Как я читал лекцию

Когда доцента Котофеича уволили на пенсию, его учебная нагрузка, рабочее место, старинный стол и хронический спуд неразрешенных проблем образования - все перешло мне по наследству. Самым ценным был раритетный стол. Убежден, что провидение дало мне его в качестве компенсации негатива и облегчения трудностей, доставшихся мне с новой должностью.
Стол был с двумя массивными тумбами на круглых ножках, огромный, на нем даже можно было спать. Жаль, я так никогда этого не сделал. В этом столе, вытряхивая в урну хлам из выдвижных ящиков, я и нашел завалившуюся на дно левой тумбы рукопись, послужившую первоначальным импульсом моей писательской карьеры.
Писал текст явно не Котофеич. Его почерк я прекрасно знаю. Мы ведь с ним в одном кабинете десять лет отсидели. Но ведь и до него за этим столом кто-то работал. Есть у меня на этот счет предположение, но доказать его я не могу.
Рукопись эта не такая уж старая. Что для бумаги двадцать лет? Но мне эта писанина показалась интересной, хотя, очевидно, автору она была не сильно нужна. Он явно не был профессиональным литератором. Все вышесказанное, по-моему, делает бесполезными любые попытки установления авторства. Поэтому я решился опубликовать рассказ под своим именем, предуведомив об этом читателя. Писатели, как солдаты, большинство из них так и остается неизвестными. К сожалению, до сих пор никто не додумался поставить памятник неизвестному писателю. А раз так, то пусть хоть этот рассказ станет виртуальным памятником. Да простит меня неизвестный писатель!

Все почему-то о пьющих плохо говорят. Высмеивают, якобы те «чудят и в салате засыпают». Неправильно это и несправедливо. Все равно, что доказывать, будто в аварии на дорогах только одни водители попадают. Я, например, видел, как трезвенники лицами в оливье падали.
Было это в самом начале девяностых до шоковой терапии. Почему я это точно помню? Очень просто. Тогда я еще на лекциях анекдот о картине «Аркадий Гайдар убивает своего внука» не рассказывал.
Хоть я и опытный преподаватель знающий себе цену, но никакой просветительской работой не брезгую. Приглашают меня интервью дать – всегда готов, лекцию прочитать на актуальную тему – рад стараться, вступительные экзамены принимать – пожалуйста. Честно признаюсь – вступительные экзамены я больше всего люблю. Вот где себя богом чувствую! Абдуриенты в институт, как на амбразуры, огромным потоком прут, а ты их каверзными вопросами, как пулеметной очередью, валишь, валишь…
Но это - разговор особый, а я решил поведать Вам историю о том, как я читал лекцию о происхождении человека в сельскохозяйственном техникуме.

После перестройки в стране такой ералаш начался, что каждый мог начать новую жизнь и при желании примерить на себя любую приглянувшуюся ему роль. Вот в такие периоды жизнь - игра на все сто! Не долго думая, я выбрал и воплотил в жизнь образ непризнанного ученого-гения. Целых десять лет так жил, чуть сам не поверил. Хорошо, что вовремя спохватился, ведь настоящие гении рано умирают, а я еще жить хочу!
Уже тогда я сообразил, что преподавание – это публичная деятельность, и рекламировал себя по полной программе: выступал по радио, лез на телевидение, тискал статейки в газетах, поэтому отбоя не было от жаждущих внимать моим речам.
Я раскручивал себя как мог. В отдельные моменты на меня был сумасшедший спрос. Куда меня только не приглашали! В каких только заведениях не приходилось мне выступать!
И вот однажды пригласили меня прочитать лекцию о происхождении человека в провинциальном сельскохозяйственном техникуме. Да, хлопотно - поездка, но какой гонорар за один день работы! И проглотил я наживку вместе с крючком. Вот, что из этого вышло.
