Сага о любви книга 3. Серые Глава 6

Глава 6
   Через два месяца после отъезда Сергея из Москвы Сашу стало часто тошнить. Она пыталась скрыть это от матери, но Ольга Сергеевна - опытная женщина, наблюдавшая Галину последнюю беременность, сразу заметила, что с дочерью не всё ладно. Но на все попытки матери выяснить причину этого заболевания, Саша отвечала отказом и не хотела идти к врачам. Ольга Сергеевна стала догадываться о причинах тошноты Саши и сообщила мужу о своих подозрениях. Владимир Павлович не так категорично и отрицательно, как жена, воспринял беременность Саши. Ему удалось разговорить дочь и уговорить её сходить в поликлинику на приём к врачам. Саша была на третьем месяце беременности. Все попытки матери выяснить, кто отец будущего ребёнка, также натыкались на категоричный отказ Саши признаться. Но Ольга и сама догадывалась, что отцом Сашиного ребёнка может быть Сергей – дачные воспоминания навевали ей такие грустные мысли. «Если бы им был Александр, то Саше нечего было бы скрывать, и они, и родители Александра уже давно бы стали готовиться к свадьбе» – делала очень логичные выводы Ольга Сергеевна. Но Саша упорно молчала и Ольга Сергеевна на время оставила свои попытки выяснить того, кто так неосторожно не дал девочке доучиться и сделал молодой мамой. Бедная Ольга Сергеевна второй раз в жизни начала переживать за будущее своей второй дочери, которая так рано и неосторожно забеременела. Ей и в голову не приходило, что её дочь специально заразилась «вирусом беременности» от человека, которого безумно полюбила.
   
   Но, как всякая нормальная мать, она старалась заботиться и о будущей молодой мамы и о будущем её ребёнке. И, не смотря на ухудшение отношений с дочерью из-за её скрытности и некоторой обиды на дочь, она, тем не менее, старалась сделать всё от неё зависящее, чтобы беременность Саши протекала нормально и спокойно. Она уговорила дочь взять в университете академический отпуск по состоянию здоровья и лечь в больницу на сохранение. Владимир Павлович, к удивлению и жены, и дочери только обрадовался будущему малышу. Он не приставал к Саше с расспросами кто, да что, а просто заботился, как мог о ней. И о радостном состоянии души тоже, что является необходимым условием для рождения здорового и крепкого малыша. Он приезжал к дочери в больницу, весело разговаривал с ней о будущем потомстве, ждал информации от врачей о поле будущего ребёнка, хотел внука и говорил дочери об этом. В конце концов они с дочерью стали единомышленниками. На все попытки жены обвинить его в равнодушии к девочке и её будущему, он отвечал: «Саша женщина и по своей природе должна рожать детей - ей так природой назначено, а то, что наши желания не совпали с желаниями дочери, так в этом не она виновата, а мы, которые ждали от неё поступков, соответствующих нашим представлениям о её счастье. Но вот она поступила по-своему и что? Мы должны отказаться от неё и не помочь ей справиться с ситуацией? Мы кто? Родители или мимо проходили? А, когда время придёт она сама назовёт имя отца, но тебе от этого легче всё равно, ведь, не станет. Так что оставь ребёнка в покое, пусть спокойно рожает, а потом доучивается. Всё равно ничего изменить в этой ситуации мы не в состоянии. А вот ухудшить ситуацию мы можем и сделать жизнь собственной дочери совсем невыносимой, тоже можем. Но это нам нужно? Мы же скоро на пенсию пойдём окончательно. Но, неужели мы будем ухаживать за малышом хуже, чем она сама, а? Да мы радоваться должны, что мы ещё кому-то нужны в этой зачиханной жизни и на нас ещё кто-то может рассчитывать и надеяться». Сказать, что подобные объяснения сильно успокоили Ольгу Сергеевну, нельзя, но, она таки, оставила Сашу в покое и больше не допытывалась у неё, кто отец ребёнка и как сложатся теперь у неё отношения с Александром.

   С родителями Саше удалось наладить, бывшие ранее хорошими, отношения, что совсем нельзя было сказать об отношениях с Александром. Он первым и от Саши узнал о её беременности. Она не хотела давать ни малейшей надежды Александру на их дальнейшую совместную жизнь и прямо сказала ему об этом: «Саша, я люблю тебя, как друга и всегда буду любить, но мужем моим ты не станешь никогда. Ты должен об этом знать и на это не рассчитывать. Я люблю другого человека, как это и не звучит по киношному, но это правда. От него у меня скоро будет ребёнок, которого я хочу всем сердцем. Я не знаю, как сложится моя жизнь с ним или не сложится совсем, не важно. Для меня сейчас важно, что я жду от него малыша и уже заранее люблю его. Если ты хочешь, то мы можем продолжать встречаться, если нет, то наши отношения прервём. Но, в любом случае, никого из нас наша дружба ни к чему не обязывает. Вот всё, что я тебе сказала, я и хотела сказать, чтобы ты знал и не думал, что я тебя обманываю. Для тебя, наверное, будет лучше прервать наши отношения, чтобы никто не имел оснований обвинить тебя в том, что ребёнок твой, а ты от него отказался. Это же ведь, будет очень неприятно и обидно объяснять знакомым, что ребёнок не твой. Наши знакомые, все без исключения, будут уверены, что малыш от тебя. Прости меня Саша, я ведь знала, что ты любишь меня, давно знала, но так и не смогла заставить себя ответить тебе взаимностью. Ты хороший, умный, добрый, терпеливый, но ты не мой, ты чей-то другой. Другая у тебя муза и, может быть, она давно рядом с тобой, но я мешала тебе встретить её. А, освободившись от меня, ты её увидишь. А я давно люблю другого человека, ты даже не догадываешься, как давно, но у меня долго не было надежды, совсем не было, я так и думала, что останусь навсегда в старых девах, потому что я знала, что, как бы ты меня не уговаривал, за тебя замуж я всё равно не выйду. Но неожиданно судьба сделала подарок, за который я ей очень благодарна. И я счастлива, что у меня скоро будет маленький от человека, которого я боготворю, всю свою сознательную жизнь». Оскорблённый Александр, нашёл в себе силы спокойно спросить: «Кто же он, человек, которого вот так можно, как ты говоришь, боготворить? Интересно было бы на него посмотреть и сравнить, чем же я хуже него, или чем он лучше меня?».

   «Ты знаешь Саша, как ни удивительно, но вы с ним очень похожи. Я, наверное, и дружила с тобой потому, что в тебе иногда видела его. Нет, нет, внешне вы не похожи, но в вас обоих есть что-то такое сильное, надёжное, уверенное и благородное, что вас не заметить, даже в толпе молодых, красивых и уверенных, не возможно. Просто, наверное, его я полюбила раньше тебя, и это чувство меня полностью захватило, я уже ничего не могла поделать с ним. Вот и всё. Так что, если хочешь на него взглянуть, далеко идти тебе не нужно, посмотри на себя и ты поймёшь, какой он» – улыбнулась Зеленоглазка. Горькая пилюля, скрашенная несколько сахарином, заставила Александра кисло улыбнуться в ответ на улыбку Саши. Первым желанием его, после сообщения, что Саша, его Саша, беременна, было уйти и больше никогда не встречаться с ней. Но неожиданный разговор несколько успокоил его и он не стал торопиться убегать от Саши, как от прокажённой. «Если мы похожи с этим её…» – он не стал даже мысленно оскорблять человека, которого совсем не знал, но которого любила Саша: « то, может так статься, что она полюбит и меня, как его, тем более, что этого мифического героя я ни разу не встречал среди знакомых Саши. Это кто-то чужой и далёкий, которого и сама Саша не надеется дождаться. Он исчез, и может быть навсегда. Тогда у меня опять есть шанс…» что за шанс он не додумал, потому что вдруг понял, что у него нет совсем шансов. Раз Саша, даже не дождавшись своего героя, не хотела выходить за него замуж, а предпочитала остаться старой девой, как она выразилась, то сейчас, когда у неё появилась надежда быть рядом с ним, тем более, шансов нет никаких.

