ремонт

   Моё счастливое существование началось с того момента, когда после развода, моя бывшая жена, отселила меня в коммунальную квартиру. Квартира была замечательна тем, что на одну кухню, душ и туалет приходилось пять комнат. В длинном коридоре, куда выходили двери комнат, по стенам как паутина, висели провода, разного калибра и масти. Сами стены, выкрашенные в тёмную, когда-то синюю краску, местами давно облупилась, и проплешины штукатурки, похожие на лишайники, при тусклом освещении одной, слабосильной лампочки, создавали особый колорит подвального помещения из фильма ужасов. Мне было известно, что в этой квартире никто не живёт и, в ближайшем будущем, моё одиночество никто не нарушит.
   Сама же комната, самая дальняя по коридору, была большая и просторная. Особенно, когда в ней не было мебели. Целых одиннадцать квадратных метров. И имела балкон. Стены покрытые свежими светлыми обоими, создавали такой яркий контраст со стенами кухни и прочих помещений, что возникало желание не покидать её без особой необходимости. Вид с балкона был вполне урбанистический -  котельная, окружённая сотней разномастных металлических гаражей.
   Из мебели, с моего бывшего места проживания, моя, коммерчески одарённая бывшая супруга, не выделила ни чего. Не возможно было разрушить интерьер, так любовно ею создававшийся. Так что диван, напоминавший медицинский топчан, тумбочка, стол на тонких ножках, ёмкий холодильник, и, почему-то, регулируемое офисное кресло на колёсиках, приобретенные, наверное, на распродаже на свалке, составляли убранство моей комнаты. Особым украшением был древний радиоприёмник «Турист», что бы я, значит, не отрывался от кипучей современной жизни.
   С дочкой видеться мне дозволялось в любое время и в любом месте, когда только я пожелаю. Вернее пожелает дочь. Ибо это шестнадцатилетнее дитя века, открывая для себя мир, не всегда находила время для общения с матерью, а тем более с отселённым отцом. Хотя свиданиям радовалась, но удостаивала ими меня не часто.
   Иногда ко мне, в гости, заскакивали друзья по работе. Так, распить, одну-другую, бутылочку напитков. Придавались мы этому занятию всегда на обшарпанной кухне, где от прежних хозяев остались обширный стол с тумбой, и несколько разномастных стульев, сотворённых, по видимому, ещё при императоре Павле, настолько потемневших от времени, что казались дубовыми.
  Зарплаты мне вполне хватало, бывшая алиментов ни когда не требовала, не к чему ей было усугублять положения и так глубоко поверженного ею противника, в виде меня. А значит я был вполне счастлив. Счастлив холостяцкой жизнью, когда особых забот не имеется, а свободным временем распоряжаешься, как заблагорассудится. Ни кто не спрашивает куда я иду, когда вернусь и когда это прекратиться.
   Счастья моего хватило ровно на полгода. Видимо тот, кто его отмеряет, или ошибся дозой, либо посчитал, что с меня и столько хватит. Не велик барин.
   Теплейшим майским вечерком, такое бывает только в мае, я восседал на своём варщающе-катающемся кресле и пил пиво на балконе, наблюдая за происходящим в гаражах. Интересного там было мало, но при отсутствии телевизора, это, немного, заменяло его. Пялиться бы в пустую стенку, было бы верхом снобизма. От созерцания не очень кипучей деятельности автолюбителей, меня отвлёк шум и смех раздавшийся в коридоре. Сей факт меня взволновал и озадачил. Вооружившись пустой бутылкой из-под пива, приоткрыв чуть дверь, я выглянул из своих апартаментов. В коридоре было двое - мужик и дама. Я вышел. Увидав меня, они замолчали и с подозрительным интересом начали разглядывать меня.
   - Это кто? - спросил мужик.
   - Наверное, домовой, - ответила дама.
   - А что он здесь делает?
   - Наверное, обитает…
   - Чего-то  он для домового какой-то большеватый…
   - Наверно «Растишки» много жрёт, - предположила дама.
   - А если я дам ему в лоб? - поинтересовался мужчина.
   - Попробуй, - разрешила дама.
   Дурак, он таки решил попробовать, и двинул на меня.
 Меня били многие, и разными предметами. Но чаще бил я. Вырос я, и до самой женитьбы, проживал в привокзальном районе, в скопище разудалой шпанской жизни, так, что драк не боялся.
   Мужик проскочил коридор и ударился животом об бутылку в моей руке, согнулся и получил той же бутылкой по голове. Ни голова, ни бутылка не разбились. Правда, мужик упал. Женщина шустро выскочила на лестничную клетку. Я вышел в кухню, взял стул покрепче и, вернувшись в коридор, поставил его так, что бы тело мужика оказалось меж ножек. А потом уселся на него. И стал ждать. Мужик оказался крепче головой, чем я думал и очнулся прежде, чем пришла к нему помощь. Когда он зашевелился и открыл глаза, я честно его предупредил, что если он будет рыпаться, то я или сломаю ему ногами челюсть, или уроню на него стул. Что тоже не доставит ему довольствия. Он всё понял и не стал ни чего предпринимать. Только спросил:
   - А где она?
  Я ласково и нежно, как только мог, объяснил, что, видимо, побежала или за соседями, или за друзьями, или за милицией.
   - А лучше бы побежала за подругой, - мечтательно продолжил я, - как приятно бы скоротали вечерок…
   - Хрен тебе, а не подругу, - ответил мужик с пола, -  нет у неё ни каких подруг.
   - Печально, - ответил я, - у меня и то есть подруга.
   -Бабы у всех есть, - заявил мужик.
   - Не скажи, вот у моего приятеля нет. Он на дух не переносит баб.
   - Голубой что ли?
   - Да нет, вроде бы белый, только прадед, наверное, китаец. Или японец. Косит частенько. А что, - я вновь переключился на даму, - у неё такой характер поганый, или она вроде моего приятеля?
   Ответить он не успел. Дверь с площадки резко отворилась, и в коридор ворвались, пылая служебным рвением, два милиционера. Из-за их спин выглядывала наша дама.
   - Ага, - сказал я, - кажется, нас арестовывать пришли…
   - Не вас, а только тебя, - из-за спин служителей правопорядка  поправила дама.
   - Встать! - рявкнул один из милиционеров.
   Я встал.
   - Товарищи, - обратился я к ним, - вот, героически задержал наглого грабителя, который в извращенной форме, пытался, открыто похитить моё имущество, нажитое непосильным трудом.
   - Заткнись, - произнес другой милиционер и достал наручники.
   - Вот, так всегда, в несчастной нашей стране, - упрямо продолжил я, вытягивая вперёд руки, - невинных в кандалы, в узилище, в ссылку!
