотлетием. Ведь переплетающиеся празднества и фейерверки позволяли в качестве ловкого промежуточного манёвра вдруг провозгласить: в рамках борьбы за объявленную ранее свободную зону давайте-ка отпразднуем Триста лет родному виноводочному заводу! При этом Трёхсотлетие можно будет легко и непринуждённо выдать за завершение первого этапа построения зоны.   
Что интересно - идея свободной зоны приглянулась даже закоренелому прагматику Сергею Витальевичу, хотя возникшая симпатия к этой затее была весьма сокровенной и от окружающих тщательно скрываемой.
Дело в том, что в детстве и юности, из-за некоторой фактурной плюгавости, Серёжу Серого не брали в школьную и армейскую самодеятельность, хотя на сцену тянуло с невероятной, чисто фрейдистской силой. Конечно, пробравшись “на комсомол” наоттягивался он игрой на публику предостаточно, но потом, уже в управе, опять стал закисать, хандрить без необходимого выхода своих удивительных комплексов. Ведь не мог же он постоянно самоудовлетворяться кривляньями перед двумя-тремя десятками своих же бестолочей из управы, когда играя понижаемым голосом и вовсю гримасничая, прищуриваясь, хмурясь и жмурясь, подседая и вдруг резко выдавая широкий плоский таз вперёд, “хлопотал мордой” в нудно повторяемых сценах на заезженные темы треклятых городских проблем.
Придушенная излишним меркантилизмом натура лицедея требовала не только перемен в репертуаре, но и обязательной смены зрителей. А тут появлялась такая дарованная судьбой возможность попыжиться на ожидаемых приёмах иностранных гостей, поиграть на высокопоставленную тусовку из разных столичных комитетов и подкомитетов...
* * *
Мыло чутко уловил вибрацию Сергея Витальевича, и даже не без умысла доверил ему поездку на очередное заседание Международного Прудово-Тихоокеанского клуба. Оно было назначено для проведения в иностранном городе Кабеляки. Вообще-то клуб и был тем самым отходным манёвром, который готовил себе Иван Михайлович для достойного исчезновения из Труборога: пора было исподволь начинать суету по его выдвижению на пост президента клуба, с этой задачей и был направлен завибрировавший Серый во главе мощной номенклатурной делегации Труборога.
Разумеется, оставлять Сергея Витальевича без присмотра на столь важном мероприятии было никак нельзя, и посему скрытый надзор был поручен ещё одному (одной) заму Мыло - Васькиной. Её официальная должность в управе звучала внушительно и грозно: заместитель по борьбе с промышленностью и малым бизнесом. Так уж получилось, что она вполне заслуженно считалась наиболее подготовленным по промышленным вопросам сотрудником управы.
Действительно, в доперестроечной жизни, после многолетнего мыканья в инструкторах по райкомам-горкомам, Васькина долгих шестнадцать годков тянула лямку секретаря комитета комсомола химфабрики “Красная синька”. А потом почти в предпенсионном возрасте была направлена руководить парткабинетом крупнейшего городского предприятия - трубопрокатного металлургического комбината “Труба - народу”.
Понятно дело - светило бы Васькиной непыльное место секретаря райкома партии по идеологии, но тут грянула проклятая перестройка. Делать Васькина никогда ничего не умела, никакой профессии в руках у неё отродясь не было: одно слово - партработник...
Пару раз закрадывалась страшная для произнесения вслух мысль: “А может, эмигрировать, как Ильич когда-то?”. Но куда? Кому на благословенном Западе нужны специалисты по идеологическому контролю за “нерушимым блоком коммунистов и беспартийных”? Хоть на панель иди, если б не возраст...
Тогда и приспособил её Иван Михайлович в управу, спасибо ему до слёз, трамбовать малый бизнес. В тогдашние задачи по трамбовке входили вопросы, связанные с притеснением и приручением вылезших из всяких нор новоявленных коммерсантов. Всех их приходилось ставить на место, всячески препятствовать их жалким ТОО и ИЧП, мордовать начиная от регистрации и до благополучного разорения.
Особое внимание приходилось уделять тем, кто нахально работал сам и отказывался от крыши  руководства управы, а потому не чувствовал себя обязанным. Это были враги номер один, с ними приходилось расправляться особенно беспощадно, используя весь чиновничий персонал и арсенал доверенных Васькиной противозаконных средств.
“Работы” было много, но она была хорошо знакома Васькиной по прежней её деятельности, когда враги были “идеологическими”. Появившихся дополнительных нагрузок она не боялась, новым для себя промыслом занялась увлечённо, с былым комсомольским задором, не считаясь со временем и здравым смыслом.
Само собой, все указания Ивана Михайловича не только по рефлекторной привычке к партийной дисциплине, но и чисто по-человечески (ну где бы она была без Мыла?) стали для неё законом с самой большой буквы. Ко всем остальным законам относилась она чисто диалектически, понимая, что Закон - не догма, куда его повернёшь... А вот мэрские команды на уничтожение некоторых дюже непокорных фирмочек исполняла не задумываясь, получая от исполнения любимой команды fass! давно забытое плотское удовлетворение.
И была продвинута на следующий уровень.    
Руководила теперь Васькина координацией по промышленности, не совсем твёрдо представляя себе - что же это такое, однако абсолютно уверенно овладев доверенным ей приёмом руководства: подведением под банкротство бьющихся за выживание труборожских заводов. И постепенно, не очень понимая поначалу причину, стала в кругах чиновничьего бизнеса одной из наиболее ценимых (в известном, самом пошлом смысле) фигурой. В самом деле, на заказ забанкроченное предприятие легко и за копейки переходило в собственность нужного человека. А уж этот заказавший банкротство Васькину не забывал. Не забывала и она Ивана Михайловича.

* * *
Конечно, идею зоны Васькина поддержала всеми руками и ногами. Ведь на немногие оставшиеся ей предпенсионные годы оказывалась она при деле - погоня за призраком свободной зоны гарантировала надёжное присасывание к городской казне и для неё, и для подавляющего большинства пяти сотен бездельников из управы, среди которых был и руководимый ею смурной контингент.
(То, что для чиновничьего руководства чем угодно надо непременно иметь штат руководимых, она уяснила для себя и крепко запомнила ещё “на комсомоле”).
С восторгом восприняла она и поручение Ивана Михайловича присмотреть за Серым на заседании Прудово-Тихоокеанского клуба. Сама затея с этим клубом, несмотря на весь её неприкрытый идиотизм, была ловко ухвачена Иваном Михайловичем во время одного из путешествий в Веллингтон, славную столицу неблизкой, но такой важной для перенятия опыта Новой Зеландии.
Поначалу хотел мэр вступить именно в Тихоокеанский клуб, куда, само собой, входили портовые города стран Тихоокеанского бассейна. Выбор региона был сделан им не случайно - прельщала манящая возможость забираться подальше от любимого Труборога… Туда, где могли бы воспринимать его как приличного человека, поскольку ничего не слыхали ни о нём самом, ни о результатах его мэрской деятельности. Ведь как ни крути, а надо было подыскивать на планете какой-либо уютный уголок для безбоязненного проживания со всем наработанным на этих приватизациях-муниципализациях.
И была у Мыло любимая телевизионная передача - недлинная, но очень душевная: про Баунти. Такие все там были вальяжные, такое у них всё было выразительное и аппетитное... Представляя себя лежащим под пальмой с обжигающе-ледяной литровой бутылью “Финляндии” на тёплом необъятном животе, дал как-то он сугубо конфиденциальное задание своему отделу по международным связям: разузнать всё про тот славный уголок, откуда велась любимая телепередача, и установить с обитателями контакт на предмет заведения с ними побратимства. Высокопрофессиональные специалисты отдела поработали на совесть: не прошло и трёх месяцев напряжённых поисков, как ответ был получен и даже соответствующие визы спешно заказаны. Оказалось, что Баунти - это остров в Тихом океане, неподалеку от берегов Новой Зеландии!
Это была судьба. Стремление на тихоокеанские просторы стало неодолимым. Но вот горе - приветливые поначалу тихоокеанцы никак не захотели согласиться, что степной и сугубо континентальный Труборог должен быть признан тихоокеанской территорией и допущен в число участников Тихоокеанского клуба! Настойчивые доказательства, что неподалеку от Труборога сохранились несколько довольно глубоких прудов, да и сам город находится на берегу хоть небольшого и совсем обмелевшего, но лимана, в расчёт почему-то уклончиво не принимались. Чувствовалось, что либо область, либо оппозиция уже успели проконтактировать с тихоокеанцами и пытались в преддверии выборов помешать международным связям Труборога по линии Баунти.
Вот тогда-то и появился великолепный вариант с Прудово-Тихоокеанским клубом. Идея его создания принадлежала Серому, причём подал он её настолько незаметно и ловко, что даже сам Иван Михайлович был уверен в собственном авторстве. Да и не в лаврах же нуждался Сергей Витальевич - он чувствовал себя просто обязанным не упустить идущей в руки возможности избавиться от Мыло, помочь тому покинуть Труборог.
Причём истинная суть затеи Серого была не такой уж лежащей на поверхности, но имела и куда более тонкий замысел: “кардинал” запасался для будущего следствия железным доводом - смотрите, мол, неспроста ведь Мыло-то нас покинул, значит было ему с чем и от чего скрываться!.. А с неминуемостью собственно уголовной развязки своей и мылиной деятельности Серый уже давно и абсолютно обоснованно смирился.
Задача же его была вполне понятна и логична: необходимо было изготовить ситуацию таким образом, который не оставлял бы сомнений в полной и безусловной мэрской вине во всех прегрешениях самого Сергея Витальевича.      
“Солью” Прудово-Тихоокеанского клуба было органичное соединение суровой действительности с голубой мечтой.
Да, Труборог и в самом деле не омывается тёплыми водами Тихого океана (суровая действительность). Но разве Мыло хуже аборигена с острова Баунти? Мыло лучше любого голого туземца, это не требует доказательств – у туземца ведь нет галстука! И потому во имя голубой мечты учреждается клуб, объединяющий наши степные пруды с их тихоокеанскими просторами!...
Конечно, для Международного клуба нужны будут иностранные же и члены - это тоже суровая действительность, и тут надо будет поработать с нашими украинскими братьями-соседями, у них тоже пруды (“ставки” по ихнему) имеются. Может, придётся даже свозить пару украинских “мэров” разок-другой в Веллингтон, не без этого. Зато они же потом Ивана Михайловича и президентом Международного клуба выберут, дабы опять за труборожский счёт прошвырнуться в Новую Зеландию.
Вот так выглядела в общих чертах задумка Серого, умело и привычно вмонтированная им в голову мэра. “Конечно, - глубокомысленно развивал эту идею уже сам Мыло, - для вовлечения иностранных членов можно толпой на Тихий океан и не мотаться, сойдёт где-нибудь и неподалёку от российских границ позаседать”. Потому-то и была направлена делегация Труборога во главе с Сергеем Витальевичем в заграничный украинский город Кабеляки, который также был включён в перечень соблазняемых в клуб, хотя об этом сами братья-хохлы пока и не подозревали.   
* * *
Сама процедура подобных мощных пропагандистских выездов была отработана её участниками до мелочей ещё в прошлой, такой славной и ностальгически любимой, советско-партийной жизни. Прежде всего следовало продемонстрировать достижения местной, давно сдохшей промышленности. Демонстрация успехов активно сдабривалась дурашливым гиканьем и прыжками городской художественной самодеятельности. В организации выездных мероприятий не было равных проевшей зубы на таких акциях Васькиной.
В процессе подготовки сдувалась пыль со всевозможных действующих и не очень макетов, плакатов, видеофильмов и иных наглядных доказательств того, что Труборог - индустриальный центр России  и Труборог - центр экономического развития. Именно под таким названием (на полном серьёзе, усугубляемом негласным глумливым девизом “нехай проверят, если сумеют”) публиковалось, например, масштабнейшее интервью Мыло в специально для выезда в Кабеляки заказанном выпуске специально же сварганенной полноформатной газеты “Экономика лимана”.
Немалый тираж выпуска (25 тысяч экземпляров) был достаточен для принудительного охвата и информационной нейтрализации всего живого в пункте высадки - братском городе Кабеляки. В том же спецвыпуске для усугубления убийственных доказательств вселенского масштаба города Труборога публиковалась красочная подборка “Труборог и Веллингтон - города побратимы”. В ней для неособо начитанных напоминалось, что Веллингтон - большой портовый новозеландский город, и приводились многочисленные и неопровержимые фотофакты неоднократного и совершенно свойского присутствия в нём лично самого мэра Ивана Михайловича Мыло.
Как гласила несколько двусмысленная подпись под одним из таких фото - “Радушная встреча И.М.Мыло с новозеландскими партнёрами в Веллингтоне”.   
В общем, в плане подготовки визита к украинским друзьям сделано было немало, но Васькину не покидали сильнейшие подозрения, что Серый попытается не только выпятить себя в Кабеляках, но и максимально принизить её, Васькиной, роль в труборожских победах и достижениях. Последние инструкции, полученные ею от Мыло, в хорошем смысле возбудили Васькину: главную её задачу Иван Михайлович обозначил как¬ “не спускать глаз с шельмы, фиксировать все контакты с местными, ни на шаг не отходить ни днём ни - особенно! - ночью”.
* * *
Тот выезд в Кабеляки был назначен на ранний утренний час. По центральной улице Труборога, с ненавистью оглядываясь на источник неурочного оживления у городской управы, шныряли с тощими сумками редкие прохожие. Источая букеты французских парфюмов и вовнутрь принятых “на дорожку” крымских вин, полный чиновничий состав делегации уже весело-приподнято грузился в три туристических автобуса.
И вдруг на площадку перед белым домом влетела чёрная “Волга” Васькиной. С раздирающим утреннюю тишину жутким воплем “Это что такое-е-е...?” из машины выскочила смертельно бледная замша по борьбе с промышленностью в празднично-дорожном прикиде, но домашних тапочках. Вытянутой в сторону Серого трясущейся рукой она тыкала маленькой серой бумажкой с крупными буквами “ПОВЕСТКА”.
Через два часа гражданке Васькиной надлежало явиться на допрос к следователю.   

