Счастлив и тот... Часть первая. Мечта. Гл. 2

II

Олег вспомнил, что вернулся вчера около десяти вечера, а сейчас было восемь утра. Вспомнил, что среди ночи несколько раз просыпался, нашаривал в темноте бутылку, которую предусмотрительно поставил на полу рядом с кроватью, и пил крупными глотками. Бутылка была почти пуста. Сырой, полинявший, как плохо выстиранное белье, рассвет маячил за окном. И по цвету неба можно было определить, что еще стоит на земле осень. Совсем уже изошли соки из всего живого, как из пожухлых старушечьих грудей, а все еще копошилось что-то в воздухе, маялось предсмертным томленьем: еще не конец, нет, еще не конец… Но уже пахло морозом, затянувшим паутинной патиной унылый горизонт.

О вчерашнем Олег не вспоминал, потому что оно еще не стало воспоминанием. Оно владело каждым помыслом и вздохом. К тому же, натруженное запястье жалобной болью напоминало о своей вчерашней работе. И только в первую секунду пробуждения мысль о бое ударила его горячей тяжестью в средостение, а потом улеглась, успокоилась, прижилась. Ни смущения, ни страха Олег, к своему удовлетворению, не чувствовал. Он даже пытался заставить себя поволноваться насчет возможного ареста (вдруг были свидетели, вдруг его опознают), но и этого не получалось. Интуиция подсказывала, что нечего зря тратить душевные силы, что все обойдется. И какое счастье, что не нужно на этой неделе идти на работу!

Еще под душем почувствовав страшный голод, Олег пошел на кухню и занялся завтраком. Обжарив прозрачно-розовый бекон, залив его яйцами, взбитыми с молоком, Олег увеличил громкость радио. Включил кофеварку, стал ждать, когда яичницу можно будет посыпать тертым сыром. По радио пропикал сигнал: девять. И пошли местные новости. Тревожная волна всколыхнулась в Олеге. Он убавил газ под яичницей и насторожился.

В администрации Балашихи шла подготовка к выборам в областную думу. Губернатор Московской области выражал намерение лично разобраться с недобросовестным застройщиком нового квартала, к которому предъявляли серьезные претензии покупатели квартир. Благочинный Балашихинского района освятил недавно построенный храм Александра Невского. Криминальные новости. Олег, похолодев, сел за стол. ДТП на тридцатом километре шоссе Энтузиастов… шофер скрылся, сбив пешехода … обнаружен цех, где изготавливалась поддельная водка …

"Вчера вечером в Доме культуры "Ракетостроитель" произошла драка, в которой участвовали представители историко-патриотического клуба "Исток" и не установленные лица, устроившие дебош во время показательных выступлений членов клуба. Пострадал один человек. Мастер спорта международного класса, хорошо известный в нашем городе как организатор спортивной работы с молодежью Ян Белов был доставлен в реанимацию с проникающим ранением грудной клетки. К счастью, жизненно важные органы оказались не задетыми, состояние пострадавшего стабильное, средней тяжести. Врачи заверяют, что жизнь известного спортсмена вне опасности. К сожалению, ему не удалось запомнить приметы нападавших. Ведется розыск. Всех, кто может сообщить какую-либо информацию о данном инциденте, просим звонить по телефону 02, анонимность гарантируется".

И тогда Олег не выдержал. Он закричал, весь пережитый ужас смерти вгоняя в голосовые связки, все отчаянье, все отвращение к себе, всю слабость свою и силу, всю тоску по прошлой жизни, которая никогда не вернется к нему. Перевернул стул, что-то с лязгом разлетелось по полу, дребезжа, раскатилось по углам. А Олег колотил побелевшим кулаком в стену. Вот так нужно было всадить в него меч, вот так, и еще раз! И повернуть, и смаковать, закрыв глаза, как там все скрежещет и рвется и чавкает.

Отдышавшись и со стыдом взглянув на беспорядок, Олег все же подивился своей жестокости: ведь не радость от того, что он не убийца пришла к нему в первое мгновение, и никакой камень с души у него не падал, а казалось, все это время висел на ней, — он ощутил досаду и опустошение, шершавую засуху в гортани и в сердце. Механически он выключил газ и кофеварку, ушел в спальню, где окно выходило на северную часть городского парка. Перед этим окном немало важных вещей открылось Олегу в минуты размышления. Но сейчас ему было не до созерцания. Там за деревьями, за фиолетовой рекой, за желтыми корпусами НИИ Среднего машиностроения, за полноводной артерией шоссе Энтузиастов в реанимационной палате городской больницы лежал Ян.

Он думал вовсе не о малом гемотораксе, осложнении своей раны, он думал об Олеге. Какие-то провода и датчики были пристегнуты к груди Белова, к одному из пальцев руки. Из-под одеяла торчал край повязки. Манжета тонометра на левом предплечье раз в полчаса сама собою надувалась с нарастающим шипением и опадала, когда на мониторе рядом с кроватью появлялись нужные цифры. Ночью Ян хорошо выспался после обезболивающего и смотрел сейчас спокойными серыми глазами в свежевыбеленный больничный потолок, на котором ни что не отвлекало его от жгуче-захватывающего упражнения: до последней реснички восстанавливать в мозгу лицо темноволосого молодого человека, вспоминать и заучивать наизусть каждый изгиб его черт. Ах, милые врачи, впрыснувшие ему вчера с перепугу атропин в вену! Знали бы они, что один только голос того человека, ежечасно вызываемый в себе Яном, заставляет сердце усердно работать, а рану — затягиваться.

