Степь

 Когда на душе становится тяжко и совсем невмоготу было уже смотреть на окружающий мир людей и машин, когда этот ужасный монстр цивилизации начинал давить на него, Николай уходил в степь. Она казалась ему панацеей от всех невзгод, печалей. Степной просмотр позволял уходить мыслью всё дальше и дальше от человечества, всё ближе и ближе к мирозданию. Один на один с природой.               

 Так и на этот раз. Переругавшись со своим мастером на работе, с друзьями с женой; обидевшись на всех тех, кто не хотел понять его одиночества среди людей, его усталость от постоянного грохота, лязганья, свиста, шипения, рокота вездесущих механизмов, Николай ушёл, хлопнув дверью перед недоумённо застывшей с кухонным полотенцем в руках женой.   Она никогда не видела его таким. Он был нежный, тихий, ласковый. Никогда не скажет обидного слова. Она любила мужа за то, что он никогда не сидел, сложа руки, всегда что-нибудь делал по дому, мастерил. Начальник, друг семьи, заходивший к ним на чашечку чая, уважал и ценил в Николае его пытливый ум, изобретательность, находчивость, неутолимое трудолюбиеие.  И никому не дано было понять, что Николай просто устал.

  А молодой человек тем временем ехал, закусив губу, по одному ему известной дороге. Машина мягко покачивалась на ухабах и за ней ещё долго не могла осесть на землю многовековая пыль, помнящая, наверное, ещё копыта коней Батыевской орды. Наконец, под утро Николай остановился возле перелеска. Ночной воздух манил свежестью и прохладой. А на востоке только-только появилась тонкая полоска, сначала сиреневая, и всё светлела и светлела, предвещая новую зарю и новый день.    Но в степи было ещё темно. Седой ковыль отсвечивал лунный угасающий свет и, не желая расставаться с ночью, всё громче и громче стрекотали сверчки. 
 Но вот вспотел ковыль, маленькие капельки стали собираться в большие. Смолкли неожиданно ночные певцы и солнечный луч заиграл, переливаясь радугой, в каплях росы. И шалунишка- ветер погнал волну по ковылю одновременно с солнцем, бросившего, после первого робкого, целую россыпь лучей. И ковыль ожил. Засверкали переливами росинки- бриллианты и словно кто-то бросил дымчатую шаль на степь.               

Всё это было только один миг, ради которого людям стоит жить, ради которого Николай приехал сюда. Этот миг вызывал в его сердце целый всполох чувств. И ему захотелось, что бы жена его, которую он, может быть, обидел своим поступком, была рядом, чтобы она тоже увидела это просыпание степи, ради которого многие люди много бы отдали только потому, что не всякому степь доверяет свою красоту. Он бы обнял её крепко-крепко и не нужно было бы слов для того, чтобы понять друг друга.               

Рассвело. Где-то вдалеке перепархивал с места на место жаворонок. И вдруг взлетел ко всё больше голубеющему небу, возвещая миру о новом счастливом дне. И, подхватив знакомый мотив, за него всё живое в степи. Кузнечики затеяли чехарду и прыгали в густой траве. Там где не было ковыля. В догонялки играли луговые коньки, то вспархивая над ковылём, садясь среди разнотравья и окликая друг друга. А мотыльки и стрекозы затеяли бал, танцуя то вальс, то нечто современное. У ног Николая проскочила полевка, прошелестев травой и заставив его очнуться от забытья.    А над горизонтом начинало краснеть и сгущаться знойное марево, предвещавшее столь обычную для этих мест, и столь непривычную для городского жителя жару, которая иссушает всё живое и накопляет воздух до того, что становится трудно дышать.  Николай знал все признаки надвигающегося пекла и поспешил загнать машину в тень осинника. 
Жара надвигалась; к полудню смолкли луговые коньки, кузнечики, мотыльки тоже исчезли и только жаворонок продолжал вещать миру о своём счастье из поднебесья.  Ветерок, столь ласковый и свежий утром стал крепчать и поднимал пыль, которая стояла в воздухе и вызывала предчувствие чего-то сильного, необъемлемого, страшного.
 И только ковыль продолжал спокойно переливаться волной, поражая своей невозмутимостью перед стихией. А жаворонок пел.               

Николай вышел из перелеска, чтобы снова увидеть много раз виданную им картину. Присел на корточки, прищурился, наблюдая над степью, и думал.   Думал о том, что люди в своей массе и многообразии так похожи на стихию, которая меняется каждый миг, становясь то нежной, мягкой, то жестокой и страшной в своей непреодолимой силе. Думал о том, на что человек променял природу, почему он, дитя природы, позволяет себе её переделывать. Переделывать то, что тысячами и миллионами лет создавалась для блага. И только потому, что ему в своей индустриальной оболочке стало неудобно и тесно.

 Как смешон человек в своём стараньи переделать вечное для вечного! И невдомёк, что окажись он один на один со степью, она сметёт его со своего пространства  за маленькую провинность перед нею. Степь- матушка не прощает ошибок. Ей нужен человек сильный мужественный, целеустремлённый, честный и с чистой душой. И она способна его создать. И много тому в истории примеров.               
 И едва Николай успел заметить, как жаворонок нырнул вниз, к траве, как шквал горячего, полного обжигающей пыли ветра пыхнул в лицо. Ковыль вздыбился, пискнула какая – то птаха и суховей пошёл с треском по степи. И было тихо. Только треск накалённой пыли, которая стеной шла по зяби и сухой шелест травы. Взвыл осинник, протестуя. Николай оглянулся. Многолетние деревья качались, словно угрожая кому-то могучему своими густыми кронами.               

 Пыль скрипела на зубах, норовила попасть в глаза, залепляла нос, уши. Она была везде – в карманах, волосах, за пазухой взмокшей от жары рубашки. Осинник гудел, призывая человека в свою тень, чтобы тот не пал жертвой очередного безумства степи. Или наоборот, просил Человека о помощи? Как бы то не было, молодой человек поспешил в тень перелеска, к роднику, который как и много лет назад давал жизнь не одному жаждущему в просторах Оренбуржья.               

Умывшись, Николай почувствовал себя бодрее. Ледяная вода давала мыслям раствориться, а телу лёгкость, как в пору юности. Где-то над головой бушевал в кронах ветер, а внизу, у родника было тихо; Журчал родник, вселяя в Николая надежду на что-то необыкновенное, светлое, хорошее.       Пахло детством. Босые ноги приятно щекотал мох и мягкий грибной запах напомнил о жене, которая любит, начальнике, который его уважает, детях, которых ещё нет. Но он приведёт их сюда, покажет этот родник, степь. Научит их любить и ценить то, что самое важное в человеке. Что – он ещё сам не понял, но дети обязательно поймут…               
 Николай вздрогнул от отчётливого крика кукушки. Он прислушался: пели птахи, заливался жаворонок, журчал родник… Николай стал считать, сколько прокукует кукушка. А она не унималась. Молодой человек вздохнул, улыбнулся и махнул на неё рукой: «Куда мне столько?»  Выгнав машину, он ещё раз осмотрелся. В воздухе всё ещё было жарко от прошедшего суховея, но ветерок уже доносил лёгкий аромат вечерней прохлады. Вечерело.    Николай достал бутылку из-под минералки, сходил к ручью, вернулся с полной родниковой воды и мокрой рубашкой.   Сев в машину, он ещё раз глубоко вздохнул и, заведя, погнал по направлению к городу. 

  А вслед за ним ещё долго не могла уняться многовековая пыль, помнящая ещё, наверное, копыта коней Батыевой орды.