Аркан 2 Верховная жрица

Данный Аркан не является самостоятельным произведением, хотя несет в себе смысл Таро.
Он, начиная с Нулевого Аркана, входит в состав второй книги, как бы ни пафосно это звучало.
Все авторские права защищены.

В иллюстрации использована колода Таро Авалон, созданная в 2001 году художником  Joseph Viglioglia
_____________________________________
Аркан 2 Верховная жрица

Значение: На этой карте изображена женщина, ее лицо и фигура выражают отрешенность и сосредоточенность. 2-й Аркан по традиции носит несколько названий: «Верховная жрица», «Папесса», «Исида», «Врата Святилища». Многообразие имён не меняют значения: этот аркан связан с наукой и познанием.  В греческой мифологии также соответствует Гекате, богине сновидения и прорицания, покровительнице чародейства и магии. Геката была лунной, женской богиней. И женщины молились ей, когда нуждались  в ее защите и покровительстве.
В раскладе она может символизировать интуицию и пассивное восприятие происходящих событий.  Для Аркана «Верховная жрица» характерны также стремление познавать этот мир и себя в нем, желание постоянно учиться и приобретать все новые и новые знания. Или же это качества – такие как умение разбираться в людях и находить с ними общий язык. А также - несомненные способности к науке и искусствам, желание открывать для себя все новые и новые горизонты.
 «Верховная жрица» говорит о том, что вам не следует активно вмешиваться в происходящий процесс: подождите немного, и дела сами примут нужное вам направление. Если же вы все-таки решили вмешаться, необходимо ясно осознавать свои цели, иначе вы рискуете наказать сами себя.

***

Я умерла. Моё сознание покоится в стеклянном гробу внутри тёмного и пустого места. Я сплю, мои ресницы скованы льдом. Иногда я открываю глаза, но тут же закрываю…
Давным-давно меня звали Ульяна, у меня была семья, любимый муж. У меня была любимая работа, наполненная трудностями и закаляющая мой разум и сознание.
Я преодолевала любые трудности, а теперь я умерла. Я не смогла преодолеть самую главную трудность в моей жизни – несвободу.
Я – номер 210600 в блоке генетических исследований, ежедневно меня прокалывают ядовитого цвета вакцинами и штампами. Во мне второй год бушует вирус, перекраивает меня на свой лад, меняет температуру и цвет глаз, а я всё не могу издохнуть.
Нет, я умерла, но тело моё ещё  живо.
Каждый день оно  проходит  обследование, принимает  пищу для поддержания жизнедеятельности, бледной тенью скользит  в этом лабиринте мучений.
Трижды до этого  я пыталась сбежать, но это было глупой детской выходкой. Трижды я ждала, что мне выстрелят в голову, но Верн дал указания – не стрелять,  я слишком ценный экземпляр, чтобы меня просто так убить. И слишком дорогой, в моей крови бушует чёрное тягучее пламя на десятки миллионов. Я - единственно выживший  из партии. Остальные умерли в страшных мучениях в самом начале. Я помнила, как они исходили своими разжиженными  внутренностями и валились кулем на пол. Это начиналось каждый раз спонтанно…
Но доктор Верн говорит, что моё тело уникально. Слышите, тело. НЕ я, не моя личность – тело уникально. Оно и верно, я же №210600 в реестре, меня наблюдают десятки врачей, этих ублюдков в белых халатах. У каждого из них контракт на сотни тысяч, дети в лучших университетах и красивейшие дома в пригороде.  Каждый из них когда-нибудь получит пулу в голову, но это потом…
Мне разрешено ходить по территории, поднимаясь вверх на два этажа и вниз на три, общаться с врачами, с номерами, с людьми. Но я всегда смотрю в пол, когда веду беседу, мои глаза давно умерли. Чаще всего я делаю вид, что слушаю их. 
Доктор Верн говорит, что это хорошо, что я общаюсь. Это значит, он во мне не ошибся, увидел во мне особенность. Иногда он обнимает меня, пытается заглянуть в глаза, но меня тошнит от его прикосновений.
…а вечера здесь особенно страшны. Если меня не бьёт истерика и пена не разлетается хлопьями по боксу, ко мне приходит не Сара, чтобы вытереть и переодеть, а кто-нибудь из охраны…Им нравлюсь я, странное животное. Они любят меня, терзают своими руками…Я не могу вспоминать  об этом, это чересчур даже для меня.
Иногда от них пахнет спиртным, но оно и понятно - они давно продали свою душу дьяволу. Им незачем заботиться о своей репутации. Иногда их руки пахнут табаком, противным трущобным табаком. Они любят пугать меня, они стучат в стены и называют меня куколкой. Они оставляют синяки, большие разноцветные гематомы на моей бледной коже.
Но мне же всё равно – я давно умерла. Моё тело  отворачивается в сторону, чувствуя внутри себя чужую плоть,  и закрывает глаза.