Обратный отсчет зазвучал в Олеге сухими ударами метронома. Жизнь его, вполне беззаботная, достаточно размеренная и неопределенно длинная обрела вдруг со всей возможной четкостью и смысл и предел. Но не было у Олега трясучего заячьего страха. Над голыми парковыми березами, над снующими автомобилями Олег вспомнил о своей заветной мечте, спавшей так глубоко, что и не чаяла уже очнуться. Какая пронзительная тревога рвала на части лиловые облака! Как молодо, звонко, всеохватно запела в Олеге полнота бытия, загудел могучий напор нерастраченной силы, жаждущей битв и побед.

Он вернулся в гостиную, разворошил стопку старых газет, нашел нужную. Набрал номер и отрывисто и бегло, словно по написанному, продиктовал объявление:
— Продам автомобиль "ниссан альмера", пять лет, пробег сто тысяч километров, в отличном состоянии.
Затем, не выпуская из кулака трубку, придавил мизинцем кнопку, дождался долгого гудка и набрал другой номер.
— Алло!
— Добрый день, это клуб "Кельт"?
— Совершенно верно.
— Я хотел бы посещать тренировки по фехтованию на мечах. Но обязательно с персональным инструктором.
— Да, мы предоставляем такие услуги. Вам известна их стоимость?
— Нет, не известна.
— Тренер берет пятьдесят долларов в час. Занятие длится не менее двух часов и проходит не реже двух раз в неделю. Итого, минимум восемьсот долларов в месяц. Но сначала вы должны оформить членский билет, он стоит сто долларов.
— Меня устраивает.
— Кроме того, вы должны предоставить нам справку из психоневрологического диспансера по месту жительства, что вы не состояли и не состоите на учете, приходить на тренировки со своим оружием и в особой спортивной форме, о которой мы вам расскажем на собеседовании.
— Хорошо. Когда можно придти на собеседование?
— Если вам удобно, можете придти сегодня от 16 до 20 часов.
— Да, мне удобно.
— Представьтесь, пожалуйста.
— Олег Смирницкий.
— Очень приятно, господин Смирницкий. Ждем вас!
— До свидания.
— Всего доброго.
Еще раз воспользовавшись телефоном, Олег заказал такси, оделся и поехал в банк, где нагуливал бока остаток его прошлогодней премии от Фонда поддержки российского учительства.

Carpe diem  — таков был теперешний девиз Олега. И ни в коем случае не жалеть себя. Он ездил в Москву на тренировки сначала каждый день в течение трех недель, благо, его рабочий день продолжался самое большее до четырех часов. Правда, почти ото всех частных уроков и переводов из-за нехватки времени пришлось отказаться. Но после трех дней подряд у него так разболелись плечи и запястья, что он с трудом мог держать ручку и перелистывать книжные страницы.

А когда он, наконец, потянул спину, тренер даже накричал на него и запретил появляться в зале до тех пор, пока боль полностью не исчезнет. Беспокойство и неуверенность грызли Олега. Он думал, что уже способен на многое, но каждый его тренировочный бой с инструктором через две-три минуты заканчивался или потерей меча, или остановкой перед клинком, нацеленным в грудь. И так раз за разом, без конца, без просвета. И пары минут не мог Олег продержаться. Невероятность и несправедливость победы над Беловым угнетали его. Едва оправившись от травмы, Олег опять бросился в ежедневные занятия. И только когда стало понятно, что дела у него на самом деле идут не так уж плохо, и полезнее будет делать паузы в тренировках, стал ездить три раза в неделю. А в свободные дни ходил после работы на лыжах, правда, не далеко, в иссеченный лыжнями парк.

Но и удовольствия некоторые он себе позволял. У Олега был теперь замечательный клинок с серебряным эфесом. В клубе, познакомившись с тренером, Олег сказал, что ему нужна консультация в выборе оружия, и его повезли в специальный магазин без вывески и окон. Внутри Олег ожидал увидеть что-нибудь вроде стилизации под восточный шатер с развешанными на пестрых коврах кривыми саблями и ятаганами. Но интерьер магазина оказался строг и скучен: вдоль стен — стеклянные, а может быть даже пуленепробиваемые витрины, где длинные мечи без ножен были наставлены, как лыжные палки.

Ждали здесь своего часа и легендарные самурайские катана — непостижимо дорогие элегантные красавцы, и неподъемные двуручные орудия: альшписы, фламберги с волнообразными лезвиями, длиннющие слешеры, и легкие небольшие клинки: акинаки, сето, поясные мечи. Олег присматривался, не торопясь. Самурайские мечи оказались ему не по карману, равно как и проверенный, возможно даже, отведавший крови антиквариат. В глаза бросались большие мечи, или кокетливые изделия, снабженные драгоценными рукоятями и гардами. Наконец, он увидел оружие, похожее на меч Яна и на тот меч, что тогда подобрал в раздевалке. Клинок равномерно сужался к ромбическому, предназначенному для уколов, острию, неглубокий дол — срединная ложбинка, спускался примерно на две трети, плоское перекрестие рукояти закруглялось вниз. Оказалось, что это оружие называется странно: бастард или полуторник.

