Мой отчим - советский пенсионер - Главы 1 - 2

           О сюжете: хрущевские времена. 1957 год. Молоденькая девушка Зойка устраивает слежку за своим новоявленным отчимом, слишком часто отлучающимся из дома. Зойка подозревает его в измене матери. Но в результате наблюдения она приходит к неожиданному выводу...

        Мой отчим - советский пенсионер. Глава 1.

       В тот год я только закончила техникум связи в Ростове, на работу мне нужно было выходить в сентябре. У матери, работающей пенсионерки,  «подоспел» отпуск. Она трудится в местной администрации служащей. Должность, конечно, не руководящая… Но и не уборщица. Зачем вам всё о моей мамочке рассказывать? Пусть её должность останется в секрете…  Достаточно сказать, что зарабатывает она достаточно, а на меня долгие годы пенсию получала: отец погиб на войне, на Курской дуге. Маму мою зовут Аграфеной Васильевной,- друзья зовут ее Груней или Грушей,- выглядит она для своих пятидесяти шести – расчудесно, стройна и до сих пор хороша собой. Жаль, из-за меня мать так судьбу более и не устроила, а может, сама не хотела…Но внимание мужчины ей всегда оказывают!
       Достаточно сказать, что в кисловодском санатории им. С.Орджоникидзе, что на Ленина,  где мы с мамой отдыхали в августе, её на танцах чаще приглашали, чем меня. Оно и понятно: в свои восемнадцать я до сих пор – «гадкий утёнок» с худыми коленками, длиннющими ногами и рукавами, да еще рост выше среднего, - кому охота танцевать с девушкой, которая сверху вниз на кавалера смотрит? Трудно мне придётся с мужчинами…Но пока меня это мало волнует, рано мне еще о любви-то думать! Так мама говорит, а я – не спорю…
      Я читать люблю, даже поэзию читаю. Работа на почте – хорошая работа: можно будет и на рабочем месте иной раз почитать…Мама говорит, что я – сущее дитя…Ничего в жизни не понимаю…
     Кисловодск – город-сказка: он расположен в долине, окруженной с севера и с востока склонами Пастбищного хребта, с юга Кабардинским хребтом. Город находится в 65 километрах от Эльбруса. Долина образована ущельями 2  речек —Ольховки и Березовки, которые впадают в реку Подкумок. Я, втихаря от мамы, съездила посмотреть на тот самый Подкумок…С востока город защищен холмами, с запада долина ограничена высоким кряжем холмов, образующих Березовую балку, с юга — Кабардинским хребтом и с севера — цепью террасообразных меловых гор Боргустанского хребта. Эти горы являются отрогами Пастбищного хребта, которые взяли Кисловодск под надежную охрану от холодных ветров, обеспечив ему неповторимый, чудеснейший микроклимат.
В Ребровой балке располагается главный санаторный район курорта. Песчаные и меловые горы вокруг Кисловодска образуют  террасы с пещерами и гротами. Отдельные глыбы красных песчаников при выветривании приняли причудливую форму. Несмотря на то, что город расположен в долине среди гор, воздух не застаивается, - в долине постоянно циркулирует  поток горного воздуха, который идет по ущельям рек.
Районы города находятся на разной высоте над уровнем моря, например, район Нарзанной галереи, которую отдыхающие называют «водопой», где мы постоянно воду пили — на высоте 813 м. На склонах гор, окружающих Кисловодск, раскинулись субальпийские луга, в окрестностях — горно-степная растительность.
Город утопает в зелени скверов. Украшением и гордостью Кисловодска является Курортный парк: в нём свыше 250 видов деревьев и кустарников, в том числе кедр, пихта, берёза, сосна, ель, орех, павлония китайская, пробковое дерево и пр. В парке куча смешных и доверчивых белок. Я их сама кормила кедровыми орешками, - они бесстрашно ели...
      На курорте время всегда проходит быстро и весело. Съездили на несколько экскурсий, посмотрели Ессентуки, Пятигорск, сфотографировались возле бесконечных каменных орлов, полазили по горам, - вот и подошло время уезжать.
      Перед отъездом из Кисловодска у нас возникли некоторые проблемы: не купили мы заранее обратных билетов, и пришлось отстаивать огромную очередь в вокзальной кассе. Рядом с нами в очереди стоял высокий дяденька, непонятного возраста, лет за пятьдесят, или старше, не смогла я понять. Долго смотрел на мою мать, потом вступил в беседу и так у них «забеседилось»: я даже в сторону отошла, чтобы не мешать. Оказалось, дяденька собирается ехать к родственникам в Пролетарск, здесь был в санатории им. Кирова, билет ему нужен на завтра, то есть ехать он предполагает  вместе с нами. В дяденьке оказалась масса обаяния: моя мать, обычно неразговорчивая, тихая женщина, с ним вдруг разговорилась, заулыбалась даже, наверное, он говорил ей только приятные вещи. Она ему и меня уже представила, будто в том какая необходимость была: «Вот моя дочка, Зоя. Будет работать на почте в Сальске. Надеюсь, со временем окончит и институт связи…» Я просто глазам поверить не могла: матушку словно подменили! Дядька говорил ей «правильные», реальные комплименты: и про рыжие косы, и про зеленые изумрудные глаза, - он мне показался похож на массовика-затейника или завклуба: так язык «подвешен»…
   Признаться, я рассердилась, что мать с незнакомым человеком так мило общается. С другой стороны, я – уже взрослая, смешно ревновать по-детски…Привыкла я, что мать только мне принадлежит…
   Звали седовласого и благообразного нашего товарища по несчастью-стоянию в очереди, - Семеном Васильевичем, даже отчество у него с мамой совпало! Он представился бывшим шахтёром, бывшим фронтовиком, бывшим «счастливым человеком», - недавно, сказал, умерла горячо любимая супруга. В санатории хоть немного удалось развеяться от душевной тоски…Только я что-то в его грусть-печаль не поверила: такой цветущий вид был у дяди Семёна, - так он велел мне себя называть, - что ни о каком унынии и речи идти не могло! Но мать кивала сочувственно, принялась говорить слова поддержки, будто они ему нужны были…
Дядя Семён завладел инициативой покупки билетов: мать ему вручила деньги за два наших билета и он тут же сплёл кассирше душераздирающую историю, что он с семьёй едет навестить тяжело больную тётю, что все мы так переживаем о ней…
Тут же, незаметно и ловко, он просунул в окошко шоколадку «Алёнка», которая так же незаметно исчезла, - и мы стали счастливыми обладателями трёх билетов в купе на завтрашний поезд. Мама счастливо смеялась: она стояла в сторонке и не слышала сказочной истории о «больной тётке», а мне такая хитрая политика на пустом месте не понравилась. Глупа я еще, это точно…
    В поезде нам с дядей Семёном хорошо было: он и койки опустил, и вещи донёс, и потом сводил в вагон-ресторан ужинать. Удивительное дело, но мать согласилась…А меня без устали поил  сладким «Байкалом» и минеральной водой «Бжни», - что-то, но в жадности его не обвинишь, это точно!