***

- Ну вот, сегодня ежемесячные результаты. Ты меня не подводишь, как всегда принимаешь таблетки. Сара говорит, что ты хорошо питаешься и ведешь себя.  Если вирус не убьет тебя к Рождеству, то я подумаю о твоем переводе в персонал.
-Спасибо, доктор Верн. – Смотрит в пол моё тело. Оно даже не обращает внимания, когда доктор вырезает часть плоти из левой руки, и с удивлением смотрит на регенерацию. Тело привыкло, подобные раны зарастают за двое – трое суток. Даже не кровоточат, а просто зарастают, не оставляя и следа.
- Мы создали несколько вакцин с помощью тебя. Правда, не всем от него польза, но у нас достаточно времени, 210600… Или…ты заслуживаешь имени. Я всё не знаю, как тебя назвать.  - Верн откладывает окровавленный скальпель в мутную воду, зажимая кровоток ватным тампоном. Потом он восторженно щёлкает языком, смотрит  в сторону микроскопа. Смотря в его объектив, Доктор Верн счастлив, видя, как бешено делятся клетки.
Моё тело тоже счастливо. Наверное.
Я не знаю…
В комнату, ярко освещенную и стерильную, входит Сара. Она теперь полностью белая. Ни одного пятна чёрной кожи. Моё тело слышало, как Сару хвалили, говоря, что это уникальный опыт и потрясающие результаты по изменению пигментации. На её основе  наша компания заработала миллионы. Многие люди во Внешнем Мире довольны последними достижениями пластической медицины, меняясь в том направлении, в котором живёт их душа. Я говорила вам, что ненавижу людей?  Счастливые мелочные твари ходят по земле, а мне бы увидеть хоть единожды закат, пробежаться под летним дождём, окунуться в земляничные луга…
Сара счастлива, что её тело уникально. Но иногда мое тело видит, что она плачет в душевой, забиваясь в угол мутного кафеля и струй воды. В душевой всегда пахнет хлором и слезами. Но никто не обращает внимания на то, что тебе больно.
Моё тело не плакало давно, последний раз это было полтора года назад, когда умер Николай.
…я вздрагиваю внутри стеклянного гроба, куда я самолично поместила себя в своём же сознании.
Николай…кто такой Николай?
Сара прекращает рыдать и улыбается мне. Мы понимаем друг друга. Она берет губку и мыло, тянется к моему телу. В тёплом паре наши тела танцуют, наслаждаясь прикосновениями. Капли срываются вниз, разбиваются монотонно об пол, а мы вальсируем молча.
Сара любит моё тело, но не так, как по вечерам охранники. Она ласкова и нежна. Она целует мои губы, прижимаясь ко мне. Она привязана к нему так, как никто в этом месте. В нём она видит спасение своей души, так она говорит. Это единственное, ради чего стоит жить.
И я внутри гроба не виню её. Я счастлива,  что кому-то я помогаю.
Сара здесь уже четыре года, она так же не помнит уже, кто она и где. Она не помнит свою жизнь, какой она была до того, как стать Сарой.
Даже имени своего настоящего не помнит. Считали, что она умрёт сразу же, когда начнётся мутация меланина в её организме, потому как на этом этапе иногда всё переходит в саркому – рак кожи. Но этого не произошло, и со временем Сара перешла из номеров в персонал.  Но опыты над ней продолжаются, смена статуса всего лишь поверхностна.  У тебя другой бокс, ты можешь выписывать книги или фильмы. Жить подобной жизнью…Доктор Верн считает, что это способствует  эксперименту. Чем дольше экземпляр жив, тем лучше.

