13. последний крик авангарда

     8:30…  +4 …  8:31...

     Я в гостиничном номере, у окна. Внушительное здание горкома  -  напротив, с электронными часами на крыше. Там, за массивной дверью, конечно, дежурит милиционер…  Представляю их внутренние прыжки, их внутреннюю борьбу, их, по большому счету, ничего неделание, их прозябание. Там первым секретарем какой-нибудь Владислав Романович, возраст за пятьдесят, лысый, в меру обрюзгший, в импортных очках…  Имеет длинные чистые ногти. Изо рта исходит нежный запах коньяка и шоколадных конфет… Достаточно образованный, солидный, принципиальный, презирающий взяточников, нарушителей законности, разгильдяев…  При нем говори закругленными фразами, держи нос по ветру и ухо востро… но потом  почему-то окажется, что он растратил казенные суммы и отгрохал себе ту еще дачку, где у него и теннисный корт, и пруд с лебедями, и зимний сад, и сауна, и спальня в стиле Людовика…

     8:31…

     Откуда берутся начальники? Мне представляется, что они вылупляются из яиц…  Существуют такие птицы, а точнее, порода кур, тщательно оберегаемая и скрываемая от посторонних глаз, как, скажем, плантации особых деревьев, из которых добывают бумагу для денег, или особые кислотные ванны – принадлежность фашистских режимов, где растворяются неугодные произведения. Куры-несушки окраски весьма безвкусной самозабвенно клюют отборные рис, пшеницу и гречку, и без устали несут яйца. Для удобства разбиты на взводы, роты и батальоны. Петухи с седыми брюзгливо-толстыми гребнями, важные. Производители гражданских чиновников цвета черного с белым вырезом на груди, четко очерченным галстуком. На отъевшемся брюшке усматриваются как бы жилетные пуговицы. Копулятивный орган сочный, блестящий, всегда радостно напряженный, несколько мешающий при ходьбе. У военных производителей окраска более яркая, лучистая, в хвосте присутствуют желто-красные перья. Очень голосисты. Птенцы их рождаются в фуражках. Эмбрионы в развитии проходят те же стадии, что и человеческие , только период пресмыкательства  длится значительно дольше. Скорлупу они прошибают лбом…

     8:34…  +3 …  8:35…

     Ветер гонит сухие листья. Напротив базилика, этот раишко с пальмами в кадках, и коврами, и апельсинами в специальном буфете, и мрамором, и хрустальными люстрами, где сидит командир горкома, Владислав Романович Щукин, большая шишка, крупная рыба, важная птица, партийный босс…

     Я думаю: «Вот она скука, вот она пустыня, вот они пески «кызылкум»…  И кто же ты тогда в этих песках, что делаешь и какова твоя роль?.. Наверное, ты перекати-поле: закрученные меридианы и параллели, или схематическая атомная решетка, или, возможно, какой-то закрученный растительный терн. Или, все-таки, не так громко: подобно меридианам и параллелям закрученный терн с налипшей внутри всякой всячиной: и нужной, и не очень нужной, и всякой дрянью… Ты носился быстрее ветра, с посвистом, с уханьем, то ли врезаясь в камни, то ли проскакивая между ними, то ли, взлетая, минуя их… а теперь зацепился ворсинками и крючками за эту гостиницу в городе Н., что напротив горкома, дожидаешься, в очередной раз дожидаешься Машу, потому что она уже ни один раз была у тебя, приходила перед работой, после работы, во время обеда, или даже оставалась на целую ночь под видом ночного дежурства в больнице, ты в этой гостинице не первый день»…

     Мы вспоминали Таллин, который теперь был от нее так далеко, и представлялся не иначе, как сказочным  городом.  Я рассказывал об индусе по имени К.К.Рам, о том, как он у меня появился, как я думал, что он больше ко мне никогда не придет,  как он попросил разрешения звать мою «ненаглядную» не иначе, как «систа», что означает сестра, и если ее не бывает дома, то все домогается «как здоровье «май систа», да «почему припозднилась
«май систа»?», приносит кассеты с индийской музыкой, чтобы мы вместе внимали, приносит продукты в наш безалаберный дом, чтобы мы вместе вкушали…
 