Я раньше залезла на свою верхнюю полку и сделала вид, что сплю, чтобы не мешать общению двух «голубков», а они допоздна играли в карты, - у дяди Семёна они с собой были, разговаривали «за жизнь», она ему рассказывала про оккупацию Сальска, в котором «стояли фашисты» с 31 июля 1942 года по 22 января 1943 года, «все это время мы жили в сарае в доме моей матери, бабушки Зои, в селе Воронцово-Николаевское, которое лишь сейчас включили в городскую черту», потом она ему о пребывании Шолохова в нашем городе говорила, о первом Сальском городском фестивале молодёжи, а он всё хвалил и хвалил маму, ее мужество, стойкость и неувядающую красоту, - о себе почти не упоминал, словно весь мир для него на маме сомкнулся…Не заметила я, как и на самом деле уснула…В нашем Сальске поезд стоит долго: дядя Семён вынес наши вещи , и долго прощался с мамой. Обещал скоро приехать в гости…Похоже, он в нее влюбился. Или делал вид. А она – точно влюбилась, это надо же…За сколько лет впервые…
   Пришли домой. Такси брать не стали: было у нас всего две небольшие сумки, мы с мамой никогда «мешочницами» не были, и я ее отговорила брать такси. Недалеко идти…
Сальск – городок небольшой. Он и городом считается всего с 1926 года.
Первым поселением на территории современного Сальска был хутор Юдичев. Хутор этот постепенно разрастался, так как в безводные, сухие сальские степи бежали свободолюбивые крепостные крестьяне из Воронежской, Курской, Харьковской, Херсонской и других губерний царской России. В 1849 на хуторе построили церковь и переименовали его в село Воронцовское, в начале XX века село стало называться Воронцово-Николаевским в честь царя Николая II. В конце XIX века через сальские степи пролегла железнодорожная магистраль, в километре от Воронцовки возникла станция Торговая. 1 марта 1926 года посёлок Торговый преобразовали в город Сальск, однако, само село Воронцово-Николаевское вошло в черту города Сальска лишь в текущем году. 
Квартира наша – недалеко от вокзала, по улице Ленина. Покидали вещи, чаю напились и я убежала к бабушке, - она тоже живет в Сальске, в том самом бывшем Воронцово-Николаевске, которое теперь является составной частью города. Мама прилегла отдохнуть.
    Бабушка моя, Мария Тимофеевна, - уникальная женщина: бывшая учительница начальных классов, вот сейчас ей семьдесят пять, а она недавно овдовела. В шестой раз. Представьте себе! Но не унывает: вдовый сосед к ней стал захаживать чайку попить и в «ведьму» с «дураком» сыграть, а она с ним «сокорит» так, словно девчонка молодая. Он её на пять лет моложе, но внешне эта разница не видна. Они вдвоем ездят в конезавод им. Будённого, что в девяти километрах от Сальска, кататься на лошадях: у соседа там «конмальчик» знакомый, он им коней даёт. И меня с собой берут по выходным…Похоже, одна я в роду не умею с мужчинами шуры-муры водить, неудачная я получилась…Словом, рассказала я милой бабуле про путешествие в Кисловодск, про горы, как мы на Эльбрус  ездили, как на Машуке близ Пятигорска были, как мне тот нарзан хвалёный почему-то не понравился , в отличие от мамы, - она пила с удовольствием, сказала, что «помогает». И про дядю Семёна тоже бабушке всё сказала: уж она так обрадовалась за мамочку, мне даже стыдно стало, что я такая...себялюбивая, что ли...Наверно, нужно пересматривать взгляды на жизнь: я уже выросла, приобрела профессию, нужно начинать собственную жизнь, - нельзя же всю жизнь волочиться хвостиком за мамочкой!...И так в школе меня класса до девятого дразнили «маминой дочкой», - другие девчата помогали родителям по дому, смотрели за младшими братишками-сестренками, а меня лишь перекидывали как неотъемлемую обузу от бабушки к матери и обратно. Хватит! Я – взрослая…
       Через несколько дней мама вышла на работу. А мы с бабушкой и её «другом» ездили несколько раз в конезавод им. Буденного, кататься на лошадях. Страсть как коней люблю! С раннего детства умею верхом ездить, благодарение бабушке!.. В десятом, выпускном классе мне представилась прекрасная возможность еще более развить способности к верховой езде: матери пришлось много работать по командировкам, с этими бесконечными ревизиями, ночевать я одна боялась, и бабушка взяла меня пожить к себе, она тогда жила с очередным мужем именно в конезаводе.
     Конезавод № 158 им. Буденного основан в 1921 как военный конезавод. Первоначально в него поступили лошади из частей 1-й Конной армии. Там разводили донскую и буденовскую породы. Потом уже и других разводить начали…В 1950-е гг. сам С.М. Будённый сюда приезжал. Конезавод - как маленький городок. Там всё как из старого мира: люди, кони, конюшни, деревья, птицы. Конюшни – большие, перед аллеей, ведущей к зданию конюшни, - две конные статуи. Слева от конюшни – трибуны и поле для конных забегов. Неподалеку - сенники, лари для овса. В специальном лазарете лечат занедуживших коней. В карантинном блоке кони после ипподромного забега три недели проходят восстановление, набирают сил для новых показательных выступлений.  На левадах - огороженных загонах под открытым небом – стоят на привязи орловские и арабские лошади. Выкроена маленькая левада для пони, - они, диковинные лошадёнки, малы ростом, но такие важные и забавные, а дети их любят, - не описать!... Тренерский корпус, склады, шорня, кузница, сварка, пильня – всё это конезаводу необходимо.  Шорня -  в закуточке: набросаны поломанные недоуздки, вожжи, седла. Руки у шорника к делу привычные, но только сыромятные ремни в наши дни – большая редкость, а если крепить уже использованным старьем – риск большой: порвется, едва за ворота выедешь..