   Первый начал доставать дубинку:
   - Я тебе сказал заткнуться!
   - Врежьте ему хорошенько, - донёсся голос милой дамы.
   - Не к лицу российскому офицеру милиции рукоприкладствовать, надо беречь честь мундира, - крикнул я, вытягивая шею, за спину милиционерам, - а вы какого чину будете, - уже обращаясь к ним, спросил я, - капитан, или даже сержант? Я в армиях не служил, неудостоин был медицинской комиссией, вследствие родовой травмы головы, а посему путаюсь в регалиях и званиях.
   Милиционеры переглянулись.
   - Ты часом в дурдоме не лежал? - спросил один из них тревожась.
   - Это где, психбольнице-то? Нет, - успокоил я их, - не лежал. Мне там лежать не надо. Я так прихожу, отмечаюсь.
   - Та-ак, - протянул который с наручниками, и осторожно защелкнул их на моих руках.
   - Да придуривается он! - неожиданно подал голос, оправившийся мужик. Он уже стоял в кухонном проёме и, потирая ушибленную голову, наблюдал за нами. Как много он сегодня седлал зря. И зря подал голос.
   - А вы, гражданин, кто будете? Ваши документы, пожалуйста!
   Милиция проявила бдительность. Мужик ошарашено посмотрел на них:
   - Какие документы? Нет у меня с собой ни каких документов.
   - Ясно, проедите с нами до выяснения обстоятельств!
   Дама, отталкивая милиционеров, встала между ними и мужиком:
   - Не куда он не поедет, он пришёл ко мне в гости!
   - А ваши, гражданочка документы? - ещё более забдели милиционеры.
    - Это моя квартира, вот мой паспорт, - дама пошвырялась в сумочке, весящей у неё на плече, и достала документ.
   - Вот - радостно встрял я, - а мои документики в тумбочке, что в моём пристанище стоит!
   - А, ну пошли!
    В комнате я достал  паспорт, протянул его милиционеру, вошедшему со мной, взял со стола сигареты и закурил. Тот внимательно просмотрел паспорт, закрыл его и задумчиво стал похлопывать им по свободной ладони. Потом он вышел из комнаты, и они со вторым милиционером удалились на лестничную площадку, держать совет.
   Я, посмотрев на мужика,  сказал:
   - Эх, недотёпа! Вначале поздороваться надо было. Сейчас по пятнадцать суток влепят за хулиганство в общественном месте. Интересно, а коридор место общественное или как?
   Встряла дамочка:
   - Самому здороваться надо было, а не бить человека по голове бутылкой!
   - Здрасти! Вот она женская логика! Натравила на человека кого-то пса ярого, так он же и виноват!
   - Это кто пёс? - встрепенулся мужик.
   - Да недёргайся ты, - охладил я его пыл, - мне ещё с тобой улицы мести, а так сидели бы, и пивко попивали.
   - А у тебя есть? - живо заинтересовался он.
   Ответить мне не пришлось. Стражи порядка закончили свой совет в Филях, и вернулись на место происшествия. Оглядели собрание проницательными взглядами и, по-видимому, старший, изрёк:
   - Заявление писать будете?- наверное, это относилось к даме и мужику, но вмешался я.
   - Нет, я с грубыми ошибками пишу, грамматически я оскоплённый. Четыре класса церковно-приходской, один букварь на троих…
   - Ты заткнешься или нет!- взревел правоохранник.
   Мужик взглянул на даму и отрицательно затряс головой. Дама открыла рот, глубоко вздохнула…
   - Тогда разберётесь сами, - не дал ей выдохнуть милиционер, - а ты, смотри у меня… - он отомкнул наручники на моих руках и потряс ими в воздухе. Потом вернул мой паспорт, грозно посмотрев на меня:
   - В следующий раз…
   - Не будет ни какого следующего раза,- искренне заверил я его.
   - Будет, будет, - обнадёжил он меня.
   С тем они и покинули помещение, тревожно стуча тяжёлыми ботинками по ступеням лестницы, подталкиваемые злым взглядом дамы.
   Мы остались одни. Не долго помолчали. Естественно первого порезало меня. Мне всегда неловко молчать, в присутствии малознакомых людей. Всё время, кажется, что чёрт знает, что могут обо мне подумать.
   -  Константин, - представился я, - просто Константин, безо всяких Костя или Викторович. Так всегда звала меня любимая бабушка: - Константин, - говорила она, - какая же ты большая сволочь, хотя ещё не вырос».Тут я склонил голову и попробовал щёлкнуть щлёпками. Не получилось.
   - Ваши имена мне любопытны, но можете сохранить инкогнито. Буду вас называть соседкой, - тут я опять склонил голову уже в сторону дамы, - а вас просто коллегой, - кивнул я в сторону мужика.
   - А  в чём мы коллеги? - оторопело спросил мужик.
   - В чём ни будь и коллеги. Скажем в не состоявшемся подметании улиц родного города. А сейчас прошу в мои апартаменты. Так сказать, скрепим наше знакомство приватной беседой и пивом.
   Женщина вызывающе зло посмотрела на меня, и решительно направилась в сторону моей каморки. Ах, это женское любопытство, оно сильнее презрения и ненависти, да и прочих чувств.
   Я попросил мужика прихватить стул с кухни, сам взял стоящий в коридоре и уже вместе отправились в мою комнату.
   Дама стояла в центре комнаты и разглядывала моё жилище с брезгливой миной на лице. Притащив с балкона офисное кресло, я на выбор предложил ей устроиться. Она предпочла стул, которым я удерживал мужика на полу. Наверное, опасалась, что я опять его использую не по назначению. Только зря. Я был миролюбив как Советский Союз. Мужик свой стул поставил у стола и уселся на него. На столе был образцовый порядок. То есть он был абсолютно пуст.
   Надо сказать, что мне присуща некоторая доля эстетизма. Все напитки я люблю пить из высоких стаканов тонкого стекла. Кроме чая. Чай я пью из стакана в подстаканнике. Что уже отдаёт снобизмом. Поэтому, когда стаканы появились на столе, дама немного была удивлена. Возможно, они и в правду, выглядели как-то диковато в моём убогом жилье. Хотя и холодильник выглядел не у места. Зато бутылки с пивом, по гвардейски выпячивая грудь,  несомненно, приятно ласкали взор.
   От вяленой рыбы, колбасы и сыра, дама величественно отказалась, но стакан с пивом взяла, и немного пригубила его. Мужик храбро опустошил стакан, налил ещё и так же храбро стал расправляться с таранью. Что бы не молчать, я решил продолжить знакомство, начатое в коридоре.