В назначенный день выхожу я из вагона на перрон провинциального городка и вижу, что меня уже с нетерпением ожидают. Встречающих было четверо. Возглавлял делегацию пузатый, лоснящийся жиром директор – широколицый, приземистый в очках с позолоченной оправой. Рядом с ним держалась его жена – завуч, дородная и властная женщина, ростом выше своего мужа и, вероятно, в быту помыкающая своим благоверным. Третьей по значимости казалась дама, представляющая родительский комитет и одновременно местное высшее общество, неумеренно блиставшая золотыми украшениями. Четвертым встречающим был учитель биологии Кошкин - худой очкарик с помятым лицом, вероятно пьющий. «Расщепление по Менделю, - подумал я, - Трое гладких, один морщинистый».
После высокопарно-вежливых приветствий, мы проследовали к автостоянке и погрузились в шестисотый «Мерседес», за рулем которого сидел муж дамы из высшего общества. Кошкина отправили на автобусную остановку. Места в авто ему не досталось. «Сам доберется, не маленький», – сказал директор и пригласил меня перед началом лекции отобедать, но я отказался. С полным желудком меня в сон клонит и харизма пропадает, а когда слегка голодный – азарт и желание спорить возникают. Перед ответственными выступлениями я никогда не ем.
Подкатили мы к самому крыльцу техникума. Вышли из автомобиля. Осмотрелся. Здание добротное, трехэтажное из белого кирпича. С правой стороны - большой парк сельхозтехники. «Зажиточные, - смекнул я, - значит, не прогадал». В лекционном зале уже собрались человек сто двадцать. Среди юных студентов «затесались» люди зрелого возраста. «Преподаватели или представители местной интеллигенции», - предположил я.
Директор представил меня аудитории, произнес небольшую вступительную речь и, шепнув мне на ушко: «После лекции – банкет», направился к выходу. В это время, чуть не столкнувшись в дверях со своим начальником, ворвался запыхавшийся биолог, пробурчал извинения и занял место в первом ряду.
Я начал лекцию. «Эволюция», - произнес я задумчиво и взял по рецепту Сомерсета Моэма паузу максимальной длительности. «Что мы знаем об эволюции? Человек, органический мир, биосфера – результат эволюции? Не выдумка ли это заблуждающихся ученых? Что вообще означает этот древний термин и кто его автор?» Начало прошло превосходно. Слушатели были загипнотизированы глубиной вопросов. Не хотелось разочаровывать их поверхностными ответами, но нужно же было полтора часа что-то говорить.
«Индейцы майя верили, что Бог сотворил человека из кукурузного початка. Африканские племена ведут свою родословную от разных животных: одно - от крокодилов, другое – от жирафов, третье – от слонов. Дарвин утверждал, что он произошел от обезьяны», - я сделал большую паузу, глубоко вздохнул, и завопил не своим голосом, - «Ошибаются все!»
В зале по рядам пронесся тихий стон. Пожилая дама «на галерке» еще ниже опустила голову, почти уткнулась в свои записи, а движения ее правой руки стали еще более конвульсивными. «Что она записывает, - подумал я, - ведь я еще ничего не объяснил?»
Окинув аудиторию триумфальным взглядом, я продолжил:
- От кого же произошел Гомо цапус? – мой риторический вопрос почему-то вызвал нервное перешептывание. «Не погорячился ли я за цапуса ответить?» - подумал про себя, но отступать уже было поздно, поэтому я уверенно выпалил, - «Отвечаю: происхождение человека было полифилогенетическим!» - и устремил свой пророческий взгляд вдаль поверх голов. К сожалению, он уперся в противоположную стену, где висели портреты классиков. Мне даже показалось, что Дарвин ухмыльнулся, подмигнул мне левым глазом и взмахнул хвостом. Однако допускаю, что это была тень колыхающихся на ветру за окном деревьев. На лицах большинства присутствующих почему-то застыло выражение глубокого страдания.
«Надеюсь, столь подготовленной аудитории не нужно объяснять значение термина полифилогенетичность?» – произнес я фразу, позволявшую избежать неприятного объяснения понятия, обозначенного столь мудреным словом. Кроме того, меня и самого одолевали сомнения о значении этого термина.