      И в школу я там несколько месяцев ходила: до сих пор помню фамилию директора, - Жижкин…Учителя там были чудесные…Правда, с учителем физики и астрономии, Иваном Кирилловичем Кириченко, по прозвищу "Маскадон" или "Москва-Дон", - были небольшие проблемы, но бабушку, его хорошую знакомую, просить не стала, - сама разобралась…
Если коротко: не было у меня раньше никакого интереса к небу звёздному, и все! Отсюда и все проблемы… «Астроном» - дядька увлеченный, уроки вел со светящимися глазами, весь сиял и становился похож на мальчишку из романов Жюль Верна. Однажды он меня вызвал к доске и начал спрашивать что-то о Луне. А зачем? Домашнее задание я не выполнила, текст не прочла, но сразу в этом не призналась. Думала, пронесёт, да куда там!... « А скажи-ка мне, Зоенька, какая сила тяжести на луне?», - хитро так спрашивает. «Лунная», отвечаю. «А на Земле какая?» - «Земная!...» Поставил двойку, велел выучить к следующему уроку, а я не выучила: дел много было, - картошку копать ездили и до вечера копали, потом спина не разгибалась, но разве же это – объяснение для «астронома»? Надеялась я, что он меня назавтра не вызовет: обычно он не спрашивал быстро тех, кому «двойбан влупил», думал, что двоечники сами обязаны руку тянуть, стремясь «исправиться», но мне-то чего было беспокоиться? Всё равно экзамены я собиралась сдавать в школе в Сальске, что мне до оценок деревенского педагога!...
Но Он – вызвал. И опять начал про свою силу тяжести. «Давайте я Вам подскажу, Зоенька: там сила тяжести шестикратно от земной отличается. Вы мне только подскажите, в какую сторону…Больше она, чем земная, как думаете?» - «Точно, - отвечаю, - больше!» Тут все как заржут, точно как те кони конезаводские перед водопоем…Поставил он мне аж единицу! Оказывается, на Луне все предметы весят в шесть раз меньше, чем на Земле… «Вот тебе, Зоенька, там и жить надо, будешь «тяжеленькая», а здесь тебя просто ветром колышет…» Ну, откуда же мне про ту тяжесть знать, спрашивается? Я в свободное время бабушке помогаю. Иногда еще вот классику читаю, - наших авторов советских всех перечитала, даже в очереди писалась в своё время на Николая Островского, иной раз и Бальзака читаю, и Золя, - например, «Лурд» - очень прогрессивный роман. Читали? А на книжки по астрономии нет у меня ни желания, ни терпения, - не собираюсь звезды по ночам лицезреть…
      И тут старый «астроном» просит меня подойти к нему после уроков. Подошла. Дал он мне книгу почитать. Сказал, убедительно «просит» прочесть… Засела после уроков в амбаре, начала читать. Понравилось! Книжка называлась «Туманность Андромеды», и еще там несколько повестей и рассказов было. Слов мудрёных – уйма, но в сюжете – целый мир неизведанный, совсем непохожий на мир Островского с его «Как закалялась сталь», или же на загребущего Гобсека бальзаковского…Совсем иной мир…Все выходные читала я ту книжку, а потом «астроном» устроил мне допрос форменный, «о чем книга», я ему все ответила, как он и ждал. А он – мне: «Зоенька, так можно ли к другим планетам летать, не зная силы тяжести на родном и единственном спутнике?» И правда…
      Фантастику я полюбила благодаря нашему «астроному» Ивану Кирилловичу, расширила горизонты познания. Библиотекарьша в конезаводе – чудесная, Элькой зовут, молодая еще, она мне помогала книжки хорошие брать и даже в очереди передвигала. На книжки-то – очередь, каждый, кто хочет популярную книгу прочесть, записывается в специальном формуляре, пишет свою фамилию и получает номер по списку. 
Словом, с конезаводом для меня многое связано. На всю жизнь запомнила про ту силу тяжести…А какие там были скачки, - вы таких не видели в своих душно-шумных городах! В тени старого дуба мы с девчонками секретничали…
     1 сентября наступил мой первый рабочий день. Почему-то на практике мне казалось, что быть почтовым работником – интересно, а в реальности всё оказалось не совсем так. Коллектив меня воспринял, как «пигалицу», старались на меня самую тяжелую работу «повесить», проверяли на боеспособность, - к концу рабочего дня от оформления этих бесчисленных посылок у меня руки дрожать начали и в пот бросило. А «местные» работницы только смеялись: «ты бы, девонька, шла б лучше в библиотекари или бухгалтера, пока не поздно. У нас таскать нужно!» В общем, пришла я домой и расплакалась. Хорошо, что мама позже пришла, не видела слез глупой девочки. Но она, похоже, в тот день и вовсе ничего не замечала, не то, что моих красных глаз: жарила картошку, а сама под нос «Подмосковные вечера» напевала, как девчонка просто. А потом возьми и скажи: «Письмо получила: Семён Васильевич, по пути из Пролетарска, к нам в гости заедет. Вот радость-то! Такой очаровательный, милый человек, одно удовольствие с ним беседовать…» Оказалось, дядя Семён к нам приедет в субботу. Про себя я подумала, что придется мне в субботу после работы идти ночевать к бабушке, или как оно там сложится…
А работа на почте мне разонравилась. Сотрудницы все - пожилые или среднего возраста, ни одной молоденькой, словом не с кем перемолвиться; мне так и казалось, что они каждый мой шаг обсуждают и смеются за спиной… Наверное, в первые дни так и было, а женщины просто не умели, - или не хотели, - таиться…
      Семён Васильевич приехал в субботу на автобусе. Сказал, что ехал уже не из Пролетарска, а с Маныча, где рыбку ловил. В доказательство привёз сушеной и копченой  рыбы вязанку целую. На Маныче – рыбалка знатная, сама с бабушкой там не раз была, любим мы рыбалку. Тот факт, что дядя Семён – еще и рыбак, - несколько более меня к нему расположил…Только я было сказала, что пойду к бабушке ночевать, как гость всполошился, воспротивился, сказал, что хочет нас с мамой – обеих! – вести в ресторан ужинать. Признаться, я удивилась, а мать обрадовалась, что кавалер стремится и с дочерью контакт наладить. Серьёзный, значит, интерес имеет…
В ресторане гостиницы «Юбилейная» дядя Семен накормил нас так, как мы, никогда с мамой, корме военных лет, не бедствовавшие, никогда не ели: вкусно и очень дорого. Очень. Нам подали салат «Мимоза», холодец, - дядь Семен убедительно требовал, чтобы «нежирный», куриный суп с фрикадельками, гречку с лососем, свиные «медальоны» с сухофруктами, отварную осетрину, бутерброды с черной и красной икрой, а на десерт – торт «Прага», свежий и изумительный. От котлет по-киевски и цыплёнка табака, убедительно навязываемых дядь Семёном, нам с мамой пришлось отказаться, - мы же не Гулливеры, а две стройные дамы. То есть она, конечно, - дама, а я – так, сбоку – припёка…Пили мы все шампанское, а дядя Семен с мамой еще и коньяк армянский «пятизвездочный».