Умный парень понял, что прождать Сашу он может всю свою жизнь и всё равно не дождаться. Эта мысль, его как кипятком, ошпарила. Но вот так, взять и уйти навсегда от неё, он не мог. «Ведь должен же быть какой-то другой выход из тупика, в который меня сейчас загнала моя любовь, любимая девушка, и уже будущая мать, но не моего ребёнка. Где, когда и с кем пересеклись её пути? Почему я даже намёком не знаю этого человека? Они что, прямо на улице встретились и поняли, что любят друг друга, и, не откладывая в долгий ящик, тут же уединились и сварганили мальчика .... или девочку? Какой- то полный бред. Я с ней дружу со школы, я знаю всех её друзей, я хожу к ней домой, как к себе, и, тем не менее, совершенно не знаю человека, которого она любит. Кто он? Может быть, её родители дадут мне объяснения? Они- то должны знать его? Нужно будет с ними поговорить, когда Саши не будет дома» - тяжёлые мысли, ворочавшиеся в голове своего друга, Саша читала, как в открытой книге. Она догадалась, о чём он думает, но помочь ему не хотела. И без этого знания имени её любовника, у неё хватает проблем с выяснением имени Сергея дома, с родителями. Александр обязательно проговорится Ольге Сергеевне. И тогда имя Сергея начнут склонять в доме, как имя ненавистного врага, испортившего будущее их дочери, убившего будущую надежду Российской математической школы и так далее и тому подобное. «Хорошо, хоть отец, на моей стороне. Или он просто догадался сам, без моей подсказки? Ну, тогда он свой человек в команде противников. Или просто, скорее всего, он любит Сергея, как сына и желает ему счастья. Вот почему только в понятие счастья для многих и очень многих людей, обязательно входят обеспеченный муж и блага, которые он принесёт своей будущей жене на блюдечке? В чём же соль такого счастья? С чем его есть? Или вполне достаточно широкого кармана мужа для счастья? Откуда такая уверенность, что счастливой может быть, только обеспеченная мужем, женщина? Или я дура, живущая идеалами 19 и 20 веков? А нынче на дворе 21 век. А у этого века свои краски и палитры, как совсем недавно и, уж совсем неожиданно, написал Сергей?

«Как мог среди травы полынной
Расти такой цветок невинный.
Средь обезумевшей толпы
Родиться смог и прорасти?

Не в этом веке тебе жить –
Сейчас здесь некого любить.
Забыта честь, забыта верность,
Любовью модно стала пошлость.

В век девятнадцатый тебе,
Где добродетель не в узде,
Где вера в женскую природу
Мужчинам диктовала моду

Души ценился дар небесный,
Как полевой цветок безвестный,
Кристальной чистоты поток,
Дарующий любви глоток.

А этот век – другие ритмы,
И жизнь, и краски, и палитры.
Оттенки чёрные, стальные.
А души…, проклятые, злые.

Всё с профилями дрозофил.
Зелёный цвет – он многим мил
Нет, нет, не тот зелёный,
Знак солнца, жизни, вечно новый.

Не тот ласкающий наш взор,
А этот, что принёс разор.
Несёт разврат, несёт позор,
Нам души засыпает сор.

Как круто изменился мир.
Ты не успела вслед за ним,
Но счастлив я, что мир твой светел,
И тем, что здесь тебя я встретил.

Твой голос – ручеёк в лесу,
Так тих и нежен, поутру,
Твой взор – сияющий кристалл,
В нём жизни светится накал.

Дай Бог, чтоб жизнь твоя была,
Как ясный день, всегда светла.
Родник души твоей прекрасной
Ты дочери дари в сей век несчастный».

  Саше вспомнились стихи Сергея, пока они с Александром, молча шли по парку, и каждый думал о своём. Эти стихи Сергей прислал совсем недавно, и кроме них, больше ничего не было в электронном послании. Но по грусти этих строк, по какой-то душевной тоске, сквозивший сквозь строки, она догадывалась, что там, в далёкой и чужой стране, происходит с ним что-то не ординарное и не привычное. Никогда ещё Сергей, а главное ни к кому на её памяти, не проявлял сентиментальности, тем более в стихах. А то, что он пишет стихи, она узнала из письма. Он всегда был уверен и молчалив, он никогда и никому не показывал своей слабости, и даже представить его пишущим стихи, Саша никак не могла. Это было так ново в нём для неё, что она терялась в догадках, почему именно стихи, если он хотел напомнить ей о себе и о том, что помнит её и говорит ей об этом. А может быть подбодрить? И зачем подбодрить? Саша не сообщала ему, что она беременна – не хотела взваливать на него ещё и это бремя ответственности и, как любящая женщина, старалась уберечь его от лишних проблем и тревог. Она хорошо помнила, что сама затащила Сергея на себя, что сама хотела от него ребёнка, и что никак не хотела его связывать собой и ребёнком. И вдруг…. Саша резко остановилась от неожиданной мысли: «Отец! Как я не догадалась. Он сообщил Сергею, что я беременна. Сергей знает и, как провидец, желает счастья своей будущей дочери. Господи, отец. Он раньше матери догадался, ещё на даче догадался, но он любит Серёжу и желает ему добра и мне желает добра. Как замечательно, что у меня есть отец, которому можно доверить самое-самое, а он поможет и не выдаст». И Саша совершенно не к месту и не ко времени, по доброму, рассмеялась своим мыслям. Александр не понял её смеха, и обида с новой силой захлестнула его: «Ну чего же здесь смешного? Или я смешон в своей дурацкой любви к тебе?»

- «Нет Саша, что ты. Просто я вспомнила отца и его разговор с матерью по поводу меня и моего будущего. Отец предупреждал её, чтобы она не строила сногсшибательных планов относительно меня. Вот, дескать, твоя дочь принесёт тебе в подоле, тогда все твои планы закончатся детской коляской и пелёнками. Как в воду смотрел. Вот из-за этого мне стало и смешно, когда я вспомнила их разговор. Не совсем к месту, может быть, но в самую точку».

- «Твоя мама умная женщина. И она права, что тебе бы, следовало вначале отучится, а потом рожать, а не наоборот».

- «Эх, Саша. Какая тебе-то разница? Я же тебе уже говорила, что не вышла бы за тебя замуж и после окончания университета. Ты мой самый лучший друг. И не обижайся ты на меня. Ты очень многого не знаешь и это хорошо, что ты не знаешь. А, то неизвестно - дружили ли бы мы с тобой. Может твоя брезгливость пересилила бы твоё чувство любви ко мне и мне, ещё бы раз, наплевали в душу. И наплевал бы человек, которого я считаю своим другом, и которого люблю искренне и добро. Всё правильно так, как складывается. Придёт время и, может быть, ты поймёшь меня и простишь за сегодняшний разговор и мой дикий, с твоей точки зрения, поступок. Иногда хорошо ничего не знать. Тогда не нужно обвинять, а потом каяться за свои обвинения. Извини меня, ты ничего не понял. Но большего я тебе рассказать не могу».

  Саша ускорила шаг и стала уходить от Александра. Он догнал её, пытаясь продолжить разговор, но она перестала совсем ему отвечать. Саша понял, что Зеленоглазка сказала всё, что хотела сказать, а большего он от неё не услышит. Они, молча и грустно, продолжили идти к станции метро, чтобы разъехаться. Никто не знал на сколько.
Александр думал о том, что вот так прозаично и, как это и бывает очень часто, особенно с ребятами отправившимися служить в Армию, обычно закончилась его школьная и единственная любовь. Но такой детской любовью хорошо болеть в пятнадцать лет, а не в двадцать один, когда юноша стал почти мужчиной и его депрессия может длиться очень долго, а может и всю жизнь. Он шёл и не представлял себе, как он сможет жить без Зеленоглазки, которую привык уже считать почти своей женой. Без её милой улыбки, без изумруда сияющих глаз, без её тихого и мягкого голоса, такого проникновенного, что хотелось встать перед ней на колени и уткнуться ей в живот, ощутить её сердцебиение и нежность. А, теперь, все надежды уходят в никуда, вместе с уходящей Сашей. Как ему теперь жить? Зачем и для чего учиться, к чему-то стремится, чего-то добиваться, если она ушла от него. Всё, чего он стремился добиться и достичь, было напрямую или косвенно всегда связано с Сашей, а теперь для кого и для чего? Смысл его бытия потерян, он в одно мгновение стал пустой и не нужный никому и, в первую очередь, самому себе. Уж, лучше бы, он её не встречал совсем в своей жизни - так он думал, пока ехал в неизвестном никому и ему самому, направлении автобуса. Умереть ему не хотелось, но и жить, тоже как то, не очень…
   
   Тяжёлый разговор расстроил Сашу, ей было жалко Александра, но по-другому она не могла поступить. Она не могла даже скрыть от него правду, потому что скоро её живот полезет ей на нос. От этой мысли ей стало смешно и страшно. А вдруг, после того насилия, в ней что то не так и она не сможет родить нормального малыша, или с ней самой что-нибудь случится – тошнит, ведь, почти постоянно. На сохранение в больницу могут положить совсем надолго – страшно. Но, как бы ей не было страшно от будущего, она совсем не жалела о том, что натворила. Так она сама над собой подшучивала. Она вспоминала Сергея, их бурный мгновенный роман, его силу и свою ненасытность и ей сразу же становилось легче, а тяжкие мыли не так сильно досаждали её. Она приспособилась – когда ей становилось плохо, по разным причинам, она тут же вспоминала лицо Сергея, его лучезарную улыбку и успокаивалась, появлялась уверенность, неизвестно откуда пришедшая - у неё всё в жизни обязательно будет хорошо. Сергей для неё стал чем-то вроде талисмана.