   - Значит вы моя таинственная соседка, - сказал я, обращаясь к даме, - а ещё есть какие-либо соседи? А то я прозябаю в полном одиночестве и отсутствии, какой либо, информации о населении, данной, квартиры.
   Дама, потихоньку пригубляя из бокала, поведала мне, что две комнаты у входной двери принадлежат ей, это через стенку. А вот напротив две комнаты, продаются. Уже год. Старик Пакшин съехал к родственникам в деревню, а комнаты продать решил. Но то ли много запросил, то ли ещё чего, но так они пустыми и стоят. Потом она рассказала, какой это был гнусный старикашка, Пакшин, дай бог ему здоровья. Как они бражничали на кухне с её мужем, который свалил в неизвестном направлении, лишив её женского счастья и алиментов.
   Мужик подливал ей пива, не забывая и себя, а я обходился самообслуживанием. Погреба мои пустели, по пиву мужик был явным специалистом. Мир и согласие царили в комнате. Мужик, как истинный мужик, за выставленную выпивку простил мне свои обиды, и дама то же, но по другой причине. Дайте женщине удовлетворить своё любопытство и всласть поговорить, это её в корне умиротворит. Вообще, женщине можно позволить всё, кроме жалости к мужчине. Тогда она начинает опекать его сильней родной матери. А это приводит к верной порче отношений. Кобель на цепи свирепеет. И может покусать хозяйку. Но это, так, кстати. В жизни всё имеет привычку кончаться, пиво тоже. А вместе с пивом и дружественная беседа. Увидав близкое приближение берега в пивном озерце, коллега начал собираться покинуть моё гостеприимное жилище. И они покинули меня, удалившись в свои апартаменты, оставив меня без собеседников и пива. Второе было быстро поправимо. Как я уже упомянул, погода стояла прелестная, так, что мне стоило только переобуться, и я отправился в ближайшее заведение пополнять свои погреба.      
   Крепко затарив две пластиковые сумки разнообразным по духу и масти пивом, я подошёл к подъезду своего дома. Там, перегораживая подход к подъезду, стоял грузовичок, с откинутым задним бортом. С него двое мужчин в синей рабочей спецовке, разгружали вещи и мебель. Ещё двое, сноровисто затаскивали её вглубь подъезда, и, поднимали вверх по лестнице. Я присел на скамейку, стоявшею неподалёку, открыл бутылочку пивка, хотя большой не любитель пить из горлышка, принялся, потихоньку, потягивая его, наблюдать за действом грузчиков. А куда спешить? Продолжать разглядывать унылую гаражную жизнь с балкона? Надо вносить в свою жизнь хоть какое-то разнообразие. Время шло, и разгрузка грузовичка закончилась, стало скучновато, и я поплёлся в свою обитель.
   Из-за двери в мою коммунальную квартиру, полгода безраздельно принадлежавшую мне, раздавался шум. И я огорченно всё понял. Я понял, что моя жизнь под завязку набита неожиданностями. Что я теперь не одинок, что моё безраздельное царствование на обширной территории квартиры закончено. Грусть вошла в мою понурившую душу. С вытекающими последствиями. Открыл дверь и проник на считавшуюся еще с утра, своей, но теперь уже действительно коммунальную, жилплощадь.
   А там стояла суета. Из раскрытых дверей комнат, что напротив моей, доносился шум расставляемой мебели. В кухне тоже что-то двигали - передвигали. Там-то я и застал свою первую соседку, уже обряженную в домашний халат и новую жиличку, женщину лет от пятидесяти до сорока, сухощавую, не высокую и шуструю.
   Что бы не мешаться под ногами у занятых делом людей, я отправился в свою комнату, правда, оставив свою дверь настежь открытой. Там уселся в своё канцелярское кресло, налил себе пиво в стакан, и начал наблюдать за суетой в квартире. А заодно гадать, кто же является новым соседом, мужем новой жилички. С кем из мужиков, двигающих мебель, мне придётся дружить, так сказать, на веки. Но подобрать пару как-то не смог. Возрастной ценз мешал. Следовательно, я его ещё не видел. Затаился он где-то в дебрях квартиры. Ничего, свидимся, и, возможно, выпьем.
   Скоро суета в квартире стихла. Все обряженные в униформу удалились. Я закрыл дверь - кино окончилось. Меня ждали автолюбители в гаражах вокруг котельной. Я отправился на балкон. День двигался к завершению. Устав от богатого событиями дня, я немного задремал. Сквозь дремоту, возможно, я и слышал некий стук в дверь, но не придал этому ни малейшего значения. Мало чего послышаться удручённому пивом разуму. Когда же моё кресло крутанулось и, уже знакомый голос потребовал:
   - Очнись, страдалец!
   Я вздрогнул, и очнулся. Соседка насмешливо продолжила:
   - Вставай, не востребованное счастье. Тебя ждёт стол получше, чем твоя пивная непристойность. Или пиво навсегда приковало  тебя  к твоему парикмахерскому креслу?
   - Мадам, я весь, до последней косточки к вашим услугам! Что такого страшного произошло в нашей общей квартире, кроме этого сумасшедшего переезда? Или нужно вышвырнуть вашего кавалера, а моего коллегу, из помещения? - я тяжко вздохнул и потер своё лицо ладонями, - жаль бедолагу.
   - Нечего жалеть его, жена пожалеет. Он давно уже дома.  Тебя ждут накрытый стол и две женщины.
   - Это ужасно... То есть я хотел сказать - прекрасно! И что меня ждёт - трагичная смерть, или проповедь о заблудших душах? Мне бы хотелось первое!
   - Я думала ты герой, а ты трус паршивый. Не бойся, не зацелуем до смерти! Иди уж. Пьянь прекрасная…
   Кухню было не узнать. Во-первых, появился пенал. Во-вторых, стол. А на столе яства. Правда, дежурные. И она, родёмая, кою зовут царицей стола, даже пустого. Водка. Я дёрнулся, было дело, за пивом, но мне было категорически указанно оставить свои плебейские замашки.
   Меня запихнули за стол, заставили открыть бутылку - святая обязанность мужчины - и налить в рюмочки. Именно в рюмочки. А не в рюмки... Во что-то мизерно-эфемерное, куда и мизинец-то не влезет!
   Новая соседка первой взяла слово:
   - Будем знакомы: меня зовут Татьяна Ивановна. Вас, как я знаю, Константин. И - тут она обернулась к первой соседке, - Людочка!
   - А я думал Жанной д, Арк, - кстати ляпнул я.
   - Это почему же? - заинтересовалась Татьяна Ивановна.
   - Надеялся, что сожгут на костре…
   Лидочка промолчала, выпила водку, чем-то закусила, а затем, повернувшись ко мне, сказала:
   - Я думала, что урод мой муж, но настоящий урод это ты!