      Дядя Семён в ресторане разительно переменился: он был поразительно галантен, весел, сыпал анекдотами и забавными рассказами, несколько раз танцевал с мамой вальс и танго, - они оказались чудесной парой, она ему даже ни разу ног не отдавила, и он – ей…И меня хотел пригласить один молодой парень из-за соседнего столика, грузин или осетин, - непонятно, но я отказалась, сказав, что не танцую, а мама зачем-то извиняющимся тоном попросила за меня прощения, пустившись  в совершенно излишние комментарии, что «девочка только вышла на работу на почте, только окончила техникум, и правда не умеет танцевать совершенно…» Она только не добавила «гадкий утенок не танцует…» но намёк был. Или мне так показалось, - раньше я никогда столько не пила, как в тот вечер, - может, утратила уже реальное отношение к происходящему. Рассердилась я на мать так, что встала, и сказала, что если Он, то есть тот, кто меня пригласил, не боится, что я ему все пальцы ног отдавлю, то я готова попробовать. И пошла танцевать. Вот только мама не знала, что в Ростове я в танцевальный кружок ходила, не удосужилась я ей это сообщить, - то-то она должна была удивиться, когда мы с Грантом, - парень оказался армянином, а вовсе не грузином, - лихо принялись отплясывать под Лале Андерсон…
Только мама не удивилась. Она даже и не смотрела в нашу сторону, она на своего Семёна смотрела влюблёнными глазами. Как маленькая глупая девочка.
К концу вечера мы многое знали о дяде Семёне: оказалось, он работал забойщиком в угольных шахтах Кузнецкого и Карагандинского бассейнов, несколько подорвал здоровье, но сейчас, выйдя на пенсию, чувствует себя несколько лучше. Ранее он жил в более северном районе страны, но с возрастом начал чувствовать стремление переселиться в более южный край. Например, как наши Сальские степи…
За вечер дядя Семён заплатил огромнейшую, на мой взгляд, сумму, в 940 рублей. Давно поговаривают, что пора деньги уменьшить, провести реформу, но я такие речи слышу, начиная класса с седьмого, но реформы - все нет…
Дядя Семён вызвал, с помощью официанта, такси, - мама пыталась отказываться, говоря, что «дом наш – рядом…», но он её слушал не стал, меня же такое его отношение только порадовало: он всячески старался маме угодить. Значит, и впрямь - всерьёз…
Такси довезло нас до дома. Мы вышли, а дядя Семён отправился обратно в гостиницу, оказалось, у него там номер забронирован, и он вовсе не намерен причинять нам беспокойства лишнего своим проживанием. Меня это порадовало.
На следующий день мы с бабулей и ее кавалером, по моей инициативе, на мотоцикле с коляской, - меня в коляску посадили! - поехали на Маныч, рыбачить, правда, толком ничего не поймали. Чтобы обидно не было, - купили у рыбаков, сидевших с уловом вдоль дороги, пару сазанов да одного судака, нажарили, как приехали, вкусно было!
Мама то воскресенье с кавалером провела, по городу его водила, в «Дружбе» были, в клуб железнодорожников зашли, - не скучали…
В понедельник вновь начались трудовые будни. Тоска зеленая…Почему так говорят, интересно, - «зелёная»? Серая тоска, беспросветная…Я-то раньше мечтала на работе книжки читать, а сама к вечеру еле на ногах стояла от усталости. Похоже, неправильную я себе работу выбрала. Или характер мой плох, ничего не нравится…Но раньше времени не стала о своём недовольстве распространяться ни маме, ни бабушке, вначале нужно понять, что не так, - работа мне не нравится или коллектив, или просто нужно время ко всему привыкнуть…Одно – жить в общежитии, сидеть на занятиях до обеда, каждый вечер бегать в ростовские кинотеатры, а по выходным – «тиянтеры» посещать, и другое – реальная жизнь: маленький город, подружки – далеко, развлечений – мало, а тут еще и мама с бабушкой  снова замуж собрались, одна я – никому не нужная худосочная дылда с трудным, замкнутым характером…
В конце следующей недели мама мне сообщила сразу две новости: что дядя Семён покупает дом в центре Сальска и что он хочет на ней жениться. А она думает принять его предложение. Он ей по сердцу, притом жить они будут у него, то есть я остаюсь единственной обитательницей нашей «двушки»; соответственно, мои шансы встретить спутника жизни, при таких жилищных обстоятельствах, многократно возрастут.
То есть меня поставили перед фактом: заявление-то они уже подали…

      Глава 2.
      Оказывается, дом купить не так и легко в наши дни, - как полагал Семён Васильевич.   
Расписали их с мамой очень быстро, наверно, мамины связи помогли: всего через неделю после того, как «молодые» в ЗАГС заявление подали.
Однако, дом к тому времени дядя Семён еще так и не купил: то цена не устраивала, то размеры дома, то удалённость от центра, то соседи рядом не те проживали.
Похоже, хорошие дома никто продавать и не собирался.
   Удивительно, но деньги у дяди Семена имелись немалые: он желал приобрести благоустроенное строение, с центральным водоснабжением, желательно из кирпича, в крайнем случае, - обложенное кирпичом. Газ он планировал использовать баллонный. Но, пока все его планы оставались лишь благими намерениями, мне все-таки пришлось уйти пожить к бабушке, чтобы не мешать «молодым».