Глава третья

... Вера Федоровна и Катя уже более двух часов устало веселились под россыпями фейерверка перед белым домом, когда вдруг заметили - автобуса с молодцами из “службы ДЭЗИ” давно не видно. Совсем уж притомившиеся старушки осознали, что остались без законного второго килограмма риса. Их суматошное метанье в толпе пьяных сопляков ни к чему не привело, автобус с обещанным рисом исчез, что подтверждала растерянная суета многочисленных бабулек и злобных ветеранов с дурацкими флажками в руках и затёртыми медальками на потрёпанных пиджаках...   

ПРАЗДНИК, КОТОРЫЙ ВСЕГДА НЕ С ТОБОЙ

Само по себе торжество Трёхсотлетия в своей надводной, пышущей дешёвым фейерверком и предназначенной для народа части уже иссякло.
Начиналось основное действо, не столько праздничное, сколько нужное по-настоящему действующим лицам - для традиционного неформального общения. И запланировано оно было не на площади при всенародном участии, а совсем в другом месте. На сей раз то была загородная база отдыха, принадлежавшая ранее, “при Советах”, мясокомбинату.
...После отработки Васькиной соответствующего заказа, то есть в результате назначения “банкротства” этого всегда процветавшего городского предприятия, база отдыха плавно перешла в чьи-то ненатруженные руки с вытатуированными на пальцах колечками. Сегодня новый хозяин путём своего гостеприимства должен был “чисто конкретно” подтвердить, что ненапрасно ему была доверена почётная возможность войти в немногочисленный клан городских деловых людей. Свою первоначальную готовность к этому он проявил, когда отфинансировал нескучное путешествие труборожской делегации в Кабеляки.
То мероприятие более других запомнилась именно Васькиной, и как раз из-за пережитого ею накануне потрясения с вызовом на первый в её жизни допрос. Для неё поездка как таковая сорвалась, поскольку после многочасового общения со следователями она буквально сделалась больной, с выпученными от пережитого страха глазами подолгу шепталась с Мыло у него в кабинете, и попала в Кабеляки на день позже своих подчиненных. Была она тиха и бесполезна. На вопросы штатных подхалимов, напуганных происшедшими с ней переменами, отвечать внятно была не в состоянии, часто и озабоченно отлучалась в туалет, и что самое удивительное - даже не притронулась к рюмке, невольно опровергая прилипшее к ней ещё “на комсомоле”  заслуженное прозвище “каблучок-двенадцать-стопок”.
А причина всего случившегося оказалась в раскрытии на допросе личной роли Васькиной в бизнес-подвигах фигуранта Мыло И.М., сильно интересовавшего следствие. В частности, следователи увлечённо расспрашивали о соучастии и пособничестве Васькиной¬ в формировании пресловутого предпринимательского климата в городе. К счастью, пока разговор коснулся абсолютной мелочёвки, но кто знает - какие ещё вопросы припасены у наглых ментов? 
Мелочёвка та действительно была просто тьфу, говорить не о чем, на жаргоне в городской управе именовалась как “н а д о ж д а т ь“. Великий и богатый русский язык позволял скороговоркой произнесённый сей термин понимать неоднозначно. Посетитель-предприниматель, приходящий в вотчину Васькиной что-то там зарегистрировать или залицензировать, получал этот скороговорочный ответ и - начинал ждать, раз надо. Или, если повезёт, выслушивал на ушко разъяснение от более опытных коллег по коммерсантскому несчастью о том, что, мол, надо ж ДАТЬ - ты что, не понимаешь? При этом никаких претензий к васькинским людям в каком-то вымогательстве быть не могло - сказано ж было надождать, а их как-то не так поняли эти плохо знающие родной язык горе-бизнесмены.
Но, конечно, и от “работы” с наивно ждущими дурачками не отказывались. На сей случай имелась и всегда срабатывала такая заготовочка: проситель после терпеливого ожидания получал ответ, что, мол, всё он не так как надо оформил, а законы изменились, инструкции новые вышли, и возиться здесь с ним некому, и посмотрите какая очередь в коридоре, но... Но есть, правда, фирма - она поможет составить все бумаги как положено. И фирма, кстати, имеет своего представителя прямо в управе, ну буквально под нами, в четырнадцатой комнате на шестом этаже. Очень удобно и не очень дорого. Мечта, а не сервис.
И действительно, почти всё из сказанного об этой фирме соответствовало действительности: и на шестом этаже, и ждут с нетерпением - их уже телефончиком с этажа выше предупредили, и сделают бумаги по недоступным инструкциям, и даже сами зарегистрируют буквально тут же. И безо всякого ожидания. Единственно, что не соответствовало - “не очень дорого”. Дорого было, ой дорого, непонятно даже - за что ж деньжищи-то такие брали - ну а куда деваться, начинал тоскливо понимать проситель: и этажом выше, и ниже, и фирма сама - всё одна шайка.
Одного не мог даже предположить бедолага: первым руководителем и основателем, генеральным директором той внаглую действовавшей прямо в белом доме шайки-“фирмы” по выкручиванию рук был ... сам Иван Михайлович Мыло! А его заместителем в своё время - начинающий “бизнесмен” и вчерашний гэбэшник Саша Канаш. А нынешним ленивым разожравшимся директором - один из бывших шустрых горкомовских инструкторов, из мылиного орготдела.
Бедолага-то не мог предположить, а гражданку Васькину следователь, который помоложе, этими как из рукава вытащенными воспоминаниями ну прямо совсем замучал. Как да как, дескать, это всё у вас, высокоидейных горкомовских, получилось, что вымогать с коммерсантов начинают прямо сразу на месте, Васькина, у тебя в управе - это, мол, совсем уж перебор. Не скажешь же ему, что “получилось” - это когда само по себе, а тут - система, стройная и надёжная, создавалась из своих “по аппарату” не на пару дней, и не одной Васькиной, и работает система уже семь лет без осечек. Разве ж это “получилось”?      
Ближайшее будущее подтвердило худшие опасения Васькиной: следствие разворачивалось по полной программе, всё ближе подступая к главным и самым прибыльным серо-мыло-васькинским источникам дойки городской казны.
* * *
Надо сказать, что основная часть деловой прослойки в Трубороге как-то сама собой и уже давно определилась в виде всеохватного  и наглого союза. Добрую половину его составила бывшая партийно-хозяйственная номенклатура (она же, естественно, и нынешняя “демократически-реформаторская”) - в основном местная, комсомольско-гэбэшная. Другая сторона крепко сцепившего альянса была представлена откровенными бандитами - в основном неместными. Номенклатура “вошла” в союз наработанными на комсомоле связями и совсем неафишируемой, но всем известной “прихватизационной” ролью бывших руководящих товарищей по партии. Взносами бандитов стали солидные капиталы, нуждавшиеся в отмывке ещё с советских времён. И для всех них ой какими нелишними в их лихом бизнесе были городская казна и иное муниципальное барахлишко, охранять и распределять которое в городе были расчётливо приставлены абсолютно свои и для номенклатуры, и для бандитов люди. 
Начало такому интересному симбиозу было положено нынешним мэром. Ещё на излёте российской перестройки, когда всё было так непонятно, Мыло подвергся беспрестанным визитам очень сурьёзных и немногословных короткостриженных крепышей. Одевались они в длинные тёмные пальто и пиджаки необычайно ярких окрасов, а приезжали в больших и блестящих чёрных машинах совсем уж иных марок. Шагали прямо к мылиному кабинету широкими шагами, но широкими не в длину, а как-то именно в ширину, будто бы что-то неестественно большое или болезненное между ног не давало им ходить по-людски. Этих своих немногословных приземистых посетителей Иван Михайлович гордо представлял всем алчущим новостей журналюгам как отечественных частных инвесторов. Сами “инвесторы”, угрюмо зыркая из-под недоразвитых лбов, глухо сопели, что на фотографиях плохо получаются, и запечатлеться с распираемым гордостью мэром не спешили, во все стороны распугивая козой фоторепортёров.
Конечно, те инвесторы вовсе не вдруг выбирали для своих визитов Труборог. Просто в местах не столь отдалённых шуршала по нарам слава об одном очень продвинутом начальнике, с которым буквально обо всём (из “его” городского имущества) можно было завести базар всего за два блока американских сигарет и ящик водки.      
Уже годами позже зевающим от тоски, но всё так же затаскиваемым Задницкером в мэрский  кабинет интервьюерам называл Мыло тот период первым этапом по развитию собственной инвестиционной стратегии. Вторым, естественно, именовался период создания проекта собственной свободной зоны.
Правда, жаловался он, не для всех инвесторов казалось очевидным сочетание слов: ну как же это - зона и вдруг свободная.
- Это были люди, - терпеливо разъяснял Иван Михайлович в интервью газете “Экономика лимана”, - не желавшие заниматься серьёзными проектами, им необходимы были лёгкие деньги. А эти деньги нам, ну типа руководству, самим нужны, поэтому те инвесторы нас не устраивали, и мы резко перешли ко второму этапу.
“И где ж деньги-то, Вань?” - читался тоскливый вопрос в глазах скучающих интервьюеров. А вслух они осторожно недоумевали: ведь было так много инвесторов - где же следы гигантских инвестиций?
Отвечая ограниченным в своей вопиющей экономической необразованности журналюгам, Иван Михайлович раздражённо рекомендовал им тщательнее учиться мастерству задавать вопросы, как это ласково и совсем необидно якобы делали ему (по его же рассказам) их новозеландские коллеги. Тратить же время на то, чтобы разъяснять этим доморощенным труборожским писакам монетаристскую теорию в азах типа “я тебе сразу же, как только ты мне на карман”, что по научному называлось “основы рыночной экономики”, мэр считал ниже своего достоинства член-корреспондента двух академий (!!).