Консультант, немногословный дяденька лет пятидесяти, объяснил, что такие мечи бытовали в Европе в шестнадцатом веке, могут использоваться как при одноручном, так и при двуручном захвате и вполне подходят для занятий в "Кельте". Олегу приглянулся скромный с виду клинок, встретивший человеческий взгляд тусклым и в то же время нежным просверком. Но и самым простым из всех он не был. Его стильная нарядно-серебрянная рукоятка с черненным навершием радостно уткнулась в олегову руку, словно собачонка, нашедшая, наконец, хозяина. И судьба тысячи долларов была решена.

Кроме того, Олег несколько обновил свой гардероб, чтобы не вызывать вопросов в клубе, куда клиенты подъезжали на "BMW" последней модели, джипах-"мерседесах", а иногда и на "бентли", Олег же — на такси. Вообще, он положил себе денег не жалеть. Жив будет, заработает, и проданную машину вернет, а на нет и суда нет. Ужинал он почти каждый вечер в кафе или в средней руки московских ресторанах. Домой его не тянуло. Он сидел в ресторанах за рюмкой коньяка подолгу, слушал музыку. Но так называемых мужских развлечений сторонился, они всегда были ему чужды.

В клубе он познакомился с помощником главного бухгалтера Асей, черноглазой девушкой лет двадцати пяти, и иногда ночевал у нее, окупая свою неразговорчивость и равнодушие к выяснению отношений дорогими духами, нечастыми ресторанными ужинами, и в периоды оскудения фантазии и бодрости духа — цветами. И как ни странно, цветам эта девочка была рада больше всего. Но здесь Олег действовал не наугад, он хорошо помнил слова старика Ремарка: "цветы покрывают все, даже могилы".

Ася была миловидной смуглой брюнеткой, любила кожаную одежду, любила маникюр, который делала раз в две недели за сотню долларов (при взгляде на свои с непривычки пугающе длинные ногти, отражающие свет электрических ламп, черные гуцульские глаза ее теплели, как у матери, встречающей первую улыбку ребенка), любила смотреть телевизор. Ничего против всего этого Олег не имел. Но самое главное, у Аси ему было спокойно. Конечно, он не сразу признался себе, что иногда остается у нее в тысячеглавом и многоочитом Митино, только потому, что знает — сюда никогда не доберется Ян. Но однажды признался, и, рассудив, простил себя. Надо же и отдыхать когда-нибудь от этого смертного ожидания.

А ждал Олег на совесть. Каждую секунду. Сначала убеждал себя, что за месяц Яну никак не оклематься, и хотя бы эти первые четыре недельки можно ведь пожить спокойно. Но не жилось, не пилось, не елось. Потом, в работе, тренировках и развлечениях время побежало быстро. Месяц за месяцем. И зима истаяла грязноватым бензиновым чадом. В самом ее конце, в еще слякотной Балашихе, понурой и кособокой, Олег наблюдал, как туманы и изморось доедают последние снежные баррикады. Ожидание к тому времени стало его второй натурой. Но ему не просто было притереться в организме, оно потеснило до этого крепкий и глубокий богатырский сон. Пришлось свести знакомство со снотворными. Зато Олег научился ждать даже веселясь, даже занимаясь любовью. Никакого оружия он, правда, с собой не носил. Не зная толком характер Яна, все-таки чувствовал, что даже если тот выследит его как-нибудь, то из-за угла нападать не станет.

Невероятно сложным оказалось удержаться от расспросов о Белове. С компанией Штуки Олег порвал немедленно и резко. Но те притихли после инцидента в "Ракетостроителе" и сами от греха подальше старались не касаться всего, что было с этим связано. Однако откуда ни возьмись, у Олега обнаружились знакомые, которые могли знать что-то о Белове. Раньше Олег и не помнил, когда последний раз до того злополучного дня он ходил в «Ракетостроитель». А теперь на этом ДК будто свет клином сошелся. Мало того, что Олега тянуло иной раз просто пройти мимо, так еще и повод для визита туда нашелся. Его позвали выступать на областной учительской конференции, доверив представлять лицей, где он работает. Два года назад Олега угораздило стать лучшим учителем района, а это неизбежно влекло за собой определенную общественную нагрузку. Он сказался больным.

Где-то после Рождества просочился слух, что Ян вышел из больницы еще в ноябре, дела его вроде бы обстоят хорошо. Это было последним, что Олегу удалось услышать о Белове. Он посчитал, что должен знать об этом человеке следующее: адрес, возраст, место работы, образование. Оказывается, Ян Белов приехал в Балашиху с родителями из Прибалтики в начале девяностых. Он жил в микрорайоне Южный, довольно далеко от олегова дома, то есть настолько далеко, что на улице они вряд ли могли столкнуться нос к носу. Ян был двумя годами старше Олега. После окончания школы он три года проучился в историко-архивном институте (факультет установить не удалось), затем поступил в Институт физкультуры. Мастер спорта международного класса по фехтованию, тренер первой категории, холост. Но, собственно, зачем нужна была Олегу эта информация? Ничего она не давала ему. Время было главным другом и защитником Олега. Оно одно было необходимо ему, потому что уже после трех месяцев занятий, стало понятно, что с каждой тренировкой в нем вырастает боец, равного которому надо было еще поискать.