***

Трижды я просыпалась за все это время  и разбивала гроб в мелкое крошево. Я смотрела безумными глазами на безумных людей, плевалась и кричала.
Это называли побочным эффектом рецессивного типа, и меня на время запирали в пыльном тёмном боксе, похожим на тот, в котором я провела первые два дня. Но перед этим меня весело избивали охранники за то, что я убивала другие номера. А я всего лишь давала некоторым мою кровь, заставляла глотать черную жидкость из порезанных ладоней. Номера тошнило, но они пили, с улыбкой умирая на руках. И я была счастлива, когда видела их довольные лица и ловила их последнее дыхание.
Тогда Верн называл меня неблагодарной тварью и приказывал запереть в боксе.
В нём пахло ужасом и иногда смертью. Но я не боялась, я кричала и билась в истерике. Воспоминания заливали меня волнами, и я хрипела в конвульсиях на мягком полу, царапая кожу. В груди жгло, я плевалась кровью и пачкала себя и обивку. Кровь быстро сворачивалась, а от глубоких царапин не оставалось и следа. Я с удивлением отмечала, что вирус сделал моё зрение острее, и появилась возможность разбирать в темноте цвета. Кровь же была удивительно чёрной в такие моменты.
Когда вспышки проходили, я садилась в угол и молилась богам, каждый раз новым. Я искала среди множеств того, кто вызволит меня отсюда. Искала того, кто заберет мою душу в своё царство. Я так надеялась, что среди всевозможных Богов и Богинь найдётся хоть один, кто сжалится и спустится ко мне с небес, невзирая на страх.
Но боги молчали, они не приходили ко мне даже в безумии, не осеняли меня видениями и символами. Во Внешнем Мире они были более милосердны, газеты наверняка кишели всевозможными статьями и  мистическими случаями.
Я смеялась над собой, над всеми религиями вместе взятыми.
-Что же вы, докажите своё могущество! – кричала я в темноту, осыпая их проклятиями и богохульствами. Общалась с ними на равных, впрочем, как и любой атеист.
А ведь я не была раньше так жестока. Когда я рожала, я читала молитвы вместо криков, наполняла себя святостью момента и одновременно защищала словом своих детей. Схватки сопровождались верой в то, что сила свыше поможет мне.
А теперь молитвы брошены под ноги, я выплясывала на них, подобно тому, как Шива выплясывал на хребте поверженного ракшаса. Одному лишь Шиве я доверила свою душу, от него я ничего не требовала.
Что можно требовать от огненного столпа в моей душе? Ничего.
Приносили поесть, но я ни крошки не брала в рот; вода манила моё пересохшее горло, но мне было плевать.
Я сходила с ума, так забавно. Психиатр сходит с ума. Ха-ха!
Потом я ползала по стенам, срывая обивку. Прыгала, взбивая пыль, и материла свой мир, Верна и правительство. Проклинала тех людей, что запекли меня сюда.
А потом проваливалась в океан.
Он принимал меня в свои объятия, мой океан внутри меня и плакал вместе со мной. Внутри меня кружили сотни лиц и плавились вместе со мной. В такие моменты я не чувствовала себя одинокой. Среди лиц я видела Мано, умершего от невыносимых опытов. Видела Николая, всё так же печального. Видела многих тех, кто умер вместе со мной в этом Богами забытом месте.
Океан был безграничен и полностью красен, как моя кровь когда-то. Я общалась с ним, свернувшись эмбрионом, и слушала хор в ответ.
Я любила такие моменты, наслаждалась ими.
А потом океан уходил, словно кто-то открывал слив и опустошил огромную ванну.
И я снова выстраивала вокруг своего сознания ледяной гроб, вывешивала его на хрустальные, но прочные цепи и засыпала.
Моё тело снова молчаливо выплывало из тени бокса полузаброшенной, искусанной тенью и отдавалось во власть дней.
Так прошло два года.

***

Однажды моему телу стало не по себе. В него влили новый вирус, комбинируя в нём ускоренное самовоспроизведение и неизвестные мне ожидания. Новый штамп сошёлся в схватке с уже прирученным, танцуя внутри и прогрызая плоть. Верн запер моё тело в стеклянном кубе и улыбался. Он ждал, разглядывая мою агонию.
Иногда его лицо разрывала печаль, но он отмахивался от неё и снова продолжал наблюдать.
А моё тело рвало чёрным потоком, внутренности сворачивало и разжижало внутри, я чувствовала, как сердце взорвалось и размазалось по полости. Но что тогда застучало взамен?
-Я думаю, что мой новый вирус будет куда более эффективен, чем прежний. Мгновенная регенерация, вы представляете! Если только она не умрет. – Хвастал Верн, а я не слышала его слов, я кричала и билась в агонии. Единственное, что спасало меня – слёзы в глазах Сары. Она стояла в стороне и кусала губы.
Я в какой-то момент замерла, смотрела на неё с благодарной улыбкой, а потом закричала от боли. Левый глаз выпал из глазницы и теперь повис на тонком сухожилии. Изо рта посыпались зубы, один за одним отрывались они от десны, а  я забилась в крике.
Крик был протяжный, почти детский, я просила помочь мне. Умоляла, смотря как вирус вырывается из тела, кожа под его натиском лопалась и из дыры вытекала непонятная белесая жидкость, вместе с сухожилиями и костным мозгом. Я плакала кровью, размазывая её по стеклянной поверхности. Но люди за стеной делали записи, довольно и сыто. Верн же покачал головой и сердито сделал взмах рукой.
Последнее, что я помнила перед тем, как моё тело изрешетило свинцом, это огромные глаза Сары и чёрные узоры, вырвавшиеся из плоти струями.
И я умерла по-настоящему…
Моё тело упало в собственную кровь и впервые за два года рассмеялось.