   Саша была права. Когда Владимир Павлович понял, что Сашу тошнит не от солёненьких грибочков, он написал письмо Сергею с конкретным вопросом – «Кто отец…?». Сергею ничего не оставалось, как только рассказать всю правду старшему другу. Владимир Павлович попросил его не рассказывать тёще о том, что он сейчас узнал от зятя – пусть пока не переживает. Всему своё время, и они, как два заговорщика, объявили заговор молчания до момента, когда сама Саша объяснится с матерью. А до этого момента ни-ни… пусть женщины вначале разберутся между собой. Сергей на имя Владимира Павловича выслал денег для Саши, чтобы Владимир Павлович мог обеспечить будущую маму всем необходимым для сохранения ребёнка и для его благополучного рождения. Владимир Павлович про деньги не стал рассказывать никому, просто припрятал их на карточке, а карточку спрятал в рыболовные принадлежности, куда, даже вездесущая Ольга Сергеевна, не имела права залезать. Он при всех разборках дочери и жены молчал, как партизан, хорошо понимая, что когда наступит момент истины, то всю мощь своего праведного негодования на предательство мужа, она обязательно обрушит ему на голову. Но была надежда, что после рождения малыша нервный запал Ольги Сергеевны несколько отсыреет от слёз умиления, и не все гранаты взорвутся над его несчастной головой. Он, как и Зеленоглазка, не очень представлял себе, как сложится будущая жизнь дочери, но так же, как и она, он был уверен, что всё в её жизни сложится хорошо – она свою чашу боли выпила до конца и теперь судьба должна быть к ней благосклонна. Он был почти уверен, что каждому человеку в бочку мёда Господь добавил ложку дёгтя.

Эта ложка обязательно проявит себя для каждого человека в его и только его время. Кому-то в конце жизни придётся её выпить, кому то в средине, а Зеленоглазка свою жизнь начала с ложки дёгтя и таким образом впереди у неё только мёд. «Да. Твои слова бы, да в ухи Богу» – говаривала Ольга Сергеевна, слушая весёлый, и не совсем, трёп своего мужа: «Если бы всё в этой жизни было бы так просто, то тогда наша Галя сейчас была бы самой счастливой женщиной на свете. Жила бы счастливо с Сергеем. Он её любит до сих пор. А сколько уже времени прошло? Катюшка взрослая – скоро замуж» – грустно продолжала она. Весёлое настроение Владимира Павловича улетучивалось, он вспоминал, что и вторую дочь любит всё тот же Сергей, и что его самого и тех, кто с ним рядом, Господь, как бы это сказать – подзабыл что ли. Что то у Серёжки одна ложка дёгтя сменяет другую и он никак не может остановится – всё глотает этот дёготь и глотает…может дело в самом Сергее? Или в его мрачной судьбе? Или в том, что он очень сильный, а Господь, кого любит, того награждает одним испытанием за другим. И даёт он эти испытания по силам человека. Значит, Серёга очень силён, если ему они идут нескончаемой чередой, не давая передышки, а он всё выживает и выносит, выживает и выносит. Как бы и Саше рядом с ним не пришлось выживать и выносить, выживать и выносить. И в такие моменты он был готов согласится со своей женой и сказать – «Да, Саша была бы счастлива с Александром. Очень выгодная партия для Саши».

Но проходило время, дух бунтарства и несогласия с судьбой и жизнью брали верх и он говорил: « Э нет, прохиндеи и прохвосты с вашей гнилой идеологией унитаза, захватившие власть и обогатившиеся за счёт собственного народа, нет. Есть ещё люди, которым кроме денег ещё нужны любовь, надежда, верность и вера в счастье с любимым человеком. А деньги? Деньги мусор наживной. Бумага, которую вы можете менять, как хотите, когда инфляция или вы сами – власть, поменяетесь, и нарисовать другие водяные знаки и сказать всем – вот мол, теперь власть решила, что нынешние водяные знаки и есть самое главное в жизни народа, а старые знаки можно выкинуть на помойку, как и бывало в этой стране не один раз, а можно и задницу этими гос. знаками с водяными знаками вытереть в общественной уборной, что тоже, к стати, не раз и проделывалось гражданами этой такой безнадёжной, в смысле денежной бумаги, страны. Народ этого вымученного государства не единожды был ограблен собственной властью. И тем не менее, он опять и опять выбирает именно тех во властные структуры, кто готов его ограбить ещё и ещё раз. Это удивительно, как можно целым народом десятки раз наступать на одни и те же грабли, разбивать морду в кровь и снова кричать «Уря», теперь уже новым идеологам и реформаторам в новой кастрированной стране. Разница во времени между одним уря и другим, буквально одно поколение живущих в этой безпамятной стране под именем Россия. Ничему история не учит этот народ, живущий не мозгами, а жопой и душой. Голосуйте сердцем – это кто ж такой умный придумал. Глупость полная, но голосовали именно жопой, а не головой. И ничего удивительного, что таких идиотов грабят и грабят. А главное – будут и дальше грабить. Только теперь вместо тех – чёрных, новомодные – серые. А всё сволочь, что те, что эти. Но народ никак не хочет понять, что со сволочью нужно бороться всем вместе, в едином порыве и их же методами – то есть подлостью и силой, подавляя любое инакомыслие в собственных рядах, как боролись французы за свои социальные права совсем недавно. В течении трёх недель жгли и уничтожали витрины, автомобили, поджигая всё подряд. И победили – власть была вынуждена пойти на попятный. Эх, доиграется этот пустой народ в псевдо – демократию, будет большая кровь, обязательно будет. Всё к тому идёт. И Сергей тут ни при чём. Именно Сашу и её ребёнка ударит эта война, до крови ударит. Выход один, как в своё время с Катюшей – вывозить нужно Сергею отсюда и Сашу с малышом, когда она родит. В этой стране женщинам и детям жить очень опасно. Каждое поколение проходит либо через войну, либо вот через такой беспредел, как перестройка по-русски или по ельцински, как в своё время по ленински, потом по сталински и все дальнейшие и прочие «ински». То революция, то война. То контр революция, то война. Как в стране беспредел, так обязательно потом война. Как беспредел, так война. Жить на пороховой бочке сомнительное удовольствие, потому как, очень опасно. Но, как нам с женой дальше жить и чем жить, если ещё и Саша вслед за Катюшей уедет? Для кого потом жить? Эх, Сергей, Сергей, всех дочерей и внучек увозишь от нас. И не ты виноват. Из двух зол выбирать приходится наименьшее. Ну почему всегда из двух зол? Почему не между добром и злом? Нет. Обязательно между злом и злом. Вот страна чокнутая. Ну никак не дают жить по человечески, то одни номенклатурные дерьмократы - коммунисты, то другие дерьмократы - ворюги. Как в фильме Чапаев - вопль отчаяния крестьянина: «Приходють белые грабють, приходють красные грабють, ну куды бедному крестьянину податься?» Только в Австралию к Сергею. Может там перестанут грабить?».