   Татьяна Ивановна тоже выпила, капнул на язык и я. Беседа пошла своим чередом.
   - Вы всегда так ругаетесь?
   - Нет, только когда она приходит сюда.
   - Татьяна Ивановна, я же рассказывала вам, что здесь не живу, а иногда забегаю проведать, что тут и как, - она посмотрела на меня, словно ожидая комментария. Но я разглядывал рюмку, тупо намекая на то, что пора налить ещё, и она продолжила, - меня не было здесь давно, сегодня пришла, а тут новосёл! Познакомились, ну немного пикируемся, - она замолчала, ожидая подвоха с моей стороны. Но я молчал, и, не дождавшись предложения разлить по рюмкам, проявил инициативу сам. Для моей головы не хватало винного антуражу.
   - Ммилые дамы, - во мне проснулся гусар, я поднял рюмку, даже хотел встать, но передумал, - милые дамы! Я хочу сказать тост за вас! Волею обстоятельств мы собрались под одной крышей, - здесь я остановился, придумывая, что сказать дальше, - и вот по этому поводу, вы прекрасны, но! Но вам придётся мириться с моим сосуществованием, так как это последнее пристанище моего бренного тела и бессмертного духа! За вас!
 И я опять капнул себе на язык. Людмила осуждающе посмотрела на меня, и, обращаясь к товарке, сказала:
   - Этому больше не наливать!
   - Почему? - спросила Татьяна Ивановна.
   - В нем пива столько, что скоро из ушей польётся.
   - А ты ешь, закусывай, - Татьяна Ивановна начала подкладывать мне в тарелку снедь.
   - Вот что значит здравомыслящий, душевный и добрый человек! Она, вопреки некоторым, видит во мне приличного, порядочного и спокойного рабочего парня! - и я смело протянул руку, разлил ещё по рюмкам.
     Дальнейшая беседа потекла почти что мимо меня. У меня стояла задача, что б рюмки не пустовали. Они этого делать не стали, и были почти все наполненные, кроме мой. Моя всегда требовала, почему-то, пополнения. Но вот царица стола прекратила быть царицей, а чудным образом превратилась в «тару», видимо двенадцать пробило. Я посидел, для приличия ещё кроху времени и, неуклюже откланявшись, отправился восвояси.

Утро начинается с рассвета… Это у кого как, у многих - с похмелья… Моё тоже. Но! Но осталось то, что называют закромами. Пиво в холодильнике. Из советов начинающим алкоголикам следует, что не стоит похмеляться пивом. Это сугубо. Но если вам завтра на работу, а вывести депрессант требуется, то можно попробовать. Облегчения не будет, но к рабочему дню всё образуется. И вот стакан налит и с полным чувством ответственности за содеянное, выпит. И налит второй. Когда моя рука с мелкой решительностью потянулась за ним, любезное моему сердцу кресло крутанулось, и я оказался лицом к лицу с соседкой. Лидой. Надо бы удалить всю смазку с дверных петель, чтоб дверь скрипела…
   - Людочка, ясный день соседской жилплощади! Изыди злыдень с моих апартаментов! Не мешай созерцать всю грязь собственной души… Да, к тому же, мужчина едва прикрыт трусами… мужской стриптиз за шестнадцать кварталов от сюда!
   И я обернулся к насыщенному живительной влагой стакану. И даже ухватил его. Но был остановлен властной рукой.
   - Цыц! Стриптизер корявый! - это меня немного даже задело, и я подумывал, а не обидится ли мне. - Марш в ванную, приводи себя в порядок, мы скоро будем готовы!
   Обижаться я не стал, а стал открывать рот, что бы задать любознательный вопрос…
   - Ага, выгорелый петушок, - в глазах её засветилось торжество, - накукарекал вчера, а ныне, как нашкодивший кот, под диван?
   - Мадам, - я как истинный джентльмен даже чуть приподнялся в кресле, - я человек слова! Сказано - сделано! А напомните мне, что было сказано? Вывести вас в театр, в зооцирк, на пленэр по скверам и паркам?
   - Ишь ты, разухабился… Для этих целей ты нам не гож… А вот ремонт  в квартире был нам обещан, прямо с сегодняшнего дня. Персонально тобой, мастером золотые руки…
   Я откинулся в кресле, да так, что оно покатилось. Что-то прорезалось в моей памяти. Для облегчения воспоминаний я хватанул пивка. Сразу не помогло.
   Вот тут соседка ошиблась, подумав, что я вспомнил…
   - Так что друг любезный, мы пойдем по магазинам, купим всё, что требуется, а ты, как обещал, уходишь, завтра в отпуск, и делаешь ремонт.
   Как ругала меня мама, за мой не сдержанный язык. Как журил меня отец за склонность к фанфаронству. Не доучили, не доглядели, не допороли… как объясняли мне други, что халявная водка до добра не доводит… Не довнушили… Кайся грешник, ибо будешь бит.
   День прошел, как ему полагается, в трудах и заботах, усугублённый муками совести и похмелья. Как оказалось, энергичные женщины, за короткую весеннюю ночь успели составить комплексный план косметического ремонта, более похожий, в моём понимании, на генеральный. Расходы на ремонт должны быть поделены на троих, что не легким грузом ложилось на моё благосостояние, и так не обременённое избытком денежных средств.
   - Сэкономишь на пиве и девках, - со свойственной ей ласковостью обосновала добрая Людмила. Я уже открыл рот, что бы спросить, уж не они ли мне их заменят, как с провальной ясностью понял, что воспринимаю их не как женщин, а как родственников. Сестёр, что ли, которых у меня и помине не было. Тут я закручинился. Как теперь приводить к себе дам в гости, для коротания пагубного одиночества? Представлять, что ли, каждую? Положение материализовалось не благополучное. Какая-то хрень в ясный день.
   К вечеру на ремонт кухни всё было закуплено. Для остального должно приобретаться по ходу продвижения ремонта.

  Начальник цеха, мужчина хоть куда и хоть откуда, видный и громогласный, прочитал моё заявление. Потом долго крутил в руках и постукивал об стол, на котором кроме моего заявления, ни чего не было, мобильный телефон.
   - Значит, в отпуск собрался, - спросил он доброжелательно.
   - Да, - ответил я радостно.
   - Слышь, он в отпуск собрался! - проорал он через кабинет своему заместителю.
   Тот не ответил.
   - Никак на Канары, - продолжил он уже со мною.
   - Да, - ответил я ещё более радостней.
   - Слышь, он на Канары собрался, - вновь проорал он своему заместителю.
   Тот промолчал.
   - Две недели! - он задумчиво посмотрел на меня, - пора отпусков, понимашь, ли…
   - Не, не успею, - почти счастливо сказал я ему.