* * *
Ну да, да, академии те были чисто самодельными, и всунули его туда в результате наивно-интеллигентского подхалимажа со стороны своих же, труборожских, давно недоедавших профессоров. Так что же? Отказываться от таких красивеньких ксив с золотыми буковками на обложке? Тем более, что те академические корочки-ксивы с суетливой поспешностью оплатили (по паре-тройке штук зелёных за каждое) понятливые спонсоры.
Иван Михайлович не только не отказался, но уже как “дважды академик” незамедлительно потребовал сделать для него в местном ВУЗе кафедру (не ту, что деревянная на партсобраниях как трибуна, а на которой эти учёные умники  студентам головы морочат).
А куда ж деваться, и сделали, и название понаучней придумали: Кафедра муниципального социального развития (сокращённо Кафедра МуСоРа), и член-корреспондента двух академий Мыло И.М. заведующим той кафедрой на самом-самом главном учёном совете почти единогласно избрали. Глаза, правда, друг от друга члены учёного совета прятали - ясное дело, политика, а она ведь дело грязное. Мылом пользоваться часто приходится. Нужда, одним словом, от которой слово нужник (нужный человек по-современному) происходит.
И сильно врали те недоброжелатели, которые глухо шипели: пусть, мол, лучше о коммунальной разрухе в городе заботится, чем в институте занятых людей от дела отвлекает. Как раз и не отвлекал, как раз и появился-то “у себя на кафедре” всего три раза за два года. Да и состояние у него оказывалось в те редкие моменты не совсем рабочее, так что до студентов его допускать не особо старались, и помех никаких новый “заведующий кафедрой” вовсе не оказывал - ну то есть не в состоянии был оказать. Хотя и рвался в самую большую аудиторию всё какую-то лекцию по бумаге прочитать о влиянии свободных зон на организацию фейерверков в условиях прогрессирующих рыночных сношений с иностранными инвесторами. То есть о так называемом “третьем этапе” развития инвестиционной политики городской управы.   
Насущная необходимость такого этапа обычно объяснялась в Трубороге тем, что “коварство области и Москвы разрушило наш с таким трудом созданный проект свободной зоны”. Поэтому, мол, купившиеся на этот проект партнёры “не смогли удержаться на плаву”. Именно так раздражённо характеризовал Мыло опять случившиеся неудачи инвесторов ещё одного, второго и опять несложившегося этапа, вкладывая, очевидно, какой-то особый смысл в характеристику партнёров, которые должны всегда плавать в соответствии с природными закономерностями.

ЭТАПЫ  С  БОЛЬШОЙ  ДОРОГИ

С этим проектом вообще было много чего связано, о чём вспоминать его главному герою совсем не  хотелось...
Начался проект вообще-то и не с зоны, а с местной “Товарной биржи”, которую захотел устроить в Трубороге и возглавить лично Мыло Иван Михайлович, причём без отрыва обширного зада от предисполкомовского кресла. Вот в этом “без отрыва” и гнездилось что-то нежелательное для воспоминаний, особенно под протокол. Время тогда было смутное, “реформаторское”, что можно, чего нельзя - сразу не разберёшь. Вчера вроде напрямую из городской казны воровать неудобно было, а сегодня - глядишь ... и как будто бы не зря день прожит.
Так, недоумевая и пробуя, провёл Мыло интереснейшую инвестиционную операцию. Будучи тогда ещё предисполкомом, засандалил своей городской финансовой подписью казённые миллиончики в свою же биржу - в качестве вклада на развитие биржевого движения, как говорится. А пикантность и инвестиционная смелость сего шага была в том, что руководил той биржей, акции её подписывал и продавал тот же Мыло Иван Михайлович, но уже как завзятый бизнесмен. И смелым кадровым решением определил в качестве главного бухгалтера на свою биржу своего же начальника финотдела из управы, который те казённые “для развития...” по бухгалтериям (управы и биржи) без всякой помпы провёл.
Ну, понятно дело, сама мыльная биржа под руководством талантливого рыночника через полгода благополучно лопнула. Миллиончики-то те не резиновые, закончились быстро: оклад главарь биржевиков очень неслабый себе установил, всё как у людей, по-солидному - воротила бизнеса всё-таки. Так не пирожками ж торговал, а акциями и трубами. К трубам сынка своего Ванечку пристроил, ООО ему наскоро слепил.
Да бирже той никто длинной жизни и не заказывал, просто надо было привлечь солидных инвесторов, чтобы следуя хорошему примеру самого мэра (“заманухе”) они денежки туда же повкладывали. Заказная журналистка из московских “Бизнес-новостей” так и написала о последствиях этого примера: “Вкладываемые инвесторами деньги - знак большого доверия, и прежде всего первым лицам городской исполнительной власти”. Всё получилось, как задумано было и журналистке той заказано. И не “за спасибо” заказано, а под оплату городской квартиркой - так и было ж за что: за всегазетное и всероссийское прославление прогрессивного рыночника Ивана Мыло. Самым захватывающим из вранья той журналистки было эссе “Труборог бросает вызов Сингапуру” (!). Да оно и правильно - чего ж врать-то по мелочам, когда квартирка “под корпункт” корячится.   
Но вот недоработка-таки случилась: какие-то сибирские братаны, прочтя намётанным глазом ту статеечку о дюже прогрессивном и хорошо известном им мэре, в Труборог срочно явились - вырвать из мыльной биржи сдуру вложенные туда общаковские инвестиции, и никаких разъяснений насчёт реалий рынка и понятия “коммерческий риск” слушать не захотели. Взгляды их оловянных глаз вызывали на спине мурашки, и страшновато как-то было общаться со столь экономически безграмотными субъектами рынка, пришлось спешно возвращать их немалые инвестиции.
(Это про них как раз поведал мэр “Экономике лимана”, когда сетовал на некоторых бизнесменов, не желавших заниматься серьёзными проектами, а надеявшихся на быстрые и лёгкие деньги). 

* * *
Уже тогда начал опасливо отмечать Мыло, что слишком часто попадаются среди отечественных инвесторов совсем уж неприятные люди. Для них характерными были такие малоинтеллигентные признаки звериного по силе интереса к деньгам, каким отличался сам Иван Михайлович.
И с утроенной силой потянуло его к аккуратным и приятно пахнущим парфюмами западным представителям бизнеса, и нестерпимо захотелось завести какое-нибудь своё собственное непыльное дельце в их тихих и надёжных швейцариях-бенилюксах, подале и незаметней от любимого Труборога с его “гигантскими инвестиционными возможностями”. Одна лишь беда - те хорошо пахнущие иностранные люди почему-то не тянулись ни в Труборог, ни особенно к Ивану Михайловичу, а если уж доводилось им быть обманом затянутыми к нему в кабинет, то и внукам своим они заказывали третьей дорогой объезжать всю эту русскую инвестиционно-алкогольную благодать.
Пришлось изобретать какое-нибудь достойно выглядящее мероприятие, с помощью которого можно было бы и денежки собрать, и ловко их в бенилюксы-швейцарии переправить. Вот здесь-то и понадобился уголовно-знаменитый впоследствии проект создания свободной зоны “Труборог”.
В общих чертах сия затея выглядела следующим образом: нужно было найти иностранных (обязательно иностранных, сейчас поймёте) исполнителей разработки такого проекта, заплатить им валютой(!) за нелёгкие труды их, но таким образом, чтоб не претендовали они на основную часть той оплаты. (А оплата-то та долларовая - за границу к иностранным исполнителям! - теперь всё ясно?).
Не сразу, но ребят таких в пивной на окраине столицы нашей Родины отыскали: пара московских студентов-хорватов зарегистрировала на себя в Париже контору, та фиктивная контора и взялась (по схимиченному “договору”) за полтора миллиона зелёных денег проект “разработать”. Хорваты те, правда, подозрительно хорошо для французских бизнесменов говорили по-русски, поэтому в Трубороге о них больше рассказывали, но показывать народу предусмотрительно не спешили.
Получилось всё как нельзя лучше: хорватские молодые люди себе полсотни “штук” баксов, конечно, взяли - всё ж не задарма мучались, французскую контору открывали, щёки молча надували перед парой подобранных самим Мыло писак-журналистов, дымчатые очки и нарочно купленные галстуки старались в салаты не ронять… Ну, а полтора лимона зелёных на проект собранных деньжат как раз в швейцарии-бенилюксы и ушли, чтобы где-то под тёплыми средиземноморскими лучами сказочным образом в небольшой, но всё ж супермаркет мыловский да и обратиться.
Слепленное для сбора тех деньжат предприятьице “Труборожский регион” (естественно, с гражданином Мыло И.М. во главе учредителей) пару-тройку месяцев для виду сохраняли. А потом оно таинственным образом растворилось, исчезло из всех городских документов - причём не только вместе с деньжатами теми, но и что самое интересное - вместе с землицей на берегу лимана и иным городским недвижимым добром, которое Мыло заодно с деньжатами казёнными в него “на развитие” насовал.
И самой загадочной в том широком жесте была передача этому “региону” здания городского кинотеатра “Пионер”, причём загадочность обеспечивалась фразой “вместе с прилегающим городским туалетом”, как буквально упорол мэр в своём постановлении по поводу передачи сего культурного очага, к тому же заслуженно являвшегося охраняемым памятником архитектуры.
На культурный очаг много желающих вокруг шакалило, поскольку был он ещё той, настоящей дореволюционной постройки, “Синема” ранее именовался - однако никто из них не смел опередить достойнейшего, то есть самого Ивана Михайловича.
А в Трубороге ещё до-о-олго после этого продолжалась оживлённая дискуссия в местной печати: “Свободная зона - шанс для всех или избранных?”. Но дискуссия та тоже была необходима, поскольку требовалось беспрестанно обеспечивать защиту от дюже умных своих, труборожских, непрестанно норовивших уличить да за руку схватить. Умников приходилось постоянно клеймить как “ретроградов”, а их умозаключения о том, что вся затея с зоной “служит исключительно целям личного обогащения первых лиц” именовать враньём и примитивизмом на уровне паранойи. Понятно же, что нужно было выиграть время для надёжного перехода тех полутора зелёных лимонов на вызревание в средиземноморских краях.
Оно, конечно, и деньги для Ивана Михайловича небольшие, и супер-то маркет почти скромный, но по кирпичику-по-кирпичику...
Кирпичики складывались зачастую из совсем уж неправдоподобно наглых затей. Так, чуть позже начала возни с зоной, но в полном с ней идейном соответствии, удалось провернуть ну просто невероятную на первый взгляд афёру с портом. Издавна были на труборожском лимане заросшие камышом мелководные причалы, которые и дали толчок очередному злодейскому замыслу: собрать с лохов-инвесторов деньжат “на строительство” вблизи Труборога Международного порта “Императорский” (глава учредителей - как обычно, гражданин Мыло Иван Михайлович). Развёрнута была разнузданная реклама, денег казённых на неё не жалели - вплоть до телеэкранов CNN и NBC.
И - получилось! Конечно, купившихся на ту рекламу наивных иностранцев не нашлось – всё-таки сильно мешали карты беспристрастные географические, никак не зафиксировавшие океанских глубин на тысячи морских миль вокруг степного труборожского лимана. Но вот своим, труборожским издыхающим, а вчера ещё таким славным гигантам отечественной индустрии, руки повыкручивать насчёт сугубо добровольных инвестиций “на строительство нашего порта” очень даже удалось (а кто не соглашается - того тут же пробанкротим! Васькина - ты где?).
* * *
Но не все, ой не все из городских “красных” директоров понимали необходимость столь перспективных вложений в отечественный рыночный бизнес. Ропщущих становилось всё больше, и скорость сбора с них податей “на наш порт” не соответствовала скорости траты уже выдуренных инвестиций. Мелок и ничтожен оказался этот инвестиционный потенциал, всё более и более отстававший от рвущегося на тихоокеанско-средиземноморские просторы Мыло.
Вся эта несостоятельность отечественных инвесторов вызвала к жизни “третий этап инвестиционной политики”. Таковой стала провозглашённая мэром политика дальнейшего развития сношений с городом-побратимом Веллингтоном, но “не просто партнёрских, они у нас давно такие, а сношений прямых, непосредственных, короче чтоб они нам денег давали, ну типа инвестиций”.
Хитрость такой постановки вопроса была в её отвлекающей сути. Конечно, никаких новозеландских инвестиций Иван Михайлович в натуре и не ждал, поскольку “побратимы” уже имели несчастье познакомиться с труборожским мэром, и не то что инвестиций вкладывать - зонтик без присмотра при нём не оставили бы.
На самом-то деле намерения лежали много ближе: в хорошо освоенном труборожском бюджетно-денежном пространстве.
Схему дальнейшего и окончательного грабежа городской казны разработали следующим образом. Тот самый “императорский порт” берёт в каком-нибудь сговорчивом банке ха-а-роший кредит (мелочиться не старались, меряли миллиардами). А без кредита-то императорский порт не сделаешь, нужны вложения. Ручается за возврат кредита, естественно, Иван Михайлович и естественно же, городской казной. Знамо дело, в условиях борьбы за реформы экономики всяко бывает - рисковать приходится, дело-то новое, неизведанное - построение рынка называется. И вот в условиях такого риска (коммерческого по-научному) тот кредит вдруг и пропадает, ну невозвратным становится.
Конечно, банк недолго печалится и деньги те кредитные (да с процентами!) с городской казны и взыскивает. Ну, раз мэр казной поручился - то и отдавать из неё надо. А ничего не поделаешь - риск-то коммерческий, ой большой риск. Заодно и сговорчивый банк будет не в обиде, да и отблагодарить мэра не забудет.
Как задумали - так и сделали. И, как ни странно, не один раз. Эта странная повторяемость очевидного и регулярного наступания на грабли (взял императорский порт кредит - не вернул, деньги за него отдали из казны поручители Мыло с Серым, опять взял порт или ещё кто из своих, проверенных -  опять не вернул, опять отдали да ещё проценты заплатили и т.д., до трёх десятков раз!) очень заинтересовала тех следователей, которые Васькину довели до полной и печальной трезвости в Кабеляках.
Честно сказать - более всего опасалась она даже не этих нехороших фактов, которыми её начало-таки донимать следствие. Пока это были те “мужские дела”, в которые она старчески-кокетливо просила следователей её не впутывать. “Это ж они, мужики, чего-то там сговорились, а я-то, женщина, при чём тут?”. В этих “мужских делах” ей отводилась функция подставной дурочки, которая давала “добро” своей подписью на поручительство, но уже после завитушки Ивана Михайловича. Самым же ушлым и ценимым оставался, как обычно, Сергей Витальевич, который последним ставил свой такой дорогой автограф “гарантируется бюджетом” ценой в потерю для Труборога очередных миллиардов городских рублей.
А по-настоящему страшным для Васькиной было предчувствие: вот сейчас достанут следователи подделанные ею, Васькиной, бумажки по приватизации труборожских самых лакомых кусков! Тут если на кого и сворачивать - то на Серого, а это ж всё равно что против ветра... Серый в те доходные приватизационные годы непосредственно руководил Васькиной, и именно он регулярно поставлял ей “клиентов”. Так, например, случилось с тем же мясокомбинатом. Тогда как раз наступил момент всенародной делёжки государственной собственности через пресловутые “ваучеры”, и должен был мясокомбинат стать всему народу доступным через свои акции. Бери - не хочу!
Но это если по закону. Так ведь если ж по нему, такому “несовершенному” - то что же себе-то “на карман”? И потом - ну зачем народу тот же мясокомбинат? Что народ с ним делать будет? Нет, тут, конечно, подход должен быть иным, творческим и профессиональным.
Поэтому действовала Васькина по наущению Серого так: в процессе общенародной  приватизации открытое акционирование подменяла незаметно для наивно алчущего народа на закрытое, ну для своих то есть, достойных, знающих не только истинную цену собственности, но и как-кого за эту собственность благодарить.
Поначалу она чего-то опасалась, но потом через без счёта повторяемые двенадцать стопок приноровилась лишний раз не задумываться и даже нетерпеливо поторапливала Серого с поставкой клиентуры для досрочного перевыполнения всех мыслимых и немыслимых встречных планов приватизации городского добра.   
... И вот теперь следователь взял да и помахал перед её носом теми самыми приватизационными бумажками, хотя (не сошла же она с ума!) были они ею собственноручно подменены и вроде ж как бесследно уничтожены по указанию ушлого Серого.