   Бабушка была мне искренне рада, чего я бы не сказала об ее соседе Владимире Петровиче, любезно позволившем именовать его «дядей Вовой»: хотела я звать его «дедом Вовой», но мою инициативу встретили в штыки, бабулькин сосед возразил, что он, «так сказать, еще молод»…Получалось забавно: бабушку я зову  «бабушкой», её кавалера – «дядей Вовой»…Словом, везде я чувствовала себя ненужной: в нашу квартиру вселился дядя Семён, в доме бабушки дядя Вова чувствовал себя «завсегдатаем» с явно серьёзными намерениями. Прямо хоть замуж выходи! Только вот никто не берёт…
   От такой грустной жизни я даже с женщинами на работе немного сблизилась. На почте у нас работает немало народа: пять постоянных сотрудниц, несколько сортировщиц, с которыми мне мало приходилось общаться, - они приходили в пятом часу утра для разбора свежей корреспонденции, и часов в восемь уже домой уходили, - больше десятка почтальонок, с которыми так же мы, «постоянные» почти не разговаривали: они по несколько раз в день прибегали за газетами-журналами, забирали огромадные сумчищи с почтой, и снова убегали. Работе почтальонок я нисколько не завидовала: тяжелый физический труд, ходить нужно по грязи в любую непогоду, - трудно! Правда, другая сотрудница, Полина Герасимовна, просившая звать ее попросту Полей, сообщила, что в работе почтальонок есть некоторый «плюс»: в дни, когда они носят пенсии, им хорошо «перепадает» от получателей пенсий. Я вначале не поняла, о чём речь, - оказалось, старики им копейки дарят…Иногда за день этих «копеек» столько набегает, - приличная прибавка к зарплате выходит!... Поля над моей «невинностью» рассмеялась, назвав «девочкой»…
    Многое мне коллеги о сущности нашей работы объяснили. Главное: создать видимость невероятной загруженности и любому посетителю смотреть в глаза пристально, казаться для него «начальником». Так, на днях пришёл один дяденька в мятом пиджаке, явно чуть навеселе, хотел посылку отправить, в тот день на приемке посылок Поля сидела. А она в тот момент «Огонёк» читала, - он только что пришёл, а  почтальонка во внутреннем помещении почты письма укладывала в сумку «почтарскую», то есть у Поли было всего ничего времени на чтение последнего номера, и она так торопилась! А тут тот, «поддатый», пришел, с посылкой своей. Полина ему сказала: «подождите несколько минут, я очень занята, работы много!» И пренахально продолжала «Огонёк» читать. Дядька ждал, ждал, десять минут, а Поля, видимо, статьей зачиталась. Перед дядькой на конторке стояла привязанная ленточкой чернильница с чернилами, тут он её как пихнёт словно бы ненароком! Спасибо, не опрокинулась чернильница, лишь несколько капелек чернил пролилось, но Поля вмиг от журнала оторвалась, строго так спросила: «Гражданин, Вы что хулиганите?» А дядька тоже не лыком шит: «А почем Вы знаете, что это я хулиганю? Тут народа много, а у Вас – много работы, - как можете Вы, занятая своей работой,  видеть, что вокруг происходит?» Словом, пришлось Поле «Огонёк» Машке-почтальонке отдать и уделить нахальному дядьке внимание. Похоже, он не из «работяг» оказался. Долго потом Поля чернила оттирала с конторки…
   Рассказала я Поле и еще одной женщине - Вале, тоже относительно молодой, лет тридцати пяти (мне они обе в тот момент казались древними старушками) о своем невеселом житье-бытье. Женщины меня на смех подняли, обвинили в себялюбии и детскости. Поля, почти высокая, чернявая и худенькая «казачка», - она сказала, что все её предки по обеим линиям – из «казаков» происходят, пояснила, что мне жаловаться не на что, - одна дочь у матери, а как купит отчим дом, - вовсе жизнь начнётся райская: мужа можно искать по собственному выбору. Где это видано, чтобы у девушки восемнадцати лет своя квартира была? Радоваться нужно такому «раскладу»! Вот у неё в доме – тьма народу: мать вдовая, старая, двое детей-подростков бесконечно «тянут» на кино да на мороженое, муж исчез, - то есть бросил без развода, уволился втихаря с работы, и куда делся, - ищи-свищи!...А она живёт и не горюет, - такая весёлая и жизнелюбивая! Даже в клуб на танцы ходит!
    Позже, правда, мне Валя пояснила, что муж Полины недалеко ушел: живет на соседней улице, с бывшей подругой Полининой, деньги шлёт сам по почте, чтобы она на алименты не подавала через суд. Подлый человек оказался…Мне, правда, показалось, что здесь вина еще более на той подруге лежит, - как можно уводить человека из семьи, - это же так дурно!...Но я же многого не понимаю: сейчас мужчин мало среднего возраста, много их на войне погибло, в плен попало, без вести исчезло, а сколькие вернулись безнадежно больными инвалидами, - война была!...
Даже я немножко войну помню, пусть крохой была. Но то - другой сказ…
Брат мой старший, например, в войну без вести пропал, так и не удалось матери его разыскать,  сколько лет она искала да надеялась, все связи использовала, - не судьба, значит. Мне мать говорила, что сердце ей подсказывает: жив мой старший брат Вадим, жив!...Но я своего брата вовсе не помню…
Валя, хрупкая миниатюрная блондиночка, похожая на Дюймовочку из сказки Андерсена, «старая дева», как она себя сама отрекомендовала ( но мне показалось, что мужчин она "знает" и любит, не зря с ней раз другая женщина на почте ругалась, обвиняла Валю в том, что та «мужа уводит да детей сиротит», а Валя лишь смеялась и отрицала все), веселая и выносливая, решила меня взять под свою опеку:
- Понимаешь, Зоя, у тебя есть всё для того, чтобы быть счастливой, а ты только сидишь и ешь себя поедом. Ты на себя посмотри: у тебя волосы – рыжие, королевские, глаза – как луг зеленый, а ты что с собой делаешь? Ты зачем так тщательно укладываешь волосы, словно монашка прилизанная? Ты хоть один завиток выпусти на лоб, да щечки подкрась, что ты такая бледная? И губы надо подкрашивать, - мало ли что там тебе профорг или комсорг скажет, - надо быть красивой, нравиться людям, - тогда и сама счастливее будешь! Вот скажи: мать твоя, наверняка, красится да мажется? А она ведь уже старая! И ничего, помнит о себе…
   Я задумалась. Мне всегда казалось, что мама – «взрослая», может делать, что хочет, а я – маленькая, серенькая мышка. Поэтому и одежки мои все напоминали мышиную шкурку, и вот теперь уже сторонние люди мне на это указали. Нужно меняться, и впрямь!...И вот в один обеденный перерыв «девчата», - так они сами себя называли, - с моего согласия, произвели маленькую революцию в моём облике: напудрили розовой пудрой, подровняли и чуть подкрасили брови, удлинили ресницы смешной щеточкой, которую совали в невозможную сухую тушь, поплевав в нее как следует, накрасили губы красным «кармином», подрумянили, а двум косам, которые я вечно убирала «короной», позволили свободно спадать вдоль щек. Потом сунули под нос зеркальцо: «Смотри!» Я посмотрела, - вздрогнула: лицо мое словно чужим сделалось, яркие краски приобрело, но, одновременно, помолодело благодаря двум озорным косичкам. И похорошела я, почему-то…
- Вот так и ходи! Да купи себе платье нормальное: твоё тебе велико!
- Как же: я его сама выбирала, чтобы движений не сковывало…
- Ты бы еще мешок на себя напялила и подушку под него подложила, чтобы талию обрисовать…Куда твоя мать смотрит? Неужели не видит, что ты – выросла? И туфли нужно купить нормальные, на каблуках, что за стариковский подбор? –
- Да у меня есть на шпильках, но на них ходить неудобно. А эти – удобные, в них нога дышит. Мне их бабушка отдала, у неё другие есть…-
- Вот-вот: бабушка отдала! – И девчата зашлись в безудержном смехе.