   - Ты что, на байдарке туда поплывёшь? - он даже привстал со стула. - Слышь, он на байдарке туда поплывёт!
   - А пусть плывёт… - ответствовал из-за заваленного бумагами стола зам.
   Начальник цеха уткнулся в моё заявление.
   - У тебя что, отпуск за прошлый год? Ну, тогда за этот пойдёшь зимой…
   - Ага, - восторженно согласился я.
   Он подписал бумагу, и протянул мне:
   - Плыви, варяг… только смотри не проканарь всё своё состояние и наш завод в придачу. Там женщины продувные…
   - Нет, - заверил я начальника цеха, - я беру с собой свою Зину, резиновую, надувную. На ней и поплыву, - и закрыл за собою дверь.

    Кухней я покончил в два счёта - к субботе. Инструмент у меня был. Свою бывшую квартиру, и квартиры родственников жены я всегда делал сам. Для ускорения дела пришлось мобилизовать старейшего друга, прохиндея и бессеребряника  Жору. Жора был страстной целью многих не замужних женщин, но к своим годам ни
разу не павшим, под их натиском, бастионом. Хотя был женолюбцем и бабником вне всех категорий. Он являлся ко мне после работы, если можно считать работой то, за что он огребал свои деньги, сам себе платя зарплату. У меня он переодевался в грязные шмотки и травил анекдоты, постоянно мешаясь под ногами. Ночевать он у меня категорически отказывался, объясняя, что должен на службу являться выспавшимся, а у меня это не возможно - спать негде. И чистая сорочка каждый день, а где её тут взять.
   Согласно договорённости, женщины в квартире отсутствовали. Грязь ремонта и заклеенные полиэтиленом двери  мешали нормальной жизнедеятельности женской натуры. Странным образом сдружившись за такое короткое время, Людмила забрала Татьяну Ивановну с собой, на место постоянного обитания.
   Рыжим субботним утром, я потягивал своё, такое же рыжее, выстраданное недельным каторжным трудом, пиво, и ждал соседок. Заметить надо, ожидание меня не томило. Даже неприятно радовало. Это наводило на размышлении о состоянии моего морального облика. Облик слегка затуманился. Работать не хотелось. Что это? Первые признаки надвигающейся старости, или начало разложения целостной личности созидателя материальных ценностей, и небольшой крен в сторону тунеядствующих элементов? Тяжкие раздумья, навеянные светлым пивом, прервали голоса в коридоре. Это явились заказчики и критики моего нынешнего состояния. Я принял вид безмятежного идиота, и приготовился сносить оскорбления.
   Они явились, конечно же, в виде моей любезной соседушки Лидии.
   - Вот он! - торжествующе пропела она, без стука врываясь в мою комнату. Это входило у неё, уже, в привычку.
   Я скромно указал ей на это.
   - Эка цаца, - обратилась она к Татьяне Ивановне, которая улыбаясь, стояла в дверях, - просто оторопь берёт.
   - Тебя не то, что оторопь не возьмёт, заряд из дробовика не почём будет, - щедро рассыпался я комплиментом.
   Но промахнулся, она даже не почуяла его. Только повернувшись боком, крикнула куда-то в коридор:
   - А ты говорил, что он обессиленный и изнеможенный трагически, отдыхает от непосильного труда!
   Это кого они ещё притащили до полного моего расчленения и втирание в ничто? Кто ещё хочет потоптаться на останках моего гордого «эго»? Я даже встал с любимого кресла и покрепче ухватил стакан с пивом.
   Тамара Ивановна прошла в комнату, одобряюще улыбаясь. На её месте, в дверях образовался, до коликов в ушах, знакомый облик. Жора. Проклятый капиталист и работодатель. Светлый день нашей страны. Стяжатель.
   Я успокоился и вновь уселся в кресло.
   Лучший друг и буржуй, весело глянула меня, и сказал, обращаясь к дамам:
   - Давайте оставим этого негодяя в праздности и лени, а сами поедем и закупим всё остальное, нужное для ремонта. А завтра лично я сам, займусь ремонтом, вместе с этим бездельником.
  От такой наглости я отхлебнул столько пива, что чуть не заглотил дно стакана. Не будь я обоснованно жадным, я бы запулил стаканом в этого проходимца. И тот с  великовальяжным видом увёл дам из моего жилища. Одна только нескромная радость согревала мою душу - ни какой критики о качестве ремонта не последовало. И сегодня этот женолюб и куртизан будет сам таскать всё купленное в квартиру.
    Как показало время, я жестоко ошибся. Занесли покупки в квартиру  пара развесёлых забулдыг неопределенного возраста. Сам я исчез из квартиры, в разлюбезный моему сердцу кабачок, где и провёл время среди сугубо мужской компании в разговорах о женщинах, спорте и машинах в любом наборе.
Кабачок этот располагался в парке, всего-то в километре от моего жилища. И носил примитивное название «Фанат». Из спиртных напитков подавали там только пиво. Но такого разнообразия и количества, мне нигде более, наблюдать не приходилось. Кабачок имел два зала - большой и маленький. В большом, по стенам, были развешаны разнообразные по площади, экраны телевизоров. И на всех шёл футбол. В разных вариациях. И трансляции, и записи, и, по моему мнению, будущие матчи. За стойкой, столиками, и просто на стульях у экранов сидели мужчины и женщины, разных возрастов и общественного статуса. Согласно своим вкусам, общественному положению и возрасту, они пили разное по цене и качеству пиво. На этом их различие кончалось. Всё остальное у них было общее, и это общее звался футбол.
   Хозяин заведения, мой старый приятель по детской подворотне, был ярым приверженцем футбола. Нет, вы не поняли, не какой-нибудь отдельной команды, а вообще футбола. Футбола как такового. Его Величества Футбола. За что и был бит не однократно чем поподя. Хотя это сделать было технически сложно, так как он был мужчиной не ординарной комплектации и хронической силы. Но всё-таки били.
   Ему было по большому счёту всегда наплевать на проигрыш или выигрыш команды. Любой. Ему была интересна игра сама по себе, со всеми нюансами - пасами, голами, передачами и прочими афсайтами. И какой бы команде не завлепедели гол, чья бы сторона не делал бы хороший проход или прочее удовольствие, он орал и кричал, восхищаясь самой игрой.
   Но, к сожалению, трибуны набиты людьми, которые или только «за», или конкретно «против». И место такого болельщика только рядом с судьёй, но это невозможно. Поэтому его ближайшее окружение на стадионе его било. Пока его мнение совпадало с окружением, его обнимали и целовали, когда же начинало идти в разрез - то начинали бить.