ТУЧИ  ИЗ  ЦЕНТРА  ПРИПЛЫЛИ

... Главным смыслом ночного послефейерверочного общения с высокими московскими гостями видел мэр сверхважное обсуждение путей собственного спасения. Да, совершенно неожиданно эта тема стала срочно необходимой. Уже несколько раз неместными следователями был допрошен под протокол гражданин Мыло И.М., многочасовые допросы замучали всё ближайшее мылино окружение. По содержанию следственных действий было ясно, что не сегодня-завтра казённый разговор логично перейдёт к избранию меры пресечения.
Страшным было то, что настырные ищейки-менты были совсем не труборожскими, и никак не шли на привычные конструктивные отношения. Более того, каждый их шаг получал незамедлительное газетное освещение в областном центре!
В отличии от Серого, которого поначалу всего более беспокоило давнее “мокрое” зерновое дело, для Ивана Михайловича актуальными были разом всплывшие все прегрешения чуть ли не за десять лет его разбойного руководства городом.
Сам Мыло не мог упрекнуть себя хоть в каких-то просчётах или недоработках в части разносторонней организации рационального использования, то есть личного присвоения, большинства тех городских миллиардов, за которыми сейчас гонялось следствие. Разве что некоторые детали механизма по отторжению казны стёрлись в обстановке созданной для себя вседозволенности. Но, конечно...
Конечно, одно вынужденно слабое звено в этой машине имелось - звеном тем был Сергей Витальевич Серый. Знал Иван Михайлович - каждый раз, когда нёс ему первый заместитель увесистые денежные свёртки, наверняка оставлял себе по дороге немалую часть - но не зазря же, ведь много делал Серый полезного. Как униженно понимал Мыло, вряд ли без Сергея Витальевича удался бы столь долгий и надёжный отсос труборожского добра. Именно благодаря Серому стало возможным создание необходимых для этого составляющих, то есть технологии руководства городом.
В перечне мудро разработанных Сергеем Витальевичем технологических приёмов и условий их реализации были:
- обстановка постоянного якобы недохвата городских средств для решения городских же проблем (“ну нет, нет у нас на всех вас средств в казне!”) - это было необходимо для того, чтобы каждому просителю отвечать: если я вам (учителям, или врачам, или пенсионерам) дам, то с чем останутся другие (соответственно врачи, или пенсионеры, или учителя - перестановки определялись тем, кто именно униженно выпрашивал у Серого положенное). Гениальность сего хода была в том, что один и тот же ответ давался каждому - в результате никто ничего не получал, а средства городские отдавались по усмотрению, “в рабочем порядке”, то есть сугубо своим и благодарным;   
- абсолютно (это очень важно - именно абсолютно) ни на что не годящийся аппарат управы, понимающий свою полную непригодность и поэтому бесконечно послушный под угрозой изгнания из сытого и сонного чиновничьего рая;
- по отмашке Мыло дружно и конструктивно голосующее “За!” ручное городское депутататство;
- служба дозировки и задержки пенсий “ДЭЗИ” для надежного протаскивания на выборах именно карманного депутатства голосами голодно-послушных пенсионеров. Это было главным компонентом “наших собственных избирательных наработок”, рассчитанных на рациональное дозирование выдачи пенсий только правильно голосующим;
¬ - тотальная система сбора взяток со всего что шевелится: от уличного валютного менялы до директоров городских рынков - по горизонтали, и от кондуктора трамвая до Васькиной - по вертикали. Здесь крайне важным было создание условий невозможности избежать дачи взятки без потери работы, здоровья, свободы; обязательной была также всеобщая “повязка”, при которой каждый мздоимец отдавал наверх в виде отстёжки часть собственноручно полученных взяток с нижерасположенных взяткодателей;
- многогранное сотрудничество с местной правоохранкой в рамках предыдущего технологического приёма;
- очень хорошо оплачиваемая крыша в Москве;
- голодная покорность местных средств “информации”;
-   недопускающая сбоев пропаганда по типу геббельсовской (“чем наглее ложь, тем легче в неё верят”).
Краткое изложение сути этой технологии звучало так: “Воровать и врать, чтоб воровать ещё больше!”. И как ни анализировал её сейчас Мыло - не видел слабых мест. Не должна она давать сбоев! И тем не менее...
* * *
Тем не менее стройная система рушилась на глазах. Мало того, что почти все источники “дойки” городской казны оказались опасными для дальнейшего использования (конечно, на какое-то время затаиться было необходимо) - так ещё и вчерашние прихлебатели вели себя просто странно.
Тяжёлые подозрения буквально раздирали Ивана Михайловича. Судя по шагам следствия, оно шло точно по списку подозреваемых в подрыве персонального Audi Серого. Этот список Серый своими собственными руками передал в милицию. Но почему-то каждый из очередных “подозреваемых в покушении” по этому списку открывал всё новые и новые “эпизоды” как раз в мэрской уголовной деятельности с традиционно скудной городской казной! Ну какие выводы должен был сделать Иван Михайлович?
Естественно, между ним и Серым произошёл крупный товарищеский разговор, который мог стать последним в жизни Серого. Сергей Витальевич в знак преданности энергично жевал край ковра в мылином кабинете, с трагическим плачем “нас хотят поссорить!” валялся в ногах хозяина, но мрачные подозрения до конца не развеял. На вопрос в лоб: “Откуда у ментов стоко фактов на меня, если не ты их сам подсовываешь?” Серый отвечал только закатыванием глаз, шёпотом плёл что-то о засилье врагов в управе и поголовном предательстве.
Дошло до того, что у городского депутатства хватило наглости прерывающимися голосами порекомендовать Ивану Михайловичу ... подать в отставку - мол, ты нас всех подставил и сколько раз ещё успеешь до ареста подставить.
Конечно, мэр наморщил низкий лоб и хмуро пообещал подумать. А чё ему думать-то, просто всех этих “слуг народа” по допросам затаскали, вот они в штаны и наложили. Тоже мне - избранники! А кто руки “За!” тянул, когда Серый их как детей вокруг пальца... Пусть сами теперь следствию объясняют - как они этого уголовного преступника Серого так славно контролировали, что городскую управу уже давно пора банкротом объявлять и белый дом за долги продавать.
На самом же деле все мылины раздумья свелись к тому, что обязал он старшего депутата (по пьяни мэр как-то назначил “избрать” его старшим) срочно организовать для них двоих выезд в столицу нашей Родины, чтобы проконтактировать со знатными земляками, которым столько всего в Москву было перетаскано, а выпито с ними в любимом Трубороге и городе-герое Москве - и вовсе немеряно.
Надо было как следует заручиться поддержкой в противостоянии надоедливым ищейкам из области.
Однако к удивлению обоих просителей, зажравшиеся московские земляки сочли за благо дистанцироваться подале от своего провинциального “друга”, подозрительно согласованно изображая непонимание поводов для беспокойства.
Как бывший комсомольский функционер и многолетний идеологический партработник, Иван Михайлович давным-давно взял за правило действовать с нужными людьми по принципу: не бывает честных девушек - бывает мало денег. Значит, понял он, поиздержались земляки в нынешней московской дороговизне, надо их на Трёхсотлетии так снабдить зелёными дензнаками, чтобы никак не сумели они отказать в подмоге. Срочно был организован последний и решительный сбор средств “на борьбу с красно-коричневой опасностью”. Конечно, на сей раз старались работать осмотрительнее, круг обираемых взялся строжайше контролировать лично Мыло.
Но, к неожиданному прозрению как своему, так и используемого “на подхвате” верного Коли Мопсенко, наткнулся Иван Михайлович на неуместное осторожничанье привычных доноров-спонсоров. Многие из них, вчера ещё вовсю лебезивших и ловивших куски с мэрского муниципального стола, сегодня резко облагородились, деловито ссылались на кризис в мире бизнеса, и задумчиво протирали галстуками заведённые для имиджу очки.
А всё потому, что уже не казался им прежним Иван Михайлович - теперь он стал фигурантом Мыло И.М.
У наиболее наглых даже хватало подлости напоминать, как презрительно хмыкал Серый, читая в областной газетке соображения о чиновниках из управы. А там просто обидно для Сергея Витальевича утверждалось, что редкий чиновник-руководитель не имеет своих заслуженных десяти штук зелёных в неделю. “Может, кто и не имеет, - задумчиво щурился тогда Серый, - но это, наверное, не в нашем районе”. Так эта бизнес-шпана теперь колола напоминаниями, вопрошая - куда ж, мол, нам до вас?    
Ничего не поделаешь, пришлось идти на новые смелые финансовые шаги. Надёжным людям тут же были выданы гарантии под теперь уже валютные кредитования. Над поводом особо не раздумывали - для покупки любимым труборожцам дешёвой муки в братской Болгарии, так “дурочку” с валютными кредитами и поименовали. Ну, а верным болгарским братушкам тут же команду давали те кредиты долларово-миллионные в благостную Землю обетованную незамедлительно переправлять. Концы надёжно терялись во мраке всё того же пресловутого коммерческого риска на неспокойном Ближнем Востоке, а львиная доля зелёных денег заслуженно грела мылин карман.
Рассчитывалась же за кредиты, как обычно, нищая городская казна. Теми рублями рассчитывалась, в которых исчисляли невыплаченные “из-за кризиса в стране” пенсии и учительские зарплаты. А что до дыр в труборожском бюджете - так они ж на то Серым и проделаны, чтоб через них-то...
Разумеется, наскрести на подношения московским заступникам удалось, и с большим запасом.
В нервной обстановке подготовки к их приезду была суетливо проведена серия судорожных встреч со специально подготовленным народом, чем как бы ненароком, ненавязчиво подтверждалось, что “Труборожский мэр Мыло умеет держать удар” - так отражала происходящее в городе одна газетка из областного центра.