   Через недели три, после разговора с Сашей, Александр, зажав свою обиду в кулак, пришёл поговорить о будущем Саши и своём с Ольгой Сергеевной. Он также хотел всё-таки выяснить, кого так сильно любит Саша. Уж мать то должна была бы знать или, хотя бы, догадываться. Но разговора, на который рассчитывал Александр, у них с Ольгой Сергеевной не получилось. И не потому, что кто-то пришёл и помешал этому разговору, просто Ольга Сергеевна решила, что свои догадки не стоит выдавать, как истину в последней инстанции, да ещё молодому человеку, который любит её дочь. И она рассказала ему только то, что сама знала наверняка - то есть почти ничего. Про подозрительные события летом на их даче, когда у них гостил Сергей, она ничего не сказала Александру. Он узнал немногим больше, чем после разговора с Сашей и, простившись с мамой Саши, не дождавшись прихода самой Саши и Владимира Павловича, ушёл грустный домой.
После прихода к ней Александра, Ольга Сергеевна запереживала опять с новой силой за дочь. И опять эти «почему» вцепились ей в горло. Ну почему Саша поторопилась…, ну почему не доучилась…, ну почему отказала Александру…, ну почему ребёнок не от него, и как бы тогда всё славненько разложилось в жизни у дочери…, ну почему другая дочь влюбилась в человека, с которым рядом погибла её первая дочь…и так далее и тому подобное до прихода мужа. Но на муже в таком вопросе, как заставить дочь одуматься и вернуться к Александру, где сядешь, там и слезешь. Он не стал ничего доказывать своей жене, объяснять ей прописные истины, уговаривать успокоиться и оставить дочь в покое – он молча собрался и, не сказав куда уходит, ушёл из дома на ночь глядя. Ольга осталась одна – Саша не должна была этим вечером быть дома – она уехала на свадьбу к девочке по двору, с которой подружилась, когда попала в семью Ольги и Владимира. Такого от своего мужа Ольга никогда в жизни не ожидала.

 Но, рассчитывая прождать своего непутёвого мужа всю ночь, неожиданно для себя, она ошиблась. Владимир вернулся через полтора часа и велел ей собираться в театр и быстро, иначе они опоздают. От подобного предложения Ольга просто опешила, но времени переживать у неё не осталось совсем, потому что женщине собраться за пол часа в театр это тоже самое, как нормальному человеку - мужчине пробежать десять километров по пересечённой местности – посторонних мыслей никаких, истеричный поиск подходящей случаю одежды, не до косметики совсем, а тут ещё и туфли, как нарочно, куда то запропастились. И опомнилась она уже только в такси, которое стояло во дворе и ждало их. Театр Ольга обожала с детства, которого почти и не было. Но попав в Москву она, совсем молоденькая и нищая студентка, тем не менее, в театры старалась ходить при первой возможности. Она и свою дочь – Галю заразила театром. Вначале детским театром кукол – Образцова на Садовом, а когда дочь выросла, то сама стала не меньшей театралкой, чем мать, и посещала театры с не меньшим удовольствием, чем она. Владимир Павлович знал эту страсть жены и в трудную минуту её жизни решил воспользоваться её слабостью, чтобы отвлечь от тягостных переживаний за дочку.

   Владимир Павлович не особенно увлекался театром, но идея сводить уставшую от тревог жену, собирался давно. Он предварительно выяснил, что из себя представляет нынешний театр у знакомых, которые точно также, как его жена болели театром. И выяснил, что традиционную классику ставят нынче в двух Московских театрах – Малом театре и театре Вахтангова. Остальные, в том числе и Большой театр, вдарились в нью модернизм по-русски. Голого Хлестакова в «Ревизоре» он смотреть не хотел, поэтому по старой и доброй традиции Сергея, взял билеты в Малый театр на спектакль «Горе от ума» по Грибоедову, вспомнив при этом Сергея: «Эх, друг ты мой во Христе, Сергей. Пьеса то, как раз про тебя и тебе подобных, хотя сюжетик не совсем твой. Тебя любила одна очень хорошая женщина, а теперь другая и тоже, очень хорошая и верная. И несчастен ты от ума и любви, и жизнь твоя во мраке душевной пустоты и нищего духом окружения. И тянется за тобой шлейф горечи потерь и горя утрат. За что же так всех нас жизнь ударила? Что же мы такого подлого и мерзкого сделали, что, ну никак, счастье не даётся нам в руки. Ты думаешь, что ты один такой разнесчастный в этом мире? Нет, мой друг, не один. Много нас таких, которым и жизнь не в жизнь. И у всех по разному – кому от ума, кому от любви, а кому и от глупости, как может это не показаться странным. Дураков и пьяниц Бог бережёт, но вот, поди ж ты, и им достаётся от этой жизни иногда по полной ложке дёгтя. Но всем как-то нужно жить, выбираться из болота и грязи, опять туда нырять, ползать и блевать, снова вылезать дыхнуть глоток чистого воздуха и обратно на дно жижи, которая почему то называется жизнью. Ты, случайно, не знаешь, почему? Ведь ты, как раз умён, силён и не только телом, но и духом. Почему же эта штука – жизнь на земле, так корёжит нас, выворачивая иногда наизнанку? А? Сергей? Ответь своему старому, и в прямом, и в переносном смысле, другу. Я давно стар и устал, я, как и ты, живу ушедшим, только ты об этом не догадываешься, потому что я держу марку и не позволяю себе в твоём присутствие распускать нюни. Тебе можно в моём, а мне в твоём никак нельзя. Я, почему то, для тебя должен быть опорой. Слово то какое – опора. Высоковольтная что ли? А, какая я на хрен опора, у меня даже ненависти, которой ты живёшь, нет. Есть только жалость и к тебе, и к дочери, которой нет много лет, а я помню её, как будто расстались вчера и сегодня должны встретится, и к этой, ударенной жестоко жизнью, девочке Саше, которая мне заменила дочь. Но можно ли одной дочерью заменить другую? Тоже полная чушь. Один ребёнок он и есть единственный, как и другой и третий, какая разница – они все единственные. И тёщу твою жалко, так жалко, что сердце иногда прихватывает. А! А ты думал, что только у тебя одного сердце от горя и боли может болеть. Нет, мой друг, и некоторые сентиментальные старые типы, вроде меня, тоже иногда на сердце жалуются. Хочется помочь, поддержать, предостеречь от ошибок всех, кого люблю, а вот сил на эту жизненную необходимость почти не осталось. К сожалению. А ты, Серёга, девочку то береги, береги девочку то. Такую, как она ты больше никогда не встретишь. И так много – двоих встретил, большая удача в жизни, не каждому даётся. А тебе, аж, два раза» – от философского мысленного разговора Владимира Павловича с Сергеем, отвлекла жена, которая больше минуты уже, наблюдала шевелящиеся губы мужа.

Первое действие закончилось - перерыв, а муж что-то шепчет невразумительное и забыл, что свет включили, а он стал мешать людям проходить по ряду в буфет перекусить и выпить. Толкнув его в бок, она тихо напомнила ему, что нужно – либо встать и пойти следом за всеми в фойе, либо пропустить народ, который сильно оголодал за время первого действия спектакля и рвётся выпить и пожрать. Владимир нехотя встал, чтобы пропустить желающих: «Вот, Сергей, не дали нам с тобой договорить. Так и жизнь – задумаешься, а она уже прошла и тебя уже пинает какой-нибудь молокосос в задницу со словами – подвинься дедуля, или пошёл вон старый хрыч. Обозначение моего жизненного типажа в устах семидесятикилограммовых деток может носить совершенно разные вариации от нахального «дед», до оскорбительного «старый урод». И ничего не поделаешь – соответствуем».