     Нафотографировал множество слайдов, купил аппарат для их демонстрации и белый экран, чтобы мы вместе смотрели… И все это было бы хорошо, если бы не так ужасно, потому что он уже так далеко зашел со своей любовью, что я уже и не знаю, как ему все объяснить, чтобы он не обиделся, или, чего доброго, от разрыва сердца не умер…

   - Он какой-то индийский князь Мышкин, этот твой Рам, - сказала Маша, - он такой чистый, искренний, честный, а его окружение здесь… то есть там… да, в общем, и здесь… И никогда он не сможет понять, даже если ему объяснить, твой аморальный раздрызганный мир… и я нисколько не заблуждаюсь здесь на свой счет, я тоже составляющая этого мира… но почему, почему так все устроено, что у женщины не может быть еще одного мужчины? Пусть тебе не покажется странным, но я совершенно искренне люблю вас обоих – и тебя, и своего мужа, он дает мне стабильность, а ты удовольствие…

     9:03…

     По радио сообщают, что в Эстонии произошла демонстрация, что совсем небольшая группа людей собралась на маленькой горке, что буквально через дорогу от самой высокой в Таллине башни, Длинного Германа, над которым гордо реет кровавый стяг… И среди той группки впервые появились национальные сине-черно-белые динамические флажки, которые по замыслу и понятию тех собравшихся должны были однажды непременно сменить ненавистный символ КРАСНОЙ ПУСТЫНИ… Они собрались на горушке, где установлен небольшой памятник мифической матери Линде, плачущей над убитым богатырем, сыном Калевом… Радио сообщало также, что кегебисты арестовали некую женщину по фамилии Парек…

     Несчастные тихие прибалты, как они мечтали о независимости, но как боялись даже слово сказать большому и толстому советскому Мише, пока он сам не подгнил… У них была какая-то уверенность, что свобода придет к ним сама собой, и нужно только ждать и надеяться. И они ждали, и они сидели по кабачкам и тянули свои ликеры, в производстве которых поднаторели, запивая их чинно кофе…

     И это все странным образом сочеталось с другой легендой о некоем теплоходе, внешне, наверно, похожем на «Куин Элизабет» или на «Цезаря» из фильма Феллини, но, что немаловажно, ослепительно белого цвета, который и привезет в Эстонию, в своих трюмах, свободу… А чтобы он не мотался у других континентов и не блуждал в тумане, необходимо было выставить ориентир, водрузить на Длинном Германе сине-черно-белое полотно…

     9:15…
     Рушится Империя…  Рушится семья…

     9:16…

     Итак, ты перекати-поле, потому что такая потенция, охотника за оргазмами, потому что такая конституция, ты будешь таким всегда… А кто же твои друзья, которые пребывают в Москве на тамошних пустынных барханах, кто же они? Во-первых, они художники. Так уж случилось, что ты никого не знаешь лично из современных прозаиков, но зато ты знаешь лично современных художников, и, видимо, тебе этого совершенно достаточно, потому что они занимаются, в принципе, тем же, чем занимаешься ты, совпадают тенденции… Там есть такой Дима В., который пишет заборными красками, он рисует в том числе и заборы, и одна его выставка в Риге (где только и можно было организовать подобное шоу, поскольку прибалты, опять же,  хотя и боялись, но при всем при том и не  препятствовали любому свободному выражению, поскольку и сами в душе стремились к свободе), и та выставка так и называлась «заборной», потому что была на заборе, и на неискушенный взгляд его картинки мазня мазней, но в том-то и дело, что выбором цвета, сюжета и композиции он органичен с ПУСТЫНЕЙ, он узнаваем…

     Интересно, как он там, в каком он сейчас состоянии? Твои знакомые в Таллине уже знают его картины, и ты бы мог бы на этом,  пожалуй, сделать какие-то деньги… И это довольно трезвая мысль, потому что, элементарно, тебя подгоняет долг, те самые двести рублей, которые ты должен своему индийскому другу, Раму, и от которых уже ничего практически не осталось… Так вот, этот Дима В., пожалуй, чертополох. Он такой мощный, изящный, колючий, листы и ствол его, будто бы примитивны, ну, а цветы, кому, конечно, дано их увидеть, они не просто красивые, они запредельные, с тонкой и нежной, и ранимой донельзя, и благоухающей сердцевиной, такой же, как его, этого Димы, душа…