Непонятно почему, но я и сама засмеялась. Над собой смеялась…
   Пришла домой, к бабушке, она меня вначале блинчиками усадила потчевать, про день рабочий расспросила, только потом заметила перемены во внешности, заохала, запричитала, что «девочка, оказывается, выросла…» Я ей сказала, что хотела бы приобрести новое модное платье с рукавчиками-«фонариком», с расклешенной юбкой до колена, с рисунком в крупный горох. А еще хочу корсет! Чтобы талию подчеркнуть. Бабушка так смеялась, чуть не упала, сказала, что корсета на меня не сыщешь, такая талия у меня тонкая…
   Доела я блинчики и мы побежали в универмаг, он еще открыт был. У бабушки там соседка работала продавщицей. О чем-то бабушка с ней пошепталась, и соседка меня отвела в «подсобку»-склад, где оказалось товара больше, чем на прилавке. Все нашлось, что я хотела. В общем, сделали из «гадкого утёнка» принцессу, только не могу сказать, что я себя  уютно почувствовала во всем этом. Словно на пугало огородное кафтан сафьяновый нарядили, вот так мне казалось…
Но, так или иначе, но «девчата» меня уговорили изменить внешний вид, и подсказали, что идёт. Они пытались еще уговорить меня волосы подстричь повыше плеч, и носить их распущенными, по моде, - волосы у меня кудрявые, никакой перманент не нужен, но тут я воспротивилась: представила себе жуткую мороку с вечерним распутыванием спутанных узелков…Ни за что косички не обрежу!
Стала я ходить на работу в «новом виде». Старым сотрудницам до моей внешности дела не было, а вот заведующая разок внимание уделила:
- Что-то Вы, Зоя, такой помадой вульгарной краситесь, просто как…Сами понимаете…Вам такой яркий цвет еще не по возрасту!...Восемнадцать-то есть?...
«Девчата», как услышали мою жалобы на заведующую, Владлену Карповну, которая меня распекала «по-отечески», прыснули со смеху: «значит, все как надо! Она ж не собирается вопрос на профком выносить? Состава преступления нет! » И я их послушала, ничего менять не стала в своём облике. С красной помадой чувствуешь себя увереннее, что ли… Это как маска от неуверенности…
    Жизнь тем временем шла себе «помаленьку», как дед ( он же «дядя») Вова говаривал. Дядь Семён все бегал по улицам Сальска, приставал ко всем старушкам, упоенно лузгавшим семечки, с одним вопросом, - не продаёт ли кто дом хороший?
За пару недель я научилась «носить» своё «новое» лицо, топать на шпильках и строить томные взгляды посетителям. «Девчата» внушали: «ты представь, что перед тобой – манекен: смотри на него тридцать секунд, взор не отводи, можешь считать про себя, - он первым взгляд потупит…» Вот я и тренируюсь «на манекенах» живых, на некоторых действует. Правда, один посетитель спросил, не плохо ли мне, - оказался врачом местной больницы. Но он один такой попался…
    Ближе к концу сентября, - рабочий день уже к исходу близился, - в помещение почты влетел молодой человек светлом пиджаке и жутких брючках, - «прекрасно одетый стиляга», и попросил конверт маркированный. Я ему конверт подала и уставилась на него как кукла «моргучая». Смотрю, и вижу: он меня не узнаёт, и я его не сразу узнала: это был Грант, тот парень-армянин, что меня танцевать пригласил в ресторане, где мы отмечали приезд дяди Семёна. Сдержанности во мне никакой женской, я ему и брякнула искренне:
   - Грант, до чего же я рада Вас видеть! Как поживаете?
Парень обомлел. Похоже, пытался меня «опознать», да никак не мог. Лоб наморщил старательно…Пришлось напомнить. Тут он рассмеялся:
   - До чего же я рад ! Как Вы тогда прекрасно танцевали…И до чего же Вы изменились! Похорошели…Просто Вас не узнать! Красавицей стали настоящей…
    Тут я уже по-настоящему зарделась: еще бы, такой красавец – и такие комплименты сыплет «Зойке-мышке»…А он меня начал обо всём расспрашивать: как да что, и как здоровье моей маменьки, и бабушки ( когда это он успел узнать, что у меня бабушка есть?), и дедушки…А дедушки мои оба – давно померли! Тут-то я и поняла, что Грант ведёт себя в рамках вежливости, и немного вышла из ступора. Рассказала я Гранту про то, что моя мать замуж вышла, а я сейчас живу у бабушки, что отчим мой пытается дом собственный купить, но никак «вариант» нормальный не подберёт, и я теперь редко хожу домой, чтобы «молодым» не мешать…Зачем я ему про все это рассказала, - не знаю, наверно, от отсутствия опыта общения с молодыми людьми. В техникуме в нашей группе ни одного «мальчика» не было. Были, правда, на другом потоке киномеханики, но мне с ними пересекаться не приходилось…А в танцевальном кружке мы, девчонки, все больше друг с дружкой танцевали…
Грант почему-то моим словам невероятно обрадовался, даже про конверт позабыл, - пришлось напомнить, чтобы он его с прилавка-то убрал. Спрятал он конверт в карман, решил объяснить причину своей радости:
- Дорогая Зоя! Простите мою фамильярность… Дело в том, что моя семья как раз ищет покупателя на дом и никак не может найти: дом – большой, стоит недёшево, но зато кирпичный, и вода есть, и отделан чудесно, замечательный дом! Вы не представляете, как я счастлив видеть Вас после столь долгой разлуки, и еще слышать от Вас столь приятную новость. Воистину, тогда, в ресторане, наша встреча явилась подарком судьбы! А не знаете ли Вы, какой именно дом подыскивает Ваш новый батюшка? Какой суммой он располагает с целью покупки?
Речь Гранта была столь витиевата, что я поневоле вспомнила свою сокурсницу Цовик, - та не менее Гранта обожала прибегать к подобным словесным выкрутасам, любила льстить преподавателям, а те любили Цовик, и завышали ей оценки за «очаровательное» поведение. Но, если манеры Цовик, ее вкрадчивая хитрость меня раздражали, то против обаяния Гранта я не смогла устоять. После того, как мой армянский друг услышал, что отчим «за ценой не постоит», он чуть не подпрыгнул от радости. И немедленно пригласил меня к себе «на кофе», - дом посмотреть, чтобы было о чем дома рассказать матери и отчиму . Я было воспротивилась, - неприлично! – но Полька из другого конца зала принялась убедительно жестикулировать, мол, надо идти! И я пошла…
    По пути в тот переулок, где стоял дом родителей Гранта, мы оживленно беседовали. Грант мне рассказал, что после службы в армии, - служил он якобы в ГДР, в маленьком городке,  в русской воинской части, при штабе, писарем, -  благодаря исключительно красивому, «каллиграфическому» почерку и высокой грамотности. Потом поступил учиться в торговый институт, но после третьего курса перевёлся на заочное отделение «ввиду некоторых обстоятельств», и жил у родственников в городке Неркин Ахта, что на берегу реки Раздан, в 50 км от Еревана, - ходят слухи, что тот городок хотят переименовать, в честь названия реки, в одноименный Раздан... Якобы он хотел быть музыкантом, а не «подлым торгашом», но семья настояла, так у них заведено. Сейчас ему двадцать четыре, не женат, и пока и невесты нет: армянок в округе не так мало, но ему бы хотелось по любви жениться, не обязательно «на своей», лишь бы по любви, но для женитьбы в любом случае нужно обрести материальную независимость. Тут я Гранта словно бы увидела с другой стороны: он имел серьёзные взгляды на жизнь, не то, что некоторые русские, которые женятся, а потом убегают из семей, вот как муж Полины, например…Прежде я в армянских домах никогда не бывала, поэтому у спросила у своего спутника:
- Правда ли, что армяне – невероятно щедры и гостеприимны, вплоть до транжирства? Что они тратят огромные деньги на угощение, еду и напитки?