Другое дело — Ян. Олег, поставив себя на его место, только руками разводил. Каким образом можно найти человека, не зная ни имени его, ни фамилии, не зная, балашихинец ли он, москвич ли, или приезжал из Бобруйска в гости к тетушке? Олег на всякий случай старался реже встречаться с теми, кто мог оказаться их с Яном общими знакомыми, перестал бывать на вечеринках и днях рождения. Он понимал, что только случай может помочь Яну. Каждый день, в мороз и в оттепель, выходя из подъезда и с удовольствием вдыхая сладкий воздух, Олег чувствовал в уплотнившемся эфире отчаянье, упорство и неутомимость Яна. Весь город был населен бесплотными подобиями людей, только двое живых и обитали в нем. Один ждал, другой искал, временами воя от бессилия, временами теряя покой от предчувствия скорой встречи.

В клубе "Кельт" Олега встретили внешне приветливо, но, в сущности, настороженно. Он скоро понял, что выглядел в те первые дни мрачным неврастеником и, сориентировавшись, решил принять облик слегка безалаберного, с жиру бесящегося рантье. Занятия начинались после семи вечера. Олег удивился, сколько же народу желает, как и он, постичь основы исторического фехтования. Но инструктор объяснил ему: это, мол, еще ничего, вот года два назад, когда шел сериал "Горец", вообще отбою не было.

Легальны или нет были эти занятия, Олег так и не понял. Правда, над столом администратора он видел какие-то пестрые сертификаты и лицензии с разноформенными печатями и мерцающими голограммами, а в зале на специальном стенде висели фото сражающихся бойцов, как понял Олег — фоторепортажи с каких-то турниров. Тем не менее, ему намекнули, что распространяться о программе обучения, видах оружия и личных данных инструкторов и членов клуба весьма не желательно. Спрашивали Олега, что его сюда привело, он отвечал, что давно хотел заняться какой-нибудь физкультуркой для тонуса, но в тренажерный зал ходить скучно, к большому теннису не испытывает склонности, для горных лыж нужно слишком много экипировки, которую лень каждый раз надевать и снимать, а от лошадей воняет.

Тренер по имени Георгий Норкин, был лет на десять старше Олега, то есть лет сорока, носил длинные волосы, и за глаза был прозван предсказуемыми сотрудниками и клиентами клуба Маклаудом. Поначалу он довольно холодно общался с Олегом. Тот даже стал слегка заводиться, особенно, когда почувствовал, что у него получается лучше других. Но тренер работал с ним так, словно ничего особенного не замечал. Однако в начале марта, когда полагалось вносить плату за прошедший месяц, Олегу сообщили, что по ходатайству Норкина администрация клуба предоставляет ему тридцатипроцентную скидку. А однажды, выходя из душевой, он наткнулся на Георгия, который деловито попросил его спуститься с ним в бар.

— Не хотите представлять наш клуб на закрытых соревнованиях? — спросил тренер, тыкая соломинкой в болотную жижу безалкогольного коктейля.
— Я?
— Вы не беспокойтесь, выступите в категории начинающих спортсменов. Соревнования ежегодные, рейтинговые, с хорошим призовым фондом. Участники страхуются на приличную сумму, хотя на моей памяти серьезных травм не было.
— Видите ли, я вообще-то никогда не относился к этому, как спорту…
— Ну да, я знаю, вы делаете вид, что ходите к нам для общеукрепляющей физической подготовки. Но я — ваш наставник, и я вижу вашу сосредоточенность и целеустремленность. Какой-то стержень у вас внутри. Иногда все это даже тревожит меня. Вы не из тех, кто балуется оружием.
Олег смутился и покраснел, чего с ним уже давно не случалось.
— Но, честное слово, я занимаюсь этим только для себя. Мне интересно, мне нравится…
— Не сомневаюсь. Всегда нравится то, к чему есть талант.
Олег с удовольствием проглотил это слово.
— А способности у вас отменные, давно не встречал, — продолжал тренер, — можете сделать себе имя в наших кругах, через несколько лет станете наставником, совместите, так сказать, приятное с полезным, заработок ведь это неплохой.
— Благодарю вас, я подумаю.
Но от соревнований Олег отказался, рассудив, что рано пока высовываться. Быть способным учеником еще не значит выстоять второй раз против Яна. И не просто выстоять, а победить. Олег чувствовал, что пока ему такое не по плечу. Он работал над физической формой, шлифовал технику, но суть фехтования была для него неуловима, как след меча в воздухе.

Уже всех своих одногруппников он изучил и обогнал в искусстве даже тех, кто годами ходил в "Кельт". Но что был для них бой на мечах? Растрясание жира, доза адреналина, снятие стресса. Смешно было гордиться превосходством над ними. С Норкиным Олегу было по-прежнему интересно, но и здесь он стал замечать, что в пятидесяти процентах способен предугадать ход его мысли в поединке. Одну важную вещь Олег усвоил, точнее, проверил на опыте: фехтование — это не комбинация стоек и оборонительных позиций. Еще Басё говорил: стихотворение должно быть подобно удару меча. Вот и Олег понял, что каждый бой сродни стихотворению. А поэзия только тогда становится поэзией, когда не остается в ней места несовершенству. Если хоть один лишний слог обнаружится в стихе, или вздыбится вдруг неблагозвучное сочетание букв, или проскользнет неправильный оборот речи, никогда стих не поразит душу чистотой непостижимого искусства. Но и соблюдения правил мало! Когда камнерез точит затейливую вазу из малахита, он волен где-то подклеить камень, а где-то соединить несколько частей, но только в том случае вознесется его поделка в олимпийские чертоги шедевров, если он сумеет замаскировать все швы и стыки так, чтобы зритель восклицал над ней: "ой, а как это сделано"?! То же и со стихотворением, то же и с фехтованием.