  Домой Ольга Сергеевна ехала радостная и довольная. Владимир Павлович с добродушной улыбкой наблюдал за женой и был рад, что его жена сейчас такая счастливая. Он любил её всю их совместную жизнь и не мог сейчас, даже на мгновение, представит на её месте другую женщину. В молодости водились за ним грешки – бывали измены, от правды с самим собой не уйдёшь. Но у него никогда не было даже мысли оставить её и женится на другой женщине. Измены носили локальный характер. И скорее не от любви к другой женщине, а от любопытства – а, может с этой будет что-то новенькое, другие ощущения, другой секс и тому подобное. Кто-то из великих когда-то сказал, что верность мужчины от лености чувств, а не от любви верной и жизнеутверждающей. Может быть так, а может быть нет. Но сейчас Владимир Павлович скорее жалел о своих изменах, нежели гордился количеством покорённых женских сердец. Их и было то немного, но они всё же были. Он не знал, изменяла ли ему его жена – был скорее уверен, что нет. Но даже, если и когда был у неё роман с кем-нибудь, сильно это бы не задело Владимира Павловича, узнай он об этом. Он был настоящим мужчиной: «Милый мой, если ты изменяешь своей половине, будь готов к тому, что и она не безразлична кому то. Если ты не спишь со своей женой – будь готов к тому, что с твоей женой кто-то спит, когда ты развлекаешься с другой женщиной. И есть это справедливо и честно». Владимир Павлович придерживался в жизни своих принципов, которые ещё в молодости выработал для себя лично, не обращая внимания на общественную мораль и общественные законы же. Всю свою жизнь свои личные законы и принципы он старался не нарушать. Вот за такие же, свои принципы, он и любил своего зятя, у которого тоже были выработаны свои жизненные устои и которые Сергей соблюдал неукоснительно, как чёрный монах, давший обет целомудрия. К стати – монахи были разные и их обеты, которые они иногда превращают в обильные и совсем нецеломудренные обеды, были тоже разные, а кто и как их соблюдал одному Богу известно. Но вот его зять свои обеты соблюдал неукоснительно и в этом Владимир Павлович был уверен. Сергея можно сломать, но согнуть его невозможно. У этого парня в позвоночнике стоял чугунный стержень во всю спину. А, как известно, чугун хрупок, но прочен. И вот в такой, казалось бы, совсем не выигрышной для принципов Сергея, ситуации – а как же, сорокалетний мужик совратил совсем юную и целомудренную девочку, бросил её в её положении с ребёнком, достоин презрения и обструкции общества, а тем более родителей этой девочки. Всё равно Владимир Павлович был уверен в своём друге и зяте, верил в то, что было что-то такое, которое Сергей не смог переступить, даже такой твёрдый и где то очень жёсткий парень. И это что-то положило его в постель с Сашей. Было и невооружённым взглядом видно, что Саша любит его, восхищается им, желает его, как женщина, загорается изнутри, глазёнки сияют изумрудом, когда она смотрит на Сергея, боготворит, наконец, его. И что, разве не могла создаться ситуация, в которой у него не было просто иного выхода.

Владимир Павлович не очень мог смоделировать ситуацию, в которой у Сергея не было бы выхода, но это не меняло его отношения к Сергею – он верил ему и знал, что Сергей никогда, ни при каких обстоятельствах не совершит подлость. «Да он лучше сдохнет под забором, как последний шелудивый пёс, чем причинит Саше боль. Нет, Ольга Сергеевна, в этом деле нужно разобраться. А для этого не давить надо на дочь, а стать ей лучшей подругой. И тогда, быть может, ты и узнаешь всю правду, а не только её видимый кусочек» – думал иногда Владимир Павлович, когда жена особенно сильно наседала на него, пытаясь заставить поговорить с Сашей по поводу отца ребёнка, так как у него с ней лучше контакт. «Ага» – думал тогда отец – «Я с ней поговорю, она мне всё расскажет, а я, как предатель, всё расскажу тебе. А, если не расскажу, то ты меня назовёшь предателем. Нет уж, дудки, разберись сама сначала с ней и с собой, а уже потом подключай тяжёлую артиллерию – меня, для беседы с Сашей» и под разными предлогами отстранялся от «нанесения ударов» по дочери.

Саша с интересом наблюдала подковёрную борьбу отца с мамой, Ей было смешно, и она иногда была даже готова рассказать маме всё про Сергея – так ей становилось жаль отца, но вспомнив, что мать проклянёт его и припомнит Галю, отказывалась от этой затеи. Саша давно бы всё рассказала о Сергее своей матери, которую любила, но боязнь этим рассказом навлечь гнев родителей на несчастную голову своего любимого, всегда останавливала её. Но, однажды она всё-таки не выдержала: «Мама, неужели ты думаешь, что узнав кто отец ребёнка, ты сможешь меня заставить его не любить, запретив ему даже приближаться ко мне. Ну, неужели ты думаешь, что твои запреты помогут мне разлюбить того, которого я сама заставила сделать мне ребёнка. Он отказывался категорически, жалея меня, но я пригрозила, что если он откажется от меня, то я убью себя. Это я его заставила. Он испугался за мою жизнь. А ты хочешь одним мановением своей руки заставить меня разлюбить его. Ну, что за глупость, мама? Ну, ты же умная женщина и ты же женщина, ну должна же ты меня, хотя бы, как женщина женщину понять. Ну, отвлекись ты от того, что я твоя дочь, представь, что я твоя лучшая подруга, и ты сразу же поймёшь меня. Ну не люблю я Александра, пусть он самый расхороший и самый богатый, я никогда не полюблю его, потому что люблю другого. И не нужно давать своими разговорами ему надежду на меня - я не вещь. У нас с ним никогда, кроме дружбы, ничего не будет. Лучше я совсем одна останусь. Вот, рожу себе девочку и будем с ней вдвоём жить, без всяких мужчин. И оставь отца в покое – он давно всё понял и не мешает, а помогает мне. Я хочу, чтобы и ты, моя мама, самый дорогой для меня человек, не осуждала меня, а любила и помогла бы мне пройти тот путь, по которому я уже иду. И нет пути назад. Ничего ты всё равно не изменишь, успокойся. Всё у меня будет хорошо. Верь мне, я знаю это наверное». В комнате наступила ошеломлённая тишина – стало слышно, как у соседей закипает чайник со свистком. Свисток засвистел, но никто не подошёл его выключить. Из комнаты донёсся возмущённый мужской голос и потом всё стихло. Стало совсем тихо, будто все разом оглохли от взрыва снаряда стомиллимитровой пушки, жахнувшей совсем рядом в двух шагах. Первым пришёл в себя после тирады дочери, отец: «Чайничек то выключили, пора чайком побаловаться». Тяжкая тишина упала, как занавес в театре и Саша, и Ольга Сергеевна заулыбались. Ольга обняла Сашу за плечи и вместе с ней, целуя её в плечо, потому что была ниже дочери, пошла на кухню ставить свой чайник на плиту.

  После чаепития, сидя в своём любимом кресле, Владимир Павлович, довольный своей прозорливостью и верой в порядочность своего друга, рассуждал сам с собой: «Ну вот, мой друг, Серёга. Всё и прояснилось. А то, я всё никак не мог понять – как Саша смогла тебя затащить к себе в постель… или сама к тебе пришла? Вот, пожалуй, этот вариант ответа будет правильным. Ну, а когда она пригрозила тебе… ха, хотелось бы взглянуть на твою обалдевшую физиономию, и огромные вращающиеся глаза, в которых - не оправдывайся, застыл страх. Ты испугался, и не пытайся мне соврать. Я тебя хорошо знаю. Да, Серёжа. А что же будет дальше? Как дальше то, жить? Саша без тебя жить не сможет, нет. Она умрёт без тебя. Поверь мне. Она такой же однолюб, как и ты, вы два сапога на одну ногу. Но я всё равно рад, что ты, даже вот в такой щекотливой ситуации, всё равно остался человеком с большой буквы. Можно ханжить и рассказывать сказки, что есть слово «нельзя» и что сорокалетний мужик не имеет права, даже в условиях экстремальных и так далее и тому подобное. Но у тебя действительно не было выбора – Саша, этой же ночью, когда ты, выполнив свой долг порядочного человека и не тронув Сашу, довольный собой и своей выдержкой, завалился бы спать, выгнав девочку из своей спальни, она, тут же, рядом с домом …. И подумать то страшно. Она прошла через такое, что никому не пожелаешь, а тут ей ещё один плевок в душу от человека, которого она любит. И действительно жить не захочешь. Эх, Серёга! Ты даже не представляешь, как мне хочется тебя увидеть сейчас, обнять и выпить водки с тобой – ты мне дочь спас, что бы там не судачили бабы на базаре. Она у самого краешка стояла. Ещё чуть, чуть, и толкать не надо…. и всё, нет её. Странная всё-таки жизнь штука – нет ни героев, ни подлецов, а есть малая кровь и большая кровь. Малой кровью остановить большую. Как операция по спасению жизни. Но так не только у хирургов, а вообще в жизни – меняемся, отдаём, чтобы получить. Как в библии – отдавай и тебе дадено будет, и зло, и добро. Что даёшь, то и получаешь. И никаких сантиментов – всё строго, как у палача на гильотине. Где вот только здесь любовь Божья? Закон Божий есть, но вот с любовью что-то здесь не совсем так. Спорить не буду, я не теолог, может и есть что-то такое сокровенное и мне не дано его увидеть по малости веры моей. Но Божьи законы суровы и строги – это факт неоспоримый.

Бесконечность.

В этом мире есть место всему.
Безразлично – когда и кому?
Даже подлости есть свой предел,
Когда кончится жизни надел.

В этом мире есть место всему –
Вере, надежде, любви и добру.
Найдётся местечко и чёрному злу.
Есть место и злобе. А, всё ж, почему?