* * *
В качестве запасного хода была срочно разыграна сцена “обострения политической борьбы в городе за кресло депутата Государственной Думы”. На самом деле находящемуся в состоянии непроходящего голодного обморока городскому сообществу было настолько глубоко наплевать... Однако надо ж было как-то подвести народ к ошарашивающему выводу - лучшим нашим депутатом в Госдуме может быть только  Иван Михайлович Мыло!
Для этого был организован спектакль в испытанной форме “консультационной встречи с представителями наших общественных организаций” (с задушевным рефреном давайте посоветуемся). Организовать её было велено Задницкеру и Мопсенко. Цель - наверняка определить достойнейшего кандидата на думское кресло в процессе демократического обсуждения. Но - “заставь дурака богу молиться...”.
Прибывшие на встречу с Мыло покорные и специально прикормленные “представители” настолько были введены Задницкером в раж, настолько глубоко поверили в разыгранный фарс, что кинулись на полном серьёзе спорить, кто из них  подходит больше для той роли депутата!
А сидевший с красной пропитой мордой прямо перед ними самый потенциальный из наилучших кандидат в кандидаты, дважды академик и талантливый рыночник, прогрессивный реформатор и заведующий кафедрой, известнейший на Юге России проектировщик свободных зон и профессионально убеждённый идейный строитель коммунизма в борьбе с капитализмом (раньше) и построения капитализма в нелегкой борьбе с коммунизмом (теперь) остался незамеченным?!
Набычившийся профессионал мрачнел всё боле и боле, пока не разразился несвязным и длинным матом на тему низкой политической культуры присутствующих. Напуганные “представители” прижухли, с непоправимым опозданием поняв истинный смысл своего приглашения. Но в это время загодя накрученное Задницкером местное проводное радио уже подобострастно орало, что в обстановке единого порыва, с чувством глубокого и многоразового удовлетворения ... ну и так далее.            

* * *
... А “представители” тихо-тихо расползались из управы, поражённые как ударом молнии коллективным прозрением: Мыло в предчувствии скорого ареста готовит себе депутатскую неприкосновенность!

Глава четвёртая
КОГДА  ЕГО  СОВСЕМ  НЕ  ЖДЁШЬ ...

... В то время, когда последние фейерверочные зеваки ещё добирались домой, застолье в нижнем зале базы отдыха мясокомбината расслабленно втягивалось в свою основную фазу. Вице-мэр Сергей Витальевич Серый, убеждённый и несгибаемый гетеросексуал, втайне предвкушал эффект от подготовленного лично им главного сюрприза - подачи высоким гостям не только привычных “девочек”, но и “мальчиков”.
Да, да, несмотря на омерзение от вынужденных контактов с этими представителями нетрадиционной ориентации, вице-мэр не собирался ударять в грязь лицом и хотел выглядеть максимально понимающим запросы наверняка развращённых столичных земляков. Гости должны были видеть: мы здесь шиты не лыком и не пальцем деланы, несмотря на то, что не отправились в своё время в столицы, а остались тянуть номенклатурные лямки в провинции.
Презентацию “сюрприза” Сергей Витальевич провёл с присущим ему артистическим блеском: напитки буквально остановились в глотках присутствующих, когда сразу после многозначительного тоста “чтоб у нас всё было, и чтобы нам за это ничего не было!” Серый щёлкнул пальцами, и пред гостями, призывно вихляя бёдрами, предстали четверо обнажённых по пояс намакияженных “мальчиков”. Эффект явно превзошёл всё что можно, в глазах коллег по управе читалась растерянная зависть - опять серый кардинал в самый решающий момент умыл их как детсадовских пацанов, показав кто есть кто в руководстве городом!
Да, это был день Сергея Витальевича. Весь его актёрский дар выплеснулся перед высокими гостями, которые смотрели на блистательного вице-мэра с откровенным одобрением. Он чутко отметил, как главный земляк, из “окруженцев” самого президента, выразительно указывал глазами на автора сенсации и пытался что-то объяснить растерянно-подобострастно склонившемуся над ним в полупоклоне мэру. Сергей Витальевич видел, что перебравший хозяин не в силах понять желания гостя. “Уже готов”, - раздражённо подумал Серый, и с бокалом в руке, деловито вприщур улыбаясь, двинулся к покачивающемуся Мыло.
- Ты ... эта ... ты пойди с ним, - с трудом выдавил мэр.
Холодея от невероятного смысла догадки, ставший сразу глубоко несчастным Серый простучал громко завибрировавшими челюстями “К-куд-да?” и с ужасом оглянулся на высокого гостя. Тот явно ждал взгляда и призывно улыбнулся в ответ.
- Ну не убудет же тебя ... а для дела надо ... в смысле понравился ты ему, - плёл Иван Михайлович что-то совсем дикое.       
Это был мгновенный и страшный для Серого переход в восприятии себя как тайного вершителя всего происходящего вокруг. Такого не могло привидеться в самом кошмарном сне. И главное, вице-мэр не то что понимал безусловную необходимость подчиниться, а просто в соответствии с номенклатурным рефлексом должен был следовать указанию, прихоти, даже похоти старшего по чину. Он и последовал совершенно сомнамбулически на внезапно ставших ватными ногах. Вместе с высоким гостем, в люкс-покои второго этажа базы отдыха.
А меж тем на первом этаже “отряд не заметил потери бойца”. Пели, конечно, не “яблочко-песню” - главным вокальным произведением на таких мероприятиях всегда для начала имели гимн номенклатуры “не расста-а-анусь с ка-а-амса-амо-о-о-о-ла-а-а-м...”. Именно под эти пьяные вопли, доносившиеся с первого этажа, Серый пытался успокоить себя в потных руках не на шутку разошедшегося московского гостя: “Ну и что, и ничего особенного, и не каждый же день, и не только со мной такое случается”. Но успокоение не наступало. Зато к горлу подкатывалось что-то совсем противное, и поэтому первое, что сделал вице-мэр, покинув через полчаса шумно уснувшего и ставшего таким близким земляка - это спешно налил себе полный бокал ледяной водки.
Однако то, как он её пил (на манер дегустатора, тщательно как бы перемешивая во рту поглощаемое и сосредоточенно глядя куда-то внутрь себя) привлекло внимание бдительного Коли Мопсенко. Так оперировать со спиртными напитками у них не было принято, и поэтому Коля насторожился. Одним из его ценнейших качеств было умение мгновенно отмечать любые отклонения в поведении и руководства, и коллег. Он умел (по-своему) эти отклонения анализировать, делать проницательные выводы и преподносить их Мыло.
Например, одним из лучших своих “анализов” Коля любил вспоминать, как по совершенно неприметному штришку сумел отследить готовившуюся в управе крупную измену. А дело было так. Коля заметил, что один из бесчисленных мэрских замов сменил форму одежды: вместо идиотского летнего стандарта чиновника (белая безрукавка с болтающимся по животу галстуком в обязательном сочетании с озабоченно-деловой “мордой лица”) тот зам надел клетчатую “шведку” без галстука. Конечно, Мопсенко вначале прищурил глаз и осторожно задал вопрос - зачем же тот выделяется. И по необдуманному ответу (галстук, мол, приличные люди носят только с пиджаком и длиннорукавной сорочкой) в момент понял: это подкоп под Ивана Михайловича! Мы все, значит, как однояйцевые близнецы, а этот ренегат... В тот же день участь так ничего и не понявшего отступника была мгновенно и беспощадно решена, а Коля получил личную мэрскую благодарность в приказе и трудовой книжке “за преданную бдительность”.
Поэтому сейчас Мопсенко немедля пробрался к отключающемуся буквально на глазах шефу и озабоченно изложил ему суть замеченного. Однако Мыло, странно гыгыкая, порекомендовал Коле не трогать Серого и дать тому возможность отдохнуть.
- Так чего ж он пьёт-то не по-людски, если отдохнуть хочет? - Мопсенко искренне не мог понять Ивана Михайловича и настойчиво пытался объяснить тому свои крепнувшие подозрения.
- Та ты не догоняешь, гы-гы, это он так ... эта ... ну дезинфицирует, я тебе потом объясню раз ты не понял.
Коля потрясённо “догнал”... Искреннее сочувствие на миг родилось и исчезло в его извилине, чтобы тут же смениться мысленной благодарностью московскому гостю: вот как он эту суку Серого за всех нас!
Оглушённый пережитым вице-мэр тем временем спешно приступал ко второму бокалу водки. Проницательный Коля пытался его сочувственно остановить, напоминая о предстоящей беседе с прокурором, которая была намечена в сауне под услуги уже разогретых “массажисток”. “Уйди! - крутил головой Серый, - ты здесь девок щупаешь, а я!... а меня!...”.
- Я, Сергей Витальевич, всё знаю, - многозначительно произнёс Коля.
* * *
Ах, как  быстро пожалел простецкий недоумок Коля Мопсенко об этих своих словах! Ну зачем, зачем... Меж тем непоправимое произошло: в ситуации, когда вокруг всё было так хорошо, вдруг свершился страшный сбой. “Сбился” чётко распланированный ход и порядок событий.
Ведь как оно бывало всегда и должно было быть сегодня? Первый акт пьянки привычно перешёл бы от стола (описывать его ни к чему, и так понятно - сильно отличался он от любых и вам и нам известных, удивляя даже московских “окруженцев” президента) к плотским утехам в сауне и многочисленных “покоях”. Этот второй акт обычно сопровождался обильными возлияниями и был абсолютно необходим, поскольку в обстановке повального скотства все как бы становились совсем равными, хоть и на несколько часов.
И вот в такой-то атмосфере всеобщего скотского равенства принято было начинать обсуждать самое главное, для чего полагался третий акт. На его проведение все опять сползались “утром” (то есть под вечер следующего дня) за столы, были размякшими, опухшими и сильно неодетыми. Это был основной элемент действа, посему участие в нём могли принимать только допущенные: никакой обслуги, никаких спонсоров-бизнесменов и девочек с мальчиками. Разливали Коля Мопсенко и собственные специально натасканные пятидесятилетние “девушки” типа Васькиной. Затем - опять сауна, девки и т.д. по тому же циклу, пока не упивались окончательно.
Вся эта процедура коллективных оргий была хорошо отработана и традиционна ещё с комсомольских лет. Необходимые казённые средства пропускали по бухгалтерии управы иногда как “на приём иностранных делегаций”, но чаще “на материальную помощь социально незащищённым слоям населения”. В последнее время для разнообразия стали использовать фразу “для проведения берегоукрепительных работ”. Подписывал соответствующие распоряжения Серый, он же и контролировал непосредственно за столом достигаемый уровень “помощи незащищённым” и “укрепления берегов”. Алчущим быть допущенными спонсорам предоставлялась возможность не только сделать посильный денежный взнос, но и попытаться удивить присутствующих каким-либо скромным центнером неостывших деликатесов из, например, своего колбасного цеха, либо даже парой ящиков невиданного ранее коллекционного напитка из какого-нибудь Парижа-Лиссабона. Что они наперебой и делали, тратя без промаха окупаемые тысячи “зелёных”.               
Так что в результате получалось совсем недурственно по внутреннему (желудочно-кишечному) содержанию, в полном соответствии с требуемым климатом делового общения, а также с не выпячиваемым, но действительно достигаемым единением мерзких душ и тел.
Интересно, что принимаемые при этом главные решения (а ведь именно так и всегда они принимались труборожской управой даже по действительно важным городским вопросам!) трактовались мыловскими чиновниками как коллегиальные, то есть достигаемые в результате коллективного обсуждения и коллективного же одобрения. И делалось это не только для размазывания возможной ответственности, но даже с медицинско-патологическим оправданием.
Дело в том, что ещё в период своей идеологической деятельности в горкоме партии упорно боролся по долгу службы Мыло с таким позорным пережитком руководимого партией народа, как пьянство. Первые три тоста на ежевечерних горкомовских попойках именно в этом разрезе он тогда и провозглашал: “Так выпьем же за полное искоренение пьянства и алкоголизма нашего великого советского народа!”.
¬¬¬ И вот в процессе этой тяжёлой борьбы довелось ему как-то услышать в Высшей партийной школе доклад медицинского светила на партконференции, посвящённой проблемам антиалкогольной кампании. Это светило до самой поражённой циррозом мылиной печени проняло Ивана Михайловича фактом, что, оказывается, всего ста грамм выпитого достаточно для того, чтобы на две недели понизить умственный интеллект выпившего на десять процентов! Иван Михайлович начал что-то судорожно прикидывать в выданном на партконференции блокноте с калькулятором, но результат получался настолько странным, что блокнот пришлось захлопнуть, незаметно оглядываясь на дремлющих соседей.
Очевидно, решил для себя тогда Мыло, где-то он ошибается с нулями, если калькулятор не врёт. Да иначе и быть не могло, что подтвердило само светило, когда в перерыве успокоило взволнованного результатами подсчёта Ивана Михайловича: “Лично Вы можете не расстраиваться об интеллекте, - сказало вежливое светило, внимательно глядя на трясущийся у Мыло в пальцах карандаш, которым тот пытался на блокнотном листе численно пояснить свой вопрос. - Отсутствующее не уменьшается!”.       
Однако главный вывод, который неожиданно сделал тогда Иван Михайлович и всегда разъяснял его членам своей команды, касался убеждений в необходимости коллективно принимать коллегиальные решения.
Звучал тот вывод так: “Нам умники не нужны. Ну пьёте вы, и немало (от того что работа у нас связана с людями, а потому страшно нервная), и у вас этих процентов ума уже давно ... скоко надо для руководящей работы. Поэтому вы свои оставшиеся интеллекты должны складывать у меня в команде, и это будет наш коллективный разум. И мы им будем принимать наши решения”.
Понятно, что получающиеся решения были весьма специфичны, и интеллектуальными изысками, равно как и примитивной грамотностью, не перегружались, однако сохраняли при этом обязательную верность принципам той самой технологии руководства городом.