 Грант засмеялся, смутился несколько:
- Как Вам сказать, милая Зоя…И да, и нет…Вот Вы видели хотя бы раз одного армянина, который бы что-нибудь положил в чужую корзину?
- Я вообще армян в массе не видела. И ответа Вашего не поняла, честно.
- Наверное, неудачный пример подобрал… Отвечу так: армяне – как все люди.
Словом, так он мне и не ответил нормально… Или я такая тупая. Еще или вообще…Но только мы тем временем к дому подошли. Я его издали увидела: архитектура – интересная, красный кирпич, высоченный первый этаж, и маленькая пристроенная мансарда с удивительным окошечком-иллюминатором. Не удержалась, спросила, кем работают родители Гранта, и он спокойно так ответил, что отец – прораб, а мать «числится уборщицей по трудовой книжке», а на самом деле – домашняя хозяйка…Похоже, Грант мне совершенно доверял. Или проверял?… Дом они хотят продать, потому как уже присмотрели на другой улице участок, вплотную примыкающий к дому дяди Гранта, там отец Гранта «мигом» новый дом выстроит, - хотят его отец и дядя жить еще более дружно и сплоченно…Почему-то у меня возникла мысль нехорошая, - слышала еще в техникуме сплетни о прорабах, - что дом отец Гранта выстроил из «левых» стройматериалов, потому-то и продаёт этот дом, что и строительство нового ему практически ничего не будет стоить, а деньги от продажи дома он положит в карман…Удивительное дело, но у меня хватило ума не брякнуть вслух глупость.
Пришли. Вначале Грант обвел меня со всех сторон дома, показал, объяснил, куда какие комнаты выходят, где кухня и т.д.
    Выскочила величавая женщина, мать Гранта, судя по всему – с частью русской или украинской крови в жилах, - высокая, рыжая, зеленоглазая, - красивая!...Я на неё так удивленно смотрела…Это потом мне Грант объяснил, что внешность его матери, напротив, типично армянская, именно такими и должны быть настоящие армяне, - рыжими!...Грант представил маму как «тетю Галю», чтобы не путаться с произношением…
     Она, без лишних вопросов, сварила изумительный чёрный кофе в турке, подала его с сладким блюдом, о котором мне пояснили, что оно называется «гата», а иные говорят «кята», но это – одно и то же…Сладкое напоминало чудесное пирожное: внутри было столько вкусных грецких орехов! Но слишком много сливочного масла, пожалуй…Однако, мне гата очень понравилась, я с удовольствием смолотила свою порцию, даже позабыв о необходимости скромничать и делать  вид, что у меня нет аппетита, да и зачем? Меня привели дом смотреть, а вовсе не на смотрины, - у них, оказывается, принято сыновей на «своих» же армянках женить…И правильно: так национальные черты будут сбережены и через много поколений…
Тётя Галя выспросила у меня все о покупательной способности отчима, потом перешла к вопросам о моей семье. Я ей почти честно ответила, что - одна дочь в семье, что мать на пенсии, но еще работает, если они купят наконец дом, то останусь я в пустой квартире неподалёку от кинотеатра…Далее меня и вовсе понесло: зачем-то я призналась, что не нравится мне на почте работать, «не творческая это работа!»,скучно, лучше уже быть домохозяйкой или библиотекарем. Ответ мой тете Гале явно чем-то понравился, она даже Гранту что-то по-своему сказала с улыбочкой, а он весь зарозовелся как девица…Отца Гранта, дядю Ару, мы в тот вечер ждать не стали: у него был какой-то «аврал», близилась сдача «объекта».
       Грант проводил меня к бабушке и пригласил в воскресенье к двум часам пожаловать дом смотреть вместе с мамой и отчимом, которого он упорно продолжал «за глаза» именовать моим «батюшкой», что несколько раздражало.
      Несколько дней быстро пробежали, наступил выходной. Домашним я так и не сказала, что это именно родители того парня, с которым я в ресторане танцевала, дом продают, - сказала, что мне на работе наши женщины все рассказали и показали. В положенное время «моя семья», - бабушка тоже «увязалась» дом смотреть, - позвонили в дом Матевосянов, такой была фамилия семьи Гранта.
Нам открыли дверь и мы обомлели: перед домом были поставлены столы с яствами и всё благоухало. Оказывается, нас ждали…
     Нам по-быстрому дом показали и повели за стол. Отказаться возможности не было никакой, мы с мамой порядком растерялись, тогда как дядя Семён пришел в полный восторг от подобной неожиданности, начал сыпать анекдотами и рассказывать о своей любви к армянской культуре. Оказывается, он побывал всюду в Армении, поклонился святыням Эчмиадзина, видел тот самый храм Ары, в честь которого и назван был хозяин дома, Ара Хачикович, или просто «дядя Ара», как он милостиво мне разрешил…
     Вскоре дядь Семен совершенно очаровал наших хозяев, а как дошло до еды, - тут мы все будто родные стали…
     Да, скажу вам: так вкусно я никогда прежде не едала!