Бог создал этот мир. Зачем, для чего?
Ведь всё происходит помимо его.
Иль разум наш слаб – понимать не дано,
Иль воли свобода превыше всего?

Когда происходит большая беда,
Она, ведь, приходит совсем не одна.
Ей предшествуют подлость и трусость всегда,
Да дурость толкает беду, иногда.

И Бог не мешает – свободу нам дал,
Но вот, что с ней делать? Он нам не сказал.
Этот мир по своим он законам создал
И ушёл он от нас, чтобы нам не мешал.

Справедливы законы, суровы, строги.
Совершаешь ошибку, тут же плати.
Кто здоровьем своим отдаёт все долги,
Кто близкими платит, а может детьми.

Поколений на семь долг растянут бывает.
И правнуки наши безвинно страдают.
То, что узел завязан, они понимают,
Но как разрубить его толком не знают.

А, бывает, что платишь ты сразу и всё,
Заплатил и живёшь, сам не зная того.
Ведь разум наш слаб – понимать не дано,
А, Бог, он же вечен – ему всё равно.

Бесконечно тогда – когда или кто.

  Не то, что у нас сейчас по России – закон выборочно карает, вне зависимости от добра или зла. Всё больше от наличных денег в кармане. Попался, тут же откупился, и ты прав, и на свободе, и ты не преступник - от слова преступить закон. А могет быть и наоборот. А сколько таких оборотных…у-у-у. Процентов пятьдесят, оборотных то, высиживает свои яйца совсем не в тех местах, где должно им быть, а в местах не столь отдалённых. Какие громкие слова раздаются иногда с высоких трибун – нет наказания без преступления. Угу, конечно, раскатали губищи то во всю морду. Опять же - всё от широты кармана. Не зря поговорочка существует, не где-нибудь за бугром, а здесь в России – держи карман шире. Как предусмотрительно и предупредительно, сразу ясно и понятно – у кого карман пошире, тому шконка не грозит».

- «От чего грустишь, па?» – в дверях комнаты стояла Саша и с улыбкой смотрела на отца.
Владимир Павлович моргнул от неожиданности и ответил улыбкой на улыбку, но ничего не сказал. Саша подошла и села на ручку кресла, прижавшись щекой к макушке отца.

- «Я всегда знала, что ты у меня самый умный. Ты давно знаешь или догадался?»
- «Да нет, я ничего не знаю и не придумывай чего-то там себе. И о чём ты?»
- «Не ври. Ты всё знаешь, только не хочешь выдавать своего друга. Так?»
- «Не дури. Я даже не знаю о чём и о ком ты говоришь. А ты утверждаешь, что я что-то знаю. Я знаю не больше, чем сегодня узнал из твоей сумасшедшей тирады. И давай прекратим этот разговор, даже, если мы и понимаем друг друга. Давай?»
- «Ну хорошо, давай».
Они замолчали и больше не разговаривали. Владимир Павлович гладил Сашу по руке, а она целовала его в макушку.

  Каждый думал о своём, но это своё, в конечном счёте, всё равно сводилось к Сергею, который только что закончил делать какие-то записи в своём дневнике и, откинувшись на спинку стула, устало уставился в стену напротив, не отводя взгляда. Мрачные мысли не дали ему уснуть и он до утра просидел у себя в кабинете. Даже, когда услышал, как встала Катюша и стала собираться в школу, Сергей не встал и не проводил дочь. Ann и Ника с ними уже не было - они уехали в Сидней, поселились в академическом городке, а Катюша и Сергей остались на месте. Развода, как такового, не было. Никаких претензий у Ann к Сергею не было. Но он сам хорошо понимал, что Ник его сын и он, как всякий нормальный отец, обязан заботится о нём. Сергей всегда считал, что бросить собственного ребёнка – позор для мужчины. Это подлость, сравнимая с предательством. Но вот, поди ж ты, сам оказался в роли предателя, правда не совсем по своей воле. Ann, когда собралась уезжать, только спросила, будет ли он отсуживать Ника себе. На что Сергей ответил, что он не собирается парня лишать его матери. Мать есть мать, а значит она святая женщина для ребёнка. Во всяком случае, пока он не вырастет. И есть это правильно. Но видится он с сыном будет, и ей не стоит своего будущего мужа превращать в отца Нику. Никогда отчим не будет нормальным отцом чужому ребёнку. И не стоит насиловать сына и заставлять называть отцом чужого для него дядю. Собственно последний разговор на этом и закончился – никаких обвинений, никаких обид, всё очень конкретно и понятно им обоим.

Многое осталось недоговорённым, которое договорится много позже, при встрече, но самое конкретное и необходимое они сказали друг другу. Катюша при прощании, обняв Ann, плакала, но никак не пыталась кого либо уговорить продолжить совместное проживание – ей было понятно, что всё кончилось и этой семьи у неё больше нет. Она во всём обвиняла своего отца – за чёрствость к Ann, за отсутствие любви к жене, за его холодность и равнодушие, как ей казалось, ко всем в их семье. Она хорошо видела и понимала, что отец не любит Ann, но в ней жила надежда, что её брату удастся скрепить их брак. Но она ошиблась и вот теперь она плакала, обнимая Ann – свою подругу и мачеху. Ник , не очень понимая происходящее, но видя слёзы на щеках сестры, тоже заревел, как теплоход в тумане. Мама пыталась успокоить его, но он никак не хотел останавливаться. Сергей сказал жене, что нужно быстрее уезжать, чтобы не трепать нервы сыну. Но и в этом Ann усмотрела сухость своего бывшего мужа и уехала расстроенная совсем. Катюша, почти перестала разговаривать с отцом, а он, понимая причины её обиды, не настаивал и не уговаривал, считая, что она уже достаточно взрослая, чтобы самой решать с кем ей общаться, а с кем нет.

Катюша ждала от отца объяснений, но он замкнулся в себе и не делал попыток переговорить с дочерью и попытаться ей хоть что-то объяснить. Этот разлад ещё больше убедил дочь, что её отец совершенно бездушный человек и что с годами его сухость и нелюдимость только усилились. Она была молода и, как все молодые максималисты, резка и категорична – она вынесла обвинительный вердикт отцу и обжалованию он не подлежит. Их общение свелось к минимальному и необходимому. Вику она ничего не рассказывала про разлад в их семье, но слухи пошли по городку, где все знали друг друга и он не раз пытался выяснить у Катюши, что у них произошло в семье. Но она категорически, до скандала с ним, отказывалась объясниться. Вик обижался, но этим всё и закончилось. Слишком мала причина, чтобы ругаться со своей любимой девушкой и эта причина не касалась его лично, напрямую.
Он строил свои планы относительно их с Катюшей будущего и надеялся, что этим планам, суждено будет сбыться, потому что молодость всегда и абсолютно уверена в своих силах и считает, что только от них самих зависит их будущее и никакие случайные обстоятельства не смогут им помешать осуществить задуманное. Он верил во всемогущество своих и её чувств и считал, что такая любовь, как у них с Катюшей, способна преодолеть любые преграды. А в смерть, кто из молодых верит?

Но, как мы уже говорили и не раз – этот мир не случаен, а значит и не случайны события, которые происходят с нами и вокруг нас. Жизнь каждого из нас заранее запрограммирована и имеет свою функцию развития, со своими перегибами, прохождением через ноль, с отрицательными наклонами, то есть обладает всеми свойствами обычной математической функции. Ну, может и не совсем обычной, пускай сложной и случайной, на первый взгляд, но тем не менее всё равно это есть непрерывная функция со своими свойствами, которые собственно и определяют нашу повседневную жизнь. К этому конечно следует добавить наши привычки. Но эти привычки выработаны нашим бытиём (бытиё определяет сознание) и, в конечном счёте, нашим характером, которым мы были наделены при рождении, следовательно они тоже не случайны, а запрограммированы и влияют на свойства нашей жизни – функции. А для юности характерно отсутствие каких-либо устоявшихся привычек, она может позволить себе быть безрассудно – страстной и мечтать, набирая ошибки для будущего взросления и жизненного опыта. Который, в конце концов, оденет шоры на ваши мечты и приземлит. Иногда может приземлить очень больно. Но в вашей памяти на всю оставшуюся жизнь останутся яркие и счастливые воспоминания о вашей ушедшей юности. Они будут вас греть всю жизнь. И потом, по жизни, ничего подобного вы уже никогда не испытаете, потому что всё, что будет потом, уже когда то с вами происходило. А это не интересно, когда идёт повтор - исчезает острота восприятия. Поэтому никогда взрослый человек, сиюминутно, не сможет понять восторгов юного человека, для которого всё впервые. Не может наша память передать остроту, происходившего когда то с нами, нечто подобного.