Выходя на бой, не надо думать об обводных ударах и подсечках (ведь пианист, положив руки на клавиши, в последние секунды тишины не думает о том, каким пальцем он будет брать ре-диез в сложном аккорде), надо, взяв ножны, как камертон, прислушаться к своему состоянию, и его выразить росчерками меча.

Однажды Олег осторожно поделился мыслями о поиске сути фехтования с Норкиным. Но тот или не настроен был тогда к трепу, или просто не в духе, ответил почти сердито:
— У вас что в руках? Орудие убийства. И вы еще спрашиваете, в чем его суть? Уж конечно не в аэробике, которой мы здесь занимаемся в белых кроссовках и черных джоггингах.
Олег надулся было. Но потом подумал, а может, действительно зря он дрючит себе мозги? Его задача — в максимально короткие сроки стать мастером. Пусть и в самом простом спортивном понимании этого слова. А все остальное, глядишь, и само придет.

Как ни изменилась теперь жизнь Олега, а на работу надо было ходить по- прежнему. Но не только работу, а и науку, которой занимался для души, Олег не забросил. Предмет его литературоведческого интереса, гений Николая Васильевича Гоголя, неожиданно преподнес ему подарок, и Олег за месяц написал остроумную статью "Роль живописных полотен в характеристике образов в поэме "Мертвые души"".

Во время своих семинаров в центральной балашихинской библиотеке, Олег заметил нечто такое, от чего у него просто дух захватило. Оказывается, ни одной научной работы не было посвящено украшению стен в описанных Гоголем помещичьих домах, а ведь, казалось бы, каждую гоголевскую строчку давно разобрали по винтикам. С наслаждением раздумывал Олег над значением птиц на картинах в доме Коробочки и портретов Кутузова и неизвестного старика в павловском мундире у нее же, а у Собакевича — греческих полководцев Маврокордато, Миаули, Канари, греческой героини Бобелины и Багратиона, у Плюшкина — натюрморта, и гравюры, изображающей сражение. Знакомый критик очень хвалил статью и взялся пристроить в "Вопросы литературы".

Но за работой Олег постоянно испытывал тоску по утраченному образу жизни, по минувшей безмятежности, которой он так легкомысленно пренебрег.

Март вполз в олегову квартиру нешуточной простудой и хандрой. Зима отступала медленно. То казалось, тепло победило, то сорвавшиеся с цепи морозы остервенело хватали прохожих за носы и обгрызали костяшки пальцев. Так и обернулась болезнью прогулка в распахнутом пальто после тяжелой тренировки. А с каким наслаждением разгоряченное тело принимало лукавые ласки влажного серебристого ветра!  Лед на реке Пехорке загрустил и разнюнился. Обложившись вышитыми думками, Олег кис на диване, изводил пачками бумажные носовые платки, объедался лимоном и малиновым вареньем. Впервые за все это время не он смог бы сейчас принять вызов Яна, и это донимало его пуще насморка. Устав от телевизора и компьютера, он подходил к окну и долго созерцал обмершие сквозные перелески и сырые тротуары, которые яростно вылизывало ненасытное мартовское солнце. Стая элегантных бежевых свиристелей объедала последние рябиновые ягоды со снегом вместо мякоти внутри. Прилетали в палисадник около дома и снегири.

С того дня прошло почти полгода. И что Олег мог предъявить? Да, он кое-чему научился. Да, тренер считает его способным фехтовальщиком. Но чего все это стоит, окажись он сейчас напротив Яна, напротив самой Ненависти, самой Мести? Словно семена одуванчика, подхваченные ветром, слетят с Олега все его мнимое умение, все его превосходство над простыми смертными. Он чаще всего вспоминал не их с Беловым бой, а выступление Яна на сцене "Ракетостроителя". Совершенством, идеалом, вершиной казался ему тот фехтовальный фейерверк. Он до сих пор не чувствовал в себе подобных возможностей. Ведь тогда, в коридоре ДК, Белов проиграл из-за недооценки противника, который, впрочем, и сам не знал себе цену, из-за простой неосторожности. Теперь он будет бдителен вдвойне. И что же Олег? С чем выйдет он против Белова, превосходящего его в мастерстве и опыте, настороженного и собранного, всю волю собравшего, чтобы смыть с себя позор поражения? В такой ситуации победить второй раз, все равно, что перепрыгнуть с Эвереста на Аннапурну.

Две тренировки Олег пропустил из-за болезни. Две следующие — просто так.
Еще через неделю ему позвонил Норкин, но услышал только жалобы на здоровье. На работу, однако, ходить все-таки приходилось. Олег надеялся, что она развеет и встряхнет его, в ГОРОНО как раз предстояла череда плановых методических советов. Но все втуне. Он ощущал какое-то голодное опустошение и неожиданное отвращение к фехтованию. И подумать было тошно взять в руки меч. А еще стало казаться, что Яна он просто придумал себе, что никто не ищет его и вообще, был ли мальчик? Вот же ясная весна разворачивала боевые порядки.