   И вот отлёживаясь как-то, после одного из нелицеприятного диспута, дом на диване, он обнаружил в себе мысль, даже боле того - идею. Крохотную такую, мизерную. Но пока он её обдумывал, она разрослась во всё его огромное тело, и поработила его. Ради оной идеи наш фанат сделал финт. Он продал все, что него было - и мебель, и квартиру в которой она стояла, и машину, в коей он ездил до этой квартиры с работы. Не продал он лишь огромного рыжего кота, без паспорта и родословной, с полным именем Прохиндей, попросту - Прошка, единственную живую душу, коротавшую с ним  долгие зимние вечера. Он занял денег, где только мог, и даже у тех, кто его терпеть не мог. Даже Жора, жмот и скупердяй, безвозмездно выкинул на ветер некую сумму, правда, обговорив для себя и для меня, условие, что мы можем в его заведении наливаться пивом в любое время и в любом количестве, не прибегая к услугам денежных купюр.
   Фанат арендовал помещение, поставил несколько телевизоров, обозвал заведение своим прозвищем, и принялся ждать посетителей. И они были, не многие, позволявшие едва сводить концы с концами, но явно не того профиля, что наводило тоску на фаната.
   И опять на выручку пришёл Жора. Сидя у него в заведении, и, брезгливо морщась, потягивая пиво, он открыл свой ящик с клавишами, в просторечье ноутбук, набросал несколько рекламных объявлений, тут же отослал по агентствам и оплатил их. За это потребовал от бедного  Фаната, чтоб в этой забегаловке всегда был истинный английский эль. Пусть хоть сам с туманного Альбиона привозит. И дело сдвинулось с мёртвой точки. Вначале не решительно, позже всё смелее, заведение набирало постоянных клиентов.
   Однажды стая ретивых фанатов одного из клубов, решили разгромить кабачок, за то, что хозяин без всяких извинений и церемоний выкинул за дверь их сотоварищей, нарушивших правило - ни за кого, а только за футбол! Нашлись добрые люди, предупредили хозяина. Когда клубные фанаты после очередного проигрыша любезной им команды, вместо того чтоб бить за это любимую команду, направилась громить «Фанат», к ним на встречу вышла женщина в определённой униформе, и погрозив им пальчиком, указала на два автобуса с темными занавесками на окнах. Рьяные болельщики устыдились своего необузданного порыва, и тихо рассосались в ближайших улицах и подворотнях. Инцидент был исчерпан, но попал в газетные и теленовости. Вот тут-то и случился большой перелом. Заведение оправилось, расцвело и воцарилось. Второй зал открыли для таких негодяев как я, любящих пиво и равнодушных к великой игре Футбол.
   Хотя пиво для меня было бесплатным, но в организме человека даже на халявный продукт стоит ограничитель. Поэтому гнать события, в смысле количество опустошённых бокалов, не имело смысла. Бармен, давно знакомый парень, в виде исключения, выходил из-за стойки, и сам менял пустую посуду на полную, почти точно предугадывая моё желание.  Зальчик был не пуст, и иногда, за мой столик подсаживались знакомые, и не знакомые мне личности. Знакомые были такими же, как я, завсегдатаями сего заведения, а иные вообще даже более того. С ними завязывался разговор, больше похожий на трёп совершенно не соскучившихся друг по другу людей. Чужие, либо большей частью молчали, либо, единицы, от неумения молчать, несли всякую бредятину, о чём угодно, вплоть до лично-интимной своей жизни. Так сказать, развлечений мне хватало. Я чувствовал себя почти счастливым, от совершенной не обязанности перед кем-либо, или перед чем-либо. И даже предстоящие труды по дальнейшей отделки коммуналки не больно тревожили мою душу. Первый этап был пройден вполне успешно, ну а значит, остальное, сложится.
   Когда я, очередной раз, отлучившись по совершенно естественной надобности, оставив на столе, напротив своего места недопитый бокал, в знак того, что место занято, вернулся, то обнаружил на своём месте нагло развалившегося Жору.

Жора, этот ворог мирового пролетариата, с барской небрежностью, ожидал, когда его обслужит бармен. Вот ведь урод, сам не может подойти к стойке, находящейся в полутора метрах от столика… Я, с несомненной чуткостью, указал ему, что место он занимает моё, а бармен не его дворецкий, а пролетарий ресторанного труда. Сам же, взяв не допитый бокал, направился к стойке, где попросил налить свежего пива. Бармен, хорошо расслышавший всё, что я сказал, с широкой улыбкой налил мне пива, и подвинул ещё один бокал, с элем для Жоры.
  Сказать, что Жора нахал, ничего не сказать. Этот тип нагл до отвратительности. Не будь он моим лучшим другом, я бы давно набил бы ему морду. Я с детства об этом мечтаю. И такая жаль берёт, что эти мечты так и остаются мечтами…
   Я уселся на свободный стул, подвинул Жоре его эль и вопросительно посмотрел на него.
   - Не трусь, пролетарий, я отсюда на таксо помчусь, машина у Фаната останется.
   -Фу, прямо-таки от сердца отлегло, а то я растерялся от счастия, что, наконец - то тебя прав лишат…
   - Я всегда знал, что ты мой лучший друг, - ответствовал нахальный Жора.
 Потом Жора водрузил на стол свой ящик набитый человеческой мудростью, и защёлкал клавишами, усиленно делая вид, что понимает то, что видит на экране. Я ж углубился в себя, отыскивая там кусочек нирваны, что б обрести несравненный покой и уют.
   Вывел меня, из созерцания собственного пупка, задушевный голос Жоры:
   - Слушай, а я чего тебе дарил на новоселье?
   - Как же, как же, разве ты запамятовал? Целый тост, который ты произнёс, когда мы обмывали новоселье в этой забегаловке. Помнится ты сказал, как хотел бы пожить в такой прекрасной аскетической обстановке… Аж слеза покатилась…. У бармена…
   - Ну, так вот, - не дослушал мою риторику друг, - так, как у тебя выстраданный нелёгким и тяжким трудом наладчика отпуск, то я как истинный бессребреник и друг тебе, отправляю тебя отдохнуть подалее из этого пыльного и шумного города…
   - В Турцию!? На Кипр!?, - перебил я Жору, - не-ет,  в далёкую Испанию, на ихние острова, где, под апельсиновыми деревьями, скачут птицы канарейки, тамошние воробьи…
   - Ага,- легко согласился друг Жора, - за сто пятьдесят километров от сюда есть преееекраснейший дом отдыха, даже скорее санаторий, где ты подлечишь нервную систему, буйную фантазию и просто отдохнёшь. Но мне нравится, как ты губищу раскатал…
   Я весь сник, скукожился и даже отвернулся, и грубым, с надрывом голосом, выдохнул:
   - Как я рад, просто от радости потерял очертания местности, но вынужден отказаться - неотложные заботы и непреклонные дела не позволяют мне покинуть насиженное гнездовище и пуститься в странствия по белому свету.