Пока ты юна – жизнь прекрасна.
Ты веришь в восходящую звезду.
И, что живёшь ты не напрасно,
Твоим мечтаньям не надеть узду.

Но время – реалист жестокий,
Научит очень скоро Вас,
Что долго жить мечтой далёкой
Не нужно, лучше уж сейчас….


   Ни Вик, ни Катюша, которая знала, что отец пишет стихи, но которые он никогда ей не читал, естественно не читали этих строк и поэтому у них не возникало желание поговорить с Сергеем, поспорить, может быть, с ним, а через эти разговоры попытаться понять его, сблизится с ним. Он сам не делал попыток сближения с дочерью и с её другом, считая, что каждый человек имеет право выбора на общение с другими людьми, а посему, если дочь не хочет принимать его таким, то она имеет на это право. Никакой гордыни в этой ситуации он не испытывал и обид тоже. Он не считал, что, если Катюша моложе его, то она и должна попытаться наладить с ним отношения. Нет, ни в коем случае, скорее он был бы должен по праву отца и старшего попытаться изменить ситуацию в свою пользу в отношениях с дочерью и её другом. Но Сергей так устал от всякого рода выяснения отношений, что ему не хотелось ещё и с дочерью что-то улаживать и утрясать, тем более, что она всё равно, вряд ли, смогла бы правильно и объективно понять – в молодости все мы максималисты. Чёрное и белое – других оттенков нет, а главное и быть не может.

  «Со временем разлад с Катюшей сгладится, и у нас будут прежние добрые отношения» – так думал Сергей.
Но он упустил из виду некоторые обстоятельства – девочка взрослая, приросла душой к семье Мартина, она любит Ann, любит Ника, а следовательно не станет разбираться в душе сплетениях своего отца, потому как ей хватает разборок с душой её друга. И пройдёт немало времени, Катюша наберётся жизненного опыта, повзрослеет окончательно, прежде чем простит отца и примет его таким, каков он есть. И это понимание растянется на многие годы. Этот разлад с дочерью становился дополнительной причиной, толкавшей его к возвращению на Родину. Здесь он окончательно почувствует себя одиноким и никому не нужным, а своё существование бесцельным и пустым. У него останутся два выбора в жизни – либо смерть, либо попытка что то и как то изменить в своей жизни, вернувшись домой.

  «Сдохнуть здесь в одиночестве совсем не хочется. Хочу лечь рядом со своей женой в землю своей Родины» – иногда думал Сергей о своём будущем. Он всё так же яростно ненавидел тех, кто разрушил его страну, так же ненавидел систему власти «чёрных» из девяностых годов и нынешних «серых» из двадцать первого века, идеологию унитаза и потребления, убивавшую души людей и превращавшую их в зомби, напичканных всякого рода эмоциональным мусором, вместо нормальных человеческих чувств, развращавшую молодых и юных своими животными инстинктами. И дело не только в СМИ, которые оголтелым пиаром вся и всего разлагают людей, а в самой разлагающей идеологии. Презирал всех правопреемников того беспалого алкаша, захватившего власть в начале девяностых и уничтожившего страну, обратившего целый народ в нищих побирушек, не помнящих своего родства и рабов. Но ему страстно хотелось домой, на свою родную землю. Он хорошо понимал, что его грехи могут всплыть и вместо родной земли он получит кусок вечной мерзлоты за колючей проволокой с охранными вышками по периметру на многие годы и даже похоронен может быть неизвестно где. Но желание вернуться домой нарастало в нём с каждым прожитым днём здесь всё сильнее и сильнее. Тоска по дому росла снежным комом. Плевать он хотел на блага цивилизации, на уют и обеспеченность – он всегда равнодушно относился к барахлу, которое его окружало.

Ему хотелось вдохнуть родного воздуха, увидеть родное солнце и родное звёздное ночное небо, уткнуться носом в снег, белый и пушистый, прижаться щекой к огромной сосне, растущей недалеко от дачи, увидеть восход солнца на лесном озере, услышать русскую речь, присоленную матерком, как связующими словами, хотелось увидеть русских людей, с одной стороны раздражённых безысходностью жизни, а с другой - всегда таких добрых и гостеприимных, жалостливых к чужой боли и беде. Чего здесь днём с огнём не сыщешь, хотя, как раз, забота о больных и стариках здесь есть государственная программа, в отличии от государственной заботы о больных на его Родине, где чиновники от медицины обеспокоены только одним - набивать свои карманы потуже деньгами тех, кто платит, вернее – кто ещё платит, налоги и больных, которым деться некуда. Потому как, это государство есть скорее рэкетир, нежели государство. Бандитское государство с бандитскими же законами, защищающее богатых преступников и силой подавляющее нищее большинство. Но, не смотря на всё это, Сергею до боли в сердце хотелось домой в Россию.
И ещё он очень хорошо понимал – что, если он кому-то и нужен, действительно нужен, так только зеленоглазой девушке, которая жила там, далеко в России и которая безнадежно его ждала, не надеясь даже увидеть. И ей нужна его помощь, особенно сейчас, когда она должна родить его ребёнка.

«А, детишек бросать подлость, ох какая это подлость. Такая подлость сравнима, может быть, с подлостью предательства собственной Родины. Каковую и совершили «чёрные» в девяностые годы двадцатого столетия. И уподобляться этой сволочи, ой как, не хочется и, Бог знает как, противно» – тягуче текли мысли не выспавшегося Сергея, который всё никак не мог себя вытащить из кресла после ухода Катюши в школу и привести усталую и серую физиономию в порядок холодной водой из под крана в ванной комнате.
Идти никуда не хотелось и что-то делать тоже. В последнее время постоянная депрессия усилилась и всё, что когда-то было важным и обязательным, начало терять всякий смысл и значение – «Так сходят медленно с ума» - мелькнула мысль в голове Сергея. Но и она не выдернула его из кресла. Он всё так же «тупил» в стену. Мысли жерновами катались у него в голове, не приводя его к какому-то определённому решению или действию. Ему вспомнился Андрей – сын «деда», его уверенные и всегда знающие, что и как делать мозги и руки. И то, как он стал бандитом, в общем, РеФешном, понимании этого слова в России.

  В последний приезд Сергея в Россию, после всех не очень благовидных дел, прощаясь, они с Андреем долго сидели вдвоём в каком то захолустном ресторане где-то в Петрозаводске, куда привёз его Андрей. Пили очень много и не пьянели, но выпитое развязало язык Андрею, и он вспоминал свою службу в Советской Армии в спецназе морской пехоты и свою учебку на том самом Дальневосточном острове, где позднее, во времена, а вернее в безвременье, временщика «Беспалого», будут умирать от голодухи русские моряки, которых эта самая власть и призвала на военную службу защищать эту самую власть в РеФе.
Андрей до службы стал мастером спорта по боксу, а когда его призвали в Армию, то он ещё прошёл и многоступенчатый отбор в спецназ морской пехоты. В те времена Советский Союз не позволял хозяйничать америкосам по всему миру и везде противостоял военщине США своим ГРУ, армейским и флотским спецназом. Морская пехота была самым подходящим родом войск в таком военном противостоянии. Подводные лодки могли доставить подготовленных бойцов в любую точку мира незаметно, вплоть до портов в самих США. И проследить передвижения таких подлодок было практически невозможно, если конечно исключить предательство за ради денег (деньги – дребеденьги) самих высших военных чиновников, которое практиковалось высшими военными чиновниками во время боевых действий в Чечне. Но в те времена власть ещё не додумалась воевать с собственным народом и поэтому война шла только с врагами Советского Союза. Как бы там ни было, но Запад объявил СССР холодную войну и Советскому Союзу, хочешь, не хочешь, а приходилось защищать свой суверенитет в этой негласной войне. Подпольная война между СССР и США шла по всему миру. И во Вьетнаме, и в Корее, и в Анголе, и в Афганистане, и в Южной Америке. И везде, где у США появлялся военный интерес, там и Советский Союз проявлял свой и тоже военный интерес. Морская пехота и её элита – спецназ, были бойцами – невидимками, в такой подковёрной войне между США и СССР. Так было и во времена войны США с Вьетнамом – там чёрные береты противостояли элите США – зелёным беретам, и довольно успешно. Но война во Вьетнаме закончилась победой вьетнамцев и США были вынуждены ретироваться оттуда. Но им неймётся, и они находят новые точки своих сначала экономических, а потом и военных интересов. Всему голова конечно же нефть и за ради неё - родимой, они готовы залить кровью весь мир в обоих полушариях земного шара.