Утянулся за колеблющийся горизонт серый, нечистый март. Теплыми ветрами накатил апрель. Продолжались семинары в библиотеке. Олег занимался Фетом. "Там человек сгорел, там человек сгорел", зачаровано передавали из уст в уста его слушатели. Рассказывая о Марии Лазич — несчастной сербке, возлюбленной орловского помещика Шеншина, Олег думал о своей Асе, которую давно не видел. И с неприятным беспокойством отметил, что и она, пожалуй, не горела желанием видеть его.

В начале апреля снова позвонил Норкин.
— Олег, с вами все в порядке?
— В общем, да.
— Тогда, что происходит?
— Если честно, не знаю, Георгий. Мне все надоело.
— А, ну это бывает. Должно пройти. Ведь вы теперь все равно не тот, что раньше. Вы сейчас только ничего не решайте. А если решите, сделайте одолжение, приезжайте и сообщите мне это лично, договорились?
— Договорились.

Олег разговаривал вяло. Он ничего не решал. Ему хотелось мирной жизни. Он был все тот же. Он часами мог смотреть из окна, как воскресает парк. Он радовался первой травинке, выискивал под ногами первого муравья. Однажды, разбирая в поисках какой-то тетрадки шкаф, он нашел альбом с фотографиями прошлогоднего отдыха в Сочи. Они со студенческим приятелем Валерой снимались почему-то в основном в ресторанах и на пляже. Олег немало удивился, увидев тогдашнего себя: упитанного увальня с дряблыми предплечьями и намечающимся пузцом. Он скинул сорочку и встал перед трюмо.

Темноволосый молодой человек, похоже, обзавелся новым телом. Похудев, он казался выше и стройнее, даже грудная клетка смотрелась шире, даже без напряжения проступали косые квадратики мускулов пресса, весело играли рельефные бицепсы. Великолепный и страшный воин глядел на Олега из зеркала. Засмеявшись, он бросился в комнату, к осиротевшему мечу. Меч блеснул ему светлой радостью и застенчивым упреком. Груз упал у Олега с души. Он распахнул окно и потянулся. Жажда битвы оживала в нем, как личинка, разбуженная талыми водами. Он готов был метаться по комнате от нетерпения, повторяя: "ну где ты, Ян? Где же ты, друг мой?" На следующий день Олег поехал в "Кельт". И Норкин встретил его, как ни в чем не бывало.

Видали ли вы Балашиху в мае? О, вы не видали Балашихи в мае! Приезжайте туда! Прямые улицы чисты, словно вымыты после всех праздников. Праздники разбредаются по городу, прикидываясь простыми людьми. Первое мая окуривает дома зеленым дымком новорожденной листвы. Вкусный дым пикников владеет каждым балашихинским парком. А в Балашихе, как установлено точно, из любой точки города за десять минут можно дойти до леса. По вечерам нежный гул клубится под юными кронами — это сонмы майских жуков вышли на свою мирную вегетарианскую добычу. Какая сладкая тоска на душе!

День Победы проходит по городу в великолепии и торжестве, выметает зеленой плащ-палаткой первомайский мусор. Цветники Георгиевскими лентами вьются по обочинам. Горы букетов перед вечным огнем. Девятого мая проспект Ленина перекрывается машинами ГАИ. Добродушные пузатые милиционеры курят и травят байки. Как приятно прогуляться по проезжей части! Ведь и тротуар свободен, а возьмешь, да и пройдешься прямо по белой разметке. На деревьях тихонько умирают незадачливые воздушные шары. Их полно. Ручные белки в городском парке становятся медно-рыжими. Больше всего на свете они любят мороженое. На праздничный салют народ съезжается из окрестных земель. А потом разъезжается веселый, словно пьяный, но на самом деле счастливый.

Однако самый драгоценный май в Балашихе выдается, когда на него попадает Пасха. Сколько приятных хлопот на Страстной неделе. Говорят, надо скорбеть, и душа просит очистительной скорби, а куличи-то щурятся ласковыми изюминками, а в магазинах расхватывают цветные наклейки и краску для яиц. Неверующие двигаются, словно вслепую, будто кто-то невидимый ведет их за руку по темному коридору. Так любимых просят закрыть глаза на пороге комнаты, убранной цветами и свечами. А верующие снуют меж куличами и свечками деловито, насуплено. У женщин плотные черные платки. Церкви Балашихи переполнены. В них давка, плач младенцев, суета, бестолковые разговоры в очереди к Плащанице.

И вот таинственная огненная торжествующая ночь, а потом день, долгий, прозрачный, щедрый и сытый. Облака пропитываются колокольным звоном, и когда умолкают колокола на земле, в небе еще гудит. И от этого живется легче. Да что ж говорить! А эскадрильи ласточек? Каждая вернется под свой балкон! А соловьи, которых по ночам слышно и вблизи шоссе Энтузиастов? А лягушки у старой плотины на Пехорке? Жители ближайшего к плотине дома добились от администрации бесплатной установки стеклопакетов. Всякий, кто в силу житейских обстоятельств покидает Балашиху, признается, что и весна ему не весна, если хоть глазком не перемигнется с ней в родном городе.

Олег впитывал бередящие душу запахи мая, как губка — воду. На работе его рвали на части — заканчивался учебный год. В этот раз экзамены проходили споро и бодро. Всех радовала хорошая погода. Никто не хотел огорчать ближнего. У Олега в доме не переводились цветы. Так всегда бывает у учителей в начале и в конце года. Хорошо еще, что члены родительского комитета имеют обыкновение дарить вазы на дни рождения классных руководителей. Когда начались каникулы, Олег перенес свои тренировки на утренние часы. В клуб он ездил с каким-то особенным наслаждением. Давно не был так легок и быстр, так уверен в себе. Но посетители, делившие с ним пространство спортзала, стали коситься на него с плохо скрываемой неприязнью. Окончательно определилось, что достойных соперников в "Кельте" ему больше нет.

