Движение. Бита

- Понимаешь, - сказал Батя, - ты можешь всё, тебе всё можно – ездить на деловых машинах, иметь красивых тёлок, называть свою цену коммерсилам, всё. Кроме одного – быковать с ментами. Они делают свою работу, мы – свою. И нам в чём-то помогают. И всем. На место ушедших пацанов придут другие. Свято место пусто не бывает. Любая война — это прежде всего расходы. Естественно, мы постараемся переложить их на коммерсантов, наших и чужих. "Бизнесмэны" же - тоже постараются отыграться на потребителе, которого «движение» как бы не касается. Касаются, да еще как!Хорошая вещь - монополия. И вот так мы все и двигаем её – э к о н о м и к у, заставляем очухиваться. Как ёрши в печных трубах. А если быканёшь – так защемят всех, что и не пикнешь - с 37-го года всё отработано. Всё на тебя повесят, и пресс-хаты ещё никто не отменял. Менты вяжут нас – как на работу. Так что запомни, быковать - нельзя. Все вопросы надо решать до отделения милиции, стараться. На месте, вежливо. Или, в крайнем случае, т а м. Нельзя доводить до СИЗО и суда. На суде тоже можно всё развалить, но это сложнее – надо искать адвоката, и вообще. Устал я, Бита, что-то устал. Да ты не стесняйся, ешь. Кто выживет в нашей войне - будет богатым.

- Спасибо, что вытащили, дядя Николай, - сказал Бита, набивая рот салатом, изо всех сил. – А то мне – кранты. Десятка – минимум, с моей биографией, точно. Без медалей за отвагу. На них не посмотрят.

- Я тащил тебя, - сказал Батя, - потому что ты не сдал Лешего. Внутрикамерная разработка – серьёзная вещь. Если б ты его сдал – не стал бы точно. Потому что в другой ситуации ты точно так же б сдал и меня. Не знаю, - Батя закурил. Дым был сладкий и едкий. – А может, ты крутой бандит, - он улыбнулся. - Конкретный рекетмен.

Бита улыбнулся тоже. Рот слушался плохо, был косым. Хорошо, что не сломали челюсть, а могли, запросто. И ничего б не было - феодализм. Даже не просвещённый. Крепостное право.

Батя помолчал. - Ты – классный пацан. Хочешь, с нами работай. Серьёзно говорю, Бита.

Бита помолчал тоже. Он был огромный и совершенно отмороженный. Но паузу взять мог. Жизнь научила.

- Не, Бать, - сказал он через неё. – Я – одинокий волк. Всегда один работаю. Как комиссовали из спецназа. Я ж не вор-в-законе. Просто что-нибудь могу у ч у д и т ь, запросто.

Батя улыбнулся - "Я знаю".

- Сейчас время такое – гайдуки прошли, - сказал Игорь-Каратэ. – Даже одинокие волки сбиваются в стаю. Вместе мы что-то можем, по отдельности – нет, правда, пацаны?

- Ты подумай, - сказал Француз. – Батя дело говорит. С нами даже Киллер – «восемь лет крытки». А он – правильный парень, признаёт вся Москва. Ещё с Жорой начинал, "саблезубым тигром". Кто его исполнил, не знаем до сих пор. А тоже просчитывал всё вперёд на два шага.

- Говорят, пиковые(1), - сказал Ахпер.

- Да, кто бы говорил! - захохотал Игорь. - Ну ты даёшь, морячок. Прям йоку(2) пробил.(Игорь смеётся по-детски искренне, как ребёнок. В мужчине вообще должно быть что-то от ребёнка, так он любит говорить девочкам.)

- Это шо ж такое надо было сделать, чтобы на восемь лет на крытку угодить. Представляю.

- Сделал, не напоминай, - Манерный скривил рот. - НЕ НАПОМИНАЙ нам, что он д е л а л. Мы все хотели бы это всё забыть. Так, Бита, как?

- Не,- сказал Бита, - пацаны, я один. Что найду – то моё, - он закончил с салатом и запихал себе в рот огромный шмат ветчины. Она пахла импортно-кислым. Запихал еле-еле – ж и р потёк.

- Ты пойми, Бита, - сказал Батя, - если у тебя когда-нибудь будет хоть какой-нибудь коммерс – станешь п о л у ч а т ь – любой задаст тебе вопрос, с кем ты. И чего ты ответишь? Один? Один – это по-грузински «вон вышел".