ПОНОС  ИСТИНЫ

Идиотское вмешательство Коли Мопсенко в страдания Сергея Витальевича действительно привело к необратимому: Серого вдруг понесло. Жуткий коктейль из активного воздействия московского гостя и двух хороших бокалов водки поначалу вызвал истеристический поток брани почему-то в адрес Мопсенко.
- Тебе, кретину, сколько раз надо объяснять - где твоё место? Ну куда ты лезешь со своей проницательностью? Ты пойми: пока шеф на свободе - ты человек. А когда он сядет за решётку - ну куда ты денешься? Я знаю, ты ему поверил, что он тебя на своё место пристроит, если успеет до посадки сам в депутаты сорваться. Но глянь в зеркало, а потом подумай: это кто ж в зеркале - городской голова? Или может колька-дежурный в приёмной, где ты штаны протирал, пока я, я тебе семь лет назад своё место не освободил?
Серый заглотнул ещё водки и понизил голос.
- Ну разве с твоей пропитой рожей можно городской казной управляться? Я тебе, Коля, как коллега коллеге скажу: место тебе - на городской свалке. Замом заведующего ею. По снабжению. Мусором. Это, братан, твой потолок. Как другу объясняю: пока Ваня на свободе - пробивай должность зама по мусорке! А ему не верь. Ты же знаешь, он до ареста спешит сорваться в Госдуму - депутатом пролезть. Правда, хоть ума хватило в партийных списках место себе покупать, а не в Трубороге и-ик-избираться...
Тут Серый ненадолго замолк, не в силах сдержать икоту, и только сейчас увидел, что почти все присутствующие ошалело внимают его словесному поносу. Он безуспешно попробовал долить себе водки, но понял - из бутылки пить проще, и не без труда продолжил свои откровения.   
- Хотя и со списками у него проблемы - кому он нужен с его партийной многогранностью? В КПСС побывал, ну как и мы, конечно. Помнишь, писали в заявлении: “прошу принять!... хочу быть!... в передовых рядах!… строителей коммунизма!...”. Сколько он у нас на руководящей партийной работе ваньку провалял в родной коммунистической? Двадцать лет! И ровно через эти двадцать лет, утром двадцать второго августа девяносто первого - вдруг наше Мыло стало главным городским демократом, борцом с большевистской деспотией... “Я, говорит, за свои демократические убежденья есть жертва партийных интриг коммунистического горкома”! Цирк. А ещё через два года - он в “Наш дом” в окно лезет: демократы, говорит, страну довели. Потом, помнишь, за “честь и родину” хватался, к генерал-губернатору на Енисей в единомышленники пытался просочиться? Теперь мечется по Москве, навязывается подряд всяким “Россиям” с “Отчизнами”. Короче - профессиональный партийный деятель. То есть профессионал шастать по партиям. Эй, слушайте все - он просто иммунитета депутатского ищет! Сесть на нары боится! Однако ж хрен кто его, фигуранта, возьмёт в свой список... А ты хоть знаешь, Коля, хи-хи, кто ж позаботился об этой чистоте списков наших российских партийных рядов?    
Тут Сергей Витальевич как бы перевёл дух, найдя неверным взглядом зелёного от страха Колю в окружении таких до омерзения знакомых харь. Хари перетекали одна в другую, шелестя что-то о необходимости заткнуть ему, Серому, его нехороший рот. Он попытался замахнуться бутылкой на ближайшую размалёванную харю - это была Васькина - но заведённая назад рука перевесила ослабленное полулитром водки хилое тело, и мертвецки пьяный вице-мэр рухнул меж стульев.   
- Послушайте, господа офицеры, а что это у вас тут творится? И где наш гостеприимный мэр? - это растерянно пытался вопрошать в онемевшее пространство бравый земляк-генерал, которого как главную надёгу прямо накануне фейерверка доставили спецрейсом из Москвы.
Сильно струхнувший Коля Мопсенко, чувствуя что остался за главного с принимающей стороны, не нашёл лучшего, чем призвать наполнить и вздрогнуть за упомянутого пожилым полководцем гостеприимного мэра.
Вздрогнули и тут же забыли о где-то затерявшемся “тостуемом”: на столы прыгнули и нагло завыгибались стриптизёрши, представленные Колей как “столичные штучки”. Их выписал один из спонсоров в качестве традиционно полагающегося сюрприза.
Однако московского генерала наглые стриптизёрши не увлекли: он с пьяной решимостью хотел-таки докопаться до истины и не отходил от напуганного таким вниманием Коли.
- Нет, ты мне скажи - что это за камикадзе к нам под стол упал? И что он про списки здесь докладывал - я ведь сам состою в таком списке, а Иван Михайлович у нас просился по региону кампанию развернуть, и на партийное строительство от себя лично большие миллионы предлагал. Очень обещал всенародную поддержку организовать от ваших пенсионеров - говорил, что у вас для этого есть специальная принудительная артель с каким-то собачьим названьем (“ДЭЗИ она называется, ага!” - это услужливо подсказывала падкая на генеральские звёзды пьяненькая Васькина).
- Товарищ генерал-полковник, мамой клянусь - про списки ничего не знаю. А вот про... извините, камикадзе, имею что доложить, - потихоньку отходил от шока Коля, расплёскивая себе и генералу трясущейся рукой.
- Ну хоть это доложи, раз имеешь, - старался перекричать генерал вдарившую по ушам музыку и разошедшихся поклонников столичного стриптиза. - Тем более, что он тебя на городскую свалку-то грозился... Да ты присаживайся, не на плацу мы, чай.