Лето пришло сухое и жаркое. Родители Олега и объявившиеся приятели стали звать его в путешествия. Уехать на море, или в байдарочный поход по рекам Подмосковья, хотя бы на время забыть обо всем! Но Олег твердо решил не покидать города. Все тягостнее, лихорадочнее становилось ожидание. Он скучал о бое, о болезненно-приятном утробном холодке, о стоне предельного напряжения в костях и мышцах. Противник мерещился ему в толпе. Один раз он даже долго шел за неизвестным блондином, издали приняв его за Яна.

Кавказец Рустам, владелец сети игровых автоматов, был фехтовальщиком неплохим: темпераментным, азартным и техничным. И тренировался он много, но, несмотря на это, имел заметный животик, обтянутый дорогим черным трико. Олег знал его манеру боя, как свои пять пальцев, однако, поддавшись уговорам Норкина, и, согласившись на поединок в конце тренировки, решил отработать одну самостоятельно созданную недавно комбинацию с выходом за спину противника. Народ из зала уже потихоньку расходился.
В монотонном звуке негромких разговоров Олег разобрал какую-то неожиданно бодрую и приподнятую интонацию в голосе Норкина. Он беседовал с кем-то, на кого явно старался произвести впечатление. И шаги их приближались.

— А вот, кстати, посмотри, это тот самый парень, о котором я тебе рассказывал! — прозвучал голос тренера за спиной. — Видишь, манера какая интересная? Тот редкий случай, когда мышечная масса позволяет работать полуторником почти как рапирой. Ну, хватит, хватит, господа! Рустам, вы молодцом сегодня! Идите отдыхать.

Не в правилах Норкина было прерывать поединок, и обиженный Рустам потопал в душевую, недовольно озираясь. И Олег с удивлением обернулся к тренеру, но увидел перед собой не его. Рядом с тренером, в двух метрах от Олега стоял Ян, на лице которого еще мерцала улыбка, но в одно мгновение пергаменная бледность вобрала в себя весь ее свет. Острый кадык провалился и взлетел. Глаза остекленели, как у покойника. Олег же почувствовал, что до боли в коленях выпрямленные ноги приросли к полу, и попробуй он сделать хоть одно движение, тут же повалится носом вниз. А Норкин все рассказывал что-то, уже поглядывая на своего подопечного с недоумением.

По сравнению с тем, как запомнил его Олег, Ян немножко изменился. Сейчас он выглядел несколько суше, даже как-то моложе. Волосы совсем платиновые, на тонкой прямой переносице высыпали мелкие ржавые веснушки. Глаза у Яна были серые с толстым антрацитовым ободком вокруг радужки. Осколки бликов дрожали в них. Он пил взгляд Олега, словно узник смрадной темницы — струю свежего воздуха, проходящую сквозь щель. Пил и пьянел, и уже румянец робко возвращался на скулы.

Помутившийся разум Олега светлел, эйфория закипала колкими пузырьками кессонного хмеля. Моргнув несколько раз, и, шумно выдохнув, он окончательно взял себя в руки. И взглянул на Яна насмешливо и высокомерно.
— Гоша, так ты представь мне столь замечательного молодого человека, — на распев произнес тот, обрывая речь Норкина, которая все равно уже большей частью прошла мимо ушей.
— Да, пожалуйста! Знакомьтесь, Олег Смирницкий. Олег, это Ян Белов, блестящий фехтовальщик из Подмосковья. Вы, надеюсь, слышали о нем?
— Приходилось, — негромко ответил Олег, покраснев от досады, что голос его пока не слушался.

И тут дыхание его оборвалось, Ян шевельнул плечом, и его раскрытая ладонь потянулась к Олегу. И он, сорвав защитную перчатку, не медля, двинул свою руку навстречу. Горячая кисть Олега и прохладная — Яна сплелись в жилистый узел. Пальцы их, как истомившиеся любовники, прижались друг к другу. И еще хотелось сжимать, и теснее сцепляться, и никто не в силах был первым разорвать объятия двух страстей, двух гибельных сил.
— Очень приятно, — не слыша себя, вымолвил Олег, сообразив, что хорошо бы изобразить подобие светской улыбки.
А Яну и притворяться не надо было. Он уже сиял, старался даже опускать глаза, чувствуя, что они разгораются странным блеском. Он задыхался, он прыгать был готов от радости.
— И мне в высшей степени приятно! — он, наконец, отнял свою руку, словно выдернул клинок из сердца. — Так что ты говорил, Гоша, хорошие результаты у молодого человека?
— Да. Невероятный прогресс всего за полгода.
— А ты не преувеличиваешь?
— Ну, ты же всегда можешь проверить меня. Странно, что вы раньше не встречались, Олег ведь то же из Балашихи.
— Вот как?! Ну, может, он редко бывает в родном городе? — Белов чуть наклонил голову, — или по каким-то причинам избегает новых знакомств?
— Отнюдь нет, — ответил Олег, ухмыльнувшись так, чтобы Норкин ничего не заметил, а Ян почувствовал всю глубину его ненависти, — но я слышал, что вы, господин Белов, кажется, были одно время ... э-э... нездоровы?
— Да, был, — с мягкой улыбкой сказал Ян, хотя искры ярости задрожали у него на ресницах, — только это еще осенью. А организм у меня сильный, поправляется быстро. Да и проблема оказалась пустяковой.
— Вот оно что! Рад слышать. Как теперь ваше самочувствие?
— Благодарю вас, превосходно.
— Вот вы, Олег, — вмешался Норкин, — не любите ходить на наши соревнования, а выбрались бы позавчера, увидели бы в какой сейчас прекрасной форме Ян. Совершенно восстановился после той неприятной истории. Вам надо расширять свой спортивный кругозор, а то варитесь здесь в собственном соку, уж и соперника подходящего не могу вам подобрать. Если хотите идти дальше, нужно, так сказать, выйти в свет. Людей посмотреть, себя показать. Ян, думаю, кстати, что Олег, как партнер, будет тебе интересен. У тебя ведь тоже сложности в этом отношении.