     И еще там есть Юра Н. – он верблюжья колючка, невзрачное, или не всегда взрачное с виду, но пребывающее, как и каждое растение, да к тому же талантливое Божье создание, в своей красоте… У верблюжьей колючки корни уходят на глубину метров пять, или семь…  У Юры Н. минимум на столько же столетий вглубь…

     И живет там еще такой Миша С. – у него загадочный, странный, потусторонний (или, может быть, параллельный) необъяснимый неуловимый, очень продуманный, и, вместе с тем, сделанный творчески, по наитию, некий сюр. И он, Миша С., тоже порождение времени. Он Саксаул – это удивительно красивое дерево, но для того, чтобы его лучше понять, его нужно смотреть при Луне, потому что правильнее сказать, что Миша С. – Саксаул Лунный Свет…

     Конечно, думая таким образом, можно продолжить сравнения. Кто там еще обитает в бескрайних советских пустынях?.. Там есть бараны – бе-е-е! бе-е--е!  дом, работа, дом,  работа… покувыркаться с законной женой… а заодно и с подружкой ее… бе-е-е!..  бе-е-е!..  от зарпалаты и до зарплаты!.. бе-е-е! - Это, наверное, славные обыватели… Есть еще всякие преступные гады и скорпионы, и сколопендры, есть богомолы, наездники-риссы, есть уховертки, есть сфекс  лангедокский, обитатель французского юга, но которого вполне могло занести каким-нибудь ветром, скажем, мистралем, и он, например, в этой пустыне, сотрудник посольства…

     Есть тушканчики, мышки, озабоченные, и не в меру сексуальные суслики, и простоватые с виду, но, тем не менее, очень и очень себе на уме, чабаны… И есть оазисы, очень похожие на закрытые магазинчики–распределители, или на пресловутые дачки властителей, и их лизоблюдов, придворных актеришек и шутов…  -  то есть всему можно сыскать соответствия,  и развернуть метафору дальше…

     Ты позвонил Дмитрию В., изложил ему план, согласно которому ты берешь у него на комиссию штук двадцать его работ, устраиваешь ему персональную выставку в Таллине, его первую персональную выставку, что-то из того количества картин продаешь, что получится, остальное обещаешь ему вернуть. Ты постараешься сделать ему публикацию в молодежном эстонском журнале, которым он мог бы потом, где надо, и где не надо, размахивать, как доказательством интереса, а то и признания. И если ты не совсем уверен, что удастся устроить выставку, то насчет публикации сомнений у тебя не было никаких, потому что разговор с кем надо уже состоялся. И в журнале просили лишь захватить хорошие слайды.

     Ты двинул в Москву, твой искомый художник был дома и ждал, картины висели на стенах – у него наблюдался прогресс, у него всегда наблюдался  прогресс – слайды он приготовил, заодно передал слайды своих друзей, Юрия Н. и Михаила С… Еще один интересный штрих, который расскажет о тогдашнем его состоянии и серьезности происходившего, а именно: когда ты к нему заявился, он просил подождать, а сам уединился в другую комнату, и ты слышал, как он молился, он читал, кажется, «отче наш»…  Что это было? Или он придавал такое исключительное значение твоему визиту и хотел, чтобы все задуманное, чтобы расписанные заманчивые твои перспективы осуществились? Или он, чувствуя, что тебя обволакивает и бесовская аура, и заранее беспокоясь,  старался заговорить окружение?.. Во всяком случае, то, что он делал, делалось им серьезно, ты почувствовал это по его голосу, по интонациям, что он не рисуется, и ты чувствовал, что он, пожалуй, знал, что ты слышишь, для того и оставил дверь приоткрытой, и на то, может быть, и рассчитывал, но при этом надеялся, что если услышишь, то поймешь его правильно…
 
     И тебе тогда стало очень не по себе, что ты действительно вынашивал свои тайные мысли, и хотел накинуть сколько-то там рублей на каждую из его картин, для того, можно сказать, и явился, на всякий случай решил, что если даже и не удастся тебе ничего заработать, то, все равно, выставку ему сделать обязательно надо… Он (довольно оборванный и неухоженный) провожал тебя на фирменный поезд «Эстония», тащил вместе с тобой свои объемистые рулоны (картины, сделанные просто масляными красками по бумаге – последний крик авангарда)…