* * *
Коля Мопсенко понял, что настал и на его улице праздник. Конечно, “закладывать” Мыло со всеми этими партийными списками он не будет, но про Серого ой как есть что рассказать столичному полководцу! 
- Товарищ генерал-полковник! Гражданин Серый Сергей Витальевич, который в данный момент находится в положении “лёжа” под вверенным мне столом - это главный наш вор и преступник, - так неожиданно начал Коля свой откровенно-пьяный доклад. - Как только наш любимый мэр Иван Михайлович по трагической ошибке сделал его своим первым заместителем (хотя была и есть более достойная и абсолютно преданная кандидатура), развернул гражданин Серый свою уголовную деятельность расхитителя городского добра. А знаете, что он мне тогда говорил?
Язык преданной кандидатуры развязывался буквально на глазах. И ведь следует отметить - плёл он чистую правду, вспоминая те семилетней давности откровения Серого.   
Колин пьяный рассказ относился ко времени, когда скакнул Сергей Витальевич с должности управделами исполкома в первые мылины замы. Следовательно, понадобился надёжный человек, которому мог бы Серый печать исполкомовскую доверить.
Вообще-то, если по закону, то печать ту следовало бы немедля под соответствующий акт уничтожить, поскольку исполком превратился в новый орган - городскую управу, и печать у управы своя уже была. Но мудрый Серый, пригласив Мопсенко для серьёзного разговора, так объяснял новую колину функцию хранителя печати отсутствующего горисполкома:
- Ты, Коля, направляешься нами на очень важный участок нашей реформаторской деятельности. Понимаешь, мы живём в сложное, но очень интересное время. На нас лежит суровая ответственность отреформировать наше застоявшееся общество! Но отреформировать его надо так, чтобы не было мучительно жалко потерянного нами в результате этих проклятых реформ.
- Кем -  н а м и ? - переспросил расстроганный таким вниманием к себе Коля.
- Нами, Коля - это значит номенклатурой, не бойся этого слова, оно хорошее. Разве нам нечего терять? А зачем же мы тогда честь и совесть смолоду на комсомольские должностЯ сменяли? Зачем же я, Коля, “с комсомола” в торготдел исполкома пролазил? Или ты забыл, как я тебе тогда покрышки для твоих “Жигулей” без очереди-то? А колёс сколько было у твоего “ноль третьего” - не тридцать ли?
Да ничего Коля не забыл. Помнил даже, как по четвертному за покрышку сверху Серый с него сдирал. А что было делать? И отдавал, поскольку сам Коля потом по “полтинничку” на них наваривал. Такая жизнь была - дефицитная. Развитой социализм называлась.   
- Ну вот, Коля, мы к тебе присмотрелись - потянешь, видим. Но ответственность момента понимать ты обязан. Получишь от меня печать исполкомовскую - и хранить её будешь как партбилет. Где он у тебя, кстати, не сжёг ли на митинге каком, а?
- Так я ... это ... ну в смысле в душе-то я...
- Ладно-ладно, шучу. А вот с печатью не шучу. Ты пойми: сейчас главные моменты наступают, когда мы начнём нашу собственность распределять. Сразу поясняю ещё раз: “мы” - это номенклатура; “нашу” - значит государственную. Гордое выражение “Государство - это мы!” хоть не забыл? Ты ж у нас вроде по идеологической епархии проходил? (“Партия доверяла мне руководство комсомолом нашего режимного предприятия “Красный гидроакустик!” - едва успел вставить Коля). “Несунов”-то на заводских собраниях совестил, чтоб через проходную в открытую не таскали?
- Значит, запоминай как следует, всё по формуле: государство - это мы, мы - номенклатура, государственное - это наше. Значит - мы среди нас должны наше государственное и поделить! Чтобы, значит, несунам каким не удалось государство наше разворовать.    
- А как, как я буду от несунов защищать нашу собственность? И ещё, товарищ Серый: ведь и у нас, партийных работников, ренегаты случались - а вдруг они придут ко мне, номенклатурой назовутся? Как истинно-то наших, ну кому можно собственность распределять, от ренегатов отличать?
- Тихо, Коля, тихо! Ну чего ты зачастил, разволновался. Давай-ка по маленькой, чтобы всё стало ясно.
Мопсенко облегчённо засуетился, разливая по стаканам с собой принесённое. Действительно, от этих формул и вообще от непривычного умственного напряжения в погоне за полётом мысли Серого он как-то приустал, его несчастная голова разболелась от попыток понять Сергея Витальевича и беспокойно гудела без обязательного каждые полчаса “допинга”.
- Значит, так. Во-первых, тебе не защищать нашу собственность надо, а меня внимательно слушать. Если чего не понимаешь - не мучайся, просто запоминай. Хоть запомнить-то тебе не тяжело будет?
Коля потихоньку успокаивался, проникаясь своим большим чувством ответственности и за номенклатуру, и за её общенародную собственность.
- Теперь о нас, то есть о номенклатуре, - продолжил Серый. Ты сколько лет был на руководящей партийной работе? Вот все эти двенадцать лет ты и являлся номенклатурой. В нашей, Коля, стране победившего, а потом ещё и развитого социализма, кроме известной тебе исторической общности - советский народ, была ещё одна. Это как раз и была наша с тобой общность, общность номенклатуры. Ты, например, что умеешь делать?
- Ну как же - руководить людями, - встрепенулся млеющий от “допинга” и гладких речей благодарный собутыльник.
- Вот и я говорю - делать ты ничего не умеешь, и в этом твоя ценность! И все такие как ты ценные партийные кадры старались держаться вместе, то есть сообща “руководить людями”. Для этого мы пролазили в разные комитеты - сначала комсомольские, хоть бы и школьные, потом в армии, институте, на заводе - кого куда жизнь занесёт, но туго помнили свою цель: пробиваться на партийное руководство, как ты говоришь, “людями”. И главное - всегда мы, то есть ценные кадры, кучковаться начинали уже на комсомоле. Мы уже тогда начинали входить в неё самоё, то есть в номенклатурную общность. Причём главной нашей задачей было - должность получить! Ну где-то комсомольского секретаря освобождённого - это если на производстве или в институте, как я. Потом - райком, горком комсомола. Вот это уже серьёзно. Тут нас проверяли на вшивость как следует. Я и сам потом не раз такое делал с молодым поколением, знаю детальки...
Душевные воспоминания полились из Серого тёплым журчащим ручейком.   
- Основной наш приём - это дать подконтрольному в чём-то вымазаться. Ну ты понимаешь: с девками несовершеннолетними, или украсть чего, взятку какую получить. То есть как бы сначала не заметить - а потом резко так подсечь! Всё. После этого клиент наш. Конечно, люди себя в такой ситуации по-разному ведут... Давай-ка ещё по одной.
Коллеги-номенклатурщики с аппетитом вмазали, и Серый самозабвенно продолжал.
- Я скажу тебе так. Наш человек, если хоть на маленькой должности оказался (ну там инструктора райкомовского какого-нибудь) уже твёрдо должен был знать: поймали - плати. Делиться надо! Этого ещё христианство наше дореволюционное требовало. Но, конечно, он опять-таки должен понимать, с кем и как делиться. 
В этом месте личико Сергея Витальевича посуровело, бровки сдвинулись. Коля понял: подходит к главному.
- Так вот, если человек по своему нутру оказывался не наш (редко - но такое бывало, иногда и через партийные фильтры случайные люди проскакивали), то он возбухать пытался или ещё чего-то о своих правах качать. Вот с ним-то мы и прощались как с недостойным (ну как же - малолетку ссильничал, или взяточничал, это ж явно порочный тип, позор ему).
Тут насторожившийся было Коля энергично закивал головой, а Серый проникновенно понизил голос.
- А вот если понимал, делиться начинал, уважение, преданность и желание работать денежной суммой подтверждал - это наш человек, с ним не то что в разведку и контрразведку - ему в горком партии рекомендацию давать можно было. Конечно, и горком партии - не потолок для талантливого человека: или вверх по партийной линии в область дорога, или, сам знаешь, по хозяйственной части в директора, по банкам, казначействам… Ну, в общем, в достойные кресла для наших.
- Да, да! Я понимаю… К деньгам поближе!
- Вот, Коля, это и есть номенклатура: если попал в неё - уже не пропадёшь, и тебе и сродственничкам твоим единоутробным - квартирки без очередей для начала, и на свой кусок хлеба толстый-толстый слой масла с икоркой завсегда иметь будешь. И что бы ты ни упорол: украл, убил, город тебе вверенный пропил - не боись, не пропадёшь, на другую должность из номенклатурного списка пристроим! Главное - делиться не забывай!
-  Я всё, всё понимаю!…
- Ну и славно… Мы, Коля - движущая сила нашего общества, несгибаемая и несгинаемая (в смысле не сгинем никогда). Мы тебе за любую реформу возьмёмся! Надо построение коммунизма - пожалуйста! Надо бороться с коммунизмом - мы первые! Помнишь, в молодые-то годы, по комсомольской ещё линии, мы народ на пасхе ночью как гоняли, а заловленных в церкви пёрли из комсомола. Да что там из комсомола - я из института к отчислению представлял! Будь ты хоть десять раз отличник. А теперь, Коля?
Мопсенко дурашливо заулыбался, он знал эту хватающую за душу церковно-приходскую историю.
- Наш перший кореш Лёха Палкин, он же у нас горкомовский “Комсомольский прожектор” возглавлял, как раз же под моим чутким руководством студентов в церкви на пасху вместе с Сашей Канашом ловил - так он теперь, Лёха-то бывший - Отец Олексий, приход в нашем Покровском храме держит и на “шестисотом” на службу ездит! Ты понял, Коля - это ж уссаться и месяц в баню не ходить!  ...Ой, свят-свят, чего-й то я богохульствую, я ж, туды его, медальку и орденок от церкви теперь имею - Отец Олексий выхлопотал по старой дружбе нашей горкомовской... Эх, плесни-ка пополнее!      
Вздрогнули и крепко закусили. Взглянули друг на друга с пьяной мужской радостью.
- А с другой стороны - ты подумай, Коля. Ну кому приход доверить? Да что приход - таможню городскую кто у нас возглавляет, в генералы таможенные вышел? Вчерашний секретарь парткома нашего славного промышленного гиганта “Красный турбинщик”, Юра Лопаткин. Ты думаешь, он хотя бы смысл слов “таможня” или “турбина” понимал? А в заместители кого он себе взял? Опять же нашего горкомовского кадра бывшего, мы его на руководство коммунальным хозяйством бросали - а теперь он специалист по таможенным законам! И ничего, не жалуется, ему кажется - справляется.
-  Не, ну он же профессионал-руководитель! Потому и в законе шарит…
- Ты пойми, Колян, ведь у нас как? Истинному, настоящему профессионалу, номенклатурному руководителю то есть, специальное образование только мешает. И читать ему вредно - только приказы вышестоящего руководства! Ему ведь всё равно должно быть - хоть унитазы на коммуналке распределять, хоть на таможне “добро” давать. Но, конечно, кому это “добро” давать, а с кого брать - тут он помнить должен туго.
- Ну кому-кому давать - нашим же! – это громко и радостно воскликнул понятливый Коля, доставая из солидного “дипломата” очередную бутыль славного армянского алкоголя, - но ещё и делиться надо, делить “добро” то есть - я правильно запомнил, товарищ Серый, в смысле понял?
- Правильно рассуждаешь. А всё потому, что нашей ты школы кадр! Теперь, Коля надо проработать следующий момент. Вот смотри - мы всё для себя да для себя, а народ-то нас терпит! Ты не задумывался - почему? А? Да потому, Колян, что деваться ему, народу, некуда. Ну, которые могут, те, конечно, в свои Израиль или Америку от нас уже давно сбежали и там благоденствуют. Но остальные-то - здесь! Они же нам позарез нужны, но это, Коля, одна из главных наших тайн, страшнее военной. К сожалению, мы должны его терпеть, народ этот, потому как кто-то же должен работать... на нас.
Серый со вкусом отхлебнул и картинным жестом протянул к свету колину бутылку.
- Вот, скажем, что мы пьём? Настоящий армянский напиток. А откуда он у тебя? Ну-ну, чего ты в лице переменимшись? Я-то понимаю - поблагодарили тебя за противозаконную прописку наши кавказские братья из ближнего зарубежья. Всё нормально. А почему? А потому, что нужны мы им всем, без нас они никуда. Ко мне старики приходят - мы, говорят, хотим пенсии получать, как при советской власти. Я для них - типа кормилец, отец родной! Причём я знаю, что они меня ненавидят, и они знают, что я знаю, но жрать хотят и унижаются! Вот где кайф! А кто эту ситуацию создал, что пенсий вроде как на всех не хватает? Да я же и создал через любимую мою “ДЭЗИ”. А иначе - пришли бы они ко мне?  А? Ведь вообще хрен бы знали, что существует такой мудрый вице-мэр Сергей Витальевич! Раньше-то эти пенсионеры без нас обходились, почтальоны им деньги приносили да и всё тут. А я этот непорядок обнаружил и устранил. Без нас жизни не должно быть! Никакой самодеятельности и творчества масс, всё только через нас. Давай-ка ещё по одной. Э-э, да ты спишь, что ли?

“В  НАШ  ТЕСНЫЙ  КРУГ  НЕ  КАЖДЫЙ  ПОПАДАЛ...”