— Еще какие, дорогой Гоша, еще какие! Ищешь, бывает, ищешь… Месяцами! С ног собьешься. А к тебе заглянуть и не догадался!
— Ну вот! — Норкин был заметно доволен удачным посредничеством. — А что, Ян, не хотел бы ты прямо сейчас размять косточки?

Пол качнулся под ногами Олега, он не выдержал и отвел взгляд, хотя до этого они с Яном безотрывно смотрели друг на друга, даже отвечая на реплики Норкина. Неужели Белов согласится? Но здесь, в зале, где нельзя даже кончиком клинка прикоснуться к заветному телу, и меч в руке не удержится. Ян молчал. Снова бледность поземкой наползла на его лицо. Как не терпелось ему, как гудела во всех капиллярах кровь. С трудом оторвавшись взглядом от закостеневшего лица Олега, он разомкнул губы и сказал, едва ворочая языком.
— Я бы с превеликим удовольствием, Гоша, но у меня важная встреча через полчаса. Как-нибудь в другой раз.
И стало понятно, что теперь он заторопится, теперь им втроем здесь делать нечего.
— Нет проблем. Главное, звони.
— До свидания, Олег. Был очень, очень рад познакомиться, — Ян спешил скорее расстрелять дежурные слова.
— Взаимно. И к вашим услугам, Ян.
Белов, уже повернувшийся было спиной, задержался, и едва заметно кивнул в ответ.
Норкин, улыбнувшись Олегу, вышел провожать гостя. Вернувшись за спортивной сумкой, он увидел, что Смирницкий все еще в зале, сидит на скамье в расслабленной позе, привалившись к стене спиной, и меч лежит у него в ногах.
— Что это вы не идете, Олег?
— Уже иду.
— Вы устали, что ли, сегодня?
— Сам не знаю. Спина, вроде, болит на старом месте.
— Эх, сколько же я вам говорил: лучше недотренироваться, чем перетренироваться.
Олег поднялся, хмурясь и нервничая.
— Извините за вопрос, Георгий, но не могли бы вы мне ответить, Ян Белов сильнее или слабее вас в мастерстве?
Норкин взглянул на Олега с любопытством. Пожал плечами.
— Понимаете, мы давно не встречались, и раньше я бы вам твердо ответил, что несколько слабее. Но позавчера я видел его в деле, — он был действительно очень хорош. Такое ощущение, что это ранение обернулось для него, как для мастера, не бедой, а счастьем. Он не только восстановился, но в погоне за прежней формой существенно повысил свой класс. Так часто бывает у талантливых спортсменов. А что касается вас, то престаньте вы, наконец, анахоретствовать. Я же вижу, что у нас вам становится скучно. Стесняться вам, да и мне, как вашему ментору, нечего.
— Что же, пожалуй, больше не буду, — твердо сказал Смирницкий, но, как показалось Норкину, печально.
— И соревноваться решитесь?
— Поживем, увидим.
— Вот-вот! Вы подумайте как следует. До свидания! — Норкин вскинул на плечо сумку, пошел к выходу.

Только в зале Олег немножко размяк. Все в нем как-то опало, сникло. За прошедшее время, казалось, Ян поселился у него в доме, и столько всевозможных картин их встречи Олег себе рисовал, что, мнилось, все уже прожито, познано. Он не предполагал, что наяву это будет настолько невыносимо ярко и тяжело. За эти несколько минут он устал так, словно разгрузил машину с кирпичом. Но тут же на обшарпанной скамье после ухода тренера и другое, нужное состояние вернулось к Олегу. Одно только имя "Ян Белов", произнесенное вслух, подняло бурю вдохновения в груди Олега. Всего лишь перекинувшись с врагом несколькими фразами, он испытал острейшее наслаждение, какой-то небывалый, может быть и нездоровый экстаз. А впрочем, отчего же нездоровый? Сила, рассудок, творческая энергия заработали в Олеге на полную катушку. Поэтом он был сейчас, ухватившим и тянувшим за кончик спущенную с неба веревочку лучшего своего стихотворения, альтистом Даниловым, на пороге бездны вышедшим играть свою главную симфонию.

И неусыпающий червь заветной мечты, и палящее желание еще раз испытать ликование победителя, и необходимость покончить с беспощадным смертельным врагом, перемесившим всю жизнь, и алчная потребность испытать себя в бою с достойным противником, — все стянулось в один пульсирующий протуберанец, который Олег нес в солнечном сплетении.