«Дарвинисты, очевидно, произошли от обезьян. Что ж, им виднее. Но это еще цветочки! Чиновники,например, произошли от грибов!» – Не давал я опомниться слушателям. – «Да, друзья мои! Как бы ни казалось это сенсационным, но факт остается фактом: чиновники произошли от грибов. Это доказали новейшие исследования американских ученых, опубликованные в последнем номере журнала «Нейчур». Ваша библиотека не выписывает этот журнал? Нет? Я так и знал!»
Морщинистый преподаватель, сидевший на первом ряду, вскочил со своего места и замахал руками. Я подошел и встал напротив него: «Кошкин! Быстро сел, не то я поступлю с тобой как епископ Уилберфорс с Томасом Гексли», - сказал я тихим, но твердым голосом, и сам поразился тому, что знаю эти мудреные фамилии. Только почему-то не мог вспомнить, что же все-таки между ними произошло.
- Я с Вами категорически не согласен. Требую слова, - истеричной скороговоркой залопотал очкарик.
- Сядь. Морду набью, - пригрозил я.
Кошкин послушно опустился на скамейку.
«Итак, продолжим, – сказал я. – На чем мы остановились? Ах, да! Чиновники произошли от грибов. Как раз сейчас я заканчиваю книгу «О сходстве чиновников с грибами», в которой намерен развить и окончательно утвердить теорию о филогенетической связи чиновников с грибами. Мою теорию неопровержимо доказывают следующие признаки. Пишем».
Большая часть студентов послушно приняла позу «сутулого писаря» - сгорбились, втянули шеи и наклонили вперед головы, уткнувшись взглядами и ручками в тетради. Но несколько человек не среагировали. «Вольнодумцы-фармазоны, я вас сразу вычислил», - подумал я и с размаху ударив ладонью по кафедре, заорал: «Пишем!»
«Сутулые писари» вздрогнули и, еще больше нагнувшись, напряглись. «Фармазоны» тоже подчинились и приготовились писать.
Я начал диктовать: «Во-первых, и те и другие являются гетеротрофами, то есть сами ничего не производят, а питаются готовыми органическими веществами. Во-вторых, прирастают к одному месту. В-третьих, выделяют мочевину и страшно любят целлюлозу. А что такое целлюлоза? Правильно, это не только древесина, но и бумага. Как говорится - без бумажки… Размножаются спорами – это, в-четвертых. В-пятых, в старости имеют рыхлое тело. В-шестых, образуют таинственные скопления, называемые в одном случае «ведьмиными», а в другом – «бюрократическими» кругами. В-седьмых, среди них имеются вредные, ядовитые и паразитические виды и, наконец, самое важное с практической точки зрения: если Вы их не знаете – лучше их не трогать!»

Банкет запомнился навсегда благодаря Кошкину. Новые знания, почерпнутые им на лекции, разбередили его душу. Первым делом Кошкин напился в хлам. Но гвоздем программы стал его танец с вешалкой. Когда пришла его очередь произносить тост, он решил дополнить свой спич эстрадным выступлением. Для своего «номера» Кошкин использовал старую одиноко стоявшую при входе металлическую вешалку. Видимо где-то в глубине его непонятой души жил непризнанный артист эксцентрического жанра.
Он вышел в центр зала в пространство между столами, расставленными буквой «П», и принялся распевать матерные частушки: «Стиль баттерфляй на водной глади…», двигаясь при этом вокруг вешалки и неуклюже изображая движения стриптизерши на шесте. Вскоре это ему надоело и он, подняв вешалку над головой, принялся раскручивать ее, как трость, сначала в горизонтальной, а затем в вертикальной плоскости. Массивная железяка на бреющем полете проносилась в опасной близости от нас с директором и его супругой, сидящих за центральным столиком. Мы, втянув головы в плечи, с опасением наблюдали за выступлением, все ниже и ниже склоняя лица при приближении воздушной тревоги.
Кошкина остановили только после того, как он неожиданно пошатнулся, отчего вешалка вошла в пике, а мы дружно нырнули в свои тарелки. Преподавателя усадили на место. Биолог был пьян и счастлив. Сегодня он, наконец, узнал правду о происхождении человека и отомстил за всех выпивох, ночевавших в салате!