Двадцать пять лет одиночества

-Бедная мама, -печально прошептала  Гваделупе своему брату, едва заметно кивнув в сторону невысокой женщины неопределённого возраста.. Глаза её, бесцветные и блёклые, с отсутствующим выражением смотрели на фотографию мужа,  стоящую на трюмо, и, казалось, она витает в иных мирах, лишь только потрескавшиеся губы беззвучно шевелились в монологе, который безутешная вдова вела с покойным супругом  на протяжении  двадцати пяти  лет…
-Она всё ждёт его! – Хуан Карлос чуть сжал локоть сестры.
-Бедная, бедная мама… -Гваделупе, бросила горестный, полный сострадания, взгляд на свою мать, вытирая руки, испачканные мукой о фартук.
Весь облик сломленной горем женщины носил неизгладимую печать безысходной тоски и скорби. Казалось, жизнь высушила её, выпив до дна жизненные соки,  лишь только руки, привыкшие выполнять грубую физическую работу,  были полны сил и энергии.
Двадцать пять лет… Прошло двадцать пять долгих и утомительных лет со дня трагической гибели  Луиса Альберто.…
День сменялся ночью, за зимой следовало лето, а по следам весны разгульно шагало засушливое лето, но каждый день для Хуаны был  безликим и серым. Боль утраты с годами не притупилась, напротив, стала ещё острее, и каждый новый день был невыносимо безысходен для безутешной вдовы.
Из года в год девятого октября в годовщину его смерти Хуана  заново проживала весь тот кошмар рокового зловещего понедельника… Дня её рождения…
С самого утра она доставала любимую рубашку, ту самую, кремовую, и гладила её на старенькой гладильной доске, которую она категорически не желала менять..
Сухие узловатые  руки выполняли привычную работу. Утюг тяжеловесно порхал по заглаженной до жёлтых разводов, рубашке, а она, погружённая в привычный мир боли и страданий, вела извечный диалог, обращаясь к Луису-Альберто словно к живому.
-Я сейчас, дорогой, подожди, наденешь свою любимую рубашку! –говорила она  воркующим голосом, ловко орудуя утюгом, тщательно проглаживая невидимые складки. Затем голос её менялся, превращаясь в низкий, чуть хрипловатый, и она отвечала за своего мужа, басовито и сдержанно.
-Хуанита, мне некогда! Я опаздываю! Празднование начнётся только вечером! Я успею заскочить и переодеться, или же ты занесёшь мне её на работу, любимая моя жёнушка!
-Нет-нет, непременно подожди, я хочу, что бы надел её с самого утра в мой день рожденья!!! Что бы ты был самый красивый!!!
-Не могу, дела, дела! –торопливо отрезала сама себе Хуана  и на этой самой фразе голос её срывался на хриплые горловые рыдания…
Это были последние слова, которые ей довелось услышать от своего любимого супруга… Двадцать пять лет тому назад он сел в свой старенький автомобиль, для того, что бы  больше никогда не переступал порог своего дома …
Жизнь его унесла авария,  и до сих пор несчастная Хуана винила в смерти мужа себя, полагая, что упроси она дождаться выглаженной рубашки, грузовик, за рулём которого был пьяный шоферюга, не попался бы ему на пути и столкновения можно было бы избежать…
Горе вдовы было безутешным: она словно окаменела, замкнувшись в своём, мире.
-Мам, -тихо позвал её  Хуан Карлос, ласково тронув за сухонькое костлявое плечо, -Мам!!!
Слова «С днём рожденья, мама!» уже давно не звучали в этом доме, ибо это был день её скорби и печали, полный невыносимого страдания и не притупляющейся с годами боли. Губы женщины просительно улыбнулись, и она отчаянно выкрикнула, безумно сверкнув полными слёз глазами:
-МИЛЫЙ, ДЕСЯТЬ МИНУТ, Я ДОГЛАЖУ РУБАШКУ! НЕ УХОДИ, НЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
-С днём рожденья, мама.. –еле слышно произнёс Хуан Карлос, но мать не слышала его..
Она была одинока в своём горе… Ни сын ни дочь, оправившись от потери отца не могли разделить её безутешную тоску, да они и не пытались, предоставив ей полное погружение в ирреальный мир, приправленный лёгким сумасшествием…
Этот год для Хуаны  выдался особенно трудным. Каждую ночь она видела Луиса Альберто во сне, умоляя забрать её, но он лишь грустно качал головой. Реалистичным кошмаром чуть ли не каждую ночь ей снился один и тот же сон:  гроб с телом её обожаемого мужа погружают в сырую могилу, а на дубовую крышку падает первый комок земли…
Она перестала спать по ночам, блуждая по дому словно приведение, и ни сын, ни дочь не могли даже предполагать, что на протяжении двух недель каждую ночь, прихватив карманный  фонарик, их мать уходит в самый дальний угол  заброшенного сада и, вооружившись лопатой, копает глубокую продолговатую яму…
 В этот день, день своего рождения, дождавшись глубокой ночи, Хуана, ёжась от знобкой прохлады, неслышно, вышла из дома, скользнув под непроглядную южную ночь, и направилась в самый дальний сада. Там, в колючих тернистых кустах, была спрятана видавшая виды лопата.
 Сдвинув  брови на переносице, Хуана, засучив рукава  халата, воткнула лопату в землю и, помогая нажатием ноги, копнула свежий пласт, вкладывая  всю свою силу и разбуженную ожесточённым желанием, энергию….
Тускло и как-то неприкаянно светила луна, где-то  на задворках ожесточённо тяфкал пёс…
На лбу Хуаны выступили крупные капли пота.
-Во всём лишь моя вина…Я должна была сделать это давно…
Женщина  отбросила в сторону лопату, отогнула рукава, стряхнув с рук комья земли, переступила через край вырытой для самой себя могилы, улеглась там, вытягиваясь во всю длину и  окончательно потеряла рассудок….