И на права человека им же, конечно, наплевать с высокой колокольни. Права хороши, когда это права самих США, но права других народов их мало всегда интересовали и не интересуют до сих пор. Наши Российские СМИ нагло врут или действительно не понимают, что дружба с таким монстром, как США очень опасна и приведёт к большой новой войне в России. «Ну, да плевать на тех, кто ниже ростом – так говаривал отец» – обозначил неожиданно свою мысль, тогда в ресторане, Андрей и продолжил свой не безынтересный для Сергея рассказ. «Ну вот, Сергей, и меня, прошедшего все ступени отбора и физического и морального отправили на этот самый, сейчас голодный для русских моряков, островок в Тихом океане в учебку, где гоняли пол года до седьмого пота и учили убивать всеми видами горячего и холодного оружия. Добавим к этому и подводную подготовку, и выход из подлодки через торпедный отсек, и вход в неё обратно в открытом океане, и стрелковую подготовку снайперов. К стати, Сергей, а где ты научился так лихо стрелять? Молчишь. Ну, да ладно. Не моё дело. Через полгода у нас началась настоящая военная работа по всему миру. В это время США очень интересовал чёрный континент, а поэтому, естественно, там и начались военные действия, то есть гражданская война всех против всех.

А как же – там и нефть, и алмазы, и другие для США полезные ископаемые и ресурсы, опять же полезные для экономики США. А у этих ребят с деньгами в США ещё и власть в руках. Вот они и начинают, естественно чужими руками, загребать жар себе в карман. Кубинцы ненавидят США и поэтому они враги америкосов, а значит наши друзья. Они такие же чёрные, как и те, которые на чёрном континенте, а поэтому попробуй отличи, кто тут африканец, а кто кубинец? Вот. Не отличишь. Европейца можно отличить, а кубинца нет. Но одной Кубе воевать с США несподручно – разные весовые категории, а поэтому в качестве инструкторов туда были посланы советские специалисты и те, кто этих специалистов обеспечит необходимым расходным материалом в виде, допустим, начальника штаба какого-нибудь военного отряда, но воюющего не на стороне кубинцев. А как его вытащить из этого самого штаба, если у него не меряно охраны и вокруг штаба, и в самом штабе? Правильно. Нужно туда на подлодке отправить нас и мы для кубинцев это организуем. И мы организовываем, а потом, тоже на подлодке этого «друга» везём на Кубу и отдаём ребятам из Кубинской разведки, которые вышибают из него все необходимые данные. Или в Афганистане – ну надоел, очень надоел моджахед. Как его выковырнуть? Просто – нужно отправить туда двоих из нас, закопать камнями на несколько дней со снайперскими винтовками и через пару дней от него одни воспоминания. И так по всему миру, где интересы США пересекались с интересами Советского Союза. Видишь шрам?» – Андрей задрал рубашку с правого бока – «Это от ангольского ножа. Вошёл на четыре сантиметра, но дальше не успел залезть – прикладом в голову командир взвода отбросил ангольца от меня, а я весь рожок ему в грудь. Хороший, надёжный мужик был или есть наш ком взвода. Один раз после службы встретились, а потом он исчез и ни слуху ни духу о нём. Что с ним сделала перестройка, куда кинула, где он сгинул, неизвестно. И где живёт? В России или в Украине, или ещё, хрен его знает, где. Всех перетасовал, как колоду карт, Беловежский сговор на троих. Нас бы туда, когда они там по пьяни договаривались. Только тырса бы полетела от них в разные стороны. А сейчас…. не достанешь и не повернёшь назад время. Проговорили и просрали на митингах страну. Нет её сильной и могучей, только пьяные воспоминания. Ну, а после перестройки… бля, слово то какое - перестройка. Развал страны модно и стыдливо назвали перестройкой. Уроды….отец организовал полу подпольную фирму, специализировавшейся абсолютно на всём, на чём можно было быстро сделать деньги, в которой и мне нашлось местечко. Я подобрал ребят надёжных. Из тех, кто повоевал в Афгане или спецназе. Молокососов не брал. И организовал что-то вроде охранной конторы при фирме отца. Мы «наезжали», на нас «наезжали», мы стреляли, в нас стреляли. В конце концов, благодаря связям отца и жёсткой борьбе с такими же отморозками, как мы, удалось отвоевать место под солнцем через кровь, через трупы, наших и чужих, через тюрьмы и зоны. Отца вот нет. Так и не понял я, случайно он погиб или нет. Никаких зацепок. Только официальная версия властей и всё. Поиски по горячим следам конкретных виновников никаких тогда результатов не дали» – Андрей замолчал, наткнувшись глазами на бутылку с водкой. «А - а, давай Серёга, ещё по одной на посошок и расходимся» - добавил Андрей и налил по полному фужеру водки.

Они выпили и больше особенно ни о чём не говорили. Сергей напился тогда так, что плохо помнил, как доехал до Москвы. А, вот сейчас, прокручивая в памяти всё подряд, что подвернулось мыслям под руку, Сергей вспомнил тот разговор, а скорее исповедь, не слабого и мужественного человека, волею обстоятельств, тогда загнанного в угол жизни, как и сам Сергей, сейчас, был загнан жизнью в угол в очередной раз. Может быть и не совсем жизнью – жизнь его в Австралии складывалась спокойно и удачно, но вот душевного равновесия не было. И надежды на то, что живя в спокойной и доброжелательной стране, он, наконец, привыкнет к ней и будет считать её своей второй Родиной, ну никакой не было. Ему всё время казалось, что жизнь, которой он живёт сейчас виртуальная. Она скоро кончится, и он начнёт жить своей жизнью у себя дома, как жил раньше. Но дома, как не стало после уничтожения страны в девяностые годы, так и не предвиделось. А всё, чем он жил здесь, ему казалось вымышленным и совершенно не его. Но, когда он приезжал домой на Родину, то всё и вся происходившие там, его совсем не устраивало – он ненавидел изменения происшедшие в стране, в городе, а главное в людях, которые стали неулыбчивы, раздражительны, меркантильны, стали считать подлость добродетелью. Он не хотел мириться ни с никакой подлостью и мерзостью вокруг и привыкать к ней он тоже не хотел. Ярость захлёстывала его и он находил повод отомстить подлецам и негодяям, которые подворачивались в этот момент под руку и не жалел о содеянном.

Он тут же выкидывал из головы и из памяти всё, что было, и не вспоминал больше о случившемся никогда. Замечательное свойство его памяти – не помнить собственных грехов только потому, что считал свои действия абсолютно справедливыми и достойными. И только его дневник в иносказательной форме, в зашифрованном виде знал всю правду о нём. Он не знал и сам для чего он стал вести дневник. Наверное для того, чтобы всё таки не забыть свою жизнь до конца, особенно вот такие её эпизоды, которые он умел вычеркнуть из памяти и забыть навсегда. А то, о чём говорила Ann….это, скорее всего другая память – память о людях, которых уже нет в живых и которых он помнит и любит до сих пор и которых будет помнить и любить до последнего вздоха.

Я не бандит и не был им.
И, слава Богу, Богом я храним.
Но нет моей вины лишь в том,
Что комунар с беспалым кулаком
Державу пнул свою ногой –
И я в России стал изгой,
Но струсил я и не восстал,
Поэтому и быдлом стал.
Народ пустили под ножи
Копейки стали стоить жизни
И что нам было дорого тогда,
Разрушили в те подлые года.

Да! В девяностые года
Проиграна холодная война
И началась в стране резня,
Идущая до сего дня.
Война людей на выживание,
Но вызвала не меньшие страдания,
Не меньше крови и смертей,
Лишённых крова малышей,
Чем та кровавая война,
Что в памяти людской жива.


За подлость нужно мстить,
Тогда её не будет.
Её лишь так можно изжить,
Из повседневных буден.

Плевать на тот закон, что плох -
Зачем такой он нужен?
К чужой беде совсем оглох -
С деньгами очень дружен.

И право телефонное
Его не удивит,
Давно судам привычное,
Как человеку грипп.

Но месть лечит от подлости,
Кастрируя её,
Не даст людской порочности
Взрастить это зерно.