     На столе лежало множество пышек – толстых и тоненьких - под названием «лаваш» и «матнакаш».  Вначале подали суп под названием «яйни» - в говяжий бульон добавили кубиками картофель, томат-пюре, перец и, как ни странно, курагу. Есть было непривычно такое «первое», но понравилось всем. Затем угощали нас изумительным армянским хоровацем – шашлыком в кастрюле: куски курдючной молодой барашки – на косточке! – плавали в смеси топленого масла, небольшой доли коньяка и собственного сока, с добавлением перца и разной зелени, - укропа,мяты, кинзы, еще чего-то вкусно-пахучего,  и репчатого лука, порезанного кольцами, - это блюдо было такое «домашнее», что ли…Чудо просто! Я так поняла, что вначале мясо – вместе с овощами, - помидорами, перцем сладким и баклажанами, - жарили на вертеле, а потом, сняв с овощей кожицу, все сложили в кастрюлю, и получилось, - чудо! А еще тут же благоухала чарующе жареная на вертеле форель, политая соком граната…
      Еще на столе  стояли коньяки производства Ереванского коньячного завода : «Арарат», «Праздничный», «Наири», «Васпуракан» и «Ахтамар», все – больших сроков выдержки. Раньше никогда я коньяк не пила, но тут ТАК наливали и уговаривали, - нельзя было отказаться. Правдой оказалась легенда об армянском гостеприимстве…Мне по вкусу пришелся «Васпуракан», а маме с дядей Семёном более понравился «Ахтамар», - может, из-за древней легенды, с ним связанной? Ее нам хозяин рассказал, я в первый раз эту чудесную сказку слышала…Еще дядя Ара прочёл гостям краткую лекцию о судьбе армянского коньяка, и даже «грамотный» дядя Семен, который «жизнь прожил», и тот слушал внимательно. Дядя Ара сказал:
    - Во времена Великого потопа Ноев ковчег причалил к великой горе Арарат. Вскоре голубочек, которого послал Ной искать землю, вернулся к нему с оливковой ветвью. Значит, земля была близка…Когда воды схлынули, Ной спустился с горы, стал жить в долине, занялся выращиванием винограда. И тогда люди впервые познали вкус вина…
В Армении ныне выращивают шесть сортов винограда, пять армянских —мсхали, гаран, дмак, воскеат, кангун, один грузинский - ркацители.  Производство коньяка в Армении наладил в девятнадцатом веке купец первой гильдии Нерсес Таирян  в Ереване по знаменитой французской технологии. Сейчас купажированием и розливом нашего армянского, советского коньяка занимаются на Ереванском коньячном заводе, и такой коньяк там производят…Сами видите, осязаете и вдыхаете…Так выпьем же за армянский коньяк !
   Слушала я дивные словеса дяди Ары, хмелела понемножку, восхищалась и гостеприимством сказочным, и коньяком ароматным, - радовалась жизни. Грант рядом сидел, отца не прерывал. Смотрел на меня…неправильно ! Мы же пришли дом смотреть, прицениваться, - зачем так пристально на меня смотреть?...
   Тем временем мужчины старшие отошли в сторону, а женщины взрослые между собой беседу завели. Грант подле меня остался, повел меня в беседку, сказал, что негоже молодёжи  во взрослые дела вмешиваться. Короче, вскоре о цене было мужчинами сговорено, женщины поделились рецептами самых лучших блюд, - наступил заключительный этап пира. И снова коньяк лился рекой…Потом был кофе и какое-то чудесное печенье: тонкое, хрустящее, тоже, как и гата, с добавлением чищеных грецких орехов. Как зовут, забыла спросить. Домой нас развозили на такси, дядя Ара вызвал по телефону, - сбегал в соседнюю двухэтажку многоквартирную, вызвал прямо к дому.
     Дядя Семён купил дом Матевосянов. Думаю, дорого. Я не спрашивала, за сколько, а мне и не сказали. Зачем мне это знать?
      Мои «молодые» вскоре переселились на новое место жительства. Дядя Семён через несколько дней еще и машину прикупил подержанную, но не старую, 1953 г. Выпуска. Это была красавица «Волга», автомобиль, собранный на Горьковском автозаводе им. Молотова; эта машина должна была потеснить «устаревшую» к тому времени «Победу». Оказалось: права у маминого мужа есть, просто он нам про них вначале не сказал. Как он умел ездить, оказывается! Дядя Семён чуть ли не прыгал над своим «железным конём», твердил, что тот «похож на «Форд», - что мне ни о чём не говорило, - быстренько «свою радость» оформил, с гаражом проблем не возникло, - дядя Ара раньше здесь , во дворе, гараж поставил железный и ворота… Просто нас в тот памятный день он не мог на машине отвезти, сами понимаете…
    Я осталась полновластной хозяйкой в квартире на втором этаже. Грустно порой было. Часто ходила к бабушке ночевать от тоски. Но и там чувствовала себя обузой: бабушка тоже замуж собралась, чтобы от дочери не отстать…
    Нередко ко мне на почту захаживал Грант. «Девчата» посмеивались, что он в меня влюблен…Не думаю. Во всяком случае, вел он себя прилично, с поцелуями не лез, в гости не напрашивался. Правда, после второго свидания попытался было напроситься «кофе попить», но я его осадила:
- Да ты что, Грант? Я – девушка порядочная! В квартире нет никого, как я тебя туда приведу? Неприлично это! Если хочешь в гости, пойдём к бабушке моей, - она завсегда гостям рада, наготовлено-намариновано у неё разносолов. – пальчики оближешь! Или хоть к родителям (я уже стала называть маму и дядю Семёна «родителями») пойдём, - только мама работает допоздна, у неё нет таких вкусностей, как у твоей матери-кудесницы…А только чтобы ко мне больше не напрашивался!
    Гранту, похоже, моя сердитая отповедь по вкусу пришлась. Он засмеялся, повёл меня в кафе кофе пить. Потом домой проводил, улыбался...Странные эти мужчины…
      А только через некоторое время мама стала меня приглашать к себе в дом ночевать. Звонила мне на почту днём с работы, звала к себе вечером. Оказалось, что дядя Семён начал куда-то уезжать, на день, на два, - на машине, иногда и на поезде. Маме ничего не говорил толком: то отнекивался, что по делам едет, то бурчал, что это со здоровьем связано, а если мама принималась тревожиться, - принимался успокаивать.
    Мама, конечно, принялась невесть какие мысли брать в голову, подозрения начали появляться одно хуже другого. Может, он ей изменяет? Может, он неизлечимо болен? Зачем он уезжает так часто? 
      Я понимала мамину тревогу: выглядели эти отлучки странными, но мне не казалось, что дядя Семён, с его лучистыми голубыми глазами и седым детски-залихватским кучерявым чубом, - ей неверен. Быть того не может…Я-то свидетель: влюбился он в маму с первого взгляда и накрепко! Вон и дом купил, и машину, и возит нас каждый выходной на Маныч рыбачить и «воздухом дышать», и уговаривает маму оставить наконец работу и выйти « на заслуженный отдых», даже поговаривал на днях домик дачный купить где-нибудь на Черноморском побережье, - деньги-то у него, бывшего шахтёра, видать, немалые «на книжке» лежат…
         Нет, дядя Семён маму любит…Тогда зачем же он с такой методичностью уезжает каждый месяц по нескольку раз? Непонятно... Любопытство во мне взыграло: тут какая-то тайна, и мне очень хочется её раскрыть!