- Обычно, - сказал Француз, пристально глядя на одетую на немецкий манер официантку, фартук почти как в п о р н о-фильмах, - мне всё равно. Братва-б о т в а, пусть «двигаются» с кем хотят. Но тебя терять не хочу. Боюсь, п о т е р я е м с я по жизни.
Вон Коля-с-косичкой тоже один за лавэ поехал, и чё? Пискарёво, мать его. Два на полтора. Так его угостили, когда хоронили, руки-ноги отваливались. Трассерами, за пять минут. И «Порш» его тоже. Наглухо. Как жестянку. А он его специально из Дортмунда перегонял.

- А звери?! Те с тобой тоже один на один не пойдут, - теперь улыбнулся Манерный, очень тщательно вытирая оставленные Битой на скатерти пятна от майонеза. По тюремной привычке.
– Сначала один, потом ещё один. И ещё. Со всеми воевать – руки стешешь, по локоть. Давай двигаться вместе.

- Не, - сказал Бита. – Я один. Надо будет, порву всю Москву. Всё себе добуду сам.

- А, Джавдет, - сказал Игорб-сан. - "Мой отец работал всю жизнь, а потом аллах сказал мне - садись на коня и возьми всё себе сам, что надо!" Ясно. Погнали?

- Лады, - сказал Батя, поднимаясь. – «Так», так «так». Поехали. Леший там, наверное, уже извёлся внизу – что так долго. Он в последнее время вообще стал грузиться.

- А чё, можно понять, - Манерный встал. - У них там в Кузне излупили почти всех, одни кресты. С 65-го по 76-й.

Он подошёл почти к дверям, обернулся, показав рукой на стол. – Ты не уходи, это надо всё п о к у ш а т ь. Девушка, принесите ему ещё ананасового сока, кувшин, большой,пережигает жир. Ахпер его каждый день пьёт. Говорит, если бы не сок, он был бы уже «толстый, как с в и н».

- И ещё, - глаза Бати вдруг стали из улыбающихся, радужных, совершенно серьёзными, он снова посмотрел на выбитую челюсть Биты. – Запомни, ты мне ничего не должен. Хочешь, всегда приезжай в офис. Или в «Лукоморье». Без тебя будет с к у ч н о.

Манерный тоже посмотрел на Биту, стоя в дверях.

- И грустно тоже. А ты красавчик. Они тебе там чуть все кости не накрошили. Подумай ещё. Всё равно – с кем-то надо делиться. Формально у нас старший Игорь. А так старших у нас нет, ездим двойками, по себе сами.

Француз тоже встал.

–- Звони, если чё. Если чё, мы всегда подъедем, с л о в о сказать. Т не бегай больше от ментов, спокойно езжай домой. – Он улыбнулся. – Живи согласно месту прописки. Они от н а ш е г о ящик водки взяли. На ментовском языке это называется «точка». Рамс разбит. А на противоправные действия они не пойдут. Спокойно живи, афганец, - он опять улыбнулся, - да, молодец.

Он подмигнул официантке. - Париж по вам сохнет, мадам. Же ву зан при(3).

- Давайте, пацаны, - Бита с трудом приподнялся с кожаной кушетки, поморщился.

На втором этаже отеля «Балчуг» играл пианист, продавали пирожные «корзиночка» - с  н е м е ц к и м и сливками, что было абсолютно не в тему, ни к чему. Сейчас бы сухпай на бронетранспортёре. А потом – АКМ, гранатовый сок. Как тогда в Кандагаре, в 87-м. Но десять лет свободы пацаны ему подарили. «Это легче, чем тебе потом всё это время апельсины возить, по пятницам», - сказал они. А всё равно – долг. А долг, как говориться, платежом красен. Красный - красивый значит. Десятку на одной ноге не отстоишь, не получится. Ладно, жизнь длинная? Может и сочтёмся.

Пианист играл Гершвина. Вечерняя Москва светилась золотым цветом Будды.

В голове у Биты крутилось - "Всевышний спас меня от горя, четыре качества мне дав: прославленное имя, разум, здоровье и хороший нрав.Любой, кому даны всевышним четыре качества такие,пройдет свой долгий путь без горя, людских печалей не узнав..."

Всё было - хорошо.

(1) название идущих по преступной жизни выходцев с Кавказа.
(2) боковой удар в каратэ, один из коронных Игорь-сана, около трёх тонн.
(3) близко по смыслу к фразе “не за что”. Является вежливым ответом на благодарность. Здесь Француз употребляет его просто так, для п о н т а. Понты - дороже денег, однако. За образ жизни в преступном мире спроса нет. За последствия - есть. На все 100. Или 150.


© Copyright: Грант Грантов, 2009