Мопсенко натренированным на совещаниях способом действительно спал, не закрывая глаз. Его организм всегда прибегал к этой защитной реакции, уберегая колину извилину от интеллектуальной перегрузки.
Серый с опозданием понял, что увлёкся и сильно перебрал с теоретизированием. Это для Коли действительно слишком сложно. А ведь оставалось-то просто разъяснить, как обращаться с вручённой ему исполкомовской печатью.
Полная суть самой затеи мошенника была следующая. В период делёжки госсобственности через процесс “приватизации” появилась прекрасная возможность невероятного по простоте способа разворовывания городского добра.
Для этого и нужна-то была сущая пустяковина: следовало, в соответствии со свежеиспечённым президентским указом, предъявить не менее чем год-полтора назад заключённый договор по одной из хитрых форм умыкания лакомого городского объекта - “аренды с правом выкупа”. Если такой договор состряпать, то в полном соответствии с тем указом хоть лавка, хоть многоэтажная гостиница, да хоть громадный “Дом быта” со всеми его швейно-вязальными машинками и парикмахерскими безропотно и неоспоримо переходили в руки “арендатора”.
Как правило, таким “арендатором” был свой из вчерашней труборожской комсомольской верхушки.
Ну грех было не использовать этот приём, освящённый президентом для, надо понимать, шустрого (пока не поймали) и полезного прохождения этапа первоначального накопления капитала!
Серый и раньше, и сейчас в глубине души недоумевал: что это - недосмотр или... Нет, судя по всему, всё же никакого недосмотра не было. Был сигнал своим, собратьям по номенклатурным стаям, до самых глубинок: товаришчи, налетайте, ловите миг удачи, становитесь из исчезающего слоя капээсэсной номенклатуры легитимным классом новых собственников! Но, конечно, потом, ближе к президентским выборам, не забудьте - кому всем обязаны. И без кого вмиг лишитесь “наприватизированного”.
Так что из проблем у потенциальных “новых собственников” была лишь одна - каким-то образом отмотать назад пару лет для заключения того самого договора. Машин времени у нас ещё нет, но...
Но есть, есть же печать исполкомовская, которую мы мудро “забыли” уничтожить, и которой такой договор два года назад должен был скрепляться! 
Вот для чего нужен был дурачок Коля Мопсенко с печатью несуществующего горисполкома.         
* * *
Конечно, объяснено всё это было чуть позже самому Коле с учётом особенностей его мыслительной деятельности, то есть буквально на пальцах. Но даже это не помогло обезопаситься от последствий совершенно непроходимой тупости, которая была органично присуща новому управляющему делами.
Так, поначалу Коля взялся не только печати шлёпать на тех “договорах” и даты двухлетней давности приписывать, но и подпись свою (свою, а не Серого, который в ту прошлую пору действительно управлял делами!) от имени исполкома лепить. Афёра была одним умником прилюдно раскрыта (“уходили” в тот момент друзья-комсомольцы как раз гостиницу девятиэтажную в центре города).
Серый был взбешён и прямо высказал Ивану Михайловичу своё мнение о новом выдвиженце из бывших дежурных по мылиной приёмной. Мыло же на удивление добродушно отреагировал, объяснив колину промашку всего лишь тем, что, мол, “ну сам, сам без тебя хотел парень слегка заработать, так его поправить надо, чтоб не забывал он правило деления, да и всё тут”. 
Тем не менее Сергей Витальевич счёл необходимым вызвать Колю и попытаться скорректировать происходящее. Именно этот разговор и потряс, и напугал Колю одновременно, и именно его содержание спустя семь лет он пытался повторить столичному полководцу, сидя с генерал-полковником над вусмерть пьяным телом Серого.
Колина извилина имела одну интереснейшую особенность. Благодаря ей Коля мог, испугавшись и вследствие испуга не понимая смысла звучащей при нём человеческой речи, как бы в режиме магнитофона “записать” и много позже воспроизвести сами звуки в действительно имевшей место последовательности.

* * *
- Сколько тебе лет, Николай? - по-хорошему, почти ласково начал Сергей Витальевич ту беседу. И выяснив, что “в мае исполнится сорок два”, с неожиданной суровостью прозрачно намекнул:
- Хочу надеяться, что “исполнится”...
Вот с этого момента “включился магнитофон” у Коли, и всему остальному он мог внимать, только ошалело кивая мутной головой.
- Ты что же это, гад, творишь? Я - и то не могу поручиться, что мы, новые реформаторы, ещё хоть годок продержимся, поскольку враги повсюду поднимаются, “номенклатурной прихватизацией” в глаза ширяют. Потому надо успеть проприватизировать всё, всё вокруг! А здесь ты со своей клептоманией карманного воришки под ногами путаешься. Сейчас каждый упущенный день миллиардов стоит! Ты хоть газеты читаешь?
- Так времени ж нет, только и успеваю по телевизору последние известия и новости...       
- Все твои новости - это “Спокойной ночи, малыши” под водочку. Смотри, чтоб самое последнее известие завтра про тебя не прозвучало: “ушёл от нас в расцвете сил и творческих возможностей...”. (Коля дважды икнул, воспроизводя генерал-полковнику дословную цитату. “Так и сказал?” - ужаснулся старенький полководец. Коля, погрузившись в кошмар воспоминаний, лишь горестно икнул третий раз). Так вот, газеты нам пишут, что в Чехии их прогрессивно-диссидентский президент принял закон о люстрации. Знаю, знаю что таких слов ты в жизни не слыхивал. А означает это слово, что всю их чешскую номенклатуру приказал он в один момент... да не падай ты - от всех и навсегда постов отстранил! Запрет для них на руководящую профессию ввёл. Вот такая бесчеловечная европейская демократия. Конечно, их президент от нашего сильно отличается - он у них культурный, из писателей, за убеждения в тюрьме сидел... В общем, знает нашего брата непонаслышке. Тут я с ним согласен: пока нас от власти силой не убрать - мы сами не уйдём!
- Но то Чехия, маленькая и европейская, они же нам не указ...
- Да нет, Коля, не скажи - подсовывали и нашему президенту такой указ! Да, Коля, да, и было это в сентябре 1991-го. Сам помнишь - эйфория у морд интеллигентских, “кранты вам, паразитам горкомовским!” они кричали. Ну, кому кранты - это история правильно рассудила! Где те интеллигенты? А мы - вот они, мы везде, и всё при нас. Однако тем не менее, Коля, подложил же президенту какой-то гад этот указ. На тот раз пронесло (всё ж вокруг президента не зря сплошь наши люди), а если завтра?...
- Ведь ты, Колян, пойми - люстрацию у нас всё равно паскуды-интеллигенты затеют, и будет оно так: был в горкоме, райкоме, обкоме, каком угодно “коме” - всё, иди работай, никакой должности ни в управах, ни таможнях, ни казначействах, ни в каких госорганах. Арендуй себе метр прилавка на рынке, торгуй на свежем воздухе под дождичком, если сумеешь, или кроликов на балконе выращивай...
Глаза у потенциального кроликовода Коляна совсем округлились, а Серый продолжал пугать, бить по самому сокровенному.
- Но к власти, к казённым деньгам, к руководству “людями” - ни боже мой, на километр сволочи не подпустят, сами будут управляться. Короче - ни себе, ни людям!... Может, лет через пять-десять (не раньше!) позволят нам в выборах кандидатуры наши выставить - на общих, так сказать, основаниях… Чтобы такие мастера, как ты, бюллетени в урны пачками не подбрасывали и протоколы ночью после выборов не переправляли. Ты свою преступную деятельность по линии “рабочих групп управы” на выборах не забыл?
Конечно, всё помнил руководитель людЯми Коля Мопсенко. Но до сих пор не мог понять, несмотря на свою проницательность, куда гнёт вице-мэр. Скорее всего, это просто провокация, то есть проверяет его товарищ Серый. Перед тем как особо ответственное партийное... тьфу, не партийное, но очень ответственное задание поручить. 
Оказалось - не будет никакого задания, но будет страшная выволочка за вот те самые колины подписи в “договорах аренды”.
- Было тебе сказано меня слушать и запоминать? Было! А ты, падло... Ты хоть понимаешь, какие люди и какие миллиарды сейчас меж собой делят? А из-за тебя потерять могут, если до люстрации не успеют! Ведь они ж тебя в порошок... И будут абсолютно правы. Такой отрыжке бюрократии, как ты, не должно быть места в нашем новом отреформированном обществе!... Верни-ка, гад, печать мне - мало ли, что с тобой теперь случиться может.
* * *
...Вот что старательно воспроизвёл Коля московскому генералу на излёте послефейерверочной ночи. На всём протяжении жуткого рассказа тело Серого изредка шевелилось и пьяно мычало у их ног, напоминая о своём участии в продолжающемся застолье.
На генерала изложенное произвело сильное впечатление. Он очень обеспокоился и захотел немедля переговорить с “гостеприимным мэром”.
Дело было за малым - мэра надо было найти. Все способные передвигаться были брошены на розыски, и вскоре Иван Михайлович был обнаружен на дне бассейна сауны. Видно, Мыло захотел слегка освежиться, но не учёл нерадивость напивающейся по углам прислуги: бассейн в суете ещё не наполнили водой.
Как и всякий сильно пьяный человек, Иван Михайлович после тяжёлого прыжка-падения на кафельное дно бассейна практически не зашибся (во всяком случае, такой первоначальный вывод сделали нашедшие мэра). Мыло же, проснувшись в руках спасителей, вдруг разволновался и непрестанно повторял, что ему надо сделать важное заявление.
Попытки успокоить его с помощью холодной воды из двух шлангов для мытья бассейна ни к чему не привели. Иван Михайлович настойчиво потребовал, чтобы ему помогли надеть мокрые необъятные трусы, и с помощью Коли Мопсенко предстал перед ещё шевелящимися за банкетным столом.
Стоя на фоне тёмного предрассветного окна, Мыло начал “заявлять”. Вот тут-то и стало ясно, что мэр всё-таки ударился, и наверняка головой, причём довольно сильно. 
- В обстановке борьбы с растущей в Трубороге криминальной напряжённостью, - внятно и медленно произнёс он, - я срочно принял очень дорогое для меня решение - стать депутатом Государственной Думы. Для этого мне пришлось добровольно и чистосердечно вступить в самую нашу прогрессивную партию власти - “Родная отчизна”... или “Отчая родня”?...  А, Коля?...
- Да, так вот. За место в партийном списке я уплатил семьсот пятьдесят штук зелёными, которые заработал в прошедшем квартале честным и потому непосильным для меня трудом. Чтением лекций о проектировании и монтаже свободных зон в условиях прогрессирующего роста падения. А вовсе не украл. И как раз не из городской казны, как нам подбрасывают некоторые! Далее. Где наш старшой из городского депутатства?
- Здесь, здесь я! - попытался тот встать из-за стола. - Мы, наши депутаты-слуги,... всегда на страже народа...
- А ты, пигмей, сделаешь нам завтра всенародные выборы достойнейшего на моё место. Назначаю всенародно избранным мэром Труборога... Мопсенко Николая!... И штоб процент за него был не меньше восьмидесяти. Штоб, значит, неповадно было. 
Тут Коля что-то шепнул на ухо Ивану Михайловичу, и тот, сильно качнувшись вслед за своей согласно кивнувшей головой, продолжил:
- Васькину - за решётку, тут пусть наши прокуроры поработают!
Коля растерянно опять припал к уху патрона и горячо зашептал: “Не Васькину, Васькина помогла нам Серого ментам заложить!”. Но Иван Михайлович не стал слишком радикально менять своё решение и тонко скорректировал:
- И Серого тоже посадить вместе с ней как раскрытого Васькиной расхитителя!
Так много разом высказанных решений дались нелегко, поэтому Мыло начал закругляться.
- Сейчас мы вынуждены попрощаться, поскоку я срочно вылетаю вместе с Сашей Канашом в Мадрид. Нам предстоит очень важная встреча с российским министром финансов во время футбольного финала на Кубок Испании. Правда, министр ни о нашей с ним встрече, ни обо мне лично ничего не знает и вообще за границу, наверное, не собирается. Поэтому, Коля, свяжись с ним и уведоми! Постарайся, штоб из Москвы какой-никакой вызов в Мадрид мне состряпали. Денег - не жалеть!
- И последнее, не для печати, но от души… В бассейн я не прыгал, и не головой, а спустился по лесенке и лёг для обдумывания предстоящей загранкомандировки. Так что нечего!... разные инсинуации!... Пусть наша пресс-служба так и отработает... Всё! Нас ждёт серебристый воздушный лайнер.
С этими словами вконец утомлённый мэр Труборога Иван Михайлович Мыло упал багровой щекой в салатницу и затих.

А в тёмном окне за его спиной стал виден рассвет над лиманом...

Таганрог, 1999 г.
(с)  В.Герасименко, 1999
               
О Г Л А В Л Е Н И Е               
стр.
Глава первая
Пир во время ……………………………………………………………. 1
За данью – дань …………………………………………………………. 6
Террариум единомышленников ………………………………………..10

Глава вторая.
Как отмылить добела чёрного кобеля …………………………………14 «Были, есть и будем есть!», или сценарий по типу «БЛЕФ» ..............20

Глава третья.
Праздник, который всегда не с тобой ……………..………………….26
Этапы с большой дороги ……………………………………..………..30
Тучи из Центра приплыли ………………………………………….....35 

Глава четвёртая.
Когда его совсем не ждёшь …………………………..………………..39
Понос истины ………………………....................................………….43
«В наш тесный круг не каждый попадал…» ………………................49



vladimir_ge@hotmail.com