  - Не бзди, старик, - ответствовал грубый Жора, - отдыхай и приводи своё телесное и душевное здоровие в надлежащий порядок, а я уж возьму все тяготы и заботы твои на себя.
   Я заржал как скаковая лошадь, хотя отродясь их не видал. Какой-то хмырь, входящий в дверь, испуганно выскочил обратно и остановился, опасливо смотря сквозь стекло. Мне представилось, как Жора, потомственный интеллигент, прирожденный противник физического труда и аристократ умственного, размахивает молотком, пытаясь вбить гвоздь… И что б я пропустил такую картинку, променяв на пошлый дом отдыха, и даже  на Канары, да не вжисть…
Но мой друг, немало не смущённый моей выходкой, объяснил, что уже договорился с бригадой мастеров, и в понедельнику они приступают к работе. А меня, зачуханного злой судьбиною юношу, ждёт апартамент в  доме отдыха с санитарными наклонностями. Где, на что он горячо надеется, мне пропишут клизму с морской водой, для очистки организма и поднятия духа на надлежащую высоту. И завтра он, лично, не смотря на заслуженный выходной день, отвезёт меня на эту Голгофу, пардон, в этот Эдем.
   Я внимательно посмотрел на своего злостного друга. Он не шутил. Видок у него был довольного пса, задравшего ногу у засохшего деревца, думающего, что этим он оживит несчастное растение. И вкралось в меня сомнение, гнусное в своей подозрительности, что не зря меценатствует и спонсорствует Жора. О чём, я со свойственной мне хитринкой, прямо и спросил благодетеля своего.
   - Жора, положи руку на то место, где у нормальных людей находится сердце, и скажи на кой хрен тебе это надо?
   Взгляд Жоры просветлел, лик облагородился, как у человека готовившегося честно соврать. И он уже было открыл рот, что бы словесно обрушить на меня чистоту своих помыслов, но….
   Но тут взор его неожиданно замутился, он вздохнул и не соврал. Я даже обиделся. Но укорять товарища не стал. Просто подождал продолжения. Ему на помощь пришёл бармен. У него возник небольшой прогал в кипучей деятельности, и он подошел к нам с двумя наполненными бокалами, забрав пустые. Жора сделал большой глоток эля, внимательно посмотрел в открытый ноутбук, и видимо хитрая машинку подсказала ему ответ.
   Хорошо, что я не пил в это время пиво. Я бы просто или насмерть поперхнулся, или просто бы пролил содержимое бокала. Прямо на брюки. На единственные. И поэтому горячо любимые.
   -Я хочу сделать и в твоей комнате ремонт и поставить туда приличную мебель.
   Мой вид был настолько красноречив, что он незамедлительно продолжил.
   - Что было бы удобней предложить Людмиле сделать ремонт и ей…
   Я почувствовал, что захлопал ушами, глаза мои выпучились до неприличности, а род открылся и растянулся в гримасе пошлой улыбки. Одним глотком я допил пиво, встал, подошёл к стойке бара, потребовал наполнить мой бокал, выпил его и попросил ещё налить. И уже с полным бокалом вернулся на место. Там поставил локоть на стол, а ладонью подпёр щёку.
   - Теперь повтори свой коварный замысел, но уже подробней. Во мне достаточно хмеля чтоб услышать любую чушь и поверить в неё.
   Жора вновь посмотрел на экран. Умная машина знала ответ на любой вопрос. И на этот раз она подсказала ему ответ
   - Я хочу жениться на ней…
   Я подпёр второй рукой и другую свою щёку.
   Жора взглянул в ноутбук и сказал:
   - На Людмиле…
   - Он сошёл с ума.
   - Кто? - не понял Жора.
   - Тот, кто тебе подсказывает ответы в твоём дурацком ящике.
   Но ящик трудно было сбить с толку, або мой друг вгляделся в экран и сказал:
   - Я твёрдо это решил, а ты меня знаешь!
   - Вот именно. А поэтому делаешь богатое приданное своей невесте, в виде двух благоустроенных комнат в коммуналке. А не лучше, что б ни уронить свой престиж, купить ей особняк в богатом районе, а уже потом жениться
   Но ноутбук знал всё! И Жора прочитал от туда:
   - Это для того, что б не говорили, что она вышла за меня ради денег.
   Они были оба идиотами - и ящик, что ему писал, и Жора от того, что читал эту галиматью. Я так прямо и указал ему на это. На что ящик, посредством Жоры ответствовал:
   - Я, похоже, серьёзно влюбился…
   Я с уважением посмотрел на ноутбук. Надо же железка - а все туда же… потом поднялся и заглянул в экран, чтоб знать какой ответ приготовил мне этот механизм. Но они хорошо шифровались, конспираторы... блин… кроме биржевых сводок я ни чего не увидел.
   Поэтому я и сказал:
   - Ну да, ну да… опчественность так и поверит что это равный брак, приданное офинагеть - две комнаты в коммуналке. И дочь в придачу. Может опчестственность больше поверит в простую любовь?
   - С мой стороны, то да. А вот с её стороны… Не могу же я её ставить в такое положение.
   - Жора! Что с тобой? Ты ни когда не был таким щепетильным! Похоже, точно влюбился.
   Я даже на секунду задумался. Но только на секунду. Потом решительно встал и покинул Жору, оставив его одного совещаться с ящиком премудрости.
   Вернулся я не один. Я за руку притащил немного упирающегося Фаната. Со стороны это, наверное, выглядело, как маленький  буксир тянет огромную перегруженную баржу. Я подтащил Фаната к нашему столику и приказал не терпящим возражения голосом сесть.
   Мне всегда было любопытно смотреть, как Фанат садиться на стул. Я всегда ждал, что когда-нибудь очередное изделие мебельной промышленности рухнет под его весом, но так ни разу и не наблюдал этого дивного действия. Меня подтачивал червь сомнения, что это возможно происходит, когда меня рядом нет, такая, знаете ли, шутка судьбы. Но факт остаётся фактом - на моих глазах эта туша устраивалась на самых различных хлипких предметах для сидения, стонущих и скрипящих даже когда на них облокачивается усталая муха, они ни разу не издали не одного звука, когда на них взгромождался Фанат. А это вызывало желание ткнуть в него шилом, что бы проверить, не накачен ли он воздухом…
   Фанат, устроившись на стуле, поставив перед собой литровую кружку с пивом, с которой он ни когда не расставался, умудряясь держать её  на три четверти отпитой и не когда ни полной и не пустой, хотя я собственными глазами видел, как он отхлёбывает из неё временами, и ни разу не видел, как он в неё наливает. И стал ждать объяснений.
   Объяснять пришлось мне. Жора в это время получал инструкции из своего ящика с экраном. Фанат терпеливо всё выслушивал, кося на Жору недоверчивым взглядом. Он признавал за Жорой только две черты, которым сам же непреклонно и верил. Жора не умеет шутить, и Жора не ошибается. Но в этом случае его настигли колебания в своём восприятии Жориного облика. Хотя он тут же их преодолел одним только высказыванием:
   - Случай клинический. Врача надо вызывать. Психического.
   Жора понимающе закивал головой:
   - Да-да, надо… А кому?
   - А ты спроси у него, - я ткнул рукой со стаканом в сторону ноутбука, - он тебе скажет…
   Но Фанат, незамысловатый мальчик лет сорока с лишком, неожиданно спросил:
   - А вы давно знакомы?
   Вот это был удар, так удар! Я совсем это упустил из виду…. Мне даже пришлось встать и немного прогуляться по залу. Когда я вернулся к столу, Жора ещё не удосужился ответить другу. Пришлось отвечать мне.
   - Два дня…
   На что Фанат, благородная душа, ответил:
   - Значит она красивая… скорую отменяем.
  Потом помолчав, добавил:
   - Ты знаешь, Жора издаёт флюиды, не которые отзываются женщины. Так что эта красавица явно отозвалась… Вот ты, - он обернулся ко мне, - флюидов не издаёшь… нет, издаёшь, но мало… на одну твою жену только и хватило, но не до конца… а я вот, совсем не издаю.
   Я не собрался мыслями, отвлекаясь от Жоры, и задумчиво сказал:
   - Не ври, оглянись на свою бухгалтершу приходящую, что-то часто она приходит, и надолго остаётся… только не говори, что она любит футбол.
   Фанат бросил участливо разглядывать Жору, который изучал экран ноутбука, и уставился на меня.
   Я спокойно выдержал взгляд громилы, и опять занялся Жорой.
   - Слушай, флюидоносец, ответствуй сотоварищам по жизни,  а невеста знает про твои намерения?
   Жора не отрываясь от экрана, сказал:
   - Пока нет, но в своё время узнает. Я для чего ж тебя выселяю…
Тут случилось невероятное – Фанат скопище одной единственной идеи, и той чуть не провалившейся, выдал на-гора ещё одну, не мене фантастическую, как и прежнею, но с достаточной степенью вероятной к исполнению.
   - Жора, - сказал он, - ты знаешь, как я тебя уважаю, но ты дурак. Вроде меня, – он немного помолчал, подумал и добавил, - нет, ещё хуже, как он!
И это чудище ткнула в меня пальцем. Чтоб ни кто не сомневался о ком идёт речь. Я обомлел, допил своё пиво, потом допил Жорин эль, а затем, выворотив кружку из лап Фаната, допил все, что в ней осталось. Нет, это я сделал не от оторопи, а чтоб лопнуть от пива, а не от возмущения, которое переполнило меня. Но к моему ужасу этого не произошло. Я даже расстроился – быть оболганным лучшим другом – это черезчур!
   - Эксплуататоры вы и гады! – сказал я, давясь переполнявшими меня пивом и чувствами, - и как я могу с вами дальше дружить, и, даже, не побоюсь громких слов, ходить по одним и тем же улицам!
   Но Фанат не обратил на меня ни кого внимания, а когда поглядел на него, он уже отхлёбывал из своей кружки невесть откуда появившееся пиво…
   Это добило меня окончательно, и я и вправду почувствовал себя полнейшим идиотом. А посему я заткнулся.
   Жора же, уткнувшись в ноутбук, с интересом произнёс:
   - Обосновывать не надо, но продолжай, это интересно…
   Я так и не понял, что ему интересно, какой я дурак или ещё что… мне стало утомительно горько, и я удалился в мужскую комнату, чтобы поразмыслить и облегчить свою душу.
   Когда я вернулся, они оба с удовольствием разглядывали друг друга. Советник Жоры был закрыт, видимо стороны пришли к консенсусу.
Я человек не любопытный, но дело касалось так же и меня, ибо я был действующим лицом этой трагедии - фарса под названием Жорина любовь.
   - Так на чём высокие договаривающиеся стороны остановились? Просветите своего умственно отсталого, но по-прежнему, ещё вашего, пока ещё друга…
   Я сделал ударение на слове «пока», но их это не проняло, они были не толстокожие, они были бронированные. Они продолжали умиротворённо прихлёбывать пиво и меланхолично улыбаться.
   Садюги!
   - Ну и фиг с вами! Везите меня в санатории для умственно переразвитых, в Египет, на Бали, или ещё куда придумаете и делайте что захочется! Знамёна вам в руки и духовой оркестр в придачу! Единственное что я прошу – не валите на меня потом, что у вас ни чего не получилось! Меня здесь не было!
   На что Жора, этот сибарит - рукодельник, меланхолично ответил:
   - А на кого нам будет валить, кроме тебя? Ты же отсутствовал, ты же не дал нам ни совета, ни рекомендаций – вот и выходит, что ты виноват… прости, друг. Но у тебя такова стезя, и ни чего с этим не поделаешь…
   - За это мы тебя и любим, - ласково добавил, погано улыбаясь, Фанат.
  Мне стало невыносимо грустно, и, прихватив стакан, удалился от них за барную стойку.



                Эпилог.


  Теперь я коротаю время в баре у Фаната. Скучно стало одному, в пустых пяти комнатах, которые мне достались тогда, два года назад, через три месяца, после того совещания в этом баре. Как-то не по себе. Пусто.
  Жора купил себе особняк, куда и увёз Людмилу с дочкой, а чуть позже забрал и Татьяну Ивановну, оказавшеюся педагогом, для воспитания этой дочери, и помощи Людмиле, неожиданно решившей родить Жоре наследника. Теперь давно ни кто не мешает мне наслаждаться одиночеством и свободой, только мне этого что-то мало хочется. То ли надоело, то ли…
   -Дурак ты, - так мне сказала бухгалтерша Фаната, а по совместительству его жена, - что сидишь в этом баре. Здесь счастья не найдёшь,а то что было, забрала я…
   И, ухватив Фаната под руку, потащила его прочь из его любимого заведения.
   Вот и вся история.
   Ах, да! Вы хотите знать, что посоветовал тогда Фанат Жоре?
Он сказал ему единственную фразу:
   - Сделай так, чтоб она тебя полюбила, и тогда ей будет плевать, что скажут люди…